Недавно по телевидению с большим успехом прошел фильм с воспоминаниями известной переводчицы Лилианы Лунгиной - одноклассницы Давида Кауфмана, взявшего себе после войны псевдоним Самойлов. О своей "образцово-показательной школе имени Горького" она вспоминает как о пушкинском лицее, а о тогда уже ярко талантливом "стихоплёте Дэзике" как об их локальном Пушкине.

Что-то пушкинское и впрямь было даже в самом облике юноши - судя по фотографиям, приводимым и в упомянутом фильме, и в автобиографической книге Самойлова "Памятные записки" (1995). Кровь Пушкина течёт, по Набокову, в жилах всех русских поэтов двух последних веков. И всё-таки мало кто из них припадал к праотцу с таким самозабвением, как Самойлов.

Вот и прославившее его пространное стихотворение (или короткая поэма?) 1965-го года "Пестель, поэт и Анна", живописующее кишинёвский эпизод общения изгнанника-поэта с декабристом-полковником, - наилучшее свидетельство этой зоркой, внимательной к деталям любви.

  
  
 Там Анна пела с самого утра  
 И что-то шила или вышивала.  
 И песня, долетая со двора,  
 ему невольно сердце волновала. 
  
 А Пестель думал: "Ах, как он рассеян!  
 Как на иголках! Мог бы хоть присесть!  
 Но, впрочем, что-то есть в нём, что-то есть.  
 И молод. И не станет фарисеем".  
 Он думал: "И, конечно, расцветёт  
 Его талант, при должном направленьи,  
 Когда себе Россия обретёт  
 Свободу и достойное правленье". 
  
 А Пушкин думал: "Он весьма умён  
 И крепок духом. Видно, метит в Бруты.  
 Но времена для Брутов слишком круты.  
 И не из Брутов ли Наполеон?" 
  
 

И дальше даётся - с синкопами на пенье Анны! - словно бы ёмкий конспект не просто дружеской беседы, но историософского спора двух основоположников, среди прочего, гражданской мысли в России. Иным авторам надобились пухлые романы или обременённые сотнями сносок труды, чтобы выявить то, что поэту Самойлову удаётся в нескольких строках.

  
  
 Шёл разговор о равенстве сословий. 
 - Как всех равнять? Народы так бедны, -  
 Заметил Пушкин, - что и в наши дни  
 Для равенства достойных нет условий. 
 И посему дворянства назначенье -  
 Хранить народа честь и просвещенье. 
 - О да, - ответил Пестель, - если трон  
 Находится в стране в руках деспота,  
 Тогда дворянства первая забота  
 Сменить основы власти и закон. 
 - Увы, ответил Пушкин, - тех основ  
 Не пожалеет разве Пугачёв... 
  
 

Так вьётся их разговор, легкостопный, перескакивающий с одного на другое, однако насыщенный мыслью и знанием, и современный автор удивительным образом умеет создать иллюзию, будто сам присутствует при этом разговоре, и приглашает нас во свидетели прений - о Ликурге, и о Солоне, и о Петербурге, об Азии, Кавказе, и о Данте, и о движенье князя Ипсиланти... Во всём разные, они всё же нащупывают общий знаменатель. Он в том, что главная мысль обоих - о России. И вывод их вроде бы сходится. Они не перечат друг другу в том, что Россия рвётся на простор, хотя контуры будущего простора видятся им совершенно по-разному.

  
  
 Они простились. Пестель уходил 
 По улице разъезженной и грязной, 
 И Александр, разнеженный и праздный, 
 Рассеянно в окно за ним следил. 
 Шёл русский Брут. Глядел вослед ему 
 Российский гений с грустью без причины. 
  
 

Без причины ли? Причины таились, видимо, в предчувствиях гения. В прозрениях, может быть, и собственной судьбы, и путей России. Но Пушкин не Рылеев, его "думы" как облачко на сияющем небе вечной радости от дивно ощущаемой жизненной силы:

  
  
 Стоял апрель. И жизнь была желанна.  
 Он вновь услышал - распевает Анна.  
 И задохнулся:  
 "Анна! Боже мой!" 
  
 

Здесь, как в капле воды, весь Самойлов - с его излюбленными "ретроспективными" темами и с особенностями его поэтики, сочетающей ямбическую стройность традиционного стиха с нежданными инверсиями постконструктивистского (послехлебниковского) письма, с привычкой из почти только прозе доступной бытовой истории выводить многосмысленный и напевный поэтический корень.

Пастернак когда-то сказал об Ахматовой, что она "испуг оглядки к рифме приколола". О Самойлове можно сказать, что он приколол к рифме радость оглядки. Вся поэзия его преисполнена благодарной памяти о предшественниках и неотступным желанием допеть их песнь, додумать их мысль. Ифлийский однокашник и друг Самойлова Сергей Наровчатов как-то заметил, что поколение поэтов-фронтовиков, к которому они с Самойловым принадлежали, не

дало своего гения, зато они создали гения коллективно. Для этого пришлось, в частности, основательнее опереться на традицию - как бы вобрать великих предшественников в свои ряды. Вот и Самойлов постоянно обращается к ним в своих стихотворениях - к Пушкину, прежде всего, но и к Державину, Тютчеву, Боратынскому, Некрасову, Фету, Заболоцкому... На смерть Ахматовой он отозвался горестным вздохом, сразу ставшим классикой: "Вот и всё, смежили очи гении..." Хотя искру гениальности не уставал он находить и в современниках - Слуцком, Когане, Глазкове, Владимире Соколове. Ему было потребно чувство плеча - и в жизни, и в литературе.

  
  
 Стихи читаю Соколова -  
 Не часто, редко, иногда.  
 Там незаносчивое слово,  
 В котором тайная беда. 
  
 И хочется, как чару к чаре,  
 К его плечу подать плечо -  
 И от родства, и от печали,  
 Бог знает от чего еще!... 
  
 

Я люблю ощущенье ушедших годов, - не раз признавался Самойлов. Помню - папа ещё молодой. Помню выезд, какие-то сборы. И извозчик - лихой, завитой. Конь, пролётка, и кнут, и рессоры...

Всё это его, Самойлова, примета и нота. Для кого дороги не только собственные переживания, но и протяжённые миги жизни отечества, его опыт незаменим. Что уж говорить о высочайшем миге в нашей истории - о Победе. О них, победителях, Самойлов сказал кратко и просто - на века:

  
  
 Сороковые, роковые,  
 Свинцовые, пороховые...  
 Война гуляет по России,  
 А мы такие молодые! 
  
 

Юбилейное (в июне этого года поэту исполнилось бы девяносто) издание книги Давида Самойлова "Счастье ремесла" (М.: Время, 2010) безупречно и по внешнему виду, и по существу. Самый полный доселе подбор стихотворений и поэм выстроен хронологически, что всегда правильно располагает внимание читателя. Способствует его углублению и отменной квалификации вступительная статья Андрея Немзера.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Юрий Архипов:

Комментарии: