В отличие от сведущих в новых информационных технологиях, а также профессиональных критиков, как и почитателей, философских искусов постмодернизма, меня дискуссии о "человеко-размерных" последствиях очевидной связки между ними ("Круглый стол" на эту тему в "Вопросах философии" лишь один из примеров) порой приводят едва ли не в полное замешательство. В самом деле, если, как утверждается единодушно, первый член этой связки разрушает те социокультурные основания, на которых непосредственно он сам вырос, а второй то ли предвосхищает, то ли воспевает, то ли "доводит до ума" эти последствия, то чем здесь может помочь наше активное вмешательство в происходящее и наша готовность и желание активно противостоять одним тенденциям и поддерживать другие? Тем более я недоумеваю и грущу, когда слышу бодряческие, воистину соцреалистические призывы к участникам дискуссии "не падать духом", "обуздать паникеров", "верить в оптимистические перспективы" и "творить новые жизнеутверждающие смыслы и ценности".

О чем, спрашиваю я себя, идет речь? Разве не о том, что новые информационные технологии неумолимо ломают, разрушают, опустошают, короче, деконструируют все те ценности, установки и институции европейской культуры - рационализм, социальный и моральный оптимизм, идеалы истины, добра и красоты, наконец, саму демократию - чьей плотью от плоти и кровью от крови они являются? Мне даже ясно слышатся сетования на злую шутку, которую сыграли с человеком европейские идеалы и ценности, некогда воспламенившие его надеждой на предстоя-

стр. 233

щее избавление от тягот одиночества, произвола, бессилия и манипулирования, но обернувшиеся тотальной информационизацией всех способов и отправлений человеческой жизни, отнимающей у нее последние остатки суверенности и личностного достоинства. И если результаты и в самом деле таковы, то не вернее ли говорить не о деконструкции европейских идеалов и ценностей, а об их самодеконструкции, на которую, не исключено, они изначально были запрограммированы? Тем более, что мой "взгляд со стороны" осмеливается распознать первые шаги "самодеконструкции" европейской культурой своих основополагающих ценностей уже в дарвинизме, фрейдизме, возможно даже в релятивистской и квантовой физике, не говоря уже о марксизме, национал-социализме и других предшественниках новых информационных технологий...

Впрочем, с этими последними или без них ясно, что с европейской, точнее, всей западной культурой происходит что-то неладное, правильное наименование чему именнно самодеконструкция - ведь не извне, не из чужих и недружественных конфессий и епархий пришла беда для западного человечества, а изнутри, из настойчивого домогания его собственных социокультурных и смыслосоставляющих целей. Вот об этом последнем, т.е. об истоках чреватости западной культуры саморазрушительными итогами много лет размышляю и я, отчего и решаюсь предложить свой - со стороны! - взгляд на отнюдь не негаданно и не внезапно возникшую ситуацию.

В самом кратком изложении основные пункты моей позиции таковы. Прежде всего мне представляется метафизически все еще глубоко не продуманным факт введения во времена оны в семью основополагающих европейских ценностей - истины, добра, красоты, свободы, справедливости - в корне неметафизического идеала "прогресса" и последующее, весьма скорое, обретение им никем далее не оспариваемого статуса "главы семьи", лишь при условии служения которому могут приниматься в расчет притязания всех остальных. Метафизическое же, а не только культурологическое, продумывание этого факта обнаруживает за ним, во-первых, радикальную или умеренную, но в обоих случаях непременную фетишизацию будущего, которое в его безальтернативной самоидентичности в главном и решающем онтологическом измерении исчерпывающе характеризуется нет, из которого ему ни при каких обстоятельствах не дано выбраться.

стр. 234

Метафизическое продумывание возобладания в европейской системе ценностей идеала "прогресса" над всеми остальными обнаруживает в нем, во-вторых, дискредитирующую профанациюнастоящего, которое в онтологическом же измерении является отнюдь не быстротечным и неуловимым, а напротив, единственным и безальтернативным есть, объемлющем собой все и всякое сущее, которое только в нем и нигде больше обладает подлинно реальным существованием.

Метафизическое продумывание переориентации европейской культуры с есть-настоящего на нет-будущего, к которому она относит осуществление своих главных упований, обнаруживает, в-третьих, обреченность этой культуры рано или поздно предпочесть действительной, подлинно живой реальности виртуальную, располагающуюся в пограничье между бытием и небытием,а тем самым рано или поздно поставить себя, своих питомцев и попутчиков лицом к лицу с угрозой низвержения в безвозвратную бездну небытия, абсолютного ничто. Попутно замечу, что вслед за Хайдеггером я усматриваю смысл "забвения бытия" новоевропейской метафизикой в подмене ею его сущим, но иду чуть дальше: решительно развожу бытие и существование, усматривая в первом некие граничные условия, лоно, ложе, поле, только в котором всякое сущее возможно, а во втором, т.е. существовании, - лишь присутствие в бытии, размещенность в нем, причастность к нему (я не осужу того, кто "узнает" настоящее в таким образом истолкованном бытии', здесь не место, однако, приводить весьма непростое метафизическое обоснование их специфического совпадения, которое дается в моей книге "Опровержение будущего (введение в телеологию человека)" (М., 2004).

Я, затем, полагаю уже неотложным честное и мужественное признание того, что все испробованные и многократно исхоженные в бесконечном во времени и пространстве мироздании пути к уникальности человека в нем заводят в один и тот же тупик, в котором обнаруживается лишь сущее среди сущего, которое, с одной стороны, столь же необязательно в нем, как скажем, динозавр или дождевой червь, а с другой, благодаря беспрецедентному в мире сущего нахальству "выбилось в люди" за счет мироздания, уверовав в свою безнаказанность за творимые в нем бесчинства. Мне представляется в виду этого, что сегодня и нерелигиозной философии, в частности, метафизике, не избежать поисков чело-

стр. 235

века и его уникальности в сотворенном мироздании, а значит, исходить из так или иначе истолковываемого акта и чуда творения бытия из небытия, ничто. А это обязывает метафизику видеть в бытии и небытии не высшие и последние абстракции, в которых отвлеченный разум нуждается в качестве логических операторов для своих построений, а реальнейшую онтологическую дилемму, т.е. и грозную опасность обращения вспять результатов чуда творения.

Отмечу, наконец, что вслед за всем предыдущим метафизике предстоит на своем поле и своими средствами преодолеть устоявшееся в основном - светском - русле европейской культуры нигилистическое и ироничное отношение к очень давнему представлению человека как образа и подобия творца бытия из небытия. Сегодня в западной культуре ситуация такова, что без серьезного и ответственного сообразования с этим представлением у человека не осталось ни одного основания надеяться на свою неслучайность в мироздании и верить в то, что он, несмотря ни на что, все же не обречен быть исторгнутым из него. Лишь полагаясь на представление человека как образа и подобия первопричины всего сущего, мы обретаем способность эксплицировать его смысл в качестве указания на предназначенность именно и только человека каждодневно и непрерывно своими поступками, намерениями, замыслами и свершениями сохранять и укреплять бытие мироздания или потворствовать нарастанию угрозы его обвала обратно в абсолютное ничто. Усмотрение как раз такого смысла присутствия в мироздании человека, "облаченного властью" казнить его (чинить онтологическое зло) или миловать (творить онтологическое добро), необходимо, но недостаточно обосновывать лишь ему одному в мире сущего дарованной свободой воли. Ведь и она нуждается в метафизическом обосновании, которого нет и быть не может до постижения или прозрения бытийственной и противобытийственной мощи всех форм человеческой субъективности (в частности, и особенно абстрактного разума, но далеко не только его), плоды которой реально, так сказать, "физически", гипостазируются в "теле" мироздания, каким-то образом внедряются в структуры его процессов и событий, изменяют и все чаще формируют эти структуры.

Оставляя все остальное - а его много - за кадром, надеюсь, что с предложенных позиций яснее просматривается изначаль-

стр. 236

ность противобытийственного вектора европейской культуры, т.е. того вектора, который столь впечатляюще демонстрируют даже мне, человеку со стороны, дискуссии о новых информационных технологиях и их зеркале - или Зазеркалье? - постмодернизме.

Иерусалим, Израиль

Permanent link to this publication: