О. КИРЧИК, PhD, старший научный сотрудник Института статистических исследований и экономики знаний ГУ-ВШЭ
Словосочетание "экономика конвенций" появилось в русскоязычном интеллектуальном пространстве более десяти лет назад1. За этой первой публикацией в 2000-е годы последовала серия переводов работ конвенционалистов в журналах по социальным и гуманитарным наукам2. Подобный интерес со стороны представителей различных общественно-научных дисциплин не случаен. Основатели экономики конвенций (далее - ЭК), в числе которых Андре Орлеан, Робер Сале, Лоран Тевено, Оливье Фавро и Франсуа Эмар-Дюверне, намеренно подчеркивают междисциплинарный характер своей исследовательской программы, ставшей одной из самых влиятельных парадигм во французском пространстве социальных наук3. Во избежание недоразумений необходимо пояснить, что такая установка означает не столько призыв упразднить междисциплинарные границы, сколько признание необходимости серьезного обновления самой экономической теории. Решить фундаментальные проблемы экономической науки, связанные с ценностями, координацией и рациональностью, по мнению конвенционалистов, невозможно без дискуссии, без заимствований между общественно-научными дисциплинами, прежде всего - экономикой
В качестве предисловия к статье К. Бесси и О. Фавро "Институты и экономическая теория конвенций", публикуемой в этом номере журнала. Автор выражает благодарность Л. Тевено за ценные замечания, сделанные при подготовке материала.
1 Имеется в виду серия статей в: Вопросы экономики. 1997. N 10.
2 См.: Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. N 3; Неприкосновенный запас. 2004. N 3; Социологический журнал. 2006. N 1 - 2; Экономическая социология. N 2009. N 10; Новое литературное обозрение. 2006. N 77; 2009. N 100.
3 См.: Thevenot L., Eymard-Duvernay F., Favereau O., Orlean A., Salais R. Valeurs, coordination et rationalite. L'economie des conventions ou le temps de la reunification dans les sciences sociales // Problemes economiques. 2004. No 2838. P. 1 - 8 (рус. пер. см.: Тевено Л. и др. Ценности, координация и рациональность: экономика соглашений, Или эпоха сближения экономических, социальных и политических наук // Институциональная экономика / А. Олейник (ред.). М.: ИНФРА-М, 2005); Orlean A. La sociologie economique et la question de l'unite des sciences sociales // LAnnee sociologique. 2005. Vol. 55, No 2. P. 279 - 305.
и социологией4, что в конечном счете должно привести к существенным трансформациям каждой из них.
В этом смысле ЭК можно рассматривать не столько в качестве одной из школ внутри экономической науки, сколько как часть более общего интеллектуального движения, в рамках которого идет диалог между экономистами, социологами, историками и которое удобнее называть теорией конвенций5. Нелишне отметить, что междисциплинарность ЭК не дань интеллектуальной моде, а особенность новой конфигурации социальных наук во Франции6, ставшей закономерным результатом эволюции на протяжении нескольких десятилетий. Данная ситуация может показаться российскому экономисту экзотической или надуманной, поскольку в нашей стране ощущается недостаток научной коммуникации не только между смежными дисциплинами, но и внутри отдельных дисциплин. Как указывают в публикуемой в этом номере статье Кристиан Бесси и Оливье Фавро, в западноевропейских странах марксистская критика также сыграла роль в укреплении междисциплинарных перегородок. Если не снятие границ, то начало диалога стало возможно в связи с серией эпистемологических сдвигов в социальных науках, которые имели место с середины 1960-х годов и позднее были концептуализированы в терминах "культурного", "прагматического" и "исторического поворота". В их основе лежала критика стандартной экономической теории и "натурализма" экономистов, которая соответствовала в политическом плане критике господствовавшей теории модернизации и чуть позже - неолиберального поворота в экономической политике развитых стран.
Прежде всего речь идет об отказе от базовых допущений (неоклассической экономики, таких как наличие рыночного равновесия, предполагающего оптимальное распределение ресурсов и образование цен в условиях идеального рынка, а также рационального индивида, оптимизирующего свои действия в целях извлечения максимальной выгоды. Иными словами, критике было подвергнуто представление об автономии "экономического" по отношению к социальным, культурным, политическим и прочим факторам. Во Франции данное критическое направление получило развитие в работах Пьера Бурдье, показавшего в своих исследованиях на примере алжирского общества, что экономическая деятельность агентов во многом обусловлена социокультурными диспозициями (габитусом). В коллективной монографии, вышедшей под редакцией Бурдье в 1966 г., авторы одними из первых попытались показать связь экономических изменений с более общим контекстом социальных и культурных трансформаций французского общества7. Схожие установки - критика "экономического империализ-
4 Видимо, не случайно - в силу избирательного сродства - наибольший интерес среди смежных дисциплин ЭК вызывает у социологов. В 2006 г. вышел специальный, посвященный данной теме, номер итальянского журнала "Sociologia del lavoro" (No 104); а в начале 2010 г. под названием "Социология конвенций" (редакторы - Р. Диаз-Боне и Л. Тевено) вышел номер электронного франко-немецкого журнала гуманитарных и социальных наук "Trivium" (trivium.revues.org/index3540.html).
5 Batifoulier P. Theorie des conventions. P.: Economica, 2001.
6 Dauce F. L'empire du sens. L'humanisation des sciences humaines. P.: La Decouverte, 1995.
7 Darras. Le partage des benefices. Expansion et inegalites en France / Sous la dir de P. Bourdien. P.: Minuit, 1966.
ма", признание социальной укорененности и исторической вариативности экономических практик и институтов - сближают французскую критическую школу, сформировавшуюся вокруг издаваемого Бурдье журнала "Actes de la recherche en sciences sociales", с американской экономической социологией8 (М. Грановеттер, Н. Смелзер и Р. Сведберг) и социально-исторической школой (Ч. Тилли, Р. Бендикс и др.).
ЭК, без сомнения, стала результатом и органичной частью новой конфигурации социальных наук, контуры которой оформились в период с середины 1960-х до середины 1980-х годов. В то же время эта концепция означает разрыв с экономической социологией Бурдье (и шире - с марксистски ориентированными подходами) если не в своей критической направленности, то в первую очередь в переносе акцента с проблемы воспроизводства социально-экономических структур на проблему координации экономического действия. ЭК представляет собой не вполне однородное интеллектуальное движение, вобравшее элементы институционального анализа и прагматической социологии9. Тем не менее исследователи, причисляющие себя к конвенционалистскому направлению, разделяют ряд базовых ориентации. Во-первых, постулируется множественность принципов координации социальной и экономической жизни (в отличие от неоклассической теории, признающей в качестве единственного принципа рыночную конкуренцию). Во-вторых, акцентируется интерпретативная рациональность, в которую вовлечены одновременно ценности и критическая способность акторов (в отличие от калькулирующей рациональности стандартной экономической теории). В-третьих, привлечено внимание к проблемам возникновения и изменения норм и правил (конвенций) как необходимых условий экономического действия.
Указанные теоретические положения могут служить концептуальной рамкой для прочтения публикуемой ниже статьи Бесси и Фавро. В то же время для адекватного восприятия данного текста следует отметить, что Фавро, возможно, более других основателей ЭК ориентирован на диалог с американской традицией (в частности, с теорией конвенций Льюиса) и с институциональными экономистами. В этом смысле выбор данной статьи для публикации в экономическом журнале представляется вполне оправданным. Ее несомненная ценность состоит в том, что она представляет собой одну из наиболее значимых попыток прояснить основные методологические вопросы и концепты ЭК. В первую очередь это касается соотношения понятий "конвенция" и "институт" и места институтов в конвенционалистском анализе, а тем самым - взаимосвязи
8 О диалоге между экономической социологией и ЭК см.: Jagd S. Economics of Convention and New Economic Sociology. Mutual Inspiration and Dialogue // Current Sociology. 2007. Vol. 55, No 1; Swedberg R. Quand la sociologie economique rencontre l'economie des conventions / F. Eymard-Duvernay (ed.). L'economie des conventions, methodes et resultats. Vol. 1: Debats. P.: La Decouverte, 2006.
9 Данный термин относится кряду направлений в современной французской социологии, опирающихся на идеи американской прагматической философии и эпистемологии (Дж. Дьюи, Ч. Пирс, У. Джеймс). Импульсом к ее развитию во Франции стал выход книги Л. Болтански и Л. Тевено "Об оправдании. Экономика значений" (Boltanski L., Thevenot L. De la justification. Les economies de la grandeur. P.: Gallimard, 1991; англ. пер. "On Justification: The Economies of Worth" увидел свет в 2006 г.; вскоре ожидается выход книги на русском языке).
ЭК и неоинституционализма, поскольку вопрос об определении понятий почти всегда совпадает с вопросом о дисциплинарных границах.
Обозначая основные вехи эволюции понятия "институт", Бесси и Фавро отмечают, что для него не находилось места в обеих ортодоксиях экономического анализа, фиксирующих внимание на координации (неоклассика) либо на воспроизводстве (марксизм) экономического порядка. Напротив, начиная с середины 1970-х годов10 институты оказываются в центре экономического анализа (причем не только в рамках экономической гетеродоксии, но, как упомянуто выше, и в рамках других социальных наук). Однако парадоксальным образом в первых конвенционалистских работах институты практически не упоминаются. Основную причину того, что "институциональный момент" в ЭК был отложен до конца 1990-х годов, авторы видят в специфической трактовке роли правил. Отправной точкой для ЭК послужило представление о "неполноте" правил, которую следует понимать в том смысле, что координирующую функцию выполняют не столько сами правила, сколько их интерпретации, соглашения и взаимные ожидания акторов. Стремясь подчеркнуть важность интерпретативной деятельности экономических агентов, конвенционалисты поместили в центр своего анализа понятие конвенции, трактуемой как схема интерпретации правил, вместо института, который обычно вслед за Нортом определяют как "правило игры".
Однако со временем институты начинают занимать все более важное место в конвенционалистском анализе. Соответственно становится труднее игнорировать вопрос о соотношении понятий института, конвенции и организации. Бесси и Фавро предлагают свой, не лишенный изящества, ответ. Авторы определяют конвенции как межсубъектные схемы интерпретации, предстающие чем-то вроде рефлексивной части институтов. По их выражению, конвенции "активируют", или "вдыхают жизнь" в институты, которые, в свою очередь, дают им форму. Процесс выработки новых конвенций лежит в основе интерпретации, применения, пересмотра совокупностей формальных и неформальных правил (институтов). Организации же задействуют те и другие в качестве ресурсов для своей деятельности.
Впрочем, такого понимания конвенций как схем интерпретации, при котором подчеркивается их "произвольное" измерение, придерживаются не все основатели ЭК. Оно оказывается ближе к экономическому видению конвенций как решения проблемы координации в условиях неопределенности. Так, Тевено, предложивший первую модель "конвенциональных форм", делает акцент не на ситуативности конвенций, а скорее на их связи с соответствующим оснащением (equipment), являющимся результатом "инвестирования в форму"11. В этом случае конвенции предстают коллективно установленными культурными
10 Любопытно, что всплеск интереса к институтам в середине 1970-х годов совпал с началом "неолиберального поворота" в экономической политике на глобальном уровне. И именно относительная неудача реформ, нацеленных на экономическую либерализацию, дала богатый материал и аргументы в пользу институционального анализа. Эта ситуация может служить хорошей иллюстрацией к теории "двойного движения" (double movement) К. Поланьи.
11 Thevenot L. Rules and Implements: Investment in Forms // Social Science Information. 1984. Vol. 23, No 1. P. 1 - 45.
формами координации и оценки. Помимо этого, наличие конвенций не обязательно обеспечивает успешную координацию. В ситуации конфликта, то есть сбоя в координации, акторы способны мобилизовать конкурирующие конвенции, апеллирующие к различным порядкам обоснования ценности - рыночному, индустриальному, семейному гражданскому и др.12 В этом случае конвенции могут быть поняты как порядки оправдания (orders of justification). Данные разночтения показывают сложность понятия конвенции, не только отсылающего к проблеме координации, но и имеющего когнитивное измерение. При этом основатели ЭК сходятся в том, что нельзя сводить конвенцию ни к привычке или обычаю, нарушение которых ведет к санкциям со стороны сообщества (М. Вебер), ни к произвольному соглашению между индивидами (логическая модель Льюиса).
Двойственный характер конвенции становится очевиден при ее сопоставлении с концептом института. С одной стороны, конвенции можно рассматривать как институты в той мере, в какой они способны координировать взаимодействия. С другой стороны, их нельзя отождествлять с институтами в традиционном неоинституциональном понимании (Уильямсон, Норт) в терминах "правило", "контракт" или "трансакционные издержки", накладывающих ограничения на действие рынка как эксклюзивного принципа координации. Именно в этом смысле следует понимать метафору "общества-предприятия", при помощи которой Бесси и Фавро стремятся обозначить дистанцию ЭК по отношению к экономическому мейнстриму и неоинституционализму.
Оригинальность ЭК состоит, во-первых, в утверждении, что в основе эмпирического разнообразия экономических и неэкономических институтов, между которыми не проводится жесткого различия, лежит множественность логик оправдания. Иными словами, реальные рынки, организации и сети акторов координируются при помощи сложного набора конвенций разной природы. Во-вторых, конвенционалисты отказываются от видения институтов, при котором они служат исключительно снижению трансакционных издержек, а их "эффективность" оценивается по способности минимизировать затраты (Р. Коуз). Институты формируют плотную социальную ткань, среду (milieu), вне которой невозможно помыслить деятельность экономического агента. Иными словами, для ЭК институты выступают не простым "аксессуаром" действий и взаимодействий, а их объективной предпосылкой и ресурсом. В данном случае речь идет не о простом смещении акцентов, а о настоящем сдвиге перспективы, что позволяет рассматривать междисциплинарную теорию конвенций как отдельную парадигму анализа институтов.
Оригинальный вклад в ЭК Бесси и Фавро внесли своей теорией "матричных институтов", которые составляют минимально необходимое оснащение всякого экономического действия и включают язык, деньги и право. Выбор этих трех мета-институтов (или мета-конвенций13), от
12 Boltanski L., Thevenot L. De la justification. Les economies de la grandeur.
13 В случае языка вновь проступает двойственность использования терминов "институт"/"конвенция". Как напоминает Фавро, Льюис предложил модель языка в терминах конвенций (хотя его понимание конвенции принципиально отличается от трактовки данного понятия представителями ЭК).
которых производим все остальные институты, требует дополнительного пояснения. Не вызывает сомнений, что язык имеет наиболее фундаментальное значение для конвенционалистского анализа, помещающего в фокус своего внимания критическую способность акторов к суждению и к интерпретации. Лингвистический, или прагматический, поворот, в котором берет начало теория конвенций, реабилитирует понятие интерсубъективности, отсутствующее в объективистских и позитивистских подходах. Тем самым в социально-научный анализ было возвращено понятие здравого смысла как результата "встречи между субъектами" (Р. Рорти). "Общий мир", к которому апеллируют конвенционалисты, представляет собой совокупность коллективных смыслов, не существующих вне языковой формы. Два других матричных института - деньги и право - соотносятся с основополагающими для ЭК работами М. Аглиетта и А. Орлеана14 и Болтански-Тевено15, исследующими соответственно социальный генезис денег и грамматики оправдания.
Хотя язык, деньги и право равно значимы для исследовательской программы ЭК в качестве теоретических инструментов понимания и описания проблем координации, можно задаться вопросом о правомерности их рассмотрения в качестве институтов одного уровня. Так, кодифицированные правила, составляющие содержание правовой системы, с неизбежностью имеют языковое оформление (впрочем, Бесси и Фавро специально останавливаются на вопросе дискурсивной природы права). Иными словами, право имеет источником или оказывается связанным с явлениями более глубинного уровня, носителем которых выступает язык. Значит, язык предстает в качестве "мета-института" по отношению к праву (а также к другим институтам, имеющим дискурсивную природу). В свою очередь, институт денег более "специализированный" институт по отношению к праву. Если он обеспечивает рыночную координацию, то есть относится к одному из миров, или "градов", выделяемых Болтански и Тевено, право выводится из множественности порядков оправдания (justifications), относящихся ко всему множеству градов16.
Институциональная матрица общества имеет исторически изменчивый характер. Триада "язык-деньги-право" должна характеризовать современные западные либеральные демократии, где уни-
14 Aglietta, M., Orlean A. La Monnaie entre violence et confiance. Paris: Odile Jacob, 2002. Первая версия этой работы (La violence de la monnaie) была опубликована в 1982 г.
15 Boltanski L., Thevenot L. De la justification. Les economies de la grandeur.
16 Стремясь выявить процедуры, посредством которых акторы обосновывают свои действия в повседневной жизни (к примеру, при решении трудовых споров), Болтански и Тевено приходят к выводу о существовании шести разных миров, или "градов", каждый из которых имеет собственную логику оправдания и специфический тип аргументации. Так, для рыночного града характерна апелляция к экономической эффективности, а центральной для домашнего мира выступает ценность взаимного уважения и заботы. Наряду с названными выше авторы выделяют гражданский, промышленный, художественные грады, а также мир мнения, имеющие принципиально различные порядки оправдания. Из множественности миров, или "градов", выводится множественность принципов координации. Подробнее о теории "градов" см.: Хархордин О. В. Прагматический поворот: социология Л. Болтански и Л. Тевено //Социологические исследования. 2007. N 1; Ковенева О. Французская прагматическая социология: от модели "градов" к теории "множественных режимов вовлеченности" // Социологический журнал. 2008. N 1. С. 5 - 21.
версальным эквивалентом обмена выступают деньги и где в случае возникновения конфликта акторы прибегают к кодифицированным процедурам, основанным на рациональной аргументации. Иными словами, конвенция возникает из некоторых конфликтующих моделей (или "гипотез" о социальном мире) и кристаллизуется в консенсус. Уместно задаться вопросом: в какой мере конвенционалистская схема анализа применима к обществам, характеризующимся традиционными или переходными структурами, где источником смены конвенций, как правило, выступают элиты, где правовая система не выполняет координирующей функции при преобладании неформальных отношений и где слабы либо отсутствуют вовсе демократические процедуры выработки общности (generalite) на основе конкуренции между различными ценностями и представлениями?
Перенос проблематики силовых отношений в аргументативный, дискурсивный план возвращает политическое измерение в анализ экономического действия и институтов. Попытка "примерить" конвенционалистскую схему на общество, подобное российскому, заостряет "политический парадокс", на который указывают Бесси и Фавро и который состоит в противоречии между моральной, горизонтальной моделью политики (как совместного существования, vivre-ensemble) и силовой, вертикальной природой доминирования. Конвенционалисты (в диалоге с философом П. Рикером) решают этот парадокс благодаря введению "гражданского града" (cite civique), одной из сфер общества наряду с другими (семейной, рыночной и т. д.) и в то же время объединяющей все остальные. Она задает общий горизонт для выработки согласия, апеллируя к общественному благу, справедливости и другим формам создания общности.
Случай России, где "гражданский град", сплющенный между массивной государственной машиной и частным интересом, оказывается неуловимым, исчезающе малым "пятым элементом", наглядно показывает - от противного - фундаментальное значение политического измерения для анализа проблем экономической координации. Хотя вопрос о применимости конвенционалистской схемы к России остается открытым, тем не менее ЭК дает полезные инструменты для понимания проблем институциональных изменений. Так, она позволяет увидеть, что институты не могут стабилизироваться, если не находят поддержки "снизу" - на организационном уровне, где действуют конвенции как общепризнанные и всеми разделяемые формы оценки и поведения17. Аналогично истоки радикальной неопределенности, характерной для постсоветской экономики (при описании которой нередко используют метафоры хаоса или беспредела), необходимо искать в отсутствии или, по меньшей мере, в недостаточно четком определении правил игры, которые не появляются автоматически как следствие возникновения
17 Вместе с тем вопросы, что такое конвенция, каким образом конвенции возникают и как соотносятся с конкретным опытом акторов, до сих пор на нашли в рамках ЭК окончательного или, по меньшей мере, удовлетворительного решения. В недавней статье Фавро возвращается к проблеме определения конвенции, освещая по-новому тезисы Льюиса, который предложил теоретико-игровую концепцию "конвенции" (Favereau O. The Unconventional, but Conventionalist, Legacy of Lewis's "Convention" // Topoi. 2008. Vol. 27, No 1 - 2).
рыночных институтов, а оказываются результатом интерпретативных операций, лежащих в основе выработки общих рамок оценки и действий, определяющих взаимные ожидания акторов.
Остается прояснить значение парадигмального поворота к интерсубъективности, осуществляемого конвенционалистами18, для экономической онтологии и методологии. Утверждение центральной роли конвенций для поддержания социального, а значит, экономического, порядка предполагает онтологический сдвиг внутри экономической науки, выражающийся в отказе от представления о самоподдерживающемся рыночном равновесии. Это имеет важнейшие методологические последствия. Как указывает Э. Фулбрук, поскольку категории и восприятие акторов постоянно изменяются, то дедуктивное моделирование, к которому экономисты прибегают чаще, чем представители других социальных наук, оказывается под угрозой19. Вместе с тем "минималистская концепция" интерсубъективности, признающая некоторое значение взаимодействий и проблему рациональности акторов, присутствует и в неоинституциональном анализе, не предполагающем радикального разрыва с экономикой мейнстрима.
Позиция Бесси и Фавро относительно онтологического статуса интерсубъективности остается непроясненной в той мере, в какой они настаивают на приверженности принципу методологического индивидуализма. Если для последнего конечной инстанцией анализа выступает рациональность индивидуальных агентов, то конвенции (во всяком случае, в понимании ЭК) - это социальные сущности, не сводимые к фактам индивидуального сознания. Бесси и Фавро пытаются разрешить данное противоречие путем инкорпорирования в ЭК теории "трех миров" К. Поппера20, соотнеся их с тремя типами значений - субъективными, интерсубъективными и объективными. Это позволяет им уточнить различие между институтами и конвенциями, относя институты к миру "объективного содержания мысли" (мир 3), а конвенции - к миру состояний сознания (мир 2), к которому принадлежат субъективные и интерсубъективные значения. Однако в данной схеме теряется базовая координирующая функция интерсубъективных конвенций, отнесенных к тому же "миру", что и субъективные смыслы. Это наводит на мысль, что задача инкорпорирования в анализ "полновесной" теории конвенций не может быть решена без отказа от принципа методологического индивидуализма.
18 Хотя сами конвенционалисты до последнего времени нечасто использовали это понятие, ряд комментаторов характеризуют ЭК как "интерсубъективную" школу. По утверждению Дж. Лациса, публикуемая статья Бесси и Фавро дает солидные основания для такой интерпретации (Latsis J. Convention and Intersubjectivity: New Developments in French Economics // Journal for the Theory of Social Behaviour. 2006. Vol. 36, No 3. P. 263).
19 Fullbrook E. Introduction: Why Intersubjectivity? // Intersubjectivity in Economics: Agents and Structures / E. Fullbrook (ed.). L., N.Y.: Routledge, 2002. P. 1 - 10.
20 Поппер выделял мир физических феноменов и объектов, мир феноменов сознания и психических явлений, а также мир знания (Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М.: Эдиториал УРСС, 2002). Перенимая для собственных аналитических целей данную схему, Бесси и Фавро усматривают амбицию ЭК в попытке связать все три мира, делая акцент на роли объектов - правил, диспозитивов и т.д. (мир 1), аргументации, ценностей (мир 2) и на проблемах координации (мир 3).
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Libmonster Russia ® All rights reserved.
2014-2024, LIBMONSTER.RU is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Russia |