Историческое развитие русской фабрики в XIX веке. 7-е изд. М. Соцэкгиз. 1938. 460 стр. 9 р. 40 к.

Названная работа была написана Туган-Барановским в дни его молодости, когда он был "почти марксистом", и насыщена боевым духом борьбы с народническими воззрениями. В свое время она расценивалась как научная монография, занимающая далеко не последнее место в боевом арсенале научного вооружения каждого активного борца за марксистское мировоззрение. Ее внимательно изучал такой величайший революционер, как В. И. Ленин. И достаточно просмотреть многочисленные ссылки на эту книгу в сочинениях В. И. Ленина, который не раз отмечал не только ошибки, но и заслуги Туган-Барановского, чтобы оценить ее как далеко не заурядное литературное явление, для своего времени конечно.

Правда, времена меняются. В свете новых фактов, при более глубоком изучении нашей экономики достоинства этой незаурядной книги заметно тускнеют, а дефекты становятся все заметнее и уязвимее. Но все же предисловие к новому изданию "Русской фабрики" за подписью С. Заводник дает ей столь уничтожающую оценку, что невольно возникает вопрос: если в этой книге действительно нет никаких решительно достоинств, а одни только ошибки, ложь и недобросовестность, то к чему, собственно, понадобилось уже седьмое, советское ее издание? Рекомендуя нам "не закрывать глаз" даже на буржуазную науку, В. И. Ленин, конечно, имел в виду все же науку, из которой мы можем извлечь для себя нечто ценное, а не сплошную буржуазную "апологетику", о которой только и говорит предисловие. Книгу, примечательную только тем, что на ней "лежит печать ползучего эмпиризма", как аттестует "Русскую фабрику" автор предисловия, едва ли стоило бы печатать.

В предисловии правильно отмечен целый ряд весьма существенных ошибок Туган-Барановского. Но критика их подчас слишком недостаточна и неубедительна. А между тем они, несомненно, заслуживают серьезной критики. Возьмем хотя бы излюбленную Туганом, хотя и в корне неверную схему, по которой будто бы шло "разложение в 30 и 40-х годах крупного бумаготкацкого производства..." "Крупное капиталистическое производство, - говорит он, - решительно теряло свои позиции, а "самостоятельное" кустарное домашнее ткачество, всецело созданное фабрикой, торжествовало победу" (стр. 190). Идея о победе мелкого производства над крупным явно парадоксальна. Но ее недостаточно опровергнуть простой ссылкой на теорию, по которой следует ожидать как раз обратного, ибо плоха та теория, которая противоречит фактам. А Туган-Барановский апеллирует к фактам. "Не домашняя промышленность порождала фабрику, - утверждает он, - а, наоборот, фабрика порождала домашнюю промышленность... причем, странным образом, развитие идет в совершенно обратном направлении сравнительно с предполагаемым обычно: развитие идет не от "самостоятельного" кустаря через наемную домашнюю промышленность к фабрике, а, наоборот, от фабрики через наемную домашнюю промышленность к самостоятельному кустарю" (стр. 178).

Туган-Барановский совершенно ясно сознает, что его схема развития противоречит теории, но он ссылается в подтверждение своей схемы на исторические факты и статистические цифры. Последуем же и мы за ним в этом направлении. Сославшись на сокращение с 1836 по 1857 г. числа рабочих на бумаготкацких фабриках с 94571 до 75517 при возрастании потребления хлопка с. 865 до 2765 тысяч пудов, Туган-Барановский пишет: "В то время как размер бумаготкацкого производства в России возрос более чем

в три раза, число рабочих на ткацких фабриках сократилось больше чем на 20%. Так как техника ткачества в это время не прогрессировала значительно (переход от ручного к машинному ткачеству совершился позже), то сокращение числа рабочих на фабриках, несомненно, доказывает раздробление производства, терявшего фабричный характер и переходившего в кустарную избу и светелку" (стр. 190).

Замечание Тугана о технике ткачества очень уместно, ибо и меньшее число рабочих на механических станах может дать значительно больше продукции чем большое число ручных ткачей. Но верно ли это замечание? Нет, неверно. Так, например, в неопубликованном отчете департамента мануфактур за 1835 г. значится: "Фабриканты все более и более убеждаются в пользе введения механического ткачества, и одним из значительнейших фабрикантов устраивается 100 механических станков". В другом источнике сообщается, что с 1839 г. "машинный миткаль лучшей доброты на 45 механических станках" начал производиться на мануфактуре Волкова¹ . И хотя подробной отчетности о ходе механизации ткачества за весь интересующий нас период не имеется, однако известно, что в 1858 г. в работе находилось уже не менее 10 тысяч механических станков, а к 1860 г. - не менее 11 тысяч² . Учитывая, что каждый механический станок заменял по своей производительности от 7 до 10 ручных, а весь фабричный парк ручных станков к 1836 г. едва достигал 77 тысяч, придется признать осуществленную еще до реформы 1861 г. механизацию ткачества очень существенной.

Не более удачна, однако, ссылка Туган-Барановского и на фабричную статистику той эпохи. Всем известны ее дефекты. Но все же Туган, пользовавшийся всеми архивными материалами департамента мануфактур, мог бы извлечь из них кое-что и помимо случайного сопоставления численности рабочих за несколько лет. Нам, по крайней мере, удалось извлечь оттуда и данные о продукции за ряд лет и многие другие. Правда, в числе "фабрик", учтенных департаментом, немало, повидимому, и фабричных раздаточных контор и светелок, но взятая за большой период динамика этой отрасли производства достаточно наглядно все же опровергает предвзятое мнение Тугана о разложении крупного производства.

Если не ограничиваться сравнением числа рабочих за 1836 и 1859 гг., то бросается сразу в глаза огромный рост за полвека не только числа рабочих и станов, но прежде всего учтенной в таблице их продукции. Меньше всего меняется число заведений, даже со включением сюда всех учтенных департаментом светелок. Но средний размер заведения по выработке тканей быстро растет, растут и механизация и производительность труда. Полнота учета заведений за разные годы, повидимому, весьма различна, чем и объясняется, очевидно, заметное снижение числа учтенных светелок и рабочих за 1857 год. Но и в этом году мы наблюдаем такой рост продукции, который совершенно исключает допущение какого-либо "разложения" крупного производства.

Что же происходило на деле? Происходила реконструкция крупнейших мануфактур в механические фабрики. Поясним

Бумаготкацкие фабрики в России (без Польши и Финляндии)

¹ "Журнал мануфактур и торговли" за 1844 г. Ч. 1-я, стр. 70 - 123.

² Ленин. Соч. Т. III, стр. 368.

это конкретным примером. На бумаготкацкой мануфактуре В. Третьякова в Серпухове, основанной еще в 1809 г., в 1823 г. числилось 1150 ручных станов, а в 1866 г. - только 647, но зато механических. Это означает вытеснение с фабрики не менее 500 ручных ткачей. Но на самом деле число рабочих у Третьякова сократилось за это время только с 1673 до 1515 человек в связи с значительным расширением ситцепечатного отделения. Что же касается продукции, то она возросла за указанный период по суровым тканям с 24,5 тысячи до 224 тысяч кусков, т. е. в девять раз, а по печатным - с 3,4 тысячи до 210 тысяч кусков, т, е. в 62 раза. Это ли называется разложением крупного производства? Если вместо единичного предприятия взять все крупнейшие бумаготкацкие заведения с числом рабочих свыше 100, получим такую динамику замятых в них рабочих (без ткацких отделений прядильных фабрик):

Как видим, и здесь наблюдается рост крупного производства. Число крупных предприятий возрастает, и абсолютное число занятых в них рабочих не падает, но в среднем на одну фабрику мы имеем все же довольно заметное сокращение числа рабочих - с 409 до 306. Это и есть ближайший результат механизации ткачества.

Более детально рисуются результаты этого процесса в следующей таблице, где нам удалось разложить итоги 1866 г. по основным типам бумаготкацких заведений (включая сюда и ткацкие отделения комбинированных предприятий).

Как видим, на долю фабричных раздаточных контор с рассеянным в светелках и на дому ручным ткачеством, которые следует рассматривать как внешние придатки централизованной мануфактуры, падает очень большой процент станов и рабочих, учтенных департаментом мануфактур. Но совсем другая картина получается при сопоставлении продукции. На делю механизированных фабрик падает до 62% всего учтенного итога продукции. И это понятно. Механический стан на фабрике дал в этом году 205,5 куска (по 50 аршин суровья), а ручной в светелках - только 21,6, т. е. раз в десять меньше. Выработка мануфактур - по 59,3 куска на стан - доказывает, что и здесь уже труд в какой-то мере частично был механизирован. Но если даже учесть только самоткацкие станки вполне механизированных фабрик, то станет ясно, что 16000 механических станков должны были вытеснить с этих фабрик не менее 153 тысяч ручных ткачей. Значительная их часть и оказалась поэтому за пределами фабричных стен - в кустарных избах и светелках, подвергаясь там жесточайшей сверхэксплоатации. Значит, не "мелкое производство стало вытеснять крупное", как утверждает Туган-Барановский (стр. 207), а совсем наоборот: крупное, машинное производство уже в дореформенный период энергично вытесняло с фабрики десятки тысяч ручных ткачей.

Иначе и быть не могло. Сам Туган-Барановский приводит такие цифры сравнительной оплаты труда разных ткачей. В 1856 г. механические ткачи получали в Иваново-Вознесенске по 11 р. 25 к., ручные на фабриках - по 6 р. 67 к. серебром в месяц, а те же ручные ткачи, работающие в собственных избах и светелках, вместо 6 - 8 р., получаемых ими раньше, стали уже получать не свыше 2 р. 50 к. ассигнациями за кусок или 3,11 копейки за аршин миткаля (стр. 167 и 209). В переводе на серебро при средней годовой выработке в 21,5 куска это составит не свыше 9 р. 60 к. в год, или 80 к. серебром в месяц. Перед лицом этих цифр ссылки Тугана на "разорительность для крупных фабрик конкуренции крестьянских фабрик" и кустарей, "которые, имея на своей стороне все выгоды сельских обывателей, могут с меньшим вознаграждением за труд производить миткали" (стр. 188), звучат жестокой иронией над этими сельскими обывателями. Если домашнее ткачество крепостной России такою ценою торжествовало свою "победу" над фабрикой, то что же называется поражением? Не от таких ли именно "побед" домашнего ткачества забелели в свое время костями ручных ткачей и поля Индии?

В узких рамках рецензии мы не имеем возможности коснуться целого ряда других весьма существенных дефектов "Русской фабрики" Туган-Барановского. Особенно слабо и превратно освещена у него история XVIII века. Совершенно неверно, например, утверждение Тугана о том, что "без мер, принятых Петром, крупное производство не имело никаких шансов развития в тогдашней России", поскольку будто бы в тогдашних условиях "мелкое производство оказывалось более выгодным" (?!) (стр. 12). Неверно и то,

что "крупное промышленное производство могло основываться в петровское время только на принудительном труде". Вообще роль посессионного и крепостного труда у Тугана, в особенности для петровской эпохи, крайне преувеличена и искажена.

Устарелыми приходится считать в известной части и некоторые другие концепции "Русской фабрики", как это нам пришлось уже отмечать по другому поводу. И все же эта книга, несомненно, еще очень долго будет полезной всякому образованному советскому экономисту и историку. Поэтому можно лишь приветствовать новое ее издание.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - С. СТРУМИЛИН:

Comments: