САРАЕВСКОЕ УБИЙСТВО КАК ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ПОВОД К ВОЙНЕ 1
Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараеве 28 июня 1914 г. явилось событием, развязавшим силы, которые стремились к мировой катастрофе. И обстановка, в которой прозвучал выстрел Гаврилы Принципа, и история подготовки покушения до сих пор еще не выяснены и вряд ли будут когда-либо выяснены. Сараевское убийство принадлежит к числу "таких событий, относительно которых трудно, если не невозможно совсем представить абсолютные доказательства" 1 . И действительно абсолютных, т. е. документальных доказательств до сих пор не найдено ни в одном из европейских архивов, куда разрешен вход историку- исследователю. В архивы же сероского министерства иностранных дел, сербского генерального штаба и бывшего русского посольства в Белграде, где можно было бы найти действительно интересные документальные данные, дающие окончательный ответ на вопрос о виновниках сараевского убийства, вряд ли скоро будет разрешен вход историку. Поэтому нам приходится говорить о сараевском убийстве, опираясь на документы и данные полуофициального характера, опровергаемые сербские правительством, заинтересованным в сохранении тайны.
Официальная версия сараевского покушения в том виде, как она представлена в Цветных книгах 1914 г. и в европейской печати, сводится к следующему. Некий гимназист, Таврило Принцип, бежавший из Боснии в результате австрийских гонений за революционную пропаганду, в сообщничестве
1 Статья представляет отрывок из исследования автора по международному праву "Ответственность за мировую войну" (К анализу ст. 231 Версальского мирного договора). В настоящем отрывке автор касается лишь вопроса о причастности сербского правительства к организации Сараевского покушения. Тов. интересующихся вопросом о том, как было задумано и совершено покушение, о деятельности омладинских и великосербских националистических организаций и тайных обществ, об австро-сербо-русских отношениях в период 1903 - 1914 гг. автор отсылает к своей работе "Сараевское убийство" (Пролог мировой войны), которая выйдет fc свет в ближайшем будущем.
2 W. Steed, Through thirty years, 1892 - 1922, London 1924, vol. I, p. 394.
с несколькими товарищами: Габриновичем, Грабечем, Иличем и другими организовал покушение на эрцгерцога Франца-Фердинанда для того, чтобы отомстить за преследование сербского национального движения в Боснии-Герцеговине. Покушение Принцип и его друзья организовали самостоятельно, как акт политической мести. Сербское правительство немедленно выпустило официальное комюнике, осуждавшее убийство, выразило свое искреннее сожаление австро- венгерскому правительству и наложило полуофициальный траур по случаю кончины Франца- Фердинанда. Однако не прошло и месяца, как последовал знаменитый австрийский ультиматум 1 Сербии, явившийся прологом к мировой войне. В этом ультиматуме Австро- Венгерское правительство называло движущей силой покушения сербскую агитацию за создание Великой Сербии с Боснией и Герцеговиной, указывало, что убийство было задумано и подготовлено в Белграде сербской организацией "Народна Одбрана", находившейся под покровительством сербского правительства. Австро-Венгерское правительство требовало арестовать майора Войю Танкосича и сербского чиновника Милана Цигановича, скомпрометированных результатами, сараевского следствия и подозреваемых в соучастии в покушении, наказать чиновников пограничной службы в Шабаце и Лознице, способствовавших заговорщикам в переходе границы и "согласиться на сотрудничество в Сербии, представителей Австро-Венгерской администрации в деле подавления вредоносных движений, направленных против территориальной целости Австро-Венгрии". Ультиматум предлагал Сербии начать судебное следствие против участников заговора 28 июня, находившихся на сербской территории. В этом следствии должны были принять участие органы австро-венгерского правительства.
Как мы знаем, сербское правительство согласилось удовлетворить все требования ультиматума, кроме последних двух, считая их нарушением сербского суверенитета2 . Отказ сербского правительства выполнить эти два пункта ультиматума имел самые серьезные основания3 .
К ультиматуму были приложено досье, документирующее все утверждения и обвинения, предъявленные сербскому правительству. Это досье была передано по телеграфу или переслано почтой 22 австро-венгерским посланникам заграницей для вручения правительствам соответствующих стран. В Париже оно было вручено 27 июля Бьенвеню Мартену, но во французской Желтой Книге 1914 была напечатана только общая вводная его часть 4 . В Лондоне оно было вручено 29 июля сэру Эдуарду Грею, который, как можно полагать, даже не удосужился прочесть его. 29 июля Грей писал де-Бунзену: "австрийский посол сегодня сообщил мне, что он приготовил для вручения
1 Das Oesterreichische Rote Buch, 1914, N 7
2 Оранжевая книга, 1914, N 3; Livre jaune, 1914, NN 46, 49.
3 Das Oesterreichische Rote Buch, 1919, II, N 48.
4 Livre jaune, 1914, N 75
мне пространный меморандум, который, по его словам, дает отчет об отношении Сербии к Австрии и объяснение необходимости австрийского выступления. Я сказал, что не желаю вступать в дискуссию по поводу достоинств (merits of question) Австрии и Сербии":1 . В английской Синей Книге 1914 г. об этом досье не было сказано больше ни слова. Сазонов, получивший досье, заявил 24 июля Сапари, что он "ни в малейшей степени не интересуется видеть это досье: в действительности вы (австрийцы) хотите войны и сожгли свои мосты" 2 . Впрочем 29 июля (очевидно, после увещеваний Палеолога и Бьюкенена подумать об общественном мнении Франции и Англии3 и после объявления войны Австро-Венгрией Сербии) Сазонов "снова настоятельно просил представить досье, обещанное, но еще не представленное великим державам, ибо необходимо ознакомиться с ним до начала войны с Сербией. Когда война вспыхнет, изучать досье будет чересчур уже поздно"4 . В русской Оранжевой Книге 1914 года это досье тоже не было напечатано. Конечно, австрийские документации после процесса Фридъюнга (Friedjung) и процесса в Аграме не пользовались особым доверием в Европе, а призрак войны мог помешать всестороннему, детальному ознакомлению и проверке истинности этих документации, но такое огульное нежелание даже взглянуть на них все же является по меньшей мере странным, ибо эти документации, являясь апелляцией к общественному мнению всех стран, так или иначе объяснили решимость Австро-Венгрии не останавливаться даже перед европейской войной.
А между тем в досье было немало таких вещей, на которые правительствам Антанты следовало бы обратить свое внимание. В одном из приложений к досье были напечатаны выдержки из устава "Народной Одбраны" и официальной книги о деятельности этого общества 5 . Согласно уставу в задачи общества входили набор и регистрация волонтеров, создание добровольческих отрядов и подготовка их для вооруженных выступлений, организация сокольских кружков и воспитание их в духе узкого шовинизма. Вся работа "Народной Одбраны" велась под одним углом зрения-борьбы с Австрией и отторжения Боснии и Герцеговины. "Народну Одбрану" возглавляли несколько видных сановников во главе с министром народного просвещения Любой Иовановичем. Видную роль в ней играл майор Танкосич. "Народна Одбрана" организовала ряд лагерей-военных школ, где подготовлялись четнические банды для вторжения в Боснию-Герцеговину. Руководителями одного из лагерей были генерал Божо Янкович, майор Войя Танкосич, Душан Путник, сын началь-
1 Blue Book, 1914, N91.
2 Das Oesterreichische Rote Buch, 1919, II, N 18.
3 Палеолог, Царская Россия в мировой войне. Гиз., стр. 25.
4 Das Oesterreichische Rote Buch, 1919, III, N 16.
5 Das Oesterreichische Rote Buch, 1919, II N 48, приложения 2, 3, 5 и 6.
ника генерального штаба "Народна Одбрана" покрьиа Боснию-Герцеговину сетью шпионских организаций
Другим не менее интересным приложением к досье был протокол предварительного допроса заговорщиков-Принципа, Габриновича, Грабеча, Кубритовича и других 1 Согласно этим показаниям Принцип и Габринович обратились к майору Милану Прибичевичу и директору государственной типогра фии Живоину Дачичу за оружием и бомбами. К несчастью, последних не оказалось дома, и тогда они обратились к некоему Цигановичу, который достал от майора Танкосича браунинги и бомбы. Это было 27 мая 28 мая заговорщики оставили Белград и направились в Шабац к майору Раде Поповичу, который дал им фальшивые паспорта. От Поповича они поехали в Лозницу, причем их везли по льготному половинному тарифу железной дороги. Здесь в Лознице заговорщики разделились, и Габринович с фальшивым паспортом направился открыто на Зворник (Австрия) Принцип и Грабеч с оружием дотжны были перейти реку Дрину втайне Таможенник Грабич ответ Принципа и Грабеча в ночь с 30 на 31 мая на остров "Исаковица Ада", находящийся посреди реки Дрины. Здесь Принцип и Грабеч провели день 31 мая, скрываясь в зарослях Ночью с австрийской стороны явился крестьянин, переправивший в ночь с 1 на 2 июня заговорщиков через границу Эмиссары "Народной Одбраны" провели Принципа и Грабеча до самого Сараева.
Досье давало полную картину великосербской пропаганды и шпионском работы в Боснии- Герцеговине. В том, что "Народна Одбрана" пользовалась открытой поддержкой и покровительством сербских властей, что деятельность ее имела высокоофициальный характер, не оставалось никаких сомнений. Грей, Сазонов и Бьенвеню-Мартен предпочли этого не понять и скрыть досье от общественного мнения.
В октябре 1914 г. в Сараеве открылся процесс против участников покушения 28 июня. На процессе полностью подтвердились показания участников покушения, данные ими на предварительном следствии 3 дня спустя после убийства эрцгерцога. Мало того, выяснилась даже такая интересная подробность, что Габринович, бывший инициатором замысла убить эрцгерцога, удостоился особой аудиенции у сербского престолонаследника принца-регента Александра 2 . Аудиенция состоялась приблизительно 10 апреля, т. е. после того, как счастливая мысль убить эрцгерцога осенила голову Габриловича. В 1912 г. такой аудиенции удостоились два студента аграмского университета, прибывшие в числе членов студенческой боснийской делегации в Белград Делегация была принята с особой торжественностью, и гости даже принимали большой парад сербской армии. Через два месяца после аудиенции один из
1 Das Oesterreichische Rote Buch, 1919, II, N 48, приложение 8
2 Serajevo, La conspiration serbe contre la monarchie Austro-Hongroise, Bern 1917, p 68 etc, примечание, также Wiesner в Knegschuldfrage, 1926, N IX
этих студентов, по имени Юкич, совершил покушение на австрийского наместника в Аграме - бана Цувая Судебное следствие, как ив 1914 году, установило, что покушение было организовано в Белграде.
Сараевский процесс выяснил, что Босния-Герцеговина были покрыты сетью шпионских организаций, руководимых из Белграда "Народной Одбраной" В лице культурно-просветительных сербских организаций, студенческих землячеств, сокольских организаций и других подобных кружков и обществ "Народна Одбрана" имела прекрасно поставленную и широко развитую агентуру.
Эти показания участников сараевского покушения были объявлены грубой подделкой Общественное мнение Европы под влиянием военного угара сочло их такой же фальсификацией 1 , как фальсификация документов на процессе Фридъюнга, хотя австро-венгерское правительство старалось придать процессу возможно большую огласку. Для общественного мнения Европы тайна сараевского процесса оставалась неразгаданной почти 10 лет.
В 1923 году вышла книга профессора истории Белградского университета Станое Станоевича "Убийство австрийского престолонаследника Франца-Фердинанда 2 Автор, не называя своих источников, указал в предисловии, что все данные получены им от оставшихся в живых участников заговора, с которыми он был лично знаком. Стараясь уменьшить ответственность "Народной Одбраны" и дискредитировать австрийскую версию о подготовке покушения, Станоевич обвиняет в организации Сараевского заговора менее известное тайное общество "Единение или смерть" (Ujednenje ili smrt), носившее популярную кличку "Черной руки" "Черная рука" была тайной боевой организацией "Народной Одбраны". Она была создана в 1911 г офицерской кликой, организовавшей в 1903 г. убийство сербского короля Александра и королевы Драги. "Черная рука" имела печать, на которой были изображены кинжал, бомба, склянка яду, череп и кости, и пользовалась покровительством высших властей. Во главе ее стоял не кто иной, как начальник контрразведывательного отдела сербского генерального штаба полковник Драгутин Димитриевич, "очень способный и талантливый офицер", вся жизнь которого прошла в организации политических заговоров и покушений "В 1903 г. он был одним из главных организаторов заговора против короля Александра. В 1911 он посылал своего эмиссара для убийства австрийского императора или престолонаследника, в феврале 1914 г. он вступил в соглашение с тайным болгарским революционным комитетом об убийстве царя Фердинанда болгарского, в 1914 он задумал и организовал заговор против австрийского престолонаследника, в 1916 г. он послал своего эмиссара с острова Корфу для убийства короля греческого Константина. И, наконец, в том же
1 Хотя бы Сh. Oman, The outbreak of the war 1914 - 18, London, 1919, р. 9.
2 Stanojevich, Die Ermordung des Erzherzogs Frantz-Ferdmand, Frankfurt 1923.
году он, видимо, пытался вступить в переговоры с врагами и организовать заговор против сербского престолонаследника принца Александра. За это он был осужден к смерти и казнен в Салониках в июне 1917 г." 1 .
Станоевич очень подробно и с большей осведомленностью рассказывает о деятельности "Черной руки", о ее руководстве тайными антиавстрийскими организациями в Боснии-Герцеговине и снабжении последних оружием. Он детально рисует картину подготовки к покушению в Белграде, который, как и в предшествующих случаях, был организационным центром, откуда шли директивы и оружие в Боснию-Герцеговину. "Черная рука" воспитывала и идеологически подготовляла боснийскую молодежь для террористических актов. Для покушения на эрцгерцога были мобилизованы по соглашению с боснийскими организациями самые надежные и ревностные неофиты. Их снабдили револьверами и бомбами из казенных сербских складов в Крагуеваце и переправили через границу. Машина была пущена в ход. Оставалось ждать последствий.
Деятельность полковника Димитриевича Станоевич объясняет высоко патриотическими соображениями: "полковник Димитриевич посте свидания императора Вильгельма с эрцгерцогом Францем-Фердинандом в Конопиште (12 июня 1914 г.) получил секретное сообщение от русского генерального штаба о том, что русским правительством получены точные сведения о характере и целях этого свидания. Германия одобрила план нападения Австро-Венгрии на Сербию и завоевания ее и обещала свою помощь и поддержку. Другие сведения, полученные одновременно полковником Димитриевичем, подтвердите правильность сообщений русского генерального штаба. Среди сербского обществу были распространены фантастические и возбуждающие слухи по поводу решений принятых на свидании двух монархов в Конопиште, всем овладела страшная нервозность и воздух был насыщен электричеством" 2 .
Поэтому, "когда в Боснии были назначены маневры австро-венгерских войск и когда стало известно, что эрцгерцог Франц-Фердинанд собирается прибыть в Сараево, полковник Димитриевич был уверен, что Австро-Венгрия собирается напасть на Сербию. После долгого размышления, - как он сам (Дмитриевич) рассказывал в апреле 1915 г. - он пришел к выводу, что нападение на Сербию и войну можно было предотвратить только убийством Франца-Фердинанда, которого все сербское общественное мнение считало в тот момент самым большим врагом Сербии и сербского народа и главным инициатором всякого выступления против них" 3 .
15 июня Димитриевич созвал заседание исполнительного комитета "Черной руки", на котором предложил организовать покушение против эрцгерцога во время посещения последним Сараева и отправить с этой целью в Са-
1 Stanojevich, 50 - 51.
2 Stanojevich, 55
3 Stanojevich, 55.
раево майора Вайю Танкосича с его воспитанниками Принципом и Грабечем. После жарких дебатов, на которых было указано на невозможность посылки офицера сербской армии для руководства организуемым покушением, комитет большинством двух голосов отверг предложение Димитриевича. Последний решил действовать на свой страх и риск, не считаясь с постановлением комитета. В этом смысле, по его словам, он является "главным организатором покушения"1 .
Не все подробности, сообщаемые Станоевичем, соответствуют действительности. Станоевич, как мы уже говорили, пытается своей книгой дискредитировать результаты официального следствия, которое происходило в Сараеве три дня спустя после покушения. Прежде всего, как явствует из показаний членов "Черной руки" на салоникском процессе, о котором будет идти речь впереди, покушение на эрцгерцога было задумано и решено еще в декабре 1913 г.2 . Данило Илич, главный технический организатор покушения со стороны тайных боснийских организаций, был командирован в Белград в конце мая для окончательных переговоров с Димитриевичем относительно плана покушения 3 . Свидание в Конопиште состоялось 12 июня, и, следовательно, не мнимые сообщения о происходивших в Конопиште между Вильгельмом II и ранцем-Фердинандом переговорах повлияли на решение Димитришича послать убийц в Сараево. С другой стороны, у нас имеются достоверные сведения о том, что в Конопиште не было никаких переговоров относительно нападения Австро-Венгрии на Сербию. По сообщению русского посланника в Вене Шебеко на свидании в Конопиште сербский вопрос почти не затрагивался.
Там велись переговоры о привлечении Румынии на сторону Тройственного союза, для чего Вильгельм II советовал Францу-Фердинанду заменить политику преследования румын в Трансильвании и Банате более мягкой и снисходительной политикой. Вторым вопросом явился вопрос о проливах в связи с оживлением к нему интереса в России и возрождением русского флота. В связи с этим в Конопиште обсуждалась австро-венгерская судостроительная программа 4 . Это сообщение Шебеко подтверждается и другими источниками.
Показания Станоевича, впервые "приподнявшего завесу над тайной сараевского убийства, хорошо дополняются показаниями сараевского журналиста Боривоя Евтича 5 . Евтич в эпоху 1914 был зеленым юнцом. Он сотруд-
1 Stanojevich, 9.
2 Bogichevich, Le proces de Salonique, Paris, 1927.
3 Borivoj Jevtich, Sarajevski Atteutat, Sarajevo 1924, и показания члена "Черной руки" полковника сербского генерального штаба Божина Симича в "Clarte", май, 1925.
4 Красный архив, т. I Донесение Шебеко-Сазонову от 13/26 июня 1914.
5 В Jevtich, Sarajevski Attentat, Sarajevo 1924. Любопытно, что в октябре 1914 на процессе заговорщиков в Сараеве Евтич выступал в качестве совершенно неосведомленного свидетеля.
ничал в сараевских газетах "Народ" и "Сербская речь", органах сербского национализма в Боснии- Герцеговине и состоял членом тайной великосербской организации "Молодая Босния" ("Млада Босня" или "Омладина") Эта организация, являясь своего рода "просвитой" для пропаганды "сербского дела", была создана и работала по указаниям сербского генерального штаба В лице ее сербский генеральный штаб имел в каждом городе и деревушке Боснии-Герцеговины свою политическую и шпионскую агентуру, не брезгавшую при случае террористическими актами. Евтич, принадлежавший к этой организации, был лично знаком с большинством участников сараевского покушения. Между прочим он рассказывает с большими подробностями, как он провел в одной компании вместе с Принципом ночь накануне сараевского убийства, горячо обсуждая все шансы удачи или неудачи. По словам Евтича, на эргерцога Франца-Фердинанда в Сараеве охотились, как на хорошо организованной облаве. В разных концах города было расставлено не менее десяти засад на эрцгерцога, так что, если бы последнему удалось ускользнуть от пули Принципа так же, как и от бомбы Габриновича, ему все же вряд ли бы удалось уйти живым из Сараева.
"Убийство эрцгерцога было делом всей молодежи Боснии!" - глубокомысленно замечает Евтич. Вся Босния была покрыта сетью националистических студенческих кружков, организованных весьма конспиративно, так что один кружок обычно не знал о существовании другого. Одним из главных организаторов этих кружков был Данило Илич, служивший учителем в Сараеве и уволенный за свою великосербскую пропаганду. Когда было опубликовано известие о больших маневрах в Боснии с участием Франца-Фердинанда, "Молода" Босния" решила организовать покушение на его жизнь, и Иличу было поручено подобрать людей, годных для выполнения террористического акта. Постановление комитета "Молодой Боснии" было передано в Белград Габриновичу, приехавшему из Боснии в Белград для поступления в университет. Габринович завербовал Принципа и Грабеча. Техническим организатором покушения был Циганович - мелкий служащий государственных железных дорог в Сербии1 . Принцип был давно знаком с майором Танкосичем. Во время балканской войны 1912 года он хотел вступить в отряд комитаджей, организованный последним, но был признан негодным для военной службы по состоянию здоровья. Танкосич снабдил всех троих револьверами и ручными гранатами, которые раздавались военными властями всем отрядам комитаджей. О всей этой подготовке Танкосич сообщил Димитриевичу, своему начальнику по генеральному штабу и союзу "Черной руки", и получил его полное одобрение.
Еще более компрометирующими сербское правительство являются разоблачения одного из лидеров радикальной (правительственной) партии Любы Иовановича, бывшего в 1914 г. министром народного просвещения в кабинете Пашича. Иованович был одним из основателей общества "Народна Одбрана"
в 1908 г. и по должности министра народного просвещения являлся почетным председателем и шефом этого общества. К десятой годовщине империалистической войны в Белграде вышла книга статей и воспоминаний сербских политических деятелей под заглавием "Кровь славянства" ("Крв словенства"). Первая статья этого сборника - "После дня святого Витта" (по-сербски Видовдан-28 июня, день разгрома сербских войск на Коссовом поле в 1389 г. турками. Этот день является даем национальной скорби в Сербии) принадлежит перу Любы Иовановича и является самым недвусмысленным и циничным признанием в том, что подготовка сараевского убийства, проводившаяся в Сербии, имела высокоофициальный, чуть ли не правительственный характер.
"К моменту объявления мировой войны, -пишет Люба Иованович, -я был министром народного просвещения в кабинете Пашича. Я записал на свежую память кое-какие воспоминания и заметки о событиях этих дней. Из них для этой статьи я выбрал несколько отрывков, так как еще не наступило время для открытия всего.
Не помню, в конце ли мая или начале июня (1914 - Н. П.) в один прекрасный день Пашич сказал нам (он совещался по этому делу более подробно со Стояном Протичем, бывшим тогда министром внутренних дел, но нижеизложенное он сказал и всем остальным/" что некоторые люди собираются поехать в Сараево" чтобы убить Франца-Фердинанда.
Как мне стало известно позже, этот заговор был состряпан группой тайно организованных лиц (в письме в белградскую газету "Политика" 29 марта 1925 г. и "Новый живот" 28 марта 1925 г. Иованович заявляет, что под выражением "группа тайно организованных лиц" он имел в виду общество "Черная рука") и патриотическими студентами из Боснии и Герцеговины, проживающими в Белграде. Пашич и все мы сказали, а Стоян Протич согласился, что он должен отправить инструкции пограничным властям по реке Дрине, для того, чтобы помешать переходу реки молодежью, которая уже отправилась с этой целью из Белграда. Но пограничные власти сами принадлежали к организации и не исполнили инструкции Стояна, донесли ему, как он впоследствии сообщил нам, что инструкции пришли к ним слишком поздно, почему молодежь уже успела совершить переправу. Так не удалась попытка правительства предупредить подготовлявшееся покушение. Точно так же не удалась попытка нашего посла в Вене 1 , предпринятая им по собственной инициативе, отвратить эрцгерцога от рокового пути, на который он собирался вступить. Смерть эрцгерцога произошла в обстоятельствах более ужасных, чем те, которые были предусмотрены2 и с такими последствиями, о которых никто не смел и помыслить" .
1 Иована Иовановича.
2 Разрядка всюду моя. - Н. П.
В качестве министра народного просвещения Люба Иованович имел, в числе прочих обязанностей по службе, обязанность оказывать поддержку многочисленным гимназистам и студентам, бежавшим или изгнанным из Боснии за свои революционные, вернее, антиавстрийские выступления. Для субсидирования этих беженцев при министерстве народного просвещения имелся специальный фонд. Беженцы содержались в сербских учебных заведениях на счет казны, патриотических организаций и тайных обществ, в том числе "Народной Одбраны", "Черной руки" и т. д.
Люба Иованович рассказывает о своих двух встречах с Принципом, которого он принимал у себя в кабинете в министерстве. Он советовал Принципу окончить гимназию, чтобы "быть лучше подготовленным: быть в состоянии принести пользу народу и лучше служить своим идеалам". По сообщению одного из таких студентов-беженцев, приезжавших в Лондон во время войны, Принцип был избран для убийства эрцгерцога потому, что находился в такой стадии туберкулеза, что не мог ни в коем случае надеяться на более или менее продолжительную жизнь1 . То же самое подтверждает и Люба Иованович: "Я видел его (Принципа) в парке как-раз перед отъездом (в Сараево - Н. П.) и он выглядел очень плохо".
"В день святого Витта я находился вечером на своей даче в Сенжаке. Около 5 часов ко мне позвонили по телефону чиновник из прессбюро и сообщил о том, что произошло в Сараево. И хотя я знал, что подготовлялось там, все же точно кто-то неожиданно ударил меня, когда я держал трубку. Когда позже новости подтвердились из других источников, тяжелое беспокойство овладело мной. Я увидел, что положение нашего правительства по отношению к другим правительствам будет несравненно худшим, чем после 29 мая 1903 г. (день убийства короля Александра и королевы Драги. - Н. П.). Я боялся, что все дворы Европы почувствуют себя пораженными пулей Принципа и под давлением монархических и консервативных элементов покинут нас. Я знал, что Франция, тем более Россия, не готовы вступить в бой с Германией и ее дунайским союзником, ибо их подготовка будет закончена не ранее 1917 г.".
Но вскоре паника Любы Иовановича улеглась. Сербская военщина и министерство иностранных дел смотрели более оптимистически на создавшееся положение.
"Страшные мысли обуревали меня, начиная со дня св. Витта вплоть до вечера вторника, - лирически продолжает Люба Иованович, -когда мой молодой друг майор X., которому я рассказывал свои страхи, сказал прекрасным, мягким, но поистине проникновенным голосом: "Господине министр! Я думаю не стоит терзаться сомнениями. Пусть Австро-Венгрия нападет на нас! Это
1 Е. Durham, Fresh Light on the Serajevo Crime, "Contemporary Review"- январь 1925, стр. 42.
должно случиться раньше или позже! Сейчас неудобный момент для того, чтобы сводить счеты. Но выбор принадлежит не нам. Если выберет его Австро-Венгрия- пускай! Быть может, это кончится плохо для нас. Но возможно будет иначе".
Надежды военщины разделяла и сербская дипломатия. 18 июля английский поверенный в делах Деррель Кракенторп сообщал Грею 1 :
"Во время частного разговора, который я имел сегодня утром с генеральным секретарем сербского министерства иностранных дел (Славко Груичем - Н. П.), я сделал намек по поводу идеи "Таймса" в N от 16 июля, что наиболее благоразумным решением для Сербии было бы приступить самостоятельно и по своему собственному побуждению к расследованию на сербской территории мнимого южно-славянского заговора. Господин Груич дал понять, сколь немыслимо принимать определенные меры до ознакомления с результатами судебного следствия, открывшегося в Сараеве и сохраняемого до настоящего времени в тайне. Что касается Габриновича, первого покушавшегося на жизнь эрцгерцога, всем известно, ч го сербское правительство просило по его прибытии) - как принято обычно делать, когда австрийские подданные прибывают в Белград для жительства - сведений о его прошлом в австрийском консульстве и получило удовлетворительные справки.
Сербское правительство не знает ничего о Принципе. Сербское правительство вполне согласно, лишь только результаты Сараевского следствия будут опубликованы, дать ход всякой просьбе о дальнейшем расследовании, если она будет оправдана обстоятельствами и совместима с международными традициями.
Генеральный секретарь добавил, что он прекрасно знает о том, что в Австрии имеется влиятельная партия, которая пожелает использовать нынешнее положение с целью произвести крайний нажим на Сербию, но белградское правительство обладает точными сведениями, согласно которым Берлин будет воздействовать на Австрию в примирительном духе. Если же случится, что возьмет верх худшее и Австрия объявит войну, Сербия не будет предоставлена своим собственным силам.
В действительности, если бы Австрия решилась на явно умышленное нападение против Сербии, Россия не осталась бы спокойной перед вероломным нападением на Сербию, в то время как Болгария была бы остановлена Румынией. Господин секретарь полагает, что в текущих обстоятельствах война между великой державой и одним из балканских государств имела бы неизбежным следствием распространение пожара на весь европейский континент".
1 British War Documents, vol. XI. NN 61 и 80.
Мы оставляем в стороне изумительно беспардонную ложь Груича о том что "сербское правительство не знает ничего о Принципе" Ведь Люба Иованович принимал его в своем министерском кабинете! Мы оставляем также вопрос о благонадежности Габриновича, которая была, как мы знаем, настолько велика, что благодаря удовлетворительным справкам австрийского консула принц-регент Александр удостоил его, простого рабочего типографии, в начале апреля личной аудиенции, т. е. тогда, когда вопрос о покушении на эрцгерцога был Габриновичем принципиально решен. В этой депеше следует особо выделить два пункта: абсолютная уверенность Груича в том, что 1) в случае выступления Австрии Россия поддержит Сербию и австрийское нападение вызовет всеевропейскую войну и 2) Германия будет воздействовать на Вену в примирительном духе.
Эта депеша Кракенторпа исключительно важна как для понимания последующей позиции Грея в развивавшемся конфликте, в особенности в смысле одобрения Греем позиции России и Франции к австрийскому ультиматуму, так и для характеристики настроений сербского правительства после покушения. Первоначальные страхи Любы Иовановича, что Сербия будет брошена своим могущественным покровителем на произвол судьбы, были совершенно неосновательны. Наоборот, сербское правительство было твердо уверено в том, что на этот раз, в отличие от 1908 и 1912 гг., Россия, а следовательно и Франция, в защите Сербии пойдут до конца. И действительно, через несколько дней после покушения Л. Иованович мог с удовлетворением отметить, что "русская пресса, которая, как известно наперед, выражает мнение русского правительства, дружелюбно отнеслась к Сербии Россия не отняла своей руки, а за Россией придут и ее друзья. К этому шло, и так оно вышло".
Но перед сербским правительством все же стояла одна задача первостепенной, даже жизненной, важности. Что бы ни вышло, как бы ни повернулись события, министрам было ясно одно - необходимо представить дело так, чтобы перед всем миром Сербия явилась совершенно непричастной к сараевскому покушению, ибо общественное мнение Европы не позволит ми Англии, ни Франции стать на защиту правительства убийц. Еще менее и византийско- монархические убеждения Николая II могли бы позволило ему стать на защиту правительства цареубийц.
Пашич, Протич и весь кабинет в целом деятельно приступил к работе го заметанию следов, которые могли бы свидетельствовать о том, что покушение вышло из Белграда. Л. Иованович с невозмутимо циничной откровенностью повествует:
"Пашич, однако, надеялся, что мы выскочим как-нибудь из кризиса и приложил при содействии нас всех все усилия... для того, чтобы Сербия могла возможно дешевле справиться с неблагодарной задачей - дать удовлетворение Австро-Венгрии.
Как известно, правительство сделало все, что только возможно, для того, чтобы показать нашим друзьям и всему остальному миру, как далеки мы были от сараевских преступников"
С этой целью "Стоян Протич в тот же вечер, когда пришло известие о деянии Принципа, отдал приказ, и белградская полиция запретила всякую музыку, пение и увеселения в публичных местах, все было закрыто, и начались нечто вроде официального траура".
Но так как этого показалось мало, то Люба Иванович решился на героическое средство: "На похоронной мессе, которая служилась в католической церкви (австро-венгерского) посольства 20 июня ст. стиля в день похорон покойного эрцгерцога и его жены, несколько министров представляли сербское правительство. Я был в числе их. Я хотел показать, что даже я, относительно которого могли думать, что я одобрил деяние Принципа (Люба Иованович, как я уже говорил, был одним из основателей, а по своей должности министра народного просвещения, - и официальным покровителем общества "Народна Одбрана" - Н. П.) был, наоборот, в полном согласии с тем, что делало правительство. Тем не менее это короткое пребывание в церкви было неприятно для меня. Я чувствовал себя среди врагов, которые не захотят примириться с нами".
Вскоре, однако, "из Вены пришло сообщение, что служащий мини стерства общественных работ Милан Циганович помогал преступникам переправиться в Сараево. Пашич спросил Иотцу Иовановича, который занимай тогда пост министра общественных работ, кто такой Циганович. Иотца не знал его; не знал его никто и в министерстве. Так как Пашич настаивал, Цигановича после некоторых хлопот нашли на какой-то административной должности на железной дороге. Я помню, что кто-то - не то Стоян (Протич), не то Пашич - сказал, когда Иотца сообщил нам это известие: "Вот так штука! Смотрите, как правильно говорят в народе: если мать потеряет сына, пусть поищет его на железной дороге". Позже мы узнали от Иотцы, что Циганович куда-то исчез из Белграда". В результате всех этих мер "можно было надеяться, что Вене не удастся установить какую-либо связь между официальной Сербией и событием на реке Мильяске" (река у Сараева, на берегу которой Принцип убил эрцгерцога - Н. П .).
Эти сенсационные разоблачения Любы Иовановича явились громовым ударом для созданой казенными летописцами Антанты легенды о "маленькой, бедной и невинной Сербии, которую хотела растерзать Австро-Венгрия". Люба Иованович, на первый взгляд, как будто не понимает всей важности того, что пишет и в чем признается. Почтенный сербский сановник с простодушием младенца рассказывает о том, что он сам, его шеф и его коллеги смотрели на покушение на Франца-Фердинанда, как на совершенно есте-
ственное и нормальное явление Они отлично учитывали весь риск подобного предприятия и все последствия, которые оно может иметь для Сербии. Министерство народного просвещения содержало и воспитывало на казенным счет будущих убийц. Ведь предупредить покушение, даже после неудачи мифической попытки воспрепятствовать убийцам перейти реку Дрину, путем обращения к пограничным властям, которые сами принадлежали к организации, задумавшей и выполнившей убийство, было не так трудно. Для этой цели было достаточно сообщить в Вену имена участников заговора, что потребовало бы всего нескольких часов. А времени Пашич и его коллеги имели более, чем достаточно, от 3 до 5 недель. Но убийству эрцгерцога дали совершиться и заботились только о том, чтобы снять все подозрения в своей причастности к "мокрому" делу. На требование австрийского правительства об аресте Цигановича, Пашич ответил, что Циганович отбыл из Белграда 15 июня ст. стиля в неизвестном направлении. Между тем, как показывает протокол сараевского судебного следствия, подписанный советником австрийского министерства иностранных дел фон-Визнером (т. н. "документ Визнера", к которому мы еще вернемся - Н. П.), следствие закончилось 13 июля, а первые сведения об участии Цигановича в сараевском покушении были получены из уст убийц 1 - 2 июля нового стиля. Признания Любы Иовановича показывают, что Циганович в эти дни все еще состоял на государственной службе и что разыскать его не стоило особого труда. Но вместо того, чтобы арестовать его, ему позволили таинственно исчезнуть. Наконец, у сербского правительства оказалась в руках еще одна нить, по которой можно было бы добраться до авторов покушения. Как рассказывает Люба Иованович, "Стоян Протич произвел некоторое расследование со своей стороны... На белградской почте была найдена открытка "до востребования", написанная еще до дня св. Витта одним из преступников одному из своих товарищей в Белграде".
Кто был этот белградский товарищ убийц и к чему привели розыски Протича, нам неизвестно, ибо Люба Иованович здесь скромно умолкает Целый абзац его статьи заменен многоточиями. Очевидно, это место его воспоминаний еще не созрело для раскрытия. Чего стоит также появление Любы Иовановича в церкви австро-венгерского посольства на похоронной мессе по убитому с его же ведома, и, можно сказать, соизволения, австрийскому престолонаследнику. Почти шекспировская ситуация!
Важность разоблачений Любы Иовановича не подлежит никакому сомнению. Впервые один из руководящих сербских сановников признался в том, что:
1) сербское правительство знало за 4 - 5 недель вперед о готовящемся на австрийского престолонаследника покушении,
2) что оно не приняло никаких серьезных мер для того, чтобы предотвратить его. Единственная попытка предупредить австрийские власти о
готовящемся на эрцгерцога покушении была сделана сербским послом в. Вене по собственной инициативе последнего, и являлась, как мы увидим чиже, формальной отпиской, сделанной для того, чтобы сбить австрийские власти с толку;
3) что после сараевского убийства сербское правительство приложило все усилия для того, чтобы замести следы своего участия в этом деле.
Таковы самые минимальные выводы, которые можно сделать из признаний Любы Иовановича. На самом деле дело обстояло еще хуже, горазда хуже Сербское правительство было замешано в сараевском убийстве больше, чем рисует Люба Иованович.
Признания Иовановича были встречены бурным негодованием в Европе и Америке, но сербское правительство делало вид, что эти признания к нему не относятся, и хранило по поводу их невозмутимое молчание. Только через полтора года после появления сборника "Кровь славянства", Пашич, под давлением европейского общественного мнения, вспомнил о том, что признания Иовановича наносят смертельный удар легенде о "маленькой бедной невинной Сербии". О необходимости опровержения вежливо намекнул и выдающийся английский авторитет по сербскому вопросу проф. Сетон-Ватсон, сыгравший вместе со Стидом настолько влиятельную роль в создании и признании Англией нового югославского государства, что считается "отцом Юго-Славии" 1 : "на долю Белграда падает бремя доказательства, что-либо информация, имеющаяся в его распоряжении (о подготовке покушения- Н. П.) была гораздо более неопределенной, чем Л. Иованович хочет заставить нас верить, либо, что он послал соответствующее (adequate) предостережение об опасности, которое нам пока еще неизвестно. Дело не может оставаться в подобном положении. Общественное мнение Европы и Америки более, чем когда бы то ни было, заинтересовано в проблеме ответственности за мировую войну и вправе требовать полного и подробного разъяснения от Любы Иовановича и его шефа - Пашича".
Но Пашич сохранял гордое молчание. Тогда Сетон-Ватсон счел необходимым отправиться в Белград своей собственной персоной, чтобы добиться этого разъяснения. Поездка кончилась неудачей. 13 мая 1925 года Сетон-Ватсон поместил в Загребской газете "Обзор" следующее наивное письмо:
"Вот уже более двух месяцев я прошу белградское правительство разъяснить те заявления, которые несколько времени тому назад Люба Иованович сделал о сараевском убийстве в своем памфлете "Кровь славянства", но до сих пор я не получил никакого ответа.
Несколько недель тому назад Л. Иованович напечатал ряд статей об ответственности за войну, но в них он избегал касаться главного вопроса
1 Steed, II, pp. 164 - 339. Титул дан Сетону-Ватсону "Юго-славским комитетом", находившимся на о-ве Корфу.
и обвинил меня в неправильном изложении его первых заявлении. Я отлично понимаю колебания Л. Иовановича в даче прямого ответа. Если он станет отрицать правильность своих заявлений, все будут удивляться тому, как может столь легкомысленно писать ответственный государственный деятель. А если он признает, тогда его коллега и премьер-министр в те времена, Пашич, будет поставлен в неприятную необходимость откровенно и ясно высказаться и представить все в подлинном свете". В своих письмах в лондонский "Морнинг Пост" 7/V-1925 года, белградскую "Политику" 13/IV-25 г, "Обзор" 13/IV-25 г. Сетон-Ватсон считает, что признания Л. Иовановича хотя и скомпрометировали доброе имя Сербии в глазах всего мира, но все же являются преувеличенными. Газеты Пашича ответили обвинением "отца Юго-Славии" (Сетона-Ватсона) в германофильстве и защите немецких интересов. Однако Сетон-Ватсон все еще продолжает верить в преувеличенность заявлений Иовановича.
Поездка Сетона-Ватсона все же явилась толчком, побудившим Пашича так или иначе реагировать на признания Иовановича. На конгрессе радикальной партии 25/1V-1926 года Пашич заявил, что "убийство в Сараеве явилось для Австрии случаем свести счеты с Сербией, которая была в нем неповинна. То, что написал Иованович, уже говорили многие друзья Германии Международная комиссия изучит эту проблему. Если она осудит нас, Германия будет оправдана. Я ничего не знал о покушении, я никогда ничего не говорил о нем Иовановичу. После возвращения из Бухареста (где Пашич встретился с Сазоновым и королем (румынским. Мы еще увидим, какие последствия имела эта встреча. -Н. П.), я рекомендовал "Народной Одбране" не предпринимать ничего против Австрии. Я не знаю точно, что сказал Иованович, но я знаю, что это ложь, он действовал по собственной инициативе, не посоветовавшись ни с кем из своих прежних коллег, и это непростительно!" По просьбе Пашича некоторые министры, члены кабинета 1914 г., подтвердили его слова1 . Иованович имел дерзость ответить, что "он никогда не говорил, что Пашич сделал свое сообщение на заседании кабинета Он сделал сообщение в частном разговоре. Я написал это в 1924 году и никто не обвинил меня во лжи до статьи Еленича в "Политике" в начале 1926 года. Если же публикация моей статьи была преступлением, государственной изменой, как квалифицирует ее Пашич, то почему же я - Люба - сделан председателем Скупщины и законодательного Совета после ее напечатания?2 . Так как Пашич предпочел не ответить на этот вопрос, Люба Иованович добавил, что "у него имеются другие доказательства истинности своих заявлений, но он не публи-
1 Политика", 26 IV-1926.
2 Ibidem.
кует их, не желая вредить Пашичу и партии. Но он готов представить эти доказательства в виде официальных документов, если правительство даст свое разрешение на опубликование последних"1 . Тогда вмешался премьер-министр Узунович и попросил Любу Иовановича не представлять этих доказательств, "чтобы не было сказано то, что не должно быть сказано2 .
Спор Пашича с Иовановичем, несмотря на свою подлинность, кажется чудовищно неправдоподобным. Попытку Пашича опровергнуть Иовановича вряд ли кто-нибудь признает удавшейся. В самом деле, что стоило бы разрешить Иовановичу опубликовать документы, о которых он говорит? Если аги документы фальшивые и ничего не доказывают, то предыдущее заявление Иовановича является всего-на-всего безответственной и легкомысленной болтовней. Сербское правительство могло принять вызов Иовановича и разоблачить ложность его показаний, но оно предпочло промолчать. Естественно напрашивается вывод, что документы, которые предлагал представить Люба Иованович, не были фальшивкой, а доказывали очень многое. Точно так же исследователи вопроса о виновниках войны до сих пор ничего не знают ни о созыве сербским правительством международной комиссии для изучения этой проблемы, ни об открытии сербских архивов для работников науки. Сербскому правительству, очевидно, есть что скрывать.
И в самом деле, если мы попробуем сопоставить некоторые факты в связи с вышеприведенным заявлением Пашича на конгрессе радикальной партии, то будем иметь самые серьезные основания для сомнений в искренности Пашича. В 1926 году Пашич заявляет, что "он ничего не знал о готовящемся покушении". Через несколько дней после объявления войны Пашич в скупщине на запрос бывшего министра Драгутина Печича заявил, что послал предупреждение в Вену об опасности, которая угрожала эрцгерцогу "Temps" посвятил этому предупреждению целую передовицу 3 . Впервые об этом предупреждении сообщил сербский посол в Петербурге Слалайкович В интервью в "Новом Времени" от 30 июня 1914 года. О посылке Пашичем предупреждения сообщает и французский историк Дени, проделавший весь путь с сербской армией во время отступления 1915 года4 . Наконец, сам Пашич в интервью американскому корреспонденту 7 июля 1914 года заявил, что "он предупредил Вену об опасности, которой подвергался эрцгерцог" 5 .
1 "Обзор", 26/IV 1926.
2 Ibidem. Еще ранее 17 апреля 1925 в "Потитике" Иованович заявил, что он "не делает никаких разоблачений, а говорит то, что в 1914 году было известно каждому из нас... Кто станет доказывать, что сербское правительство не знало ничего о плане убить Франца-Фердинанда, тот возьмет на себя невыполнимую и вредную задачу".
3 "Temps", 10 VII 1914.
4 Denis, La Grande Serbie, Paris, 1915, pp. 151 и 277; Stanojevich 61.
5 "Политика" 17/IV 1925.
Однако, в 1917 г. Пашич дал отбой и в новом интервью заявил: "Если бы мы знали о существовании заговора, то предупредили бы австрийское правительство"1 . Что же, знал Пашич о готовящемся покушении или не знал? Если не знал, то как он мог предупредить о нем Вену? Если же знал, зачем признаваться в таких вещах, которые могут внушить подозрение, что сербское правительство знало о готовящемся заговоре? Такая двойственная тактика Пашича объясняется тем, что Димитриевич и Принцип, благодаря приобретениям войны, создавшим более "Великую Сербию", чем та, о которой сиели мечтать сербские империалисты, превратились в народном сознании в национальных героев и мучеников. Ведь если сербское правительство предупредило в 1914 году Вену, то сейчас в глазах сербских националистов Пашич и его коллеги не более, как предатели и изменники национальному делу. Если же сербское правительство, зная о заговоре, не предупреждало Вены, тем самым Пашич и его друзья становятся соучастниками заговора. Пашичу одинаково трудно признаться и в том, и в другом. Но мы можем сказать с полной определенностью, что сербское правительство не предупреждало Вены, хотя прекрасно знало о заговоре. В 1914 году австрийцы нашли в журнале входящих бумаг командира пограничного поста копию приказа военного министерства, предписывающего арестовать участников заговора при переходе через границу. Участники заговора были перечислены по фамилиям. Это показывает совершенно убедительно, что, во-первых сербский кабинет знал о готовящемся покушении и, во-вторых, что рассказ Любы Иовановича о посылке приказа задержать заговорщиков, отправленного по постановлению всех присутствовавших членов кабинета, в том числе и Пашича и Протича, соответствует действительности. Точно так же соответствует действительности и рассказ Любы Иовановича о том, что сербский посланник в Вене Иован Иованович предупредил по собственной инициативе австрийское правительство о готовящемся покушении. Иова" Иованович, как сообщает он сам2 , решился посетить Билинского (министра по делам финансов и министра по делам Боснии-Герцеговины) 5 июня, за 23 дня до преступления, и предупредить об опасности, угрожающей эрцгерцогу, но не от готовящегося покушения, а о том,, что "маневры в таких условиях (т. е. в день национальной скорби, у сербской границы, под руководством сербофоба Франца-Фердинанда) опасны. Среди сербской молодежи может найтись и такой, кто заменит холостой патрон боевым в своей винтовке или револьвере; он может выстрелить, и эта пуля может поразить командующего". Иными словами, Иован Иованович предупреждал, что Франц-Фердинанд может быть застрелен австрийскими войсками. Вполне естественно, что Билинский не обратил на предупреждение такого
1 "Standard" 21/VII 1917.
2 "Neues Wiener Tageblatt", 28/VI 1924.
сорта никакого внимания. Он даже не упоминает о нем в своих мемуарах. И хотя Иован Иованович приходил к Билинскому по этому делу вторично, несколько дней спустя, австрийское министерство иностранных дел имело все основания заявить 3 июля, что никакого предупреждения по поводу заговора на жизнь эрцгерцога сербское правительство не присылало. Ни слова об этом предупреждении нет и в сербской Синей книге 1914 г. Невольно возбуждает подозрение сомнительное совпадение. Сделать предупреждение Билинскому Иовану Иовановичу пришло в голову как раз 5 июня, а Люба Иованович говорит, что "в конце мая или в начале июня" Пашич сообщил о предполагавшемся убийстве. Является ли это совпадение случайным, или сербские сановники за границей тоже знали о готовящемся заговоре?
Эти факты позволяют нам думать, что сербское правительство ни когда не думало всерьез о предупреждении австрийских властей или о том, чтобы предотвратить осуществление заговора. Еще большие сомнения возбуждает поведение сербского правительства в период после покушения, с 28/VI по 23 июля (день предъявления ультиматума). Английская журналистка Эдит Дергем, прожившая много лет на Балканах и написавшая прекрасное исследование о сараевском убийстве1 , совершенно основательно спрашивает: "Как могло быть, чтобы в стране, наводненной полицейскими шпионами, где в довоенное время у простого туриста требовали паспорт в каждой деревушке, где по его пятам шла полиция, где он не мог сфотографировать корову или поговорить со старухой без того, чтобы полиция не узнала об этом и не пожелала узнать причину, -как это могло быть, чтобы в такой стране столь вездесущая полиция была совершенно не в состоянии в течение трех недель пролить хоть каплю света на это преступление?". Даже Сетон-Ватсон, все еще продолжающий думать, что сербское правительство было непричастно к организации покушения, находит бездеятельность сербского правительства "совершенно непростительной". 30 июня Славко Груич ответил барону Шторку, спрашивавшему от имени австрийского правительства, что предприняли и предпринимают сербские власти для раскрытия преступления, что "полиция не занята этим делом" 2 . Напрасно Иован Иованович трижды предупреждал из Вены о надвигающейся грозе3 . Правительство Пашича имело предостережение по этому вопросу и из Берлина. 1 июля Циммерман указал Богичевичу на "тяжкие последствия отказа Сербии исполнить свой долг" в смысле преследования подозреваемых лиц: "последствия такого отказа, - заявил Циммерман, - никто не сможет учесть" 4 . Сербское правительство, выразив официальное свое осуждение сараевскому преступлению, не предприняло ничего для ареста участников заговора или прекра-
1 Е, Durham, The Serajevo Crime, London, 1925.
2 Das Oesterreichische Rote Buch, 1914, N 2.
3 Сербская Синяя книга, 1914, N 23, 25, 31.
4 Deutsche Dokumente zum Kriegsausbruch, IV, Anhang IV, 1.
щения совершенно неприличной радости сербской прессы и сербского населения по поводу убийства Франца-Фердинанда 1 . На улицах Белграда люди обнимались, охваченные радостью, и были слышны замечания: "Мы ждали этого давно! Это месть за аннексию" 2 . О всеобщем ликовании населения доносили австрийские консулы из Ниша и Ускюба. Только 20 июня Богичевич передал Ягову сербскую ноту, просившую германское правительство употребить все свое влияние в Вене в смысле ходатайства за Сербию Нота выражала полную готовность Сербии подчиниться требованиям Австрии3 . Но и этот шаг сербского правительства, как мы знаем теперь, был сделан по указанию из Петербурга и Парижа. В промежуток между 28 июня и 23 июля сербским правительством не было сделано ни одного ареста. На требование ареста Цигановича Пашич ответил, что 28 июня Циганович отбыл из Белграда в неизвестном направлении и не может быть найден. Между тем из рассказа Любы Иовановича видно, что Циганович в это время был в Белграде и продолжал отправление своих служебных обязанностей Австрийский посол в Белграде Гизль сообщил в Вену, что Циганович исчез из Белграда только через три дня после покушения 4 . Вездесущая сербская полиция, казалось, точно провалилась сквозь землю, а Пашич на все запросы дипломатов, советовавших предпринять что-нибудь для преследования участников заговора, отвечал, что подождет результата австрийского расследования в Сараеве 5
Если сопоставить эту странную бездеятельность сербских властей с отказом допустить австро- венгерских чиновников к участию в следствии против участников заговора, находившихся на сербской территории, -отказом, из-за которого сербское правительство предпочло пойти на войну, нежели допустить подобное нарушение своего "суверенитета", наши слова, что Пашичу было что скрывать от глаз Европы, получат новое подтверждение Настойчивость Австрии в этом пункте понятна. Сараевское покушение было шестым покушением за последние 4 года. У австрийского правительства не было никаких гарантий в том, что эти покушения не будут продолжаться бесконечно, и Сербия предпримет хоть какие-нибудь реальные шаги, чтобы наказать сараевских убийц и не допускать подобных покушений в будущем. Все это предопределило посылку ультиматума, относительно которого сербский посол в Берлине Богачевич писал:
"Форма ноты, конечно, исключительно резкая. Ультиматум такого характера до сих пор ни разу не посылался независимому государству. К несчастью, все отношение Сербии к Австрии в предвоенную эпоху до изве-
1 Jagоw, Ursachen und Ausbruch des Weltkrieges, Berlin, 1919, стр. 96 и Livre jaune 1914, N 15.
2 Das Oesterreichische Rote Buch, 1914, N1,3, 5.
3 Deutsche Dokumente zum Kriegsausbruch, I, N 29.
4 Das Oesterreichische Rote Buch, 1914, N 9, Берхтольд - Менсдорфу.
5 British War Documents, vol. XI, N 61 и 80.
стной степени оправдывало такую форму... Что касается содержания австро-венгерской ноты и вопроса о виновности, я считаю своим долгом (как бы он ни был тягостен и как бы я ни сожалел о таком положении дел) засвидетельствовать в интересах исторической правды, что обвинения австро-венгерской ноты за немногими незначительными исключениями были справедливы и правильны"1 . Что же хотел скрыть Пашич Многое такое, о чем не смели подумать и сами австрийцы. И ради сокрытия этого многого Пашич не остановился перед судебным убийством тех лиц, которые слишком многое знали о сараевском деле.
В конце 1916 года сербское правительство издало декрет о роспуске "Черной Руки". Главари общества были арестованы и преданы военному суду, который состоялся в Салониках в июне 1917 г. 3 человека - полковник Димитриевич, майор Вулович и Малобабич - были расстреляны 24 июня, несколько человек приговорено к продолжительному тюремному заключению, часть бежала за границу, остальные были оправданы. Официальным предлогом расправы, как сообщает Станоевич2 , была попытка Димитриевича вступить в переговоры с врагами, открыть фронт и организовать заговор против сербского принца-регента Александра. Эта версия не выдерживает никакой критики, потому что кто-кто, но не Димитриевич, мог явиться лицом, с которым австрийское правительство согласилось бы вступить в какие-либо переговоры. Гораздо более интересную версию предлагает бывш. сербский посол Богичевич в своей книге о салоникском процессе 3 . По его словам Димитриевич узнал о тайных переговорах Пашича с Германией, имевших целью свержение династии Карагеоргиевичей для того, чтобы возвести на сербский престол герцога Иоганнеса Альберта Мекленбургского. Оставалось лишь закончить обсуждение последних формальностей, когда Антанта заверила Сербию в своей абсолютной поддержке и высадила войска в Салониках. Тогда Пашич отказался от своего проекта и сохранил верность Антанте. Но нужно было любой ценой зажать рот Димитриевичу, проникшему в тайны переговоров. Пашич обвинил Димитриевича в организации заговора против принца-регента Александра и в сношениях с неприятелем, намекнув регенту, что было бы вполне своевременно, в виду неизвестности исхода войны, убрать Димитриевича, который слишком много знает о сараевском убийстве. Регент согласился, и тогда был создан салоникский процесс.
У нас нет никаких данных, позволяющих судить о том, происходили ли действительно переговоры Пашича с Германией. Но если даже тайные переговоры Пашича с Германией и не принадлежат к числу апокрифов, на
1 Bogichevich, Les causes de la guerre, Paris, 1925 и Amsterdam, 191, стр. 69.
2 Stanojevich, 51.
3 Bogichevich, Le proces de Salonique, Pans, 3027, и Sixte Bourbon. L'offr de la paix, Paris 1918.
наш взгляд доводы, выставленные Пашичем перед принцем-регентом в пользу расстрела Димитриевича, сыграли решающую роль. К моменту развязки, т. е. мирных переговоров (а тогда еще не было известно, кто одержит верх, пока всюду побеждала Германия) необходимо было во что бы то ни стало зажать рот неудобному свидетелю и показать перед лицом всего мира, что сербское правительство не только не поощряет цареубийц, а даже карает их. Что именно такова была настоящая причина салоникского процесса, показывают следующие факты.
Военный суд обратился ко всем подсудимым и свидетелям на процессе, взывая к их патриотизму, с просьбой не делать ни малейшего намека в своих показаниях на сараевское покушение и вообще не говорить о событиях, связанных с пансербской пропагандой за границей, которые могли бы повредить сербскому правительству. Тем не менее, когда процесс был закончен, с осужденных, для собственной перестраховки, потребовали письменной декларации о всем, известном им относительно сараевского убийства, эти декларации до сих пор нигде не опубликованы, и существование их то официально отрицается, то признается - в зависимости от требований политического момента. В своем завещании, написанном в ночь накануне расстрела, Димитриевич пишет: "Хотя я осужден двумя трибуналами и хотя корона мне отказала в помиловании, я умираю невинно, в убеждении, что моя смерть нужна Сербии из высших соображений"
К своему завещанию, вернее, предсмертному письму к "сербскому народу", Димигриевич приложил полный отчет-признание в организации им сараевского покушения. Отчет, как я уже говорил, считается апокрифом. Но, спустя полтора года после расстрела, Протич (тогда министр иностранных дел; из признания Любы Иовановича мы знаем, что он был министром внутренних дел в кабинете Пашича в 1914 г. и принадлежал к руководителям "Народной Одбраны" и с ним именно Пашич обсуждал вопрос о сараевском покушении) в ответ на статью "отца Юго-Славии" Сетона-Ватсона, осуждавшего солоникские расстрелы 1 , заявил, что "имелся письменный документ, который делал помилование Димитриевича совершенно немыслимым"2 . В 1922 году тот же Протич в белградской газете "Радикал" (N 294 от 1922 г.), редактором которой он в то время состоял, подтвердил факт существования этого признания: "полковник Димитриевич подписал документ, возлагающий на него всю ответственность за сараевское дело".
Не менее интересны обстоятельства, в которых была совершена казнь над Димитриевичем. Из Парижа и Лондона (военное министерство! - Н. П.), из России - мин. иностр. дел Терещенко - просили о смягчении участи Димитрие-
1 "New Europe" 22/VIII 1918 Serbia's choice.
2 "New Europe" 26/IX 1918. Serbian protest.
вича Сербское правительство ответило, что смягчение участи Димитриевича немыслимо, так как его виновность в сараевском убийстве установлена. Несмотря на это, английское правительство собиралось обратиться с официальным ходатайством о помиловании Димитриевича, на которое Пашичу было бы неудобно ответить отказом. Поэтому с казнью Димитриевича поторопились, чтобы иметь возможность ответить в Лондон, что телеграмма пришла слишком поздно, когда казнь была уж" совершена. Осужденных к расстрелу - полк. Димитриевича, его друга и доверенное лицо Малобабича и майора Вуловича (бывшего начальником пограничной стражи на том участке границы, где Принцип с товарищами переправился в Боснию) отвели к месту казни ночью. Осужденные прошли часть пути пешком и присуждены были ждать несколько часов, пока не наступит рассвет, ибо стрелять в темноте исполнители были не в состоянии. Не менее интересные подробности о салоникском процессе сообщает и Ненадович 1 . По его словам Димитриевича пытались убрать сначала при помощи убийства. Для этой цели генерал Петар Живкович нанял трех бродяг, а Люба Иованович, бывший тогда министром внутренних дел, предоставил свой автомобиль, чтобы увезти убийц после совершения преступления в Албанию. Но попытка убийства не удалась, так как один из бродяг успел предупредить Димитриевича. Тогда Димитриевича и других членов "Черной Руки" обвинили в намерении открыть салоникский фронт врагу, и Л. Иованович арестовал их 3 - 10 декабря 1916 г. Процесс против них велся в полной тайне, и, как сообщает Ненадович, на процессе первоначальное обвинение было заменено обвинением в организации заговора подсудимыми против принца-регента Александра. Ненадович сообщает одну очень знаменательную подробность: во время процесса Александр писал генералу Живковичу, что " Димитриевич во что бы то ни стало должен быть приговорен к смерти". Принц- регент имел, как мы увидим, все основания для такого приказа.
Мы отвлеклись в сторону от темы и занялись подробно судьбой Димитриевича в виду того, что обстоятельства его смерти в значительной степени зависели от "события на реке Мильяске". Салоникский процесс явился прямым продолжением сараевского (над убийцами эрцгерцога в октябре 1914 г.). Но то, ради чего хотели заткнуть рот, все же не удалось сохранить в тайне.
Несколько лидеров "Черной Руки" успели во-время спастись от Пашича. Им мы обязаны очень интересными разоблачениями.
Друг и помощник Димитриевича полковник Лазаревич выпустил p 1917 году в Лозанне книгу "Die Schwarze Hand", посвященную истории и дея-
1 Federation Balcanique, 1/XII 1924. "Тайне београдске камариле". Сербский текст более интересен, чем немецкий перевод, сделанный с отступлениями и искажениями оригинала.
тельности "Черной Руки". В своей книге он привел подробный список членов "Черной Руки". Из списка видно, что в состав общества входили все наиболее выдающиеся политические деятели Сербии. Почетным членом-покровителем "Черной Руки" был не кто иной, как сам наследный принц-регент Александр. Сербское правительство было в курсе всего, что замышляла "Черная Рука", и давало свою визу в каждом отдельном случае. Пашич был связан с "Черной Рукой" через доверенное лицо 1 .
Сведения, сообщаемые Лазаревичем, подтверждаются показаниями и других членов "Черной Руки". Никола Ненадович сообщает, что о готовящемся покушении знали не только Пашич и принц-регент Александр, но и русский посол в Белграде Гартвиг и военный атташе Артаманов. "Черная Рука" выступила против сдерживающей политики короля Петра и гражданских властей. Под ее давлением король Петр отказался от власти и передал ее в форме регентства принцу Александру, находившемуся в тесной связи с "Черной Рукой". Ближайшее участие в этом дворцовом перевороте принимал Гартвиг (об этом же сообщает и Станоевич). Показания Ненадовича о причинах салоникского процесса почти полностью совпадают с фактами, изложенными Богичевичем.
Сообщения Ненадовича о том, что русский посол и военный атташе знали о готовящемся в Сараеве покушении, подтверждает заявление, сделанное одним из членов "Черной Руки", пожелавшим остаться неизвестным, венскому журналисту Леопольду Мандлю 2 . По словам этого члена "Черной Руки", Димитриевич предвидел, что убийство эрцгерцога может втянуть Австро-Венгрию в войну с Сербией и, боясь, чтобы Россия не отступила так, как она это уже дважды сделала в 1908 и 1912 гг. при виде Австрии, поддержанной Германией, сообщил о готовящемся покушении Артаманову, выразив свои опасения. Артаманов после совещания с Гартвигом явился в контрразведывательное отделение сербского генерального штаба и просил Димитриевича обождать, пока он снесется с Петербургом; Артаманов послал полный отчет о своем разговоре в Петербург и через несколько дней получил многозначительную телеграмму: Marchez, si l'on vous attaque, vous ne serez pas seuls" и значительную сумму денег на расходы по подготовке покушения. Артаманов вновь нанес визит в контрразведывательное отделение и сообщил Димитриевичу, что Россия поддержит Сербию, что бы ни случилось. "Мы трепетали до самой глубины нашего существа от слов русского военного атташе, так как знали, что теперь секира занесена над отпрыском австрийской императорской фамилии".
1 Это же подтверждают и Богичевич, Хинкович, Обаров, Симич и др.
2 "Neues 8 Uhr Blatt", 27/VI - l/IV 1924 и Божин Симич.
Мы вернемся к вопросу об участии России в подготовке сараевского убийства несколько дальше. Сейчас отметим еще показание полковника Симича, личного друга Димитриевича, удалившегося в 1916 г. в изгнание, так как сербская почва оказалась чересчур горяча для его ног. Показания Симича, опубликованные Виктором Сержем1 , сводятся к следующему: "Танкосич снабдил убийц револьверами и бомбами, сфабрикованными в сербском правительственном арсенале в Крагуеваце. Милан Циганович был агентом Танкосича. Австрийское следствие установило, что Циганович был одним из наиболее видных участников заговора. Тогда Пашич послал Цигановича в Албанию (теперь мы знаем, куда "исчез" Циганович, когда сербское правительство "не могло найти его"). Накануне сараевского убийства Принцип просил денег у Цигановича телеграммой: "Свадьба состоится в воскресенье. Пришлите денег". Циганович пошел к секретарю "Черной Руки" майору Лазичу, который дал 1000 динаров. Этой суммой закончились издержки по сараевскому делу.
Циганович, о существовании которого белградская полиция не знала ничего2 , прибыл в Белград из Боснии в 1908 г. и получил место чиновника на железной дороге по приказу Пашича. Во время балканских войн (и до них) он был четником в отряде Танкосича и завоевал его доверие. Последний в 1911 г. предложил Цигановичу вступить в только что сформированное общество "Черная Рука". Пашич побудил Цигановича принять предложение Танкосича, чтобы иметь агента, который мог бы держать его в курсе всего того, что делается в этом тайном обществе. Отнюдь не случайно Пашич приказал белградскому префекту заявить, что имя Цигановича в Белграде неизвестно, хотя Циганович жил в этом городе с 1908 года. Пашич отправил Цигановича в Албанию и одновременно ответил австрийскому министерству иностранных дел, что он отдал приказ об аресте Цигановича, но последнего невозможно найти. Но, предусматривая все возможные случайности, правительство Пашича приняло и другие меры предосторожности. После 28 июня директору сербских железных дорог было приказано удалить имя Цигановича из всех служебных списков и реестров при помощи подчисток. Через месяц после начала войны Циганович явился из Албании и присоединился к отряду комитаджей Танкосича. В апреле 1915 года, по ходатайству члена Скупщины Михаила Ранковича, организовавшего впоследствии дачу ложных показаний на салоникском процессе, ми-
1 "Clarte", май 1925.
2 Das Oesterreichische Rote Buch, 1914, N 34, Приложение. Циганович уехал в Рибари по командировке Белградской полицейской префектуры. "Белградский начальник полиции, лично способствовавший отъезду Цигановича и знавший, где он будет находиться, заявил в интервью, что в Белграде не существует человека по имени Милан Циганович".
нистр общественных работ Драшкович уплатил Цигановичу жатованье по службе на железных дорогах за все пропущенное время. На сатоникском процессе Циганович явился главным свидетелем против Димитриевича и "Черной Руки".
После расстрела Димитриевича, Малобабича и Вуловича Пашич, неизменно стоявший во главе сербского правительства, отправил Цигановича в Америку по фальшивому паспорту (на имя Даниловича), щедро снабдив деньгами. Циганович вернулся через год, когда все толки и слухи о салоникском процессе и участии Цигановича в нем улеглись, и после окончания войны получил в награду от правительства за оказанные услуги имение близ Ускюба. Здесь Циганович проживал до своей смерти в 1927 г., мирно занимаясь сельским хозяйством и отдыхая от трудов. Его роль в салоникском процессе можно назвать выдающейся. Он был живой связью между осужденными членами "Черной Руки" и теми лицами, которые организовали процесс".
Далее, Симич показывает, что "Черная Рука" пользовалась тремя дорогами при перевозе оружия для революционных тайных организаций в Боснию: между Ковильячем и Лозницей, у Зворника, у Любовицы. По первым двум прошли сараевские убийцы и Данило Илич1 , выработавший тан покушения и ездивший в Белград для совещания с Димитриевичем в конце мая ст. стиля 1914 г. Начальником этого участка границы был майор Вулович, впоследствии казненный в Салониках.
Вот основные факты, которые известны о подготовке и исполнении сараевского покушения. Богичевич, использовавший в своей книге о салоникском процессе официальные протоколы этого процесса, копия которых случайно попала в его руки, подтверждает правильность этих заявлений членов "Черной Руки", уцелевших после ее разгрома Мало того,. 18 февраля 1925 года группа сербских офицеров, членов "Черной Руки", вышедших оправданными из процесса в 1917 г, обратилась в Скупщину с петицией, в которой заявляла:
1) Что "Черная Рука" никогда не предпринимала ничего протиз принца-регента, ныне короля Александра.
2) Что "Черная Рука" была патриотическим обществом, стремившимся создать Великую Сербию, путем использования для этой цели национального движения в Боснии-Герцеговине.
3) Что принц-регент, виднейшие сановники и высшее офицерство были ее членами.
4) Что деятельность "Черной Руки" была всегда известна правительству и соответствовала видам и намерениям последнего.
1 После прибытия Принципа и его товарищей в Сараево Илич ездит в Белград для получения от Димитриевича последних инструкций.
5) Что все вышесказанное они могут подтвердить доказательствами и официальными документами, для чего ходатайствуют о назначении суда для пересмотра салоникского процесса.
Правительство Пашича предпочло смолчать и на этот вызов. Причиной этого является боязнь Европы. Некоторые европейцы, в том числе и "отец Юго-Славии" Сетон-Ватсон, встретили первую и, можно сказать, пробную официальную декларацию сербского правительства (устами Любы Иовановича) более, чем неодобрительно. Пашич немедленно забил отбой и довольно неуклюже и неудачно пытался дезавуировать Любу. С другой стороны, сербские националисты требуют официального признания и прославления Димитриевича, Принципа и прочих национальных героев и мучеников за сербское дело. Димитриевич и Принцип стали политическими иконами, и память их негласно прославляется в школах.
Так внешняя политика сталкивается с внутренней.
Эти факты, изложенные нами, довольно убедительно показывают, что все обвинения австрийского ультиматума по адресу сербского правительства были не только не преувеличены, а в огромной степени преуменьшены Читая признания Любы Иовановича и членов "Черной Руки", трудно поверить, что сербское правительство было менее осведомлено о готовящемся покушении, чем австрийское, которое через несколько дней после покушения потребовало ареста Войн Танкосича и Цигановича. Защитники тезиса, что "преступление, совершенное австро-венгерским подданным на территории Двуединой монархии, ни в коем случае не может скомпрометировать Сербию", 1 что Австрия совершенно неожиданно послала Сербии ультиматум, сформулированный таким образом, чтобы сделать прием его немыслимым, любят ссылаться на "документ Визнера", опубликованный впервые в качестве приложения к ноте американской делегации от 4 апреля 1919 года. В этой ноте доклад Визнера 13 июля 1914 года австрийскому министру иностранных дел гласит следующее:
"Соучастие сербского правительства в руководстве покушением или в подготовке его и доставке оружия ничем не доказано и даже не может быть хотя бы заподозрено. Наоборот, есть данные, позволяющие предположить, что подобное соучастие исключено" 2 .
Эти 4 строчки представляют отдельно выхваченную и притом искаженную цитату из доклада Визнера, искажающую весь смысл доклада. Доклад Визнера был напечатан в австрийской Красной Книге 1919 г.3 , которая вышла в конце года и, следовательно, была еще тайной. Как попал в руки амери-
1 Доклад комиссии Антанты, созданной 25 января 1919 на Парижской мирной конференции для исследования вопроса о виновниках войны. Livre blanc allemand 1919 sur les auteurs de la guerre.
2 Livre blanc allemand 1919, I, p. 37.
3 Das Oesterreichische Rote Buch 1919, 1, N 17.
канской делегации этот документ и притом в таком укороченном и совершенно искаженном виде, американское правительство скромно умалчивает. А между тем полный рапорт фон Визнера приводит к совершенно иным выводам, чем цитированные американской делегацией строчки.
"Местные (сараевские) представители власти убеждены, что велико-сербская пропаганда просачивалась сюда из Сербии, как из центра, не только при помощи прессы, но через клубы и прочие организации и, более того, это происходило как с ведома и одобрения, так и при содействии сербского правительства. Материал, представленный мне гражданскими и военными властями, в качестве основания, подтверждающего их убеждение, может быть характеризован следующим образом: материал периода, предшествовавшего убийству, не дает доказательств, позволяющих мне предположить, что пропаганда одобрялась сербским правительством. Но имеется материал, правда скудный, который в достаточной мере доказывает, что это" движение, имевшее своим центром Сербию, проводилось при терпимом отношении сербского правительства.
Расследование преступления: нет никаких доказательств участия сербского правительства в руководстве убийством, его подготовке или снабжении оружием: нет даже таких подозрений.
Наоборот, есть доказательства, которые как-будто показывают, что подобное участие было немыслимо. Из показаний обвиняемых удостоверено в едва ли опровержимой форме, что преступление было решено в Белграде и что оно было подготовлено при содействии сербского государственного чиновника Цигановича и майора Танкосича, снабдивших револьверами, оружием и цианистым кали заговорщиков. Участие Прибичевича не доказана, и первые отчеты по поводу этого являются результатом печального недоразумения со стороны полицейских властей, расследовавших дело. Есть несомненные вещественные доказательства, что бомбы были первоначально получены из арсенала сербской армии в Крагуеваце, но нет доказательств того, что эти бомбы были взяты из арсенала недавно, со специальной целью, ради которой они были использованы, так как бомбы могли принадлежать военным складам комитаджей.
Судя по показаниям обвиняемых, мы вряд ли можем сомневаться, что Принцип, Габринович и Грабеч были тайно переправлены через границу в Боснию с оружием и бомбами по указанию Цигановича. Эта организованная переправа была осуществлена начальниками пограничных постов у Шабаца и Лозницы и выполнена при помощи таможенной стражи. Хотя невыяснено, были ли осведомлены эти люди о целях путешествия, они безусловно должны были учитывать таинственный характер миссии. Другие расследования, произведенные после убийства, проливают свет на организацию пропаганды "Народной Одбраной". Полученный материал ценен и может быть принят во внимание, но его нужно тщательно проверить.
Требования могут быть увеличены еще более
1) Запрещение сотрудничества сербских правительственных органов в переправе лиц и грузов через границу.
2) Увольнение начальника сербских пограничных постов у Шабаца и Лозницы, а равно и замешанных органов таможенной стражи
3) Преследование Цигановича и Танкосича".
Эти требования и легли в основу ультиматума. Визнер, производивший следствие всего два дня - 11 и 13 июля - конечно, не имел времени и возможности выяснить вопрос больше. С другой стороны, "Черная Рука" была законспирирована так хорошо, что австрийские власти почти не догадывались о ее существовании, смешивая ее с "Народной Одбраной" 1 .
Знало ли царское правительство об организуемом в Белграде покушении на жизнь эрцгерцога? У нас нет никаких документальных данных, которые позволили бы ответить утвердительно на этот вопрос. Но дипломатическая история Европы не зиждется только на одних документах, иначе выяснение исторических событий свелось бы исключительно к пересказу документов "собственными словами". Вполне возможно, что такой документ, устанавливающий с абсолютной точностью, что русское правительство было одним из участников заговора, не будет найден ни в одном из русских архивов. Мы склонны думать, что вряд ли он вообще существует в природе. В высшей степени невероятно, чтобы в такой стране, как Россия, с таким мистически убежденным в святости монаршей власти царем, как Николай II ("Переписка Николая и Александры Романовых" дает поразительную картину византийского монархизма, воскрешенную Николаем II в XX веке), русские министры и сановники представляли на высочайшее благоусмотрение докладные записки, в которых говорилось бы о необходимости насильственно убрать эрцгерцога2 . Язык дипломатических актов не знает подобной фразеологии, еще менее мог бы знать ее язык монархически-бюрократического царского режима. Но тем не менее у нас есть серьезные основания подозревать, что 'некоторые русские сановники могли знать о подготовлявшемся заговоре.
Прежде всего Гартвиг. Трудно предположить, чтобы Гартвиг, фактический хозяин Сербии, vis movens сербской политики, без визы и одобрения которого сербское правительство не совершало ни одного сколько-нибудь важного шага, мог ничего не знать о заговоре. О существовании "Черной Руки" он знал наверное. До парламентского кризиса 1914 г., выразившегося в "борьбе за приоритет" между "Черной Рукой" и радикальной партией, он не раз говорил, что "Черная Рука" - единственная организация в Сербии, ко-
1 Seton-Watson, Sarajevo, London, 1926.
2 Роберт Делл в Лондонском "Nation" - 19/IX 1925 - сообщает, что "замысел держали от царя в тайне".
торая сможет осуществить сербские национальные идеалы. В одной из своих, депеш в период сербско-болгарского кризиса он сообщал Сазонову о влиятельной военной организации в Сербии, считающей захват долины Вардара жизненной необходимостью для государства, пока Сербия не получит выхода к Адриатическому морю. В этот же период - в апреле 1913 года - Гартвиг разослал всем русским консулам в Сербии циркуляр с просьбой собрать для него возможно более точные сведения о "Черной Руке" и ее деятельности. И только во время "борьбы за приоритет", когда Пашич висел на волоске, он выступил на защиту своего ставленника, заявив от имени России, что русское правительство будет спокойно только тогда, когда во главе правительства будет стоять Пашич, а не какое-либо другое лицо. Все переговоры радикалов с оппозиционными партиями, выступившими на поддержку "Черной Руки", велись в кабинете Гартвита в русском посольстве. Однако в своем доверительном письме к Сазонову он рисовал картину кризиса иначе, чем она происходила на самом деле: "к оппозиции присоединилась маленькая группа офицеров, участников переворота 29 мая 1903 года, оставшихся на действительной службе и которые под названием союза "Черной Руки" использовали всякую случайную возможность, чтобы сеять среди офицеров недовольство и раздоры. Во время длительного кризиса король призывал много раз к себе воеводу Путника и министра Стефановича и рекомендовал им принять решительные меры против союза "Черной Руки", каковой союз не пользуется ни малейшими симпатиями в армии" (доверительная депеша Сазонову N 34 от 3 июня 1914 года)1 . Еще более невероятно это в отношении Артаманова, работавшего в тесной связи с Димитриевичем. Показания Симича и Ненадовича категорически утверждают, что Гартвиг и Артаманов были в курсе всех намечавшихся заговорщиками мероприятий. На салоникском процессе Димитриевич заявил, что "двое русских знали о подготовлявшемся заговоре" 2 . То же самое он показал и в своем письменном признании, которое погребено в тайниках сербских архивов. Эти русские были Гартвиг и Артаманов. Это же было подтверждено членами "Черной Руки" американскому профессору Бернсу в 1926 3 . Подтверждает это на основе других источников и Э. Дергем 4 . Есть сведения, что о подготовлявшемся заговоре знал и русский генеральный штаб, который Артаманов предупредил уже цитированной нами
1 Эти данные взяты из статьи Марко "Николай Гартвиг. Внешняя политика Сербии перед войной", помещенной в Загребском журнале "Nova Europa" от 26 апреля 1928 г. Автор, использовал для своей работы архив русского посольства в Белграде и впервые опубликовал (в цитатах) некоторые документы-депеши Гартвита Сазонову.
2 Bogichevich, Le proces de Salonique.
3 Kriegschuldfrage, 1926, июль и сентябрь.
4 Durham, The Serajevo Crime, стр. 197 - 199.
телеграммой 1 , и Извольский 2 и даже Сазонов. Мы остановимся на следующих фактах:
Габринович, первый, которому пришла в голову мысль убить эрцгерцога, пришел к этому убеждению в марте. В начале апреля он, простой рабочий типографии, был, как мы знаем, удостоен аудиенции у сербского престолонаследника Александра - исключительное явление даже в такой патриархальной стране, как Сербия. В конце мая или в начале июня Пашич узнал о существовании заговора. Мы склонны полагать, что это было в конце мая, потому что заговорщики переправились через границу в ночь с 1 по 2 июня, так что обсуждение в июне вопроса об их поимке представляло бы исключительно академический интерес. Между тем, Пашич и все министры еще надеялись, по их словам, захватить заговорщиков. Затем приказ захватить Принципа, Грабеча и Габриновича был записан в журнал пограничного поста под 30 мая. 2 июня Пашич ушел в отставку и до 10 июня (образования нового кабинета) заседаний кабинета не было.
14 июня в Констанце состоялась встреча Николая II с королем румынским Карлом. Пашич, уже знавший о существовании заговора, встретился с Сазоновым и Братиану в Бухаресте. О том, что говорилось на этом свидании, мы можем узнать из отчета Сазонова Николаю. Сазонов спросил Братиану, "может ли Румыния... пойти вместе с нами и не связана ли она международными обязательствами, которые исключали бы возможности доверчивого сотрудничества с нами".
Речь шла о войне. Так это понял и Братиану, который уклончиво ответил, что "Румыния никоим образом не обязана принять участие в какой-либо войне без того, чтобы ее личные интересы были прямо затронуты", добавив, что "хотя отношения между Румынией и Двуединой монархией стали за последнее время менее дружественными, условия, создаваемые соседством обеих стран, заставляют их стремиться не доводить дело до чрезмерного обострения их взаимоотношений".
Сазонов не счел этот ответ достаточно ясным и решил поговорить с Братиану вчистую. Он "поставил ему просто вопрос, каково было бы отношение Румынии к вооруженному столкновению между Россией и Австро-Венгрией, если бы первая из них была бы вынуждена обстоятельствами начать роенные действия". Братиану, "пораженный вопросом" Сазонова, мог только спросить, "допускает ли Сазонов возможность наступления в ближайшем будущем таких обстоятельств и в связи с этим вероятность общеевропейской войны". Сазонов поспешил заверить и успокоить собеседника тем, что "почин России в смысле вооруженного столкновения России с Австро-Венгрией-
1 Durham, The Sarajevo Crime, стр. 201.
2 Р. Делл в Лондонском "Nation" 19/IX 1925, стр. 723.
он может представить себе только в том случае, если на почве албанского вопроса или под каким- либо другим предлогом Австрия пожелает напасть на Сербию с целью нанесения этому королевству чувствительного урона, к чему мы, вероятно, не могли бы остаться равнодушными"1 .
Такова официальная версия переговоров с Братиану, передаваемая Сазоновым. Но мы знаем еще и другую версию.
Барон Розен рассказывает в своих мемуарах, что, когда пораженный вопросом Сазонова Братиану спросил, неужели Сазонов в ближайшее время ожидает возникновения войны, Сазонов задал следующий вопрос. "А что будет, если австрийский эрцгерцог будет убит?"2 . Через тринадцать дней после этого разговора австрийский эрцгерцог был действительно убит. Редкий случай оправдавшегося политического пророчества! Чернин, бывший в эти дни австро-венгерским послом в Бухаресте, слышал из уст короля Карла одну довольно характерную подробность: "На вопрос короля, смотрит ли Сазонов на положение в Европе так же спокойно, как сам король, Сазонов ответил утвердительно, прибавив однако: "лишь бы Австрия не трогала Сербию..." 3 .
Мы можем различно относиться к показаниям членов "Черной Руки" и признаниям Розена. Все это "неофициальные документы", и подлинность их может быть легко оспорена. Мы тоже не имеем никаких доказательств этой подлинности. Но, как бы мы ни отнеслись к этим показаниям, признаем ли мы их подлинными или объявим их если не поклепом на "бедную, маленькую, невинную Сербию", то, по меньшей мере, сомнительным историческим источником, мы должны помнить только одно: в настоящее время можно считать твердо установленным тот факт, что для Антанты вообще, и для России в частности, начинать войну имело смысл только тогда, когда эта война вспыхнула бы на Балканах. Только на Балканах! Начинать войну не на Балканах, а где- нибудь в другом месте, - в Галиции ли, в Восточной Пруссии, в Эльзас-Лотарингии, в Северном море - для Антанты было не только не выгодно, а проигрышно. То, что война должна была начаться именно на Балканах, было предусмотрено и решено Антантой задолго до реального начала войны. И с этой точки зрения признания членов "Черной Руки" и Розена приобретают совершенно неожиданное значение.
1 "Константинополь и проливы", I, стр. 356 - 363.
2 Rosen, Forty years in Russian Diplomacy, New-York, 1918.
3 Чернин, В дни мировой войны, ГИЗ, 1923, стр. 101.
ВЫВОДЫ И ЗАКЛЮЧЕНИЯ
В свете этих фактов мы можем думать, что сербское правительство было в гораздо большей степени причастно "к событию на реке Мильяске", чем та, которая приписывалась ему до сих пор в нашей исторической литературе Обстановка, в которой было задумано и организовано сараевское убийство, тысячами деталей наводит исследователя на мысль, что убийство австрийского престолонаследника было "eine serbische staatliche Unternehmung mit russischen Aufsisht" (сербским государственным предприятием под русским контролем). Мог ли полковник Димитриевич, бывший начальником контрразведки сербского генерального штаба и председателем "Черной Руки", т. -е. лицом, в руках которого были сосредоточены все нити внешней и внутренней информации, не знать и даже не рассчитывать на то, что покушение вызовет войну? Могла ли террористическая деятельность "Черной Руки", совершившей в период 1911 - 14 года пять покушений против австрийских сановников, протекать без ведома и благожелательного отношения сербского правительства? Если даже отбросить показания Станоевича, кстати сказать официозного сербского историка, Симича, Ненадовича и анонимного члена "Черной Руки", давшего показания Леопольду Мандлю, то и в этом случае возможность войны Димитриевичем должна была учитываться. Верно, что Россия была в 1914 году не готова, но зато была готова Франция. Больше того, мы позволим себе совершенно определенно заявить, что военные и морские круги Англии считали войну в 1914 году гораздо более выгодной и приемлемой для Англии, чем в 1917 году. Детальное обоснование этого тезиса автор оставляет до другого случая, сейчас же он может заявить только следующее: подготовляя к печати обширное исследование о сараевском убийстве, автор пересмотрел весь исторический материал, касающийся этого вопроса. И обстановка, в которой было задумано и организовано покушение, и сербская политика по отношению к Австрии не позволяют думать, что сараевское убийство было случайным эпизодом. Наоборот, вся история австро-сербских отношений в период 1903 - 14 гг. показывает, что сербские националисты всеми силами стремились к войне с Австрией, что война была желанной не только для военных кругов, но и для гражданской администрации, представленной радикальной партией. И программа радикалов, и статут "Словенского Юга", и статут "Народной Обороны", и статут "Черной Руки" по своей целеустремленности представляют одно и то же - все они считают главной задачей Сербии войну с Австрией и добиваются этой войны всеми своими силами. Пока в руках историков нет записки Пашича Димитриевичу с приказом убить австрийского престолонаследника, до тех пор все доказательства о прямой причастности сербского правительства к сараевскому убийству будут отходить либо от того milieu, в котором был задуман и организован заговор, либо от общей сово-
купности, от общей суммы тех детальных косвенных доказательств, которые изложены автором, писавшим эту работу не столько в историческом, сколько в международно-правовом плане. Формулируя свои выводы, автор может сказать одно: нет никаких сомнений в том, что сербское правительство знало заранее о предстоящем покушении и благожелательно отнеслось к нему. Имеются серьезные основания думать, что некоторые агенты русского правительства (Гартвиг и Артамонов - наверное, Сазонов и генеральный штаб - возможно) знали о предстоящем покушении. Не исключена возможность, что о предстоящем покушении знали также и в правительственных кругах Франции и Англии.
Вопрос о степени причастности сербского правительства к сараевскому убийству был недавно предметом полемики между Е. В. Тарле и М. Н. Покровским. Изложенные в нашей статье факты не позволяют нам согласиться с точкой зрения Е. В. Тарле, отводящего сербскому правительству менее значительную роль в сараевском убийстве1 , чем указанная нами на основании сербских официальных источников. Признания Любы Иовановича, виднейшего политического деятеля Сербии, несколько раз кандидата в премьер-министры, председателя скупщины и т. д. и т. д., являются признаниями человека, достаточно ответственного в политическом отношении за свои слова. Точка зрения М. Н. Покровского нам кажется, поэтому, соответствующей действительности.
1 См. Е. В. Тарле "Европа в эпоху империализма". II изд. 1928 г., стр. 265 - 67.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Libmonster Russia ® All rights reserved.
2014-2024, LIBMONSTER.RU is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Russia |