Мне представляется, что для нынешней историографии характерен здоровый плюрализм точек зрения и подходов как применительно к разным странам, так и в каждой из них. Эта диверсификация возрастает, что совершенно естественно, в связи с усиливающимся интересом к исторической проблематике на всех уровнях интеллектуальной деятельности. Это в немалой степени связано как с осознанием того, что ресурсы Земли исчерпываются, поскольку они не экономно и не разумно использовались в недалеком прошлом, так и с тем, что международное сотрудничество стало в наши дни обязательным условием для обеспечения нормального и безопасного существования людей на нашей планете, которое оказалось под угрозой.

Для историков это означает в особенности следующее:

а) они должны стремиться исследовать прошлое во всемирно-историческом контексте, соотнося с последним свои частные и местные (национальные или секционные) интересы;

б) они должны проявлять заботу о строительстве моста, соединяющего специализированное профессиональное исследование и всеобщий "рынок идей";

в) они должны с уважением относиться к трудам своих предшественников и современников, придерживающихся других школ мышления, учитывать, что в гуманитарном знании не может быть достигнута абсолютная истина и что наши толкования исторических феноменов неизбежно будут ограниченными, частичными и

стр. 189

субъективными. "Не существует единственной дороги к Храму", как недавно напомнил нам В. Клямкин.

Хотелось бы остановиться и на некоторых конкретных вопросах.

Всемирная (интернациональная) история это нечто большее, чем важное само по себе исследование межгосударственных отношений. Она охватывает сравнительное исследование исторического опыта человечества, а это заведомо более трудная задача. Историк, предпринимающий компаративистское исследование, должен обладать определенной отвагой, способностью сконцентрировать свое внимание на социально-экономических и культурных процессах, демографических и социальных изменениях, экономической "модернизации" и т. д. И это, конечно, следует приветствовать, но мы не должны забывать и о роли институтов, которые играют и будут играть доминирующую роль в организации национальных обществ, а в будущем и в организации жизни всего международного сообщества. Новая история России, в частности, останется не понятой, если не уделять соответствующего внимания государственному аппарату царизма, вооруженным силам, православной церкви и ряду других присущих России институтов. Они должны рассматриваться как культурные артефакты, а не просто как часть некоего механизма подавления: уровень их эффективности должен оцениваться на основе сравнения с опытом других стран.

Это сравнение следует, конечно, проводить не ради дискредитации России: во многих сферах (например, в развитии централизованной бюрократии) Российское государство шло впереди современников, в то время как в других (например, в области разделения властей) оно от них отставало. Во всяком случае, такие сравнения необходимо проводить не столько с неким аморфным "Западом" (что является вредным сверхупрощением, которое может отбросить нас к 30 годам прошлого века), но скорее в плане сопоставления сравнимых линий политического развития на Востоке и Западе. Компаративистские исследования могут оказаться весьма уместными и применительно к истории Оттоманской Турции, которая в чем-то еще является "белым пятном" для неспециалистов. В данном случае речь идет об опыте двух империй - Турецкой и Российской (и других пограничных государств), стремившихся установить свое влияние над южными степными территориями и народами Кавказа. Можно только удивляться, почему исследование У. Г. Макнилла о "европейской степной границе" (1964 г.) не получило до сих пор дальнейшего развития.

В более широком смысле российский "имперский опыт", опыт державы с закрытыми границами нуждается в изучении в тандеме с опытом Китая и с учетом опыта морских держав. Мотивы экспансии, степень использования собственных ресурсов, влияние местных культур, развитие оппозиционных движений - все эти темы заслуживают разработки в широком компаративистском контексте.

Россия, Турция и Китай на протяжении многих веков были централизованными государствами со сравнимыми методами использования социальной элиты ради тех целей, которые ставила перед собой центральная власть, регламентации жизни подчиненных масс, гомогенизации религиозных культов и национально- культурных модусов. Время от времени с разным успехом предпринимались усилия для того, чтобы поднять эффективность системы посредством реформ, проводимых сверху. Гораздо реже имели место взрывы социального протеста, идущего снизу, которые в начале в лучшем случае приводили к династическим изменениям, а позже к переменам в природе режима.

Современный автор, не может ограничиваться исследованием ранних представительных собраний и военно-юридических институтов. До 1950-х годов в англосаксонском мире практически не обращали внимания на историю России, так что предстоит еще много подготовительной работы для того, чтобы сейчас, когда для этого наступило время, приступить к разработке фундаментальных проблем (к счастью, в области славянских исследований был достигнут большой прогресс).

На мой взгляд, советские историки сейчас более осознанно, чем западные, ориентируются на популяризацию своей работы. В качестве примера можно привести блестящую биографическую серию "Жизнь замечательных людей" или статьи на исторические темы в журнале "Наука и жизнь". Следует приветствовать появление в "Вопросах истории" постоянной рубрики "Письма читателей". Государственное руководство научными исследованиями и публикациями в социалистическом обществе имеет свои плюсы и минусы. К первым можно отнести субсидирование популярных исследовательских работ и поощрение историков, занятых в реализации коллективных проектов; эти преимущества станут, можно надеяться, еще более очевидными по мере того, как историческая наука будет полностью охвачена перестройкой.

В "развитых капиталистических" странах преимущества интеллектуального плюрализма сочетаются с такими факторами, как влияние инфляции на экономические аспекты публикации академических и коммерческих книг (частично это компенсируется новыми возможностями, представляемыми электронным "самиздатом"). Требования, предъявляемые обществом, нуждающимся в высококачественных недорогих книгах, либо не удовлетворяются, либо извращаются по той причине, что в действие вступает современная мода, которая ставит сенсационность выше

стр. 190

социальной ответственности. Единственно благоразумным курсом для правительств (и для частных предпринимателей) является гибкая политика, способная уменьшить вредные последствия как полного государственного контроля, так и тотального доверия к эффективности действия рыночных сил.

Уважение к взглядам других людей отнюдь не означает терпимость к распространению лжи и вовсе не требует воздержания от критики. Однако такое уважение предполагает определенные рамки научных дискуссий. В общем, историки готовы соблюдать правила хорошего тона и честной игры и их следует побуждать к такому поведению.

В современных западных работах по проблемам истории революции в России и советского общества имеют место некоторые отклонения от надлежащего стандарта, которые возможно связаны со стремлением нового поколения историков, оказавшихся под чрезмерным влиянием псевдореволюционного климата 1988 г. и его последствий, заполучить свое место под солнцем, игнорируя при этом труды своих предшественников или же прямо выступая против них. Но это выглядит скорее как временное поветрие, которое исчезнет по мере развития научных контактов между Востоком и Западом.

Перестройка повсеместно подрывает авторитет старых догм, включая и те, которых придерживаются некоторые немарксистские историки; свежие ветры приносят пользу не только советским исследователям истории 30-х и 40-х годов, но и западной советологии. Речь при этом идет не о некоей иллюзорной "конвергенции", но скорее о стремлении к более ясному пониманию того, что вытекает из самой природы партийной и государственной политики периода 1929 - 1953 гг., а также и предшествующих и последующих лет, всей эволюции советского общества.

Это понимание приведет к тому, что международный диалог по указанным темам станет гораздо более продуктивным, чем это было в прошлом. Мы, естественно, все должны стремиться к тому, чтобы ученым, находящимся и "по другую сторону" лучше работалось, чтобы их исследования были бы более правдивыми и честными, более совершенными по своему профессиональному уровню, по аргументации выводов, которые должны основываться на тщательной оценке всех свидетельств.

В связи с этим возникает вопрос о доступности источников. Известно, что многие официальные советские документы стали теперь доступными для исследователей, но пока еще не решен вопрос о законодательном определении того, что составляет государственную тайну, о правилах, определяющих доступ к документам для всех, кто в них нуждается (на взаимной основе и для граждан других государств). Одна из сильных сторон советской историографии - документальные публикации. Они должны отражать все содержание дел, относящихся к данному вопросу, пропускаемые материалы должны излагаться в обобщенном виде, а сами сборники публикаций не состоять исключительно из материалов, подобранных в соответствии с определенной политико- идеологической линией. Было бы полезно иметь одну или более серий, похожих на "Документы внешней политики СССР", которые бы охватывали все проблемы внутриполитической жизни СССР в период сталинизма.

Конечно, историки могут использовать многое из опыта других дисциплин. Было бы очень плодотворным сотрудничество со специалистами по экономической истории (особенно эконометристами), вероятно антропологами. Оно бы, во всяком случае, оказалось более плодотворным, нежели кооперация с социологами, которые неизбежно скованы в своих выводах недостаточностью данных относительно состояния общественного мнения. Но "психоисторики" должны сыграть свою роль в междисциплинарных исследованиях, поскольку функционирование любой системы или института в последней инстанции зависит от индивидуумов, в них функционирующих. Нам не следует опасаться ярлыков старомодности или ненаучности, когда мы обращаемся к изучению их мыслей и поступков. Ведь они повлияли и на нас, живущих в этом бурном веке.

Permanent link to this publication: