Фамилия Горчаковых принадлежит к старинному дворянскому роду, ведущему свое начало от Рюриковичей. Александр Михайлович Горчаков родился в июне 1798 г. в Гапсале в военной семье: отец- князь Михаил Алексеевич - генерал-майор, мать - Елена Васильевна Ферзен, дочь полковника русской службы. В семье было пятеро детей - четыре дочери и сын. Характер службы отца вызывал необходимость частых переездов: жили в Гапсале, Ревеле, Петербурге. Воспитанием детей занималась по-преимуществу мать. В лицейских письмах Горчаков говорит о "маменьке" как о мягком заботливом существе и с некоторым отчуждением пишет об отце.
Горчаков получил хорошее домашнее образование, окончил гимназию в Петербурге. В 1811 г., блестяще выдержав экзамены, он поступил в Царскосельский лицей, находившийся под покровительством Александра I. Назначение лицея состояло в образовании юношества, особенно предназначенного к важным частям государственной службы, и состоявшего из воспитанников знатных фамилий. Эта элитарность лицея подчеркивалась и тем, что список его воспитанников утверждался императором. Торжественное открытие лицея состоялось 19 октября 1811 года. Эта дата памятна не только современникам: ее знают и потомки. К годам, проведенным в лицее, многократно возвращался А. С. Пушкин. "...Отечество нам Царское Село", скажет он. Лицеист Горчаков в своих письмах к близким многократно называл Пушкина "нашим поэтом". Пушкин сохранил добрые отношения с Горчаковым и после окончания лицея. В 1825 г. с опальным Пушкиным, находившимся в Михайловском, наряду с самыми преданными друзьями - И. Пущиным и А. Дельвигом - встречался и А. Горчаков. Об этой встрече Пушкин напишет в своем известном стихотворении "19 октября".
Атмосфера товарищества и взаимовыручки, существовавшая в лицее, способствовала плодотворным занятиям воспитанников. Крупные ученые и педагоги, среди них - профессор А. Куницын - юрист, европейски образованный человек, активный участник войны 1812 г., внушал лицеистам неприязнь к крепостничеству, порицал угодничество перед властью. Важную роль в формировании личности воспитанников сыграл первый директор лицея, просветитель, дипломат и ученый В. Ф. Малиновский, которого Горчаков называет "благодетелем моим" 1 .
Киняпина Нина Степановна - доктор исторических наук, заслуженный профессор Московского государственного университета.
стр. 34
Сама наполеоновская эпоха с ее героикой и унижением народов, борьба россиян за свою независимость оставила глубокий след в сознании воспитанников лицея. В большинстве своем все 29 учащихся первого выпуска лицея были людьми либеральных взглядов, отстаивавших свободу личности и разделявших реформаторские усилия Александра I. Радикальные суждения будущих декабристов-лицеистов В. К. Кюхельбекера и И. И. Пущина об уничтожении самодержавия не разделял Горчаков: он был сторонником сохранения монархии, но ратовал за разумные преобразования государственного аппарата, за ограничение, а затем - ликвидацию крепостного права и введение гражданских свобод.
В лицее Горчаков пользовался заслуженным уважением преподавателей и учащихся. Со слов профессоров русской, латинской и немецкой словесности, "Горчаков был первым среди воспитанников по этим предметам". Он успешно занимался не только гуманитарными науками, но также точными и естественными. Все преподаватели, включая и математика, называли Горчакова "прекрасным учеником во всех отношениях". Они отмечали его усердие, воспитанность и дружелюбие, считали "ревнительным к учению и чести своей весьма чувствительным и пылким". Подчеркивая превосходные успехи Горчакова по всем предметам, составитель очерка о лицее Н. Гастфрейнд упоминает, однако, его неспособность к рисованию. По этому предмету Горчаков имел оценку "нуль". А. М. Корф, закончивший лицей в более поздние годы, лично знавший Горчакова, писал о его блестящих дарованиях, остром и тонком уме, "хотя, - замечает он, - товарищи любили его, за некоторую заносчивость и большое самолюбие, менее других" 2 .
Эти особенности личности и характера сохранились у Горчакова в течение всей его долгой жизни. Люди, хорошо его знавшие в зените славы и по разному к нему относившиеся, отмечали его самобытность, ум, самостоятельность суждений, светский лоск, самолюбование. "Он всегда был блестящ и великолепен везде тем, что он входил в каждое положение... не как бог, а как умный человек, никому не навязывая и никому не импозируя ни свое самообожание, ни свое значение божества для целого ведомства, - писал В. Мещерский, - этот царь славы, этот бог своего ведомства никогда не оскорблял чье-либо самолюбие, никогда не осмеивал чье-либо убеждение, никогда не являлся деспотом своего великозначащего Я! ...Роль божества в министерстве и героя в гостиной... он проводил мастерски, никогда не теряя голову, ...не делаясь смешным". О Горчакове как о достойном уважения дипломате, чуждом угодничеству, еще в пору его пребывания за границей писал П. Долгоруков: "Князю Горчакову надобно отдать справедливость, что он отменно вежливый и любезный со всеми без различия, никогда не льстил временщикам; всегда и в ведро и в бурю, держал себя самым приличным образом... и вообще снабжен от природы склонным хребтом весьма не гибким, вещь самословно - редкая в Петербурге" 3 .
С некоторой долей иронии пишет о Горчакове известный публицист, поклонник К. Победоносцева - Е. М. Феоктистов. Признавая ум и широкую популярность Горчакова в стране и за ее пределами, он замечал: "Вообще прежде всего поражало в нем непомерное тщеславие. Не было, кажется, такой грубой, наглой лести, которую не принимал бы он за чистую монету ...мне не приходилось видеть человека, которого так много занимала бы собственная персона". Высокоталантливым человеком, но страдающим манией величия считает Горчакова дипломат Ю. С. Карцев 4 .
Немало высказываний о Горчакове содержится в переписке и воспоминаниях О. Бисмарка. В его письмах к Горчакову, относящихся к пребыванию в Петербурге в качестве прусского посла (1859 - 1862) и позже, видно откровенное преклонение, близкое к подобострастию в отношении Горчакова. В те годы Бисмарк называл своего старшего коллегу "высокочтимым другом и покровителем", - клялся в привязанности к Александру II и "его министру".
Иные акценты расставлял Бисмарк, ставший в 1871 г. рейхсканцлером Германской империи. В своих "Воспоминаниях" он отмечал "высокомерие"
стр. 35
и покровительственный тон Горчакова. По мнению Бисмарка, едва он (Бисмарк) стал занимать самостоятельное положение и получил признание Европы, благоволение Горчакова "превратилось в неприязнь". О лукавстве Бисмарка в отношении Горчакова еще в бытность его в Петербурге писал В. Мещерский: "Раскусить хитрому Бисмарку совсем нехитрого Горчакова ровно ничего не стоило... Он понял, что главная нравственная струна Горчакова, на которой можно разыгрывать какие угодно мотивы - это самообожание... играя на этом, Бисмарк уверял Горчакова в том, что умнее и сильнее его нет дипломата в Европе". Но вряд ли Горчаков был столь доверчивым человеком, как об этом пишет Мещерский. Его дипломатическая деятельность в Европе, позже на посту министра иностранных дел России показала самостоятельность его политики и верные оценки людей его окружающих. Что же касается Бисмарка, то тот хотя и стремился к руководящей роли в делах Европы, в письмах Горчакову, относившихся к концу 70-х годов, писал: "Вы - единственный государственный деятель в Европе, с которым я мог бы снова вспоминать о двадцати годах деловых отношений без горечи" 5 .
Еще в лицее определились интересы и склонности будущего дипломата. В лицейских письмах своему дяде, А. Н. Пещурову (1816), он делился размышлениями по поводу своей будущей карьеры. "Военная, хотя не представляла мне почти ничего привлекательного в мирное время, кроме мундира ...однако я все же имел предрассудок думать, что молодому человеку надо начать службу с военной. ...Но я представляю другим срывать лавры на ратном и решительно избираю статскую, как более сходную с моими способностями, образом мыслей, здоровьем и состоянием..., а из статской, по Вашему совету, благороднейшую часть - дипломатическую". С особым прилежанием Горчаков занимается изучением иностранных языков. Помимо обязательных французского и немецкого, - он брал уроки английского и итальянского; много читал русской, иностранной художественной и исторической литературы. В своих письмах к А. Н. и Е. Н. Пещуровым он высказывал интересные суждения о Ж. Руссо, его философии, из русских писателей выделял В. Жуковского, Н. Карамзина, считая последнего "выдающимся человеком". Твердо решив служить по дипломатическому ведомству, Горчаков с помощью директора лицея Е. А. Энгельгарда занимался составлением депеш, ведением журнала, знакомился с обстановкой Министерства иностранных дел. Его интересует личность И. Каподистрии, которого знал Пещуров. "Прямой характер его [Каподистрии - Н. К.] не способен к придворным интригам. Желал бы я служить под его начальством" 6 , - напишет Горчаков своему дяде.
В 1817 г. его желание сбывается. Горчаков блестяще завершает образование в Царскосельском лицее, получив вторую золотую медаль (первая - у В. Д. Вальховского) и с чином IX класса по Табели о рангах поступает на службу в Министерство иностранных дел под начальством почитаемого им статс-секретаря Каподистрии. Его глубокие противоречия с первым статс- секретарем К. В. Нессельроде, нередко переходившие во вражду, влияли на атмосферу в министерстве, сказывались они и на Горчакове.
Расхождения между двумя ведущими дипломатами имели не только личную, но и политическую подоплеку. Они вытекали из различия их подходов к задачам и направлениям внешней политики России. Нессельроде считал залогом стабильности государства союз трех монархических держав (России, Австрии и Пруссии), прежде всего близость с Австрией. Канцлер австрийской империи К. Меттерних, убежденный реакционер, казался ему идеалом политического деятеля. Каподистриа, хотя и порицал революционные методы развития, был сторонником реформ, ратовал за освобождение балканских народов, прежде всего Греции, от власти Османской империи. В Австрии он видел силу, враждебную прогрессу.
Самый факт существования двух столь противоположных но взглядам и деятельности руководителей одного из ключевых министерств России отражал колебания и противоречия в поли гике Александра I. Горчаков,
стр. 36
неплохо усвоивший тонкости дипломатического искусства, в первые годы своей службы в министерстве не вмешивался в борьбу ведомственных группировок. Свое назначение он видел в совершенствовании своих профессиональных навыков. Образованность Горчакова, его трудолюбие позволили Каподистрии при поддержке царя привлечь Горчакова к работе в конгрессах Священного союза, что помогло молодому дипломату лично познакомиться с ведущими политическими деятелями Европы такими, как Меттерних, Кэстльри и понять расстановку сил на континенте. Активного участия в заседаниях конгрессов он не принимал. Занимая должности атташе, он выполнял дипломатические поручения царя, за что был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени.
Дальнейшая дипломатическая карьера Горчакова складывалась достаточно успешно. В 1820 г. он был направлен секретарем посольства в Лондон, являвшийся центром дипломатического мира. В начале XIX в. только в двух государствах Европы Россия имела свои посольства - в Англии и Франции. В других странах она была представлена миссиями. Почетное назначение Горчакова в Лондон, быстрое повышение в должности - в 1822 г. он становится первым секретарем посольства, в 1824 г. ему был пожалован чин надворного советника - свидетельствовали о признании Александром I способностей и знаний молодого дипломата. Его жизнь в Петербурге, участие в великосветских салонах, где собирались влиятельные люди России, говорило об успешном начале карьеры. Не случайно именно о тех годах жизни Горчакова скажет А. С. Пушкин: "Питомец мод, большого света друг".
Утвердившееся в литературе мнение (идущее в значительной степени от самого Горчакова) о препятствиях, чинимых Нессельроде его служебному продвижению, является определенным преувеличением. Начинающий дипломат, каким был Горчаков в 20-е годы, не представлял опасности такому маститому чиновнику, как Нессельроде. При очевидных расхождениях во взглядах первый статс-секретарь (с 1822 г. - министр иностранных дел) не опускался до мелочных интриг в отношении своего подчиненного. Немалое значение имело и покровительство молодому дипломату со стороны Александра I 7 .
Горчаков оставался в Лондоне до 1827 года. Неприязнь к нему Х. А. Ливена, посла России, способности которого Горчаков оценивал невысоко, заставили дипломата покинуть столицу Англии (под предлогом ухудшения здоровья) и согласиться на должность первого секретаря в Риме, место по тем временам несравненно менее престижное, чем Лондон. Но и из этого назначения Горчаков извлек пользу для себя: помимо знакомства с состоянием итальянских государств, он изучил греческий язык, важный для лучшей ориентации в событиях на Балканах, вызванных восстанием в Греции. В Риме Горчаков вошел в круг элитарной интеллигенции: был представлен дочери Жозефины Богарне - Гортензии, матери будущего императора Франции Луи Наполеона 8 .
Пребывание в Риме было недолгим: в 1828 г. Горчаков получил назначение советником посольства в Берлин, а затем в качестве поверенного в делах вновь возвратился в Италию - во Флоренцию и Лукку - столицу Тосканского государства. Революции 1830 г. во Франции, Бельгии, восстание в Польше, волнения в германских государствах осложнили обстановку на континенте. Правительства всех европейских стран были вынуждены пойти на уступки силам революции. Они признали законность избрания нового короля Франции - Луи Филиппа Орлеанского, хотя для Николая I он оставался "королем баррикад"; согласились с независимостью Бельгии, которая по решению Венского конгресса 1815 г. вошла в состав Нидерландов; не препятствовали царским войскам подавить польское восстание. Эти события усилили водораздел между государствами конституционно-монархическими - Англией и Францией, с одной стороны, и самодержавными - Россией, Австрией и Пруссией, с другой. Первые, хотя и опасались революции, были сторонниками невмешательства во внутренние дела других стран. Вторые отстаивали необходимость вооруженного вмешательства,
стр. 37
если нестабильность в соседних государствах будет угрожать их спокойствию.
Центром реакции в Европе в 30-е- 40-е годы XIX в. была Австрия, эта "лоскутная империя", включавшая в свой состав народы разных национальностей и религий. Ее фактический глава - Меттерних, учитель Нессельроде, строго следил за поддержанием старого правопорядка. "Старая Европа находится при начале конца, - утверждал он. - Новая Европа еще не начала своего существования. Между концом и началом будет хаос" 9 . Для борьбы с пробудившейся Европой он признавал единственное оружие - силу.
В 1833 г. в Вену, личным распоряжением Николая I, был направлен Горчаков в качестве советника посольства. Это было ответственное назначение, учитывая важную роль Австрии в делах Европы и Ближнего Востока. Здесь в Вене, Горчаков, ранее знакомый с Меттернихом по конгрессам Священного Союза, непосредственно столкнулся с действиями умного, беспринципного, лживого австрийского канцлера. На словах Меттерних заверял русских дипломатов в близости позиций Австрии и России в вопросах европейской и ближневосточной политики. На деле он совместно с Англией прилагал усилия по ослаблению влияния России на Балканах. Мнения Горчакова об антиславянском и антирусском курсе Австрии на Балканах разделялись и русским послом в Вене Д. Татищевым, что позволяло последнему поручать советнику посольства во время своего отсутствия выполнение обязанностей российского посла. Многие донесения, шедшие в Петербург, лично составлялись Горчаковым, а инструкции, написанные Нессельроде, нередко были адресованы непосредственно Горчакову 10 .
При дворе по достоинству оценили дипломатическую деятельность Горчакова. Его взгляды на целесообразность сохранения Османской империи и антирусскую политику Австрии на Балканах одобрялись Николаем I. За успехи на дипломатическом поприще Горчаков в 1834 г. был пожалован в статские советники: в том же году он был награжден орденом Св. Станислава 2-й степени со звездой. Служба в Вене позволила в большей степени, чем ранее, выявить самостоятельность мыслей дипломата, независимость его суждений. Так Горчаков позволил себе не согласиться с решением монархов в Теплице в 1835 г. о передаче Кракова под управление Австрии. Он считал, что этот акт усилит напряженность в Польше и осложнит положение России, что будет выгодно Австрии.
В 1838 г. произошло важное событие в личной жизни Горчакова. Он женился на Марии Александровне Урусовой, вдове И. А. Мусина-Пушкина. Семья Урусовых была богата и влиятельна. Этот брак укрепил положение дипломата в аристократических кругах Петербурга. Горчаков оставил службу в Вене, возвратился в столицу. Но его отношения с Нессельроде по- прежнему были далеки от дружественных, что в немалой степени объясняет решение Горчакова подать в отставку. Он втайне рассчитывал, что в его просьбе будет отказано. Но отставка была принята (1838 г.).
Семейное счастье, столичные развлечения несколько сгладили обиду честолюбивого Горчакова. Но шло время, а нового назначения не поступало. Беспокойство Горчакова понимал и его тесть А. М. Урусов, оказывавший ему содействие в возвращении на дипломатическую службу. Лишь в 1841 г. Горчаков был направлен чрезвычайным посланником и полномочным министром в Вюртемберг, король которого Вильгельм II находился в родственных отношениях с Николаем I. Это назначение лишь внешне казалось второстепенным. На самом деле в европейской политике России германский вопрос был одним из центральных. Петербургский кабинет внимательно следил за внутренними процессами, происходившими в германских государствах, и борьбой между Австрией и Пруссией за руководящую роль в объединении Германии, продолжавшей оставаться раздробленной. Сохраняя дружественные отношения со всеми германскими государствами, прежде всего с Австрией и Пруссией, правительство Николая I не желало перевеса ни одного из них. Создание единой сильной Германии у границ России было небезопасно для страны. Поэтому задача Горчакова
стр. 38
сводилась к поддержанию авторитета России как мощной покровительницы германских стран, используя в интересах России противоречия, существовавшие между германскими государствами. Сам круг общения Горчакова, куда входили и дочери Николая I - Мария и Ольга - жены вюртембергских князей, детей Вильгельма II, помогали дипломату решать эту задачу и передавать в Петербург уникальный материал о тайных планах правительств, отношениях внутри Германского союза (федеративного объединения германских государств, созданного по решению Венского конгресса в 1815 году).
Умелые действия Горчакова в Вюртемберге по заслугам оценил Петербург. В 1846 г. за усердную службу он был королем Вюртемберга награжден орденом Вюртембергской короны Большого Креста.
Революции 1848 - 1849гг., охватившие Европу, застали Горчакова в Штутгарте. Он, никогда не разделявший революционных методов борьбы, порицал происходившие события. Сообщая о митингах и демонстрациях в Вюртемберге, Горчаков советовал охранять Россию от взрыва, подобного западноевропейскому. Его суждения в отношении революции вполне согласовывались с действиями Николая I в эти годы. Интервенцию царских войск в Венгрию в 1849 г. император объяснял реальной угрозой революции в самой России.
В 1849 г. Горчаков был награжден орденами Св. Анны и Св. Владимира, а в 1850 г. получил назначение чрезвычайным посланником и полномочным министром при Германском союзе (столицей был Франкфурт-на-Майне). Сохранял Горчаков и пост в Вюртемберге. Всегда стремившийся к локализации конфликтов между государствами и внутри их, он добивался сохранения Германского союза как организации, сдерживающей усилия Австрии и Пруссии - двух соперничавших держав - выступать в роли объединителя Германии.
Здесь, во Франкфурте-на-Майне Горчаков впервые встретился с О. Бисмарком - представителем Пруссии в Союзном сейме, будущим создателем Германской империи. В 50-е годы Бисмарк был начинающим политиком и прислушивался к советам Горчакова, считая его своим учителем. Но даже тогда в этом безвестном деятеле Горчаков увидел большой ум и характер воителя. Находясь во Франкфурте, городе, аккумулирующем разнохарактерные интересы германских государств, он не мог не заметить усилий Пруссии по объединению Германии и первые из них - по захвату датского герцогства Голштейн. Горчаков, дипломат осторожный, тем не менее считал разумным не только сообщить об этом в Петербург, но и довести эти сведения до Дании, с которой у России были дружественные отношения 11 .
В июне 1853 г. произошла личная трагедия в жизни Горчакова: в Баден-Бадене скоропостижно умерла его жена, с которой он счастливо прожил пятнадцать лет. На его попечении остались двое сыновей и дети от первого брака жены. Горчаков был в отчаянии. Но забота о воспитании детей смягчала горе.
Эти тревожные месяцы в его жизни совпали с крупными событиями в мире. Начиналась Крымская война, вовлекшая в свою орбиту, помимо России и Турции, многие европейские страны - Англию, Францию, Сардинию; фактическое участие на стороне противников России принимала Австрия. Эту войну можно назвать преддверием мировой войны XX века. В эти трудные для судьбы России годы Горчаков еще раз показал себя дипломатом высочайшего класса. В июне 1854 г., когда на стороне Турции уже выступили Англия и Франция, а Австрия, не объявляя России войны, помогала державам антирусского блока, послом в Вену был назначен Горчаков. В сложнейшей для России ситуации это был наиболее ответственный пост. Это хорошо понимал и Николай I, напутствуя Горчакова перед отъездом в Вену. "Я доверяю Вам, - сказал император. - Но, я совсем не надеюсь, что Ваши усилия увенчаются успехом, и я не удивлюсь, увидев Вас по возвращении менее, чем через месяц с новостью о нашем разрыве с Австрией" 12 .
стр. 39
Приехав в Вену, Горчаков воочию убедился в коварных замыслах Австрии, направленных против России. Он сообщал в Петербург о стягивании ее войск к Трансильвании, что угрожало русской армии на Дунае, передавал требования Австрии о выводе русских войск с территории Дунайских княжеств. Особое беспокойство у Горчакова вызывали попытки Австрии перетянуть на свою сторону Пруссию. Естественно, что дипломат в первую очередь прилагал усилия, чтобы удержать Пруссию в стане нейтралов. Он убеждал прусских дипломатов в опасности для германских государств усиления власти Наполеона III, известного своими планами по расширению территории Франции за счет Германского союза. Эти идеи, а также напоминание об опасности для Австрии потерять Ломбардо-Венецианскую область внушал Горчаков министру иностранных дел К. Ф. Буолю. Оба хорошо знали друг друга еще с 20-х годов, когда они работали в качестве секретарей посольств в Лондоне. Позже, в 40-х 50-х годах, - представляли интересы своих стран во Франкфурте-на-Майне. Едва Англия и Франция выступили против России (конец марта 1854 г.), в Вене, в центре дипломатической борьбы начались переговоры о прекращении войны.
Уже в июле 1854 г. союзники выработали так называемые четыре пункта, принятие которых позволяло вести переговоры о заключении мира. Они включали: замену русского протектората над Дунайскими княжествами общеевропейским; свободу судоходства по Дунаю; отказ России от исключительного права покровительства христианским подданным Турции; пересмотр договора, подписанного державами с Турцией в 1841 г. о проливах. Эти условия, составленные Наполеоном III при участии австрийцев и подписанные представителями Англии, Франции, Австрии и Пруссии, были переданы Буолем Горчакову. К этому времени (август 1854 г.) русские войска оставили Дунайские княжества; австрийская армия вошла на территорию Молдавии и Валахии, что осложнило положение России.
Петербургский кабинет, ознакомившись с условиями противника, не возражал против принятия первых двух пунктов, но отверг два последних. Горчаков, хорошо ориентируясь в обстановке и учитывая дальнейшее сближение Австрии с коалицией, предлагал царю принять все четыре пункта тем более, что Лондонская конвенция 1841 г. о проливах "не есть предмет большой нашей нежности" и неизвестно, чем она будет заменена. Но Николай I ответил отказом. Нессельроде в своей депеше Горчакову (14(26) августа 1854 г.) напоминал, что на новые жертвы после отвода своих войск из Дунайских княжеств Россия не пойдет 13 . Особенно болезненно отказ Петербурга воспринял Венский кабинет: Австрия не была готова к войне с Россией тем более, что англо-французская армия уходила с Дунайского театра войны в Крым, оставляя австрийцев без поддержки. Но опасения австрийцев были сняты успехами союзников в Крыму. Они активизировали деятельность Австрии по сближению с англо-французской коалицией. Горчаков не исключал возможности открытой войны Австрии с Россией. В этой обстановке дипломат вновь предложил Петербургу принять "четыре пункта" и вступить в переговоры. Лишь в ноябре 1854 г., учитывая все обстоятельства, включая и доводы Горчакова, царь согласился принять условия противника.
В декабре 1854 г. в Вене с участием послов всех воюющих держав и Австрии открылась конференция. Россию представлял Горчаков, которому противостояла мощная коалиция в лице Англии, Франции, Австрии, объединенная общим желанием добиться ослабления России. На многочисленных заседаниях конференции, продолжавшихся до весны 1855 г., Горчаков пытался смягчить жесткие требования противников, прежде всего связанных с предложениями по нейтрализации Черного моря. С этими усилиями дипломата был связан и его план организации местного самоуправления с учетом национальных и религиозных особенностей балканских народов, входивших в состав Турции. Все участники переговоров увидели в этих предложениях Горчакова путь к восстановлению российского покровительства над подданными султана и отвергли его.
стр. 40
Дальнейший ход переговоров был осложнен падением Севастополя. Это событие усилило разногласия в лагере победителей относительно дальнейших планов воюющих держав. Франция, поставлявшая в Крым основные людские ресурсы, хотела закончить войну победой в Севастополе. Англия стремилась продолжить войну на территории степной России. Трения в лагере противников умело использовал Горчаков, вступив в тайные переговоры с графом Ш. О. Морни, доверенным лицом Наполеона III. О них стало известно Австрии, которая обратилась в Петербург с предложением принять так называемые пять пунктов (декабрь 1855 г.), в которых помимо прежних условий содержались территориальные претензии в отношении южной Бессарабии. На этот раз Нессельроде первым призвал российское правительство принять ультиматум Австрии, считая, что только такое решение способно прекратить войну. Горчаков из Вены настаивал на продолжении переговоров с Францией, что позволило бы, по его мнению, заключить мир на более выгодных для России условиях. Но Нессельроде скрыл от императора эти донесения Горчакова, противоречившие собственным взглядам канцлера 14 . Александр II, не желая рисковать, сообщил в Вену о согласии России принять "австрийское коммюнике".
Горчаков не участвовал в работе Парижского конгресса, заседания которого открылись в феврале 1856 г. Интересы России там защищали видные дипломаты - А. Ф. Орлов и Ф. И. Бруннов. Очевидно, что героическая оборона Севастополя и занятие русскими войсками Карса сыграли главную роль в уважительном отношении участников Конгресса к русской делегации. Но нельзя сбрасывать со счета предварительную работу, проделанную Горчаковым по ослаблению антирусской коалиции и, в частности, его усилия по сближению с Францией, что в некоторой степени сказалось на действиях российских представителей. Успешные действия Горчакова в Вене по защите интересов России были отмечены и Александром II 15 .
На последнем этапе войны даже Нессельроде, убежденный сторонник австро-русского союза, готов был согласиться с возможными изменениями внешнеполитического курса страны. Более определенно о просчетах во внешней политике государства он скажет в свое Записке "О политических соображениях России", написанной 11 февраля 1856 г., накануне своей отставки 16 . Только поражение России в Крымской войне заставило его признать ошибочность своего курса и правоту предупреждений дипломатов, в частности, о коварстве австрийской политики. Однако, соображения Горчакова о сближении с Францией и в этой "Записке" отвергались министром.
Ко времени завершения работы Парижского конгресса (18(30) марта 1856 г.) Горчаков был уже в Петербурге. Его твердая позиция по отстаиванию интересов России, проявленная в Венских переговорах 1854 - 1855 годов, хотя и не дала крупных результатов, тем не менее была по достоинству оценена правительством. Имя Горчакова многими называлось в качестве наиболее вероятного претендента на пост министра иностранных дел России. Состояние Петербургского общества тех дней, его антиавстрийские настроения зримо описала А. Ф. Тютчева, дочь поэта, фрейлина императрицы Марии Александровны. "Отставка министров, деятельность которых привела к бедствиям этой войны и к позорному миру - это некоторое удовлетворение, которое дается общественному мнению и указывает на желание изменить направление внешней политики и преобразовать внутреннее управление. Горчаков в Вене до дна испил чашу унижения, вряд ли он будет сторонником Австрии, каковым всю жизнь был Нессельроде" 17 .
Крымская война не внесла кардинальных изменений в политику государств Западной Европы. Некоторые зарубежные историки полагают, что побежденной из войны вышла не Россия, а Австрия, восстановившая против себя всю Европу. Однако война существенно повлияла на внутреннюю и международную жизнь России. Д. А. Милютин, военный министр 1861 - 1881 гг., называет 1856 год для России "великой эрой перерождения, эрой пробуждения мысли и силы от продолжительного усыпления". Необходимость серьезных изменений в стране понимал восприимчивый к разумным
стр. 41
идеям и умевший идти в ногу со временем новый император Александ II. После отставки Нессельроде (15 апреля 1856 г.) пост министра иностранных дел занял Горчаков, которого многие современники относили "к числу блестящих личностей царствования Александра Второго". С. С. Татищев с назначением Горчакова связывал "крутой поворот во внешней политике России" 18 .
Были и противники этого выбора. Так российский посланник в Берлине А. Ф. Будберг в письме к сыну выражал удивление назначением министром иностранных дел Горчакова после его якобы неудачной деятельности в Вене. Мнение дипломата разделял историк Б. Э. Нольде, весьма сдержанно оценивший личность Горчакова. Но подавляющее большинство ученых - российских и зарубежных - высоко оценивают личные качества Горчакова, считая его даровитым, трезвым политиком, дипломатом нового, парламентского типа 19 .
Внешнеполитическая программа нового министра была изложена в циркуляре от 21 августа 1856 г., направленном русским послам за границей. В нем содержалось облетевшее весь мир выражение: "Говорят, Россия сердится. Россия не сердится, она собирается с силами". В этих словах - ключ к пониманию внешнеполитического курса Горчакова. В документе отмечалось первостепенное внимание к вопросам внутреннего развития и подчинение им внешней политики. В области международных отношений провозглашалась свобода в выборе союзников и пересмотр прежних договоренностей, если они мешают решению национальных задач государства. Прежде всего это означало изменение политики в отношении Австрии, которая в годы Крымской войны занимала враждебную России позицию. И, наконец, еще одно важное положение программы - стремление России к миру и согласию со всеми странами 20 , отказ от активных действий вне границ государства.
Для решения этих задач нужны были новые люди. При формировании аппарата МИД Горчаков руководствовался двумя главными критериями: профессиональной подготовкой коллег и их политической ориентацией. В Париже начал службу по дипломатическому ведомству 68-летний П. Д. Киселев, в Николаевское время - глава российской администрации в Дунайских княжествах, министр государственных имуществ, близкий к Александру II и Горчакову политический деятель России. В вопросах внешней политики он поддерживал ориентацию Горчакова на сближение с Францией. В Лондон после двухлетнего перерыва вновь возвратился Бруннов, служивший с 1841 г. послом в Великобритании. В Вене (до 1858 г,) оставался послом Будберг, честолюбивый дипломат, сохранявший прежнюю ориентацию на союз с Пруссией. В 1858 г. он был переведен в Берлин, а его место в Вене занял молодой дипломат - В. П. Балабин, разделявший взгляды Горчакова. Директором Азиатского департамента МИД, ведавшего отношениями с Турцией, ее балканскими владениями, странами Центральной Азии, в 1856 г. был назначен Е. П. Ковалевский - ученый, путешественник, знавший государства Азии и языки этих стран. "Лучшего направителя азиатской политики России как Егор Ковалевский, - замечал публицист и историк М. Венкжов, - не было во все времена существования Министерства иностранных дел России".
Горчаков провел реорганизацию МИД: сократил аппарат министерства, усилив одновременно ответственность руководителей отделов за принимаемые решения. Отказавшись от мелочной опеки старших над младшими, Горчаков, однако, любил окружать себя "обожателями". Но эта его "вельможность", о которой писали современники, никогда не переходила в самодовольство, не оскорбляло самолюбие подчиненных 21 .
Обстановка, сложившаяся в Министерстве иностранных дел при Горчакове, его авторитет и разумная требовательность к подчиненным, доверительные отношения, сложившиеся у министра с императором, позволили ему уже в 1856 г. приступить к реализации своей внешнеполитической программы. Ее главным звеном были усилия по отмене нейтрализации Черного моря. Все остальное Горчаков считал "второстепенным". Соглас-
стр. 42
но условиям Парижского мира 1856 г., Россия и Турция лишались права укреплять Черноморское побережье и спускать в Черное море военные корабли. Черноморская граница России, согласно договору, оставалась незащищенной и открытой для нападения других государств, поскольку нейтрализация не касалась проливов, и военные корабли враждебных России стран могли свободно подойти к ее границам. Экономические и политические интересы безопасности государства требовали отмены нейтрализации Черного моря. Но решать эту задачу в условиях политической изоляции и экономической слабости следовало не военными, а дипломатическими средствами.
Для решения этой задачи были необходимы союзники, способные поддержать усилия России в этом вопросе. Это отлично понимал Горчаков. В июле 1856 г. в инструкции Киселеву в Париж он изложил свой план действий. Послу предлагалось "руководствоваться только холодным рассудком, а не страстями", не связывать пока Россию какими-либо союзами. Одновременно с этим Горчаков выделял Францию как наиболее реального союзника в будущем. "Австрия, - писал он, - не только осуждена Россией, но она сама осудила себя. Она не может рассчитывать на нашу нравственную поддержку и материальную помощь". Что касается Англии, то "в настоящее время сближение с ней вряд ли возможно... Мы только видим Францию, которая удовлетворяет условиям подобного Союза... Наш августейший государь находит, что здравая политика и интересы России требуют, чтобы мы старались установить преимущественно с Францией соглашение, и притом не обращая внимания на существующий в этой стране государственный порядок". Шаги к сближению Горчаков советовал начинать с императора: "Наполеону III надо показать, что его вполне ценят, но своею независимостью и свободой жертвовать не желают". Эта инструкция Горчакова - еще одно свидетельство нового подхода дипломата к задачам внешней политики: во главу угла ставятся национальные интересы страны, отброшена традиционная враждебность к конституционным правительствам, к Франции как очагу революции, характерная для принципов николаевской системы.
Соображения министра о реальности русско-французского соглашения основывались на убеждении, что Восток для Наполеона III "является только мелочью", которой он готов пожертвовать ради своих европейских интересов. Справедливость этих мыслей Горчакова подтверждала программа Наполеона III по захвату итальянских земель, расширению французской территории до Рейна, что неизбежно обострило бы отношения Франции с Австрией и Пруссией и ускорило бы обращение Наполеона III к России. Пытаясь заинтересовать императора в русско- французском соглашении, Горчаков предписывал Киселеву при случае передать Наполеону III, что Россия не будет мешать ему приобрести Ниццу и Савойю.
Идя на сближение с Францией, Горчаков хорошо видел подводные рифы, встающие на пути реализации своего плана. Он учитывал, что творцами послевоенной, "Крымской системы" были Англия и Франция. В крымскую коалицию входила и Австрия, но Горчакова на этом этапе прежде всего интересовали Лондон и Париж. Именно Франция на Парижском конгрессе предложила внести статью, содержавшуюся в австрийском ультиматуме 1855 г. о нейтрализации Черного моря, отменить которую стремилась Россия. Англия и Франция, несмотря на разделявшие их разногласия, были едины в противодействии этому требованию России. От Горчакова не ускользнула лавирующая политика Франции, предпочтение в которой отдавалось Англии. "Мысли Луи-Наполеона, - писал министр в 1856 г., - сводились к тому, чтобы связать Англию франко- английским союзом, использовать морские силы Англии, чтобы сохранить заметную роль в делах Востока. Действия Наполеона III, направленные на соглашение с Россией, еще не свидетельствовали о его намерении отказаться от союза с Англией" 22 .
Горчаков в течение всей своей дипломатической деятельности, решая разные по своей важности внешнеполитические дела (будь то Ближний
стр. 43
Восток, Европа, Центральная Азия), не уставал напоминать об опасности для России франко- английского союза, в котором Франция "может стать орудием в руках Англии". Уже по этой причине вряд ли правомерны утверждения некоторых историков о переоценке Грачковым глубины англо-французских противоречий 23 . Конкретные действия министра говорят об обратном: он учитывал эти противоречия, в частности, в колониальных вопросах, но понимал реальность тесных контактов двух стран, когда речь шла о противодействии планам России.
Александр II, по природе своей человек нерешительный, с некоторым опасением воспринял план Горчакова по сближению с Францией. Привычнее ему были связи с Пруссией. Но свойственные императору гибкость характера и уступчивость, унаследованные от матери, позволили ему согласиться с аргументацией своего министра и принять ее. Первым шагом в этом направлении был визит в Петербург чрезвычайного французского посла Ш. О. Морни в 1856 г., беседы с ним Александра II и Горчакова, светские заверения в искреннем расположении. Следующим этапом была официальная встреча двух императоров и министров иностранных дел в сентябре 1857 г. в Штутгарте. Горчаков отметил некоторую неуверенность в поведении Наполеона III, которую он связывал с опасениями императора за судьбу англо-французского союза. Уже в ходе русско- французских переговоров выяснились разные подходы обеих стран к целям союза: Наполеон III стремился заручиться поддержкой России на случай войны с Австрией за земли Северной Италии; российская сторона обосновывала необходимость пересмотра отдельных статей Парижского мира, связанных с нейтрализацией Черного моря. Переговоры в Штутгарте, которые Горчаков рассматривал как разведку - знакомство с планами друг друга - не привели к подписанию конкретного соглашения, но они убедили Наполеона III в антиавстрийских настроениях Александра II, заявившего, что Россия не собирается ради интересов Австрии повторять 1849 год. Горчаков довольно сдержанно оценил результаты этой встречи: "наши отношения с Францией, - писал он, - остались в неопределенном состоянии, но со стремлением к движению вперед. Важно, чтобы слова перешли в дела и завершились некоторым общим действием" 24 .
Наполеон III торопил события. Готовясь к войне с Австрией, он был заинтересован в скорейшем подписании русско-французского союза, ибо он, по замыслу императора, был способен, в случае франко-австрийской войны помешать созданию антифранцузской коалиции, куда могла войти Англия. Горчаков, разгадав эти планы, оттягивал заключение договора с Францией, не отказываясь, однако, от продолжения переговоров. Эта тактика, по мысли министра, придала бы большую заинтересованность Франции в подписании русско-французского договора и возможность для России добиться от Наполеона согласия на отмену ограничений на Черном море. В результате многочисленных встреч, споров и компромиссов, 19 февраля (3 марта) 1859 г. в Париже был подписан П. Д. Киселевым и Ф. А. Валевским секретный русско-французский договор о нейтралитете и сотрудничестве 25 . По этому договору Россия в случае войны Франции и Сардинии с Австрией за земли Северной Италии обязалась соблюдать благожелательный нейтралитет. Но она отказалась включить в договор статью о разрыве дипломатических отношений с Австрией. Ответные обязательства Франции по отношению к России были также весьма неопределенны: союзники соглашались договориться об изменении существующих договоров в интересах обоих государств.
Россия подписанием договора не получила поддержки Франции при пересмотре статей Парижского мира. Вместе с тем договор позволил ей выйти из изоляции. К тому же союз "с первой державой" Европы поднимал авторитет страны, служил косвенным свидетельством ее силы. Имел значение и тот факт, что русско-французское соглашение способствовало росту отчужденности между Францией и Англией.
Спустя несколько дней после подписания русско-французского соглашения Горчаков через Киселева обратился с предложением к Наполеону III
стр. 44
обсудить итальянский вопрос на общем европейском конгрессе, полагая, что он сможет, если не предотвратить, то отсрочить войну. Но Австрия, рассчитывая на свою военную мощь сравнительно с сардинской армией, не приняла это предложение. В апреле 1859 г. она начала войну с Сардинией (Пьемонтом), на стороне которой выступила Франция. Ее победа над Австрией усилила влияние Наполеона III в Европе, ослабив для Франции значение союза с Россией.
Однако в решении балканской проблемы Россия и Франция действовали согласованно. Их усилиями на Парижской конференции 1858 г. были расширены права Дунайских княжеств, против чего возражали Турция, Англия и Австрия. Новое совещание в Париже в 1859 г. признало правомерным объединение Молдавии и Валахии в единое государство. Достаточно согласованными были действия двух стран в поддержку требований сербов, болгар, черногорцев, албанцев по выполнению султаном своих обязательств в отношении христианских народов.
События в Польше в 1861 - 1863 годах ускорили разрыв союзных отношений между Россией и Францией.
Польский вопрос касался не только России. Он, как справедливо заметил Горчаков, - был камнем преткновения для всех держав" 26 .
Вопрос о статусе Польши вставал, как правило, в самые сложные для мира годы. Так было в наполеоновскую эпоху, в годы европейских революций 30-х - 40-х годов, Крымской войны. Он вновь возник в Штутгарте в 1857 г. при встрече Наполеона III и Александра II, вызвав недовольство последнего. Но в начале 60-х годов, после победы над Австрией в 1859 г. Наполеон демонстративно стал поддерживать польскую эмиграцию, находившуюся во Франции.
С начала польского восстания Пруссия открыто стала на сторону России. Уже 27 января (8 февраля) 1863 г. в Петербурге была подписана секретная русско-прусская конвенция, предусматривавшая взаимную помощь "для восстановления порядка и спокойствия, с предоставлением отрядам как русским так и прусским, права переходить через государственную границу в тех случаях, когда это оказалось бы нужным для преследования повстанцев". Эта конвенция встретила отрицательную реакцию у Горчакова, посчитавшего ее "не нужной и опасной". Разделял негативный взгляд на документ и военный министр Милютин. "И в печати, и в обществе, и в палатах забили тревогу, - записал он, - возникло подозрение о каком-то тайном союзе: заговорили даже о восстановлении "Священного Союза", так ненавистного для всей либеральной Европы". Оба министра не ошиблись в своих оценках конвенции. Франция, узнав о ней, предложила Англии и Австрии выступить в Берлине с протестом по поводу заключения конвенции. Она вместе с Англией настаивала на восстановлении в Польше Конституции 1815 года. Горчаков, стремясь к смягчению конфликта, что составляло стержень его политики, - напомнил европейским правительствам о единстве их интересов в борьбе с революцией. "Социальное и революционное движение не менее враждебно его [Наполеона III. - Н. К .] династии, чем всем прочим правительства" 27 , - замечал министр. Главным возбудителем напряженности в Европе Горчаков считал Англию. Ей министр отводил руководящую роль во всех антирусских начинаниях европейских стран.
Горчаков - откровенный приверженец монархии - естественно, не поддерживал вооруженное выступление поляков против царизма. Его взгляды были близки к суждению великого князя Константина Николаевича, стоявшего за автономию Польши. Когда в июне 1863 г. западные державы обратились в Петербург с коллективным предложением созвать европейскую конференцию государств, подписавших трактаты 1815 г., Горчаков заявил, что польский вопрос - внутреннее дело России. Русским послам за границей он предписал прекратить все переговоры с европейскими государствами по польским делам.
В конце 1863 - начале 1864 года польское восстание было подавлено. Наибольшие выгоды из этого события извлекла Пруссия: ее активная
стр. 45
поддержка действий царизма сблизила позиции двух стран, что составляло часть программы Бисмарка. Одновременно с этим восстание развело по разные стороны Россию и Францию. Однако Горчаков не исключал возможности нового сближения двух стран. "Мы должны для этого оставить двери открытыми", - заметил он в докладе Александру II. Министр напоминал о целесообразности сохранять "осторожность" в делах внешней политики и по-прежнему сосредоточить внимание на вопросах внутренней политики 28 .
Расхождения России с Англией и Францией, отчужденность Вены, выявленная в годы польского восстания, были использованы Бисмарком для решения центрального для немцев вопроса - объединения Германии. Первым шагом на этом пути была война Пруссии и Австрии против Дании (1864г.) за Шлезвиг-Гольштейн, завершившаяся их победой. Эта победа с немалой тревогой была воспринята Россией; эту проблему понимал и Бисмарк. Он полагал, что благодарность за поддержку Пруссии в польском вопросе стала "уравновешиваться в тамошнем кабинете под руководством Горчакова сомнениями относительно того, насколько полезно для России столь значительное усиление Пруссии". Но ни Россия, ни другие страны не предприняли активных мер, чтобы удержать Пруссию от дальнейших захватов. Словесные увещевания Александра II и Горчакова при встрече с императором Австрии и королем Пруссии об опасностях для Европы действий Пруссии не дали видимых результатов. "Бисмарк вел дело к войне, а король находится под его влиянием", - подвел итог встречи Горчаков 29 .
В австро-прусской войне 1866 г. Австрия была разбита; Пруссия становилась решающей силой в Германии. Программа Бисмарка по объединению немцев вокруг Пруссии была близка к завершению. Отношение России к событиям в Германии было достаточно противоречивым. Усиление Пруссии было опасно России: оно грозило нарушить то хрупкое "равновесие в Европе", которое составляло элемент внешней политики Петербургского кабинета. Вместе с тем, разгром Австрии, соперницы России на Балканах, был ей выгоден. Горчаков четко определил позицию России по германскому вопросу в инструкции русскому послу в Берлине: "Мы продолжали думать, - писал он, что равновесию в Европе угрожала бы держава, получившая в Германии явный перевес, или если бы другая великая держава была бы устранена от всякого влияния на германские дела".
Ликвидацию Германского Союза, созданного трактатами Венского конгресса, русское правительство рассматривало как нарушение всей системы 1815 года. Оно обратилось к государствам Запада с предложением опротестовать это единоличное решение Пруссии. Франция не поддержала демарш России, считая договоры 1815 г. "уничтоженными событиями". В том же духе ответил и английский кабинет. Более того, по мысли Форрин офис, объединенная Германия способна была держать под своим контролем Францию и Россию, что отвечало интересам Англии 30 .
Горчаков справедливо полагал, что образование единой Германии изменило ситуацию в Европе: Австрия ослаблена, Франция занята европейскими событиями. В отличие от времени Крымской войны, когда восточный вопрос объединял все державы против России, в 60-е годы "все силы брошены на Запад. Эту обстановку надо использовать для наших жизненных интересов на Востоке. Они сводятся лишь к восстановлению справедливых требований России", - отмечал Горчаков. Союзником в решении этого вопроса была избрана Пруссия, которая в свою очередь была заинтересована в сближении с Россией. В августе 1866 г. из Берлина в Петербург со специальной миссией был направлен генерал Э. Мантейфель, доверенное лицо Вильгельма I. Генерал должен был добиться согласия России на расширение границ Пруссии за счет включения в ее состав земель Северной Германии. В свою очередь Пруссия должна была поддержать планы России по пересмотру статей Парижского мира при условии, если русское правительство само поставит этот вопрос.
Только в расчете на поддержку Пруссии в решении центрального
стр. 46
вопроса внешней политики - отмене ограничений на Черном море - Горчаков пошел на сближение с Берлином, не оставляя надежды на возвращение к союзу с Францией. "Мы отдаем предпочтение соглашению с Пруссией, - писал он в Берлин русскому послу, - но мы не оставляем мысль о добрых отношениях с Францией".
Усилия Горчакова по сохранению лояльных отношений с Францией встречали противодействие русского посла в Константинополе, авторитетного на Востоке дипломата, Н. П. Игнатьева. Он полагал, что со времени Крымской войны до франко-прусской Франция на Востоке проводила враждебную России политику: возбуждала против нее балканские народы, разжигала русско- австрийский антагонизм, поддерживала недоверие к действиям России у турок 31 . Он считал необходимым противодействовать этой политике Франции путем активной поддержки Россией национальных движений на Востоке.
Однако такая политика вела бы к конфронтации с европейскими державами, а Горчаков, напротив, стремился к стабилизации обстановки, что предполагало необходимость контактов с другими государствами.
стр. 47
Последующие события показали справедливость действий российского министра.
В 60-е годы Балканы вновь стали центром притяжения европейских стран. В 1866 г. население Молдавии и Валахии, недовольное политикой князя Кузы, лишило его власти. Вопрос о статусе Дунайских княжеств и избрании нового князя стал предметом обсуждения на конференции в Париже в марте 1866 года. В апреле 1866 г. население Молдавии и Валахии, не дожидаясь окончательного решения их судьбы европейскими государствами и Турцией, на ассамблее в Бухаресте высказалось за объединение княжеств и избрание князем Румынии Карла Гогенцоллерна. Делегаты Парижской конференции в мае 1866 г. во избежание новых осложнений на Балканах согласились с этим решением ассамблеи.
Решения Парижской конференции 1866 г. формально были нарушением условий Парижского договора 1856 г. и Парижской конференции 1858 года. Это дало повод Горчакову неофициально через российских послов за границей выяснить отношение Европы и Турции к пересмотру статей о нейтрализации Черного моря. "Мы можем извлечь из нарушений Парижского договора выгоды, - писал министр, - чтобы заявить, что этот договор ликвидирован". Российская общественность, по-преимуществу славянофильские круги, еще до обращения Горчакова к российским послам подталкивала правительство использовать нарушения условий Парижского договора отдельными странами для решения собственных задач. Однако и на этот раз Запад не поддержал эти планы России.
Зондаж России убедил Горчакова в необходимости ждать более благоприятной международной обстановки для отмены нейтрализации Черного моря. В 60-е годы Европа была едина в желании помешать России осуществить эту задачу. Следовало по-прежнему на Востоке занимать "оборонительную позицию": "морально руководить движением" на Балканах, "предупреждать кровопролитные битвы и всякий религиозный фанатизм", - считал Горчаков. Он предписывал дипломатам "не втягивать Россию в осложнения, которые могут помешать нашей внутренней работе" 32 .
Однако "оборонительная" тактика Горчакова, вытекавшая из внутреннего состояния государства и расстановки сил вовне встречала противодействие у так называемой национальной партии, которую возглавляли такие авторитетные в русском обществе люди как военный министр Милютин и посол в Константинополе Игнатьев. Они не одобряли умеренную программу Горчакова и призывали к активным действиям на Ближнем Востоке, в Центральной Азии, на Дальнем Востоке. Отдавая дань уму и международному авторитету Горчакова, Милютин считал, что тщеславие его "заслоняет даже государственные интересы". Он критиковал министра за излишнюю, как ему казалось, боязнь осложнений с Англией. Это, в частности, проявилось в решении вопроса о целесообразности наступления русских войск в Средней Азии. По мнению Милютина, Горчаков не понимал специфики русско-английских отношений в Средней Азии, "не хотел даже вникать в обстоятельства, вынуждавшие нас по временам принимать военные меры на Азиатских наших окраинах". Игнатьев - директор Азиатского департамента МИД (1861 - 1864) - полностью разделял эти суждения Милютина. В конечном итоге Горчаков согласился с доводами своих оппонентов о допустимости в 60-е годы военного наступления в Средней Азии. Но он по- прежнему сохранял верность своей тактике: действовать с крайней осторожностью. В этой связи заслуживает внимания правительственная программа по среднеазиатскому вопросу, составленная Горчаковым при участии Милютина и утвержденная в ноябре 1864 г. царем.
Эта программа, направленная в русские представительства за границей для передачи главам государств, в литературе оценивается как документ, призванный успокоить правительства Запада, прежде всего Англию, относительно действий России в Средней Азии 33 . Соглашаясь с таким выводом, следует добавить, что эта программа была прежде всего выражением взглядов Горчакова. Такое предположение основывается на дальнейших действиях России в Средней Азии, противоречивших этой программе. Под-
стр. 48
тверждает эту гипотезу также критика документа со стороны Милютина, участвовавшего в его составлении. Военный министр возражал против той части программы, где утверждалось, что "дальнейшего расширения границ со стороны России не будет". Он считал, что этим заявлением Горчаков связал себе руки в дальнейших действиях и позволил противникам России "укорять ее политику в коварстве и вероломстве".
Те же принципы - стремление к миру и согласию с другими государствами, не роняя авторитета страны - характеризуют дальневосточную политику Горчакова. Договоры, подписанные с Китаем в 1858 - 1860 гг. и Японией - в 50-х - 70-х годах XIX в., имели целью "Сохранить к нам [России. - Н. К .] расположение, внушить еще большее доверие, убедить осязательно японцев [речь шла о Симодском договоре 1855г. - Н. К .] в обоюдности выгод при правильных торговых сношениях", - отмечал Горчаков в отчете за 1856 год 34 .
В середине 60-х годов особенно усилились нападки группы "активных действий" на Горчакова. Распространились даже слухи о его возможной отставке. В Петербурге ожидали приезда Игнатьева, ставшего в 1864 г. послом в Константинополе, который, по мнению современников, был "бельмом на глазу" Горчакова. Об Игнатьеве и о Будберге говорили как о возможных претендентах на пост министра иностранных дел. Но серьезного конфликта в правительственных кругах не получилось. Сила "умеренной группировки" основывалась на трезвом учете внутреннего положения и реальной опасности столкновения с Англией - самым опасным противником России. Немалое значение имела поддержка этой группы царем. В 1867 г. Горчаков получил чин канцлера.
В августе 1866 г. Петербургский кабинет предложил европейским державам, подписавшим Парижский мир, созвать конференцию в Константинополе по Ближнему Востоку. Державы медлили с ответом. Не дождавшись их решения, восставшее население Крита в сентябре 1866 г. декретом общей ассамблеи провозгласило независимость Крита от Турции и присоединения к Греции. Действия критян против произвола турецких властей нашли поддержку у балканских народов. Антитурецкий блок возглавила Сербия, заключившая в 1866 г. союз с Черногорией, в августе 1867 г. - с Грецией, в январе 1868 г. - с Румынией. Россия поддерживала создание Балканского союза, способствовавшего укреплению связей между балканскими народами. Но инициативу Горчакова по созыву общеевропейской конференции в Константинополе игнорировали правительства Запада. Критяне хотят независимости от Турции - писал Горчаков Игнатьеву. - Порта хочет сохранить свою власть над ними. Кровь льется. Ни Франция, ни Англия не заявили о своей позиции". Более того, французский посол в Константинополе пытался убедить Порту, что выступление критян произошло благодаря вмешательству России.
Запад не поддержал и другое предложение русского правительства - послать на Крит международную комиссию, которая выяснила бы причины выступления критян и наметила пути для мирного разрешения конфликта. Они аргументировали свою позицию "принципом национальностей", предполагающим невмешательство во внутренние дела государств. Горчаков, идя на уступки Англии и Франции, согласился принять принцип "национальностей" за основу политики, распространив его не только на Турцию, но и на Крит. Этим он стремился удержать правительства Запада от активной помощи Порте и сблизить точки зрения европейских держав по критскому вопросу. "Провозглашая этот принцип, - заявлял Горчаков, -мы фактически стоим за реальное вмешательство в пользу христиан, вмешательство моральное, которое только и возможно, имея в виду наше географическое положение и внутреннее состояние, которое позволяет России думать только о моральном вмешательстве". Одновременно с этим Горчаков, ссылаясь на ноту от 30 апреля 1830 г., подписанную Россией, Францией и Англией (державами - гарантами независимости Греции), напоминал, что эти три государства обязывались обеспечить жителям Крита безопасность. На этом основании он считал возможным добиваться
стр. 49
присоединения Крита к Греции. Однако правительства Запада и Порта отвергли это предложение, полагая, что критяне, в отличие от румын, более тяготеют к России, чем к странам Западной Европы, а усиление позиций России на Востоке нежелательно для них. В этой ситуации Игнатьев советовал Горчакову отказаться от позиции "стороннего наблюдателя" и включиться в активную поддержку критян 35 . В этом случае России грозила новая война с блоком государств, ввязываться в которую она не могла. Игнатьеву было предписано сохранять моральное руководство движением, что выразилось в помощи восставшим деньгами, продовольствием, оружием.
Отсутствие единства среди держав по Критскому вопросу позволило султану сохранить свою власть на Крите. По решению Парижской конференции (январь 1869 г.) критяне оставались подданными Турции, а султан обещал улучшить управление островом. Победа Порты над критянами задержала начавшееся после Крымской войны возрождение влияния России на христианские народы Балкан. Но критяне, эмигрировавшие в Россию после поражения восстания, с благодарностью вспоминали участие русских в их судьбе.
Неудача России в решении Критского вопроса и бесплодность переговоров с Францией побудили Горчакова с особым усердием заняться поиском союзников для пересмотра условий Парижского мира. Но, как и ранее, российкое правительство предпочитало мирные, дипломатические средства военным. Возможным союзником на этом пути Александру II и Горчакову представлялась Пруссия. Оба государства нуждались во взаимной поддержке: Пруссия в содействии России в Европе, Россия - в помощи Пруссии на Востоке. Переговоры по этому поводу велись в 1867 - 1868 годах. Правда, они не завершились официальным соглашением, но государственные деятели обеих стран использовали эти договоренности в своей политике.
В июле 1870 г. началась франко-прусская война, в которой Россия, наряду с другими государствами, заняла позицию нейтралитета. Официальный Петербург посчитал Францию "ответственной за события" и Александр II передал это мнение французскому послу в России генералу Э. Флери. Напротив, русское общество с неудовольствием и "даже с разочарованием и прискорбием, - по словам Милютина, - восприняло победу немецких войск". О настроениях Российской общественности в связи с войной сообщал в Париж и Флери. Он полагал, что россияне "поднимают вопрос о пересмотре Парижского мира".
Это суждение французского посла было недалеко от истины. Российское правительство, поддержанное общественностью, действительно желало получить компенсацию от Берлина за свой нейтралитет в войне. "Надо, резюмировал Горчаков в ежегодном отчете императору, - чтобы прусское правительство было связано с нами взаимными обязательствами" 36 . Это означало, исходя из ранней договоренности, что Пруссия должна поддержать Россию при пересмотре ею условий Парижского договора.
Падение Седана 1 сентября 1870 г. и пленение Наполеона III предопределили исход войны. Новое правительство Франции было неспособно возглавить защиту страны. Немецкие войска оккупировали значительную часть Франции; главный штаб прусской армии расположился в Версале и требовал принятия жестких условий мира. Столь быстрые успехи Пруссии обеспокоили и удивили Европу, рассчитывавшую на победу Наполеона III.
Эту ситуацию не могла не использовать Россия для решения своей главной задачи. Франция, одна из активных стражей правопорядка 1856 г. была разгромлена и не могла оказать противодействия России; король Пруссии Вильгельм I и канцлер Бисмарк заверили Александра II и Горчакова, что Пруссия считает претензии России к договору 1856 г. законными. Австро-Венгрия, опасавшаяся нового наступления Пруссии, не склонна была воевать против России. Англия избегала единоличного участия в войнах Европы. Турция без поддержки сильной европейской коалиции не смела выступить против России. Горчаков решил действовать незамед-
стр. 50
лительно. В докладах царю, в беседах с министрами, которым доверял, он утверждал, что решение следует принимать до окончания франко-прусской войны. "Пока длилась война, мы могли с большей уверенностью рассчитывать на добрую волю Пруссии и на сдержанность держав, подписавших трактат 1856 г.", - отмечал министр в отчете императору. В инструкции Игнатьеву, высказавшему сомнение по поводу своевременности официального заявления Европе о решимости пересмотреть Парижский трактат, Горчаков заметил: "Акт нарушен, мы срываем покров с договора, к которому нет смысла быть привязанным" 37 .
О своей инициативе в решении отменить ограничительные условия Парижского мира рассказал Горчаков в последние годы своей жизни. Несколько смещая даты, он заметил: "В 1871 г. в эпоху франко-прусской войны никто другой, как именно я, подал мысль государю Александру Николаевичу и поддержал затем его решимость смыть пятно, оставшееся на страницах новейшей истории нашего отечества: уничтожить запрет, наложенный на Россию парижским трактатом, запрет строить корабли в портах Черного моря" 38 .
До официального обсуждения вопроса Горчаков считал целесообразным одновременно с ликвидацией ограничений на Черном море поставить вопрос о возвращении Южной Бессарабии, отторгнутой у России по договору 1856 ., условия которого нарушены объединением Молдавии и Валахии и избранием там иностранного князя. Но затем Горчаков отказался от этой мысли.
15 (27) октября 1870 г. в Царскосельском дворце Александр II открыл заседание Совета министров с обсуждением Черноморской проблемы. В своей речи император обосновал необходимость отмены ограничительных статей Парижского мира. Соглашаясь со своевременностью такого решения, министры финансов и внутренних дел высказали опасения по поводу возможной войны в результате односторонних действий России. Военный министр Милютин, поддержав правительственный проект, считал, целесообразным ограничиться заявлением лишь об отмене нейтрализации Черного моря, не касаясь территориального вопроса. Он полагал, что его постановка вызовет осложнения с соседними государствами 39 .
Царь и правительство согласились с доводами Милютина, и в переговорах с иностранными державами территориальный вопрос не ставился.
19 (31) октября 1870 г. Горчаков разослал через русских послов за границей для передачи правительствам всех государств, подписавших Парижский трактат 1856 г., "Циркулярную депешу". Кроме того, каждому из русских представителей за границей были направлены разъяснения, в которых учитывались характер страны и особенности ее политики на Востоке. "Циркулярная депеша" была опубликована и в "Правительственном вестнике". Содержание документа сводилось к доказательству утраты договором 1856 г. своей силы. Призванный сохранить "равновесие Европы" и устранить всякую возможность столкновения между государствами, а также оградить Россию от опасного вторжения путем нейтрализации Черного моря, он оказался недолговечным. Державы, подписавшие Парижский мир и неоднократно нарушавшие его условия, доказали, что он существует чисто теоретически. В то время как Россия была разоружена в Черном море и не имела возможности защитить свои границы от вторжения неприятеля, Турция сохраняла право содержать морские силы в Архипелаге и проливах, а Англия и Франция - в Средиземном море. В нарушение договора 1856 г. иностранные державы имели возможность в военное время с согласия Турции проводить свои военные корабли через проливы в Черное море, что могло явиться "посягательством против присвоенного этим водам полного нейтралитета и делало берега России открытыми для нападения" 40 .
Горчаков приводил примеры нарушения государствами, подписавшими договор 1856 г., его условий (в частности, объединение Дунайских княжеств в единое государство и приглашение иностранного князя в его правители с согласия Европы). В этой обстановке Россия не могла считать себя более связанной той частью обязательств трактата 1856 г., которая
стр. 51
ограничивала ее права в Черном море. В циркуляре отмечалось также, что Россия не намерена "возбуждать восточный вопрос"; она готова выполнять главные начала договора 1856 г. и вступить в соглашение с другими государствами для подтверждения его постановлений или составления нового договора.
Содержание документа, форма изложения, выражавшая не просьбу, а требование, вызвали в России одновременно одобрение и тревогу. "Эта нота, - писал А. Ф. Тютчева, - произвела здесь сильное впечатление. С одной стороны, эта смелая выходка русского правительства льстит русскому, столь пострадавшему политическому самолюбию, с другой стороны, все страшатся войны, к которой мы, вероятно, не довольно изготовлены". М. Н. Катков признавал правомерность отказа России от нейтрализации Черного моря при нарушении трактата другими государствами. Вместе с тем он полагал, что следовало практически, и не формально идти на отказ от ограничений на Черном море: приступить к строительству военных крепостей и судов без согласия Западной Европы. "Голос" и "Биржевые ведомости" одобряли действия России. "Русские ведомости" высказывали опасение по поводу возможного вмешательства Европы в реализацию планов России. "Отечественные записки" считали первоочередной задачей страны внутренние реформы, а не строительство Черноморского флота 41 .
Подобно современникам, историки также по-разному оценивают циркуляр, составленный Горчаковым. Известный французский историк Э. Дрио видел в нейтрализации Черного моря основу для "равновесия" на Востоке и считал ноту Горчакова односторонним актом. Иной взгляд на циркуляр, подписанный Александром II, высказал английский ученый В. Мосс. Он полагал, что Парижский договор "унижал национальный суверенитет России", а Горчаков в 1870, г. "имел полное юридическое право поставить вопрос о ревизии договора 1856 г., поскольку другие государства неоднократно нарушали условия Парижского мира" 42 .
Для всех государств, включая и Пруссию, нота Горчакова была неожиданностью. Наиболее резкую критику она вызвала в Англии и Австрии, расценивших действия России как повод к войне. Особенно беспокоила Горчакова реакция Великобритании. Министр пытался убедить английский кабинет, что Россия не собирается угрожать Турции, а английские эскадры "не имеют нужны защищать Порту против нападений с нашей стороны... речь идет только о возвращении прав суверенитета, - без чего не может нормально существовать ни одно великое государство". Лондон отказался комментировать документ до получения сообщений из Константинополя, Вены, Берлина. Статс-секретарь по иностранным делам Ч. Гренвиль назвал русскую ноту "бомбой, брошенной в тог момент, когда Англия ее меньше всего ожидала" 43 . В английской печати публиковались статьи с призывами к правительству активизировать действия против России.
Столь же враждебно, как и Великобритания, восприняла циркуляр Австро-Венгрия, посчитав его "поводом к войне". "Она встала в первый ряд противников России", - так оценил позицию Вены Горчаков.
Для Петербургского кабинета важное значение имела позиция Турции, другой черноморской державы, подписавшей Парижский договор. Горчаков заверял Порту, что принятое Россией решение не представляет угрозы Османской империи и даже выгодно ей, поскольку освобождает и ее от тяжелых условий договора. Однако категоричный тон циркуляра вызвал в правительстве Турции обеспокоенность и обиду. Великий везир в разговоре с русским поверенным в делах в Константинополе (Игнатьев отсутствовал в столице) заметил, что Порта ждала от Петербургского кабинета предложения о ревизии договора 1856 г., но "для нее неожиданна форма циркуляра, содержащая окончательное решение правительства". Игнатьев, возвратившись в Турцию в конце ноября 1870 г., нашел положение в столице тревожным: Порта призвала редиф (запасные части турецкой армии) под предлогом усмирения курдских племен. Хотя посол считал опубликование Горчаковым циркуляра "поспешным актом", он добросовестно выполнял предписание министра "предпринять поиски доверия Порты к России",
стр. 52
и возможности таким путем "дезавуировать иностранные интриги", прежде всего действия Англии 44 .
Игнатьев передавал в Петербург, что в Турции спокойнее бы восприняли циркуляр, "если бы не происки английского посла в Константинополе Эллиота, который заявлял великому везиру Али паше, что Лондон не позволит, чтобы общеевропейский договор был отменен одной из держав, его подписавших". Для отвлечения внимания Англии от Ближнего Востока посол советовал Горчакову "не приостанавливать полностью наши действия в Центральной Азии, которые ее [Англию - Н. К. ] заставляют уступать нам, чтобы избежать больших затруднений в Индии". Авторитет Игнатьева в турецких правящих кругах, его заверения, что отмена ограничений на Черном море приведет к успокоению на Востоке, были одной из причин, побудившей Порту остаться нейтральной. "Даже, если у меня будет 3 млн. солдат, я решусь предпринять войну только при условии, если буду атакован Россией", - заверил Игнатьева султан. Горчаков отмечал "некоторое ослабление напряженности" в Константинополе и передавал благодарность послу от Александра II за его деятельность в Турции 45 .
Для принятия европейскими правительствами и Портой общего решения по циркуляру важное значение имела позиция Пруссии, приобретавшей ведущую роль в делах Европы и Ближнего Востока. Подчеркивая доверительность русско-прусских отношений, Александр II в личном письме Вильгельму I (помимо циркуляра) напоминал о договоренности с ген. Мантейфелем еще в 1866 г. о поддержке Пруссией намерений России пересмотреть статьи 1856 г. по нейтрализации Черного моря. На этом основании император выражал надежду, что король Пруссии не только выступит на стороне России, но и употребит свое влияние на другие правительства, чтобы склонить их в пользу решения Петербургского кабинета. Хотя Пруссия, занятая войной с Францией, считала появление циркуляра несвоевременным, она заняла лояльную по отношению к России позицию. Бисмарк в беседе с английским дипломатом О. Расселем заметил, что считает постановления 1856 г. ущемлением суверенитета России 46 . С целью примирения сторон немецкий канцлер предложил созвать в Петербурге совещание уполномоченных держав, подписавших договор 1856 года. Это предложение было принято всеми державами, включая Россию. Но по просьбе Англии совещание решено было провести в Лондоне. Горчаков полагал, что конференция должна быть "короткой" с обсуждением только содержания циркуляра об отмене статей Парижского трактата по нейтрализации Черного моря. Предложение Австро-Венгрии по расширению повестки дня, включая вопрос о судоходстве по Дунаю, не получило поддержки у других держав. Давая инструкцию русскому послу в Лондоне Бруннову, представлявшему на конференции интересы России, Горчаков советовал ему "соблюдать умеренность и осторожность, акцентировать внимание участников совещания на пагубности условий Парижского мира для внутреннего развития России и безопасности государства, доказывая этим мирные намерения страны. Министр не предполагал ожесточенных споров на конференции, поскольку шла война и все стороны "желают примирения". В инструкции Бруннову Горчаков отмечал, что Россия, отменяя отдельные статьи договора, сохраняет его основы, в частности, поддержание целостности Турции.
На открывшейся в январе 1871 г. конференции в Лондоне двумя противоборствующими сторонами оказались Россия и Англия. Россию поддерживала Пруссия, а Англия добивалась единства с уполномоченными от Австро-Венгрии и Турции. Франция фактического участия на совещании не принимала: ее представитель прибыл лишь к последнему, пятому заседанию.
Работа конференции завершилась подписанием 1 (13) марта 1871 г. Лондонского протокола, главным результатом которого для России явилась отмена нейтрализации Черного моря. Страна получила право держать военный флот на Черном море и строить военные укрепления на его побережье. Как крупную победу России оценивали правительство
стр. 53
и общество решение Лондонской конференции. "Это событие, - отмечал "Правительственный вестник", - давно желанное и предчувствованное - отныне сделалось достоянием русской истории. Общее впечатление, произведенное им в России, не может не быть не радостное". В прессе подчеркивалось, что победа России достигнута без жертв и тяжелых обязательств 47 , что подписанный в Лондоне протокол восстанавливал авторитет России среди европейских держав.
Успех России на конференции стал звездным часом в политической деятельности Горчакова. Он был первым, оценившим благоприятное для страны время, чтобы решить главную внешнеполитическую задачу государства. При этом Горчаков был убежден в беспроигрышности своего рискованного шага. В немалой степени этим объясняется жесткая, не свойственная министру, форма обращения к европейским правительствам и Порте: не просьба, а требование, от которого страна не отступится.
Отмена нейтрализации Черного моря - общая победа России, достигнутая дипломатическими средствами, благодаря долгим усилиям Горчакова. За заслуги перед Отечеством ему к титулу князь было добавлено почетное звание "светлейший".
Человек невероятно тщеславный, любивший всегда быть в центре внимания, Горчаков теперь мог считать свою жизнь удавшейся. Ему шел 73-й год; он часто болел, выезжал на лечение за границу, но не оставлял руководства МИД'ом, пытаясь сохранить основы своей внешнеполитической программы. Он по-прежнему был убежден в целесообразности для России сближения с Францией, хотя понимал, что после ее разгрома Пруссией Российское государство нуждается в более мощном союзнике, способном поддержать равновесие в Европе. Таким государством в 70-е годы стала Германия, утвердившая свою ведущую роль в Европе и успешно завоевывавшая позиции на Ближнем Востоке. Не доверяя Бисмарку и, вместе с тем, реально оценивая расстановку сил в мире, Горчаков и другие влиятельные политики России - Игнатьев, Милютин, не говоря уже о Н. К. Гирсе, последовательном стороннике союза с Пруссией, склонялись к сближению с Германией. Последняя, по мнению этих деятелей, могла ослабить остроту русско-австрийских противоречий на Балканах, сгладить англо-русское противостояние, особенно усилившееся в связи с завоеванием Россией Средней Азии. Бисмарк также был заинтересован в союзе с Россией. Он считал обязательным вхождение в него Австро-Венгрии, которая составила бы противовес России на Балканах. "Для Германии, - замечал Бисмарк, - выгодно, что Австрия и Россия имеют на Балканах противоположные интересы" 48 . Быть арбитром в русско-австрийских отношениях и направлять деятельность Союза - такова была цель Бисмарка.
Горчаков понимал, что канцлер Германии в тандеме - Россия, Австрия - Германия делает ставку на Австрию, рассчитывая превратить ее в послушное орудие своей политики. Что касается России, то Бисмарк ее боялся и стремился договориться с ней прежде всего в целях изоляции Франции.
Русско-германское сближение ускоряла идейная общность двух правительств. "Европа сегодня является свидетелем яростной борьбы между принципами революционеров и монархистов, - писал Горчаков Александру II. - К этой борьбе примешиваются вопросы социализма и религии".
Во время переговоров министров иностранных дел трех стран, предшествовавших подписанию соглашений, Горчаков пытался выяснить позицию Австро-Венгрии по славянскому вопросу. В одной из бесед канцлера с министром иностранных дел Австро-Венгрии Д. Андраши, мадьяром по национальности, последний высказал опасение по поводу распространения в Европе панславизма и обвинил в этом Россию. Горчаков, который разграничивал понятия "славянская солидарность" и "панславизм", заметил собеседнику, что всякое официальное лицо России, причастность которого к панславистской пропаганде будет доказана, понесет наказание. Этим утверждением Горчаков пытался снять измышления, исходившие прежде
стр. 54
всего от Австрии, о панславизме как официальной политике российского государства. Об этом не преминул сказать Бисмарку Горчаков. Он заметил, что в прошлом Россия выступала в союзе не только с Пруссией, но и Францией. "Оселком всей европейской политики, начиная с войны 1870 г., - говорил российский министр, - были, с одной стороны, отношения Германии с Австро- Венгрией, а с другой - отношения России с Францией" 49 .
Для России смысл Союза трех императоров сводился прежде всего к политической договоренности по балканской проблеме. Для Германии задача соглашения сводилась к военному союзу с Россией, который мог быть использован в борьбе с Францией. Не случайно, что инициатором подписания русско-германской военной конвенции (апрель 1873 г.) был Бисмарк.
В мае 1873 г. в ходе визита Александра II в Австрию, первом после окончания Крымской войны, была подписана русско-австрийская политическая конвенция. По ее статьям предусматривались согласованные действия двух стран в случае нападения третьей державы. Горчаков считал, что подписанная конвенция при всей аморфности ее содержания "позволила забыть неприятное прошлое... Призраки панславизма, пангерманизма, полонизма... были сведены до минимальных размеров" 50 .
В октябре 1873 г. при посещении Вильгельмом I Австрии был подписан Акт о присоединении Германии к русско-австрийской конвенции. Так сложилось объединение, получившее в истории условное название Союза трех императоров. Болеет 10 лет этот династический союз монархов был тем стержнем в мировой политике, вокруг которого строились взаимные отношения стран Европы и Азии. Этот Союз оказывал воздействие на русско-английские, франко-русские, русско-турецкие отношения. Он помог Германии усилить свои позиции в Османской империи и в Европе, положительно сказался на смягчении англо-русского противостояния в Средней Азии, на время сгладил остроту русско-австрийских противоречий на Балканах.
Восточный кризис 70-х годов показал истинную ценность соглашения трех держав. Особенностью нового кризиса была масштабность и глубина национально-освободительной борьбы балканских народов. Движение, начавшееся среди сербского населения Герцеговины и Боснии, перекинулось в Сербию, Черногорию, Румынию.
Россия на начальном этапе движения стремилась к примирению противоборствующих сторон- восставших и турок. Горчаков, убежденный противник войны, отстаивал дипломатический путь решения конфликта, действуя в контакте с Австрией и Германией. "Русское правительство, - писал Горчаков, - считает, что соглашение с Австро-Венгрией возможно, что оно вдвойне желательно в общей политической обстановке Европы, что сближение между двумя кабинетами представляет благоприятный случай, ибо это будет соглашение по вопросам, которые прежде были основой их разногласий.
Но действия Горчакова, направленные на сближение с Австро-Венгрией путем уступок ей по территориальным вопросам, были непопулярны в России: против этого курса выступали наследник престола, будущий император Александр III, Игнатьев, Милютин, вел. князь Константин Николаевич. Игнатьев, в частности, считал, что близость с Австро-Венгрией может компрометировать Россию в глазах славянских народов, и предлагал вести двусторонние русско- турецкие переговоры 51 . Горчаков, отвечая своим оппонентам, мотивировал тактику МИД не общностью позиций Австрии, Германии, России в балканском вопросе, а стремлением избежать изоляции России.
Тем временем восставшие, не располагая обученной армией, действуя к тому же разрозненными отрядами, терпели поражения от оснащенной современным (по преимуществу немецким) оружием турецкой армии. В 1876 г. были разгромлены войска сербов и черногорцев.
План Горчакова о дипломатическом разрешении конфликта давал сбои. Он не встречал поддержки в русском обществе, требовавшем
стр. 55
вмешательства России в конфликт с целью "освобождения одноплеменных нам южнославянских народностей от мусульманского ига". Тем не менее Российский МИД делает еще одну попытку мирного урегулирования восточного конфликта: соглашается с предложением Англии созвать конференцию в Константинополе, в которой участвовали бы делегаты и от Турции.
Ее неудачей завершается мирный этап балканского кризиса. Все коллективные усилия европейских держав, обращенные к султану, им отвергаются. В этих условиях военное министерство фактически выходит из-под контроля царя. Оно оценивает бездействие православной России как предательство в отношении балканских христиан, считая, что другие государства "могут колебаться и медлить... нам же колебаться нельзя". Горчаков, упорно сопротивлявшийся решению конфликта военными средствами, с конца 1876 г. признает необходимость войны. "Наши традиции не позволяют нам, - писал он в годовом отчете Александру II, - быть индиферентными. Есть чувства национальные, внутренние, против которых трудно идти" 52 .
Русско-турецкая война была завершающим этапом восточного кризиса, его кульминацией. Она велась под флагом освобождения балканских народов, прежде всего Болгарии, от власти Турции. При успешном ее завершении Россия рассчитывала утвердить свое влияние на Балканах. Однако вопрос о захвате Константинополя и проливов на правительственном уровне не ставился. "Никаких присоединений земель Турции не входит в политику России", - утверждал Александр II. Горчаков, стремясь сохранить благожелательный нейтралитет Австро-Венгрии и предотвратить вмешательство Англии, официально заявил российскому послу в Лондоне П. А. Шувалову (май 1877 г.), что Россия не собирается расширять "границы войны", не намерена воевать с Египтом, "учитывая интересы Англии". Министр отметил, что захват Константинополя и проливов не входит в планы России. Эти вопросы "ввиду их политического значения" должны быть решены "общим соглашением" европейских держав и Турции "в духе справедливости" 53 .
Этот первоначальный план носил, как видно из документов, весьма умеренный характер. В его основе лежала давняя идея канцлера уберечь Россию от столкновения с блоком европейских держав, не повторить "крымской ситуации". Лишь в начале 1878 г. после поражения Турции в войне в Петербурге стал дебатироваться вопрос о целесообразности занятия русскими войсками Константинополя и проливов. Сторонниками такого решения были Н. Н. Обручев, Н. П. Игнатьев, Д. А. Милютин. После острых дискуссий одержала победу "умеренная группировка", возглавляемая царем и МИД'ом России, отстаивавшая тактику "малой войны". Но действия канцлера, пытавшегося удержать армию от захвата проливов, его разумная боязнь столкновения с Англией вызывали недовольство так называемой военной группировки. Помогала сторонникам "активной тактики" политика Англии, которая в январе 1878 г. ввела свой флот в Дарданеллы. Одновременно с этим усилились контакты Австро-Венгрии с Англией на почве противостояния военным успехам России. Международная обстановка накалялась. Уже по этой причине Адрианопольское перемирие, подписанное 19 (31) января 1878 г. между Россией и Турцией, было благом для воюющих сторон и балканских народов. Его условия, сводившиеся к признанию широкой автономии болгарского княжества, независимости Сербии, Черногории, Румынии, с негодованием были встречены прежде всего Австро-Венгрией и Англией.
Но на этот раз император и канцлер проявили не свойственную им твердость и не отступили от условий Адрианопольского перемирия. Горчаков объяснял изменения в российской программе по балканскому вопросу, в частности, в отношении территории Болгарии активным участием болгарского народа в войне и жертвами, понесенными в ней Россией. Объяснения России на этот счет не удовлетворили державы. Они демонстративно готовились к новой войне. Австро-Венгрия провела мобилизацию войск, Германия поддерживала притязания Австрии на балканские
стр. 56
территории. Даже Франция готова была встать на сторону противников России. "Таким образом, - записал Милютин в дневнике, - опять вся Европа поднимается против России". В этой ситуации Петербургское правительство предписывало российским дипломатам добиваться скорейшего подписания договора с Турцией. В выработке его условий принимали участие дипломаты и военные; окончательный проект договора был одобрен императором. Горчаков, давая инструкцию первому уполномоченному России, Игнатьеву советовал "действовать весьма осмотрительно", придать "акту форму прелиминарного мира" (против формы договора как "прелиминария" возражал Игнатьев), учитывая интересы Австро-Венгрии, добиваться согласия с Германией, чтобы помешать англо-германо-австрийскому единству". При всей осторожности Горчакова в отношении Австро-Венгрии канцлер был решителен в балканском, прежде всего, болгарском вопросе. "Особенно твердо стойте на своем во всем, что касается Болгарии", - замечал Горчаков, торопя посла с заключением договора 54 .
Подписанный 19 февраля (3 марта) 1878 г. в Сан-Стефано мир с Турцией, приуроченный к дню рождения Александра II, был важным событием для России и балканских народов. Русская делегация добилась признания Турцией независимости Сербии, Румынии, Черногории, широкой автономии Болгарии с включением в ее состав Македонии; России возвращалась Южная Бессарабия, отторгнутая от нее по условиям Парижского трактата. Турция обязывалась провести реформы на оставшихся в ее владениях землях, а также в областях, населенных армянами.
Главный успех Сан-Стефано выпал на долю Болгарии, которая становилась самоуправляющимся княжеством с христианским правительством и земским войском, князь которого избирался населением Болгарии, утверждался Портой с согласия европейских держав. Россия восстанавливала утраченное Крымской войной влияние в регионе и в Европе. Дружественная России Болгария, в границах от Черного до Эгейского моря, территориально расположенная вблизи Турции, по замыслу Петербурга, могла служить барьером на случай продвижения государств Запада, прежде всего Англии к Константинополю и проливам. Не случайно Англия и Австро-Венгрия, претендующая на балканские земли, особенно враждебно восприняли сообщения о создании Болгарии "от моря до моря". По замечанию Горчакова, именно эти статьи Сан-Стефано препятствовали Англии "наложить руку на проливы" 55 .
Западные державы и Турция после подписания прелиминарного договора стремились создать "единый концерт", имевший антирусскую направленность. Угроза повторения "крымской ситуации" приобретала для России реальные очертания. Первым шагом выхода из изоляции было согласие Петербургского кабинета на предложение западных держав о созыве Конгресса для обсуждения условий Сан-Стефанского договора.
Тактику Горчакова на "сдерживание" конфликтующих сторон поддерживал на завершающем этапе восточного кризиса и военный министр Милютин, ранее критиковавший осторожный курс МИД'а. В данной ситуации он считал разумным идти на уступки, чтобы "не рисковать новой войной против половины Европы". Некоторой разрядкой монолитности держав Запада, по мысли Петербурга, могли стать сепаратные переговоры с наиболее опасными противниками России - Англией и Австро-Венгрией. Переговоры в Вене, которые провел Игнатьев, оказались безуспешными. Союз трех императоров терял свое значение. Бисмарк склонялся к поддержке требований Вены 56 .
Некоторый успех был достинут русским послом в Лондоне Шуваловым в переговорах с министром иностранных дел Р. Солсбери. В результате "утомительных" (по словам Шувалова) бесед дипломатов, согласования проекта конвенции с правительствами, в конце мая 1878 г. был подписан русско-английский меморандум, наиболее важным условием которого для Англии было согласие России на раздел Болгарии на Северную и Южную и сокращение ее территории. Англия со своей стороны не возражала против перехода к России Южной Бессарабии, Карса, Батума при сохранении за
стр. 57
Турцией Алашкерской долины и Баязида 57 . Взаимная уступчивость правительств в немалой степени была связана с действиями России в Средней Азии, в частности, с миссией генерала Н. Г. Столетова в Кабул, которая по времени совпадает с англо-русскими переговорами в Лондоне.
Имел значение еще один фактор. Выступая в роли "защитника" интересов Турции (раздел и сокращение территории Болгарии, передача Турции ряда городов в Малой Азии), Лондонский кабинет требовал от султана компенсации, которая привела к оккупации Кипра. В начале июня 1878 г., спустя пять дней после заключения русско-английского соглашения, была подписана тайная англо-турецкая (Кипрская) конвенция, по которой Кипр переходил в фактическое владение Англии, что укрепляло ее позиции в Средиземноморье. Этот договор, - по утверждению Горчакова, - ставил турецкую администрацию в регионе под контроль Англии". Вслед за этим соглашением Англия заключила договор с Австро-Венгрией о совместных действиях держав на конгрессе. Так Англии еще до начала работы конгресса удалось сколотить довольно прочную коалицию, отвечавшую ее интересам.
Россия фактически оказалась без союзников, хотя формально Союз трех императоров продолжал существовать. Опытный Горчаков хорошо понимал сложность ситуации, с которой столкнется русская делегация на конгрессе. "Союз грех императоров существует лишь по имени, - напишет министр в отчете царю. - Он нам сослужил службу, помогая во время войны, но он ее [войну - Н. К. ] не пережил" 58 .
Перед участниками Берлинского конгресса, открывшегося под председательством Бисмарка 13 июня 1878 г., стояли разные задачи. Западные страны (их по многим вопросам поддерживал представитель Турции) стремились изменить расстановку сил, сложившуюся в результате русско- турецкой войны, и условий Сан-Стефано, установив свою руководящую роль в регионе. Одновременно с этим они добивались ослабления вновь созданных государств на Балканах, прежде всего Болгарии путем ее расчленения. Задачи России были противоположными: отстоять авторитет России на Балканах, полученный в итоге ее победы в русско-турецкой войне, утвердить независимость балканских стран путем международного признания их суверенитета.
Россия на Конгрессе была представлена канцлером Горчаковым, послом в Лондоне Шуваловым, послом в Берлине П. П. Убри. Между двумя ведущими дипломатами России - Горчаковым и Шуваловым - существовала личная неприязнь, мешавшая согласованности действий. Шувалов, рассчитывавший на кресло министра иностранных дел, не уважал и не считался с мнением Горчакова. Он был уверен, что неприязнь канцлера к Бисмарку во многом определила результаты работы Конгресса. Убри, по словам Милютина, "вполне безгласная личность", не играл существенной роли на Конгрессе. Горчаков в свои преклонные годы нередко пропускал заседания, но это не помешало ему верно оценить расстановку сил на Конгрессе и, в частности, поведение "честного маклера" Бисмарка, склонявшегося при принятии решений на сторону противников России. "Он оставил нас в изоляции перед представителями Австро-Венгрии и Англии в Берлине во время дебатов, - писал Горчаков о позиции Бисмарка на Конгрессе. - Его поведение почти не оставляет надежд на изменения в лучшую к нам сторону в будущем" 59 .
В этой ситуации Горчаков задачу российской делегации видел в продуманном отстаивании условий Сан-Стефано, касавшихся России, и защите интересов балканских стран. Так, не без поддержки Горчакова на одно из заседаний был допущен представитель Греции, который высказал свои территориальные претензии к Порте. Выступление греческого депутата, подкрепленное антитурецкими волнениями в Греции, Фессалии, Эпире, Крите, заставило султана согласиться на "исправление границ" Греции в ее пользу.
Антирусский блок государств на Конгрессе возглавила Англия, пытавшаяся предать забвению подписанный в конце мая 1878 г. англо-русский протокол. Главным направлением своего удара она избрала Болгарию.
стр. 58
Солсбери, выступая в роли защитника Порты, утверждал, что статьи Сан-Стефано о Болгарии направлены на то, чтобы "низвести Турцию до полной зависимости" от России, а Англия-де стремится "предоставить ей относительную независимость". Шувалов, отвечая на эти выпады английского министра, поддержанные Австро-Венгрией, напомнил, что Россия явилась на Конгресс для согласования прелиминарного Сан-Стефанского договора с общими интересами Европы. "Но не для того, чтобы уничтожить результаты войны, в которой она понесла столько жертв". Англия и Австро-Венгрия были вынуждены прислушаться к этим доводам дипломата.
Получив сообщения из Берлина, Александр II одобрил действия русских представителей на Конгрессе. "Ваше поведение, - замечал Н. К. Гире в инструкции Шувалову и Убри, - отвечает чувствам нашего августейшего повелителя". Эти и другие факты позволяют несколько отойти от господствующего среди части современников и историков одностороннего порицания действий русских представителей на Конгрессе. И. Аксаков обвинил их в "предательстве" интересов России. В прессе осуждалась "уступчивость" русских дипломатов. Но одновременно с гневными звучали и иные голоса. Так, Б. Н. Чичерин в записке "Берлинский мир перед русским общественным мнением" 60 обосновал целесообразность уступок, сделанных Россией на Конгрессе. "Государственные люди, заключившие Берлинский трактат, - писал он, - несомненно, потеряли в России популярность, но они имеют право на благодарность всякого русского человека, который трезво смотрит на вещи". Подписанный в Берлине мир Чичерин считал "благоразумным". Примерно так же оценивал результаты Конгресса военный министр Милютин, принимавший непосредственное участие в составлении инструкций Шувалову и Убри 61 .
Полагаю, что известные слова Горчакова, адресованные Александру II: "Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере" 62 , следует расценивать скорее не как оценку канцлером результатов Конгресса, а как покаяние старого дипломата, уходящего с политической сцены. Частично такой взгляд подтверждается и документами, подписанными Горчаковым в ходе восточного кризиса (Рейхштадское и Будапештское соглашения, инструкции, данные Шувалову в начале войны). В них министр, опасаясь повторения "Крымской ситуации", соглашается вынести на международный конгресс обсуждение общих вопросов, касавшихся интересов Европы. Другое дело, что для Горчакова явилась неожиданностью полная изоляция России на Конгрессе, фактический отказ его председателя Бисмарка поддержать требования России. Но в любом случае итоги Конгресса разумнее сравнивать не с прелиминарным Сан- Стефанским русско-турецким договором, составленным без учета международной обстановки, а с Парижским трактатом. К тому же следует напомнить, что главные условия Сан-Стефано - признание независимости балканских стран - в Берлинском договоре сохранялись.
После Берлинского конгресса Горчаков еще три года стоял во главе министерства иностранных дел. Он по-прежнему прилагал усилия по стабилизации внутреннего положения страны и сохранению "равновесия сил" в Европе. Решения Берлинского трактата, при всем их несовершенстве, Горчаков считал обязательными для всех государств, его подписавших. Особое внимание министра в эти годы было обращено на Балканы, на содействие, как это понимало русское правительство, в становлении там государственности. Канцлер отмечал стремление Петербургского кабинета "пробудить в народе сознание его самостоятельности, примирить враждующие стороны, установить равноправие перед законом" 63 . Не все из этой программы было реализовано.
Горчаков терял физические силы и постепенно руководство министерством переходило к другим людям. В 1880 г. он уехал за границу на лечение, сохранив пост министра. Без его участия в Берлине велись русско-германские переговоры, приведшие к заключению в 1881 г. русско- германско-австрийского союза. Отойдя от активной политической жизни, Горчаков
стр. 59
встречался с друзьями, много читал, сохранил хорошую память и продиктовал куски своих воспоминаний 64 .
Умер А. М. Горчаков в Баден-Бадене в феврале 1883 г.; похоронен в Петербурге, в фамильном склепе на кладбище Троице-Сергиевой Приморской пустыни вместе с женой и старшим сыном.
Если нужен итог, то его можно свести к напоминанию о редкой цельности натуры Горчакова, самостоятельности его взглядов, масштабности его личности, равной которой не было в России XIX века. При свойственном ему высокомерии, он обладал чувством такта и уважения к другим. Он умел верно определить задачи государств, нередко идя на компромиссы. При этом Горчаков не поступался достоинством России, интересы которой он ставил несравненно выше своих честолюбивых замыслов. Горчаков не уставал повторять, что не династические связи составляют стержень политики и не политический строй основа международных союзов, а забота о национальных интересах страны. Этим новым принципам, изложенным еще в 1856 г., он был верен на протяжении всей своей дипломатической жизни.
Примечания
1. Лицейские письма А. М. Горчакова. - Красный архив, 1936, N 6 (79), с. 184, 191, 179.
2. ГАСТФРЕЙНД Н. Товарищи Пушкина по императорскому царскосельскому лицею. СПб., 1912. Т. I, с. 12 13, 291, 293, 294, 300.....301.
3. МЕЩЕРСКИЙ В. Мои воспоминания. Ч. 1, СПб., 1897, с. 299; ДОЛГОРУКОВ П. Петербургские очерки. М., 1982, с. 162.
4. ФЕОКТИСТОВ Е. М. За кулисами политики и литературы. М. 1991, с. 82; КАРЦОВ Ю. С. За кулисами дипломатии. СПб., 1908, с. 4.
5. Письма О. Бисмарка А. М. Горчакову. Красный архив. 1933. N 6, с. 11, 22; его же. Мысли и воспоминания. Т. 1. М. 1940, с. 192; МЕЩЕРСКИЙ В. УК. соч., с. 301.
6. Лицейские письма А. М. Горчакова, с. 185, 191, 188.
7. БУШУЕВ С. К. А. М. Горчаков. Из истории русской дипломатии Т. 1. М. 1944, с. 39, 34; Рассказы А. М. Горчакова. Русская старина, 1883, октябрь, с. 168; СЕМАНОВ С. А. М. Горчаков русский дипломат XIX в. М. 1962, с. 21.
8. КОВАЛЬСКАЯ М. И. Революционная Италия глазами русского дипломата. - Вопросы истории, 1981, N 2, с. 105.
9. METTERNICH К. Memoires, documets et ecrits divers. T. V. Paris. 1883, p. 23.
10. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами Т. IV, ч. 1.СПб., 1874, с. 464.
11. Рассказы А. М. Горчакова, с. 163; БУШУЕВ С. К. УК. соч., с. 57 - 58.
12. ROUX СИ. Alexandre II, Gortchakoff et Napoleon III. P., 1913, p. 3.
13. ТЭЙЛОР А. Дж. П. Борьба за господство в Европе 1848 - 1918. Л., 1958, с. 106; ТАРЛЕ Е. В. Крымская война. Т. II. М. 1950, с. 299, 301.
14. ПОНОМАРЕВ В. Н. Финал долгой карьеры К. В. Нессельроде и Парижский мир. - Российская дипломатия в портретах. М. 1992, с. 192 193.
15. Сборник, изданный в память двадцатипятилетнего управления Министерством иностранных дел Государственного канцлера светлейшего князя А. М. Горчакова 1856 - 1881. СПб. 1881, с. 4.
16. Записка канцлера графа Нессельроде. - Русский архив. 1872. N 1, с. 341.
17. ТЮТЧЕВА А. Ф. При дворе двух императоров. Л. 1929, с. 112.
18. ДЕБИДУР А. Дипломатическая история Европы. Т. Н. М. 1947, с. 151; Родина, 1995. N 3 4, с. 132; МЕЩЕРСКИЙ В. УК. соч, с. 304; ТАТИЩЕВ С. С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. Т. I. СПб., 1903, с. 227.
19. НОЛЬДЕ Б. Э. Петербургская миссия Бисмарка (1859 - 1862). Прага, 1925, с. 45, 48; ROUX СИ. Op. cit., р. 115, 124; ДЕБИДУР А. УК. соч., с. 303; ТЭЙЛОР А. ДЖ. П. УК. соч., с. 128.
20. Сборник, изданный в память двадцатипятилетнего управления, с. 5.
21. ВЕНЮКОВ М. Из воспоминаний. Т. 1. Амстердам. 1895, с. 32; МЕЩЕРСКИЙ В. УК. соч., с. 297.
22. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 828 (А. М. Горчакова), 1857, д. 4, л. 174; оп. 1, д. 1338, 1856, л. 2; Собрание трактатов и конвенций... Т. XV. СПб., 1909,
стр. 60
с. 297 - 298; Архив внешней политики российской империи (АВПРИ), ф. Отчеты МИД, 1856, л. 8 - 9.
23. ГАРФ, ф. 828, д. 221, 1860, л. 52; ТЭЙЛОР А. ДЖ. УК. соч., с. 225.
24. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1857, л. 18.
25. Сборник договоров России с другими государствами (1856 - 1917). М. 1952, с. 69 - 70.
26. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1863, л. 3.
27. Рукописный отдел Российской Государственной библиотеки (РОРГб), ф. 169 (Д. Милютина). Мои старческие воспоминания за 1816 - 1873 гг., карт. 10, д. 3, 1863, л. 57об. - 59 об.; АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1863, л. 21.
28. РЕВУНЕНКОВ В. Г. Польское восстание 1863 г. и европейская дипломатия. М.; Л. 1957, с. 317 - 318; Красный архив, 1939, N 2 (93), с. 107 - 110.
29. БИСМАРК О. Мысли и воспоминания. Т. II. М. 1940, с. 10; АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1866, л. 6.
30. АВПРИ, ф. Канд., оп,. 469, 1866, д. 33, л. 404; д. 127, л. 111, 168; Бисмарк О. Мысли и воспоминания. Т. II, с. 52; RENOUVIN P. Histoire des relations internationales, T. 5. P. 1953, p. 365.
31. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1866, л. 95 - 96; ф. Канц., оп. 469, 1866, л. 440; BISMARK O. Die Gesammelten Werke. Berlin. 1930. Bd. VI, s. 104; ГАРФ, ф. 730 (Н. П. Игнатьева), оп. 1. д. 543, л. 8об.
32. АВПРИ, ф. Канд., д. 51, 1866, л. 196; ф. Отчеты МИД, 1866, л. 99 - 101; Московские ведомости. 1866, N 41; День, 1864, N 22.
33. МИЛЮТИН Д. А. Дневник. Т. II. М. 1949, с. 77, 227; РОРГб, ф. 169, к. 10, д. 17, л. 47; STUMM H. Russia in Central Asia. L. 1885, p. 50.
34. РОРГб, ф. 169, к. 10, д. 17, л. 63об, 64об; АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1856, л. 263.
35. АВПРИ, ф. Канц., д. 52, 1866, л. 315; д. 134, 1867, л. 560; д. 174, 1866, л. 278; ГАРФ, ф. 730, оп. 1, д. 531, 1866 г, л. 3.
36. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1870, л. 24, 42об.; РОРГб, ф. 169, к. 11, д. 17, 1870, л. 64об.; FLEURY. La France et la Russie en 1870, P. 1902, p. 143.
37. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1870 г. л. 106об. - 107, 110; БИСМАРК О. Мысли и воспоминания. Т. I, с. 192.
38. Русская старина, 1883, октябрь, с. 176 - 177.
39. ГАРФ, ф. 730, оп. 1, д. 543, л. 149об. - 150; АВПРИ, ф. Канц., д. 37, 1870, л. 254; РОРГб, ф. 169, к. 11, 1870, д. 18, л. 86об.
40. Сборник договоров России., с. 103 - 107.
41. ТЮТЧЕВА А. Ф. УК. соч., с. 205; Московские ведомости. 5.XI.1870; Голос. 1870, N 305; Биржевые ведомости. 1870, N 393; Русские ведомости. 1870, N 236; Отечественные записки, 1870, N 11, с. 124.
42. DRIAULT ED. La question d'Orient depuis les origines jusqu'a nos jours. P. 1912, p. 204; MOSSE W. The Rise and Fall of the Crimean System 1855 - 1871. L. 1963, p. 203- -204.
43. АВПРИ, ф. Канц., оп. 470, 1870, д. 85, л. 130, 106 - 106об.
44. АВПРИ, ф. Канц., 1870, д. 37, л. 44, 261; д. 35, л. 32.
45. ГАРФ, ф. 730, 1864 - 1874, д. 543, л. 151об.; АВПРИ, ф. Канц. 1870, д. 35, л. 79; д. 37, л. 276.
46. Die Grosse Politik der europaischen Kabinette 1871 - 1914. Berlin. 1922, Bd. 2, N 222; АВПРИ, ф. Канц. 1870, д. 82, л. 264.; д. 85, л. 170.
47. Сборник договоров России., с. 107 - 110; Правительственный вестник 1871, N 56; Московские ведомости, 1871, N 54.
48. БИСМАРК О. Мысли и воспоминания. Т. II, с. 228.
49. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1872 г., л. 103об. - 104, 26, 37.
50. Сборник договоров России..., с. 124, 126 - 127; АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1873, л. 7 - 8.
51. Освобождение Болгарии от турецкого ига. Сб. док. Т. 1. М. 1961, док.6, с. 36; док. 275, с. 418; АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1875, л. 35; ГАРФ, ф. 730, оп. 1, д. 549, 1875 л. 1.
52. Русский мир, 30.IX.1875; Голос, 5.V.1876; КАРЦОВ Ю. С. УК. соч., с. 38; ГАЗЕНКАМПФ М. А. Мой дневник 1877 - 1878. СПб., 1908. Приложение N 2; АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1876, л. 53.
53. Международные отношения на Балканах. 1856 - 1878. М. 1986, с. 337; Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. II. М. 1964, док. 61, с. 82, 88.
54. МИЛЮТИН Д. А. Дневник Т. III. М. 1950., с. 19; ЧЕРНОВ С. Л. Россия на завершающем этапе восточного кризиса 1875 - 1878 гг. М. 1975, с. 31; Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. II, док. 402, с. 441; док. 445, с. 480.
55. Сборник договоров России..., с. 159 - 175; АВПРИ, ф. Канц. 1879, д. 42, л. 138.
стр. 61
56. МИЛЮТИН Д. А. Дневник Т. III, с. 35; ИГНАТЬЕВЫ. П. После Сан-Стефано. - Исторический вестник. 1916, январь, с. 35 - 36; Die Grosse Rolitik... Bd. 2, S. 342.
57. Сборник договоров России... с. 176 180.
58. АВПРИ, ф. Отчеты МИД. 1878. л. 21, 7.
59. ШУВАЛОВ П. А. О Берлинском конгрессе. Красный архив, 1933, т. 4 (59), с. 100; АВПРИ, ф. Отчеты МИД. 1878, л. 14.
60. Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III. М. 1967, с. 157 - 158; АКСАКОВ И. С. Собр. сочи. Т. I. М. 1886. с. 301: Русский мир. 15.VI.1878; ЧИЧЕРИН Б. Н. Воспоминания. Т. IV. Б. м. 1934, с. 81 82.
61. СКАЗКИН С. Д. Дипломатия А. М. Горчакова в последние годы его канцелярства. - Международные отношения. Политика. Дипломатия. М. 1964, с. 422; Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III, с. 158.
62. Рассказы А. М. Горчакова, с. 179.
63. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, 1879, л. 200об. - 201.
64. Рассказы А. М. Горчакова. Горчаков не вел дневника, не писал воспоминаний. Все инструкции, депеши, годовые отчеты императору он надиктовал.
Новые публикации: |
Популярные у читателей: |
Новинки из других стран: |
Контакты редакции | |
О проекте · Новости · Реклама |
Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие России |