Статья В. С. Брачева "Дело" академика С. Ф. Платонова" (Вопросы истории, 1989, N 5), восстанавливая одну из наиболее тяжких страниц в истории Академии наук СССР, позволяет избавиться от многих недомолвок и умолчаний в биографиях ряда выдающихся ученых. В то же время значение статьи снижается тем, что "дело" Платонова, сфабрикованное органами ОГПУ и направленное против ученых, автор рассматривает вне связи с так называемой академической историей - конфликтом между Академией и партийными, государственными органами, которые, начиная с 1926 г., всеми возможными средствами добивались ее безоговорочного подчинения своим требованиям.

Об "академической истории" существует большая советская¹ и зарубежная² литература, при этом в работах зарубежных историков "дело" академика Платонова рассматривается как одна из заключительных акций органов государственной власти, направленных на подчинение Академии. Что же касается советских исследований, то в них, разумеется, об арестах Платонова и других ученых не упоминается вообще, а события в Академии представлены как "перестройка" ее деятельности, осуществлявшаяся партией и правительством в интересах науки при поддержке передовых ученых. Фактическая же сторона "академической истории" до начала арестов изложена в литературе достаточно точно и на основании большого числа архивных материалов, а также прессы.

Наиболее фундированной является диссертация В. Т. Ермакова "Борьба Коммунистической партии за перестройку работы научных учреждений в годы первой пятилетки" (1956 г.), написанная на основе архивных материалов, в том числе из фондов Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Автор показал, что инициатива "перестройки" Академии исходила не из академических кругов, но на первом этапе значительную роль в ее реорганизации партийные и государственные органы отводили самой Академии. В результате интенсивной работы академической комиссии был разработан проект Устава АН, который 31 мая 1927 г. обсуждался в правительстве, 7 июня был принят Общим собранием Академии и 18 июня утвержден Совнаркомом СССР. Быстрое прохождение Устава через государственные и общественные органы свидетельствовало, по-видимому, о приемлемости его положений как для Академии, так и для правительства.

Важную роль в дальнейших событиях сыграло предусмотренное Уставом 1927 г. и последующими постановлениями СНК СССР значительное расширение состава Академии, а также предоставление права выдвигать кандидатов в ее действительные члены и обсуждать кандидатуры не только академикам, но и неакадемическим научным учреждениям и общественным организациям. Направленные, по смыслу Устава, на демократизацию академической жизни и повышение научного авторитета Академии, эти положения были вскоре использованы для организации на нее давления.

Кампания по выборам новых академиков, вопреки призывам Академии не спешить с выборами, началась в прессе с середины апреля 1928 года. Она направлялась специальной комиссией Политбюро ЦК ВКП(б) по руководству выборами в Академию и аналогичной комиссией Ленинградского обкома партии, решавшей практические вопросы выборов и санкционировавшей все статьи об Академии в ленинградских газетах. От Академии требовали в основном пополнения состава академиков людьми, желательными партийным и государственным органам. В первой же статье о предстоящих выборах недвусмысленно дано было понять, что от их итогов будет зависеть способность Академии "к реорганизации, расширению и углублению своей научной работы"³ .

На состоявшихся вскоре заседаниях с отчетами непременного секретаря Академии наук С. Ф. Ольденбурга некоторые из выступавших пытались противопоставлять "таких ученых- общественников, как С. Ф. Ольденбург и Н. Я. Марр", другим академикам⁴ . В ходе начавшегося с середины мая 1928 г. выдвижения и обсуждения в печати кандидатур в академики "общественность" требовала отвода ряда ученых, в том числе крупных историков В. Н. Бенешевича и М. К. Любавского (они проходили затем по "делу" академика Платонова), причем голословно обвиняла их в равнодушном или даже враждебном отношении к социалистическому строительству. Неприязненные выступления прессы в адрес Академии зашли настолько

¹ См., напр., Воронове. Из прошлого и настоящего Академии наук. - Новый мир, 1930, N 5; Ульяновская В. А. Формирование научной интеллигенции в СССР, 1917 - 1937. М. 1966; Есаков В. Д. Советская наука в годы первой пятилетки. М. 1971.

² Беломорцев С. Жертвы "дела" Академии наук СССР. - Воля, Мюнхен, 1952, N 10; Занкевич Е. Х. К истории советизации Российской академии наук. Мюнхен. 1957; Graham L. L. The Soviet Academy of Sciences and the Communist Party. 1917 - 1932. Princeton. 1967.

