А. В. Ревякин. СОЦИАЛИЗМ И ЛИБЕРАЛИЗМ ВО ФРАНЦИИ В СЕРЕДИНЕ XIX века. М.: изд-во "Наука", 1999, 284 с.

В монографии А.В. Ревякина "Социализм и либерализм во Франции в середине XIX века", пожалуй, впервые в отечественной историографии социализм и либерализм рассмотрены в единой парадигме. Во Франции эти два направления общественной мысли и политической практики были разведены больше, чем где-либо, поскольку причина раскола лежала не только в антиномии свободы и равенства. Она была усугублена с конца XVIII в. и на протяжении XIX в. кровопролитием революций и гражданских войн. Революция - радикализм - социализм составили устойчивую парадигму, противостоявшую в XIX в. парадигме реформа - стабилизация - либерализм. В отличие от англосаксонских стран во Франции либерализм в последней четверти XIX в. не предложил внятной программы преодоления крайностей социального неравенства, превратившись в оплот консервативного республиканизма ¹ . Драматизм французской политической истории этого времени заставил забыть, что первоначально либерализм и социализм черпали из одного источника - филантропического.

Книга А.В. Ревякина возвращает читателя к этой данности. Автор не ставит перед собой задачу обобщенного исследования взаимоотношений либерализма и социализма во Франции. Его героем является Э. Кабе, пришедший от либерализма к утопическому коммунизму. В этом смысле эволюция взглядов и деятельность Кабе выпадают из логики идейно-политической борьбы, составившей стержень современной ему истории, отмеченной двухвековой конфронтацией социализма и либерализма. Подчиненные оригинальной логике филантропа-практика, идеи Кабе явились плодотворным материалом для сопоставления либеральной и политической линий в общественных дискуссиях середины XIX в. Выбор автора не случаен: Кабе, "разрабатывая коммунистическое учение, попытался... "синтезировать" некоторые важные принципы либерализма с социализмом. В конечном счете он намеревался создать некую обобщенную теорию, преодолевающую ограниченность и крайности современных ему течений общественной мысли" (с. 5). Главный интерес исследователя в том, чтобы выяснить, насколько Кабе преуспел в своей задаче. Главный интерес для современного читателя - понять, может ли быть органичным примирение принципов социализма и либерализма.

Работа построена на материалах французских архивов, а также на обширной литературе по истории общественной мысли, социальных и политических движений, по экономической истории середины XIX в. из российских и французских библиотек. Добавим к этому, что А.В. Ревякин - один из авторов коллективного исследования по истории французской буржуазии с конца XVIII до 30-40-х годов XIX в. ² Обращением к идейно-политической истории этого времени автор завершает своего рода цикл оригинальных исследований по истории Франции периода Реставрации и Июльской монархии. В оценке взглядов Кабе А.В. Ревякин руководствуется принципом историзма. Его интересует возможность синтеза социализма и либерализма в социально- экономической реальности Франции середины XIX в.

Книга не является жизнеописанием Кабе. Это - исследование идейных исканий самостоятельного ума, откликавшегося на острые вопросы своего времени и пытавшегося дать на них практические ответы. Отсюда и построение монографии по про-

¹ Французский либерализм в прошлом и настоящем. Под ред. В.П. Смирнова. М., 2001, гл. 5, 6.

² Ревякин А.В. Буржуазия после Великой французской революции (первая половина XIX века). - Гусейнов Э.Е., Кожокин Е.М., Ревякин А.В., Туган- Барановский Д.М. Буржуазия и Великая французская революция. М., 1989.

стр. 248

блемному принципу. В центре внимания автора лежат главные проблемы идеологии и практики коммунизма: общность и насилие, коммунизм и демократия, борьба за коммунизм и легальность, свобода и равенство.

Кабе родился за год до Великой французской революции. Он принадлежит к поколению, не знавшему Старого порядка, но взрослевшему вместе с новым обществом, в обстановке перманентного политического переворота. Сын бочара - "рабочего-патриота" из Дижона, во времена Реставрации успешный адвокат-оппозиционер, либерал, карбонарий, примкнувший к орлеанистам, активный участник революции 1830 г., в начале Июльской монархии высокий чиновник, получивший в награду за содействие Луи-Филиппу должность прокурора Корсики, Кабе сразу же разглядел признаки будущего краха орлеанистского режима, не раз говорил об этом самому королю, но, не будучи услышанным, перешел в оппозицию, не примкнув ни к одному из сложившихся направлений.

Лозунги Кабе и его газеты "Попюлер" - "народ должен получить доступ ко всем социальным правам и ко всем благам цивилизации" и "избирательная реформа в интересах народа" - ближе всего к идеям английских социальных либералов конца XIX в. Однако сочетание требования демократической социальной республики с реформистским проектом ее установления не вписывалось в бурную историю Франции 30- 40-х годов XIX в. Впрочем, изгнание Кабе дало ему возможность и время обдумать собственный проект для Франции в стороне от французских страстей. В изгнании он написал свою утопию - "Путешествие в Икарию". Он уехал в Англию либералом, а покинул ее идеологом демократического коммунизма, так характеризует А.В. Ревякин взгляды Кабе (с. 26).

Анализ взаимоотношений вернувшегося из Англии Кабе с его прежними единомышленниками - лидерами демократической республиканской ("радикальной") оппозиции, борцами за избирательную реформу - Вуайе д'Аржансоном, Ламене, Лафитом -демонстрирует глубину принципиальных расхождений между ними. Коммунизм Кабе сделал его нежелательным союзником демократов-радикалов, объединившихся вокруг газет "Насьональ" и "Реформ". Отвергнутый старыми друзьями, Кабе оставил надежду занять в республиканской оппозиции 40-х годов то место, какое он занимал в начале 30-х. "Он должен был пойти непроторенными путями, наиболее соответствующими его убеждениям и темпераменту" (с. 86). Последнее замечание является, на мой взгляд, едва ли не ключевым в методе анализа, предпринятого А. В. Ревякиным. В отечественной историографии существует солидная традиция изучения не только социальных в узком смысле, но и народных, т.е. социальных, но обусловленных национальной, ментальной и исторической спецификой, истоков мировоззрения известных общественно-политических мыслителей XVIII-XIX вв. ³ . Между тем социально-исторические и даже социально- психологические условия являются всего лишь рамками, заданными личности временем и местом ее бытия. Определяющим в выборе Кабе стратегии достижения общественного идеала был его либеральный темперамент, не допускающий насилия в деле установления социальной гармонии - "строя общности". Для торжества знаменитой республиканской триады "свобода, равенство, братство" Кабе не желал жертвовать свободой во имя равенства и уповал на свободный выбор в пользу братства. Та же печать либерального темперамента отметила рассуждения Кабе о революции.

XIX век во Франции вырос из революции. Основные идейно- политические течения середины XIX в. роднит характер выводов, сделанных из революционного опыта, и чуть ли не каждый заметный идеолог того времени написал собственную "Историю революции". Кабе - не исключение. Однако историческая публицистика Кабе долгое время оставалась малоизученной: основное внимание исследователей было сосредоточено на его коммунистических сочинениях. А.В. Ревякин восполняет этот пробел. Он считает, что осмысление революции стало одним из источников реформистской тактики Кабе. Вторая глава книги А.В. Ревякина посвящена, "урокам революций". Автор отмечает, что для Кабе цепь революций XIX в. - и 1830 г., и 1848 г. - "не более, чем продолжение процесса, начавшегося в 1789 г." (с. 42). Добавим, что в этот же процесс Кабе вписывал и собственную деятельность. Целесообразность революций он не ставил под сомнение: "Если происходит революция, то это всегда по вине королей" (с. 62). В то же время Кабе был убежден в опасности народной стихии, своенравной и неуправляемой, и не допускал принуждения к равенству, хотя и сочувствовал Робеспьеру. Автор не видит здесь противоречия: во-первых, Кабе было свойственно разделять политический переворот, принимающий насильственные формы из-за сопротивления аристократии, и социальный переворот, ведущий к полному равенству, т.е. к установлению общности; во-вторых, достижение общности виделось ему только через свободу выбора, а потому переход к общности, считал он, может быть только мирным, эволюционным (с. 64). Для Кабе политические революции, свидетелем и участником которых он являлся, не идентичны Революции (с большой буквы) "в том отчасти мистическом, отвлеченном от конкретной истории смысле, в каком он зачастую использует это слово" (с. 52). Ее цель - счастье народа, и она,

³ Наиболее ярко эта линия представлена Б.Ф. Поршневым. См. Поршнев Б.Ф. Жан Мелье и народные истоки его мировоззрения. - Десятый международный конгресс историков в Риме. Доклады советской делегации. М., 1955; его же. Мелье. М., 1964.

стр. 249

по мнению Кабе, по-прежнему далека от завершения. Размышляя об этой революции и считая себя ее участником, Кабе, по мнению Ревякина, "мыслит не категориями возможного и целесообразного, но идеального" (с. 48). Отсюда - вначале литературное, а потом и реальное "бегство в утопию" - в Америку, своего рода "tabula rasa", далекую от французских аристократических традиций и социальных и политических страстей.

Ни одно из общественно-политических течений современной ему Франции не принимало Кабе. Кроме расхождений с демократами, враждебными его идее общности, были не менее острые разногласия с коммунистическими течениями того времени. Суть их, как показывает А.В. Ревякин, в подходе к ключевому вопросу о путях установления общности, т.е. к проблеме общности и насилия, к возможности легального перехода к коммунизму. Автор анализирует отношения Кабе с членами заговорщических коммунистических обществ (типа Общества трудящихся-эгалитариев), с видными теоретиками коммунизма (Дезами), рабочими-коммунистами из Лиона. Кабе разводили с ними неприятие нелегальной тактики заговора, насилия и принуждения для установления строя общности и их враждебность буржуазии. Формула Кабе - "демократия с тенденцией к общности" - в качестве желаемой модели современного ему общества противостояла выдвинутому его оппонентами-коммунистами идеалу "республики, основанной на общности" (с. 128).

Особый интерес представляет глава "Прихожая коммунизма", в которой рассмотрено отношение Кабе к его предшественникам, предтечам и идеологам коммунизма, центральную роль среди которых играли Бабеф, Сен-Симон и Фурье. Особое внимание автора к мнению Кабе о Бабефе не случайно. Историки спорят о том, можно ли назвать Кабе продолжателем линии Бабефа. Известно, что В.П. Волгин не соглашался в этом вопросе ни с Ж. Прюдомо, ни с В. Зайдель- Хепнер. Автор предлагает свой собственный взгляд на спорный вопрос: "Не свидетельствуют ли эти разногласия о том, что учение Кабе просто не укладывается в рамки "якобинско-бабувистской" традиции? Что оно возникло не в русле какой-нибудь одной линии развития общественной мысли, а на пересечении разных линий?" (с. 182). А.В. Ревякин называет эти линии: либерализм, бабувизм и социализм (с.209).

Одним из возможных источников мировоззрения Кабе А.В. Ревякин считает социалистов-утопистов Сен-Симона и Фурье, вступая здесь в область, еще не разработанную историками. Известно, что, ратуя за объединение всех демократических, коммунистических и социалистических направлений, Кабе неизменно полемизировал с их адептами, в частности с последователями Сен-Симона и Фурье. Автор отмечает "сходство не столько конкретных предложений, сколько образа мыслей у всех троих" (с. 192). Подробно анализируя перипетии полемики между икарийским коммунизмом и социалистами, автор считает диалог между ними "шагом к преодолению былого отчуждения". Кабе "открыл глаза многим современникам на то, что у социалистов и коммунистов немало общего, связанного с их стремлением улучшить положение самой обездоленной части населения" (с. 208). Автор обращает внимание читателя на подмеченную еще Ф. Энгельсом и К. Каутским разницу между коммунизмом и социализмом начала XIX в.: первый отличался восходящим к революции "политико-юридическим подходом", предусматривавшим возможность и необходимость волюнтаристской отмены социального неравенства и эксплуатации. Социалистам же - Фурье, Сен-Симону, Оуэну - было свойственно сознание недостаточности узко юридического подхода. Кабе разделял эти настроения. В этом была суть его разногласий с теми, кого он называл "ультракоммунистами". А.В. Ревякин отмечает, что "общность, по Кабе, это не только внешние формы жизни - производство, распределение, досуг... Это прежде всего система воззрений, привычек, ценностей, которым люди следуют в своей общественной деятельности и частной жизни", т.е. то, что он считает невозможным навязать силой (с.135).

Заслуживают внимания наблюдения А.В. Ревякина об историческом своеобразии взглядов Кабе на террор в связи с его убеждением в провале любого коммунистического эксперимента, основанного на насилии: "Исходя из опыта революции конца XVIII века, он, очевидно, рассматривал террор как сугубо защитную меру... против горстки аристократов, заговорщиков и предателей, которые стремятся повернуть вспять развитие общества, восстановить систему... отвергнутую большинством общества. Кабе и вообразить не мог, что террору может быть подвергнуто большинство населения, хотя бы и "ради его же блага"" (с. 135). В этих строках сквозит гражданская заинтересованность автора, для которого работа исследователя истории коммунизма середины XIX в. связана в 90-е годы XX в. с осмыслением опыта реализации идеи общности в нашей стране.

Размышления о связи коммунизма и принуждения представляются центральной темой книги А.В. Ревякина. Автор показывает, как стремление к общности в планах Кабе вытесняет либеральное направление его мыслей. Своего рода выходом из идейно-политического тупика, куда завели Кабе все его неудачные попытки создания широкого объединения народа и буржуазии - демократов, социалистов и коммунистов - во имя борьбы за политические и социальные реформы, способные приблизить осуществление общности, А.В. Ревякин считает его обращение к принципу братства, который должен был стать основой социальной гармонии. Автор указывает, что для рационалиста Кабе проповедь реформы нравственности для утверждения во всех классах чувства христианского братства знаменова-

стр. 250

ла переворот принципиального значения. С одной стороны, он был обусловлен ощущением обреченности попыток реализации политических и социальных реформ и ответом на рост социального отчаяния и нетерпения в той среде, к которой были обращены помыслы Кабе, - среде ремесленников и рабочих. С другой стороны, перенос стратегического плана Кабе в область этики, черпающей из христианского идеала братства, способствовал превращению икарийского движения в секту. Фокусным моментом такого поворота автор считает 1842 г., когда последователи Кабе объявили о рождении икарийского движения, но главный катализатор сектантского "бегства в утопию" он видит в экономическом кризисе 1846-1847 гг., грозившем обрушить сложившуюся гармонию машинного производства и прогресса общества. В канун революции 1848 г. Кабе отправил первую партию своих единомышленников в Техас, чтобы основать там "коммунистическую нацию". Название соответствующего раздела книги Ревякина - "Бегство в утопию", на мой взгляд, как нельзя лучше характеризует место, вернее, неуместность идеологии Кабе во французской идейно-политической реальности середины XIX в., как, впрочем, и осознание этой неуместности.

Кабе не вписывался в реальную французскую политику: пафос Кабе - это пафос Стендаля, мечтателя-романтика. Это - неприятие возрождения и сохранения влияния аристократии после революции 1830 г., это - представление о единстве интересов "третьего" сословия, о губительности свершившегося из-за козней аристократии раскола буржуазии с народом, о необходимости союза народа с просвещенной буржуазией, способной руководить им на пути общественного усовершенствования. Современная ему политика не давала почвы для осуществления этих надежд в обозримом будущем. Гармония могла стать реальностью внутри "братской колонии" икарийцев, добровольно избравших принцип общности. Но это решение, по мнению А.В. Ревякина, "означало отход Кабе от либеральных и демократических традиций общественно- политической мысли... Он отказался от намерения изменить реально существующие общество и государство, отдавшись мечте создать "с чистого листа" новую цивилизацию" (с. 242).

Конечный выбор Кабе знаменовал его разрыв с либерализмом. Вопрос, вынесенный в заглавие последней главы: "Свобода или организация (коммунистического. - Е.О.) труда?", возвращает автора к заявленной в названии связке коммунизма и либерализма. А.В. Ревякин считает, что первоначально "значительное число идей благополучно перекочевывало из либеральной программы Кабе в его коммунистическую теорию", следовательно, "мы вправе заключить, что между политическим либерализмом и социализмом в первой половине XIX века существовала преемственная связь. И... Кабе не только отдавал себе отчет в этом, но даже не стыдился этой связи, и не стремился ее порвать, подобно некоторым другим социалистам своего времени" (с. 74). Решение социального вопроса благодаря постепенному моральному и техническому прогрессу общества было одним из выводов либерального позитивизма. Но ко времени его расцвета радикальный разрыв коммунизма и социализма с либерализмом уже свершился. Если реформистский социализм Луи Блана был дискредитирован опытом 1848 г., то Кабе сам пожертвовал идеалами свободы и демократии, выбрав необходимость утверждения в икарийской общине деспотического правления.

Выводы книги вряд ли способны оспорить привычное противопоставление либерализма и социализма, несовместимость свободы и общности, но исследование А.В. Ревякина предлагает отодвинуть их окончательное размежевание из времен Французской революции к середине XIX в., предложив в качестве решающего фактора такого размежевания новые реалии, порожденные промышленным переворотом.

Е.О. Обичкина, кандидат исторических наук, доцент Московского государственного института международных отношений (университет), МИД РФ

Постоянный адрес данной публикации: