27 октября 2012 г. исполнилось 150 лет со дня рождения известного российского дореволюционного политического деятеля, лидера партии "Союз 17 октября", председателя III Государственной думы, члена Государственного совета, военного и морского министра Временного правительства, одного из наиболее самобытных руководителей умеренного крыла русского либерализма - Александра Ивановича Гучкова (1862 - 1936). Несмотря на его весьма значимую роль в событиях русской истории начала XX в., полная биография этого крупного политика пока еще не написана. Попытки создания биографии предпринимались и в России, и за рубежом, но работы, посвященные персонально Гучкову ¹, его жизни в контексте истории московского купеческого рода, к которому он принадлежал ², роли Гучкова в политической истории России начала XX в.³, нельзя назвать исчерпывающими. Задача данной работы - предпринять попытку анализа англоязычных исторических работ, касающихся политической деятельности Гучкова до Октябрьского переворота 1917 года.

Подобные исследования начали создаваться на Западе еще современниками Гучкова. Особая роль в их ряду принадлежит трудам английского ученого и журналиста Бернарда Пэйрса (1867- 1949), подолгу жившего в дореволюционной России и лично знавшего многих деятелей русского либерального движения, в том числе и лидера октябристов. Характеристика русского либерализма, даваемая Пэйрсом, находится в русле классической английской либеральной модели. Сближение русского либерализма с английским-типичная черта его трудов, касающихся в том числе и Гучкова, одной из выдающихся личностных черт которого Пэйрс считает храбрость. Проявлениями ее были работа "на великом голоде" 1891 - 1892 гг., достаточно авантюрные путешествия в Армению и Македонию, поездка вдоль Великой Китайской стены, участие в англо-бурской и русско-японской войнах, пребывание в Манчжурии во время "боксерского" восстания. С другой стороны, Гучков был слишком "беспокоен", в силу чего всегда оказывался на виду, а в "горячих точках" стремился сделать слишком много. Его организационные способности были выдающимися и сближали его с английскими политическими деятелями. Гучков гордился своим демократическим происхождением, и вся его политическая деятельность была проникнута чувством "пылкой любви к России и русскому народу, в природный консерватизм, здравый смысл и лояльность которого он безоговорочно верил". Он был непримиримым противником классовых привилегий. Под его руководством "Союз 17 октября" стал "партией патриотических реформ", а для октябристов и кадетов, политическим образцом являлась Англия. Но если кадеты исповедовали английские политические принципы, то октябристы имели больше общего с "инстинктами английской политической жизни" ⁴.

Макаров Николай Владимирович-кандидат исторических наук. Российский фонд фундаментальных исследований.

Тем не менее Гучков не стеснялся, если это было необходимо, выступать с достаточно резкой критикой правящих сфер - вплоть до членов императорской фамилии. Он считался в III Думе одним из крупнейших экспертов по военным вопросам и по праву занимал должность председателя комиссии по государственной обороне. В мае 1908 г., во время обсуждения вопросов бюджета армии и флота, Гучков вскрыл многочисленные злоупотребления в Военном и Морском министерствах, приведшие к "национальному унижению" в русско-японской войне, обвинив в этом правительство и ряд великих князей. "Эта речь возымела огромное воздействие на общество", - пишет Пэйрс. - "Это был поворотный пункт в жизни Третьей Думы" ⁵. Выступления Гучкова имели и непосредственный результат: под их воздействием подали в отставку военный министр А. Ф. Редигер и председатель Совета государственной Обороны великий князь Николай Николаевич. Также были урезаны полномочия великих князей, занимавших инспекторские должности в армии и на флоте, - особенно в области заключения контрактов ⁶.

Однако случались, пишет Пэйрс, в думской карьере Гучкова и просчеты. Так, поста председателя III Думы он добивался, ожидая, что усиление контактов с царем приведет к росту его влияния при Дворе. Однако для Николая II к 1910 г. Гучков уже был фигурой одиозной, и расчеты его успехом не увенчались. Независимость лидера октябристов сказалась и при его уходе с поста спикера в марте 1911 г.: несмотря на свою давнюю близость к П. А. Столыпину, Гучков счел проведение законопроекта о земстве в Западном крае в обход законодательных палат "издевательством" (mockery) Столыпина над парламентом и подал в отставку ⁷.

Значимой фигурой на русском политическом Олимпе оставался Гучков и во время первой мировой войны. Пэйрс считает, что именно выступления Гучкова против военного министра В. А. Сухомлинова, касающиеся недостаточного снабжения армии, сыграли решающую роль в отставке военного министра и назначении на этот пост давнего знакомою Гучкова генерала А. А. Поливанова ⁸.

В1917 г., будучи военным и морским министром, Гучков, по мнению Пэйрса, оказался в почти безвыходном положении. Он ничего не мог противопоставить "приказу N1" Петроградского совета, который был нацелен на разрушение армии. Гучков много раз бывал на фронте и "уговаривал" солдат не бросать оружие. Временный эффект от этих речей был, но вскоре после отъезда Гучкова с линии фронта положение возвращалось к исходной точке: армия продолжала терять боеспособность. Кроме того, в это время Гучков настолько страдал от болезни сердца, что Пэйрс, видевшийся с ним в конце апреля, опасался за его жизнь: Гучков лежал "пластом" (flat) в постели, а в те же дни большевизированные толпы на улицах столицы требовали его ухода. Гучков, считает Пэйрс, ушел в отставку не столько из-за того, что демонстранты достигли своей цепи, сколько потому, что его не смогли отстоять коллеги по кабинету ⁹.

Похожую точку зрения развивал в 1930-е гг. американский историк и журналист, автор классического двухтомника "Русская революция" Уильям Чемберлен (1897 - 1969). Гучков, горячий сторонник широких реформ в русской армии, к концу апреля 1917 г. был полностью разочарован в боеспособности армии, здоровье его было подорвано. Кроме того, в отношении к армии в 1917 г. проявился "фаталистический пессимизм" Гучкова, являвшийся одной из его характерных черт ¹⁰.

Новый этап в развитии западной историографии русского либерализма пришелся на послевоенные десятилетия. О лидере октябристов писали такие ученые, как Ричард Шарк, Хью Сетон-Уотсон и Эдвард Крэнкшоу, чьи оценки отражали установившиеся к 1960 - 1970-м гг. историографические тенденции.

Шарк в своей монографии "Сумерки императорской России" (1965) называет Гучкова "бесспорным лидером" партии октябристов, который тем не менее не пользовался большой популярностью в среде собственного класса (буржуазии). "Полулиберал" в области политической теории и полный консерватор в экономических вопросах, Гучков отличался в первую очередь хорошими организаторскими способностями. Он был подходящей кандидатурой на пост председателя "мрачной (gloomy) третьей версии российского народного представительства". Планы реорганизации армии и флота, вынашиваемые Гучковым, ударили и по Государственной думе, и по премьер-министру Столыпину, с которым Гучков поддерживал тесные деловые контакты. Причина этого заключалась в позиции Николая II, который настаивал на том, что по ст. 96 Основных законов военно-морские дела являются его личной компетенцией. С другой стороны, во многом под воздействием речи Гучкова 27 мая 1908 г. Николай II в марте 1909 г. отправил в отставку А. Ф. Редигера, не способного "заста-

вить Гучкова молчать". Сильным было влияние Гучкова на внутренние дела и во время первой мировой войны: его "яростная атака" на Сухомлинова, предложения об организации Особых совещаний достигли своей цели. Кроме того Гучков был одной из видных фигур в деле "мобилизации промышленности" для нужд фронта ¹¹.

По мнению Сетон-Уотсона, Гучков был убежденным конституционалистом, не стеснявшимся открыто и даже с вызовом выражать свои взгляды. Это проявилось, например, в его первой речи в качестве председателя III Думы, в которой он "нарочито назвал Россию... "конституционной монархией''". В качестве председателя думской комиссии по государственной обороне Гучков был "бдительным критиком" режима; он "сделался непопулярным в придворных кругах" из-за выступлений против влияния великих князей. Гучков пользовался уважением и в умеренно-либеральном сегменте правительства. Столыпин и министр финансов В. Н. Коковцов, стремившиеся поддерживать хорошие отношения с думскими умеренными кругами, искали его поддержки; его другом был товарищ военного министра А. А. Поливанов. С другой стороны, были в правительстве у Гучкова и враги, как, например, Сухомлинов. Среди широких масс населения большим авторитетом Гучков не пользовался, что особенно проявилось в 1917 году ¹²

Э. Крэнкшоу в своей книге "Тень Зимнего дворца: Россия движется к революции (1825 - 1917)" аттестует Гучкова как человека больших дарований и эксцентричности, больших амбиций; не чуждого интриг и авантюр, ставшего в итоге жертвой собственных "бурных" (impetuous) идеалов и боевой натуры ¹³.

1970 - 1980-е гг. стали в англоязычной историографии Гучкова рубежом, когда пальма первенства в изучении лидера октябристов окончательно перешла от авторов популярных и полупублицистических работ к трудам профессиональных историков. В этой связи следует выделить исследования английских ученых Джеффри Хоскинга (1973) и Реймонда Пирсона (1977) ¹⁴, во многом посвященные деятельности российских либералов в Государственной Думе; первую профессиональную западную работу, специально исследовавшую историю партий кадетов и октябристов, принадлежащую перу крупного американского историка Теренса Эммонса (1983) ¹⁵; и, наконец, вышедшую также в 1983 г. под эгидой Американского философского общества (Филадельфия) первую на тот момент в мире научную биографию А. И. Гучкова, созданную профессором истории Уильямом Глисоном, - "Александр Гучков и конец Российской империи" ¹⁶. Все указанные работы отличаются солидной источниковой базой, в том числе - использованием архивных фондов российского происхождения.

Джеффри Хоскинг, сосредоточив свое внимание на российском "конституционном эксперименте" 1907 - 1914 гг., рассматривает фигуру Гучкова как одну из центральных в думских кругах и в процессе взаимодействия либеральной общественности с правительственной властью. Гучков оценивается Хоскингом как искусный политик, зачастую не чуравшийся довольно резких тактических зигзагов для достижения партийных целей⁴. К примеру, на переговорах со Столыпиным в июле 1906 г. Гучков входил в группу умеренных либералов (наряду с Д. Н. Шиповым, П. А. Гейденом, Г. Е. и Н. Н. Львовыми, А. Ф. Кони), требовавших ряда "совершенно необходимых" для России реформ. С другой стороны, уже через месяц в своем известном интервью газете "Новое время" (27 августа 1906 г.) Гучков выступил с одобрением репрессивных мер Столыпина, включая военно-полевые суды. Это было "резким отходом" от той позиции, которую до сих пор занимали либеральные общественные деятели. Гучков одобрил "самые жестокие и беззаконные стороны правительственной политики" ¹⁷.

В III Государственной думе, пишет Хоскинг, Гучков пытался взять под контроль важнейшие направления ее деятельности. Он стремился, чтобы его партия занимала главное место в создании "конституционного центра" и проведении комплекса либеральных реформ через Думу. Однако, "размеры и разношерстность" "Союза 17 октября" мешали Гучкову в осуществлении этой цели. "Коньком" Гучкова в III Думе стали военные вопросы. Критика, которой он подверг великих князей в своей речи 27 мая 1908 г., вытекала из его "конституционной концепции новой России". Ключевым здесь было слово "безответственность" - именно в "конституционном смысле". Военное и морское министерства, подчеркивал Гучков, остались незатронуты переменами, произошедшими в государственном аппарате России в 1905 - 1906 гг.; такие структуры, как Совет государственной обороны, по мнению Гучкова, приносили только "замешательство" в делах и "дублирование функций", создавая "синекуры для членов царской фамилии". Эта речь была "сенсационна". Лидер октябри-

став одновременно и стремился к скандальному успеху, и чувствовал, что народ и армия разделяют его мнение, и поэтому "они" (царь и его окружение) не осмелятся распустить Думу. С другой стороны, по мнению Хоскинга, вряд ли речь Гучкова была благоразумной или своевременной. Столыпин заметил Гучкову, что лучше было бы передать все сказанное лично императору. Несомненно, "недоверие и даже ненависть" к Гучкову Николая II и его ближайшего окружения (в том числе императрицы) были следствием именно этой речи. Кроме того Гучков "ломился в открытую дверь": реформа флота, к которой он призывал, уже обсуждалась в правительстве ¹⁸.

Не совсем успешной была линия Гучкова как руководителя фракции октябристов в III Думе: во многом его усилиями удалось временно отстоять ее единство, но укрепить его не удалось. "Разочарованный во фракции октябристов и думской комиссии по обороне как инструментах собственного влияния, он искал другого пути" - а именно, поста председателя Думы. Когда же выяснилось, что на этом посту серьезно воздействовать на царя и правительство невозможно, "Гучков немедленно подал в отставку с поста председателя Думы в знак протеста"¹⁹.

Окончание срока работы III Думы, неизбрание Гучкова на новый депутатский срок, а также усиление оппозиционных настроений в стране заставили лидера октябристов искать новые пути для усиления влияния своей партии. На партийной конференции 1913 г. в Петербурге он стремился решить, как прежнюю задачу, - восстановить единство партии, так и новую - вовлечь октябристов в широкий оппозиционный блок. Призыв Гучкова перейти в оппозицию был своего рода "вердиктом" прежней тактике октябристов. В предвоенный период он стал активно эксплуатировать тему "темных сил", влияющих на официальный правительственный курс, в особенности - Г. Е. Распутина. Эта тема, по мнению Хоскинга, была для Гучкова "прекрасной почвой" для того, чтобы показать одновременно и свой патриотизм, и прямоту, и ненависть к царской семье. Однако не всем октябристам это нравилось: многие упрекали Гучкова в использовании слухов и непроверенных утверждений ²⁰.

Английский историк-"ревизионист" Реймонд Пирсон, следуя структуре своей книги, в которой использованы архивные материалы, уделяет основное внимание деятельности Гучкова от начала первой мировой войны до Февральской революции. Он характеризуется Пирсоном как "наиболее харизматическая личность" в первом составе Временного правительства, "темпераментный монархист", похожий по своему политическому стилю на У. Черчилля и Т. Рузвельта. В начале мировой войны Гучков, как и подавляющее большинство русских либералов, одобрял совместную работу Государственной Думы и правительства в интересах фронта как возможность поддерживать дух "священного единения", надеялся на "политический такт" думских депутатов. Однако, единство было призрачным. События 1915 г. стали для октябристов "шоком". Разочарован в парламентских возможностях (в том числе, в тактике Прогрессивного блока) был и Гучков, начавший возвращаться к своей "воинственности". Он проводил собственную линию во всех вопросах и имел мало политических сторонников. План совершения дворцового переворота, автором которого был Гучков, стал наиболее "одушевленным и авантюрным" ответом либералов на создавшееся положение. Гучков решился на такой шаг, когда все попытки примирения власти и общества, предпринимавшиеся им с помощью министров А. В. Кривошеика и С. Д. Сазонова, окончились неудачей. Он разочаровался в Думе как в орудии "политического прогресса" и стремился перейти к применению "неконституционных" средств - "прямого действия". Контакты Гучкова в попытке осуществить этот замысел развивались по двум линиям: "масонской" (Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов) и "военной" (кн. Д. Л. Вяземский, а также генералы А. М. Крымов и М. В. Алексеев, поддержка которых была весьма пассивной). Однако, по состоянию здоровья конец 1916 г. Гучков вынужден был провести в Кисловодске, вследствие чего в активную фазу его замысел не перешел ²¹.

Теренс Эммонс отмечает боевой политический темперамент Гучкова: у него не было ни "толстовского пацифизма", ни врожденного неприятия политической борьбы, которыми отличался Шипов, Большая идейная и организационная роль Гучкова проявилась уже на земско-городском съезде в ноябре 1905 года. Он демонстративно выступил по вопросу децентрализации и областной автономии. Этот вопрос был возможностью для эемско-городского "меньшинства" продемонстрировать свою "внеклассовую" точку зрения. Это был мастерский политический ход: Гучков и его сторонники могли как показать свой патриотизм, так и возложить ответственность за раскол земской среды на кадетов. С другой стороны, Гучков и его коллеги по "меньшинству" опасались выступать против конституционалистов по тем вопросам, которые бы изобличили в них сторонников "клас-

совых интересов" (то есть по аграрному и рабочему вопросам). Ведущая роль принадлежала Гучкову и в организации партии октябристов ²².

Известный американский специалист Альфред Рибер в своей монографии "Купцы и предприниматели в императорской России", написанной с использованием обширного архивного материала, уделяет внимание деятельности Гучкова в качестве председателя Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК). Избрание Гучкова на этот пост было, считал Рибер, крупным успехом московских промышленников-оппозиционеров, совпав также с ростом оппозиционности в политических настроениях самого Гучкова. "Еще с ноября 1913 г. Гучков двигался в направлении более бескомпромиссной оппозиционной позиции. По мере того, как "Союз октября" клонился к дезинтеграции и упадку, Гучков все больше склонялся к союзу с лидерами русского "духовного и военного ренессанса" из среды московских предпринимателей-прогрессистов". "К 1915 году он вернулся, как блудный сын, в свой дом - к старообрядческим, текстильным купеческим семьям Москвы". Одной из главных задач Гучкова как главы ЦВПК было направить правительственные заказы через "свое агентство". Это означало бы "крупномасштабную рекапитализацию тяжелой индустрии". Учитывая, что ту же линию вел П. П. Рябушинский в Москве, новая конъюнктура могла привести к доминированию Центра над периферией в российской экономике. Кроме того, ЦВПК открывал новые возможности для влияния буржуазии как на рабочий класс, так и на правящие сферы. Это, в свою очередь, сближало руководителей ЦВПК с социалистами-оборонцами. В какой-то степени ЦВПК был формой сотрудничества буржуазии и рабочих, повлиявшей на события Февраля 1917 года ²³.

Самое большое исследовательское внимание уделено фигуре А. И. Гучкова в труде его биографа Уильяма Глисона. Автор не имел возможности работать с материалами российских архивов, но тем не менее в его исследовании используется ряд ценных материалов, в том числе переписка Гучкова с его дочерью Верой Трейл, ее рукописные заметки, устные рассказы Трейл об отце и ее письма автору книги.

Гучков, по мнению Глисона, - "одна из наиболее привлекательных публичных персон Российской империи". С классовой точки зрения, считает автор, биографию Гучкова рассматривать бессмысленно: в ней переплелось много разных мотивов, и они были гораздо сложнее, чем простая защита классовых интересов. Дела военные и внешнеполитические, к которым испытывал особый интерес Гучков, были в основном вне сферы интересов буржуазии ²⁴.

Общественная деятельность была своего рода семейной традицией Гучковых: еще в 1872 г. его отец Иван Ефимович был избран гласным Московской городской думы. Настоящей "страстью" Гучкова было также занятие науками, особенно историей. По воспоминаниям Трейл, даже по прошествии долгою времени после окончания Московского университета, Гучков проводил мною времени с книгами по истории, экономике, за чтением греческих классиков. Эта же "страсть" обусловила отъезд Гучкова в 1885 г. на 5 лет в Берлин и Гейдельберг для продолжения обучения. Вернувшись домой, он скоро почувствовал тесноту "в уютном, узком мире юродской деятельности" и начал свои авантюрные путешествия.Ею стихией были, по словам Трейл, "войны, борьба и восстания". К семейному бизнесу Гучков был достаточно безразличен, что становилось типичной чертой всею российского купечества тою времени. Когда в 1904 г. скончался отец, Александр и Николай Гучковы продали свои доли семейной фирмы, вложив деньги в банковское и страховое дело²⁵.

Основой политического кредо русской буржуазии начала XX в., по словам Луи Менаше, приводимым Глисоном, было стремление к созданию "модернизированной монархии". Мировоззрение русских промышленников того времени было похожим на мировоззрение ранних западных предпринимателей: они хотели быть одновременно капиталистами, "профессионалами" и "титулованными аристократами". Им требовался как твердый государственный порядок, так и реформы. При этом Гучков нечасто касался в своих публичных выступлениях вопросов, связанных с защитой интересов буржуазии. Даже деятельность в ЦВПК с 1915 г. не означает полного поглощения Гучкова делами бизнеса. Смыслом его политической деятельности был поиск взаимодействия "между законодательной палатой и правительством в целях создания программы умеренно-прогрессивных преобразований". Стиль его политического руководства был слишком персонализирован (что особенно проявилось в отношениях со Столыпиным), имея целью создание "коалиции умеренных" и постановку ее в центр политических дел в России²⁶.

На политической арене Гучков появился в 1905 г. с выступлениями по национально-территориальному вопросу, как страстный противник федерализма. В этом отношении он явно находился вне "мейнстрима" русского либерализма. Позже он стал откровенным противником тактики кадетов. Элементами его политической платформы в 1905 г. стали всеобщее, но не прямое избирательное право, конституционная монархия и гражданские свободы, а также национализм, "психологически коренившийся в...патриотизме поколений московских купцов". "Его целью было создание сильной России, способной занять свое место в семье развитых, цивилизованных наций"²⁷.

Одной из основ тактики Гучкова периода "думской монархии" было его взаимодействие со Столыпиным. Симпатия Гучкова к Столыпину, пишет Глисон, не может быть целиком понята в "программном контексте". Их отношения строились во многом на личностном уровне. Их связывало общее стремление к сильному государству (которое, как казалось, олицетворял Столыпин), построение политической линии, исходя больше из каждодневных обстоятельств, чем из "философских или абстрактных соображений". Оба политика были склонны к сочетанию реформ с репрессиями. В "третьеиюньской" системе Гучков играл одну из ключевых ролей. Задачей партии октябристов в рамках системы он видел облегчение контактов с правительством, а средством этого - контроль над наиболее значимыми думскими комиссиями: по государственной обороне и бюджету. Самой важной задачей в годы III Думы Гучков считал проведение военной реформы. На этом поприще он стремился, как показать некомпетентность правительства, так и уменьшить разрыв между правительством и обществом. Связь Думы с Военным министерством удалось укрепить, в том числе, через генерала В. И. Гурко, знакомого Гучкову еще по англо-бурской войне. Отношения же с Морским министерством складывались сложнее. Но Гучков отчасти достиг своей цели: Николай II сосредоточил ответственность за дела армии в руках военного министра и упразднил Совет государственной обороны. Достижения думы в других сферах (бюджетной, образовательной) также имели причиной во многом деятельность Гучкова и его партии. С другой стороны, попытки усилить влияние Думы в международных делах натолкнулись на сильное противодействие царя. Здесь проявилась слабость политической стратегии Гучкова: его партия была слишком рыхлой, а он лично делал ставку на взаимодействие со Столыпиным, который уже прошел зенит своего влияния и стал фигурой, уязвимой для "политической мести" со стороны государя. Линия же Столыпина при проведении в марте 1911 г. законопроекта о земстве в Западном крае стала почвой для разрыва Гучкова с главой правительства²⁸.

История с назначением нового премьера Коковцова, которого царь просил "не оттенять его", что позволял себе Столыпин, сильно разозлила Гучкова и настроила его против Николая II. "Со времени этого эпизода Гучков подозревал, что главная проблема России заключалась в ее правителе, который был более озабочен собственным имиджем, чем благополучием своего царства". С этого же времени (1912 г.) Гучков начинает серию яростных атак на "сикофантов царя"-таких, как Сухомлинов, Распутин и др. С этого же времени Гучков выстраивает планы создания оппозиционной коалиции, имеющей целью добиться уступок от самодержавия. Первые признаки новых настроений лидера октябристов проявились на совещании представителей городских дум в Киеве в сентябре 1913 года. Гучков выступил здесь с насыщенной речью, в которой заявлял о "параличе всего государственного организма", "застое законодательной работы", "бюрократическом отношении" к местному управлению, необходимости реформ. То же настроение проявилось на конференции октябристов в Петербурге в ноябре 1913 года. Реакция октябристов на эти выступления не была единодушной и спровоцировала в результате раскол думской фракции. Гучков переоценивал роль своей партии в российской политике. Он не понимал, что национализм без опоры на широкие социальные реформы не вызывает симпатий в массах ²⁹.

В годы первой мировой войны, пишет У. Глисон, Гучков из "друга порядка" окончательно превратился в "приверженца конституционализма" и врага "темных сил". По Глисону, он был консерватором, но особого рода, "далеким от признания традиционных политических концептов (православие, самодержавие)", стремящимся к "трансформации учреждений в соответствии с меняющимися историческими обстоятельствами". Накануне войны он фактически порвал с партией октябристов из-за своих антидинастических настроений. Уже к концу 1914 г. он пришел к выводу о бесперспективности войны - не только из-за поражений на фронте, но и из-за отсутствия веры в победу в стране. Средством выхода из создавшегося положения Гучков считал совершение дворце-

вого переворота. Он искренне верил в стремление императрицы и ее окружения к сепаратному миру, в существование "черного блока". Мотивами его присоединения к заговору были "мучительная ненависть к Николаю, удвоенная решимостью спасти монархию". Факт же реального участия Гучкова и его единомышленников в деятельности против Николая II, имевшей следствием его отречение, не доказан, считает Глисон. Николай II сам "рыл себе могилу", отвергая более умеренные планы (например, Прогрессивного блока), давая козыри в руки Гучкова и других недовольных. Более того, когда монархия была свергнута, для Гучкова "игра была окончена"³⁰.

Восемь недель во главе Военного и морского министерства были Для Гучкова "кошмаром". Его постоянно сопровождал скепсис относительно будущего. По сути, настоящей власти в руках Временного правительства не было. Первостепенной заботой Гучкова было поддержание дисциплины в армии, "твердые меры в отношении неуправляемых элементов в петроградском' гарнизоне", восстановление авторитета офицеров. Несмотря на свою "ненависть" к "приказу N1", "презрение к (Петроградскому)Совету", Гучков продолжал стремиться к укреплению в армии начал гражданственности и равноправия. Эта позиция не находила понимания ни в правительственных, ни в общественных сферах. Поэтому "отставка Гучкова из Временного правительства была...лишь вопросом времени". Крах всех надежд на восстановление порядка последовал после подавления корниловского выступления ³¹.

Гучков, резюмирует Глисон, был одной из наиболее противоречивых политических фигур своего времени. Ближе многих к истине был П. Н. Милюков, посмертно аттестовавший Гучкова как "реального политика", чьи планы были перегорожены "узкими контурами российской политической культуры". По мнению Глисона, ни одно из политических определений не охватывает идеологию Гучкова в достаточной мере. Она была смесью национализма, политического либерализма и социального консерватизма, имеющей больше общего с современными контрреволюционными движениями, чем с политической действительностью России начала XX века ³².

Заслуженный профессор Нью-Йоркского университета Абрахам Эшер считает ключевым элементом в политическом мировоззрении октябристов и их лидера национализм. Как пишет Эшер в своей "Революции 1905 года", Гучков отрицал политическую автономию Польши, но признавал за ее населением право на гражданские права и культурную автономию. Единственное исключение он готов был сделать для Финляндии, которая в любом случае сохраняла бы автономный статус внутри Империи. Также он был сторонником ограничений в правах евреев, но, с другой стороны, полагал, что ограничительные законы со временем нужно отменить ³³.

Эшер является также автором одной из лучших западных биографий Столыпина, в которой немало места отводится отношениям председателя правительства и лидера октябристов. Гучков, отмечает Эшер, был единственной известной "публичной фигурой", открыто одобрившей введение в 1906 г. "столыпинских" военно-полевых судов, считая, что это необходимо для прекращения революции и охраны политических свобод, данных стране в 1905 году. Гучков был вообще одним из ближайших к Столыпину политических лидеров: "Горячий патриот и сторонник монархии как символа национального единства и центра политической власти, Гучков разделял многие политические склонности премьер-министра". К примеру, Гучков и Столыпин были едины во мнении, что позиция Государственной думы в управлении страной должна была со временем упрочиться. Персонально эти два человека близки никогда не были, но их взгляды на обновление России были схожими. Однако, были и разногласия, что показал, например, кризис 1908 года. Если Столыпин призывал Думу одобрить новые ассигнования на флот, исходя главным образом из патриотических побуждений, то Гучков критиковал правительство, отмечая, что нельзя строить корабли без параллельного обучения персонала и административной реорганизации. В этой ситуации непосредственной задачей Думы, считал он, было информирование монарха о том, что вооруженные силы находятся в состоянии беспорядка. Именно на этом идейном базисе была построена знаменитая речь Гучкова 27 мая 1908 года. "С этого момента отношения между Гучковым и двором, и так напряженные, стали решительно враждебными"³⁴.

Роковым моментом в отношениях Столыпина и Гучкова стало проведение законопроекта о земстве в западных губерниях. Гучков, будучи председателем Думы и сторонником введения земства в Западном крае, поначалу делал, по мнению Эшера, все для того, чтобы провести проект нормальным законодательным порядком. После того, как проект 4 марта 1911 г. был отвергнут в

Государственном совете, Гучков предложил поставить его в Думе на повторное рассмотрение (по действовавшим правилам, отвергнутый проект мог повторно рассматриваться в течение 30 дней). Предложение Гучкова тут же (за 15 мин.) собрало 200 подписей депутатов. Сомнений в нужном для правительства результате, полученном "законным" путем (без роспуска палат), почти не было. Одновременно Гучков направил Столыпину письмо, предупреждавшее о возможных негативных последствиях роспуска палат в том числе о возможном "хаосе" со стороны масс. Столыпин же совершил величайшую политическую ошибку, стремясь "продавить закон" и нейтрализовать правых. Гучков считал, что Столыпин совершил удар и по конституции, и по своей репутации, совершив "политическое самоубийство". В этих условиях Гучков вынужден был отказаться от поста председателя Думы³⁵.

Некоторые современные англоязычные ученые уделяют в своих работах особое внимание деятельности Гучкова, направленной на укрепление российской армии и флота. Еще в период русско-японской войны, пишет английский исследователь О. Файджес, Гучков яростно критиковал российскую монархию за ее "неспособность оснастить армию современными средствами ведения войны". Этот тезис заостряет автор одной из новейших монографий о московском купечестве середины XIX - начала XX века. Томас Оуэн: Гучков, пребывая на театре русско-японской войны, убедился в том, что армия и флот "были преданы некомпетентной бюрократией в Санкт-Петербурге". В "думские" годы, пишет Файджес, одной из главных задач страны Гучков продолжал считать модернизацию армии и флота. Будучи искушен в военно-морских вопросах, Гучков знал, что программа перевооружения армии принесет стране также и экономические выгоды. Эти планы Гучкова поддерживали такие видные люди в русской армии и военном министерстве, как А. А. Брусилов и А. А. Поливанов. Чувствуя их поддержку и используя пост председателя комиссии Думы по государственной обороне, Гучков провел серию своих известных думских выступлений. Внешнюю политику самодержавия "думского" периода Гучков также считал неудачной. К примеру, Боснийский кризис Гучков рассматривал не иначе как предательство российских национальных интересов, считая, что в 1908 г. вполне можно было начать военные действия против Австро-Венгрии³⁶.

В годы первой мировой войны, как следует из монографии американского историка У. Б. Линкольна, в политической линии Гучкова сочетались патриотизм, стремление укрепить позиции общественности и сменить некомпетентных лиц в правительстве. Став во главе ЦВПК, он ожидал, что "это предприятие" проторит дорогу большему участию общественности в государственных делах, и за свои жертвы после войны она будет вознаграждена участием во власти ³⁷.

Проведенный анализ свидетельствует, что усилиями историков Великобритании и США за несколько десятилетий проведена большая работа по исследованию биографии, мировоззрения и политической деятельности Гучкова. Работы, проанализированные нами, посвящены разной тематике. Среди них есть как общие работы по русской истории, так и работы по истории революций, политических партий, российских предпринимательских кругов, биографии государственных и политических деятелей (в том числе и биография Гучкова, написанная Глисоном). Работы эти различны по уровню охвата материала, используемой источниковой базе, научным и мировоззренческим установкам авторов. Так, и в классической, и в современной западной историографии существуют труды авторов либеральной ориентации (например, Б. Пэйрс и Дж. Хоскинг). В середине XX столетия в западной исторической науке были сильны позиции авторов либерально-консервативной направленности (Д. Тредголд, Р. Шарк, Х. Сетон-Уотсон и др.), с 1970-х гг. укреплялись позиции историков-"ревизионистов" (Р. Пирсон, Т. Эммонс и др.). Для современной западной историографии характерен мировоззренческий плюрализм. Отрадно, что многие работы западных историков; касающиеся изучения фигуры Гучкова (Дж. Хоскинга, Р. Пирсона, Т. Эммонса, У. Глисона, А. Рибера, Т. Оуэна, О. Файджеса и др.) написаны с использованием солидного архивного материала. Разные аспекты политической деятельности Гучкова проанализированы с разной глубиной. Если роль лидера октябристов в третьеиюньской системе, его отношения со Столыпиным освещены дортаточно полно, то, к примеру, влияние Гучкова на оформление идеологии "меньшинства" земско-геродских съездов, разработку программы и тактики "Союза 17 октября", оценка его как партийного лидера, до сих пор нуждается в определенных уточнениях. Поэтому, на наш взгляд, полномасштабная политическая биография А. И. Гучкова западными учеными пока не создана.

Примечания

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта "Русский либерализм конца XIX- начала XX века в зеркале англо-американской историографии" N 12 - 01 - 00074а.

1. См. напр.: БОХАНОВ А. Н. А. И. Гучков. Исторические силуэты. М. 1991; Политические деятели России 1917: Биографический словарь. М. 1993, с. 92 - 94; Политические партии России (конец XIX - первая треть XX века). Энциклопедия. М. 1996, с. 172 - 173; СЕНИН А. С. Александр Иванович Гучков. М. 1996; Государственная Дума России. Энциклопедия. Т. 1. М. 2006, с. 161 - 163; Государственный совет Российской империи, 1906 - 1917. Энциклопедия. М. 2008, с. 72 - 73; Российский либерализм середины XVIII - начала XX века: Энциклопедия. М. 2010, с. 242 - 244; GLEASON W. Alexander Guchkov and the end of the Russian Empire.Philadelphia. 1983.

2. ГУЧКОВ А. Московская сага: Летопись четырех поколений знаменитой купеческой семьи Гучковых, 1780- 1936. СПб. -М. 2005.

3. См. напр.: АВРЕХ А. Я. Царизм и III Дума. М. 1968; ЕГО ЖЕ. Царизм и IV Дума (1912 - 1914). М. 1981; СМИРНОВ А. Ф. Государственная Дума Российской Империи, 1906 - 1917 гг.: Историко-правовой очерк. М. 1998; ШЕЛОХАЕВ В. В. Партия октябристов в период первой российской революции. М. 1987; ЕГО ЖЕ. Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии. 1907 - 1914гг. М. 1991.

4. PARES В. The fall of the Russian monarchy.N.Y. 1939, p. 105 - 106; EJUSD. A history of Russia. 1944, p. 443 - 444.

5. PARES B. A history of Russia, p. 445.

6. EJUSD. The fall of the Russian jnonarchy, p. 108 - 109.

7. ibid., p. 121,123.

8. PARES B. My Russian memoirs. London. 1931, p. 329.

9. Ibid., p. 418,435,437,438.

10. CHAMBERLIN W.G. The Russian revolution. Vol. 1.London. 1935, p. 89,146 - 147,150.

11. CHARQUES R. The twilight of Imperial Russia. London-N.Y. -Toronto. 1965, p. 146,174,182,221.

12. SETON-WATSON H. The decline of imperial Russia, 1855 - 1914. N.Y. -Washington. 1965, p. 262,265,266,363.

13. CRANKSHAW E. The shadow of the Winter palace. Russia's drift to revolution, 1825 - 1917: N.Y. 1976, p. 371.

14. HOSKING G.A. The Russian constitutional experiment: Government and Duma, 1907 - 1914. Cambridge. 1973; PEARSON R. The Russian moderates and the crisis of Tsarism, 1914 - 1917. London-Basingstoke. 1977.

15. EMMONS T. the formation of political parties and the first national elections in Russia. Cambridge (Mass)-London. 1983.

16. GLEASON W. Alexander Guchkov and the end of the Russian Empire. Transactions of the American philosophical society held at Philadelphia for promoting useful knowledge. Vol. 73. Pt. 3.1983.

17. HOSKING G.A. Op. cit., p. 24,39,40.

18. Ibid,, p. 50 - 52,78 - 80.

19. Ibid., p. 102,129,139,140.

20. Ibid., p. 184 - 186,211 - 212.

21. PEARSON R. Op. cit., p. 2,46,71,128 - 129.

22. EMMONS T. Op. cit. p. 105 - 108.

23. RIEBER A.J. Merchants and entrepreneurs in Imperial Russia. Chapel Hill. 1982, p. 378 - 379.

24. GLEASON W. Op. cit., p. 1 - 2.

25. Ibid., p. 5,7 - 9.

26. Ibid., p. 9 - 11.

27. Ibid., p. 15 - 17,20 - 21.

28. Ibid., p. 27,30,32 - 36,40 - 41,44,

29. Ibid., p. 45,47,50 - 53.

30. Ibid., p. 56 - 57,63 - 66,69 - 70.

31. Ibid., p. 71 - 72,74,77.

32. Ibid., p. 81 - 82.

33. ASCHER A. The revolution of 1905. Vol. I. Russia in disarray. Stanford (Cal.). 1988, p. 238.

34. EJUSD. P.A. Stolypin: The search for stability in Late Imperial Russia. Stanford (Cal.). 2001, p. 144,216,278 - 280.

35. Ibid., p. 342 - 343,349 - 351.

36. FIGES O: A people's tragedy: the Russian revolution, 1891 - 1924. London. 1996, p. 170,225 - 226,247; OWEN TH. С Capitalism and Politics in Russia: A Social History of the Moscow Merchants, 1855 - 1905. Cambridge. 2008, p. 169.

37. LINCOLN W.B. Passage through Armageddon: The Russians in war and revolution, 1914 - 1918. N.Y. -Oxford. 1994, p. 191,203 - 204,209.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. В. Макаров:

Комментарии: