Соцэкиз. М. 1939. 642 стр. + 21 карта. 11 р. 50 к.

"История народного хозяйства СССР" проф. Лященко не является первым опытом автора в этой области, а представляет переработку его же "Истории русского народного хозяйства", изданной в 1927 и 1930 годах.

Сравнивая эти две работы, нельзя не отметить значительного улучшения более поздней: исчезла архаическая периодизация, появился большой фактический материал, которого раньше не было, нашли себе место разделы о хозяйственном строе иных, кроме славян, народов, входящих в состав Союза ССР. В своем новом виде "История народного хозяйства СССР" может содействовать (при устранении важнейших погрешностей) улучшению преподавания этой дисциплины, особенно в провинциальных вузах. Появление этой работы должно также приветствоваться в кругах, связанных с изучением данного предмета, поскольку они до сих пор были лишены руководящего пособия.

С появлением нового материала появились, однако, и новые дефекты.

Ввиду сложности содержания остановимся только на основной части книги, описывающей исторические судьбы русского народного хозяйства в узком смысле слова.

Первая глава носит название "Доисторический период общественного развития народностей восточной равнины (до V-VI вв.)", а между тем здесь же находится раздел о расселении славянских племен на восточной равнине, трактующий о событиях, происходивших в VI-IX веках. Правильнее было бы этот раздел перенести в следующую главу.

Останавливая внимание читателя на вопросе о происхождении славян, автор пишет: "Особенно важное значение для истории древнейших предков славян имеют остатки более поздней палеометаллической, так называемой трипольской культуры... Остатки этой трипольской и сходных с ней культур, в особенности в Приднепровье и Приладожье, важны тем, что они позволяют предполагать следы существования в этих районах наиболее древних предков славян, обитавших здесь за много тысячелетий до нашей эры, занимавшихся земледелием и достигших высокого для того времени уровня культуры" (стр. 26).

Правда, не все археологи согласны с этим. "Трипольская культура, - говорит А. Спицын, - попала в число славянских древностей по недоразумению"¹ .

Но допустим, что проф. Лященко знает это дело лучше чем Спицын, и утвердимся в мнении о происхождении славян от какого-то таинственного племени, обитавшего за много тысяч лет в пределах нынешней Киевщины.

Но уже через страницу читателю сообщается, что небесполезно будет искать наших предков и среди скифов, вышедших из Азии и поселившихся с VIII в. до н. э. в степной полосе, прилегающей к Черному морю. "Исторические сведения древнего западного, более культурного, мира о народностях, населявших в то время юг Восточной Европы, становятся известны первым греческим писателям и историкам примерно с VIII в. до нашей эры. Среди этих многочисленных и разнообразных народностей были издавна, повидимому, вкраплены и этнические предки будущих славян.

Одной из первых народностей, известных истории... выходцев из Азии... являются скифы" (стр. 28). А еще далее мы узнаем, что, "сопоставляя все имеющиеся известия исторических памятников в свете их научной критики, можно полагать, что славяне являлись одними из автохтонов восточной равнины, преимущественно в западной ее части, у Карпат в Галиции, Волыни, Подолии, в Приднепровье. Здесь их за-

¹ Спицын А. "Археология в темах начальной русской истории". Сборник, посвященный С. Ф. Платонову, стр. 12. 1922.

стает сначала готское завоевание в III в., и здесь же они описаны историкам Иорданесом" стр. 30 - 31).

Как видно из изложенного, разобраться в этом запутанном рассуждения читателям будет нелегко.

Касаясь, далее, второго, очень спорного вопроса - о происхождении названия "Русь", - автор замечает: "Северные варяжские дружины, проникая в самую глубь славянской территории, не только грабили славян, но и заводили торговлю с ними, а затем оседали на славянских землях и ассимилировались со славянами. Возможно (как считают некоторые историки), что они сами дали туземцам-славянам имя "русь", одного из своих племен, но более вероятно, что имя самими было присвоено наименование одного из местных северных славянских племен, которое потом стало общим и для всех славян, когда северные славяне-русь встретились и объединялись с южными славянскими племенами от Приладожья до Приднепровья" (стр. 35).

Характеризуя так называемую норманскую теорию, автор допускает здесь несомненное искажение ее, ибо позднейшие норманисты вовсе не выводят происхождение слова "русь" от названия одного из варяжских племен (так как существование такого племени в Скандинавии не обнаружено), а объясняют его иначе.

Более вероятным автор считает происхождение этого слова от названия одного из северных славянских племен, но и это сообщение вызывает недоумение. Противники норманистов выводили происхождение "руси" от названия славян, живших на западе, по берегу Балтийского моря, шли на юге, в среднем Приднепровье. Существование же на севере восточноевропейской равнины славянского племени, носящего имя "русь", является новостью. Возможно, что это домысел самого проф. Лященко, но в таком случае здесь нужна оговорка или ссылка на источники.

Глава III трактует о "первобытно-общинном хозяйстве славян и его разложении (VI-IX вв.)". Проф. Лященко рисует этот процесс очень уверенными штрихами: "В наиболее ранние века славянского пребывания на восточной равнине, когда род еще сохранял свое значение как основная форма хозяйства и быта, заселение шло также родами ввиде "сел", "дворов", "дворищ", "городищ", "печищ" - различные названия и формы родовых поселений... Такие дворы, дворища и городища строились на небольшом расстоянии (4 - 8 верст) друг от друга, могли иметь между собой некоторые общественные и хозяйственные связи, но в целом представляли собою, самостоятельную хозяйственную единицу" (стр. 55).

В связи со спорностью самой терминологии, употребляемой автором для обозначения форм родовых поселений, стоит вопрос и о представлении автора о роде и родовой жизни. Автор сам вынужден сознаться, что для характеристики первобытно-общинного хозяйства VI-IX вв. ощущается недостаток в письменных памятниках и потому приходится пользоваться не столько ими, сколько "археологией, лингвистикой, сравнительными историческими данными и пр." (стр. 53).

Метод исторических аналогий, применяемый в должных пределах и с должной осторожностью, может, несомненно, быть признан вполне допустимым и плодотворным. Родовой быт, скажем, древних германцев, описанный Цезарем, или народов Сибири, Средней Азии и Кавказа, сохранившийся, по свидетельству многих авторов, еще в XVIII в., конечно, мог бы помочь читателю лучше уяснить себе конкретный облик родового быта у восточных славян.

К сожалению, автор вопреки своему собственному заявлению не воспользовался этим методом, и никаких аналогий в настоящей главе мы не находим.

Что касается данных археологии, то ссылки на них имеются: "Археологические памятники этого периода, относящегося (относящиеся? - К. П .) ко времени до VIII - IX вв., обнаруживаются у нас в так называемых "длинных курганах". Городища Дьякова типа (под Москвой, под Каширой, на Оке, Средней и Верхней Волге, Мете, Шексне, по Волхову и на Белоозере) представляют собою небольшие жилища-землянки, огороженные тыном, с очагом, с простой лепленой керамикой, с орудиями из кости, с тиглями для плавка меди, с остатками железной руды. Из земледельческих орудий здесь встречаются мотыги, серпы. Имеются остатки домашних животных. Имелось, очевидно, домашнее ткачество" (стр. 55 - 56).

Специалисты в области археологии едва ли, однако, согласятся с автором в том, что "городище" есть "жилище-землянка" и что эта картина, нарисованная автором, относится именно к данному периоду.

"Древние волго-окские городища, - пишет А. Арциховский, - называются дьяковскими. Древнейшим из них пока является каширское на Оке... оно датируется VII-V вв. до н. э... Дальше V века н. э. дьяковские городища не идут".

Позднейшие городища, возникшие в этом районе, "совсем не похожи на первобытные дьяковские городища, которые на той же территории встречаются еще чаще"¹ .

Четвертая глава посвящена "Общей характеристике феодального хозяйства и его особенностей у народов СССР".

Являясь инородным телом в плане исторического изложения, эта глава смело могла бы быть опущена. Ибо, с одной стороны, она построена на отвлеченных социологических рассуждениях, и с другой - нарушает последовательный порядок изложения, и в следующей главе, говорящей о "дофеодальной Киевской Руси IX-X веков", приходится возвращать читателя назад. Все же существенное, что в этой главе содержится для лучшего уяснения условий возникновения и особенностей феодализма у разных народов, может быть сказано на своем месте, в последующих главах, посвященных

¹ Арциховский А. "Введение в археологию", стр. 77 - 78. 1940.

характеристике их социально-экономического строя на данном этапе.

Пятая глава является значительно более содержательной. Характеристика социального положения сельского населения заключает в себе, однако, ряд неправильных положений. Так, по утверждению автора, "смерд, по Русской Правде, был, повидимому, самостоятельным сельским хозяином", который имел свою пашню и своего коня и за убийство которого платится как за свободного человека (стр. 92). Между тем "Правда Ярославичей", которая имеется здесь в виду, говорит вовсе не о свободных, а о зависимых смердах, которые жили не на своих, а на княжеских землях и за убийство которых платилось столько же, сколько и за холопа.

Относительно ролейного закупа говорится, далее, что он имеет свое хозяйство (свойский конь) и свои орудия производства, но через несколько строк сообщается, что соху и борону дает ему господин.

В действительности же "Пространная Правда" рисует здесь закупа не как самостоятельного хозяина, а как подчиненного человека, обрабатывающего хозяйскую землю хозяйским инвентарем.

Едва ли можно признать удачной мысль объединить в одной главе "Дофеодальную Киевскую Русь IX-X вв." и "Зарождение феодальных отношений в XI-XII вв.". Во-первых, "зарождение" феодальных отношений не может быть датировано определенным столетием вообще, во-вторых, "зарождение" само собой должно быть отнесено на период дофеодальной Руси; и если дофеодальная Русь датируется автором IX-X веками, то, следовательно, XI-XII вв. надо относить к феодальному времени, и незачем тогда говорить "о зарождении феодализма" именно в это время; если эти века еще не феодальные, - значит, они дофеодальные. У нас имеются все основания считать XI - XII вв. временем, когда феодальные отношения настолько созрели, что это можно отмечать без оговорок, так что построение автора не может быть признано правильным.

Недостатком этой главы является также и то, что в ней ничего не говорится о денежном обращении. Функционировали ли в древней Руси меховые или металлические деньги? Об этом велись в литературе долгие и горячие споры, и этот вопрос нуждается в освещении на страницах курса истории народного хозяйства. Правда, автор останавливается на этом вопросе в VIII главе, но те тридцать строк, которые ему отводятся, ни в коей мере не могут считаться достаточными.

Глава VII носит заглавие "Северо-восточная феодальная Русь XIII-XIV вв. и возникновение феодальной вотчины", а глава VII-"Феодальный город, его промышленность и торговля в Северо-Восточной Руси XIII-XIV вв.". Относительно первой из этих глав нужно заметить, что возникновение феодальной вотчины имело место не в XIII - XIV вв., а раньше, именно тогда, когда "зарождался" феодализм, потому что сущность феодализма и заключается в наличии крупного землевладения и эксплоатации землевладельцем зависимых от него крестьян. В "Правде Ярославичей" середины XI века феодальная вотчина уже налицо. С названием же второй главы не согласуется то обстоятельство, что в ней рассматривается, между прочим, хозяйственный строй Великого Новгорода, который никак нельзя отнести к Северовосточной Руси.

Утверждение феодального строя означала превращение свободного прежде населения в зависимое, усиление его эксплоатации и сопровождалось многообразными проявлениями классовой борьбы (восстания народных низав в Киеве, Новгороде, Пскове и т. п.). Этот момент не получил отражения в работе проф. Лященко.

В главах IX-XII рассматриваются феодально-крепостное хозяйство Московского государства XV-XVII вв. и ликвидация феодальной раздробленности.

Основным моментом, определившим направление социально-экономической эволюции страны, явилось прикрепление крестьян к земле путем отнятия у них права свободного перехода в юрьев день, гарантированного "Судебниками" 1497 и 1550 годов. Вопрос о том, когда и как установилось крепостное право в Московской Руси, служил предметом обсуждения на протяжении 200 лет - от Татищева до наших дней - и породил обширную литературу. Не сделав никакой попытки разобраться в ней, охарактеризовать главнейшие направления и подвергнуть их критике, проф. Лященко в этом вопросе стоит на точке зрения буржуазных историков Ключевского, Дьяконова, Милюкова и других, которая в настоящее время может считаться явно устаревшей. "В настоящее время, - пишет он, - можно считать доказанным и общепринятым мнение, что, собственно, никакого законодательного акта, устанавливавшего закрепощение крестьян и отмену правил Судебников о праве отхода в юрьев день, вовсе не было. Это право отхода в юрьев день отмерло само собой к концу XVI в." (стр. 170).

Между тем за последнее время в советской литературе все более укрепляется мнение, что право отхода в юрьев день не отмерло само собой, а было отнято у крестьянства указом Ивана Грозного о "заповедных летах" около 1581 года.

Такая постановка вопроса, какую дает проф. Лященко, затушевывает ведущую роль поместного дворянства в процессе закрепощения крестьян. Помещики использовали аппарат государственной власти, чтобы закрепить свое классовое господство и сломить сопротивление крестьянства усиливавшемуся с середины XVI в. гнету феодальных повинностей.

Переходя к XVIII в., автор посвящает ему две главы - XV ("Общие условия крепостного хозяйства XVIII в.") и XVI ("Крепостная, мануфактура XVIII в."). У читателя не может здесь не возникнуть вопроса: а где же сельское хозяйство? Разве Россия перестала уже быть в это время аграрной страной и разве историку нечего сказать о тех сдвигах, которые произошли в XVIII в. в помещичьем землевладении и хозяйстве, а

равно в хозяйстве обширной категории государственных крестьян? И разве, в частности, не представляет интереса вопрос о возникновении передельной русской общины, который возбуждал горячие споры между Чичериным и славянофилами и которым живо интересовался Маркс?

Крепостной мануфактурой промышленное развитие страны не исчерпывалось, ибо преобладающую роль в экономике продолжала играть все же мелкая промышленность, сельская и городская. Поэтому отсутствие очерка, посвященного характеристике состояния ремесла, не может быть оправдано. Цехам, правда, автор уделил одну страницу, но за отсутствием самостоятельного места она попала в главу о мануфактурах как привесок к этому сюжету.

Особенности русской цеховой системы оказались при этом нераскрытыми, и мнение о том, что цеховое устройство в Россия вообще осталась на бумаге (стр. 253, 257), нужно признать весьма спорным; утверждение же автора, что "помещичьи дворянские мануфактуры почти отсутствовали в петровскую эпоху и стали развиваться лишь со второй половины XVIII в." (стр. 250), является просто ошибочным, ибо, например, поташные и винокуренные заводы существовали в большом количестве в дворянских вотчинах уже в XVII веке.

Равным образом нужно считать ошибочным и утверждение, что "впервые крепостная мануфактура возникает на основании указа 1721 г." (стр. 249), ибо на поташных и винокуренных заводах в XVII в. применялся в основном крепостной труд. Приписка государственных крестьян к частным металлическим заводам также практиковалась еще задолго до 1721 года.

Характеризуя подъем производительных сил, вызванный основанием петровских мануфактур, автор в доказательство привадит цифру 6 1/2 млн. пудов выплавки чугуна при Петре I, фантастичность которой неоднократно раскрывалась в советской литературе. Правда, при этом автором сделана оговорка, что эта цифра, "повидимому, значительно преувеличена", но не лучше ли было бы привести цифру, близкую к действительности? А ведь она была в четыре раза меньше.

Здесь автор сильно забегает вперед, приписывая восемнадцатому веку то, что полностью стало обнаруживаться лишь несколькими десятилетиями позже. По отзыву иностранного писателя Бека, уральские домны в конце XVIII в. "из всех строившихся до сих пор были самыми большими и самыми лучшими древесноугольными печами и далеко опередили все остальные, в том числе и английские, по производительности"¹ .

Главная отсталость русской промышленности заключалась не в технике, а в организации труда.

Переход к следующему веку открывается главой XVII - "Экономика крепостного земледельческого хозяйства XIX в.", а следующая за ней глава посвящена "Крепостной мануфактуре XIX в. и зарождению капиталистической фабрики". Такое заглавие может ввести в заблуждение читателя и заставить его предполагать, что крепостное земледельческое хозяйство и крепостная мануфактура существовали у нас весь XIX век. Из дальнейшего ознакомления с текстом выясняется, что с крестьянской реформы начинается новый период промышленного капитализма. Но если это так, то не следовало ли дать означенному отрезку времени более точное обозначение? Мне кажется, ему можно присвоить название "Период разложения крепостного хозяйства". Пусть оно не вполне совершенно, но все же это лучше, чем оставаться при прежней двусмысленности.

Существенным недостатком этой части книги является отсутствие в ней раздела, рисующего" роль городов, торговли и рынка. Когда автор говорил о Московской Руси XV-XVII вв., то там он счел нужным подробно остановиться на этом вопросе и ввести такие разделы. Тем более необходимо, мне кажется, сделать это для дореформенного периода, когда рост городов, торговли и рынка сыграл весьма существенную роль в разложении крепостного хозяйства; следовало бы также ввести раздел с характеристикой положения рабочего класса в конце феодально-крепостнического периода.

Более полно, обстоятельно и систематично в книге проф. Лященко освещены периоды промышленного капитализма и империализма. Дефекты изложения, неудачные формулировки и ошибочные утверждения встречаются и здесь, но они не имеют столь существенного характера. В этих главах автор привлекает обширный материал, а главное, автор получил теперь возможность использовать в широких размерах высказывания Маркса, Энгельса и в особенности Ленина и Сталина по всем основным вопросам экономического и политического развития России за данный отрезок времени. Это, несомненно, значительно помогло автору.

В некоторых случаях, однако, это использование выходит за пределы целесообразности. Так например в XXXI главе на шести страницах излагается общее учение Ленина об империализме, с которым студенты должны быть знакомы из курса политэкономии. Задача же историка заключается в том, чтобы изобразить процесс развития народного хозяйства страны в соответствии с этим учением.

В отдельных местах чувствуется перегруженность цифровым материалом. Встречаются разделы, где цифры занимают столько же или даже больше места чем текст, который они призваны доказывать или иллюстрировать, например стр. 434 и 439. Авто;: очевидно, упускает из виду разницу между специальной монографией и учебным пособием, цели которых различны. Попадаются также неправильные формулировки, например: "...вообще в промышленности в первое десятилетие после реформы, некрупные, децентрализованные капиталистические ману-

¹ Кашинцев Д. "История металлургии Урала", стр. 181. 1939.

фактуры и даже мелкое производство на дому в виде раздаточных контор и пр. сохраняли свое преобладание" (стр. 394 - 395). Мелкое производство трудно представить себе ввиде раздаточных контор, ибо последние являются принадлежностью скупщика, а не мелкого производителя.

Заголовок "Техника и повышение производительности" вызывает представление, что в этом разделе будет идти речь о повышении производительности труда, в действительности же там говорится о росте продукции.

Заслуживают внимания разделы о первоначальном накоплении, его особенностях и источниках в России как одна из первых (если не первая) попыток освещения этого вопроса. Эти разделы являются наиболее удачными и содержат свежий материал, до сих пор не приводимый. В изложении, однако, заметна известная небрежность. Говоря, например, о том, что в России процесс пролетаризации происходил "более поздно и с гораздо меньшими количественными результатами в связи с более длительным сохранением крепостных отношений, - автор продолжает: ...поэтому (?) уже в русском государстве XVII в. и особенно XVIII в. в крепостном хозяйстве стали образовываться довольно значительные группы населения, лишенные земли и средств производства" (стр. 337). Такой же небрежностью следует считать утверждение, что в основе всех источников первоначального накопления лежало внеэкономическое принуждение (стр. 343), хотя накопление за счет прибылей от торговли едва ли сюда подходит.

Встречается недостаточно критическое отношение к источникам. Можно ли, например, принять всерьез сообщение о "гомерических" прибылях винных откупщиков, доходящих якобы в середине XIX в. до 600 - 780 млн. рублей ежегодно (стр. 342), и это в то время, когда государственные доходы составляли только примерно 330 млн. рублей, а вся прибыль от внутренней торговли исчислялась в какие-нибудь 200 млн. рублей?!

В книге проф. Лященко на основании большого материала дано систематическое изложение истории народного хозяйства СССР начиная от древнейших времен. Книга в целом является, несомненно, нужным пособием и для студенчества и для широких читательских кругов.

Надо надеяться, что в следующих изданиях книги будут учтены замечания, сделанные общественностью, и устранены указанные недочеты.

Мы думаем, что в специальном курсе можно дать более глубокую картину исторического развития народного хозяйства, для чего к работе необходимо привлечь коллектив. Достаточно представить себе, что речь идет о том, чтобы подвергнуть изучению хозяйственный строй множества народов, находящихся в различных исторических условиях, в их развитии на протяжении более тысячелетнего периода, и задуматься над тем, какое колоссальное количество материалов необходимо обработать, чтобы стало ясно, что успешно справиться с такой задачей одному человеку невозможно: это под силу только коллективу.

Проф. К. Пажитнов

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - К. ПАЖИТНОВ:

Comments: