В. П. БУЗЕСКУЛ. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале XX века. М., 2008. 831 с.

Отечественная литература по историографии обогатилась еще одной книгой. Вышел в свет многостраничный труд о русских ученых, исследовавших историю зарубежных народов Европы, Востока, Византии и славянских стран. Автор этого труда, академик В. П. Бузескул (1858 - 1931) - один из ярких представителей русской научной мысли XIX - первой четверти XX в. В течение 50-летней творческой деятельности ученый внимательно следил за развитием исторической науки и отличался исключительной эрудицией и начитанностью в этом предмете. Этому способствовала и его профессия педагога. Всю свою жизнь В. П. Бузескул был связан с Харьковским университетом, где ему пришлось читать лекции и вести семинары практически по всем областям истории: Древней Греции, истории Средних веков Западной и Центральной Европы, истории Востока, истории Нового времени. Как известно, преподавательская работа в университете требует энциклопедических знаний и широкого научного кругозора, и проф. В. П. Бузескул обладал в полной мере указанными качествами. Названная книга пока не имеет аналогов в отечественной историографии. В ней освещается процесс становления в нашей стране всеобщей истории как науки, начиная с момента основания Петербургской академии (XVIII в.) до конца 1920-х годов.

Однако столь ценный материал по истории русской исторической науки начала прошлого столетия был недоступен широкому кругу специалистов. Ввиду того что, по известным теперь причинам, советские историки к многим представителям дореволюционной исторической науки относились с предубеждением, материал В. П. Бузескула в той его части, который был издан в 1929 и 1931 гг., хотя и использовался некоторыми историками, но по обычаю советского времени без ссылок на "буржуазного автора". Вышли в свет две части, третья часть работы осталась неопубликованной. И лишь спустя 75 лет после создания книга академика В. П. Бузескула в полном виде представлена читателю в настоящем издании.

Огромный том в 830 страниц имеет достаточно сложную структуру. Это не только текст сочинения В. П. Бузескула, но также и научное исследование истории создания труда на основе архивных документов, и драматическое описание событий, связанных с изданием первых двух частей, и рассказ о печальной судьбе автора и его коллег по академии, университету и т.д.

В книге приведен восстановленный текст, сокращенный цензурой при издании двух частей, и опубликована часть третья. Работа проведена по авторской рукописи, хранящейся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН. Нелегкая задача, стоившая вероятно не одного года напряженного труда, в основном выполнена доктором исторических наук И. В. Тункиной. Ею же написано предисловие, где содержатся сведения о биографии акаде-

мика В. П. Бузескула, его творчестве, научных и политических взглядах, излагается история книги, указываются особенности ее археографической обработки и т.д.

В первой части освещается начальный этап изучения в России всеобщей истории - византиноведения, славянского мира, истории Западной Европы и Древнего мира. Освещается ситуация в развитии исторической науки и деятельность ее представителей. В особый раздел выделено изучение истории 60 - 80-х годов XIX в. и охарактеризованы новые направления в русской исторической науке, носителями которых В. П. Бузескул считал В. И. Герье, Н. И. Кареева, П. Г. Виноградова, И. В. Лучицкого, М. М. Ковалевского.

Вторая часть содержит материал об историках, разрабатывавших как в целом западноевропейскую Новую историю, так и отдельные ее разделы.

Большое место в книге отведено характеристике деятельности ученых, изучавших западноевропейское Средневековье. Особое внимание уделено историографии Древнего мира с конца 60-х годов XIX в. Здесь нашли отражение исследования по истории классического Востока, греческого мира, римской истории. При этом автор выделяет отдельные направления, такие как историко-литературное и культурно-историческое, изучение древностей северного побережья Черного моря, труды, связанные с открытием греческих папирусов, общие труды по истории Греции. Третья часть книги освещает изучение с 70-х годов XIX в. истории Византии и в течение 1870 - 1914 гг. славянского мира.

В огромном томе ровно половину (четыреста с лишним страниц) занимают комментарии и биографический словарь. Сочинение, созданное без малого столетие назад, чтобы сохранить познавательную ценность для более позднего поколения, должно иметь богатый разъяснительный аппарат, так что метод, использованный И. В. Тункиной, представляется единственно правильным и отвечает современным требованиям научных изданий. Она составила также биографический словарь-указатель и является ответственным редактором всего труда. В книге помещены портреты как академика В. П. Бузескула, так и многих других историков. Однако, отдавая отчет в том, сколько знаний, сил и труда потребовалось от составителя комментариев и словаря, нельзя не указать на ряд промахов и, к сожалению, серьезных ошибок в этих разделах книги.

Не имея возможности перечислить хотя бы часть из них, приведем лишь некоторые примеры. Так, на стр. 820 читаем, что Ян Непомуцкий, Иоанн Непомук, якобы жил в 1300 - 1383 гг., был магистром Пражского университета, исповедником королевы Иоанны в Праге. За отказ выдать исповедные тайны королевы был утоплен. Здесь - все неправильно, так как Ян Непомуцкий лицо не историческое. Такого человека не существовало в действительности. Его образ был выдуман иезуитами, изложившими в житии драматическую историю его "мученической смерти". В 1729 г. мнимый святой был канонизирован и провозглашен патроном Чехии, чтобы вытеснить из сознания чешского народа память о Яне Гусе, традиция почитания которого сохранялась и в период контрреформации. Уже в XVIII в. фальшивка иезуитов была опровергнута И. Добровским, и с тех пор ни один историк не защищал существования Яна Непомуцкого (см. [1]).

Далее, совершенно неприемлема помещенная в биографическом словаре-указателе на стр. 704 характеристика основателя чешской историографии Нового времени Ф. Палацкого, который квалифицируется как историк-славист. Заслуги этого ученого совсем не в исследовании истории славян, а в создании новой концепции отечественной чешской истории, а также целой научной школы историков. Кроме того он был первым историографом Нового времени в Чехии. Иной характеристики требует и общественно-политическая деятельность Ф. Палацкого. Непонятно также, почему автор говорит о создании Палацким Матицы Сербской, а не Чешской.

Неправильно называть И. Юнгманна (с. 818) поэтом и переводчиком и отмечать при этом только лишь, что он был гимназическим профессором, не указав на то, что ученый своим 5-томным чешско-немецким словарем и сочинениями о чешской словесности заложил основу

чешского литературного языка Нового времени. Один из титанов национального возрождения чешского народа заслуживает более серьезной характеристики.

Забавно читать о том, что П. Й. Шафарик был деятелем словацкого возрождения (с. 803), а Я. Коллар был чешским поэтом (с. 398). В действительности была совершенно обратная картина. Я. Коллар - один из главных представителей именно словацкого национального возрождения и культуры. В специальном трактате он впервые сформулировал теорию славянской взаимности. Родом словак, Я. Коллар всю сознательную жизнь прожил в Пеште, находился в тесном контакте с чешскими возрожденцами, но к их кругу не принадлежал.

Что касается краткой справки о П. Й. Шафарике (с. 803), то в ней уместился целый ряд существенных ошибок. Прежде всего в России Шафарика называли то "Иосифом Павловичем", то "Павлом Павловичем", и никогда не называли "Павлом Ивановичем" (см. об этом переписку П. Й. Шафарика с русскими учеными в [2], как это обозначено в книге. В отличие от Я. Коллара П. Й. Шафарик является крупнейшим представителем чешского национального возрождения, одним из его столпов. Будучи по происхождению словаком, он получил образование в Германии, начал свою деятельность в Австрийской империи вне Словакии, и с 1833 г. жил безвыездно в Чехии. Здесь он сформировался как ученый-филолог европейского класса. Здесь были написаны главные его произведения, опубликованные на чешском языке и создавшие эпоху в славяноведении. На наш взгляд не генетические особенности, а та культурная среда, которая формирует личность, идеи, которые деятель усваивает в результате общения с этой средой, и язык, на котором он выражает свою мысль и пишет сочинения, и определяют принадлежность личности к той или иной национальной культуре. С этой точки зрения П. Й. Шафарик является чешским ученым словацкого происхождения.

Заметим также, что в национально-освободительном движении П. Й. Шафарик не участвовал, так как сторонился практической политики. Это был деятель чешского культурного процесса, получившего название чешского национального возрождения. Приведенными примерами далеко не ограничиваются ошибки в сведениях биографического словаря-указателя. К сожалению, таких ошибок множество. Причиной их существования, на наш взгляд, является использование для комментариев и словаря устаревшей библиографии. Создается впечатление, что развитие исторической науки в России в последние 20 лет прекратилось, и читателю можно рекомендовать лишь сочинения, созданные в основном до 90-х годов XX в. Между тем в конце XX и начале XXI в. появилась огромная литература как по всеобщей истории, так и по славяноведению и византинистике. В книге же как источникам сведений отдается предпочтение таким изданиям как "История славянской филологии" И. В. Ягича (1910), давно устаревшей, словарям типа "Славяноведение в дореволюционной России" (1979) и другим подобным сочинениям, хотя труды российских славистов уже давно превзошли как по содержанию, так и по научной ценности значительную часть той литературы, которая используется в рецензируемой книге. Отметим, что сам автор книги, т.е. В. П. Бузескул, отнесся к библиографии значительно аккуратнее. В его изложении и аппарате учтены даже мелкие статьи историков и отклики на их труды.

Историография славяноведения в книге В. П. Бузескула освещается в части первой и третьей. По господствовавшему в науке в то время убеждению русская история особенно допетровского времени, и в частности ее начальный период, тесно связана с Византией. Поэтому нельзя было изучать историю России, как и славян вообще, не обращаясь к византийским источникам и историкам. Состояние византиноведения В. П. Бузескулом специально характеризуется в первой части книги.

Самостоятельное изучение славянства относится в России, по мнению В. П. Бузескула, к XIX в. Причины этого явления ученый формулирует так: "Романтизм с его увлечением народностью, народной поэзией, бытом, верованиями; новая наука сравнительного языкознания и филологическая практика; развитие национального сознания, национальные движения

и стремления, свойственные веку, пробуждение славянского мира и славянское "возрождение", особенно среди чехов... - все это нашло в себе отражение в русском обществе и должно было вызвать живой интерес к славянству, к изучению языка, памятников письменности, быта и истории славян" [3]. Какой современный нам славист не подпишется под этой характеристикой? Разумеется, за прошедшее с написания этих строк время многое было дополнено, уточнено и скорректировано, проанализированы и другие факторы, повлиявшие на процесс славянского возрождения, рассмотрена его диалектика, уточнена историческая роль каждого деятеля процесса, но основу явления, в частности для начала изучения славянства в России сформулировал В. П. Бузескул. Дальнейшее изложение истории развития славяноведения осуществляется Бузескулом по известным трудам А. А. Котляревского, А. А. Майкова, А. А. Кочубинского, А. Н. Пыпина, словарям, воспоминаниям и другой подобной литературе. Характеристики отдельных славистов лаконичны. В разделе о первых деятелях славистических кафедр в российских университетах В. П. Бузескул дает высокую оценку значения научной деятельности В. И. Григоровича. Он отмечает его научный подвиг, выразившийся в приобретении и изучении памятников славянской письменности, осуществленном в период его заграничного путешествия в начале 40-х годов XIX в. По мнению В. П. Бузескула, наука обязана Григоровичу "разрешением вопроса о глаголице", "многими его открытиями воспользовался П. Й. Шафарик", "о нем громко говорили во всем западном и южнославянском мире" [3. С. 67]. С этой характеристикой в сущности не был согласен советский филолог СБ. Бернштейн, опубликовавший в словаре "Славяноведение в дореволюционной России" [4. С. 131 - 134] статью о В. И. Григоровиче. Подойдя к оценке творчества ученого с позиций лингвиста, автор статьи упрекает Григоровича в незнании грамматических наречий болгарского языка, в том что казанский ученый не владел палеографическими и археографическими навыками для издания древних текстов и вообще не стоял на уровне современной ему науки в области славянского языкознания [5. С. 80 - 82]. Столь односторонняя оценка Григоровича С. Б. Бернштейном несостоятельна по причине ее антиисторичности. В 40-х годах XIX в. славянское языкознание еще не представляло той законченной науки, которая нам видится в конце XIX ст. И не случайно издание древнеславянских памятников падает в основном на вторую половину XIX в. и особенно на последнюю его треть ввиду высокого развития общего и славянского языкознания. Ошибочным является утверждение С. Б. Бернштейна, что Григорович всю свою коллекцию рукописей привез в Прагу, где изучал их вместе с П. Й. Шафариком. Это мнение некритически воспринято из чешской литературы. В действительности все рукописи, приобретенные В. И. Григоровичем во время путешествия по южным землям, он отослал из Салоник в Одессу, и в Прагу явился лишь с небольшим запасом, чем был весьма разочарован ожидавший большего П. Й. Шафарик. Также не было необходимости В. И. Григоровичу и П. Й. Шафарику изучать рукописи совместно. Русский ученый был отлично образован, имел специальную подготовку по классическим языкам и первое время преподавал в Казанском университете греческий язык, а по церковнославянскому языку писал специальные сочинения. Таким образом ни у русского ученого, ни у Шафарика не было необходимости тратить время на совместное изучение привезенных рукописей. Переписка П. Й. Шафарика и В. И. Григоровича свидетельствует о том значении, которое имели их контакты для научных успехов П. Й. Шафарика [6. С. 73 - 83]. Таким образом нам представляется характеристика творчества В. И. Григоровича, данная в рецензируемой книге, наиболее объективной.

Изучению в России славяноведения в периоде 1870 по 1914 гг. посвящена половина третьей части работы. Вторая половина посвящена византологии в России. Эта часть публикуется впервые, и только теперь читатель получил возможность в систематическом виде представить картину развития в России византологии и славяноведения. Отметим сразу, что

наиболее впечатляющей представляется историография Византии. Исходя из тезиса о тесной связи византийской истории с древней и средневековой историей славян и огромном влиянии ее культуры на "греко-славянский мир", В. П. Бузескул характеризует в этом разделе и творчество ученых, в трудах которых рассматривались вопросы, связанные "с миром славянским". При этом автор отмечает первенство русской нации в исследовании этих проблем. Особое внимание в книге уделяется деятельности и сочинениям двух знаменитых русских византинистов - В. Г. Василевского (1838 - 1899) и Ф. И. Успенского (1845 - 1928). Подчеркивается новаторство их идей и заключений, строго-критический и филологический метод в изучении источников, убедительная аргументация выводов. Оценивая раннюю работу Ф. И. Успенского "Первые славянские монархи на северо-западе", В. П. Бузескул присоединяется к мнению В. Г. Василевского, который считал сочинение Успенского "историческим обозрением судеб Польского и Чешского государств" [3. С. 318]. В. П. Бузескул подробно останавливается на докторской диссертации Ф. И. Успенского "Образование второго Болгарского царства" (1879). Он характеризует источниковую базу сочинения, указывает на использование неизвестного ранее материала и считает, что этот труд является важным вкладом в ученую литературу по византийской и славянской истории [3. С. 321].

Значительное внимание уделено в книге творчеству Н. П. Кондакова (1844 - 1925). Автор считает, что в изучении византийского искусства Н. П. Кондаков проложил новые пути и является основоположником этого направления науки. Отметив, что имя Н. П. Кондакова приобрело мировую известность, В. П. Бузескул относит его к числу выдающихся византинистов. Затем характеризуются представители русской школы византинистов, в том числе и те, которые занимались византийско-славянскими сюжетами: В. Э. Регель, Б. А. Панченко, Ю. А. Кулаковский и др. Заключая изложение раздела о византологии, В. П. Бузескул замечает, что конец XIX и первые годы XX ст. - "пора расцвета в России византиноведения, наибольшего его развития, первенства русской науки в этой области" [3. С. 357]. Но эта пора миновала. "За последнее время обнаруживается упадок русского византиноведения [...] общественное настроение не благоприятствует византийским знаниям". Опытный ученый, В. П. Бузескул чувствовал, что приближается закат его любимой науки. Предчувствия не обманули его. Вскоре в Академии наук был ликвидирован последний очаг византиноведения - Византийская комиссия, а незадолго до кончины академик узнал, что раздел о византиноведении в его книге не может быть опубликован. Такая же участь постигла и славяноведение. Раздел "Изучение славянского мира в течение 1870 - 1914" завершает книгу В. П. Бузескула. Очерк не может сравниться ни по содержанию, ни по полноте не только с разделом о византиноведении, но и с другими, помещенными в первых двух частях труда. Автор ограничился лишь кратким обзором славистических работ, в некоторых случаях их сухим перечнем. Очерк не отвечает действительному положению в славяноведении, имевшему место в России до Первой мировой войны. Русское славяноведение указанного периода переживало высшую точку своего развития и находилось на подъеме. Но справедливость требует отметить, что наука о славянах отставала от отечественной истории и особенно всеобщей по многим параметрам. Если историки, особенно последнего направления, усвоили передовые западные теории и в своей массе придерживались позитивистских взглядов, проявляли большой интерес к социально-экономическим процессам, теории исторической науки и другим проблемам, то слависты сосредоточивали свои усилия на вопросах национальных и религиозных, культурных фактах и других проявлениях духовной деятельности славян. Сочинения, исследующие социально-экономические темы, были редким явлением, славянофильская концепция истории славян, господствовавшая в русской историографии до 60-х годов XIX в. еще не изжила себя и проявлялась в некоторых работах вплоть до Первой мировой

войны. Кроме того, славяноведение в России было политизировано. Историки, которых можно отнести к позитивистскому направлению, не составляли в славяноведении большинства.

В. П. Бузескул в начале своего очерка осторожно касается всех этих вопросов, указывает на односторонность ряда сочинений и их несоответствие научным требованиям. Славянофильство он делит на два направления. Одно - левое, "не чуждое прогрессивным началам и вольномыслию, по некоторым пунктам сближавшееся с западниками, и другое правое, ретроградное, нетерпимое" [3. С. 360]. К славянофилам "гуманным и вольномыслящим", по мнению В. П. Бузескула, принадлежал и А. Ф. Гильфердинг. В очерке об этом историке дается его объективная характеристика. Определенное внимание в книге уделено творчеству В. В. Макушева. Отмечается его великий труд по изучению материалов о славянах, содержащихся в итальянских и других архивах, перечисляется ряд работ ученого по истории южных славян. В целом творчество В. В. Макушева не получило достойной оценки в очерке В. П. Бузескула, соблазнившегося необъективным отзывом о нем И. В. Ягича.

Самым ярким и влиятельным представителем славянофильства В. П. Бузескул считает В. И. Ламанского. "В нем нераздельны ученый и публицист, и все его труды проникнуты более или менее определенной тенденцией. Главное у него, - синтез, общее историко-политическое мировоззрение, а не анализ, не частности и не детали", - пишет автор. Отметив богатство и разнообразие научно-литературной деятельности В. И. Ламанского, В. П. Бузескул характеризует его главные работы и основные идеи. Крупнейшим трудом В. И. Ламанского В. П. Бузескул считает огромный сборник документов, освещающих отношение Венеции к грекам, славянам и Оттоманской Порте в конце XV и в течение XVI ст. [3. С. 369]. Документы в сборнике на итальянском и латинском языках; предисловие, объяснения и экскурсы, а также этюды издания - на французском. В богатой литературе о В. И. Ламанском редко встречается столь подробный разбор этого труда. В. П. Бузескула заинтересовала позиция В. И. Ламанского в отношении политического способа действий Венеции, характеризующегося убийствами, насилием, произволом и т.д. В. П. Бузескул констатирует, что такого рода явления были характерной чертой того времени и показателем тогдашней политической морали. У Ламанского же эта черта подтверждается документами. Автор передает заключение Ламанского о том, что действия Венеции вовсе не были исключением среди тогдашней Европы, и для того "чтобы понять и познать, до какого варварства и низости может опуститься человечество, для этого не надо изучать только Византийскую и Русскую империю" [3. С. 369].

В. П. Бузескул подчеркивает, что Ламанский в этом труде придавал большое значение нравственному началу, его убеждение, что одна сила без моральной опоры не прочна. В политике, как и в частной жизни, честность в конечном счете лучшая гарантия против ошибок, и если Венеция делала ошибки, то это было следствием ее слишком большой уверенности во всемогуществе человеческой низости, заблуждение, к сожалению, довольно общее государственным людям всех времен [3. С. 370]. В. И. Ламанский был враг насилия и войны, поборник мира, говорит далее В. П. Бузескул. "Он верил, что мы, русские, призваны создать новую культуру, распространить ее в разных странах и насадить ее у других народов земного шара, и то, что мы сделали в области науки, искусства и литературы, только слабый показатель того, что покажет некогда русский и вообще славянский гений, когда он достигнет своей зрелости". Этим рассуждением, по мнению В. П. Бузескула, В. И. Ламанский надеялся рассеять ложное понятие о русском панславизме, который в Европе часто любят представлять как темного врага европейской культуры и как элемент разрушения. Изложив содержание и концепцию других крупных произведений В. И. Ламанского, В. П. Бузескул резюмирует свою оценку научной деятельности слависта в нижеприведенной характеристике. "У В. И. Ламанского находим большей частью живое содержание и изложение, новые точки

зрения; многое у него является в новом освещении, много интересных блестящих мыслей, иногда поразительно верных, но больше утопических, далеко отстоящих от действительности. Его труды страдают односторонностью и тенденцией. Увлекаясь излюбленными идеями, мыслью о единстве греко-славянского мира, он не замечал очевидных фактов, свидетельствующих о различиях и розни в этом мире" [3. С. 372]. Нельзя не отметить объективности оценки творчества В. И. Ламанского В. П. Бузескулом. Кроме того, автору книги В. И. Ламанский симпатичен как гуманист, русский патриот и вообще одаренная личность, оказывающая сильное влияние на окружающих и притягивающая к нему множество учеников. В. П. Бузескул не дожил до того времени, когда один из этих учеников - В. Н. Кораблев - в 1933 г. в Институте славяноведения (в Ленинграде) прочитал доклад на тему "Славяноведение на службе самодержавия. Политическая деятельность В. И. Ламанского за период с 1860 по 1897 год", где поставил задачу "заклеймить дореволюционных профессоров-славяноведов" и показать вредное влияние Ламанского на судьбу славяноведения. При этом В. Н. Кораблев, хорошо зная научные и общественно-политические взгляды своего учителя, по конъюнктурным соображениям, выполняя социальный заказ, сознательно исказил действительное положение вещей. Доклад В. Н. Кораблева был признан представляющим собою громадную ценность и рекомендован к печати. А академик Н. С. Державин в своем отзыве подчеркнул, что Кораблеву удалось показать "политическую деятельность Ламанского как агента, посредника и проводника мероприятий царского правительства по отношению к славянским странам" [7. С. 302 - 304]. Приведенный пример показывает: чтобы убедиться в низости человеческой, необязательно читать секретные декреты и письма венецианцев XV в.!

Далее В. П. Бузескул характеризует деятельность многочисленных учеников В. И. Ламанского, подчеркнув, что среди них были представители разных направлений. Совсем коротко говорится о Ф. Ф. Зигеле и А. С. Будиловиче, при этом последний квалифицируется как "воинствующий славист, прямолинейный, борец на форпостах тогдашней России, русификатор". Несколько больше места отведено трудам К. Я. Грота и подробно разобраны основные работы Т. Д. Флоринского "Южные славяне и Византия во второй четверти XIV в." (1882) и "Памятники законодательной деятельности Душана, царя сербов и греков" (1888). При этом В. П. Бузескул подчеркивает, что Т. Д. Флоринский принадлежит в русской историографии к тем историкам, которые считали, что ввиду тесной связи между историей южных славян и историей Византии изучение той и другой должно идти рука об руку. "Отделение южных славян от Византии и обратно, Византии от южных славян - немыслимо. Это один мир, живущий общей жизнью, долженствующий иметь и общую историю" [3. С. 376]. Отметив богатейшую источниковую базу произведений Т. Д. Флоринского, его мастерский анализ памятников, в том числе критическое изучение неизданных материалов, В. П. Бузескул отводит Т. Д. Флоринскому почетное место в науке. Упомянув о других учениках В. И. Ламанского - М. И. Соколове, А. Л. Погодине - В. П. Бузескул приводит сведения о П. А. Кулаковском, А. Л. Дювернуа, В. А. Францеве, ограничиваясь при этом указанием биографических данных и перечислением основных трудов. Большего внимания удостаивается М. С. Дринов (1838 - 1906), которого автор монографии считает одним из самых выдающихся славистов и одновременно одним из лучших представителей болгарской и русской науки в разных отраслях славяноведения. Автор подробно излагает содержание его основных трудов и приводит оценки его творчества, высказанные проф. Софийского университета В. И. Златарским, который считал, что сочинение М. С. Дринова "Южные славяне и Византия в X в." составило эпоху в научной разработке истории южных славян и вообще в славянской истории, внеся новое освещение и новые объяснения фактов [3. С. 386]. Заметим, что В. П. Бузескул в оценках творчества славистов часто прибегает к авторитетам, предпочитая не высказывать собственного

мнения, а ссылаться на них. В целом в очерке о славяноведении упоминается около полусотни славистов, однако освещение их творчества неравномерно. Наиболее крупные ученые характеризуются подробно, о других приводятся биографические данные и перечень основных трудов, третьи упоминаются как авторы той или иной книги. Необходимо отметить, что фактические сведения как биографические, так и библиографические имеют высокую степень достоверности. Но в общем в изложении истории славяноведения имеются существенные пробелы. Так, читатель мало что узнает о творчестве Н. В. Ястребова, крупнейшего медиевиста-богемиста, единственного в России слависта, специально подготовленного для преподавания славянской истории. Его главный труд, открывший важную страницу в идеологической борьбе в Чехии XV в. - "Этюды о Петре Хельчицком" (1908), не говоря уже о других сочинениях, в книге даже не назван. Более значительное место занимает в русском славяноведении Ф. Ф. Зигель, единственный историк славянского права, в течение почти полувека изучавший и преподававший в университетах эту отрасль славянской науки. Более подробной характеристики заслуживала бы деятельность А. Н. Ясинского, известного в Европе исследователя социально-экономических проблем в средневековой Чехии. Неоправданно мало сказано в книге о творчестве коллеги В. П. Бузескула по Харьковскому университету А. Л. Погодине, ученом-энциклопедисте и активном пропагандисте исторических знаний. Заметим, что все упомянутые историки принадлежали к позитивистскому направлению в области славяноведения.

Причины пропусков и пробелов в книге В. П. Бузескула не ясны. Сам он в письме к В. И. Вернадскому писал 28 октября 1927 г.: "Об изучении в России истории славянских народов я едва ли смогу говорить подробно, систематически [...] придется коснуться этого сравнительно кратко [...] систематическая, подробная история славяноведения в России предмет большой и может служить темой для особого труда слависта"[3. С. 25]. Для самого В. П. Бузескула тематика славяноведения была менее знакома, чем другие разделы, и автор считал третью часть "ахиллесовой пятой" своей работы.

Соглашаясь в какой-то мере с оценкой автора, следует констатировать, что труд В. П. Бузескула показал, что русская наука по всеобщей истории была заметным явлением, с ней считались за границей. Русские книги переводились на иностранные языки, а в области славяноведения она стимулировала появление и развитие национальных славянских историографии. До работы В. П. Бузескула в распоряжении читателя была на русском языке только "История славянской филологии" И. В. Ягича, в которой русское славяноведение освещено не только неполно, но и не объективно. Страдая европейским снобизмом, И. В. Ягич принижает научное значение русской историографии и мало кому из русских славистов отдает должное. Кроме того, в отличие от В. П. Бузескула, добросовестно и обстоятельно разрабатывавшего тему, "История славянской филологии" И. В. Ягича изобилует фактическими ошибками, субъективными оценками и предвзятым отношением к отдельным русским славистам. На эти и другие недостатки указано, например, в рецензии Н. М. Петровского, опубликованной в 1910 г. [8].

К сожалению, исторические обстоятельства сложились так, что этот первый в XX в. обзор отечественного славяноведения не дошел до читателей. Труд В. П. Бузескула свидетельствует о высоком уровне развития российской исторической науки вообще в конце XIX - начале XX в. и славяноведения в частности. Немало материала в этой книге, который актуален и полезен историку нашей науки и в XXI в.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Bartoš F. Mlady Dobrovský о Nepomucke legende. Praha, 1940; Лаптева Л. П. Йозеф Добровский как родоначальник критического изучения источников чешской истории // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. N 1/2 2007.

2. Korespondence Pavla Josefa . Vzajemne dopisy P.J.  s ruskými  (1825 - 1861). V Praze, 1927, 1928. C. I-II.

3. Бузескул В. П. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале XX века. М" 2008.

4. Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979.

5. Булахов М. Г. Восточнославянские языковеды. Биобиблиографический словарь. Минск, 1976. Т. I.

6. Лаптева Л. П. Связи в. И. Григоровича с П. Й. Шафариком (по данным переписки) // Studia Bohemica. К 70-летию Сергея Васильевича Никольского. М., 1992.

7. Робинсон М. А. Судьбы академической элиты: отечественное славяноведение (1917 -начало 1930-х годов). М., 2004.

8. ЖМНП. 1910. N 11. Раздел Критика и библиография.

Постоянный адрес данной публикации: