Для тех, кто изучает историю революционного движения, масонства и художественной литературы 1-й половины XIX в., Владимир Сергеевич Филимонов является достаточно известным персонажем: для первых он - жертва наговора членов кружка Н. П. Сунгурова¹, для вторых - член одной из масонских лож², для третьих - поэт, удостоившийся за свою поэму "Дурацкий колпак" лестного отзыва А. С. Пушкина³. Однако никто из исследователей до сих пор не обратил должного внимания на то, насколько необычной и даже драматичной оказалась его служба в должности архангельского губернатора. Необычность заключалась в том, что редко кому из губернаторов, подобно ему, удавалось за столь короткое пребывание в этой должности⁴ пережить 2 сенаторские ревизии, а драматичность - в обстоятельствах его удаления от должности. Эта история может послужить яркой иллюстрацией "межличностных связей, мотивов и неформальных форм властвования", имеющих огромное значение в функционировании любой системы управления⁵.

Данное исследование написано преимущественно на материалах официального делопроизводства, отложившихся в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного исторического архива (РГИА) и Государственного архива Архангельской области (ГААО). При этом большинство документов впервые вводятся в научный оборот, а уже известные (в основном из ГАРФ) рассматриваются в новом ракурсе. Можно только сожалеть о том, что до сих пор не найдена автобиография "Жизнь Владимира Филимонова, описанная им самим", которая позволила бы более точно отразить его собственную оценку произошедших событий⁶. Впрочем, эта оценка хорошо видна в прошениях, которые подавались бывшим губернатором Николаю I и другим высшим должностным лицам в 1831 - 1847 годах.

Для лучшего понимания поступков, совершенных Филимоновым на посту архангельского губернатора, изложим основные факты его биографии и служебной карьеры до вступления в эту должность⁷. Он родился в Москве в 1787 г. в семье потомственного дворянина. 14 марта 1799 г. поступил юнкером⁸ в Государственную коллегию иностранных дел, где "употреблен был в Комитет

Ефимова Виктория Викторовна - кандидат юридических наук, доцент Петрозаводского государственного университета.

особо учрежденный для разбора переписки покойной императрицы Екатерины II с разными полководцами". В 1805 г. поступил в Московский университет, который окончил в 1809 г. со свидетельством о том, что им был прослушан курс университетских лекций по 11 предметам, в том числе "по российской словесности, философии практической и истории философии, теории законов и истории законодательства, естественному праву и антропологии". Судя по набору предметов, он закончил факультет нравственных и политических наук, в рамках которого тогда давалось высшее юридическое образование. В 1810 г. за написание работы "Система естественного права" был переведен в Министерство юстиции, а в 1811 г. удостоен "Высочайшего Благоволения" и бриллиантового перстня⁹.

В 1812 г. Филимонов был перемещен в Министерство полиции, где привлекался к составлению статистического описания Московской губернии. В том же году "при составлении ополчения... вступил к Главнокомандующему оным Генералу Графу П. А. Толстому в должность адъютанта и управляющего канцелярией и за отличную ревность к службе" награжден орденом Святой Анны 2-го класса. Участвовал в заграничных походах 1813 - 1815 годов. За "отличие" при блокаде Гамбурга получил орден Святого Владимира 4-й степени с бантом. После роспуска ополчения "употреблялся для отдачи отчетов до 19 апреля 1816 г.", а затем возвратился на службу в Министерство полиции. В 1817 г. был переведен в Департамент разных податей и сборов Министерства финансов на должность чиновника особых поручений. Указом от 13 января 1817 г. был определен "к надзору за новгородскими и крестецкими питейными сборами", а 22 августа того же года пожалован в коллежские советники и назначен новгородским вице-губернатором. По собственному прошению от 5 сентября 1819 г. сначала уволен от этой должности "с оставлением в ведомстве Министерства Финансов", а затем, 2 марта 1822 г., вышел "вовсе" в отставку с награждением чином статского советника. Можно предположить, что основной причиной отставки стала его активная издательская, научная и литературная деятельность, в связи с чем в начале 1825 г. он переехал в Санкт-Петербург¹⁰.

По имеющимся документам весьма сложно судить о том, что побудило Филимонова вновь проситься на гражданскую службу, но, кажется, это не были причины материального характера¹¹. 19 мая 1826 г. он был включен в список кандидатов "к определению в Гражданские Губернаторы". В 1827 г. Филимонов подал на Высочайшее имя анонимную записку по крестьянскому вопросу. Однако авторство было установлено, и Николай I остался недоволен им¹². 27 января 1829 г. Филимонов был принят чиновником по особым поручениям "по Министерству Внутренних дел... с сохранением... чина статского советника", а 22 марта 1829 г. высочайшим указом назначен на должность архангельского губернатора. В представлении министра внутренних дел содержалось стандартное указание, что кандидат "прохождением службы в разных должностях... приобрел все нужные сведения для занятия с пользою" этого места. В качестве губернатора 16 апреля того же года он был представлен царю, но только 16 июня, по приезде в Архангельск, вступил в должность. Столь значительная задержка с выездом к новой должности становится понятной из ответов, данных в августе 1831 г. Филимоновым на вопросы Николая I по поводу найденных у него при аресте множества бумаг "о государственном переустройстве"¹³. Он писал, что министр внутренних дел поручил ему в 1829 г. составить "проект "Управления Губернского" как части, непосредственно при существующем порядке в составе Министерства Внутренних Дел входящей". При назначении губернатором он "вызвался продолжать сей труд", и ему было разрешено "частно" собрать сведения из всех департаментов. Филимонов, как он пишет дальше, настолько переусердствовал, переписывая "на протяжении

нескольких месяцев" эти сведения, что "выехал в Архангельск в совершенно расстроенном здоровье"¹⁴. После этого признания можно предположить, что этот проект был заказан Филимонову в рамках работ, проводившихся Комитетом 6 декабря 1826 года¹⁵. Таким образом, на должность архангельского губернатора был назначен человек, принадлежавший по своему мировоззрению к слою либерального дворянства "александровской эпохи", из которого вышли известные литераторы, ученые, революционеры и бюрократы 1-й половины XIX века. При этом, он имел не просто высшее, а высшее юридическое образование, что по тем временам было чрезвычайно редким явлением. По формальным критериям - воспитанию, образованию и служебной карьере - Филимонов полностью соответствовал всем требованиям, предъявляемым известным указом 6 августа 1809 г. к чиновнику 5-го класса¹⁶.

Однако была еще и реальность, поэтому, приступая к исправлению новой должности, Филимонов должен был учесть, по крайней мере, два момента. Во-первых, все архангельские губернаторы, начиная с 1820 г., находились в непосредственном подчинении у архангельских, вологодских и олонецких генерал-губернаторов. С. И. Миницкий, бывший уже седьмой год на этом посту, только что "выжил" его предшественника И. Я. Бухарина, а также его коллегу - олонецкого губернатора П. А. Лачинова¹⁷. Во-вторых, в случае разногласий с генерал-губернатором, рассчитывать на поддержку членов Архангельского губернского правления, переживших за 1823 - 1829 гг. четырех губернаторов, ему явно не приходилось¹⁸.

По прибытии к месту службы в Архангельск Филимонов сразу же попал в очень сложную ситуацию. В 1826 г. здесь началось расследование по делу "о поставке недоброкачественной муки в архангельские адмиралтейские магазины купцами Грибановыми в 1825/26 гг.". В результате, по приговору военного суда, конфирмированного Николаем I в 1828 г., несколько адмиралтейских чиновников за прием такой муки были лишены дворянского звания, чинов и наград и разжалованы в рядовые, а купцы Грибановы преданы суду соответствующих судебных инстанций. Генерал-губернатор Миницкий, пытавшийся выгородить своих подчиненных¹⁹, 24 апреля 1828 г. получил строгий выговор "за несообразные распоряжения с долгом начальника"²⁰. После этого, согласно действовавшим правилам судопроизводства, "дело Грибановых" было рассмотрено в архангельских судебных местах, а затем поступило на утверждение губернатора, которым в тот момент и оказался Филимонов. Как следует из его донесения Николаю I от 25 января 1830 г., генерал-губернатор Миницкий стал убеждать его в необходимости утвердить решение Архангельской уголовной палаты. "Я на сие убеждение не согласился, - писал Филимонов, - упомянутое дело было представлено помимо меня в Сенат, Сенат обратил его обратно ко мне... Еврей купец Кагнов²¹, по воле генерал-губернатора жительствующий здесь противозаконно, явился ко мне также с убеждениями... и в поползновении подкупить меня представил мне 12 тыс. руб. ассигнациями²², я предъявил их в Губернское правление, ...о чем и донес генерал-губернатору, а дело представил в Сенат"²³.

Однако "вместо доброго слова, по крайней мере, за умножение сумм Приказа, Генерал-губернатор в защиту еврея дал Губернскому правлению, в подлиннике представляемом предложении, из чего Ваше Императорское Величество усмотреть может, что сердцу Генерал-губернатора ближе еврей подкупающий, чем Губернатор, законно действующий". Тем не менее, из предложения генерал-губернатора от 20 января 1830 г., приложенного губернатором к рапорту царю, лишь следовало, что Миницкий, "известясь" из рапорта полицмейстера Шене и жалобы Кагнова на действия Филимонова²⁴, требовал немедленно сообщить ему - "по какому случаю было Губернатором открыто в Губернском правлении в

ночное время на воскресный день Присутствие? Записано ли о том в журнале и почему я до сих пор не извещен о таковом происшествии?"²⁵.

Получив в ответ подробный рапорт от Архангельского губернского правления, 24 января генерал-губернатор поспешил сообщить о случившемся Николаю I, а на следующий день сделал об этом же представления в Сенат и МВД. Однако все они начинались, как следовало бы ожидать, не с описания "ночного происшествия", а с перечисления "противоправных" поступков Филимонова, совершенных им за время нахождения в должности архангельского губернатора. Главные из них можно свести к следующему - губернатор: 1) почти не посещает присутствие губернского правления, а забирает дела к себе на дом, "следовательно, не имеет общего рассуждения по делам в оное поступающим"; 2) до сих пор не обревизовал не только уездные, но и губернские присутственные места; 3) предложения генерал-губернатора Губернскому правлению "останавливает в исполнении", показывая тем "неповиновение к его законной власти". В заключении, комментируя "ночное происшествие", Миницкий недоумевал, почему губернатор не изобличил Кагнова сразу в момент передачи денег, а прибегнул к столь "необыкновенным распоряжениям в столь необыкновенное время, как бы по случаю государственной и особой важности заслуживающему"²⁶.

Вал рапортов, донесений и прошений, обрушившихся на царя, Сенат и МВД, побудили Николая I прибегнуть к чрезвычайному средству - высочайшим рескриптом от 10 февраля 1830 г. сенатору А. Д. Гурьеву было приказано произвести исследование о случившихся "несогласиях" между генерал-губернатором и губернатором и "происшествии, которое выходит из всех мер порядка и терпимости". Далее царь предписывал ему "остановить действия генерал-губернатора, естьли найдете их неправильными, объявив ему повеление отправиться в Санкт-Петербург; естьли же виновным окажется гражданский губернатор, то отрешить его от должности, и в обоих случаях донести Мне немедленно"²⁷.

Весь март 1830 г. сенатор Гурьев производил следствие в Архангельске. 29 марта он подал государю итоговый рапорт²⁸. Сенатор докладывал, что по причинам, в бумагах к рапорту приложенных²⁹, "он нашел себя вынужденным" объявить генерал-губернатору Миницкому "Высочайшую волю", изложенную в рескрипте от 10 февраля, а также сделать распоряжения об отправке в Петербург же участвовавших в открытых им злоупотреблениях лиц - еврея Кагнова, "домоправителя" генерал-губернатора чиновника 9-го класса Иванова и правителя его канцелярии, чиновника 7-го класса Шамарина, "из коих первые два сознались ³⁰, а последний обвинен в лихоимстве", для "дальнейших о них повелениях"³¹. Кроме того, еще ранее - 21 марта - сенатор удалил от должности, а Архангельское губернское правление 2 апреля предало суду архангельского полицмейстера фон Шене по случаю "открывшихся" на него "сильных подозрений в злоупотреблениях" и получении подарков от Кагнова³².

В своей "краткой записке" Гурьев отмечал, что хотя генерал-губернатор в данных ему "объяснениях" все обвинения отверг, действия его по делу Грибановых следует признать "предосудительными", так как "вся сила Начальственного влияния была употреблена, чтобы поколебать судебное беспристрастие". Сенатор также полагал, что Миницкий знал о готовящейся взятке. Все же "противоправные действия" губернатора, представленные генерал-губернатором правительству, он назвал "ничтожными", представленными "единственно для подкрепления чем бы то ни было жалоб своих"³³.

Николай I передал эти представленные сенатором бумаги на рассмотрение в Комитет министров, который на заседаниях 5 и 29 апреля 1830 г. "положил": 1) всех причастных к взятке лиц, а именно: Шамарина, Иванова и Кагнова

предать суду Петербургской уголовной палаты, 2) "если бы по производству дела о них понадобилось требовать от бывшего Архангельского Генерал-Губернатора Вице-Ацмирала Миницкого ³⁴ объяснений и он привлекался бы к ответу, то Уголовной Палате предписать, дабы она, отделив все то, что б относилось лично к Миницкому, представила на рассмотрение в Правительствующий Сенат"³⁵.

Казалось бы, губернатор мог торжествовать - отрешен от должности его самый опасный враг - генерал-губернатор Миницкий. Однако он и представить не мог, что его ожидает еще одно испытание: 16 февраля 1830 г. Николай I принял решение о проведении полномасштабной ревизии Архангельской и Вологодской губерний. Некоторая задержка с началом ревизии произошла из-за поиска подходящих кандидатур в ревизоры. Высочайшим повелением от 30 апреля, оформленном в указе Сенату от 13 мая 1830 г., царь утвердил сенаторов В. Ф. Мертенса и А. М. Корнилова и предписал начать ревизию с Вологодской губернии ³⁶. При отправлении им были переданы из МВД все имевшиеся там бумаги "по случившимся разногласиям" между Миницким и Филимоновым³⁷.

Ревизоры прибыли в Архангельск 2 марта 1831 г. и сразу же приступили к расследованию "противозаконных проступков" Филимонова. Для этого они затребовали к себе подлинные дела и журналы Архангельского губернского правления и начали опросы его членов. С первыми вопросами к самому губернатору они обратились только 9 марта. Ссылаясь на болезнь, Филимонов ответил через 4 дня. Он писал, что все свои объяснения по заданным вопросам он уже дал сенатору Гурьеву и "настоящая уже в них истина раскрыта", но "для исполнения законных приказаний Ваших Высокопревосходительств я был и есть здоров, а впредь уповаю на власть Божию"³⁸. Данный отзыв сенаторы почли для себя крайне оскорбительным, поэтому в рапорте к императору от 14 марта просили удалить Филимонова из губернии на время ревизии³⁹.

Однако на защиту губернатора встал архангельский военный губернатор, "управляющий гражданской частью губернии", вице-адмирал Р. Р. Галл⁴⁰, который в рапорте Николаю I от 13 марта 1831 г. писал, что при вступлении в должность он нашел, что "вырван главный корень зла и надеялся, что при помощи здешнего губернатора губерния сия сделалась благоугодной Вашему Императорскому Величеству. Точно так и исполнилось... Осталось удалить некоторых злонамеренных людей, но приехавшие... сенаторы Корнилов и Мертенс с самого начала пошли против, взяли под свое покровительство главных зачинщиков прежнего зла, ...явно защищают попавших под суд асессора Постникова ⁴¹ и бывшего полицмейстера Шене. Сверх того под видом передачи им каких-то дел входят в новое разбирательство по представлениям бывшего генерал-губернатора Миницкого, сенатором гр. Гурьевым уже рассмотренным". Далее Галл обращал внимание царя на то, что уже "начались последствия" таких действий сенаторов, а именно: "торжество прежних зловредных людей", которые получили надежду, что "следствие гр. Гурьева уничтожится новою ревизию", а также "ослабление повиновения, уважения и страха, чрез что доверие ко мне и губернатору колеблется". В заключение Галл просил государя "оградить от зла Архангельскую губернию, в которой после долгой противности законам началось правосудие и порядок"⁴².

Николай I не спешил принимать решение, передав рапорт сенаторов и военного губернатора на рассмотрение министра юстиции Д. В. Дашкова. При этом он сделал на рапорте Галла такую помету: "удобно ли поручить самому Военному губернатору, как лицу новому и постороннему в прежних делах, следствие нужное для рассмотрения этих дел, а сенаторам, приказав прекратить ревизию, немедленно возвратиться?"⁴³. В своем первом докладе от 21 марта министр писал, что "Филимонов действительно виновен в некоторых упуще-

ниях по должности, но сии упущения не могут быть отнесены к таковым, кои требовали бы столь решительных мер, как удаление от должности". Далее, полностью соглашаясь с мыслью царя о прекращении ревизии, он замечал, что произведенное сенатором Гурьевым следствие он и прежде назначения сенаторов Корнилова и Мертенса считал "достаточным к восстановлению в Архангельской губернии порядка", а удаление генерал-губернатора "положило конец главной причине возникших неустройств - ссоре бывшего генерал-губернатора Миницкого с гражданским губернатором Филимоновым". 22 марта статс-секретарь Н. С. Муравьев сообщил Д. В. Дашкову, что император согласен с его мнением⁴⁴.

Очевидно, при выработке этого решения Николай I принял во внимание конфирмированный им накануне, то есть 18 марта, приговор по "делу о взятке". Согласно ему чиновники Иванов и Шамарин были лишены дворянского звания, чинов, орденов и приговорены к каторге; купец Кагнов, как "чистосеречно" признавшийся, "всемилостивейше" прощен, а генерал-губернатор Миницкий получил "строжайший выговор за несоответствие званию поступки" и уволен со службы "со следующим пансионом"⁴⁵. В своем втором докладе от 30 марта, комментируя жалобу сенаторов на Филимонова⁴⁶, министр предлагал сделать губернатору замечание, так как он действительно "не сохранил должного приличия и уважения" к их званию, "дозволив себе изъяснения в тоне ироническом". Царь наложил на доклад резолюцию: "поставить сие на вид военному губернатору, с тем, чтобы он вразумил Филимонова впредь быть осторожнее и сохранять должное уважение к лицам, обличенным доверием Правительства". 17 апреля, сдав бумаги военному губернатору, сенаторы выехали из Архангельска⁴⁷.

Естественно, что в своем кратком итоговом рапорте государю от 22 мая Корнилов и Мертенс дали самый нелестный отзыв о Филимонове, написав, что, обревизовав Губернское правление, Приказ и 4 уезда Архангельской губернии, "заметили многие злоупотребления и беспорядки, вкравшиеся большею частью... от нерадения к своей должности и самовластия гражданского губернатора Филимонова". Самовластие они видели не только в том, что, "не имея против замечаний наших никаких оправданий, он предпочел лучше, обратив в личность свой отзыв, подвергнуться за неприличные выражения гневу Вашего Императорского Величества, нежели объясниться", но и в том, что "разрешился отвечать дерзостями на законные их требования и разглашал преждевременно о скором прекращении ревизии", а именно: "за 2 недели до Высочайшего указа, отозвавшего их в Петербург, поперечить и противиться им во всем, возбуждая примером своим к тому и других чиновников".

Досталось от сенаторов и "главным начальникам губернии" - бывшему генерал-губернатору Миницкому и нынешнему военному губернатору Галлу, которые были обвинены в "слабом надзоре" за губернатором. Более того, сенаторы уверяли государя в том, что "едва ли можно ожидать", что Галл сделает по переданным ему от них замечаниям "надлежащие исправления беспорядков", так как он "мало занимаясь гражданскою частью, в распоряжениях своих совершенно руководится гражданским губернатором Филимоновым. Галл, даже полагаем, всемерно будет стараться покрыть вины губернатора и губернского правления", потому что "сам утверждал некоторые противозаконные их распоряжения и не только не обращал внимания на уклонение от своих обязанностей губернатором и не понуждал к должному выполнению оных, но еще в недавнее время представил его как отличного к награждению чином"⁴⁸. По понятным причинам, совершенно иной была оценка действий сенаторов, данная Филимоновым в одном из первых своих прошений на высочайшее имя после его отрешения в 1831 г. от должности. В частности, он писал, что при

производстве ревизии сенаторы "теснили и язвили даже тогда, когда он был удостоен чином действительного статского советника", а также вместе с "виновниками прежних в Архангельской губернии злоупотреблений" угрожали ему "отрешением и крепостью"⁴⁹.

И, тем не менее, губернатор Филимонов удержался на своей должности и после этой сенаторской ревизии, так как Николай I счел достаточным сделанное ему замечание. Но на его несчастье в начале июня 1831 г. в городе началась холера. По Архангельску поползли слухи об отравителях - севастопольских врачах, якобы выписанных нарочно для этого Галлом. В Соломбале⁵⁰ начались стихийные выступления людей и, в том числе, нижних морских чинов. 4 июня Филимонов просил Галла обратиться к государю с просьбой удалить из Архангельска нескольких злонамеренных чиновников (в том числе Постникова и Шене), которые якобы участвовали в распространении этих слухов. 5 июня военный губернатор подал царю соответствующее донесение, в ответ 17 июня через А. Х. Бенкендорфа ему сообщили, что царь согласен с этой мерой⁵¹. Поборов смуту, как писал впоследствии Филимонов, он приступил к составлению проектов улучшения устройства "частей сего обширнейшего края"⁵² и готовился к объезду губернии⁵³. Но 1 июля 1831 г. случилось непредвиденное событие: по высочайшему повелению он был арестован приехавшим в Архангельск старшим адъютантом Морского штаба, капитаном 2 ранга Кулагиным⁵⁴.

Из рапорта Кутыгина своему начальству нам известны детали ареста. Сразу же по прибытии он явился к адмиралу Галлу и предъявил ему высочайшее повеление о немедленном аресте Филимонова. Галл был настолько ошеломлен этим, что, вызвав Филимонова запиской к себе, долго не мог ему объяснить причину вызова. Когда же, наконец, военный губернатор объявил "высочайшую волю", Филимонов, изменившись в лице, спросил: "Арестовать! Меня? За что?" Однако, одумавшись, снял шпагу и вручил адмиралу. Взяв у Филимонова ключи от квартиры, Кутыгин и адмирал отправились туда, оставив Филимонова в доме Галла. "Адмирал - писал дальше Кутыгин - по расстройству даже не смог рассматривать бумаги", поэтому это делал он сам. Рассмотрение и описание всех обнаруженных на квартире бумаг производилось в течение "3 дней безотлучно". Все отобранные бумаги были уложены "в 3 чемодана" и отправлены с курьером в столицу⁵⁵. Еще ранее в столицу с фельдъегерем был отправлен Филимонов, который 8 июля был помещен в Петропавловскую крепость. В августе-сентябре он отвечал на вопросы Николая I, заданные ему через Бенкендорфа⁵⁶.

В это же время - 15 сентября 1831 г. - Комитет министров приступил к рассмотрению итогового отчета сенаторов по ревизии Архангельской губернии. Управляющий МВД Н. П. Новосильцев так прокомментировал членам Комитета данную сенаторами в отчете негативную оценку поступков губернатора Филимонова и военного губернатора Галла: в МВД нет "никаких действий и распоряжений по управлению... Галлом, кои могли бы с основательностью признать несоответствующими порядку службы и обязанностям Главного Начальника Губернии; что же касается до губернатора Филимонова, что хотя и нет ни от кого доносов или жалоб на противозаконные действия его, но он - т[ай-ный] с[оветник] Новосильцев - не может представить одобрительного о нем заключения, имея в виду поданное им сенатору гр. Гурьеву объяснение против представленных на него бывшим генерал-губернатором Миницким обвинений, в особенности же признал он совершенно неприличным, противным общему порядку и доказывающим незнание обязанностей службы объявление Филимонова, в коем он писал, что "Начальнику Губернии, по долгу и усердию к службе представлена обязанность не рассуждать о делах с членами Губернско-

го правления, но ловить их и грозить им карою законов""⁵⁷. В результате, видя, с одной стороны, неодобрительный отзывы сенаторов и управляющего МВД на счет Филимонова, а, с другой стороны, что он "может быть и лично прикосновенным к беспорядкам, обнаруженным по Архангельской губернии", Комитет министров признал "удобнейшим окончательное заключение о Филимонове постановить тогда, когда все вообще действия его по управлению губернией будет приведено в точную известность" военным губернатором Галлом. Затем, когда от него будут получены в МВД все необходимые бумаги, то "дополнить их совокупно с Министерством Юстиции, учитывая пояснение т. с. Новосильцева, и представить Комитету министров с совместным министров мнением".

Однако Николай I на этом журнале Комитета министров написал следующую резолюцию: "Губернатора Филимонова отрешить от должности; ибо и сверх того оказался виновным по особому делу, за что и содержится еще в СПб. крепости". Воля императора была оформлена в указе от 25 октября 1831 года⁵⁸. Таким образом, решение Комитета министров осталось без исполнения.

А в это время военный губернатор Галл, выполняя выраженную ему в указе 4 апреля 1831 г. "высочайшую волю", уже 22 октября того же года представил министру внутренних дел свое мнение по первым 10 "замечаниям" сенаторов. В его заключении Галл написал, что не находит, "чтобы действия Губернского Правления и Губернатора Филимонова были законопротивны, а наипаче с видами злоупотребления", и что он сделал уже по всем этим замечаниям распоряжения⁵⁹. А 26 января 1832 г. Николай I утверждает приговор по "делу кружка Сунгурова", из которого следует, что Филимонов к нему не прикосновенен⁶⁰.

С этого времени бывший архангельский губернатор начинает бороться за восстановление своего честного имени. Так, например, в декабре 1832 г. он просит Николая I предоставить ему право на "повсеместное существование" и получение "знака беспорочной службы", а также вознаградить его жалованьем губернатора и столовыми деньгами с 1 июля 1831 г. "за некоторые пользы, принесенные им Архангельской губернии". Государь приказывает Бенкендорфу рассмотреть это прошение и, составив из "дела Филимонова" краткую записку, внести ее со своим мнением на рассмотрение Комитета министров. Шеф III отделения С. Е. И. В. Канцелярии исполнил поручение царя, предположив удовлетворить Филимонова жалованьем с 1 июля 1831 г. по 27 августа 1832 года ⁶¹. Комитет министров, рассмотрев на заседании 26 апреля 1833 г. записку гр. Бенкендорфа от 15 декабря 1832 г., посчитал, что: 1) бывшее в его рассмотрении обвинение сенаторами Корниловым и Мертенсом "в нерадении и самовластии Филимонова" по управлению губернией из-за его высочайшего отрешения от должности осталось "без окончательного рассмотрения" и не известно, чем бы оно закончилось, если бы было произведено, 2) один только военный губернатор Галл отозвался, что "не признает его действия законопротивными", 3) вины Филимонова в "деле Сунгурова" не оказалось, 4) "...Правительство всегда имеет неоспоримое право сменить чиновника по замеченной ли неблагонадежности его или по другим уважениям, то никому не может быть предоставляемо требовать за сие какого-либо вознаграждения, а тем более особенных еще преимуществ или отличий, только соответственною видам Правительства службою достигаемых". В результате было решено: 1) действительного статского советника Филимонова, согласно мнению генерал-адъютанта Бенкендорфа, удовлетворить жалованьем; 2) "в предоставлении ему каких-либо особых преимуществ, а также в выдаче на будущее время жалованья и столовых денег, как не отправляющему теперь никакой службы, отказать"; 3) с просьбой о знаке обратиться куда следует. 9 мая Комитету министров было объявлено, что император утвердил его постановление⁶².

Однако Филимонов не удовлетворился этим решением и продолжил свою борьбу. Так, например, в 1836 г. он сумел добиться того, что в его аттестате за этот год формулировка "отрешен" была заменена на "уволен от должности", а в 1837 г. ему был выдан аттестат, в котором его 25-летняя служба считалась "безукоризненной". При этом жить в Санкт-Петербурге ему по-прежнему не разрешали. Филимонов пытался поступить на службу, но, как следует, например, из отзыва министра внутренних дел от 9 января 1843 г., по ведомству его министерства для него не оказалось вакансии, "соответствующей его чину"⁶³. Из этого же отзыва видно, что Филимонов с горечью сравнивал свое положение с положением архангельского генерал-губернатора Миницкого, который, несмотря на то, что был обличен в злоупотреблениях, получал полную пенсию по день своей смерти⁶⁴, а он - "обнаруживший оные" - до сих пор не может ее добиться.

В 1847 г. он вновь подал очередное прошение о назначении пенсии, ссылаясь на отсутствие средств к существованию и почти полную потерю зрения. 15 июля 1847 г. Комитет министров постановил назначить ему пенсию по окладу губернатора, но, так как его "дело" производилось в III Отделении С. Е. И. В. канцелярии, то это решение было отправлено для одобрения ее шефу. Очередная "усмешка" судьбы состояла в том, что в своем мнении Орлов охарактеризовал Филимонова как чиновника "отличной нравственности, благонамеренного и вполне заслуживающего снисхождения". В связи с этим он считал, что назначение пенсии будет мерой, которая "достойна не только милосердия Государя Императора, но и высокой справедливости Его Императорского Величества"⁶⁵. "Высочайшая" справедливость была проявлена - Филимонову решением Комитета министров от 29 июля 1847 г. было назначено выплачивать пенсию по губернаторскому окладу с 1 декабря 1842 года⁶⁶. По-видимому, эта пенсия и составила его единственный доход вплоть до конца жизни, так как работать полноценно даже как литератор он уже не мог из-за практически полной потери зрения. 12 июля 1858 г. Филимонов скончался в одиночестве в д. Мартышкино Ораниенбаумского уезда.

Так печально закончилась жизнь Владимира Сергеевича Филимонова. Недолгая деятельность на посту архангельского губернатора стала высшей точкой в его служебной карьере и началом его личной трагедии, приведшей в конечном итоге к отчуждению от общества и семьи. Парадокс его карьеры состоял в том, что по формальным критериям он как никто другой соответствовал требованиям, предъявляемым законодательством к лицу, претендующему на губернаторскую должность, а по фактическим критериям - менее других. Его мировоззрение, сформировавшееся в "александровскую эпоху", не способствовало успешной деятельности на губернаторском посту при Николае I. Он не умел, а, может быть, и не хотел учитывать специфику установившихся иерархических и межличностных отношений в среде губернского чиновничества, а также заручаться поддержкой мощного покровителя в правительстве и императорском дворе. Однако важно заметить, что такие его качества, как правдолюбие и преувеличенное чувство собственного достоинства, приведшие сначала к конфликту с генерал-губернатором Миницким, а затем с сенаторами Корниловым и Мертенсом, были терпимы и прощаемы Николаем I до тех пор, пока он оставался, по его мнению, "благонадежным". Но как только Филимонов оказался заподозренным в связях с членами кружка Сунгурова, "злоумышлявшими" свергнуть самодержавие, он был моментально отрешен от должности и уже никогда, даже впоследствии полностью оправданный, не смог восстановить репутацию в глазах царя и правительства и занять подобающее его чину место на гражданской службе.

Примечания

1. После ареста Н. П. Сунгуров дал показания о том, что два бывших масона Д. А. Козлов и В. С. Филимонов преподали ему "правила, как должно быть общество" устроено (БОКОВА В. М. Эпоха тайных обществ. М. 2003, с. 602; АНДРЕЕВА Т. В. Тайные общества в России в 1-й трети XIX в.: правительственная политика и общественное мнение. СПб. 2009, с. 852 - 857). Другой член этого кружка - студент Московского университета И. Поллонин - в своем доносе от 18 июня 1831 г. добавлял, что 13 июня "Сунгуров говорил, что если же эти все планы их не исполнятся, то тогда им можно будет легко бежать, только пробраться до Архангельска, а там, как Гражданский тамошний Губернатор Филимонов в их обществе и сам должен будет опасаться открытия и бежать, то он приготовит им корабли и они могут бежать в Англию или куда им будет угодно" (Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417 (ч. 2), л. 132 - 157; ФИЛИМОНОВ В. С. "Я не в Аркадии - в Москве рожден...": поэмы, стихотворения, басни, переводы. М. 1988, с. 352, 359).

2.В. С. Филимонов в 1814 г. был принят в Дрездене в масонскую ложу "Три меча" (СЕРКОВ А. И. История русского масонства XIX века. СПб. 2000, с. 105 - 106, 283).

3. ФИЛИМОНОВ В. С. Дурацкий колпак. Ч. 1 - 2. СПб. 1828. Ч. 3 - 5. СПб. 1838. Отзыв А. С. Пушкина состоял в следующих словах: "...Снимаю шляпу, бью челом, / Узнав философа-поэта / Под осторожным колпаком..." (цит. по: ФИЛИМОНОВ В. С. "Я не в Аркадии - в Москве рожден...", с. 374).

4. Вступил в должность 16 июня 1829 г., арестован 1 июля 1831 года.

5. Наиболее ярко, на наш взгляд, этот подход реализован в последних работах Н. П. Матхановой, А. В. Ремнева, И. А. Христофорова, А. Н. Бикташевой.

6. О ней упомянуто в некрологе "Владимир Сергеевич Филимонов", напечатанном в N 32 журнала "Иллюстрация" за 1858 г. (см.: ФИЛИМОНОВ В. С. "Я не в Аркадии - в Москве рожден...", с. 385).

7. Сведения о его биографии взяты из работы: ФИЛИМОНОВ В. С. "Я не в Аркадии - в Москве рожден..."; о служебной карьере - из его аттестата за 1822 г., послужного списка за 1829 г. и дела "Об удалении от должности Филимонова" (Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1409, оп. 2, д. 5370, л. 12; ф. 1286, оп. 4, д. 431, л. 36 - 37, 39 - 45, 66 - 71; ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417).

8. По-видимому, речь идет о поступлении на службу в качестве коллегии-юнкера. В эту должность, по заведенному еще Петром I порядку, должны были брать каждого третьего недоросля из "знатных и средних" дворянских фамилий для обучения премудростям чиновничьей профессии. При этом одновременно преследовалась цель не уронить их дворянского достоинства службою на канцелярских должностях.

9. См.: Система естественного права. Сочинение Владимира Филимонова. Посвящено Его Императорскому Величеству Александру Павловичу. Отпечатано в императорской типографии. СПб. 1811.

10. Об этой стороне его деятельности более подробно см.: ФИЛИМОНОВ В. С. "Я не в Аркадии - в Москве рожден..." (предисловие и некролог).

11. Несмотря на то, что в 1829 г. Филимонов был уже отцом четырех детей от 11 до 7 лет, он и его жена владели в нескольких губерниях имениями, насчитывавшими 530 крепостных душ, а также водочным заводом в Москве.

12. Как известно, в 1827 г. на нескольких заседаниях Комитета 6 декабря 1826 г. обсуждался крестьянский вопрос, а все журналы этих заседаний шли под грифом "секретно" (РУЖИЦКАЯ И. В. Законодательная деятельность в царствование императора Николая I. М. 2005, с. 36 - 45). Это доказывает, насколько Филимонов был осведомлен о планах правительства.

13. По описи бумаг, изъятых у Филимонова и заслуживающих "особенного внимания", значились, например: под N 1 - 13 записок в особой обертке с надписью "Краткое начертание государственного образования (1810-го или 1820-го года)"; под N 2 - "7 полулистов" в обертке с надписью "Балашев"; под N 4 - 65 записок, заключающих в себе "мысли и замечания до государственного управления относящиеся"; "тетрадь, заключая в себе извлечение из проекта Конституции, составленной Гвардейского генерального штаба капитаном Муравьевым"; под N 9 - "копия с письма отставного полковника барона Штейн-геля от 11 января 1826 г., писанного на высочайшее имя во время заключения в Петропавловской крепости"; под N 10 - "записка (на французском языке), в коей осуждаются действия и правила действительного статского советника Сперанского в бытность его государственным секретарем, и излагаются обстоятельства, побудившие к удалению его"; под N 18 - "5 записок, писаных рукою известного Батенькова, из коих заключить можно о близкой связи его с г. Филимоновым"; под N 19 - письмо А. Муравьева, "из коего

видно, что он был с г. Филимоновым в сношениях дружеских"; под N 22 - "две записки на французском языке, которые полагать можно выписками из каких-либо книг, замечательные по либерализму мыслей" (ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417 (ч. 1), л. 28 - 32; ФИЛИМОНОВ В. С. "Я не в Аркадии - в Москве рожден...", с. 346 - 349).

14. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417 (ч. 1), л. 49об.

15. Действовал с 6 декабря 1826 по 9 марта 1832 г. с целью пересмотра всей системы государственного аппарата России (АРХИПОВА Т. Г. Высшие комитеты России П-й четверти XIX в. (к истории кризиса феодально-крепостнической государственности): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М. 1970, с. 2).

16. ПСЗ-1, т. 30, N 23771.

17. Если И. Я. Бухарин сам просил об увольнении от должности, то П. А. Лачинов по представлению С. И. Миницкого был отрешен от должности и предан суду (РГИА, ф. 1409, оп. 2, д. 5370, л. 12 - 14; ф. 1345, оп. 104, д. 465а, л. 1, 10; ф. 1286, оп. 4, д. 431, л. 20 - 27; Государственный архив Архангельской области (ГААО), ф. 1367, оп. 1, д. 560, л. 50 - 51).

18. М. А. Баргузин и П. А. Бусинов были советниками еще при прежнем генерал-губернаторе А. Ф. Клокачеве; И. Я. Ладкин - с 1825 года. Асессором правления в 1828 г. явно по протекции Миницкого был назначен А. А. Постников. При этом последний мог сразу же превратиться в недоброжелателя Филимонова, который 17 августа 1829 г. согласился с приговором Уголовной палаты о его "оштрафовании" на 500 рублей (РГИА, ф. 1613, оп. 1, д. 5, л. 6; ф. 1345, оп. 103, д. 436; Адрес-календари за 1823 - 1830 годы).

19. Архангельские генерал-губернаторы Клокачев и Миницкий прежде всего были вице-адмиралами и Главными начальниками Архангельского военного порта.

20. ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 331, л. 21; РГИА, ф. 1613, оп. 1, д. 3, л. 18.

21. После отстранения купцов Грибановых от казенных поставок витебский купец 1-й гильдии Х. Кагнов фактически стал монополистом в этих поставках и именно ему Я. Грибанов поручил "хлопотать" по его "делу" в Архангельской уголовной палате.

22. В более подробном рапорте министру внутренних дел от 30 января губернатор писал, что его уговаривали кроме Миницкого и другие лица, но он не поддался, и тогда ему "объявили войну". Лагерь противников возглавил правитель генерал-губернаторской канцелярии Шамарин, которого Филимонов в рапорте даже назвал "архангельским Мефистофелем" (ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 5, д. 34, л. 8).

23. В этом мнении, представленном в Сенат также 25 января 1830 г., Филимонов как юрист опроверг все аргументы, представленные судами в подтверждение своих решений, назвав эти решения пристрастными (РГИА, ф. 1613, оп. 1, д. 2, л. 8 - 25).

24. Кагнов категорически отрицал факт дачи взятки и обвинял Филимонова в принуждении его угрозой провести следствие "не по-архангельски". Генерал-губернатор предложил ему обратиться с жалобой о случившемся в Сенат.

25. ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., оп. 5, д. 34, л. 8 - 11; ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 331, л. 173 - 178.

26. ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 331, л. 184 - 191; д. 748, л. 11 - 12.

27. РГИА, ф. 1613, оп. 1, д. 1, л. 1.

28. Там же, д. 2, л. 28 - 51; ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 5, д. 34, л. 40 - 43, 47.

29. В том числе была "краткая записка" по результатам следствия и само "следственное дело".

30. Кагнов сознался в даче взятки Филимонову, а также в том, что, начиная с 1823 г., делал ежегодные "подношения" продуктами, вещами и деньгами (в том числе, Иванову - по 2 тыс. руб., Шамарину - по 5 тыс., а через Иванова генерал-губернатору - по 6 тыс.) за право проживать в Архангельске; Иванов - в том, что принимал эти подношения, передавал деньги генерал-губернатору, а также способствовал даче взятки губернатору одолжением Кагнову 1300 рублей.

31. РГИА, ф. 1613, оп. 1, д. 13; ф. 1405, оп. 28, д. 2514.

32. ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 741, л. 1 - 2; ф. 68, оп. 2, д. 273 (т. 2), л. 1.

33. РГИА, ф. 1613, оп. 1, д. 10, л. 1 - 13; д. 13, л. 1 - 23.

34. "Бывшего" потому, что накануне, то есть 18 апреля, император, найдя действия Миницкого "по вверенному ему управлению не только слабыми, но званию его предосудительными и пользе службе не соответственными", своим рескриптом отрешил его от должности (ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 707, л. 1 - 3; д. 748, л. 99).

35. ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 331, л. 191 - 195.

36. Первоначально планировалось добавить к Гурьеву сенатора Корнилова, но в апреле было решено заменить Гурьева на В. Ф. Мертенса (РГИА, ф. 1409, оп. 2, д. 5420, л. 1 - 9; ф. 1405, оп. 28, д. 2153, л. 1 - 16; ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 716, л. 1).

37. РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 426г, л. 39 - 43.

38. Там же, ф. 1409, оп. 2, д. 5585, л. 3 - 5, 7, 9 - 50; ф. 1286, оп. 4, д. 426г, л. 43 - 117, 120- 121; ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 716, л. 11.

39. РГИА, ф. 1409, оп. 2, д. 5585, л. 50 - 55; ф. 1286, оп. 4, д. 426г, л. 116 - 117.

40. Назначен на эту должность рескриптом от 21 апреля 1830 г.; вступил в должность 28 мая 1830 г. (ГААО, ф. 1367, он. 1, д. 707, л. 1 - 3; д. 748, л. 99).

41. Асессор А. Постников на момент подачи Галлом рапорта уже не был членом Архангельского губернского правления. Филимонов сделал все, чтобы сменить в течение 1830 г. весь состав правления, включая секретаря, а также некоторых других чиновников (ГАРФ, ф. 109, 2-я эксп., оп. 61, д. 353, л. 83 - 85).

42. РГИА, ф. 1409, оп. 2, д. 5585, л. 46 - 49; ф. 1405, оп. 28, д. 2153, л. 150 - 153.

43. Там же, л. 46.

44. Там же, ф. 1405, оп. 28, д. 2153, л. 148 - 149; ф. 1409, оп. 2, д. 5841, л. 1 - 8; ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 716, л. 28 - 30; ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 5, д. 283, л. 33 - 35.

45. ГААО, ф. 1367, оп. 1, д. 331, л. 196.

46. 21 марта сенаторы подали царю и Сенату еще один рапорт, в котором не преминули вновь подчеркнуть, "сколь мало Гражданский Губернатор ценит доверенных сенаторов по Высочайшему Соизволению ревизующих вверенную ему Губернию". (РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 426г, л. 122 - 124).

47. РГИА, ф. 1409, оп. 2, д. 5585, л. 64 - 66; д. 5841, л. 5 - 6; ф. 1405, оп. 28, д. 2153, л. 166- 167,171; ф.1286, оп. 4, д. 426в, л. 3; д. 426г, л. 131.

48. ГАРФ, ф. 109 (Секретный стол), оп. За, д. 1126, л. 2; 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 3, л. 150. Действительно по представлению Галла Филимонов 2 февраля 1831 г. был пожалован в чин действительного статского советника (РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 426 в, л. 35).

49. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 3, л. 191 - 192; ч. 4, л. 217.

50. Обособленная часть г. Архангельска, где располагалось Архангельское адмиралтейство.

51. ГАРФ, ф. 109, 2-я эксп., оп. 61, д. 353, л. 1 - 16.

52. Это видно из дел, описанных после ареста на квартире у Филимонова, но не забранных в Петербург (ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., ч. 1, л. 5 - 15, 36об., 37 - 38).

53. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 3, л. 180, 193 - 195.

54. По иронии судьбы, этот морской офицер был пасынком генерал-губернатора Миницкого, поэтому в своем письме от 10 августа 1831 г. к своему покровителю А. А. Аракчееву тот считал этот арест проявлением "милосердия Бога" к себе "недостойному" (РНБ. Отдел рукописей, ф. 29, т. 34, л. 524, 533).

55. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 1, л. 1 - 3, 18 - 20.

56. В первую очередь царя интересовало его отношение к кружку Н. П. Сунгурова, как к нему попала копия с письма декабриста Штейнгейля и записки К. Батенькова, а также в каких отношениях он был с А. Муравьевым.

57. Примечательно, что примерно в таких же словах о предназначении генерал-губернатора в своей записке "Генерал-губернаторы не только нужны, но и необходимы", адресованной А. Х. Бенкендорфу, писал 15 августа 1827 г. А. Д. Балашов, узнав от него о предполагаемом упразднении института генерал-губернаторов. Процитируем это место: "Такова власть законом присвоенная Генерал-Губернатору, содержа в страхе присутственные места, ограждает тяжущихся от притеснения, а подсудимых от безвинного иногда наказания...". Кстати, в этой же записке Балашов выразил свое отрицательное отношение к присыпке для ревизии губерний сенаторов, считая, ее на том основании, на "каком она ныне делается, бесполезной и обременительной" (ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 2, д. 287, л. 2). Думаем, что такое совпадение мнений Балашова и Филимонова не случайно и еще раз доказывает, что последний был весьма неплохо осведомлен о работах Комитета 6 декабря 1826 года.

58. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 2, л. 95; ч. 3, л. 151; РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 426в, л. 47. Однако уточним, что накануне этого указа, то есть 24 октября, Филимонов был освобожден из крепости с предписанием жить под полицейским надзором в Нарве (ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., д. 417, ч. 2. л. 93).

59. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 3, л. 151; РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 426в, л. 64 - 117.

60. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 2, л. 131 - 157об.; РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 426в, л. 155 - 156.

61. День, когда ему было позволено жить где угодно, кроме столиц (ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6. д. 417, ч. 2, л. 123, 126 - 127, 129, 132 - 146; ч. 3, л. 159).

62. РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 426в, л. 147 - 158; ГАРФ, ф. 109,1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 4, л. 149 - 158.

63. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 4, л. 226, 234 - 243.

64. Умер 28 октября 1840 года.

65. ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., оп. 6, д. 417, ч. 4, л. 278 - 279.

66. То есть с момента его первой просьбы о пенсии (Там же, с. 281).

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - В. В. Ефимова:

Комментарии: