История. Ярославль. 1945.
Рецензируемый VII выпуск "Учёных записок", посвященный истории, открывается статьёй доц. П. Г. Андреева "Народная война 1812 г. в русской исторической литературе". Вопрос о народном воине стал актуальной научной проблемой, собственно, с тех пор, когда началось научное изучение войны 1812 года. П. Г. Андреев справедливо причисляет двух первых крупных исследователей Отечественной войны 1812 г. - Михайловского-Данилевского (1839) и М. Богдановича (1859) - к представителям дворянско-монархической концепции. Оба автора, разумеется, не могли
пройти мимо участия народных масс в войне 1812 г., но, конечно, дали своё, субъективное, классовое освещение, подчёркивая руководящую роль в народной войне правительства и его местных органов (стр. 5). Естественно, что оба автора замалчивали антикрепостническое движение крестьян в 1812 году.
В 1912 г. в связи со столетием Отечественной войны 1812 г. было опубликовано многотомное издание "Отечественная война и русское общество" под редакцией А. К. Дишвилегова, В. И. Пичеты и др. В этом сборнике была изложена либерально-буржуазная концепция народной войны 1812 года. По справедливому замечанию П. Г. Андреева, либерально-буржуазная историография, в сущности, отрицала народную войну 1812 г. "как войну русского народа, одушевлённого любовью к своему отечеству" (стр. 6). Отрицание народной войны 1812 г. получило крайнее выражение в статье А. К. Дживилегова "Народная война 1812 г."1 . Ещё дальше пошёл в отрицании народной войны М. Н. Покровский. "Нигилизм" Покровского, - говорит П. Г. Андреев, - был дальнейшим развитием скептицизма либерально-буржуазной концепции" (стр. 8).
Согласно мнению автора, в советской литературе о народной войне 1812 г. первое место принадлежит, бесспорно, акад. Е. В. Тарле. Оценивая книгу Е. В. Тарле "Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год", автор упрекает его в том, что он "явно затушёвывает остроту классовых противоречий между крепостным крестьянством и крепостническим дворянством и борьбу крестьян против помещиков и крепостного права в год нашествия Наполеона. Он признаёт, что крестьянское движение, антикрепостническое и антипомещичье, в России в 1812 г. было, но затем рядом своих утверждений сводит это движение по существу на-нет" (стр. 9). Сам же автор, основываясь на статье В. Семевского о волнениях крестьян в год нашествия Наполеона, полагает, что, вопреки мнению Е. В. Тарле, крестьянские выступления против крепостного права и помещиков в этом году вовсе не были ни "относительной редкостью", ни "каплей в море" (стр. 9).
П. Г. Андреев почему-то прошёл мимо статьи А. Предтеченского "Отечественная война 1812 г."2 , где дано подробное освещение народной войны 1812 г. не только в России, но и в Белоруссии.
Отправляясь от оценки Лениным наполеоновских войн, П. Г. Андреев справедливо считает войну 1812 г. национально-освободительной войной против империализма наполеоновской Франции. "В этой войне приняла участие вся страна, все классы населения" (стр. 10 - 11).
Доц. Д. Л. Похилевич опубликовал две статьи - "От Торунского статута к Уставе на волоки" и "О реакционном характере аграрной реформы Сигизмунда Августа в Литовском государстве". Обе они связаны одна с другой и представляют главы из специального исследования.
Аграрный строй великого княжества Литовского во второй половине XVI в. давно привлёк к себе внимание исследователей. Его касались М. К. Любавский, М. В. Довнар-Запольский, В. И. Пичета. В настоящее время подготовлены к печати две работы "О Кобринском старостве" - Н. Влащиком и В. Зеленецким. Небольшую работу о "волочной помере" опубликовал и польский историк Л. Коланковский.
Хозяйственные мероприятия Сигизмунда Августа М. К. Любавский, М. В. Довнар-Запольский и Л. Коланковский называют "волочной померой"; В. И. Пичета характеризует их как "аграрную реформу". Д. Л. Похилевич пользуется этим термином. Термин "аграрная реформа" нам кажется неудовлетворительным. Вместо него следует пользоваться термином "землеустроительная политика", более отвечающим сущности "волочной померы".
В своей первой статье Д. Л. Похилевич собрал много ценных данных о применении барщинного труда в Польше задолго до Торунского статута 1520 г., а также и в Литве до издания "Уставы на волоки", но автор стоит на ложной точке зрения, рассматривая Польшу и Литву как единое целое. Между тем это два самостоятельных государства, лишь объединённые личной, т. е. династической, унией. Оба государства экономически развивались самостоятельно, и Торунский статут 1520 г. не имел и не мог иметь значения для Литвы. Напрасно автор придаёт большое значение так называемому польскому влиянию на Литву. Социально-экономическое развитие Польши и Литвы - два параллельных процесса с той лишь разницей, что Польша шла впереди Литвы. В обоих государствах в XVI в. устанавливались феодально-крепостнические отношения, но в Польше крестьянское землепользование было индивидуальным, в Литве же, в особенности в великокняжеских доменах, ещё в первой половине XVI в. преобладало общинное землевладение. Переход в Литве к индивидуальному землепользованию в великокняжеских имениях был связан с введением в действие "Уставы на волоки". Частные землевладельцы также приступили к переустройству своего хозяйства на основе индивидуального землепользования. Хозяйственными мероприятиями были охвачены раньше всего западные районы великого княжества Литовского, и только с начала XVII в. началось переустройство хозяйства в великокняжеских доменах восточной части его.
По мнению автора, организация фольварков в Литве - не результат самостоятельного развития производительных сил и производственных отношений на определённой стадии развития феодального общества, а следствие влияния Торунского статута. Это утверждение ошибочно уже потому, что Торунский статут имел дело с индивидуальным землепользованием, тогда, как в Литве
1 Дживилегов А. Сборник "Александр I и Наполеон", статья "Народная война 1812 г.". М. 1915.
2 Предтеченский А. "Отечественная война 1812 г."; см. "Исторический журнал" N 7 - 8 за 1941 год.
оно только вводилось в широком масштабе. Однако автор прав в своём утверждении, что "оба эти документа являются плодом одних и тех же экономических и политических факторов" (стр. 17).
Полное недоумение вызывают слова автора: "Какова судьба "Уставы на волоки" после Люблинской унии? В Литве она не была ни отменена, ни заменена каким-нибудь другим актом, но в частновладельческих поместьях, на которые она официально и не распространялась, всё же, как "законная" мотивация, получила хождение не она, а Торунский статут, оказавшийся более гибким и удобным для наступления на крестьянство" (стр. 17 - 18). Так автор в категорической форме утверждает то, чего не было б действительности. Ни в одном документе Литовской метрики мы не встречаем упоминания о Торунском статуте. В ответ на недоуменный вопрос автора о судьбе "волочной померы" после Люблинской унии мы отметим, что она сохраняла своё действие. Только при ревизии доменов увеличивались нормы барщины. В начале XVII в. было произведено земельное переустройство Бобруйского староства, а также Гомельского и др. Об этом мы говорили в нашем исследовании "Аграрная реформа", а также в исследовании "Die Agrarreformen in den ostlichen Bezirke des Litaunisch- Weissrussischen Staates in der zweiten Halite des 16. und zu Beginn des 17. Jahrhunderts", напечатанном на немецком языке. Об этом писали и Д. И. Довгялло в работе "Свислоцкая волость" и К. Корнажицкий в исследовании "Бобруйское староство".
Вторая статья Д. Л. Похилевича касается той же "Уставы на волоки". Автор затрагивает в ней много вопросов, требующих серьёзного, всестороннего рассмотрения, но ограничивается только одними категорическими выводами. Например, вопрос о феодализме в Литве решается не так просто, как думает автор. Это проблема, требующая исследования. Вслед за польскими исследователями автор напрасно возрождает теорию о развитии феодализма в Литве в результате литовско-польской унии. Феодализм в Литве развивался не под русским, польским или орденским влиянием, а в результате развития собственных производительных сил. Д. Л. Похилевич отмечает лишь развитие производительных сил в результате внешней торговли. А как обстоит дело с развитием ремесла и внутренней торговли? Игнорирование внутреннего рынка устарело.
Правильно отмечает автор рост городов и получение ими магдебургского права. Однако Д. Л. Похилевич проходит мимо вопроса, почему западные принеманские города получили магдебургское право раньше, чем восточные, хотя это достаточно ясно разъяснено в историографии. Несомненно, в городах развивалась ремесленная промышленность, но о XV в. мы имеем мало данных. О цехах в XV в. нам ничего не известно, за исключением цеха "злотников" в Вильно. Цеховые уставы сохранились только от XVI-XVIII веков. Нельзя не отметить, что автор не имеет точного представления о населении городов Литвы. Рискованно его утверждение, будто города в Литве явились результатом еврейско-немецкой колонизации. Автору, повидимому, неизвестно, что евреи в городском самоуправлении не принимали участия, а жили и имели самоуправление, отдельное от христианского городского населения. Неверно, что полоцкие мещане, убившие Иосафата Кунцевича, были немцами. Не могли в Полоцке в XV в. жить немцы, там в то время даже не было ни одного костёла. Нельзя двумя словами, без всякой аргументации, решать серьёзные вопросы.
Оставляя в стороне некоторые другие спорные наблюдения Д. Л. Похилевича, отметим, что автор не понял сущности "Уставы на волоки". Он рассматривает "Уставу" как победу шляхты, тогда как в действительности она была направлена против шляхты, так как сопровождалась своего рода редукцией - отобранием земель, захваченных шляхтой.
Автор ошибочно считает "Уставу на волоки" введением немецкого права. Что же было в ней немецкого? "Устава на волоки" сохраняла феодально-крепостнические отношения на основе индивидуального землепользования. И только. Никаких норм немецкого права она не вводила, а разложение общины и индивидуальное землепользование вытекали из классовых интересов землевладельцев, учитывавших благоприятную для них экономическую конъюнктуру.
Д. Л. Похилевич критикует мнение тех авторов, которые считали "аграрную реформу" итогом передовой экономической мысли; сам автор считает её реакционной. В землеустроительной политике Сигизмунда Августа можно отметить две стороны: экономическую и социальную. Она содействовала развитию производительных сил, подняла великокняжеское и частновладельческое сельское хозяйство, улучшила его технику, но вместе с тем она уничтожила постепенно общину, была начальным фактом в обезземеливании крестьян, устанавливала для части крестьян барщину и вводила чинш. Несомненно, она ухудшила положение крестьян. С этих двух точек зрения и следует оценивать землеустроительную политику Сигизмунда Августа. Она была неизбежной в тогдашних экономических условиях и отвечала классовым интересам землевладельцев.
Мы остановились так подробно на статье Д. Л. Похилевича потому, что она касается важного момента в социально-экономической жизни великого княжества Литовского второй половины XVI в., нуждающегося в специальном исследовании. Статья обнаруживает прекрасное знание автором литературы и источников. Только было бы желательно придать ей большую архитектоническую стройность, отделить Польшу от Литвы, а также экономическое развитие западной части великого княжества Литовского исследовать отдельно от восточной, поскольку развитие последней происходило более замедленным темпом.
Интересна статья ассистента О. П. Дьяконова "К истории Ярославского посада в XVI-XVII вв.", в которой автор исследует борьбу "ярославцев - посадских людей с одним из крупнейших вотчинников Московского государства - Ярославским Спасским монастырём". Борьба окончилась тем, что в 1647 г. требования посада были удовлетворены полностью.
Ценна статья проф. В. И. Борковского "Героическое прошлое русского народа в изображении А. С. Пушкина".
Две статьи посвящены древнему Востоку. Это-исследование доц. Н. И. Пикуса "Налоговый закон в эллинистическом Египте III в. до н. э." и статья А. С. Башкирова "Антисейсмизм древней архитектуры Египта".
В "Записках" помещены две статьи доц. М. И. Фримана, относящиеся к 1848 г., - "Критический обзор источников и литературы о берлинском пролетариате накануне революции 1848 г." и "Стефан Борн, как выразитель экономической тенденции в рабочем движении Германии 1848 - 1849 гг.". Опубликована часть I исследования проф. В. Д. Преображенского "Франко-русские отношения в XVI-XVII вв. "Взаимоотношения Франции и России до начала дипломатических сношений между ними и первые русские посольства во Францию". До сих пор в нашей историографии не было специальной монографии о франко-русских отношениях в XVI-XVII веках. Хотя Н. М. Карамзин и С. М. Соловьёв уделили известное внимание отношениям России с Францией, однако С. М. Соловьёв ведёт начало дипломатических сношений с Францией только с 1615 года. Французский же исследователь Рамбо усматривает, что "до половины XVII в. Россия для Франции не представляла никакого интереса". Проф. В. Д. Преображенский отвергает эти точки зрения, считая, что началом дипломатических отношений между Россией и Францией является XVI век.
В качестве приложения к сборнику даны тезисы к докторской диссертации А. С. Башкирова "Антисейсмизм древней архитектуры. Из истории конструкций (Египет, Месопотамия, Иран, Греция, Италия, Юг СССР)".
В заключение следует отметить, что богатый по содержанию выпуск VII "Учёных записок" Ярославского педагогического института, несомненно, заслуживает одобрения и может служить примером подобных изданий.
Проф. В. Пичета
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
![]() |
Editorial Contacts |
About · News · For Advertisers |
Libmonster Russia ® All rights reserved.
2014-2025, LIBMONSTER.RU is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Russia |