Libmonster ID: RU-6838

I

Калмыкия накануне империалистической войны была одной из тех колоний России, где русский военно-феодальный империализм господствовал безраздельно. Ростки капитализма, возникавшие в калмыцкой степи, развивались главным образом в сфере аграрных отношений, причем это развитию носило характер экстенсивный, хищнический, осложненный громадным количеством докапиталистических пережитков. Капитализм не создавал в Калмыкии никакой промышленности, если не считать рыбопромышленных предприятий, находившихся в приморской полосе Яндыко-мочажного улуса, т. е. фактически за пределами Калмыкии (приморская полоса Яндыко-мочажного улуса была экспроприирована у калмыков казной, и на ней кочевать калмыкам было запрещено). Таким образом калмыцкие кочевья были оттеснены от тех промышленных очагов, которые примыкали к ним территориально и могли в известной мере оказывать революционизирующее влияние на общественные отношения в Калмыкии. Хищническое господство капитализма в степи вконец подрывало экономическое благосостояние калмыцких трудящихся масс, разоряло их и превращало в обездоленных пауперов.

Калмыкия в начале XX в. была превращена в крупный сырьевой рынок, обслуживавший интересы русского капитализма. Мясо, колеи и шерсть были главным предметом вывоза из калмыцкой стели. Подобная форма развития капитализма удерживала калмыцкую народность на необычайно низком экономическом и культурном уровне, обеспечивая в то же время русскому правительству возможность безграничного господства в Калмыкии.

Конечно Калмыкия не являлась в этом отношении исключением. Тот же характер носило экономическое развитие и всех прочих колоний быв. Российской империи. Резолюция XII съезда нашей партии по докладу т. Сталина "Национальные моменты в партии и государственном строительстве", анализируя причины экономического и культурного неравенства между отдельными народностями Советского союза, указывает, что "причины этого фактического неравенства кроются не только в истории этих народов, но и в политике царизма и русской буржуазии, стремившихся превратить окраины в исключительно сырьевые районы, эксплоатируемые промышленно-развитыми центральными районами"1 .

Проникавший в колонии русский капитал почти никогда но ставил, да и не мог ставить перед собой задачу решительной ликвидации здесь докапиталистических отношений, а в тех отдельных случаях, когда все же приходилось эти отношения устранять, это делалось лишь в такой мере, в какой они мешали русской буржуазии получать свои сверхприбыли. Обычно же шедший в коло-


1 Сталин, Национальные моменты в партийном и государственном строительстве, Госиздат, 1925 г., стр. 37.

стр. 51

нии капитал использовал в своих интересах ранее сложившуюся в них систему социальных отношений, ставя себе на службу господствующий класс колониальной народности. Этими особенностями развития капитализма в колониях только и можно объяснить факт запоздалой и очень неполной ликвидации крепостных отношений в Калмыкии.

В экономике, как я в общественных отношениях Калмыкии после 1592 г., т. е. после так называемого "освобождения калмыков-простолюдинов от власти нойонов и зайсангов", феодальные пережитки продолжали существовать в гораздо большей степени, нежели в пореформенной русской деревне. Это задерживало экономическое развитие Калмыкии и замедляло формирование в ней классов капиталистического общества. Калмыцкая, буржуазия так и не успела вплоть до 1917 г. сложиться в прочный самостоятельный класс с четко выраженным политическим лицом. Однако было бы грубейшей ошибкой вообще отрицать существование национальной буржуазии в Калмыкии перед Октябрьской революцией. Факты показывают, что калмыцкая буржуазия в начале XX в. не только существовала, но и быстро росла. В 1914 г. быв. владелец Александровского улуса нойон Тюмень в докладной записке на имя чиновника министерства внутренних дел Кошкина писал, что среди калмыков существуют такие крупные скотоводы, как Кензеевы, Цембелеевы, Убушиев и др., скот которых "удостаивается первой премии на выставках в Ростове на Дону, Новочеркасске и т. д."2 . Еще более яркую характеристику Тюмень дает калмыкам-кулакам. Полное уменье в хозяйстве, - говорит он - проявляют калмыки и в области торгово-промышленной, немало крупных и мелких торговцев в Яндыконском улусе во главе с калмыком Бубеевым, у всего имеется до 10 лавок в улусе и еще больше промыслов рыболовных. Имеются также торговцы в Александровском улусе в лице братьев Шонхоровых, которые ведут торговлю с оборотом в 30 - 40 тыс. руб. Имеются торговцы в Манычеком улусе в лице братьев Кензеевых, ежегодный оборот которых доходит до 100 - 150 тыс. руб.".

Итак, накануне Октябрьской революция мы замечаем в Калмыкии образование" национальной буржуазии. Однако превращение ее во вполне сформировавшийся класс задерживалось российским капитализмом и колониальной политикой царизма. Кроме того калмыцкая буржуазия, выраставшая главным образом из среды калмыцких феодалов, несла на себе резкий отпечаток своего социального происхождения.

В хозяйственной жизни Калмыкии российская великодержавная буржуазия занимала командное положение. Накануне Октябрьской революции она сосредоточивала в своих руках главные источники дохода в калмыцкой степи.

II

Русский капитализм проникал в калмыцкую степь двумя путями: он начал с захвата рыбопромышленных угодий в Яндыко-мочажном и Хошеутовском улусах, а затем постепенно экспроприировал лучшие калмыцкие земли под: оброчные статьи. К богатейшим астраханским рыбным промыслам русское купечество протягивало руки еще в XVIII в. Обнищание калмыцкого крестьянства под гнетом жестокой феодальной эксплоатации заставляло бедноту, лишенную основного источника существования - скота, оседать в приморской полосе на рыбных ловлях.

Русское купечество, захватывая при поддержке правительства рыболовные места, где ютилась калмыцкая беднота, создавало на месте мелких рыбацких промыслов крупнейшие рыболовные предприятия. На богатых промыслах купцов Сапожниковых, Воробьева, Хлебниковых, Комова и др. главным объектам эксплуатации являлась калмыцкая беднота, потерявшая возможность продолжать


2 Министерство внутренних дел (в дальнейшем сокращенно: МВД), N 335, 1914 г.

стр. 52

самостоятельно лов рыбы. В 1803 г. на астраханских рыбных промыслах числилось наемных калмыков 300, а в 40-х годах XIX в., по сообщению Бюллера, работало уже до 9 тыс. калмыков и наконец в 1888 г. согласно данным Житецкого на астраханских рыбных промыслах 50% рабочих-мужчин составляли калмыки. В 1888 г. одних только неводных рабочих-калмыков насчитывалось 6359 ч. В XX в. число калмыцких рабочих на рыбных промыслах еще больше увеличилось. Академик Бюллер в 40-х годах прошлого столетия так характеризовал рабочих-калмыков: "Привычка их к суровой жизни, крепость тела, способность переносить тяжелые труды и всякого рода лишения делают из калмыков самых надежных и неутомимых работников на астраханских рыбных промыслах и солеломнях"3 .

К тому же труд калмыка отличался необыкновенной дешевизной (в 1 1/2 - 2 раза дешевле труда русского рабочего). Понятно поэтому, что астраханские рыбопромышленники отдавали предпочтение рабочим-калмыкам.

Калмыцкий пролетариат на рыбных промыслах на протяжении всего XIX в. находился под двойным угнетением - капиталистическим и феодальным. Калмыцкий крестьянин далее лишившись скота, потеряв хозяйство, не освобождался от обязанности уплачивать албан4 своим нойонам и зайсангам. Если какой-либо бедняк не имел возможности выплатить албан то нойон или зайсанг просто отдавал его в работу, а заработанные им деньги присваивал себе. Бедняк же за свою каторжную работу получал в лучшем случае скудную пищу от хозяина, а часто даже должен был работать "на своих хлебах". Русские предприниматели при заключении контрактов чаще всего имели дело не с рабочими-калмыками, а с их владельцами; это было очень выгодно для рыбопромышленников, так как нойоны обязаны были давать гарантию, что нанимаемые калмыки с работы не уйдут, а если уйдут, то будут возвращены владельцам обратно.

Этому праву нойонов отдавать своих крепостных на работу в так называемых казенных улусах5 соответствовал порядок, установленный указом 1847 г., в силу которого улусным попечителям разрешалось за неуплату государственных податей отдавать в работу несостоятельных калмыков. Так устанавливалось поощряемое русским правительством сотрудничество между русскими капиталистами и калмыцкими феодалами в деле эксплоатации калмыцких масс. Эти формы докапиталистической эксплоатации калмыцкой бедноты существовали еще долго и после реформы 1892 г. с той только разницей, что теперь право отдавать в работу неисправных плательщиков перешло к государству, взимавшему с крестьян налог, равный по величине старому феодальному оброку.

Наряду с принудительной отдачей калмыков в работу владельцами и правительством в калмыцкой степи со второй половины XIX в. особенно развивалась система подрядов. Эта система была более тонкой формой докапиталистической эксплоатации. Подрядчики, проживая в том или другом улусе, раздавали калмыцкой бедноте задатки (преимущественно в зимнюю пору, когда нужда была особенно остра) и записывали ее в ватаги. С навербованными ватагами подрядчики отправлялись на рыбные промыслы и там заключали с рыбопромышленниками контракты на работу. Эта подрядчики брали задатки, они же получали заработок и делили его между членами артели. За свои "труды" они получали при заключении контракта по 10 - 20, а иногда и по 40% заработка каждого рабочего.

Приморская полоса Яндыко-мочажного улуса, так называемые "мочаги", по праву может быть названа очагом калмыцкого пролетариата. "Калмыки, - го-


3 Бюллер Д. И., Инородцы Астраханской губ., "Отечественные записки", 1846 г., т. IV.

4 Денежный оброк.

5 Те улусы, которые после смерти бездетных нойонов как выморочные переходили государству.

стр. 53

ворит Житецкий, - имеют за собой вековую практику: более столетия они занимаются уже рыболовным трудом, и можно встретить, особенно в Яндыковском улусе, семьи, которые дают ватажных работах уже несколько поколений"6 . Накануне 1917 г. Яндыко-мочажный улус являлся районом, где туземное население приобрело совершению новые бытовые черты. Даже разговорный диалект в этом районе существенно изменился.

Развитие капитализма на рыбных промыслах, как уже говорилось, не оказывало заметного революционизирующего влияния на хозяйственную жизнь стопных калмыков. В степных кочевьях, далеко отодвинутых от береговой полосы продолжали господствовать вплоть до XX в. докапиталистические отношения. Эта изоляция основной калмыцкой территории от очагов капиталистического развития чрезвычайно ослабляла революционное влияние калмыцкого пролетариата на трудящиеся массы Калмыкии.

Калмыцкие рабочие, оторванные от своей национальной среды и разобщенные с русскими, казакскими и татарскими собратьями по классу незнанием общего языка, были подавлены двойным гнетом - капиталистическим и колониальным.

III

Захват калмыцких земель начался еще в XVIII в. Вначале этот захват совершался русским помещиком; впоследствии на смену помещику в степь двинулся кулак. Наступление русского кулачества в степь особенно усилилось после 60-х голов XIX в. Под напором наступающих колонизаторов калмыки постепенно отступали в лески, оставляя русскому населению лучшие земли. Колонизаторский натиск особенно чувствовался со стороны Волги, которая для калмыцкого скотоводства в старое время играла громадную хозяйственную роль: в зарослях ее берегов калмыцкие стада находили в холодные зимы защиту и корм. Захват побережья Волги сопровождался непрерывными столкновениями русских колонизаторов с калмыками. В начале XIX к. правительство установило так называемую 10-верстную полосу - границу между русским населением и калмыками. Это был первый правительственный акт открытого захвата громадной территории лучших калмыцких земель. Калмыцкие кочевья были отодвинуты от Волги на 15 и даже на 20 верст. Согласно указу 10-верстовая полоса отводилась для совместного пользования Калмыков и русских. Однако впоследствии она была целиком захвачена русским, населением, а русское кулачество начало устраивать свои хутора даже далеко за ее пределами. В 60-е годы XIX в. правительство, поощряя этот самочинный захват калмыцких земель, подняло вопрос о нарезке второй 10-верстной полосы. В 80-е годы калмыцкие кочевья во многих местах были отодвинуты уже на 30 и 40 верст от Волги, а общая площадь земли, находившаяся под "10-верстной" полосой, в 1892 г. равнялась 268 тыс. дес.

В начале 90-х годов прошлого столетия чрезвычайно усилился наплыв в калмыцкую степь русской сельскохозяйственной буржуазии. Форма колонизации стала резко меняться.

Правительство всегда поддерживало интересы русского капитализма в колониях, и в Калмыкии оно широко распахнуло двери перед кулаком-предпринимателем. С этой целью были прежде всего попользованы так называемые оброчные статьи, под которые правительством отводились лучшие калмыцкие земли.

Существенным препятствием для проникновения русского сельскохозяйственного капитализма в степь были владельческие права нойонов и зайсангов. Калмыцкие феодалы являлись фактическими собственниками тех земель, на которых


6 "Астраханские калмыки", Сборник трудов Петровского общества, стр. 46.

стр. 54

кочевали их крепостные. Имея свои громадные табуны, они сдавали пастбища русским предпринимателям в ограниченных размерах я по относительно высокой цене. Возникшие на этой почве конфликты между русской буржуазией и калмыцкими владельцами заставили русское правительство ускорить ликвидацию феодальных отношений в степи. Реформа 1892 г. лишила калмыцких нойонов и зайсангов права на труд крепостных, а заодно ликвидировала и их монополию на улусные и аймачные земли. Сопротивление калмыцких владельцев было сломлено, и русская буржуазия стала господствующей силой в степи.

Количество земли, отведенной под оброчные статьи, быстро увеличивалось. В 1901 г. площадь этих земель равнялась 800 тыс. дес, а в 1914 г. их насчитывалось уже больше 1 млн. дес., что равнялось почти 1/5 части всей территории калмыцких кочевий, притом это была самая лучшая часть калмыцких земель. Принимая во внимание, что, по самым скромным подсчетам астраханского губернатора, за калмыками числилось 1,5 млн. дес. неудобной земли (сыпучих песков), можно смело сказать, что к началу империалистической войны у калмыков было захвачено под оброчные статьи не меньше 1/3 всей удобной земли. Деятельность русского правительства в этот период сосредоточивалась почти исключительно на изыскании в степи новых земель под оброчные статьи. Каждый год оно отвадило под оброчные участки в среднем по 70 - 80 тыс. дес. земли. На протесты калмыков при этом не обращалось никакого внимания.

Вся эта земля сдавалась в аренду почти исключительно кулакам. Для широких крестьянских масс степь оставалась недоступной. В 1893 г. кулак Степаненко арендовал 4238 дес, Попов - 2838 дес., Бурлин - 5 тыс. дес., Меньшин - 4205 дес. и Шипилин - 9 тыс. дес. Такую же картину мы видим и в другие годы. Так, в 1906 г. кулак села Золотухина Клицин арендовал 4238 дес., михайловский кулак Чаплыгин - 4205 дес. Попов - 3958 дес. и т. д. Согласно отчетам управления калмыцким народом за 1893, 1900 и 1906 гг. почти 4/5 всей сданной в аренду калмыцкой земли находилось в руках русского кулачества. Остальная часть отдавалась так называемым обществам. Но это было чистейшей фикцией, так как под вывеской "общества" чаще всего орудовал тот же кулак. Калмыцкие скотоводы среди арендаторов оброчных земель представляли единичное явление.

Русское правительство сдавало оброчные земли по баснословно низким ценам. Так например, в Астраханской губернии участок N 8 в 4238 дес. в 1893 г. был сдан за 160 руб., т. е. по 3,7 коп. за десятину; в 1899 г. эта же земля сдавалась по 14 коп. за десятину, а в 1906 г. - по 42 коп. Участок N 16 в 3589 дес. в 1893 г. сдавался по 1 1/2 коп. за десятину, в 1899 г. - по 14 коп., в 1906 г. - по 19 коп. и т. д. Правда, в Большедербетовском улусе арендные цены стояли гораздо выше: по 2 - 3 руб. за десятину в начале XX в. Несмотря на это, высокая плодородность земель этого улуса всегда давала русской буржуазии 500 - 1000% дохода.

Русская буржуазия арендовала землю главным образом под выпас скота. Так например, арендатор Курдубан выпасал на оброчных землях 2500 голов овец, 1500 голов рогатого скота, 200 лошадей; Степаненко и Лопаткин имели в степи 6800 голов овец испанской породы, 52 племенных бугая, 539 коров и около 500 голов гулевого скота. Арендуя за бесценок калмыцкую землю, они накашивали на ней громадное количество сена не только для своего скота, но и для продажи местному населению, у которого эти сенокосы были отобраны. О размерах сенных запасов в калмыцкой степи, принадлежавших рубакой буржуазии, молено судить хотя бы по следующему факту. В 1901 г. русские кулаки Ф. Васильев и П. Забейворота подали прошение ставропольскому губернатору об отдаче им в аренду без торгов участка N 8. "На этом участке, находящемся у нас уже 4 года, - говорится в прошении, - нами сделаны значительные запасы сена (640 саженей) стоимостью около 30 тыс. руб., которых в случае

стр. 55

перехода в другие руки мы должны лишиться, так как перевозить его в какое-либо другое место невозможно"7 .

Наряду с выпасом скота и сенокошением в степи практиковалась также и распашка земель. Кулачество мало занималось хлебопашеством. В большинство случаев оно просто переуступало заарендованные земли русскому малоземельному крестьянству. В 1895 г. астраханский губернатор сообщал департаменту государственных имуществ, что "на торгах земля остается обыкновенно за крупными овцеводами, которые эксплоатируют ее в большей части для целей овцеводства, в меньшей же части - путем отдачи ее для обработки безземельным крестьянам (преимущественно выходцам та средней России) из трети или половины"8 . Арендуя землю по 3 коп. за десятину, кулаки- спекулянты сдавали ее крестьянам-беднякам из половины и трети урожая, получая на этом сказочные барыши.

Хищническая эксплоатация арендаторами калмыцких земель приводила эти земли к быстрому истощению. Часто можно было наблюдать, как через 5 - 6 лет пользования землей последняя превращалась в сыпучие пески. Особенно быстро к этому результату приводил хищнический способ выпаса испанской овцы, с каждым годом все более заполнявшей степь. Однако арендатора это нисколько не беспокоило: взяв от земли все, что возможно, он покидал ее и переходил на другой участок.

"Попечители" улусов ничуть не считались с интересами калмыков. Подкупаемые русскими кулаками, они за бесценок разрешали им выпасать на общественных калмыцких землях громадные отары овец. В 1911 г. калмыки Ульдучинского аймака в своем приговоре заявляли: "В течение какого-нибудь десятка лет овцы этой столько наплодилось, что теперь ее на выпасе в нашем аймаке нужно считать сотнями тысяч. Но крестьяне, не довольствуясь имеющимся количеством овец, продолжают размножать, захватывая с каждым годом все больше и больше земли под выпас и стараясь при этом использовать землю до последнего истощения"9 .

Энергичный протест калмыков-скотоводов и особенно давление военного министерства, начавшего создавать в степи ремонтное коневодство, нуждавшееся в соответствующих угодьях, заставил астраханскую администрацию стать на путь ограничения выпаса окота русских промышленников. В 1910 г. была выработана новая такса на выпас скота в калмыцкой степи, чувствительно задевшая интересы русских шпанководов. Увеличение платы в 4 - 5 раз против ранее существовавшей вызвало со стороны шпанководов жестокое сопротивление. Конфликт дошел до министерства внутренних дел. Столыпин принял сторону шпанководов и поставил на вид астраханскому губернатору за то, что астраханская администрация "ставит излишние стеснения (повышенная такса) (развитию шпанководства, имеющего весьма важное значение в нашей фабричной промышленности"10 .

Русские шпанководы одержали победу.

Но кроме легального выпаса, допускаемого улусной администрацией, в степи широко практиковался и выпас нелегальный. О размерах последнего можно судить хотя бы по тому, что с 1911 по 1913 г. за выпас без разрешения было наложено 915 тыс. руб. штрафов. К слову сказать, эта сумма в большей своей части так и осталась невзысканной.

Перед империалистической войной в калмыцкой степи русского скота было по крайней мере в 2 раза больше, чем калмыцкого.

Другой формой проникновения капитализма в степь являлась так называемая


7 МВД, Инородческий отдел, N 317, 1900 г., л. 13.

8 МДВ N 152, 1895 г., л. 7.

9 МВД N 80, 1907 г.

10 МВД, Инородческий отдел, N 205, 1910 г.

стр. 56

"совместная распашка". "В 1892 г., - как указывает "Астраханский листок", - астраханским губернатором разрешена была калмыкам распашка земли совместно с русскими"11 . Это разрешение мотивировалось тем, что русские, дескать, научат калмыков заниматься земледелием. На самом деле "крестьяне (т. е. кулаки - (Г. М. ) нисколько не научили калмыков земледелию, а только стремились в самых широких размерах эксплоатировать калмыцкую землю и самих калмыков"12 . Калмыцкие общества энергично протестовали против такого, "обучения", требуя запрета совместных распашек.

Однако приостановить наплыв в степь русских колонизаторов было для калмыков трудновыполнимой задачей. Там, где русской сельскохозяйственной буржуазии не удавалось захватывать землю открыто, она применяла методы экономического закабаления калмыцкой бедноты. Выдавая зимой продовольственную ссуду голодающим калмыкам, кулаки забирали у них за это все пашенные, выпасные и сенокосные земли. Этот прием практиковался столь открыто и в таком масштабе, что обеспокоил даже калмыцкую администрацию. "Крестьяне вообще, а в особенности зажиточные, - писал в официальном отчете главный, попечитель, - с давних пор являются самыми недобросовестными эксплоататорами калмыков и, пользуясь всяким удобным случаем, отбирают у них за ничтожные гроши все, что только можно"13 .

Русское кулачество практиковало не только совместные распашки в степи, но и совместные поселения. С этой целью оно подговаривало калмыцкую бедноту к крещению, а затем вместе с крещением калмыками, или скорее, от их имени, получало земельные участки и селилось в степи вместе с калмыками. Селения Бисюрта, Капкино и др. возникли именно таким образом. В этих селах бросается в глаза резкое экономическое неравенство между калмыками и русскими. Так например, в 1904 г. в селении Капкино на одно русское хозяйство приходилось 25 голов скота и 6 дес. пашни, а на одно калмыцкое - 5 голов скота и 0,5 дес. пашни. Это создало экономическую зависимость калмыков от русского населения и способствовало широкому развитию кабальных отношений. Захват калмыцких земель русским кулачеством осуществлялся нередко и приемами голого насилия. Эта форма захвата особенно усилилась в 1905 - 1906 гг., когда русское кулачество на фоне всеобщего аграрного движения в стране начало насильно захватывать калмыцкие земли.

IV

Калмыки не переставали бороться против колониального грабежа, но борьба была неравной, так как натиск русской колонизации поддерживался всеми средствами государственного принуждения. Еще в конце XIX в. калмыки широко практиковали отгон скота у русского пограничного населения как одну из форм борьбы против захвата земель. Однако они должны были скоро отказаться от этого, так как русское правительство обрушилось на калмыков суровыми репрессиями: степь была наводнена стражниками и урядниками, почти во всех населенных пунктах были расставлены казачьи пикеты. Астраханская, енотаевская и ставропольская тюрьмы были переполнены калмыками. И калмыцкие трудящиеся должны были смириться перед силой российского произвола.

С начала XX в. единственной формой протеста калмыков становятся прошения и жалобы, подаваемые в правительственные места калмыцкими богачами-скотоводами. Этим путем они пытались отвлечь калмыцкие трудящиеся массы от открытой революционной борьбы против царского произвола в степи. В одном из таких прошений от 1897 г. старшины и старики багамалан-шебенерова и шарнут-чоносова родов Малодербетовсксго улуса указывали, что после отвода под оброчные статьи 22 тыс. дес. лучшей земли, калмыки потеряли возможность ко-


11 "Астраханский листок" от 10 января 1903 г.

12 Там же.

13 МВД, N 109, 1893 г.

стр. 57

чевать на своих старых местах. Многие из них были вынуждены откочевать в южную часть улуса. Из 99 окладных кибиток в багамалан-шебенеровом роде осталось на родовой земле только 30 кибиток, а в шарнут-чоносовом роде из 350 кибиток осталось 182. Знаменитая фраза, характеризовавшая аграрный переворот в Англии, "овцы поели людей" применима к калмыцким трудящимся массам в более буквальном смысле, чем к английскому крестьянину конца, XVIII в. Тот вое же находил источник существования, уходя на работу в город и прекращаясь в пролетария. Огромное же большинство калмыков, сгонявшихся овцами о их земель, превращалось в голодных, бездомных пауперов, тысячами умиравших от свирепствовавших в степи эпидемий.

Особенно энергично боролись против захвата земель калмыцкие скотоводы, которые впоследствии обнаружили свои оппозиционные настроения на так называемых калмыцких съездах. Съезды калмыцких скотоводов-богачей были разрешены управлением калмыцкого народа с 1886 г. Программа этих съездов сводилась к защите интересов богатых скотоводов-кулаков, обеспечению их лучшими пастбищами, " обсуждению вопросов улучшения коневодства и пр. Массовый захват калмыцких земель в 90-х годах заставил съезд выступить с словесными протестами тропив русской колонизации. В ответ на это главный попечитель Башкиров в 1892 г. запретил калмыцкие съезды. Лишь в 1903 г. калмыцким скотоводам удалось после десятилетней борьбы с местной администрацией и несмотря на ее упорное сопротивление добиться от министерства внутренних дел разрешения созвать очередной съезд. Однако и теперь эти съезды просуществовали недолго, так как правительство не без основания видело в них центр оппозиции калмыцких богачей, боровшихся за монопольное право на землю.

Об участии калмыцкого крестьянства в революции 1905 г. нам не удалось собрать исчерпывающих сведений. Однако отдельные факты, устанавливаемые на основании архивных документов, свидетельствуют о том, что первая великая русская революция захватила и калмыцких крестьян, подняла и их на борьбу за землю. В 1906 г. главный пристав кочующих народов Ставропольской губернии сообщал в министерство внутренних дел, что "летом 1906 г. безаймачный зайсанг Андрей Михайлов, всегда отличавшийся агитацией против порядка управления, крайнею неуживчивостью своекорыстью и непорядочностью, воспользовавшись всеобщим брожением, навербовал несколько калмыков порочного поведения, понесших по суду и в административном порядке разные наказания", и захватил "самовольно" участок, сданный в аренду против желания калмыков. Трудно судить с достоверностью о размере революционного движения 1905 г. в Калмыкии. По-видимому отмеченное приставом "всеобщее брожение" свелось к стихийным разрозненным вспышкам, которые не могли нанести серьезного удара русской колониальной политике. Низкий политический уровень калмыцкого крестьянства, а главное - отсутствие передового революционного класса, который мог бы руководить его борьбой, не создавали условий для победоносного движения.

После революции 1905 г. расхищение калмыцких земель еще более усилилось, умножились и жалобы калмыков. В 1914 г. старшина и хотонные старосты северного аймака жаловались, что после прирезки в 1910 г. к оброчным статьям 4700 дес. калмыцкой земли "хлебопашество, которым они до этого занимались, понемногу оставляли за неимением пахотных земель, скотоводство совершенно заброшено, если не считать 2 - 5 голов рогатого скота у некоторых из них. Все падающие на них казенные и уравнительные подати они не в силах платить, и таковые до сего времени числятся в недоимках"14 .

Стремясь удержать в своих руках остаток земель, зажиточные калмыки еще в 1850 г. подняли вопрос о зачислении калмыков в казачество. Однако вплоть до войны 1914 г. эти домогательства не привели ни к какому результату. Толь-


14 МВД, N 332, 1914 г., л. 15.

стр. 58

ко в 1914 г. военное министерство, нуждавшееся в пополнении кавалерийских полков, решило ускорить решение этого вопроса. Калмыцкая буржуазия и нойоны повели среди калмыцкого населения широкую агитацию за приписку в казачье сословие, стараясь придать этому акту "патриотическую" окраску и связывая его с защитой "отечества". Однако широкие калмыцкие массы отнеслись к этому предприятию равнодушно: половина аймачных сходов высказалась против перечислеиния их в казачье сословие. Другая же половина хотя и изъявила согласие, но обусловила его тем, чтобы все ранее отобранные земли были возвращены им обратно, а общественный калмыцкий капитал распределен между всеми улусами15 .

Правительство ни в коем случае не могло удовлетворить этих требовании, ибо они шли в разрез о интересами русской колониальной политики. Министерство внутренних дед первым выступило в качестве решительного противника перечисления калмыков в казачье сословие.

Управляющий министерством внутренних дел князь Н. Щербатов в 1915 г. писал военному министру, что "перечисление калмыков в казачье сословие связано для государства с громадными жертвами и прежде всего в земельном отношении, так как в соответствии с нормами положения о земельном довольствии казаков им пришлось бы отвести в наделение полностью все те земли, на которых они проживают, тогда как ныне этими землями в полной мере обеспечиваются не только нужды самих калмыков, но и хозяйственные потребности соседних крестьян, которые с давних пор арендуют оброчные статьи из калмыцкого землепользования и уже приспособились к такому хозяйственному обороту"16 .

Государственный совет на заседании 15 августа 1915 г. отклонил проект о зачислении калмыков в казачье сословие.

Так закончилась длившаяся десятилетия "петиционная" кампания, возглавлявшаяся привилегированными сословиями Калмыкии. Ни на какую другую форму борьбы за свои национальные интересы калмыцкие владельцы и буржуазия никогда не были способны. Они никогда не поднимали вопроса о национальном освобождении калмыков. Более того: они всячески избегали открытой оппозиции русскому правительству, так как все их привилегии в степи поддерживались рукою этого правительства.

Усиливая колониальный гнет над калмыцкими трудящимися массами, сама державно одновременно подкупало верхушку калмыцкого общества, превращая ее в орудие колониального угнетения. При ликвидации крепостничества в Калмыкии русское правительство выплатило нойонам и зайсангам громадное денежное вознаграждение. Впоследствии правительство всячески поощряло капиталистическое предпринимательство бывших калмыцких владельцев, выдавая им денежные ссуды и сдавая в аренду оброчные земли на более льготных условиях, чем даже русской буржуазии. А главное - русское правительство покрывало и поощряло произвол калмыцких владельцев над бывшими их крепостными. Вот что мы читаем например в жалобе калмыков Большедербетовского улуса, поданной чиновнику министерства внутренних дел Литвинову в 1910 г. и обвиняющей ставропольского губернатора в покровительство злоупотреблениям нойона Гахаева: "Умерший нойон Гахаев десятки лет почти даром арендовал громадные пространства, наживая на наших землях сотни тысяч рублей; с его смертью мы думали вздохнуть свободнее, но теперь его жена, несмотря на то, что ей одной после мужа осталось 3 тыс. десятин, все-таки нас обирает и не хочет платить нам долгов своего мужа. А начальство заставляет прощать ей эти долги и за-


15 МВД, N 65, 1914 г., л. 27. Калмыцкий общественный капитал образовался из сумм, выручаемых правительством от сдачи оброчных участков; накануне войны он равнялся почти 10 млн. руб., кроме того министерство финансов ежегодно забирало из кассы управления калмыцких народов 100 тыс. руб. из сумм, получаемых от сдачи в аренду оброчных земель.

16 МВД, N 65, 1914 г., л. 252.

стр. 59

ключать с ней мировые сделки, не выгодные для нас. Хоронили ее мужа, и на свой счет ее дочь везли из Петербурга, и хоронили тоже на сбой счет, да из рук в руки деньгами она у нас сколько вытянула, так и конца нет. Все начальство на ее стороне, так как она дает им взятки и задает им такие кутежи, что они еле до экипажей добираются после дорогих ликеров и шампанских"17 . Этот документ является яркой иллюстрацией того, как правительственные агенты своей поддержкой нойоно-зайсангского класса консервировали в степи феодальные пережитки.

Русское чиновничество в своем произволе над калмыцкими массами но встречало никаких преград. Даже правительственные ревизии указывали на разврат, взяточничество и казнокрадство калмыцкой администрации как на главное народное бедствие. Администрация разворовывала правительственные ссуды, составляя на них подложные списки получателей и привлекая затем к уплате ни в чем не повинных калмыков. Нередко одна и та же продовольственная ссуда взыскивалась с населения по нескольку раз. Особенно процветали взяточничество и казнокрадство на почве сдачи в аренду калмыцких оброчных земель. Многие сдаваемые в аренду земли не вписывались в книгу, цены на сдаваемые участки показывались ниже действительных, количество выпасаемого скота преуменьшалось. Чиновники калмыцкого управления представляли собой организованную шайку грабителей, державших в страхе калмыцкое население. Последнее, по словам докладной записки Тюменя, "не могло и не умело реагировать на самке ужасные явления произвола и несправедливости, ибо все, что происходило, в глазах населения считалось должным, законным... В результате такого положения пышно развивалось в калмыцкой степи главным образом взяточничество в сопутствии с бесчеловечной грубостью, граничащей с деспотизмом. И то и другое сделалось явлением нормальным, почти в обязанность калмыков вошло давать взятки, подарки по самым ничтожным предлогам... Насколько система взяточничества сделалась коренным явлением, видно из того, что имена наиболее виртуозных в этой части чинов сделались нарицательными. Так, например, в Малодербетовском улусе разновременно появились глагольные формы: съевстратить, съегорить, скирковать и т. д."18 . Калмыцкая степь для русского чиновничества являлась богатейшим полем жатвы, куда оно шло не ради получения славы, а ради приобретения капиталов. Проработавши год-два, русский чиновник наживал состояние и уезжал из степи, уступая место другим, с методической последовательностью продолжавшим дело своих предшественников.

Система жестокого колониального угнетения калмыцких народных масс требовала создания громадного управленческого аппарата. В нем работали не только русские чиновники, но ,и калмыцкая интеллигенция. Наличие калмыцкого элемента в администрации чрезвычайно облегчило задачу управления или, вернее, угнетения калмыцкого народа.

По сообщению министра внутренних дел в 1904 г. в Малодербетовском улусе на 100 калмыцких кибиток приходилось 37 начальствующих лиц, в Харахусовоком улусе - 40 чел., в Александровском улусе - 57 чел., а во всей калмыцкой степи в среднем приходилось 42 начальствующих лица на 100 кибиток. В число начальников данный список включал аймачных старшин, хотонных старост, заседателей в улусных зарго, демчеев, улусных и аймачных объездчиков, подрядчиков по борьбе с саранчей и ламаитское духовенство. Управление же калмыцким народом и улусная администрация в этот расчет не вошли. Министр должен был призвать такое обилие должностных лиц "доходящим до размеров общественного бедствия", так как яти лица "пользуются от населения в той или иной форме вознаграждением"19 .


17 МВД, N 209, 1910 г., л. 1 - 2.

18 МВД, N 365, 1914 г., л. 72.

19 Департамент духовных дел, N 6-а, ч. 1, л. 259.

стр. 60

Однако как ли велико было жалованье, выплачивавшееся атому слою паразитов на так называемых "темных сборов" с населения, все же оно составляло лишь незначительную долю тех доходов, которые собирались им с калмыцких масс в виде всякого рода взяток.

Поддерживая и поощряя русскую буржуазию и калмыцкие привилегированные слои, русское правительство в то же время отдавало на разграбление чиновникам и буржуазии калмыцкие трудящиеся массы. Придавленные тройным - феодальным, капиталистическим и колониальным - гнетом, эти массы быстро разорялись.

V

Проникновение капитализма в калмыцкую степь вызвала усиленную днференциацию, калмыцкого крестьянства. Из огромной массы разорявшихся крестьян выделялась небольшая кучка богачей-кулаков. Исследователь калмыцкой степи Житецкий еще в 80-х годах прошлого столетия писал: "Богатство экономическое в степи есть теперь такая уже сила, перед которой бледнеют и исчезают преимущества по рождению. Стопной богач из крепостного сословия в данное время среди калмыков не только стоит независимо от сословных предрассудков" но на него калмыцкая масса перенесла формы прерогативного зайсангского сословия"20 . Капитализм, как показывает это замечание, начал свою историческую работу в калмыцкой деревне еще задолго до реформы 1892 г.

Развивавшийся в степи капитализм заставил и многих представителей нойоно-зайсангского класса перестраивать свои хозяйства в соответствии с требованиями рынка. Это особенно сказывалось на улучшении породы конских табунов, составлявших главное богатство калмыцких владельцев. Посланный в Малодербетовский улус в 1900 г. ветеринарный врач сообщал, что табуны зайсангов Дундукова, Калмыкова и др. "ясно отражают следы давнего и систематического улучшения, вследствие которого лошади уже усвоили известную долю благородства"21 . Результатом стараний коневодов было то, что за 3 - 4-летнюю лошадь они выручали при продаже по 100 - 130 руб., в то время как крестьянская лошадь того же возраста продавалась всего за 30 - 50 руб. Крестьянин-калмык не был в состоянии улучшить породу своих лошадей: в своем хозяйстве он едва сводил концы с концами, и уход за скотом оставался таким же первобытным как и сто лет назад. Об этом тот же обследователь-ветеринар писал: "Что лее касается коневодства рядовых калмыков, то... оно ведется первобытным образом - подбора маток не производится жеребцов хорошей пароды не имеется"22 .

Коневодство в калмыцкой степи находилось в руках небольшой группы калмыцких богачей. В 1904 г. на 30500 калмыцких кибиток приходилось всего 70959 лошадей, из них 75% принадлежало хозяевам 1,5% общего числа кибиток (466). Впрочем и среди этих крупных скотоводов богатство распределялось очень неравномерно: около одной трети (32%) лошадей принадлежало всего 20 самым богатым калмыкам, составлявшим 4,3% владельцев этой группы. Некоторые из них владела стадами в несколько тысяч голов. Так например, в 1907 г. Цебек Джал Онкоров имел 3815 лошадей, Цаган Убушев Леджинеев - 2321 лошадь и т. д. Впрочем эти цифры, взятые из официального губернаторского отчета, значительно преуменьшены, о чем можно судить по одному примеру: в 1900 г. Цебек Джал Онкоров дал сведения на 3 тыс. лошадей, астраханским же губернатором было установлено, что Онкоров имел более 6 тыс. лошадей.

Некоторые из калмыцких богачей были выходцами из "простолюдинов", но эти "выскочки" были редким явлением. "Главный контингент богачей, - указывал в свое время Житецкий, - формируется из числа духовенства и высшего ной-


20 Житецкий, Очерки быта астраханских калмыков.

21 МВД, N 399, 1901 г., л. 61.

22 Там же.

стр. 61

оно-зайсангского сословия"23 . Так было в конце прошлого столетия, так оставалось и перед революцией. Калмыцкие нойоны-зайсанги и духовенство, веками выколачивавшие из своих крепостных громадную долю прибавочного труда, сумели скопить тысячные табуны лошадей, овец и рогатого скота еще задолго до проникновения капитализма в калмыцкую степь. Развитие же капитализма еще более ускорило процесс накопления богатства в руках этого класса и увеличило его экономическую мощь в степи.

Богатство и знатность открывали перед калмыцкими скотоводами возможность безграничных злоупотреблений и насилий над простым народом. Для выпаса своих табунов и сенокошения они силой захватывали земли родовых обществ, иногда оставляя крестьянский скот без клочка сена. Экспедиция Яковлева, посетившая калмыцкую степь в 1910 г., сообщала об этих захватах следующее: "При дележе сенокосных угодий господствует исключительно захватное право, правд сильного и влиятельного человека. Поэтому-то все лучшие сенокосы и пастбища находятся в руках скотоводов"24 . О том же говорят жалобы калмыков Зюнгарского аймака на зайганга Церен Бадмаева, насильственно завладевшего в 1912 г. сенокосными угодьями этого аймака. "В прошлом году, - сообщается в жалобе, - 15 мая, когда мы были на молебствии в хуруле, зайсанг Церен Бадмаев выпустил лично 18 сенокосилок и стал косить; когда ему воспрещал косить объездчик, калмык нашего аймака, Месте Уту Насунов с другими калмыками, проживающими на этом урочище, то он побил их и выкосил сена около 300 возов. Калмыкам нашего же аймака досталось сена совсем мало.., а беднякам-косцам ничего почти но досталось"25 . Лишившись таким образом своих сенокосов, крестьяне-калмыки бывали вынуждены для корма скота покупать сено у русских кулаков на кабальных условиях. Это вело к массовой распродаже крестьянского скота.

Калмыцкие богачи наряду с насильственным захватом прибегали иногда к "аренде" земель у родовых обществ. Но эта аренда носила явно кабальный характер. Так например, калмыки Большедербетовского улуса в 1905 г, сдали 40 тыс. дес. нойону Гахаев у по 50 коп. за десятину. Эту же землю Гахаев переуступил русским кулакам по 5 руб. за десятину, нажив на этой жульнической операции 180 тыс. руб. чистой прибыли. Чаще же всего калмыцкие скотоводы получали землю от общества за чашку араки или за так называемый могорыч. Система подмогорычивания в степи была общераспространенным явлением. "Если в русских селах, - писал попечитель калмыков, - часто за ведро водки можно получить любой приговор общества, то в среде менее культурного населения подмогорычивание повторяется сплошь и рядом"26 .

Столь же невыносимый гнет испытывали калмыцкие массы со стороны своего духовенства. Ламаитское духовенство было самым многочисленным слоем привилегированного класса в Калмыкии. По очень приблизительным подсчетам попечителей калмыцкого народа, в 1892 г. одно духовное лицо в астраханской степи приходилось на 72 чел., в 1912 г. - на 70 чел., в 1913 г. - на 123 чел., в 1914 - на 66 чел. Люди, хорошо "знакомые с условиями калмыцкой жизни, утверждают, что в действительности численность калмыцкого духовенства почти в два раза превышала цифры официальных отчетов. В большедербетовском улусе Ставропольской губернии, где вез калмыцкое население было оседлым и где поэтому лучше был поставлен правительственный учет, количество духовенства оказывалось гораздо большим, чем в Астраханской губ. Здесь одно духовное лицо приходилось в 1903 г. на 56 чел., в 1909 г. - на 47 и в 1913 г. - на 37. Огромный штат калмыцкого духовенства неоднократно обращал на себя внимание


23 Житецкий, Очерки быта астраханских калмыков.

24 Материалы, статистико-экономические обследования калмыков.

25 МВД, N 322, 1914 г., л. 13.

26 МВД, N 165, 1906 г., л. 7.

стр. 62

русского правительства, которое всячески стремилось ограничить этот штат съедавший немалую часть казенных доходов. Однако все ограничительные меры ни к чему не приводили. Сверхштатное духовенство, хотя и в нелегальных условиях, все же продолжало существовать, получая свою мзду.

Жизнь и имущество калмыцкого крестьянства почти целиком находились в руках духовенства. Калмык не мог сделать ни одного важного дела в своем хозяйстве без совета гелюнга (священника), и за каждый совет он должен был платить. "Отношение духовенства к калмыкам безусловно плохое, - говорит в своем отчете попечитель Яндыко-мочажного улуса. - Гелюнги смотрят на калмыков как на дойных коров и обирают их без зазрения совести, пользуясь всяким случаем"27 . Особенно благоприятным в этом смысле моментом является смерть. "Калмык, - говорится в том же отчете, - обязан дать в хурул о покойном более или менее значительную жертву. В выборе предметов помогают гелюнги и советуют отдать те вещи, которые, по их мнению, могут принести несчастье семье покойного... Жертва нередко достигает половины всего оставшегося. Бывали случаи, что калмык отдавал последнюю кибитку, а сам раздавал детей по родственникам и уходил в работники"28 . Во время эпидемий духовенство собирало целые табуны лошадей, стада коров и овец, горы хозяйственной рухляди которую они также стремились сбыть, распространяя этим самым заразу и на другие районы.

Калмыцкие хурулы (монастыри) сосредоточивали в своих руках огромные богатства в виде скота и капиталов. Эти богатства были околочены путем сбора пожертвований, отдачи денег в рост под высокие проценты, а главным образом путем эксплоатации крепостных крестьян (шебенеры). Последние были освобождены от крепостной зависимости в 1892 г., однако элементы крепостной эксплоатации оставались вплоть до 1917 г. В хурулах происходила беззастенчивая эксплоатация многочисленных манджинов ("учеников веры"), которые батрачили под видом изучения буддийской мудрости. Хурулы всячески скрывали величину своих капиталов, и потому весьма трудно судить об их действительных размерах. Только случайные факты проливают некоторый свет на богатства отдельных хурулов. Так, например, следствие по делу об убийстве в 1889 г. настоятеля малого цягалаевского хурула установило на основании показаний присяжных свидетелей, что "капитал, похищенный у убитого Джерджиева (бакша), простирался... до 150 тыс. руб."29 .

"Щедроты" голодающего калмыцкого народа дразнили аппетиты не только туземного духовенства, но и приезжих издалека гастролеров - бурятских к тибетских лам, бойко торговавших молитвами и всяким "священным товаром". Чиновник министерства внутренних дел Кошкин, описывая торжественное молебствие с участием представителя " далай-ламы Асван Дорджиева, рассказывал: "Обычно перед хурулом, где Дорджиев совершал богослужение, ставилось большое корыто, и оно быстро наполнялось кредитками, золотом и серебром. В один из приездов была получено таким образом более 60 тыс. руб.". Правительству пришлось наконец вмешаться и запретить въезд в Калмыкию бурятским ламам и гелюнтам, а также заняться розыском и конфискацией "священной контрабанды". В 1913 г. попечитель Александровского улуса телеграммой извещал управление калмыцким народом, что им задержаны два "забайкальских инородца", имевших при себе "шесть ящиков калмыцких бурханов (изображений божества - (Г. М .) весом в 26 пуд., которые они хотят менять на жеребцов"30 .

Русское правительство, зная, какую силу имеет калмыцкое духовенство над


27 МВД. Инородческий отдел, N 236, 1914 г.

28 Там же.

29 МВД, N 47, 1903 г., из отчета главного попечителя.

30 МВД, N 394, 1903 г. По существовавшей таксе один большой бурхан или два малых шли за одного жеребца.

стр. 63

народом, всячески старалось сделать его послушным орудием своей колонизаторской политики. От калмыцкого духовенства требовалось в первую очередь знание русского языка. Наоборот, знакомство лам с калмыцкой грамотой рассматривалось попечителями как нечто излишнее или даже вредное, как источник непокорства духовных лиц правительственным мероприятиям и сопротивления с их стороны христианизации калмыков. Русское правительство на протяжения всего XIX в. занималось тщательным подбором высших духовных лиц Калмыкии. В результате этого подбора, а главным образом систематических подкупов, калмыцкое духовенство превратилось в лучшего проводника колонизаторской политики царизма. Центральное правительство, местные власти и даже высшие представители православной церкви делали все от них зависящее для сближения с высшим калмыцким духовенством и подчинения его своему влиянию. Эти взаимоотношения хорошо описаны в журнале "Старая и новая Россия" за 1880 г. "При проезде Какши толпа говорит: "Едет калмыцкий архиерей", в гостинице про него пишут: "Калмыцкий архиерей". Его приглашают на обеды, сам архиепископ Платон не один раз устраивал для него обеды. Наказной атаман и др. также угощали его обедами"31 . Ламы получали большое жалованье, медали "за усердие" и другие знаки отличия.

VI

Изложенные нами выше факты дают достаточно полное представление о том жесточайшем угнетении - колониальном и феодально-капиталистическом, которое приходилось выносить калмыцким трудящимся массам в начале XX в. Русские и калмыцкие богачи, захватывая в степи лучшие выпасные и сенокосные земли, подрывали этим самые основы крестьянского хозяйства. Калмыцкие массы, лишенные всех источников существования, попадали в безвыходную экономическую кабалу, и наконец последние соки из темного и забитого калмыцкого крестьянства высасывали алчные гелюнги. Бедняку-калмыку жаловаться было некому: русский чиновник был для него не менее страшным грабителем, нежели свои нойоны, зайсанги и духовенство.

Накануне империалистической войны в некоторых степных улусах число бесскотных дворов доходило до 75%. Страшная нищета калмыцкой бедноты не могла итти ни в какое сравнение даже с жалким положением русской деревенской бедноты. В большинстве эти люди буквально голодали. Только немногим счастливцам удалось пристроиться где-либо пастухами или найти работу на рыбных промыслах. Другие превращались в бродячих нищих, выпрашивающих кусок хлеба у русских крестьян. Поголовная нищета калмыцкого крестьянства способствовала развитию в степи самых отсталых форм эксплоатации. Голодающий калмык брал продовольственную ссуду у богача, а потом годами ее отрабатывал. Поэтому здесь редко практиковался наем калмыков за деньги. "Почти, все калмыки живут впроголодь, томимые вечной жаждой раздобыть где-либо... кусок хлеба и "махану" (мяса), для чего постоянно ходят по русским селам и хуторам, выпрашивая и покупая под покосы и посев муку и собирая объедки"32 .

Нужда и лишения калмыцкой бедноты достигали крайнего предела в зимнее время. Правительственный чиновник Тройницкий в 1896 г, описал зимние жилища калмыцкой бедноты, так называемые джолонки: "Это один верх кибитки, покрытый большею частью не кошмою, а остатками, обрывками дырявой, гнилой кошмы и разними тряпками. Изобилие в них дыр заткнуто чем попало: и травою, и тряпками, и глиною и т. д. Внутри джолонки, в которой нельзя и выпрямиться, у подтапливаемого кизяком или травою очгага да 3 до 5, а в одной я видел 8 чел. детей сидят и греются, покрытые обрывками тулупа, рваным войлоком или совсем нагие, а часто тут же лежит на грязном войлоке, на холодной земле.


31 Департамент духовных дел, N 6-а, 1886 г.

32 Дуброва, Быт ставропольских калмыков, стр. 57.

стр. 64

прикрытый тулупам больной отец или мать"33 . Болезни простудного характера (воспаление легких, ревматизм) были в степи массовым являем. При хроническом недоедании они создавали самые благоприятные условия для широкого распространения туберкулеза.

Санитарно-бытовое состояние калмыцких поселений было ужасно. "Тяжелобольные дети испражняются в мазанках, и всякого рода экскременты - моча, кал, кровь и рвотные испражнения - зарываются вблизи постели. В турлушках (мазанках) зимой держится по нескольку голов телят, ягнят, козлят, кур и других животных, отчего бывают полы день и ночь грязны и мокры"34 . Эти тесные, низкие, переполненные людьми и скотом мазанки были рассадниками страшных эпидемий, постоянно свирепствовавших в калмыцкой степи. Ни один район бывшей царской России не знал столь частых холерных и чумных эпидемий, какие опустошали калмыцкую степь. О положении здесь медицинского дела можно судить хотя бы по тому, что в 1892 г. один врач в степи приходился на 33 тыс. чел., а в 1909 г. - на 27 тыс., причем территория врачебного участка равнялась 13 - 15 тыс. кв. км. Неудивительно, что, по данным доктора Мечникова, посетившего степь в начале XX в., 9/10 ккалмыков-мужчин поражены туберкулезом, больных же сифилисом в некоторых улусах было до 50% населения. Эта тяжелая социальная болезнь заметно прогрессировала. В конце XVIII в. князь Щербатов указал, что сифилис в Калмыкии встречается только среди нойонов и зайсангов. За 100 лет эта "аристократическая" болезнь успела настолько демократизироваться, что охватила собой половину калмыцкого населения. Калмыцкие феодалы отплатили своему народу за долгий и каторжный труд сифилисом.

В конце XIX и начале XX в. в русской литературе был поднят вопрос о расовом вымирании калмыков. Эта реакционная, великодержавная теория была сфабрикована буржуазными исследователями с целью оправдать колониальный произвол и экспроприацию калмыцких земель. Калмыки изображались как вымирающий народ, неспособный использовать производительные силы своей земли, а потому обязанный уступить ее русским колонизаторам. Этим же объяснялось обнищание калмыцких масс и маскировалась подлинная роль правительства в этом процессе. В степи действительно наблюдалась высокая смертность калмыков, но эта смертность имела не расовые, а социальные причины: безграничную нищету и чудовищно антисанитарные условия жизни. Рождаемость у калмыков была выше, чем у многих западноевропейских народов, но зато и смертность, особенно в детском возрасте была выше, чем среди самых отсталых народностей быв. Российской империи. И все же, несмотря на высокую смертность, калмыцкое население хотя и медленно, но росло. Если в 1904 г. калмыков в Астраханской губернии числилось 136811 чел., то в 1914 г. их было уже 143811 чел. Прирост за 10 лет выразился в 5,4%, т. е. в 1/2% в год при среднегодовом приросте населения в довоенной России равном 2 1/2 - 3%.

Теория вымирания была справедливой только по отношению к нойонам и зайсангам. Еще в 80-х годах прошлого столетия Житецкий поражался "малочисленности детей, феодальных родах. "Невольно, - писал он, - приходишь к мысли, о вымирании"35 . Говоря о причинах этого явления, автор не скрывает, что вымирание феодалов явилось "следствием вековой жизни, полной бездеятельности, полового и алкогольного излишества"36 .

Оседание калмыков, особенно усилившееся со второй половины XIX в., явилось следствием их обнищания. "Большинство калмыков, - писал чиновник Балашев, - лишено возможности кочевать благодаря оскудению, разорению, обни-


33 МВД, N 191, 1896 г.

34 "Астраханский листок", N 72 за 1908 г.

35 Житецкий, Астраханские калмыки, стр. 84.

36 Там же.

стр. 65

щанию, за ликвидацией скотоводства, за неимением переводных средств"37 . "У доброй половины "оседлых", - указывает он, - и кибиток нет. Старые превратились в лохмотья, а новых при наличии одной-двух коров не соорудишь"38 .

Анализируя причины оседания ставропольских калмыков, Дуброва еще в конце XIX в. указывал, что главной из них был массовый захват русским кулачеством калмыцких земель: калмыки "очутились без земли и тем лишились возможности "кочевать", почему поневоле и должны были обратиться в полуоседлое население39 . Но, превратившись в это "полуоседлое население", большинство из них так и не могло заняться земледелием. Правительство радовалось оседанию калмыков но не заботилось о том, чтобы обеспечить их необходимой землей. Лучшие земли были захвалены русскими и калмыцкими богачами, а беднота, оседая на "песочках" и солончаках, естественно не могла заняться земледелием, К тому же она не имела для этого и необходимого обзаведения - скота и сельскохозяйственного инвентаря. Преследуемое постоянным большинство Калмыков Больнедербетовского улуса (эти калмыки были все обоседлены) отдавало свою землю за продовольственные ссуды русским кулакам и калмыцким богачам. Русские же чиновники объясняли этот факт "природной калмыцкой ленью", и в их глазах это было лишним доказательством того, что калмыки не умеют пользоваться своей землей.

Таким образом оседание калмыков, явившееся следствием их обнищания, не сопровождалось ростом производительных сил.

Изучение колониальной политики русского правительства в Калмыкии и развития здесь капиталистических отношений в конце XIX и начале XX в. приводит нас к следующим общим выводам:

1. Проникающий в Калмыкию капитализм не создавал в ней крупной капиталистической промышленности, а превращал ее в сырьевой рынок метрополия. Это помогало русскому самодержавию удерживать калмыцкие трудящиеся массы в тяжелых тисках колониального рабства.

2. Развитие капитализма но сопровождалось решительной ломкой докапиталистических отношений в калмыцкой степи. Капитализм не столько разрушал, сколько подчинял своим интересам ранее сложившуюся систему до капиталистических отношений в Калмыкии.

3. Русский капитализм шел в степь почти исключительно в качестве сельскохозяйственного предпринимателя. Его проникновению в Калмыкию способствовала правительственная политика экспроприации калмыцких земель под оброчные статьи и сдачи их кулакам по баснословно дешевым ценам.

4. Царское правительство в своей колониальной политике все время опиралось на калмыцких феодалов, буржуазию и калмыцкую интеллигенцию, которые за свою русификаторскую деятельность получали возможность бесконтрольно грабить калмыцкие трудящиеся массы.

5. Наряду с идущим в степь российским капитализмом развивался также и национальный капитализм. Однако последний в хозяйственной жизни Калмыкии играл меньшую роль, нежели капитализм российский.

Калмыцкая буржуазия, выраставшая в большинстве своем из строго владельческого класса, но была революционной силой. Она не могла и не хотела бороться не только против феодальных пережитков, тысячью нитей опутавших социально-хозяйственную жизнь калмыцкого народа, но даже против господства российского капитализма в Калмыкии. Что же касается тех противоречий, которые существовали в степи между русскими и калмыцкими скотоводами вокруг земель-


37 "Труды II губернского съезда сельских хозяев в Астраханской губ., бывшего в 1911 г." ч. 1.

38 Там же.

39 Дуброва, Быт калмыков Ставропольской губ., стр. 207.

стр. 66

ных угодий то они никогда не выливались в политический конфликт. Русское же правительство со своей стороны стремилось всячески сглаживать эти противоречия. Калмыцкая буржуазия никогда не мечтала о политической самостоятельности Калмыкии, во всех своих требованиях и прошениях она только настойчиво добивалась уравнения в правах с русской буржуазией.

6. Развитие капитализма в Калмыкии усиливало диференциацию крестьянских масс. Экспроприация калмыцких земель и обусловленный этим массовый падеж скота превращали громадную часть населения в бесскотных "байгушей" (бедняков), не находивших себе пропитания в степи. Только незначительная кучка богачей-скотоводов, кулаков, из так называемых "простолюдинов" резко возвышалась над этим морем всеобщей разорения. Они сливались со старым владельческим классом и вместе с ним являлись самыми жестокими эксплоататорами в степи.

7. Наличие сильных феодальных пережитков в Калмыкии и растущее обнищание калмыцких масс являлись важнейшим условием процветания докапиталистических форм эксплоатации калмыцкой бедноты.

8. Разорение калмыцкого крестьянства заставляло бедноту уходить на астраханские рыбные промыслы, где формировались первые кадры наемных рабочих. Калмыцкий рабочий на рыбных промыслах находился в гораздо худших условиях, нежели пролетариат русский. На нем лежал гнет не только капиталистический, но и колониальный. Кроме того он еще в сильной мере подвергался докапиталистической, кабальной эксплоатации.

9. Калмыцкое крестьянство, придавленное феодально-капиталистическим и колониальным гнетом, находилось на чрезвычайно низком политическом и культурном уровне, оно было не в силах поднять знамя политической борьбы за свое освобождение, а калмыцкие "рабочие, территориально оторванные от крестьянства, не могли оказать решающего влияния на эти массы, организовать их, воспитать и руководить их борьбой. Только при поддержке русского пролетариата, руководимого большевистской партией, калмыцким трудящимся массам удалось успешно завершить не только буржуазно-демократическую, но и социалистическую революцию.

 


© libmonster.ru

Permanent link to this publication:

https://libmonster.ru/m/articles/view/КОЛОНИАЛЬНАЯ-ПОЛИТИКА-ЦАРИЗМА-В-КАЛМЫКИИ-ВО-ВТОРОЙ-ПОЛОВИНЕ-XIX-И-НАЧАЛЕ-XX-в

Similar publications: LRussia LWorld Y G


Publisher:

Vladislav KorolevContacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://libmonster.ru/Korolev

Find other author's materials at: Libmonster (all the World)GoogleYandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

Г. МИНКИН, КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА В КАЛМЫКИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX И НАЧАЛЕ XX в. // Moscow: Libmonster Russia (LIBMONSTER.RU). Updated: 15.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/КОЛОНИАЛЬНАЯ-ПОЛИТИКА-ЦАРИЗМА-В-КАЛМЫКИИ-ВО-ВТОРОЙ-ПОЛОВИНЕ-XIX-И-НАЧАЛЕ-XX-в (date of access: 03.10.2024).

Found source (search robot):


Publication author(s) - Г. МИНКИН:

Г. МИНКИН → other publications, search: Libmonster RussiaLibmonster WorldGoogleYandex

Comments:



Reviews of professional authors
Order by: 
Per page: 
 
  • There are no comments yet
Related topics
Publisher
Vladislav Korolev
Moscow, Russia
1536 views rating
15.08.2015 (3337 days ago)
0 subscribers
Rating
0 votes
Related Articles
Стихи, камень
Catalog: Разное 
Эту маленькую заметку я посвящаю, Экс-Заместителю Министра обороны Российской Федерации, генералу-армии Исакову Владимиру Ильичу, человеку которому несмотря на свою загруженность и неимоверную занятость, преподал мне хорошую школу жизни. Этот человек мой учитель, с неимоверными умственными, организаторскими способностями. Я горд, что он был моим непосредственным командиром и начальником, и что я проходил службу под его руководством. Юрий БОЕВ. Рассказ о работе ветеринарно-санитарной службы Вооруженных сил России,
Воистину широка и многогранна география и занимаемые должности по службе, всемирно уважаемого аксакала Павла Павловича Костогрызова, среди всех военных ветеринарных врачей СССР, Российской Федерации, Республики Казахстан и стран постсоветского пространства. Для многих поколений ветеранов, офицеров, курсантов военных учебных заведений Вооруженных Сил, студенческой молодежи, этот человек является ярким примером служения Отчизне, высокого профессионализма, преданности избранному делу.
ВИНОГРАДОВСКИЕ ЧТЕНИЯ В МГУ
Catalog: История 
10 days ago · From Вадим Казаков
ЧТО ТАКОЕ КРАСНОРЕЧИЕ?
10 days ago · From Вадим Казаков
ФОЛЬКЛОРНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ В "СЕНТИМЕНТАЛЬНОМ ПУТЕШЕСТВИИ" Н. С. ЕВДОКИМОВА
Catalog: Разное 
10 days ago · From Вадим Казаков
"КАК НИ ЗОВИ, А ПОКЛОНЫ ТВОРИ...". О НАРОДНЫХ НАЗВАНИЯХ РУССКИХ ЦЕРКВЕЙ И МОНАСТЫРЕЙ
10 days ago · From Вадим Казаков
СЛОВО О МОЛЧАНИИ
10 days ago · From Вадим Казаков
СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК "РУССКИЙ ФОЛЬКЛОР"
Catalog: История 
11 days ago · From Вадим Казаков
КЛЮЧЕВЫЕ ИМЕНА В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ. Димитрий (Дмитрий)
Catalog: История 
11 days ago · From Вадим Казаков

New publications:

Popular with readers:

News from other countries:

LIBMONSTER.RU - Digital Library of Russia

Create your author's collection of articles, books, author's works, biographies, photographic documents, files. Save forever your author's legacy in digital form. Click here to register as an author.
Library Partners
КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА В КАЛМЫКИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX И НАЧАЛЕ XX в.
 

Editorial Contacts
Chat for Authors: RU LIVE: We are in social networks:

About · News · For Advertisers

Libmonster Russia ® All rights reserved.
2014-2024, LIBMONSTER.RU is a part of Libmonster, international library network (open map)
Keeping the heritage of Russia


LIBMONSTER NETWORK ONE WORLD - ONE LIBRARY

US-Great Britain Sweden Serbia
Russia Belarus Ukraine Kazakhstan Moldova Tajikistan Estonia Russia-2 Belarus-2

Create and store your author's collection at Libmonster: articles, books, studies. Libmonster will spread your heritage all over the world (through a network of affiliates, partner libraries, search engines, social networks). You will be able to share a link to your profile with colleagues, students, readers and other interested parties, in order to acquaint them with your copyright heritage. Once you register, you have more than 100 tools at your disposal to build your own author collection. It's free: it was, it is, and it always will be.

Download app for Android