³ Милютин В. П. О работе в Академии наук СССР. К предстоящим выборам новых академиков, - Ленинградская правда, 14.IV.1928

⁴ Перед выборами новых академиков. - Там же, 12.V.1928.

стр. 180

далеко, что Ермаков, вынужденный всячески смягчать формулировки, все-таки смог отметить: "В газетах не обошлось без шумливых корреспонденции", а "Ленинградская правда" "не всегда выдерживала необходимый такт".

С целью обеспечить успех на выборах всех кандидатов, намеченных руководящими кругами, в состав 11 отраслевых академических комиссий (не предусмотренные Уставом, они были созданы на основании специального постановления СНК для выработки "предварительных заключений" о выдвинутых кандидатурах) вводились, под видом представителей союзных республик, члены специально созданной правительственной комиссии по подготовке к выборам. Они настояли на том, чтобы количество рекомендуемых комиссиями кандидатов точно соответствовало количеству вакансий. Один из наиболее популярных в академических кругах кандидатов В. Н. Бенешевич был за несколько дней до выборов арестован.

В результате при баллотировке на заседаниях отделений необходимое по Уставу большинство голосов получили все отобранные кандидаты. 12 января 1929 г. было созвано Общее собрание Академии для избрания кандидатов, утвержденных ранее отделениями. Академия пополнилась в результате голосования такими видными марксистами, как Н. И. Бухарин, Г. М. Кржижановский, М. Н. Покровский и др.; был также избран активно поддерживавшийся академическими кругами М. К. Любавский. На Общем собрании, однако, необходимых 2/3 голосов не получили и первоначально не были избраны представители марксистской науки философ А. М. Деборин, историк Н. М. Лукин, литературовед В. М. Фриче, которых продвигали в состав Академии руководящие инстанции. И хотя, несмотря на резкие возражения ряда академиков (И. П. Павлов, В. И. Вернадский, Д, М. Петрушевский и др.), Общее собрание уже в новом, расширенном составе подвергло 13 февраля 1929 г. баллотировке и избрало в Академию не прошедших ранее кандидатов, "неувязка" в Академии наук" (так называлась статья А. В. Луначарского в "Известиях" за 5 февраля 1929 г.) не была прощена.

О предстоящих репрессиях Академию недвусмысленно предупредил в упомянутой статье сам народный комиссар просвещения, ведавший и наукой. "Почтенные сановники от науки захотели пошутить с огнем" и противопоставить "категорическому требованию общественности" свою "формальную свободу", писал он. И заключал статью так: "Отчасти они, может быть, думали, что поддержат этим престиж Академии или покажут заграничным и здешним врагам нашим, что "сохраняют свободу". Если это так, это было бы прикосновением к революционному пламени, и ожог получится болезненным".

Подготовить нанесение "болезненного ожога" было поручено комиссии под руководством Ю. П. Фигатнера, созданной для проверки аппарата Академии. Не наказывая всемирно известных корифеев ранга И. П. Павлова, она сделала "козлами отпущения" избранного вопреки воле "общественности" М. К. Любавского, не ладившего с Покровским Платонова (который, по свидетельству Ермакова, возражал против резких выступлений Павлова в защиту академической автономии) и других ученых. История же с неправильным, по мнению "комиссии Фигатнера", хранением в Академии документов, на которой подробно останавливается Брачев, была всего лишь предлогом для развязывания "дела" Платонова, поэтому его правильнее было бы называть "делом" Академии наук. Это "дело", по замыслу его организаторов, должно было окончательно "вразумить" академиков (которые во время работы "комиссии Фигатнера" обсуждали новый Устав АН, существенно ограничивавший их права) и отбить у них охоту выступать против властей в дальнейшем.

В статье Брачева не отмечено, в частности, что на "засоренность" Академии людьми, "неприемлемыми в научных учреждениях", "Ленинградская правда" указывала еще 12 мая 1928 г., и "комиссия Фигатнера" лишь распространила это обвинение на конкретных сотрудников академических учреждений. Упоминая о высказывании М. М. Цвибака, содержащем обвинение Платонова и его сторонников в монархизме, Брачев проходит мимо подробных "показаний" по этому вопросу С, В. Рождественского, которые цитировал А. И. Рыков в своей речи "На новые рельсы" (М. -Л. 1930). В дальнейшем "дело" академика Платонова, о котором впервые обстоятельно написал Брачев, правильнее было бы рассматривать в общем контексте всей "академической истории",

Постоянный адрес данной публикации: