Рецензируемая работа В.В. Седова является продолжением и до известной степени завершением фактического двухтомника ученого о славянах в древности и в раннем средневековье [1; 2], о котором нам уже доводилось писать [3]. Одновременно книга "Древнерусская народность" представляет собой развитие на хронологически последующем материале целого ряда положений указанного фундаментального двусоставного труда.

В первом разделе (главе) монографии (нумерация глав и параграфов в книге отсутствует, что несколько затрудняет работу с ней), носящем историографический характер, рассматривается процесс развития научных знаний о древнерусской народности с первой половины XIX в. до современности.

Второй раздел посвящен славянским культурно-племенным образованиям в южных регионах Восточно-Европейской равнины накануне становления древнерусской народности. В.В. Седов кратко характеризует пеньковскую археологическую культуру - культуру антов раннесредневековых письменных источников, а также сложившиеся на антской территории восточнославянские племенные образования хорватов, уличей, тиверцев; "восточнославянский" сегмент пражско-корчакской археологической культуры, к началу VIII ст. в лесостепной части левобережной Украины эволюционировавшей в культуру типа луки-райковецкой, в свою очередь, к началу Х в. трансформировавшейся в древнерусскую. По мнению ученого, имеются серьезные основания отождествлять население волынско-киевско-припятской части пражско-корчакской культуры и сменившей ее культуры типа луки-райковецкой с восточноевропейскими дулебами "Повести временных лет" (ПВЛ); в VIII-IX вв. на этой территории происходит становление племенных союзов волынян, древлян, полян и дреговичей.

Центральным в данной главе безусловно является параграф, посвященный русам. В нем В.В. Седов излагает свою точку зрения на сложную и неоднозначно решаемую в научной литературе проблему "откуда есть пошла Русская земля". С конца VII в. или рубежа VII-VIII ст. в Днепровском левобережье формируется волынцевская археологическая культура, созданная, по мнению исследователя, носителями именьковской культуры (конец V-VII в.) Среднего Поволжья, покинувшими места прежнего расселения под давлением тюркоязычных кочевников. Ее основополагателями являлась часть славян антов, переместившаяся на Волгу после гуннского погрома. Во второй половине VIII и первой половине IX в. волынцевская культура эволюционно трансформируется в безусловно славянские роменскую (летописные северяне) и близкородственную ей боршевскую культуры (этноним данной славянской группировки не сохранился в источниках). Имела также место инфильтрация волынцевского населения в бассейн верхней Оки; оно здесь составило ядро вятичей. Основываясь в первую очередь на сведениях "Баварского географа" (IX в.), В.В. Седов считает, что этнонимом "волынцевцев" являлось самоназвание русь. При этом он полемизирует с той доминирующей сегодня группой исследователей, которые возводят др.-русск. русь к западнофинскому Ruotsi, имеющему истоки в скандинавских языках. Древнерусское слово, вслед за О.Н. Трубачевым,

стр. 109

ученый трактует как иранское лексическое наследие у славян. Таким образом, русы "были одним из крупных диалектно-племенных образований славянства, представленного в V-IX вв. именьковской и волынцевской культурами" (С. 67). Не позднее 30-х годов IX в. на территории распространения волынцевской и производных от нее культур складывается раннегосударственное образование Русский каганат с вероятным центром в Киеве; оно закончило свое непродолжительное существование в результате похода князя Олега 882 г. или ранее, под натиском хазар (см. также [4]).

В третьей главе монографии анализируется освоение славянами лесной полосы Восточно-Европейской равнины, ранее заселенной племенами финской и балтской языковых групп. "В конце IV-V в. в лесных землях Восточной Европы на широкой территории появляется в довольно большом количестве целый ряд изделий провинциальноримского происхождения" (С. 90): шпоры и удила, железные бритвы, железные пластинчатые кресала, В-образные рифленые пряжки, двушиповые втульчатые наконечники копий и т.д., серпы особого типа, каменные жернова для ручных мельниц, а также культуры ржи и овса, неизвестные населению Восточной Европы в раннем железном веке. "Все описанные вещевые находки провинциальноримских типов, широко распространенные в позднеримское время в Средней Европе, а в период великого переселения народов занесенные в лесные области Восточно-Европейской равнины, являются ярким, достаточно определенным показателем миграции более или менее значительных групп среднеевропейского населения. Объяснить этот мощный прилив изделий позднеримских типов в лесные земли Восточной Европы какими-либо иными мотивами (торговыми операциями или культурными контактами) никак невозможно" (С. 109-110).

"О миграции в севернорусские земли в середине I тыс. н.э. большой массы населения говорят и трансформации, которые коренным образом изменили местное культурное развитие... Начиная с V в. на всей территории распространения вещевых находок среднеевропейских провинциально-римских типов формируются новые культуры, прямо не связанные с предшествующими. Определить, из каких конкретных регионов провинциальноримского ареала шла миграция населения в лесные земли Восточной Европы, пока не представляется возможным. Не исключено, что миграционный процесс не был одноактным. В нем, по-видимому, участвовали более или менее крупные группы населения из разных регионов пшеворской и, отчасти, вельбарской культур" (С. 113, 115). "...Допустимо предположение о доминировании в составе среднеевропейского населения, осевшего в севернорусских землях, славянского этнического компонента. В пользу этого говорит вся последующая история населения лесной полосы Восточно-Европейской равнины - имевшие здесь место этногенетические процессы завершились становлением восточнославянского языка" (С. 116-117).

Обращаясь к культуре псковских длинных курганов (бассейн озер Ильменя и Псковского), В.В. Седов полагает, что ее главным компонентом являлись переселенцы из Средней Европы середины I тыс., прежде всего славяне, а также балты, наложившиеся на местный прибалтийско-финский субстрат. По мнению ученого, "носители культуры псковских длинных курганов именовались кривичи" (С. 127).

Характеризуя тушемлинскую археологическую культуру (середина - третья четверть I тыс.; Смоленское Поднепровье, Полоцко-Витебское Подвинье и смежные земли), В.В. Седов считает, что она сформировалась на основе взаимодействия местных балтов и пришлого среднеевропейского славянского населения: "...В составе носителей тушемлинских древностей на первых порах должны присутствовать по крайней мере два этноса. Одним из них несомненно были балты. Этническим индикатором второго компонента являются браслетообразные височные кольца, получившие распространение в лесной зоне Восточной Европы в самом начале эпохи средневековья" (С. 137); "появившиеся в тушемлинской культуре браслетообразные височные украшения без каких-либо перерывов продолжали бытовать в лесной зоне Восточно-Европейской равнины до X-XIII вв. включительно, когда их славянская принадлежность достоверна и не вызывает никаких сомнений" (С. 138). В результате инфильтрации в VIII-IX вв. носителей культуры псковских длинных курганов в полоцко-смоленские земли, на территорию тушемлинской культуры, здесь складывается особая, смоленско-полоцкая группа кривичей.

"Вещевые находки провинциально-римских среднеевропейских типов, фиксируемые в междуречье Волги и Оки, свидетельствуют о том, что миграционные волны середины I тыс. н.э. затронули и эти земли. До этого западные области междуречья принадлежали балтским племенам..,

стр. 110

восточную часть его заселяли поволжские финны. Расселение среднеевропейского населения полностью нарушило культурную жизнь и быт местных племен" (С. 145). "Славянский этнический элемент в составе среднеевропейского населения, колонизовавшего междуречье Волги и Оки, фиксируется прежде всего находками браслетообразных височных колец с незавязанными (сомкнутыми или заходящими) концами. Они появились в этих землях в V-VI вв. и идентичны тушемлинским" (С. 150).

Переходя к специальному разбору ситуации в Волго-Клязьминском междуречье, В.В. Седов считает, что "в основных местах оседания среднеевропейского населения финноязычные аборигены сразу вступали в контакты с пришельцами... В результате сформировались единые поселения и могильники с общей культурой второй половины I тыс. н.э." (С. 149), получившей в специальной литературе по этнониму автохтонного населения название мерянской. "Постепенно она распространилась по всему междуречью Волги и Клязьмы. Аборигенная меря все более и более втягивалась в единый этногенетический процесс, который вел к формированию древнерусского населения Ростово-Суздальской земли" (С. 149-150). "В условиях продолжительного славяно-мерянского симбиоза этноним местного поволжско- финского племени - меря, по всей вероятности, распространился... на все население междуречья Волги и Клязьмы, и в период становления Древнерусского государства все жители Ростовского края назывались мерей" (С. 150). И в другом месте книги: в XI-XII вв. процесс обрусения мери "достиг финальной стадии" (С. 180).

Не отрицая вероятия рано начавшихся процессов славянизации мери, все же полагаем, что степень их продвинутости для XI-XII вв. в оценке В.В. Седова является завышенной. "Повесть временных лет" достаточно определенно свидетельствует, что в это время меря не рассматривалась как "племя" славянское, славяноязычное, но достаточно однозначно причислялась к "народам" неславянским, вполне определенно ставилась в один с ними ряд. Во вводной части ПВЛ читается: "В Афетовъ же части съдять русь, чудь и вси языки: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимъгола, корсь, лътьгола, любь" [5. С. 7-8]; "Се бо токмо словънескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи съверъ, бужане.., послъже же велыняне. А се суть инии языци (народы. - М.В.), иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, моръдва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, норома, либь: си суть свой языкъ имуще..." [5. С. 10].

В целом же, по мнению В.В. Седова, "славяне - носители браслетообразных височных колец с сомкнутыми или заходящими концами, осевшие в середине I тыс. н.э. в западных районах Волго-Окского междуречья и междуречье Волги и Клязьмы, в течение нескольких столетий ассимилировали проживавшие здесь балтские и финноязычные племена и стали ядром-основой древнерусского населения Северо- Восточной Руси" (С. 154).

В рецензируемой монографии В.В. Седовым предлагается новая точка зрения на появление на исторической сцене так называемых ильменских (новгородских) словен - носителей культуры новгородских сопок, приведшая исследователя к пересмотру ранее развивавшихся им взглядов (о них см.: С. 161-162).

"Около рубежа VII-VIII вв. в Ильменском бассейне формируется культура сопок, которую уже можно с уверенностью рассматривать как культуру летописных словен ильменских. Слагаемыми последней стали местная культура псковских длинных курганов и пока слабо изученные древности типа удомельских, принадлежащие также переселенцам из среднеевропейского ареала и сохранившие в какой-то степени элементы пашенного земледельческого уклада (утраченного носителями культуры псковских длинных курганов, перешедших к подсечно-огневому земледелию (С. 124). - М.В.). До VIII в. эти группы славян проживали чересполосно, при этом доминирующими были племена культуры длинных курганов. Положение резко изменилось с VIII в., когда в результате улучшения климатических условий создались благоприятные условия для развития земледелия, прежде всего пашенного... Население культуры псковских курганов в Ильменском бассейне постепенно освоило этот хозяйственный уклад, в итоге произошло слияние двух групп славян и формирование словен ильменских" (С. 257; подробнее см.: С. 158- 165). Созданная ими "культура сопок в IX-X вв. постепенно трансформируется в древнерусскую культуру Новгородской земли. Каких-либо нарушений в эволюционном развитии культуры Ильменского региона в это время не наблюдается" (С. 164).

Если предыдущие главы труда представляют собой совершенно оправданную и необходимую археолого-историческую

стр. 111

интерлюдию к основной теме рецензируемой работы, то четвертый раздел книги посвящен собственно проблеме становления древнерусской народности и факторам, влиявшим на ее сложение. Принципиально важным, на наш взгляд, является следующее высказанное В.В. Седовым базисное положение: "Всякие поиски прародины древнерусской народности представляются абсолютно бесперспективными. Древнерусский этнос, как и многие другие раннесредневековые этноязыковые образования, был сложным формированием, включавшим в себя несколько различных праславянских группировок. К тому же славянское население, освоившее широкие пространства Восточной Европы, застало в лесной зоне различные финноязычные и балтские племена и славянизировало их. В лесостепной полосе славяне длительное время контактировали с иранскими и тюркскими племенами. В такой ситуации становление древнерусской народности стало возможным только в результате активных интеграционных явлений, которым способствовали и имевшие место передвижения населения" (С. 183).

Одними из таких перемещений стали миграции в VI 1-Х вв. в Восточную Европу довольно многочисленных групп из Подунавья. Материалы по этим раннесредневековым славянским передвижениям впервые в науке обобщены в монографии. Археологически данные миграционные потоки фиксируются распространением выразительного дунайского набора украшений (серьги, лунницы, бусы, круглые медальоны, особого вида перстни и др.), ножей с волютообразными рукоятками, удил специфического типа и т.д. "Картография находок дунайского происхождения и их датировки достаточно надежно свидетельствуют, что в VII-X вв. имели место многочисленные оттоки славянского населения из Дунайского региона. Продвигаясь в восточном направлении, группы дунайских переселенцев оседали в различных местностях Восточно-Европейской равнины, в землях, уже освоенных славянами... Инфильтрация дунайских славян продолжалась, очевидно, около двух - трех столетий" (С. 200-201).

Отдельного внимания заслуживают наблюдения В.В. Седова, непосредственно связанные с проблемой проникновения христианства в восточнославянские земли в период до крещения Руси. Поскольку ресурсы письменных и лингвистических источников для реконструкции этого процесса в настоящее время в значительной мере исчерпаны, важное значение приобретают постоянно пополняющиеся данные археологии.

Во-первых, "с инфильтрацией среднедунайских славян, весьма вероятно, следует связывать... распространение на Восточно-Европейской равнине металлических нагрудных крестов с так называемым грубым изображением распятого Христа. ...Истоки этих крестов находятся в Великой Моравии. ...Первые находки таких крестов на Руси датируются временем до официального принятия христианства" и связаны с Новгородом и городищем Заречье в Киевском Поднепровье, отождествляемым с летописным Новгородом Малым (С. 200). Думаем, впрочем, что при интерпретации этих археологических артефактов следует считаться с возможностью (ср. географию распространения) отнесения их (или их части) на счет торговых контактов со среднедунайскими землями.

Во-вторых, именно с расселением дунайских славян необходимо увязывать распространение до крещения Руси в регионе полоцко-смоленских кривичей и в Новгородской земле обряда ингумации в курганах, в особенности трупоположений в подкурганных могильных ямах. "В Среднем Подунавье такая обрядность (правда, бескурганная) была весьма характерна для славянского населения с VII-VIII вв." (С. 203) (см. также [6]). Поэтому В.В. Седов не соглашается с многочисленной группой исследователей, придерживающихся положения о распространении на указанных восточнославянских территориях обряда ингумации под влиянием христианской религии.

В целом "дунайские славяне, расселившиеся в различных местностях Восточной Европы, оказали несомненное воздействие на процесс нивелировки диалектного многообразия, сложившегося на первом этапе в результате освоения этих земель различными праславянскими племенными группировками. ...Прилив славянского населения из Дунайского региона сыграл существенную роль в консолидации славянского населения Восточно-Европейской равнины, которая завершилась формированием древнерусской народности" (С. 204).

Среди других факторов консолидации древнерусской народности В.В. Седов специально останавливается на роли: состоявшего из различных этнических компонентов "дружинного сословия" и его культуры; развития внутренних торговых связей и формировавшегося купечества;

стр. 112

возникновения сети городов, роста городского населения, не связанного с местными племенными традициями, и единообразной для всей территории домонгольской Руси городской культуры; распространения христианства, цементировавшего древнерусскую народность; создания и упрочения единого государства. "Все названные интеграционные явления, - подчеркивает исследователь, - не следует рассматривать изолированно. Они действовали комплексно, в самом тесном взаимодействии" (С. 218).

"Единство территории, единство материальной и духовной культуры и единство языка - наиболее существенные характеристики этноса. Рассмотренное выше позволяет утверждать, что в X-XII вв. в пределах территории Древнерусского государства протекал довольно активный процесс этноязыковой интеграции разноплеменного славянского населения (в его составе были и славянизированные финские и летто-литовские племена). В результате формировался единый этнос - древнерусская народность" (С. 219). Важным показателем ее сложения явилось фиксируемое источниками наличие единого, "русского" самосознания у восточных славян.

Пятый раздел монографии посвящен диалектно-историческому членению древнерусской общности. В первую очередь В.В. Седов обосновывает следующие важные общие положения. "Нередко в исторических трудах земли и княжества являются взаимозаменяемыми терминами. Между тем это совсем не так, они несут различную нагрузку и их нельзя не разграничивать. Земли - это историко- территориальные образования. Одни сохраняли политическое единство в течение длительного времени, другие неоднократно дробились на более мелкие княжества... Однако в этой ситуации все же целостность историко-географических образований - древнерусских земель сохранялась... Подобными единицами Древней Руси были Новгородская, Ростово-Суздальская, Киевская, Черниговская, Полоцкая, Смоленская, Галичская и Муромо-Рязанская земли" (С. 230). Кроме того, племенные образования "Повести временных лет" представляли собой неоднозначные единицы. "Так, поляне, древляне, волыняне и дреговичи были территориальными новообразованиями. Они оформились в VI-IX вв. в результате территориального обособления отдельных групп праславянского плененного образования дулебов. С другой стороны, корни кривичей, словен ильменских и руси уходят в праславянский период истории. Это были этнографические и, скорее всего, диалектные образования раннесредневекового славянства. И оказывается, что территории древнерусских земель-волостей XII в. теснейшим образом связаны не с новообразованиями, а с этнографическими группами восточного славянства, история которых уходит в праславянскую эпоху" (С. 233).

Анализируя историко-археологическую ситуацию каждой исторической земли Древней Руси, ученый приходит к выводу о том, что ядро Новгородской земли составило племенное образование ильменских словен; Псковской - псковская ветвь кривичей; Ростово-Суздальской - славяне - носители браслетообразных височных колец, первоначальный этноним которых не зафиксирован, но позднее они именовались мерей; Смоленской и Полоцкой - соответствующая отрасль кривичей (при этом вопрос о том, почему ее территория "членится на две историко- географические области, в то время как другие древнерусские земли соответствовали этноплеменным территориям восточного славянства, археологически пока не поддается разрешению", с. 240); "имеются все основания отождествлять этнографическую территорию расселения дулебской... этноплеменной группировки восточного славянства с исторической Киевской землей" (С. 244), в которую входили Туровская (дреговичи) и Волынская волости; Галичская земля сформировалась на этнографической территории белых хорватов; основу населения Черниговской земли составляли потомки диалектно-племенного образования, представленного в VIII-IX вв. волынцевской культурой; "отдельной Переяславской земли.., судя по всему, не было. Сложилось лишь княжество - политическое образование, как и многие другие не соответствующее этнографической дифференциации восточного славянства" (С. 249); основу населения Муромской земли составили славяне - носители браслетообразных височных колец и ассимилированные ими финноязычные аборигены, а Рязанской - "волынцевцы" и славянизированное местное финское население.

"Изложенное позволяет утверждать, что исторические земли Древней Руси формировались на основе этноплеменных образований славян, восходящих к I тыс. н.э., в ряде случаев и к более раннему времени. Земли Древней Руси были такими же образованиями, как Саксония, Бавария, Фризия или Тюрингия. В отличие от

стр. 113

последних, они именовались не по этнонимам, а по названиям отдельных городов" (С. 252-253).

В связи с последним суждением полагаем важным учитывать следующий вывод Б.Н. Флори, имеющий прямое отношение к тематике труда В.В. Седова: на германских землях "отдельные крупные княжества - земли, такие как "Саксония" или "Бавария", формировались на базе старых племенных союзов... Здесь сохранялись не только традиционные этнонимы, но и сознание преемственной связи между средневековой "землей" и старым племенным союзом. Подобную же ситуацию можно наблюдать и в Скандинавии. Даже в соседней с Древней Русью Польше, где таких мощных традиций племенного самосознания, судя по всему, не было, некоторые из средневековых "земель" сохранили старые племенные названия. Как представляется, столь радикальное исчезновение на восточнославянской почве традиционных племенных этнонимов может быть объяснено (от обратного) не имеющим явного отражения в нарративных источниках распространением сознания принадлежности всего восточного славянства к одной народности - "Руси"" [7. С. 11-12].

В отдельном параграфе В.В. Седовым анализируются исторические условия сложения псковского, новгородского, смоленско-полоцкого, владимиро- суздальского и других восточнославянских диалектов/говоров.

В последней главе монографии кратко рассматривается проблема дифференциации древнерусской народности и условий возникновения каждого из трех современных восточнославянских народов.

В середине XIII-XV в. в силу исторических причин восточнославянский ареал оказался расчленен в политическом и культурном отношениях; процессы интеграции, прежде имевшие место в условиях единства экономики, быта и культурной жизни восточного славянства, были полностью приостановлены. Древнерусский этнос прекратил свое поступательное развитие, началась его дифференциация.

"Достаточно определенно можно утверждать, что становление белорусов как особого славянского этноса было обусловлено не племенными особенностями славянского населения, расселившегося в Двинско-Верхнеднепровско-Неманском регионе, не политическими образованиями внутри Древней Руси, не вхождением этой территории в состав Великого Литовского государства, а совсем иными причинами" (С. 281). Первостепенное и определяющее значение, по давно обосновываемому (см.: [8]) исследователем мнению, имело то обстоятельство, что белорусы сформировались на территориях, на которых ранее протекал процесс балто-славянского взаимодействия, симбиоза с последующей славянизацией балтов.

До проявления славян на территории будущей Белоруссии проживали балтоязычные племена; затем "двинско-верхнеднепровский регион был занят крупным массивом среднеевропейских переселенцев, в дальнейшем на эту территорию подселились кривичи из ареала культуры псковских длинных курганов. Южнобелорусские земли были колонизованы с юга дреговичами и волынянами, вышедшими из среды совсем иной праславянской группировки" (С. 281). Таким образом, основой белорусского этноса "стало славянское население, ранее пережившее балто-славянский симбиоз" (С. 282).

Труд В.В. Седова является историко-археологическим и не ставит в качестве специальной научной задачи исследование такой фундаментальной для определения категории "этнос" качественной, но весьма часто трудноуловимой, особенно для предшествующих эпох, величины, как этническое самосознание. Поэтому существенным нам представляется привести суждения Б.Н. Флори, высказанные им в связи с балто-славянскими "белорусскими" построениями В.В. Седова и обратившего внимание именно на данную сторону темы: "...При изучении процессов развития этнического самосознания недостаточно существования определенных особенностей материальной или духовной культуры той или иной общности людей, заимствованных у этнического субстрата, важно, чтобы эти отличия осознавались населением и осмыслялись им как этнообразующие признаки, отличающие данный этнос от других, соседних. Лишь в этом случае можно было бы ставить вопрос о серьезном воздействии балтского субстрата на этногенез белорусского народа, но подобная работа пока, насколько известно, не проделана. Сказанное может быть с некоторыми конкретными уточнениями отнесено и к вопросу о роли этнического субстрата в формировании других восточнославянских народностей" [7. С. 10].

Привлекая для разрешения проблемы формирования украинского языка и народности до того не использовавшийся археологический материал, В.В. Седов считает, что "данные археологии по истории освоения славянами территории от Днепра

стр. 114

до Дона допускают мысль о том, что ядром формирующейся после татаро- монгольского разорения украинской народности стала этнодиалектная группировка восточного славянства, представленная в самом начале средневековья пеньковской культурой, соотносимой с историческими антами" (С. 284); "к этногенезу украинской народности подключились и потомки дулебского племенного образования" (С. 285). "Уже в период древнерусской государственности наблюдается постепенное перемещение населения, вышедшего из антской группировки, в северном направлении... Потомки антов активно проникали в области, принадлежавшие дулебской группе восточного славянства... В эпоху становления украинского этноса эта буферная зона (ныне примерно территория полесско-украинских говоров), по-видимому, стала цементирующим звеном двух основных древнерусских диалектов, которые составили основу украинского языка" (С. 286).

Вместе с тем ученый категорически подчеркивает, вполне очевидно полемизируя с точкой зрения, имеющей широкое хождение в современной украинской историографии: "Из сказанного никак не следует вывод о начале становления украинского этноса в I тыс. н.э. Допустима мысль лишь о зарождении в части славянского мира некоторых диалектных особенностей, ставших в условиях раздробленности восточного славянства XIV-XVI вв. характерными для формирующегося украинского языка" (С. 285).

"Более сложным и продолжительным был процесс становления великорусской народности... Цементирующим стал московский диалект средневеликорусских говоров... В состав формирующегося великорусского языка вошли диалекты северной ветви восточного славянства и древнерусские говоры, сложившиеся на основе говоров потомков русов и ставшие ядром современного южновеликорусского наречия. Процесс единения их в языковую общность был длительным и осуществлялся в несколько этапов" (С. 286-287); завершился он к XVI-XVII вв.

Весь фактический трехтомник В.В. Седова, включающий [1; 2] и завершающей частью которого является рецензируемая монография, содержащая многие новаторские наблюдения, построения и обобщения, представляет собой цельное авторское произведение, этапное для отечественной палеославистики.

(c) 2000 г.

М.А. Васильев

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Седов В.В. Славяне в древности. М., 1994.

2. Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М.,1995.

3. Васильев М.А. Рец. на: В.В. Седов. Славяне в древности. М., 1994 // Славяноведение. 1996. N 4; Васильев М.А. Рец. на: В.В. Седов. Славяне в раннем средневековье. М., 1995 // Славяноведение. 1997. N 2; Васильев М.А. Новые исследования о древних славянах // Живая старина. 1997. N 1. С. 50.

4. Седов В.В. Русский каганат IX века // Отечественная история. 1998. N 4; Седов В.В. У истоков восточнославянской государственности. М., 1999. С. 8-81.

5. Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод, статьи и комментарии Д.С. Лихачева. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1996.

6. Седов В.В. Трансформация погребального обряда восточных славян под воздействием христианства // Славяне и их соседи: Сборник тезисов XIX конференции памяти В.Д. Королюка. Славянский мир между Римом и Константинополем: Христианство в странах Центральной, Восточной и Юго- Восточной Европы в эпоху раннего средневековья. М., 2000.

7. Флоря Б.Н. О некоторых особенностях развития этнического самосознания восточных славян в эпоху средневековья - раннего Нового времени // Россия - Украина: История взаимоотношений. М., 1997.

8. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970.

Постоянный адрес данной публикации: