Libmonster ID: RU-16341
Автор(ы) публикации: З. Г. Френкель

2. 1930 - 1938 гг.

В 1930 г. исполнилось 13 лет непрерывной моей работы в отделе коммунальной и социальной гигиены. Ограждение населения от болезней, алкоголизма, туберкулеза, эпидемических заболеваний, развитие сети общедоступной поликлинической и больничной помощи и т.д. - все это выливалось в единую систему построения благоустроенного здорового города. На наших материалах молодые специалисты коммунального хозяйства и санитарного дела, техники и инженеры изучали сооружения и устройства, санитарные требования к коммунальному и жилищному строительству, врачи и санитарные деятели осваивали научный подход к делу.

Но в 1929 г. новый заведующий Леноткомхозом И. Г. Рудаков (1883 - 1937), человек, совершенно далекий от понимания задач коммунального хозяйства, решил "сократить" наш отдел и превратить во вспомогательное подразделение Леноткомхоза. Я отстаивал в Смольном существование отдела, выступал в Ленсовете, добился приема у Рудакова и пытался разъяснить ему дело, но успеха не добился. Рушилось дело, в которое я вкладывал все свои силы. Большую поддержку доставили мне письма, полученные в это тяжелое для меня время от товарища по работе в земстве Петра Ивановича Куркина. 2 сентября 1930 г. он писал о своей "скорби и печали при виде разрушенного невеждами полезного дела", "теперь для Вас и многих других работников коммунальной и социальной гигиены закрыт путь к дальнейшей работе наглядного закрепления достижений в области познавания социального здоровья". Я обращался к влиятельным членам Ленисполкома с просьбой отменить решение Рудакова. Но даже благожелательный отклик на мое сообщение одного из членов ЦК не помог делу. Когда пришли выполнять приказ об освобождении помещения, я ушел из Музея и не был там всю зиму. Читал лекции по коммунальной гигиене в Институте для усовершенствования врачей (ГИДУВ), а по социальной гигиене - и в этом Институте, и во 2-м Ленинградском медицинском институте, не пользуясь для иллюстраций богатейшими коллекциями составленных мною санитарно-демографических таблиц и других показательных материалов, которые, как ненужный балласт, были сданы в кладовую Музея города и числились там "инвентарем".

Под влиянием многочисленных заявлений в Ленисполком о недопустимости разрушения работы отдела директор Музея Ятманов по указанию исполкома обратился ко мне с письмом, в котором просил вернуться работать в отдел. Мне была обещана возможность развернуть в новом помещении основную часть материалов прежнего отдела, и с марта 1931 г. я приступил к его восстановлению, правда, в очень урезанном и ограниченном виде. Пришлось вновь тратить неимоверно много труда и времени, чтобы разобрать книги, справочные, исторические и наглядные материалы, наладить библиотеку. Вокруг отдела стала возрождаться жизнь, возобновилось чтение лекций врачам и студентам. В помещении отдела проходили заседания Ленинградского отделения Всесоюзного гигиенического общества (ЛОГО) и кружка благо-


Продолжение. Начало см.: Вопросы истории, 2006, N 2 - 12; 2007, N 1 - 4.

стр. 66


устройства, развивалась работа по демонстрации музейных материалов, проводились экскурсии.

Однако уже с лета 1931 г. план создания центра, объединяющего все разделы гигиены - общей, социальной, коммунальной - я связывал не с развитием отдела, а с начавшимся строительством сектора гигиены в Институте экспериментальной медицины (ИЭМ). К созданию этого сектора я и был приглашен. Одновременно в начале 30-х годов я совершил много интересных поездок по стране.

Весной 1930 г. я получил приглашение от Архангельского городского и областного исполкома приехать для участия в разработке плана благоустройства и оздоровления города, а в начале лета главный санитарный врач Мурманской железной дороги К. О. Поляков пригласил меня в качестве гигиениста-консультанта осмотреть существующие и строившиеся поселки на всех станциях дороги, в особенности на станции Медведь и в самом Мурманске. У меня явилась мысль объединить эту поездку с поездкой в Архангельск по Белому морю из Кеми.

В то время в Архангельск в качестве коммунального инженера был назначен Андрей Григорьевич Подвысоцкий, задумавший провести там крупные санитарно-мелиоративные работы и пересмотреть план благоустройства города. Поездка состоялась во время летнего перерыва лекций в Государственном институте медицинских знаний (ГИМЗ) и в ГИДУВе. Поляков имел в своем распоряжении вагон-лабораторию. В этом вагоне нашлось место и для меня, и для Н. П. Сангина, который в то время работал при мне на положении аспиранта.

По пути мы ознакомились со строительством поселка у станции Петрозаводск. Там уже заселялись четырехэтажные дома капитальной постройки, а никакой канализации сооружено не было из-за нерешенного вопроса - куда выпускать сточные воды, хотя можно было без труда, имея проведенную воду, строить канализацию и временные поля фильтрации или орошения. Очень сложные проблемы оказались в Мурманске. Значительная часть поселка для рабочих рыбного треста построена была на глубоком торфянике. Здесь трудно было рассчитывать на осушение дворов и всей территории лишь с помощью уличных боковых канав. Строительство на вышележащих террасах связано в Мурманске с необходимостью проламывать улицы через лежащие поперек гранитные гряды. Озеленение города наталкивалось на предвзятое убеждение, будто в высоких северных широтах ни плодовые деревья, ни липа, тополь или дуб не растут. Однако во время своих многочасовых прогулок я убедился, что при рациональном использовании местных условий можно было бы многого достичь. Огромные песчаные холмы при подходе железной дороги к Мурманску приходилось срывать экскаваторами для прокладки рельсовых путей. Естественно было наладить вывоз этих отвалов песка по временно проложенным рельсам на торфяники рыбного города. Мурманск находится под действием мощных океанских приливов и отливов. При отливе на сотни метров обнажается дно морских прибрежных отмелей, примыкающих к припортовой и привокзальной части. Накопившийся и постоянно наносимый на эти береговые отмели песок с илом и водорослями мог бы служить великолепной добавкой к торфяникам, чтобы превратить их в цветущие сады.

На одной из окраин Мурманска, совершенно случайно, я увидел двор, густо обсаженный рябиновыми деревьями. Оказалось, это акклиматизационная станция. Но ни санитарный врач, ни инженеры и архитекторы-проектировщики о ней не знали. А нужно ли было искать лучшие посадочные породы для улиц, чем рябина? Внимание Мурманского исполкома было поглощено в то время строительством гостиницы и порта, а мы больше задавались вопросами внутриквартального благоустройства, водоснабжения из больших горных озер, канализации. По этим вопросам удалось провести с местными технико-санитарными работниками интересные совещания.

При отъезде из Мурманска потребовалось запастись свежей рыбой, но розничной или рыночной продажи не было. Мы уже собрались в наш санитарный вагон и ожидали первого отходящего поезда, который бы взял его. Во время отлива море ушло далеко от железнодорожных путей. В бинокль я заметил далеко в море появившуюся рыбацкую лодку под большим парусом. По-видимому, неслась она к берегу. С разных сторон спешили люди к тому месту, куда направлялась лодка. Она подошла к берегу, и в бинокль было видно, как собравшиеся начинают один за другим расходиться, унося с собой рыбу. Рыбакам не позволено было продавать рыбу в частные руки, они должны были сдавать весь улов на государственный приемный пункт. Очевидно, пользуясь поздним ночным часом и отливом (хотя было уже за полночь, но солнце стояло над горизонтом) один из рыбаков продавал только что пойманную рыбу. Наиболее молодой из нас - Н. П. Сангин, пренебрегая риском, что в любой момент может подойти поезд и наш вагон прицепят к составу, отправился к лодке.

стр. 67


Расстояние оказалось гораздо больше, чем казалось в бинокль. Приходилось обходить лагуны. Но вот я вижу в бинокль - из лодки летит к Сангину рыба. Проходит несколько времени. Мы видим, как, нагнувшись, он волочит какую-то добычу. Наступил острый драматический момент. Подходит долгожданный поезд. Все засуетились, чтобы изготовиться к прицепу. А еще довольно далеко подает всякие знаки, машет руками, очевидно надсаживаясь, взывает о подмоге, Сангин. Но зова и криков его не слышно, лишь видно, как, выбиваясь из сил, он пытается успеть до прилива, когда вся эта равнина на наших глазах превратится в море. Кто-то побежал ему на помощь, и, когда вагон наш уже на прицепе, наш аспирант втащил в вагон "пикшу". Рыбак продавал рыбину только целиком, не рубил на части. Самая малая, какая у него оказалась, была длиною в метр. И эту почти пудовую тяжесть Сангин волочил километр по песчаному берегу! Продовольственный вопрос был одною рыбиной блестяще разрешен.

По пути мы остановились у станции Апатиты, где велись обширные работы по строительству новой железнодорожной ветки и расширению станции. Нужно было принять противоэпидемические меры, и мы осмотрели несколько столовых, знакомясь с условиями питания землекопов и строительных рабочих, помещавшихся во временных легких постройках. В одной из них, длинном сарае из неотесанных досок, столы были покрыты светло-голубой клеенкой, стены убраны ветками хвои, на каждом столе стоял букет цветов. Это были ветки каперского чая со спиреей и можжевельником. Обед подавала прислуга в белых передниках. Порядок, чистота и забота об уюте и красоте стояли в таком контрасте с условиями и возможностями того времени, что мне захотелось отметить это. После обеда я попросил дать книгу для записи посетителей. Таковой не оказалось, и тогда я попросил книгу для жалоб. Это вызвало у обслуживавшей наш стол девушки беспокойство. Книгу жалоб она принесла, но пришел и заведующий (он же шеф-повар). Мы дали ему прочитать в жалобной книге похвалу, подписанную двумя врачами и инженером, и пожелание, чтобы примеру этой столовой последовали и все другие. Оказалось, что этот устроитель столовой только недавно стал выселенцем в Заполярье, а до того работал в прежнем Петербурге в ресторане Палкина и, как профессиональный пищевик, проявлял свои навыки ресторанного работника.

В Кеми мы с Сангиным простились с К. О. Поляковым, оставили санитарный вагон и прошли на пристань, чтобы пароходом плыть в Архангельск. Пароход опаздывал. Мы расположились на берегу "студеного моря". Когда, наконец, пришел пароход, нам удалось познакомиться с капитаном и при его заступничестве приобрести билеты до Архангельска с питанием наравне с судовой командой.

Поздним вечером пароход отвалил от причала. Мой спутник оказался чувствительным к качке и через несколько часов вынужден был искать помощи и убежища на палубе. В последующие дни мы несколько раз приближались к изумрудно зеленым берегам и заходили в длинные узкие горловины, чтобы принять десяток-другой бочек с семгой, которую подвозили на лодках поморы, вернее - поморки. Так как мужчин вообще на лодках не было, то и гребли, и управляли, и ловко подавали бочки из прыгавших по волнам лодок крепкие поморки, часто с одним-двумя детьми. Всякий раз поведение детей, иногда совсем малых, в этих треплющихся на волнах лодках вызывало мое изумление их закалкой. Крепкие проворные поморские женщины, не чувствительные к пронизывающему беломорскому ветру, быстро сдавали свои бочки с семгой и подхватывали спускаемые им тюки для их рыболовецких колхозов.

В Архангельск мы прибыли ранним утром. Нас там ждал А. Г. Подвысоцкий. В гостинице была подготовлена комната. Оставалось еще часов 7 - 8 до начала рабочего дня, и нам было предоставлено это время для "отдыха после утомительного пути". Но путь-то был освежающий, укрепляющий, а не утомительный. И лишь только мой спутник уснул, я ушел, чтобы путем личных впечатлений оживить все мои сведения и представления об Архангельске, о торфяниках, на которых проложены без необходимых мелиоративных мер его улицы, о его "безнадежно заболоченных" ближайших окрестностях. Все имевшиеся в печати материалы о санитарных условиях Архангельска и его лесопильных заводов, а также отчетно-статистические материалы, я проштудировал дома перед поездкой.

Впечатления при первой многочасовой прогулке по Архангельску в одиночку, когда внимание не отвлекается разговорами со спутниками, были поучительны. Я вышел из гостиницы на улицу, мощенную отборными тесаными сосновыми бревнами. Это было безумие или финансовое вредительство. Ведь в Архангельск из далеких краев пришли бревна, как предмет нашего обеспеченного экспорта, это была наша валюта, а ее употребляли здесь на мостовую, которая быстро растрясалась в силу неравномерной осадки мощных слоев торфа, подстилающего улицу. На улицах не

стр. 68


было глубокого дренажа, прорезывающего весь слой торфа до дна, и отводящего грунтовые и верховые воды. Я прошел до конца улицы; за городом на торфяниках кое-где были кустарники ползучей березы и тут же обширные свалки вывезенного, очевидно, из каких-то складов, мороженого и отчасти подгнившего картофеля - десятки тонн. Но ведь мороженый картофель можно было перемыть, размолоть и получить ценный крахмал; вместо зловонных свалок фекальных нечистот на торфяниках можно было устроить торфофекальные компосты и употреблять их для удобрения капустных грядок. Такие бесхозяйственные "мелочи", как нерациональное расположение и содержание ассенизационного обоза, бросались в глаза повсюду, а на глубоких окрестных торфяниках видны были остатки прежних рациональных мелиоративно-осушительных сооружений.

В 12 часов в облисполкоме началось довольно многолюдное заседание с участием технического и санитарного персонала, на котором обсуждался план благоустройства и оздоровления Архангельска. Участвуя в нем, я использовал мои личные наблюдения в городе.

Несколько дней на катере, поднимаясь по Северной Двине, мы были заняты подысканием для нового архангельского водопровода места забора воды, не только огражденного от береговых, промышленных и других загрязнений, но и лежащего по течению выше возможного влияния морских приливов.

Два-три дня провели в Саломбале и Матоксе, продумывая меры благоустройства для этих поселков, построенных на низких, трудно ограждаемых от заболачивания островах, с огромными накоплениями древесных обрезков и опилок. В Архангельске и в районе его лесопильных заводов шло большое строительство. Там работали недавние мои слушатели с инженерно-строительной квалификацией. Они были полны желания содействовать развитию благоустройства, но сами условия строительства были очень трудны. Дело упиралось в необходимость нескольких крупных мелиоративных сооружений (поперечного канала через всю толщу торфяника, с выпуском дренажных вод ниже Архангельска; значительной подсыпки галечника и песка со дна Северной Двины и др.).

Мое внимание всегда привлекали организация и руководство учебно-научными экскурсиями для непосредственного ознакомления с благоустройством населенных мест, изучения санитарно-технических сооружений, устройства и деятельности учреждений здравоохранения. Обычно в выездные экскурсии со студентами или санитарными врачами я отправлялся, как я уже упоминал, во время летних перерывов в лекционной работе. Но в апреле 1931 г. оказалось возможным уже с ранней весны предпринять крупную экскурсию (Москва-Брянск-Киев-Одесса-Севастополь-Ялта-Новороссийск-Ростов-на-Дону-Харьков- Москва) с прослушавшими курс лекций руководящими работниками коммунального хозяйства из разных городов СССР.

Вначале в Москве целый рабочий день был затрачен на ознакомление (с записями и конспектами) с материалами Коммунального музея, помещавшегося в то время в Сухаревой башне. В Москве числилось тогда 2 млн. 700 тыс. жителей. Такси в городе было 251, грузовой транспорт состоял из 338 машин, а в гужевом транспорте насчитывалось 778 лошадей! Длина уличной водопроводной сети составляла всего 783 км, а канализации - 621 километр1.

Целый день осматривали мы Кожуховскую станцию очистки сточных вод - первую крупную очистную станцию у нас, а также главную насосную станцию Московской канализации у Спасской заставы, с обратным выпуском в канализацию выделенного ила после его прохождения через дробилки. Осмотрели также новую районную баню с большим плавательным бассейном и душевыми установками.

В Киеве мы пробыли четыре дня. Снег с улиц был убран, сколки льда с тротуаров и мостовых сложены аккуратно штабелями на газонной полосе. Сделано было это из-за недостатка транспорта. Снег и лед быстро таяли, вода сбегала по лоткам и уличным водостокам. Очевидна была полная целесообразность такого использования солнечной теплоты, не прибегая к бессмысленной ленинградской затее снеготаялок, задымляющих и затуманивающих воздух городских улиц и дворов и без нужды увеличивающих расход топлива. Приятно было видеть на многих улицах у стен домов палисадники, киевские брусчатые мостовые и сооружения по отводу ливневых (дождевых) вод с улиц, проводились работы по глубокому дренажу и укреплению от оползней крупных склонов Владимирской горы.

Несколько дольше мы пробыли в Одессе. Выезжали на поля орошения, на лиманы. Осмотрели водоочистную станцию Чумки с ее медленной фильтрацией воды через песчаные английские фильтры. Вода проводилась по трубопроводу из Днестра (за 45 километров). Путь на пароходе из Одессы до Новороссийска, с остановками в

стр. 69


Севастополе и Ялте, продолжался несколько более двух суток. В Севастополе мы успели побывать в знаменитой панораме, получить общее впечатление от благоустройства улиц, познакомились с жилыми улицами, с лестницами на более крутых уклонах. Были в полном цвету сады с миндалями и черешнями. В Ялте успели прогуляться по приморским улицам, по городскому саду и обрывистым склонам.

В Новороссийске никогда раньше я не бывал, и поэтому все в нем вызывало у меня большой интерес. К сожалению, новороссийские цементные заводы, вызывавшие огромное запыление воздуха, в то время не были снабжены надлежащими пылеуловителями. В Ростове за пять дней осмотрели новый водопровод и обширные работы по благоустройству города, с созданием центрального городского парка, а также новое жилищное строительство для рабочих Ростсельмаша. Пять дней напряженных учебно-экскурсионных работ провели в Харькове, в то время столице УССР, с его огромным жилищным строительством.

Работая над "архитектурно-художественным оформлением" проектов, наши планировочные руководящие работники слишком увлекаются созданием архитектурных ансамблей и пр., и отодвигается на второй план та аксиома, что город и все его части строятся не для того, чтобы любоваться их планами, а для удовлетворения жилищной нужды, для обеспечения горожанам удобств и безопасности жизни, включая санитарные условия. Когда мы осматривали вновь построенные кварталы домов для рабочих, мы совершенно не интересовались - красив ли был план, а смотрели прежде всего, устранены ли условия заболачивания и сырости территории, обеспечено ли пользование дневным светом, удобны ли входы в жилища, доступна ли для детей зелень, хорошо ли размещены детские учреждения и, разумеется, прежде всего, были ли удобны квартиры. При трезвом отношении к жизненным потребностям людей, при действительном, а не словесном внимании к человеку, не было бы места гипертрофированному развитию архитектурно-планировочных учреждений с их проектами планировки, которые часто не оказывали никакого влияния на реальное строительство. Оно в них и не нуждалось. Так было с планировочными работами по Архангельску и Петрозаводску, по Харькову, и на глазах у всех - по Ленинграду, где памятником такого художественно-планировочного расточения огромных средств остается незаконченное грандиозное здание Дворца Советов невдалеке от незадолго перед тем, по другой, общепланировочной концепции, перенесенной сюда колоссальной скотобойни - мясокомбината.

Огромное впечатление оставил осмотр строительства Харьковского тракторного завода и рабочего поселка при нем. Уже достраивались двухэтажные здания для детских садов с пандусами вместо лестниц на второй этаж. По не проложенным еще и не замощенным дорогам подвозились стройматериалы для будущих зданий. В отдельных законченных производственных помещениях станки и машины стояли по местам, а часть залов была превращена во временные аудитории со скамьями, расположенными амфитеатром: там шла подготовка рабочих. Они готовились к работе на этом новом гиганте промышленности. Все было охвачено энтузиазмом созидания. Нельзя было не ощущать этого подъема, этого пафоса строительства нового общества.

И все же возникали сомнения: нужно ли было относить это строительство на 15, а не на 5 километров от города, что потребовало дополнительных затрат на сооружение подъездных путей; почему не были сначала построены и оборудованы главные улицы, по которым можно было бы развозить стройматериалы без риска вывалить их по пути; почему не проложены были сначала уличные коллекторы и другие трубопроводы, а их укладывали после постройки корпусов зданий и домов, загромождая землей из отрытых траншей всю ширину улиц и создавая на всей строительной площадке первобытный хаос, и т.д.

Для осмотра станции биологической очистки сточных вод харьковской канализации нам пришлось от конечной остановки трамвая идти пешком километра два-три. По сторонам дороги, сколько видно было глазу, простирались глубокие пески, невозделываемые пустыри. Как-то не вязалось и не мирилось со здравым смыслом, зачем в этих условиях понадобилось сооружать искусственные фильтрующие пласты биофильтров, затрачивая огромные средства на подвоз и сортировку шлаков и кокса, когда все песчаные пустыри могли бы быть обращены в поля орошения, а при последующем осмотре иловых площадок - огромных накоплений ила в виде целых свалок - сам собою напрашивался вопрос: почему его не используют в качестве удобрений для обращения пустырей в огороды и луга. Тогда уже были построены, вроде небоскребов, два здания у новой круглой площади, к которой проведена прорезная улица, с огромными затратами разрабатывались проекты, которым, подобно московскому сказочному сталинскому Дворцу Советов, никогда не суждено было осуществиться.

стр. 70


Такой же продолжительной, как весенняя, была в том же 1931 году и другая экскурсия, проведенная в обычное каникулярное время с выпускниками Института коммунального хозяйства по маршруту Москва-Харьков-Ростов-на-Дону-Сталинград. Затем следовала поездка на пароходе от Сталинграда до Ярославля и Рыбинска (с остановками в Саратове, Куйбышеве, Горьком, Костроме), как экскурсия для отдыха после напряженной работы в учебном году и при учебной поездке по предыдущим городам.

Обычно ответственность за выполнение плана экскурсии, максимальное учебное использование и усвоение опыта строительства делили со мной, как руководителем, также все ее участники. Для ведения ее финансово-хозяйственной стороны выбирался хозяйственный комитет, принимавший на себя заботы о помещении и продовольствии, железнодорожных и пароходных билетах, о средствах передвижения в городах и т.д. Этот комитет ведал также всеми вопросами, связанными с покрытием расходов, изысканием средств, раскладками и текущими расходами.

В Москве экскурсанты на этот раз, ввиду каникулярного времени, имели возможность остановиться в общежитии для студентов в Лефортовском городке. Этот студенческий городок, только что законченный строительством, состоял из пятиэтажных зданий казарменного типа, размещенных длинными параллельными линиями на участке, лишенном всякого озеленения. Каждый этаж прорезался сквозным коридором по всей длине огромного здания и лишь в одном конце этого коридора имелись уборная и умывальник. С тщательного осмотра и критической оценки планировки и "благоустройства" этого городка и началась наша учебная экскурсия.

Один из следующих дней мы провели на Рублевской водопроводной станции. Благодаря содействию работавшего там доктора Муската мы не только осмотрели все сооружения основной станции, но также и новые дополнительные фильтры для очистки воды Истринского водохранилища, а также хорошо устроенный поселок домов для водопроводных рабочих. Поздние вечерние часы я проводил у незабвенного Петра Ивановича Куркина. Он проявлял живейший интерес к моим рассказам о всех наших осмотрах. В утренние часы, до начала наших осмотров, я успевал бывать в Институте им. Ф. Ф. Эрисмана, где профессор И. Р. Хецров2 знакомил меня с работами, ведущимися в разных отделах и лабораториях Института.

В Харькове мы также остановились в студенческом общежитии где-то у большого парка на окраине города. Пользуясь чудесной летней погодой, в ранние утренние часы я все предварительное ознакомление студентов с благоустройством Харькова провел в виде лекций на открытом воздухе. Пока мы были в Харькове, я поздно вечером уезжал в пос. Высокий к брату Сергею, а среди дня старался найти время, чтобы побывать в Украинском институте гигиены, в котором вели в разных отделах работу санитарные врачи прежней Харьковской и Екатеринославской губернской врачебно-санитарной организации и выдвинулись также молодые санитарно-гигиенические силы.

В Ростове мы оставались недолго и 18 июля прибыли в Сталинград. Уже тогда твердо определена была перспектива роста и развития Сталинграда как одного из крупнейших промышленных центров. На десятки километров по берегам Волги запланировано было строительство промышленных гигантов и связанных с ними жилищных массивов. Вступивший уже в строй тракторный завод был одним из первых звеньев в намеченном плане. Сам Сталинград в своей центральной части тогда еще не переменил окончательно своего прежнего облика купеческого поволжского города. Наряду с видным зданием прежнего городского театра и строящимися многоэтажными каменными зданиями, тут же - необозримое множество деревянных домов по склонам оврагов, без всяких садов. В центральных частях велись древесные посадки по улицам, некоторые площади уже были засажены деревьями, но ввиду недостаточной поливки и ухода они имели чахлый вид. Собор на центральной площади служил гаражом для грузовиков. В городе лишь 300 - 350 домов с крупными учреждениями (больницы, учебные заведения) были присоединены к водопроводу и канализации. Самая смелая фантазия не могла тогда нарисовать нынешней величавой Волжской набережной, на многие километры оборудованной и одетой в гранит и украшенной посадками.

В жаркий июльский день утром мы прибыли к воротам Тракторного завода и ожидали пропуска для его осмотра. В то время изо дня в день шел все нарастающий поток экскурсий. Естественно, занятым организацией и налаживанием нового сложного дела производственникам все эти экскурсии мешали работать, и было принято решение приостановить допуск. Участники нашей экскурсии с этим не хотели смириться. Пришлось часа два-три ждать, пока оформится допуск.

Осмотр Тракторного завода принес нам большое удовлетворение. Цеха были оборудованы хорошо работавшей вентиляцией. Заключительный сборочный цех -

стр. 71


это целый огромный завод с главным конвейером, на котором на глазах у зрителя зарождается, развивается и растет, отделывается и снабжается всеми частями и наконец сходит с конвейера, на собственных колесах выкатывается во двор новоиспеченный "Сталинец". Особенно приятно было благоустройство нового заводского двора: все пешеходные дорожки были по сторонам обсажены цветами, зеленью, подсолнечником. Все было предусмотрено для поддержания чистоты.

Двадцать лет спустя, в 1951 г., я снова был в Сталинграде для участия в сессии Академии медицинских наук СССР, посвященной вопросам содействия великим стройкам коммунизма. Это было всего лишь восемь лет спустя после разрушения Сталинграда при его героической защите от гитлеровских захватчиков. По праву он стал средоточием паломничества из всех стран мира для того, чтобы увидеть величайшие сооружения Волго-Донского пути, на глазах у всех возникавшую гидростанцию, на полную мощь работающих уже промышленных гигантов - завода "Баррикады", тракторного завода, а также уже сооруженные и сооружаемые величавые набережные, изумительные площади, сады и парки, архитектурные ансамбли и здания. И мне не хочется восстанавливать в памяти, каким был Сталинград тогда, в 1931 году. Все мои впечатления того времени потускнели и стерлись, уступили место и перекрыты новыми впечатлениями.

Путешествие по Волге в июле 1931 г. оставило у меня яркие, глубокие впечатления могучих природных красот и видов жигулевских, горьковских, костромских, ярославских высот и еще более захватывающих видов русских бескрайних родных просторов Заволжья и заокских просторов лугов, сел и лесов; величавой панорамы, открывающейся с высоты Нижегородского Кремля, с террас городов Плес, Кострома, Ярославль. Но все работы по разгрузке и погрузке, вся техника и быт водного транспорта вызывали невыносимую горечь, напоминая прежнее купеческое волжское раздолье: вместо кранов, подъемников, механизмов мы видели, как и встарь, лишь одну машину - грузчика. Крючники надрывались под тяжестью огромных ящиков и тюков, а потом валялись в грязи, разбазарив свои заработки на выпивку, как во времена А. Н. Островского, с его не столько комедиями, сколько трагедиями прежних волжских городов.

Как особую полосу моей жизни в советский период я вспоминаю годы, когда я был привлечен к организации и налаживанию работы Отдела гигиены, профилактической медицины и здравоохранения в только что тогда создававшемся Институте экспериментальной медицины (ИЭМ).

Социально-гигиеническое направление в медицине и сама социальная гигиена к началу 30-х годов пользовалась вниманием ведущих партийных кругов. Очень чуткий к складывающейся конъюнктуре Лев Николаевич Федоров3, бывший в то время директором Института экспериментальной медицины, задумал учредить специальный сектор гигиены в составе трех отделений: социальной, коммунальной и общей и экспериментальной гигиены. Несколько раз он заходил в отдел социальной и коммунальной гигиены Музея города и предлагал мне взять на себя заведование отделением социальной гигиены и в то же время стать во главе всего сектора гигиены. При этом Федоров не предоставил мне права подобрать заведующих отделениями общей и коммунальной гигиены, а сам уже пригласил на должность заведующих подотделами экспериментальной и общей гигиены Н. В. Колосову-Красовскую, а отделом коммунальной гигиены - А. И. Штрейса4 и Н. З. Дмитриева. Разумеется, я должен был считаться с этими назначениями как с фактом. Довольно много такта и настойчивости понадобилось для того, чтобы наладить совместную работу всех отделений сектора гигиены.

Большой ошибкой Л. Н. Федорова было учреждение в составе Института самостоятельного отдела санитарной статистики, которым заведовал Е. Э. Бен5. Сектор гигиены в целом и особенно отделение социальной гигиены, конечно, не могли выполнить своих задач без опоры на санитарно-статистические данные. Я поставил перед собой задачу путем переговоров с Беном добиться его регулярного участия в совещаниях гигиенического сектора. Однако тот опасался, что тем самым будет умалена его полная самостоятельность, интересы которой были для него ближе и понятнее, чем соображения о полноте задач единого сектора гигиены в составе ИЭМ. Он посещал эти совещания не очень регулярно и с сугубым подчеркиванием полной независимости и обособленности отдела санитарной статистики от сектора гигиены. Своим ближайшим помощником по отделению социальной гигиены я пригласил Б. Ф. Дидрихсона6. В течение летних месяцев 1931 г. мы закончили общие организационные работы по устройству сектора гигиены. Все три отделения размещены были в комнатах второго этажа нового здания по Лопухинской улице на берегу Большой Невки. Обычно я из Лесного пешком по Флюгову переулку приходил к перевозу и, переехав на лодке через реку, попадал в наше здание.

стр. 72


В 1930 - 1931 гг. научно-исследовательские институты (не исключая и ИЭМ) стремились вводить в свою программу разработку ряда тем на договорных началах с советскими практическими и проектными организациями. На сектор гигиены возложено было изучение процессов самоочищения воды в Невской губе. Это было необходимо для определения места выпуска сточных вод и степени их очистки при выпуске в Невскую губу. Кроме того, ряд договорных тем относился к изучению санитарных условий в периферических районах Ленинграда и в его пригородах. В качестве общей темы, объединяющей всю санитарно-гигиеническую тематику о потребностях развития и переустройства Ленинграда, я взял на себя составление санитарно-демографического очерка. Работа эта являлась естественным продолжением моих работ, вышедших отдельными книгами, - "Петербург периода войны и революции" (1924 г.) и "Население и благоустройство Ленинграда" (1928 г.). Теперь я изучал исключительно быстрый рост населения города, вызванный коллективизацией. Во всей истории человечества ни в Европе, ни в Америке такого огромного и быстрого роста населения ни в каком городе не было. И именно этот опережающий все возможности нового строительства приток сельского населения, не привыкшего к городскому укладу жизни, затруднял улучшение санитарного состояния.

Работу мою я озаглавил "Динамика населения, социальное здоровье и задачи коммунально-жилищного строительства в Ленинграде на пороге второй пятилетки". Она была напечатана в виде первой статьи в майской книжке "Архива биологической науки" (изд. ВИЭМ). Но после выхода сигнального экземпляра этой книжки, статья была изъята из нее по предложению цензора.

Одною из важных задач сектора гигиены ВИЭМ я считал содействие более глубокому внедрению в разработку вопросов медицины социально-профилактического подхода. Очень охотно принял я поэтому приглашение Л. Н. Федорова участвовать в неофициальных совещаниях его с некоторыми наиболее авторитетными работниками ВИЭМ об общем направлении работ Института. Совещания эти не были регулярными. Постоянным участником в них, сколько помню, был А. Д. Сперанский7, работавший в то время над подготовкой к печати его книги о "нервной трофике". Как-то, возвратясь из Москвы, Федоров сообщил о необходимости поставить для научной разработки в ВИЭМ вопросы по изучению процессов старения. О желательности целенаправленного изучения этих вопросов в таком научно-исследовательском учреждении, как ВИЭМ, высказана была мысль в беседе за чашкой чая у А. М. Горького в присутствии И. В. Сталина8.

Федоров высказал предположение о созыве Ученого совета Института и постановке на нем вопроса об изучении старения и борьбы со старостью. Я указал на значение социально-демографического содержания вопроса о старости и социально-профилактическое направление борьбы с нею. Совещание признало необходимым, чтобы на Ученом совете ВИЭМ общие вводные доклады к постановке изучения проблемы сделали проф. М. П. Тушнов9 и я.

Готовя доклад, я сосредоточил внимание на том, что при решении проблемы удлинения продолжительности жизни должно учитываться удлинение срока все усложняющейся подготовки и выработки у людей специальных навыков. Не продление жизни одряхлевших и уже ослабленных стариков, а лишь удлинение средней продолжительности активной жизни с 35 - 40 лет до 50 - 60, а затем и выше - до 70 - 75, может привести к удлинению среднего периода трудового использования навыков и специальной подготовки с 20 - 25 лет до 40 - 50. А для удлинения средней продолжительности жизни прежде всего нужно уменьшить смертность и заболеваемость в ранних возрастах от социальных болезней, от инфекции. Решение не в специфических сыворотках или "жизненных эликсирах" для продления жизни стариков, а в трезвой, построенной на профилактических основах охране жизни и здоровья масс населения, начиная от самого раннего периода их жизни, в создании благоприятных условий быта (жилья, питания, труда, физической культуры). Нужно ставить целью достижение трудовым населением не 50 лет, а 70 - 85 лет с сохранением творческих трудовых сил. Такая задача не имеет ничего общего с вопросом о каком-то фантастическом продлении жизни за пределы совершенно очевидной для всех существующей теперь возможности жить до 100 и даже более лет.

В этом именно направлении и сделал я доклад на Ученом совете ВИЭМ, а затем в расширенном виде - на общем собрании Ленинградского санитарно-гигиенического общества, и он был напечатан в "Советской врачебной газете" (N 16, 1934 г.). В течение 1934 г. эти же соображения я обосновал в книге, представленной в дирекцию ВИЭМ для издания. Однако к этому времени отношение Л. Н. Федорова к социально-гигиеническому направлению изменилось, и сам собою вопрос о возможности издания книги ВИЭМом отпал. Я передал рукопись в издательство Академии наук.

стр. 73


Руководивший в то время издательством академик Г. А. Надсон10, ознакомившись с рукописью, предоставил мне возможность расширить санитарно-демографические статистические материалы в книге. Однако процесс издания затянулся, и только в 1945 г. книга увидела свет в издании ленинградского ГИДУВа, а в 1949 г. в урезанном виде вышла в издании АМН СССР.

Одной из форм участия отделения социальной гигиены в подготовке санитарных и научно-гигиенических кадров служили лекции по основам профилактического построения всей системы здравоохранения, а также чтение курса социальной гигиены и санитарной статистики для аспирантов, подготавливаемых к научно-исследовательской деятельности в разных отраслях медицины. Кроме того, по моему почину в ВИЭМ был внедрен еще один метод повышения квалификации санитарных кадров - путем проведения совещаний и занятий с приезжающими в Ленинград экскурсиями санитарных врачей из республик и областей, а также заключительных конференций в ГИДУВе по очередным вопросам санитарного дела с циклом санитарных врачей. В свою очередь, такие заключительные конференции со специалистами с периферии обогащали Сектор гигиены ВИЭМ сведениями о санитарно-гигиенических исследованиях на местах, нередко для них требовалось более широкое гигиеническое статистическое изучение и обобщение.

В 1933 г. развернулась работа по составлению сектором гигиены заданий на строительство специального здания для размещения всех лабораторий и вспомогательных учреждений (библиотеки, музея и пр.) для всех трех отделений сектора. По существу, вырабатывался план перспективного развития всех основных отраслей гигиены: экспериментальной и общей, коммунальной, гигиены труда и профессиональной, гигиены питания и пищевых продуктов, школьной и детских возрастов вообще, социальной и санитарной статистики. Подготовленный сектором перспективный план обсуждался на заседаниях ленинградского отделения Гигиенического общества с участием представителей кафедр и санитарно-гигиенических институтов, имеющихся в Ленинграде. Был подобран обширный участок примерно на полпути к Мечниковской больнице, с хорошим рельефом и благоприятными топографическими условиями. Составлявшие проект архитекторы во главе с Рудневым видели свою главную задачу в составлении впечатляющего архитектурного ансамбля: главное здание нового ВИЭМа - не менее 12 - 14 этажей, так как при этом якобы достигается наиболее удобная связь между собою размещаемых поэтажно отделов и вспомогательных учреждений. Мне такое нагромождение отдела на отдел представлялось совершенно ненужным и нарушающим связь с окружающими садами. При этом крайне затруднялась бы подача воды на верхние этажи и устройство отопительных, канализационных и всех других трубопроводов. Крайне затруднялось для отделов размещение в саду вспомогательных и опытных устройств (вивариев и пр.). Борьба с архитекторами была упорная и не сулила окончательного успеха, так как создание выдающегося архитектурного ансамбля с доминирующим высотным зданием импонировало дирекции и покоряло сердца ученых-биологов, далеких от санитарно-гигиенических и планировочно-хозяйственных соображений.

В 1934 г., когда еще продолжалось обсуждение плана грандиозного строительства архитектурного городка для ВИЭМа и шла уже заготовка строительных материалов, вдруг стало известно принятое в Москве решение переместить ВИЭМ со всеми предстоящими на его строительство ассигнованиями - в Москву. На запрос дирекции о согласии переехать вместе с ВИЭМом в Москву я не мог дать утвердительного ответа, так как был связан с преподаванием во 2-м Ленинградском медицинском институте и в ГИДУВе, а также в Институте коммунального хозяйства.

Институт коммунального хозяйства (ИКХ) создавался как технический подготовительно-консультативный орган Ленинградского городского совета, я был приглашен в него консультантом по вопросам гигиены и санитарного благоустройства. В этом качестве мне пришлось долго отстаивать необходимость разработки всех технических и инженерных вопросов коммунального хозяйства города не в отрыве, а в комплексе со всеми условиями местного благоустройства и с ближайшими его перспективами. Одним из первых стал вопрос о строительстве канализации. Ввиду особой сложности строительства канализации в наиболее нуждавшихся в ней центральных частях города (между Невой и Обводным каналом) инженеры Института предлагали начать строительство не там, а прежде всего на территории будущего расширения города - на всей Выборгской стороне, где прокладка коллекторов не мешала бы городскому движению. Я возражал, считая, что в первую очередь следует заняться центральной частью города, и обосновывал эту точку зрения во всех инстанциях, куда переносили этот вопрос - на заседаниях объединенных инженерно-технических работников и в горздраве, на собраниях санитарных врачей и в общесоюзной

стр. 74


экспертной комиссии. Хотя при голосованиях я оставался в одиночестве, я вновь и вновь доказывал, что сооружение канализационных коллекторов на Выборгской стороне означало бы омертвение крупного капитала, и удалось добиться опубликования моей статьи об очередности строительства.

Прошло немало лет, но и в конце 50-х - начале 60-х годов до строительства канализации на Выборгской стороне очередь еще не дошла. Началось сооружение главного коллектора центрального района между Невой и Обводным каналом, сооружен перехватывающий канал по набережной Фонтанки.

Вспоминается и другой случай, когда среди большого числа авторитетных архитекторов, планировщиков, инженеров и других специалистов, отстаивая простое, совершенно несомненное положение, мне пришлось остаться в единственном числе и отстаивать правильное решение в течение ряда лет. Так было при обсуждении проекта развития Ленинграда в направлении Удельной - Озерков - Полюстрова. После подробного доклада по проекту, разработанному планировочным отделом, выступил А. А. Жданов11 с заявлением, что весь проект должен быть коренным образом переделан. Он отвергал всякое строительство в направлении на Озерки и Удельную, и считал, что развитие Ленинграда должно идти на юг, до Пулкова и вверх по правому берегу Невы. После этого все сторонники и участники и сами авторы плана, доложенного главным архитектором города Л. А. Ильиным, стали вносить предложения в развитие и в поддержку указаний Жданова. Попросив слова, я сказал, что по долгу совести профессионального работника, в течение ряда лет специально занимающегося вопросами благоустройства Ленинграда, я вижу отрицательные стороны развития города в южном направлении по Московскому шоссе и перемещения его центра в направлении к Средней Рогатке и мясокомбинату. Обширные пространства за Московскими воротами до Средней Рогатки малопригодны для жилой застройки вследствие отсутствия естественного дренажа, из-за обратных уклонов по направлению к городу, значительной заболоченности и крайней загрязненности территории, многие десятки лет служившей местом свалки. Неблагоприятный очень слабо выраженный рельеф создаст значительные трудности для последующего устройства канализации. Передвижение центра города со строительством грандиозного Дворца Советов на далекой периферии шло бы вразрез с основным значением и характером Ленинграда как выхода к морю с фактически замечательным обширным центром от Смольного до Адмиралтейства и нынешнего Дворца Труда.

Мне была предоставлена возможность обстоятельно изложить свои соображения. Никаких возражений не последовало, но в соответствии с указанием Жданова было сформулировано решение строить Дворец Советов в районе Московского шоссе с перенесением туда основного центра города и главного жилищного строительства. После этого в течение второй половины лета и осени 1935 г. в отделе планировки под руководством Л. А. Ильина шла спешная переработка проекта планировки Ленинграда с полным отказом от строительства в наиболее здоровых песчаных и сухих территориях Лесного и с переносом нового центра города в район строительства Дворца Советов.

По поручению Института коммунального хозяйства я принял деятельное участие в комиссии по выработке системы мелиоративных мер для оздоровления территорий в районе Московского шоссе, отводимых для жилой застройки. В комиссию, кроме меня, вошли А. И. Штрейс, Н. З. Дмитриев, Р. А. Бабаянц12. Мы объездили весь район, установили места бывших свалок с накоплениями не переработавшихся еще отбросов и мусора, наметили сеть дренажных сооружений и мер для ускорения процессов минерализации накопленных нечистот и отбросов на местах бывших свалок. С чувством горечи и обиды вспоминаю я и сейчас неудачу, постигшую меня, когда я попытался объективно и добросовестно осветить вопрос о планировочном центре Ленинграда и перспективах развития жилищного строительства в городе и отправил статью в редакцию "Социалистического города". Статья была сверстана и прислана из Москвы с сообщением, что идет в очередном номере. Затем мне прислали и сигнальный экземпляр журнала с этой статьей. Однако статья так и не увидела света, а построенный потом Дворец Советов на далекой периферии города, куда перед тем была вынесена городская бойня и построен колоссальный мясокомбинат, теперь служит архитектурным памятником ненужному расточению средств при подхалимстве архитекторов и попустительстве своевольству временщиков и сатрапов. Здесь ведь дело шло о строительстве, требовавшем многомиллионных затрат, не вызванном неотложной необходимостью, о Дворце Советов, который должен был заменить Таврический или Мариинский дворец или даже Смольный, которые только что были замечательно восстановлены и своими обширными помещениями еще на десятки лет вперед способны были удовлетворять потребности в залах для заседаний и работ советов.

стр. 75


Новым директором Института был поставлен молодой, энергичный партийный работник И. М. Маврин. Знакомясь с поступавшими на разработку вопросами коммунального строительства и благоустройства, он внимательно выслушивал специалистов, устраивал коллективные обсуждения. На разных стадиях разработки организовывал проверку, когда работы шли под руководством приглашенных лиц. По его почину был учрежден Ученый совет Института; в 1933 - 1936 гг. должность его председателя занимал я.

В то время одной из наиболее интересовавших меня тем, которые разрабатывались в Институте, была выработка типовых проектов жилых домов и целых кварталов. Разрабатывавшую эту тему бригаду возглавлял Ю. Г. Кругляков 13. В составе этой деятельной группы опытных работников помню старого архитектора Н. С. Бродовича и молодежь - Е. Н. Бубнова, Соколова и др. Они разработали типы жилых кварталов и типовые проекты домов с безусловным исключением так называемых коммунальных квартир.

Существенным достижением было обеспечение библиотеки Института всей советской и новейшей зарубежной специальной литературой. В те годы (1933 - 1938) удавалось получать основные английские, американские, французские и немецкие периодические издания. Каждый день я начинал просмотром свежих журналов и изданий, отмечая в них то, что могло иметь прямое или косвенное отношение к работе ИКХ. Это давало иногда возможность поставить опытную проверку выдвигаемых у нас или в зарубежной практике новых методов. Так, в 1936 г. я обратил внимание работавшего в нашем техническом отделе инженера-энергетика Чернышевского на статьи об очистке воздуха от аэрозолей (табачного и другого дыма) путем коагулирующего действия ультрачастотных (ультразвуковых) волн. Чернышевский готовил предварительное освещение вопроса о получении генератора ультразвуковых волн. Отсутствие средств, а затем отъезд Чернышевского из Ленинграда на родину, в Саратов, и перерыв в моей собственной работе в Институте (1938 - 1939 гг.) помешали выполнить эти опытные работы.

С учреждением в Москве Академии коммунального хозяйства (АКХ) меня несколько раз приглашали на заседания по выработке программы ее работ и для согласования работ Ленинградского ИКХ и московской Академии. В числе ее сотрудников были специалист по водоснабжению профессор инженер Н. А. Кашкаров, профессор Николай Михайлович Ушаков (очистка сточных вод), крупнейший у нас авторитет по вопросам биологической очистки С. Н. Строганов, консультант по вопросам коммунальной гигиены и санитарного благоустройства - А. Н. Сысин14 и др. В первые годы своей деятельности АКХ содействовала организации нескольких всесоюзных конференций по проблемам, связанным с многочисленными крупными новостройками, предусмотренными пятилетними планами. Первая такая обширная конференция (съезд) 23 - 26 мая 1932 г. в Харькове была посвящена охране атмосферного воздуха жилых районов и населенных мест от промышленных загрязнений (дымом, копотью, пылью и вредными газами).

Главным организатором съезда в Харькове был профессор В. А. Яковенко15. Заслугой съезда было то, что к поставленной на нем проблеме было привлечено внимание правительственных органов и общественности. По поручению Ленинградского ИКХ я участвовал в Харьковском съезде и входил в его президиум. По окончании форума мы с Альбертом Ивановичем Штрейсом и с еще одним участником съезда поехали в Днепропетровск, с его тяжело задымленной атмосферой, чтобы ознакомиться с постановкой работ по изучению воздушных загрязнений.

Другой целью нашей поездки было посещение Днепровской гидростанции в Запорожье, работавшей тогда уже на полную мощность. Мы хотели осмотреть и жилищное строительство в Запорожье и провели целый день в рабочем поселке завода имени Петровского. Воздух там был настолько задымлен, что с непривычки уже через несколько часов начинала болеть голова.

В Запорожье я прежде всего ознакомился с уже заселенными рабочими и их семьями домами на левом берегу Днепра. Все они построены были еще в период строительства Днепровской ГЭС за счет средств, отпущенных государством на сооружение этой первой великой гидростанции. Вопросы экономичности строительства и эксплуатации не слишком интересовали проектировщиков, воодушевленных мыслью создать жилой поселок "социалистического типа": с широкими, хорошо озелененными улицами, двухэтажными домами на 4 - 6 квартир, с обширными дворами, предназначенными для спортивных упражнений и цветников. При обсуждении этих проектов на планировочных конференциях и при демонстрации их студентам и санитарным врачам на моих лекциях я обращал их внимание на игнорирование в этих проектах первого требования жилищного строительства и благоустройства -

стр. 76


стремления к экономичности строительства в интересах скорейшего сооружения такого количества благоустроенных жилищ, которого хватило бы не для немногих избранных семейств, а для всех семей трудящихся, для всего населения. А для этого необходимо было увеличивать плотность застройки. Разрывы между отдельными домами уменьшать, чтобы удешевить проведение водопроводных и канализационных магистралей и ездовых полос на улицах.

И вот перед нами был фактически осуществленный и освоенный трудовым населением "образцовый соцгород". Улицы были обсажены немолодыми липами. Как известно, пересадка взрослых деревьев стоит очень дорого, и в первые годы деревья требуют большого ухода (поливки, подрезки, рыхления и пр.). Пока эти расходы покрывались из государственных ассигнований, все шло как будто хорошо, но когда потребовалось и содержание тротуаров, и уход за посадками оплачивать за счет местных средств жилотделов, дело пошло хуже: кое-какие деревья стали засыхать, цветники оказались заброшенными, на тротуарах появились выбоины, грязь, на улицах и во дворах пыль. Содержание штата дворников было непосильно для двух-четырех рабочих семейств. Словом, при первой же моей утренней прогулке я вынес впечатление, что на практике подтвердились ненужность и вред планировочных "излишеств". Легко можно было видеть, насколько правильнее было бы проектировать квартальную стройку с 3 - 4-этажным строительством, с плотностью заселения 250 - 350 человек на гектар; с палисадниками у домов, с устройством детских учреждений - яслей, детсадов внутри квартала и с разбивкой всей остающейся от общественных устройств внутриквартальной площади под садово-огородные участки.

Неизгладимое впечатление осталось от Днепрогэса. Устанавливалась последняя гидротурбина. В течение дня мы несколько раз переходили по плотине, перегораживающей Днепр, с левой стороны, где в доме бывшего управления Днепростроя нам было предоставлено помещение, на правый берег, где строился целый город с гостиницей, почтамт и уже работали, а отчасти достраивался ряд металлообрабатывающих заводов - потребителей электроэнергии Днепрогэса.

Еще одна выездная конференция, организованная при содействии Академии коммунального хозяйства летом того же года, прошла на строительстве крупнейшей в то время Волжской гидроэлектростанции. Управление этой стройки предоставило помещение для заседаний - только что отстроенный в поселке для рабочих народный дом и театр - и помещения для проживания членов конференции, а также пароход для поездок в Ярославль. У меня осталось впечатление, что инициатором и душою организации этой конференции был П. К. Агеев16. Получив через АКХ приглашение принять участие в конференции, я подготовил доклад о значении санитарной мелиорации территории, отводимой для строительства поселка или города.

В Ярославль я приехал в день открытия конференции, но не сразу нашел пристань, откуда отходил пароход к Волгострою, а пока искал, пароход уже ушел. Часы ожидания следующего рейса я употребил на прогулку по верхней Волжской набережной и посмотрел перестройку в центре города. Пропустив открытие конференции и первые доклады, в том числе и доклад А. Н. Сысина о санитарных требованиях при строительстве крупных гидростанций и поселков для их строителей, я вошел в переполненный зал как раз тогда, когда председатель сообщил, что следующий доклад будет мой.

Я всегда тщательно готовлюсь к своим выступлениям; в последние дни перед докладом, теряя всякое спокойствие, многократно просматриваю конспект и необходимые числовые и справочные заметки, но никогда во время доклада не имею перед собой никаких шпаргалок. Перед выступлением я мысленно проверяю, ясна ли у меня вся последовательность изложения. Таким образом, во время выступления мне не нужно напряжение памяти, а только напряжение мысли, новое продумывание и аргументирование излагаемых положений. Это поддерживает внимание слушателей. Я считаю большим недочетом, что в советский период постоянная боязнь обвинения в отступлении от директив развила привычку не мыслить, не отдаваться потоку живых теснящихся аргументов, а читать слово в слово по тетрадке или шпаргалке. Это понижает значение коллективного обсуждения. И на этот раз мое опоздание не поставило меня в трудное положение, и несколько более чем часовой доклад был выслушан со вниманием. Труды конференции не были изданы. Но этот мой доклад я напечатал несколько позднее в гигиеническом сборнике ГИДУВа.

Утром на следующий день П. К. Агеев показал мне двухэтажные жилые дома для рабочих, построенные по типовому проекту. В поселке действовал водопровод, вода могла быть проведена во все дома, а следовательно возможно было устроить и сливные уборные с отводом канализационных вод для утилизации на поля орошения на окружающих поселок песчаных пустырях. Вместо этого водою пользовались из водо-

стр. 77


разборов, а уборные во всех домах были устроены по типу так называемых люфтклозетов. И, разумеется, в летнее время в квартирах ощущался дурной запах. В санитарной технике на строительстве таких высших достижений современной культуры, как гидроэлектростанции, это совершенно нетерпимо. В поселке были построены прекрасно оборудованные здания бытового и культурного назначения (столовая, театр, баня, детские учреждения, библиотека-читальня). По окончании конференции управление строительства показало ее участникам уже произведенную часть земляных и гидротехнических работ и подробно объяснило план всей стройки. Инженерно-строительный коллектив Волгостроя производил впечатление спаянного единством большой, захватывающей всех общей задачи.

В часы, свободные от заседаний, я вместе с несколькими другими членами конференции побывал в летнем лагере пионеров, детей рабочих и служащих Волгостроя. Удачно выбранное у опушки рощи среди окружающих лугов место для лагеря имело вполне целесообразно устроенные летние помещения - спальни, столовую, зал для игр, веранды. Дети держали себя дружелюбно и непринужденно. Несколько групп детей возвращались с пучками собранных растений и букетами цветов, другие собирались на речку - ловить рыбу. Руководительница собрала детей на лугу, и они дружно приветствовали нас. Сысин ответил приличествующим в таких случаях обращением к детям. Когда я одной из групп старших детей стал называть собранные растения и рассказывать признаки таких семейств, как мотыльковые, губоцветные, крестоцветные и сложноцветные, которые оказались в собранных ими пучках растений, нас окружили и младшие дети, которые закидали меня вопросами, как называется каждый из цветков. Затем начались общие игры и пение. Вместе с детьми мы приняли участие в обеде и познакомились с продуктовым снабжением в лагере. По-видимому, удачно подобранный руководящий персонал этого лагеря не стеснял ребят чрезмерным обилием правил, наставлений и требований. Мы вынесли из посещения лагеря хорошее впечатление.

Из Ярославля я проехал по Волге до Рыбинска, чтобы оттуда возвратиться в Ленинград. В Рыбинске я имел несколько часов до отхода поезда для осмотра этого города, в котором мне никогда прежде не приходилось задерживаться. Из разговоров со встретившимися мне работниками коммунального хозяйства я узнал, что Рыбинск живет в лихорадочном ожидании окончательного решения вопроса, где будет строиться Рыбинская гидроэлектростанция. А вопрос этот был связан с дальнейшей судьбой того Волгостроя в районе Ярославля, под впечатлением от успехов в строительстве которого я находился. Мне казалось немыслимым, чтобы могла развернуться постройка целого городка с театром, жильем - вместо преодолевшего уже столько трудностей и потребовавшего уже таких огромных затрат Волгостроя под Ярославлем. Ведь не могло же быть начато такое огромное строительство без выяснения его перспектив. И как же больно и горько было год спустя узнать, что ярославский Волгострой заброшен, опустел и целый поселок заброшен!

В августе 1932 г. я совершил еще одно путешествие на север. На этот раз с сыном. Я ехал по делу - осмотреть вместе с санитарным врачом Мурманской железной дороги К. О. Поляковым недавно законченную в Кеми крупную больницу этой дороги. Из Кеми я думал поехать с Иликом в Хибиногорск, побывать с ним на туристской станции в горах Заполярья, посмотреть апатитовые разработки, горное озеро и вернуться на пароходе в Свирьстрой, куда звал меня С. И. Перкаль17, а затем пароходом по Свири, Ладожскому озеру и Неве - в Ленинград.

В Кемь мы приехали под вечер и прямо с вокзала пришли в новое здание больницы. Здесь, пока Поляков договаривался с главным врачом об устройстве на следующий день подробного осмотра больницы с участием инженера и моим, как консультанта по больничной гигиене и санитарному благоустройству, я с интересом слушал рассказы молодых врачей, моих слушателей, недавно окончивших 2-й ЛМИ, о том, как идет их работа в поликлинике и больнице, в какой мере находит в их работе отражение того социально-профилактического направления и диспансерного построения врачебной помощи, о котором так много приходилось говорить на лекциях и занятиях. Меня интересовало, были ли с их стороны попытки рационально поставить учет заболеваний и статистическое изучение заболеваемости и ее связи с местными условиями и какова была на практике их работа по оздоровлению этих "условий труда и быта". Попутно я узнал о некоторых недочетах вновь построенной, хорошо архитектурно оформленной больницы: полное отсутствие больничного сада и благоустроенных мест для прогулок, отсутствие при больнице библиотеки, сырость и целые лужи грунтовой воды в подвальных помещениях и пр. Во время утренней прогулки с Иликом мы обошли всю больничную усадьбу с большим участком, вполне пригодным для устройства хорошего огорода, но заболоченным вследствие отсутствия проточного пруда

стр. 78


с выпуском воды поблизости в Кемь. Затем мы спустились по каменистому береговому склону к реке. Как легко можно было бы украсить посадками деревьев этот имеющий сильный уклон к реке косогор! Какой прекрасный прибольничный сад можно было бы устроить, укрепив некоторые спуски подпорными стенками. Камни для подпорных стенок подвозить не понадобилось бы. Они всюду имеются на месте, под ногами. Недалеко за больничной усадьбой манили к себе своим причудливым видом каменные глыбы и голые каменные холмы, диабазовые, гранитные лбы. Мы с Иликом взобрались на один из самых крупных гранитных массивов - голый, как будто стесанный гранитный лоб, величиной в многоэтажный исполинский дом. Он был испещрен глубокими царапинами и бороздами, тянувшимися параллельно, в одном и том же направлении с северо-запада на юго-восток. Глядя на них, как бы читаешь одну из страниц относительно недавней геологической истории Карелии. Мы были под обаянием беспредельности времени, неисчислимости ряда веков, которые протекли над этими гранитными голыми глыбами.

Днем я осматривал строительство больницы, водоснабжение и прочие стороны ее санитарно-технического оборудования. Сырость подвального этажа нужно было устранять не одним цементированием полов в подвалах, а рациональным устройством вокруг всего здания кольцевого дренажа с отводом грунтовой воды под уклон к реке. Для очистки сточной воды больничной канализации можно было устроить поле орошения.

В послеобеденные часы мы съездили с Иликом на автобусе в город Кемь, походили по улицам этого заброшенного старого городка, с полным отсутствием современного городского благоустройства. В Кеми мы простились с К. О. Поляковым. Дальше в путь мы с сыном отправились по Мурманской железной дороге до станции Апатиты и далее на открытом грузовике, так как еще не была закончена железнодорожная ветка до Хибиногорска, который потом, после гибели С. М. Кирова в 1934 г., переименовали в Кировск.

В Хибиногорске мы зашли к А. А. Садову. К нему у меня был ряд поручений из ВИЭМа. Садов заведовал работами бактериологической лаборатории и изучал особенности бактериальной флоры инфекционных болезней в Заполярье. Я должен был передать ему некоторые приборы, реактивы и среды. Садов, замечательно симпатичный, тонко образованный научный работник (позднее, в 1938 - 1942 гг. он занимал кафедру эпидемиологии в ГИДУВе), встретил нас гостеприимно. Невзирая на значительные жилищно-бытовые трудности в то время в городе, выраставшем со сказочной быстротой в заполярной тундре, Садов устроил нам ночлег у себя и помог составить план моих осмотров и экскурсий, а также и моей работы как представителя сектора гигиены ВИЭМ. В течение дня я осмотрел уже возведенные крупные объекты первой очереди: обогатительную фабрику, здание бани, дома управления и стройконтор, больницу и общежития. Познакомился с проектами планировки и дальнейшего строительства. На состоявшемся совещании в управлении строительства было решено устроить на следующий день в помещении клуба мою лекцию о планировке и благоустройстве социалистического города, воздвигаемого в Заполярье.

Во время вечерней прогулки по окружающим предгорьям мы с Иликом побывали во многих землянках, где ютились и жили раскулаченные выселенцы из Украины. Большинство из них работали на строительстве города, дорог, фабрики и рудников; молодые рабочие и подростки обучались и готовились к работам на обогатительной фабрике. В августе было еще тепло, и жизнь шла вокруг землянок. Тут были и сложенные временные кухонные очаги, столы и скамейки. Только еще устраивавшиеся выселенцы уже думали о создании грядок для посадки лука, для разведения весною огорода. Настроение было не угнетенное, а скорее бодрое. Снабжение необходимыми припасами в это время только что было налажено.

Целый следующий день у меня был занят ознакомлением в управлении строительства с проектами и планами, дополнительными осмотрами городского центрального парка, первых жилых кварталов, а также обдумыванием предстоящей лекции. Илик был предоставлен самому себе. В 8 часов вечера, отправляясь на лекцию, я посоветовал ему ложиться спать, чтобы с раннего утра на следующий день нам отправиться на туристскую экскурсионную базу, а оттуда дальше в горы на станцию Академии наук.

Большой зрительный зал клуба, когда я пришел, был заполнен слушателями. Я начал с указания на огромное значение, которое имеет правильное строительство и полное благоустройство Хибиногорска, как одного из первых вновь строящихся у нас по хорошо разработанному плану городов. Затем рассказал о способах решения основных вопросов планировки и благоустройства в условиях Хибиногорска, об оборудовании улиц, о сохранении оставшихся еще деревьев арктического леса и т.д. Лек-

стр. 79


ция моя транслировалась громкоговорителями по всему городу. Когда по окончании лекции я отвечал на многочисленные вопросы, я с изумлением увидел у входа за группою слушателей Илика. Услыхав мой голос, доносившийся с улицы из громкоговорителя, он вышел на улицу, узнал, откуда идет передача, нашел клуб и вошел в зал к концу лекции.

Переночевав на базе, мы на следующий день в автобусе проехали до горы, где ведется добыча апатитов. Взбирались на нее. Уезжали мы из Хибиногорска ночью. Нам посчастливилось сесть в первый поезд, отходивший прямым рейсом через станцию Апатиты.

На обратном пути мы сделали остановку на Свирьстрое, куда давно и настойчиво звал меня С. И. Перкаль, чтобы посоветоваться о санитарных мерах для улучшения водоснабжения и обезвреживания нечистот на строительстве Свирской ГЭС. Происками Мариампольского18 Перкаль, занимавший должность преподавателя при кафедре социальной гигиены, которой я заведовал, был сначала командирован на Свирьстрой в качестве временного санитарного врача в связи с развитием там эпидемии дизентерии, но затем оставлен там на более длительный срок.

Свирьстрой был для меня во многих отношениях интересен. Поселок расположен на высоких песчаных холмах, поросших густым сосновым лесом. Широкие просеки заняты улицами, застроенными по большей части многоквартирными двухэтажными деревянными домами. Стройные сосны придают местности своеобразную красоту. Обширные пространства оставлены по проекту планировки для главной городской площади с размещением на ней общественных зданий, театра и примыкающего к площади будущего парка. На улицах перед домами оставлены широкие полосы для палисадников и газонов. Там, где квартиры в домах заняты семьями украинских строителей, приехавших из Днепростроя, палисадники были обсажены ягодниками, кустами и заняты огородными грядками с цветами среди овощных культур. На глубоком песке, благодаря обильному удобрению навозом от имеющихся у этих семей коров, дали большой урожай огурцы, тыква, свекла, подсолнечник, горох, бобы и другие овощи. В то же время сочная зелень этих палисадников на улицах служила их украшением. На других улицах, где таких палисадников не было, непосредственно к окнам подходили пыльные полосы песчаных дорог.

Полное удивление у меня вызвала поездка на места для вывоза нечистот из поселка; в нескольких километрах от жилья в песчаных массивах были выкопаны траншеи в два-три метра шириною, куда сливались вывозимые бочками нечистоты из выгребных ям жилых домов. Ничего более бессмысленного и нелепого в санитарном отношении нельзя было себе представить. Гниющие отбросы, естественно, издавали отвратительное зловоние и служили местом выплода мух, которые в качестве бесплатных седоков приезжали в поселок на обратном ассенизационном транспорте. Казалось бы так просто и естественно устроить на свободных от застройки просеках в поселке компостирование нечистот с присыпкой их торфом или сухим сметом и последующей утилизацией компоста и его запахивания. Но, разумеется, от поселка на такой крупной новостройке, как Свирьстрой, при наличии центрального водоснабжения, можно и нужно было безоговорочно требовать проведения воды в дома, устройства в них надлежащих уборных с промывными бачками и отведением сточных фекальных вод путем канализации на поле орошения. Бросилось в глаза, что по всем дорогам, по которым фекалии отвозились на свалку, в разных местах росли среди дороги помидоры, на иных кустах виднелись уже и плоды. Это результат проливания по дороге из ассенизационных бочек фекалий, в которых всегда находится огромное количество семян.

Во время нашего пребывания на Свирьстрое главный инженер строительства ГЭС Г. О. Графтио19 был в отъезде. Мне было отведено помещение в одной из комнат его квартиры. Заведовала квартирой и вела все хозяйство в ней домработница - пожилая шведка, очень культурная и умевшая каким-то образом наладить и неукоснительно поддерживать строжайшую дисциплину и скрупулезный порядок при всех условиях, или, точнее, независимо от окружающих трудных условий. Тогда, в начале 30-х годов, это еще особенно ощущалось в виду того, что мы как-то отвыкли от обстановки заграничных пансионов с их уютом и строго соблюдаемым укладом жизни.

Каждый день заходили мы с Иликом к СИ. Перкалю. Для этого нужно было пройти по главной просеке до другого конца поселка. Он снимал квартиру во втором этаже деревянного дома. В его комнате господствовал первобытный хаос. Книги и бумаги были навалены и на чайном столе вместе с посудой, и на стульях, и даже на полу. Всей этой обстановке в комнате вполне соответствовал и распорядок жизни.

Главным инженером-механиком на строительстве был инженер Филимонов, которого я хорошо знал, когда он несколько лет перед тем был студентом Политехни-

стр. 80


ческого института и часто бывал у нас на "Полоске" (в то время я читал лекции по гигиене населенных мест в Политехе). Он с предупредительностью в течение многих часов показывал мне уже выполненные части циклопических сооружений, ведущиеся полным ходом работы и рисовал те части общего плана грандиозной гидроэлектростанции, которые были еще только на кальках и на синьках да в головах руководящих инженеров. С восхищением смотрели мы работу башенных экскаваторов. Было приятно видеть, как просто, по-товарищески отдавал мимоходом распоряжения Филимонов и каким большим авторитетом пользовался этот молодой инженер у бригадиров и рабочих.

В этот же день я осмотрел действующий водопровод, снабжавший питьевой водой поселок Свирьстроя с многотысячным населением, и проект переноса водозабора в будущий "верхний бьеф", выше плотины, когда она будет сооружена. Контроль за хлорированием дежурившие специально для этого поставленные санитарки вели "на глаз", но на деле пришлось убедиться, что осевшая на стенках стеклянной трубки хлористая известь маскировала, скрывала от глаз отсутствие струи дезинфицирующего раствора. После сооружения плотины вода в верхнем бьефе должна была стоять на десяток метров выше, и до постройки плотины найти и подготовить место для будущего захвата воды можно было с большим удобством. Мне казалось, что для успешной работы санитарного врача дальнейшее развитие благоустройства поселка Свирьстроя было очень благодарным делом, а содействие превращению этого временного поселка в хорошо распланированный и санитарно-технически оснащенный новый город - увлекательной задачей. Я горячо доказывал это в моих разговорах с Самуилом Исааковичем, но он оставался глух ко всем моим доводам. Ему хотелось поскорее освободиться от навязанной ему командировки и вернуться к работе на кафедре.

Путь от Свирьстроя в Ленинград мы с Иликом совершили на пароходе. После недолгих остановок в Лодейном Поле и Свирице ("Вознесенье"), судно в течение ночи и утра пересекло Ладожское озеро. Я не сомкнул глаз, впитывая новые впечатления. Илик же проснулся лишь утром, когда пароход уже подошел к устью Невы. Когда с пароходной пристани у Охтенского моста мы трамваем, а потом по железной дороге приехали в Детское Село и Илик вернулся, наконец, домой, ему было что рассказать о своем десятидневном путешествии в Заполярье.

Весною и летом 1933 г. я занимался подготовкой выставки на базе отдела коммунальной и социальной гигиены Музея города в Аничковом дворце, в связи с истекавшим 15-летием Октябрьской революции. Нужно было показать не только уже имеющиеся начатки нового благоустройства Ленинграда после революции (центральное водоснабжение, канализация, рациональное замощение проездов, освещение улиц), но и запечатлеть вполне обрисовавшиеся к этому времени новые задачи, глубоко менявшие всю перспективу развития города. В моем понимании так же настоятельно, как общепризнанные требования благоустройства, теперь уже стояло и самое переустройство основных кварталов города - в интересах главной массы его населения.

В качестве руководства для ознакомления с выставкой и пособия для работы экскурсоводов я составил очерк "Достижения и проблемы коммунально-жилищного хозяйства Ленинграда". Он был издан в виде хорошо иллюстрированной брошюры научно-исследовательским Институтом коммунального хозяйства, в ведение которого перешел незадолго перед тем Музей города. В этом очерке отдельная глава была мною отведена проблеме неотложного поэтапного переустройства кварталов. Директор НИИКХа И. М. Маврин в качестве награды за мою большую работу, в особенности в связи с организацией выставки, премировал меня участием в экскурсии ударников предприятий и учреждений Ленинграда по осмотру только что открытого летом 1933 г. Беломорско-Балтийского канала и по поездке в Хибиногорск для осмотра апатитовых разработок и строительства нового социалистического города.

Это была исключительно содержательная экскурсия. Хотя был только еще август, но в Ленинграде стояла отвратительная погода. Чуть успевало небо очиститься от тучи, из которой только что лил неприятный холодный дождь, как порывистый ветер гнал новое облако, закрывавшее солнце, и снова лил дождь. Изрядно промокший, спешил я к Охтенскому мосту на пароход. Незадолго перед тем первый рейс по Беломорско-Балтийскому каналу на этом пароходе совершил сам Сталин с Кировым. Это придавало неуловимый оттенок романтической заманчивости и приподнятого интереса к предстоявшей экскурсии и в то же время вселяло уверенность в полной налаженности и надежности передвижения на нашем, на вид довольно невзрачном, хотя и свежеокрашенном пароходе. Правда, вместо десятка или двух десятков рабочих-ударников, премированных за усердную успешную работу инженеров, строите-

стр. 81


лей и служащих, их набралось полторы-две сотни. Все помещения были переполнены, не для всех нашлась верхняя или нижняя полка для сна.

Пройдя Неву, мы ночью вошли в Ладожское озеро. Пароход изрядно трепало, пока он пересек озеро, чтобы войти в Свирь. Вскоре нам открылся вид величавой стройки на Свири, гораздо более крупной, чем Волховстрой, - ГЭС Свирь II. Нам показывали места уже намеченного будущего строительства последующих гидроэлектростанций на Свири. Чем ближе продвигались мы к Онежскому озеру, тем сильнее было течение реки, и наш пароход со все большим напряжением преодолевал этот напор. В районе Подпорожья нас начало сносить вниз. Пароход подошел вплотную к луговому берегу, закрепился. Были сброшены на берег мостки и мы смогли выйти на луг и в лесные заросли, как раз в том месте, где позднее началось строительство самой мощной из трех Свирских электростанций. Прибывший буксир с легкостью протащил нас вверх через порожистую часть Свири, и мы вышли, наконец, в Онежское озеро. К вечеру мы подходили к Петрозаводской пристани. Завидев пароход с экскурсией ударников, местные профсоюзы вышли навстречу с оркестром. В Петрозаводске наша экскурсия осмотрела работавший в три смены заново оборудованный мебельно-деревообрабатывающий комбинат, побывала в центре города.

В самом лучшем настроении мы вернулись на наш пароход. В 7 часов вечера он взял курс на Повенец, где мы должны были войти в устье Беломорско-Балтийского канала. Но, по-видимому, наш капитан взял неверный курс; вдали на востоке показались поросшие сосновым лесом островки; ночью наш пароход сел на подводные камни. Сначала это вызвало тревогу, почти панику. Проходили часы, пароход кренило ветром, его тянули лебедками за канаты к заброшенным далеко вперед со спущенных шлюпок якорям. Положение не улучшалось. Ночью ветер усилился. Волны били в борт судна. По временам казалось, что камни с такой силой таранят днище, что образуются пробоины. В трюмах работали матросы.

Вся ночь прошла в тревоге и беспорядочной сутолоке. Нас успокаивали, что дана радиограмма о помощи. Проходили еще часы за часами, дело близилось уже к полудню - о помощи не было никакого слуха. На шлюпках перевезли часть пассажиров (оказавшихся на судне женщин и детей) на ближайший поросший соснами остров. Прошло уже более полусуток - и никакой помощи. И это не в безбрежном океане, а на небольшом Онежском озере, в нескольких часах плавания от Петрозаводска или на расстоянии двух-трех летных часов от Ленинграда! Свежий ветер гнал с запада все более высокие валы волн. Одному из строительных рабочих из состава экскурсантов пришла мысль подвести длинные кругляки бревен под дно парохода и прокатить судно по этим бревнам. Были отряжены на шлюпках добровольцы на остров. Одна за другой валились стройные сосны и на веревках подтягивались под носовую часть, когда она вздымалась от набегавшей волны. Заработали лебедки, и при общем ликовании наш пароход скатился с камней!

Пока пароход стоял несколько часов в Повенце, затерявшемся среди глубоко вклинившихся в северный край озера каменных грив и гряд, я успел найти на одной из окраинных улиц избу, в которой жила одна с двумя малыми сыновьями Фаня, дочь Александра Карповича, брата моей жены - Любови Карповны. Она приехала в Повенец к своему мужу, занимавшему в Повенце должность директора школы. Когда мужа не стало, Фаня, имевшая звание учительницы, как окончившая Новозыбковскую женскую гимназию, заменила в школе мужа и одна вела всю школьную работу. В то же время у нее на руках были ее сыновья и все семейное хозяйство. Как всегда неунывающая, деятельная, скорая.

К вечеру наш пароход отвалил от пристани и вошел в первый шлюз Беломорско-Балтийского канала. Пароход принял на борт нескольких инженеров - участников строительства канала, и в их числе одного из главных его строителей. Это был человек крупного роста, с открытым, умным лицом и неторопливой речью. В течение нескольких часов он знакомил собравшихся в общей столовой каюте экскурсантов с проектом канала и с трудностями, возникавшими при его строительстве.

Шаг за шагом излагал нам рассказчик ход практических мероприятий по подготовке и организации работ. Сама собой становилась понятна неизбежность в этом беспредельно смелом строительстве на ходу заменять предусмотренные проектом металлические конструкции - каменными или деревянными, и вообще больше рассчитывать на местные материалы, а не на такие, которых пришлось бы ждать месяцы или даже годы.

Нам показали в чертежах, зарисовках, фотоснимках главнейшие сооружения - плотины и каменные или железобетонные грандиозные шлюзы со всеми их механизмами, образовавшиеся водохранилища и расширившиеся до размеров целого моря прежние скромные озера. Затем, в течение последующих двух дней, мы подъезжали и

стр. 82


сами осматривали каждое сооружение. Не ускользали от нашего внимания и обнесенные колючей проволокой лагеря и бараки для рабочих, выполнявших все эти циклопические постройки20.

Смотрели мы также тогда еще необитаемые домики для будущих рабочих и служащих по эксплуатации канала. Одна мелочь настолько поразила меня тогда, что и сейчас я не могу не сказать о ней. Это - неосмысленное упорство наших инженеров и архитекторов, проектирующих и строящих жилые дома без водопровода и канализации! Вместо них ставились колонки на улицах и устраивались выгребные ямы. У шлюзов, у сливных плотин по берегам канала всюду очень живописно на возвышенных площадках или у верхнего бьефа были разбросаны каменные дома на одну-две семьи. Вокруг каждого дома и ниже его по отметке оставалось сколько угодно свободного пространства; кое-где - не столько в натуре, сколько, конечно, на плане - предусмотрена разбивка цветника или посадок, а у дома, обязательно примыкая к его фундаменту, - яма с бетонными или каменными стенками и люком, или крышкой для очистки и выгреба черпаком накопляющихся и загнивающих нечистот. Почему не предусматривалась подача воды из колодца, из буровой скважины или ключа для напорного водоснабжения, для устройства ванны или душа, для крана над раковиной в кухне, для подачи в промывной бачок, как к этому теперь уже привыкли? Зачем у каждого жилья задерживаются, скапливаются, гниют, а затем при вычерпывании издают зловоние и отвозятся куда-то нечистоты, а не отводятся непосредственно и без всякого отстоя, без ямы, по трубе на 25 - 30 метров от дома на небольшую площадку в 60 - 100 квадратных метров - в борозды между грядками? Этого ни один из архитекторов толком не объяснит. Он действует по старинке. Всюду сколько угодно торфа, но даже попытки вместо выгребной ямы устанавливать выдвижной ящик с засыпкой торфом - нигде не было видно.

Несколько часов во время ночной остановки нашего парохода у пристани подле поселка провели мы в сельском клубе, наслаждаясь выступлением кружка самодеятельного вокально-музыкального и театрального искусства.

Целый день пароход, как по морю, проходил затем по озерам и водохранилищам. Местами из воды выступали верхушки сосен, которые своевременно не были вырублены. Потом несколько часов до позднего вечера мы шли по каналу. Пройдя по бушующим волнам, пароход пришвартовался у причала будущей морской пристани в будущем городе Беломорске, который должен был стать северным окончанием Беломорско-Балтийского канала. Там теперь большой и оживленный город. Но тогда все это было еще в проекте. На поезде мы продолжили путь до Кандалакши и Хибиногорска, который был намечен конечным пунктом экскурсии ударников.

Вот мы и в Заполярье. Поезд уже подъезжает к Хибиногорску. Глубоко внизу, как молочно-белая лента, вьется река Белая, выходящая в Хибиногорске из горного озера Вумчорр. Слева, как черная мрачная стена, высятся над городом голые каменистые обрывы горного кряжа Кукисвумчорр. У озера видны трубы и здания завода по переработке апатитов и нефелиновых пород. Справа - утопающие в светлой зелени возвышенности, обращенные склонами на юг. Мы проехали далеко за город и остановились на базе для туристов. Здание с обширной столовой и спальнями с многочисленными кроватями. За зданием - крутые обрывы и спуски к горному ручью и ключам. Вместе с И. М. Мавриным, оказавшимся в пути очень интересным собеседником и общительным спутником, мы по горным тропинкам добрались до холодных ключей, чтобы освежиться и поразмяться. В этот день мы осмотрели обогатительную фабрику, изготовлявшую из апатитов концентрат фосфорной кислоты, ознакомились с флотационным методом, применявшимся на фабрике. Измельченная порода, после отделения из нее обогащенного апатита и нефелина, мощным потоком спускалась в озеро у выхода из него реки Белой. Именно эта масса белой мути - отходов производства - и делала реку белой, хотя она и вытекала из горного озера с кристально-чистой водой.

Осматривая грандиозное строительство Хибиногорска, трудно было представить себе, что все это выросло, выстроено за два-три года, что еще в 1929 году здесь была малодоступная первобытная полярная тундра, а теперь перед нами высились многоэтажные здания, работали машины, разбивался на месте арктической тундры городской парк.

Огромный интерес вызвала у нас экскурсия на апатитонефелиновые рудники. Гора Кукисвумчорр, высотой почти равная крымской Ай-Петри, состоит из апатито-нефелиновой руды с содержанием до 40% фосфорной кислоты в апатитах и более 20% окиси алюминия в нефелинах. Ежедневно в определенные часы со стороны Кукисвумчорры доносится канонада взрывов; образовавшиеся куски породы затем разбивают, дробят на куски, грузят в железнодорожные составы и доставляют на обога-

стр. 83


тигельную фабрику. Кроме открытых выемок и разработок мы осмотрели и систему врезающихся в разных местах в самое сердце горы штреков и закрытых шахт, оснащенных новейшими механизмами. Общий вес горы Кукисвумчорр определяется в 300 млн. тонн, что составляет более 15% мирового запаса апатитов. Мы осмотрели также, в общих чертах, и поселок горняков. Все грандиозные сооружения горы Кукисвумчорр с подвесными транспортными дорогами и хорошо оборудованными шахтами, с железнодорожной станцией и поселком выросли за три-четыре года.

Последний день пребывания нашей экскурсии в Хибиногорске я употребил на ознакомление с планами и фактическим ходом планировки и застройки города, с постройкой городской бани и больницы, нескольких уже законченных многоэтажных домов (хотя оставались еще многочисленные землянки и бараки); с методами очистки города от плотных отбросов и нечистот. С восхищением познакомились мы с настойчивой борьбой и упорной работой молодого врача, заведовавшего хибино-горской больницей (по фамилии, если память мне не изменила, Блюменфельд), по устройству компостирования и запахивания для обезвреживания вывозимых из больницы и из других городских жилых зданий нечистот и фекалий. Накопленные за прежние два года на свалках нечистоты, по настоянию этого не санитарного, а больничного врача, были пересыпаны и перемешаны с добывавшимся на тех же свалках торфом, и штабеля такого торфофекального компоста, после их перепревания в течение нескольких месяцев, шли на удобрение разработанного по настоянию доктора огорода для выращивания свежих овощей. Скороспелая репа дала обильный урожай, и ею не только полностью удовлетворена была больница, но чисто вымытая, круглая, как яблоки, репа была пущена Нарпитом в продажу в уличных ларьках и имела большой спрос среди рабочих заполярного города. На тех же удобренных заполярных огородах дала прекрасный урожай в конце августа скороспелая картошка, несмотря на очень краткий период роста (не более девяти недель, июль-август).

Довольно неожиданной была в 1933 г. поездка в Донбасс - в Сталино для участия в специальной выездной сессии расширенного бюро всесоюзных водопроводно-санитарно-технических съездов 24 - 26 сентября. Накануне открытия сессии, прогуливаясь по городу, я не узнавал его. В 1927 г. еще видны были во многих кварталах узкие прогоны с выходами из задворков, характерные для прежнего рабочего поселка Юзовки. Теперь я шел по улицам большого современного города с пятиэтажными домами, с выдающимися зданиями Горного института.

Сессия Постоянного бюро съездов проходила в зале заседаний облисполкома. Главная задача - оказать научно-техническую помощь специалистов исполкому центра Донбасса. Президиум облисполкома участвовал в работе сессии. Незадолго перед тем, чтобы положить конец постоянной угрозе инфекций (брюшного тифа, паратифа) в связи с ненадежным водоснабжением из реки Кальмиус, в поселке Кипучая Криница с его уникальным подземным хранилищем питьевой воды, в полусотне километров от города были построены каптажные сооружения, и вода проведена оттуда стальными (цельнотянутыми маннесманновскими) трубами в Сталино. Мы выехали на место осмотреть это грандиозное сооружение и сделать заключения о желательных мерах обеспечения зоны водоохраны. При этой поездке к Кипучей Кринице в одной машине с нами ехал председатель облисполкома. Мы проезжали через степные селения. Во многих домах окна были заколочены. Многие поля оставались незасеянными. Год был тяжелый, урожая не сняли. Обессилевшие от голода люди умирали или разбрелись. Но, к удивлению, уныния у облисполкомовцев не было и следа.

В 1930 - 1935 гг., работая в Ленинградском институте коммунального хозяйства, я входил в состав областного экспертного совета, рассматривавшего проекты всех крупных построек и перестроек: зданий общего пользования, коммунальных предприятий, водопроводов, канализационных сооружений, оборудования улиц, и особенно - проектов застройки и планировки рабочих поселков и перепланировки городов. В экспертном совете над интересами благоустройства преобладала архитектурно-художественная точка зрения. На мой взгляд, прежде всего нужно было оборудовать и оздоровить саму территорию, предусмотреть все условия для беспрепятственного стока верховых вод, понижения уровня стояния грунтовых вод, для устранения заболоченности и пр. У архитекторов же, не знакомых с учением о благоустройстве городов, эта сторона дела терялась из внимания. На каждом проекте я вступал в борьбу с уклоном к излишествам в проектировании. Экспертный совет поглощал немало времени, но эта работа приносила удовлетворение, так как не оставалась безрезультатной.

Со времени учреждения при Ленгорздравотделе специального Института социальной гигиены и организации здравоохранения (вскоре, при наступившем в СССР закате престижа социальной гигиены, название его сократилось до Института организации здравоохранения) меня приглашали туда на заседания и для консультаций

стр. 84


по вопросам ("темам"), передаваемым в Институт для "научной" разработки. Руководили институтом молодые, малоопытные врачи. Для оценки состояния медицинских учреждений требовалось обследовать больницы, их оборудование, расположение в плане города, обеспеченность их больничным двором и садом. Это обследование во второй половине 1934 и в 1935 году мы с А. Г. Малиенко-Подвысоцким провели по разработанной нами программе. Выявилась нетерпимая картина, при этом поражало равнодушие руководящего больничного персонала к обстановке, в которой находятся больные. Даже в клиниках ГИДУВа и 1-го Ленинградского медицинского института в палатах вместо 7 - 8 кв. метров на койку в среднем имелось только 3 - 4; полностью отсутствовала забота о вентиляции и т.д. Со всем этим больничные врачи вполне свыклись и мирились, и в таком же равнодушии к гигиеническим условиям воспитывались студенты и молодые врачи.

В ряде докладов и в статье, которую удалось поместить в "Советской врачебной газете" (1935, N 15), я обращал внимание на эти явления и настойчиво возвращался к этому вопросу на заседаниях ученых советов 2-го Мединститута и ГИДУВа. Удалось добиться, что в ГИДУВе каждый семестр устраивались лекции для всех циклов - как санитарных, так и клинических - по больничной гигиене и больничному благоустройству.

Много вреда улучшению гигиенического состояния больниц и самой возможности пробудить чувство ответственности у работников здравоохранения за больничное благоустройство причиняло стремление цензуры и самих редакций медицинских изданий не допускать никаких указаний на недостатки и низкий уровень санитарного благоустройства больниц.

Подавляющее большинство больниц в Ленинграде было построено задолго до революции. Естественно, их нужно было перестраивать или заменять вновь построенными в соответствии с принятыми новыми нормативами. Для правильного переустройства нужно было на основании обследования раскрыть недостатки старых больничных кварталов. Но цензор М. А. Сагалович во всем искал недозволенное преуменьшение заслуг и достижений революции и на всякий случай, для собственной перестраховки убирал все критические указания, фактически проводя принцип, нарисованный Т. Г. Шевченко, когда "все мовчить бо благоденствие".

После ликвидации сектора гигиены и отделения социальной гигиены в ВИЭМе, по моему предложению библиотека по социальной гигиене и санитарной статистике была передана в Институт организации здравоохранения при Ленгорздравотделе, а книги и периодика по коммунальной гигиене и санитарному благоустройству - в новую Лабораторию по коммунальной гигиене, которая позднее расширилась и обратилась в научно-исследовательский Институт гигиены.

В 1935 г. закончилось первое десятилетие деятельности возобновившегося после революции в 1924/1925 г. в Ленинграде Общества гигиенистов и санитарных врачей. (До 1919 г. петербургских деятелей здравоохранения, гигиены и санитарной техники объединяло Общество охранения народного здравия.) С подъемом и единодушием подведены были итоги десятилетия на многолюдном собрании Общества 9 марта 1935 года. В течение всего первого десятилетия и затем до 1953 г., я был в нем председателем. За 1925 - 1934 гг. из 119 заседаний Общества я принял участие в 116, причем тридцать раз выступал в качестве докладчика. Когда в 1924 г. довольно многочисленная группа санитарных врачей и представителей гигиенических кафедр наметила меня в председатели Общества, я дал согласие при непременном условии, чтобы прежний председатель Общества охранения народного здравия, наиболее авторитетный в то время гигиенист Г. В. Хлопин 21, которого многие не хотели видеть председателем из-за его "генеральства" и, как им казалось, высокомерия, был избран пожизненным членом и почетным председателем Общества гигиенистов. Это условие было принято: Г. В. Хлопин был избран почетным председателем, а председателем правления избрали меня.

Скоро сложилось активное ядро работников (Павел Иннокентьевич Левин 22, А. И. Штрейс, Г. Я. Беленький, Ярошевская, несколько позднее, после возвращения из ссылки в Среднюю Азию - Г. И. Дембо, главный инженер ленинградского водопровода К. П. Ковров и др.). В первые же годы удалось очертить круг основных проблем санитарного дела, гигиены и благоустройства: переустройство водоснабжения в Ленинграде; строительство рациональной канализации (Ш. К. Чижов, А. В. Врублевский и др.); санитарная мелиорация территории (А. С. Никольский и др.); ограждение от наводнений (профессор Советов); планировка городского жилищного и школьного строительства; переустройство и оздоровление старых кварталов; оздоровление больничных кварталов; проблемы снабжения населения города молоком, мясом, овощами; строительство хлебопекарных заводов, фабрик-кухонь и пр.; борьба

стр. 85


с туберкулезом, алкоголизмом и другие вопросы социальной патологии и социальной гигиены. В этот период я считал своею обязанностью каждый год выступать с обзором важнейших успехов за год в области научной гигиены и практического санитарного дела как в нашей стране, так и за рубежом, для этого я систематически читал нашу и зарубежную литературу. В двадцатую годовщину смерти Ф. Ф. Эрисмана, товарища Е. А. Осипова по строительству нашей общественной медицины и одного из основателей у нас кафедры современной научной гигиены я выступил с докладом о нем в ленинградском Гигиеническом обществе и очерк мой "Эрисман, как выразитель высшего гигиенического синтеза" удалось напечатать в "Ленинградском врачебном журнале" в 1936 году.

Много труда затратил я, стараясь убедить работников советского здравоохранения и теоретиков социальной гигиены добиваться включения в обнародованный в 1936 г. проект Конституции СССР особой статьи: наряду со ст.ст. 118 и 119 о правах гражданина социалистического общества на труд и на отдых - также "права на здоровье". Ни доклад по этому вопросу в Ленинградском отделении Гигиенического общества, ни письма, посланные моим влиятельным друзьям никакого видимого действия не оказали, но я и теперь убежден в правильности моего предложения.

В 1935 - 1937 гг. в работах ленинградского Института коммунального хозяйства заметное место занимали обследования ведущегося в широких размерах школьного строительства. Труднее всего было добиваться соблюдения нормативов о школьных площадках и об озеленении прилегающих участков. При обследовании вновь построенных зданий в разных частях города, особенно на окраинах (в Полюстрове, в Лесном, на Петроградской стороне), но также и в некоторых центральных районах, бросалось в глаза отсутствие забот как у строителей, так и у школьного ведомства и органов коммунального хозяйства к благоустройству. В осеннюю слякоть и в весеннюю распутицу, по пути в школу дети попадали в лужи, в грязь и, естественно, несли ее в школу. Я настаивал на устройстве хотя бы нешироких, в метр-два шириной, тротуаров и напечатал специальную статью в сборнике "Строительство Ленинграда" (1938, N 1).

Лето 1936 года памятно тем, что я, наконец, навестил вместе с сыном Иликом моих старух-сестер в Остре. После трагического крушения Попенковского гнезда 23, Вере восстановлена была в конце концов ее пенсия народной учительницы. Вместе с Соней жили они в уступленной им небольшой комнате в домике бывшей сослуживицы Веры по работе в земской школе. Часть двора, прилегавшую к окнам, Вера обратила в огород и здесь же держала несколько ульев. Пчелы были ее страстью, и в трудное время мед выменивался на кусок хлеба. Я не представлял себе, как могла она жить, с ее неуемной потребностью в общественной работе, - оторванная от школы, в вынужденном уединении. Письма больше писала Соня, Вера в письмах всегда была немногословна. Я регулярно поддерживал их деньгами, а Екатерина Ильинична отправляла посылки: два-три килограмма муки и сладкое. Вера, никогда ни от кого не принимавшая помощи, полагаясь только на свой личный трудовой заработок, примирилась с необходимостью получать небольшую прибавку к слишком скудной пенсии народной учительницы.

Путешествие с Иликом всеми видами транспорта - на аэроплане, на пароходе, по железной дороге, через Москву и Киев, из Киева по Десне в Остер, на одну-две недели, рассматривалось как награда сыну за успешное окончание средней школы, обеспечившее ему поступление без экзаменов в Электротехнический институт. Свежим солнечным июльским утром мы подъехали к аэродрому. Кроме нас ни одного пассажира не было, нас проводили к маленькому самолету. Мы вошли в двухместную кабину с небольшими окнами с двух сторон и еще меньшим оконцем в полу впереди ног. Совсем молоденький военный летчик помещался непосредственно перед нами. Илик, не отрываясь, смотрел в оконце. Мир волшебной сказки наяву. Мы несемся на ковре-самолете. Внизу синеют озера среди лесной зелени, извивается лентой река. Прямая линия железной дороги. То перед нами, то сбоку бежит серое пятно тени от нашего самолета.

Летчик часто оборачивался к нам, указывая вперед, говорил что-то, но шум мотора заглушал его голос. Часа через полтора мне показалось, что мы уже пронеслись над станцией Бологое и большими озерами. Надвигалась и заволакивала небо туча. Летчик обернулся и указал рукой вверх. Скоро мы погрузились в туман, а затем над нами засияло солнце и голубое небо. До спуска на Московском аэродроме прошло с момента нашего вылета ровно три часа. В 10 часов мы уже ехали на автобусе по Москве. Пройдясь по центральной части столицы и осмотрев новые здания, мы затем на метро приехали на Казанский вокзал и отправились на дачу к моей сестре Жене.

стр. 86


При всех моих поездках, независимо от их целей, я старался воспользоваться представлявшимися возможностями непосредственно, путем личных осмотров и наблюдений знакомиться со строительством жилых и общественных зданий, сооружений по санитарной технике, благоустройству и на месте собирать сведения о достижениях нового строительства. И в данном случае я воспользовался тремя-четырьмя днями нашего пребывания в Москве для осмотра при содействии Института гигиены им. Эрисмана и Академии коммунального хозяйства всего нового столичного строительства.

Я осмотрел грандиозные гидротехнические сооружения, построенные в связи с открытием канала Москва-Волга, перепланировку набережных реки Москвы и постройку новых мостов; осмотрел несколько новых зданий школ, в Парке культуры и отдыха посмотрел его детский городок, общедоступный душевой павильон. Слишком много, думал я, понастроено зданий и дорог в передней части Парка им. Горького: утрачивается впечатление именно "парка". Только в далекой части сохранились парковые аллеи бывшего Нескучного сада.

После осмотра строительства Центрального театра Красной армии я на станции Яуза ознакомился с опытными установками для обезвреживания городских домовых отбросов камерным способом. Бросилось в глаза накопление целых гор перегноя, выгруженного из камер. Самотеком перегноя никто не разбирает; об организации этого дела своевременно не подумали. Целый день ушел на изучение некоторых отделов замечательной строительной выставки на Фрунзенской набережной.

Свободное от осмотров время я проводил с Иликом на даче у сестры на станции Удельная. От вокзала до дачи приходилось минут двадцать идти по лесной дорожке. Дача располагалась на участке елового леса. Нас с Иликом разместили в небольшой комнате. В этой постройке летнего типа жил до смерти мой старший брат Яков. На отведенном ему, как пенсионеру, участке он построил временное помещение, утеплил его и жил там не только летом, но и зимой. Свободную от леса часть участка он собственноручно разделал под ягодник и огород. После его трагической смерти (переходя железнодорожные пути, он попал под поезд в 1934 году), разработку участка продолжала его дочь - Маруся Лодыгина. Сестра Женя проводила на даче летнее время. Несмотря на то, что кооператив состоял из интеллигентных старых революционеров, никаких следов коллективного благоустройства в дачном поселке не было. Дороги были не замощены. Питьевую воду забирали из колодца своими ведрами и вручную носили по дачам.

В кругу семьи моей сестры мы провели около недели. Затем, вернувшись в Москву, приобрели билеты на самолет до Киева. После перелета, от аэродрома в Броварах на автобусе мы проехали по новому мосту через Днепр в Киев. На пароходной станции на Днепре, на Подоле, мы запаслись билетами для проезда в Остер на Десне. Оставив вещи на речном вокзале, мы пошли смотреть город, поднялись на Владимирскую гору. Преодолевая изнеможение от жары и усталости после лишенной сна ночи и насыщенного впечатлениями утра, мы добрались по круто поднимавшимся в гору улицам до дома, где жил А. В. Корчак-Чепурковский. К счастью, Авксентий Васильевич оказался дома. За полтора-два десятка лет, что я его не видел, он сильно постарел и ослабел. Но он очень оживился при старых воспоминаниях о Пироговских съездах, интересовался всеми, кто еще оставался в живых. Узнав, что мы направляемся в Остер, он обещал приехать, чтобы обстоятельнее поговорить о Пироговском наследии и новой советской социальной гигиене.

В Остре мы провели лишь неделю тихого счастливого отдыха у сестер. Вера, которой было уже около 80 лет, преодолевала все трудности и заботилась о Соне; она радушно приняла нас. Вскоре после приезда мы с сыном отправились по известной мне со времен детства дороге до Козельца, около 16 километров. По сторонам дороги мы видели несколько вновь насаженных колхозных садов. Но на том месте, где когда-то был наш, примыкавший к дороге сад, обсаженный густым рядом белых акаций, где стоял дом, сарай, клуня, где была аллея из пирамидальных тополей, пруд - одним словом, где были "Попенки" и где похоронена была так неустанно, от рассвета до поздней ночи работавшая моя мать, где был затем похоронен и мой отец, - там было совершенно голое пустовавшее поле (толока), поросшее мелкой сорной травой. Только оставшийся колодец напоминал о когда-то бывшем здесь жилье. Незадолго до этого народившийся в этом месте колхоз еще не окреп настолько, чтобы перейти к рациональному сельскому хозяйству - освоению прежних усадебных земель. С душевной болью обошел я вдоль и поперек ту земельную площадь, с которой было связано у меня столько воспоминаний, и на которой не осталось никаких следов прежней, безвозвратно канувшей жизни.

стр. 87


Мы прошли затем пять километров по этому же Остерскому шляху до Козельца. Там я посмотрел собор постройки елизаветинского периода и подле него почтовую контору, где когда-то во времена русско-турецкой войны 1878 года я с жадным нетерпением получал "Сын Отечества" и "Голос", чтобы вычитать вести о ходе войны. Прошелся и по уцелевшей улице до "гребли" (плотины), по которой ходили мы в городскую школу. Зашел в один из домов, где жила переселившаяся из Борок бойкая когда-то Варя Закревская 24, оказавшаяся теперь старой обездоленной одинокой вдовой.

На этом закончилась моя экскурсия в давно умершее, ушедшее в царство теней, прошлое, обратившееся в umbra et humus (в тень и прах) по Горацию; в то прошлое, которому никакая фантазия и никакое поэтическое вдохновение не вернет живой крови жизни.

А. В. Корчак-Чепурковский, как он и обещал, приехал с одним из своих товарищей по украинской Академии наук. Мы провели вместе целый день в Остре, ходили перед обедом купаться в Десне, катались на лодке, гуляли по задесненским заливным лугам с такими характерными разбросанно высящимися на этих лугах "осокорями" (яворами). В Остре в то время отдыхал на даче тогдашний президент украинской Академии наук Александр Александрович Богомолец 25. Корчак-Чепурковский не оставлял мысли перетянуть меня из Ленинграда в Киев, о чем говорил со мною и несколько раз писал также и Д. К. Заболотный.

Для того, чтобы повидаться со мною, приехал в Остер к сестрам брат мой Сергей. Как в далекие годы детства, мы каждый день ходили купаться в Остре, но теперь мы уже были не 7 - 15-летние мальчики, а всего уже навидавшиеся и испытавшие в жизни, но еще полные сил и неутомимого желания работать люди, мне шел уже 67-й год, а Сереже - 69-й. После 1936 года я больше уже не виделся с Сережей, и до меня мало доходило вестей о последних годах его жизни. Только в 1955 г., в связи с моим 85-летием, я получил письмо от старшей из внучек Сергея, Лидии Борковской, в котором она писала, что брат умер 17 апреля 1940 г., 72 лет, последние годы все время болел. Из письма Лидии, которую я видел 25 лет назад, маленькой девочкой, я также узнал, что она уже сама имеет двух девочек, закончила медицинский институт и работает коммунальным санитарным врачом, занимается планировкой населенных мест и охраной атмосферного воздуха в Харьковской области.

Большим горем для меня в 1938 году была ошеломившая своею неожиданностью смерть Саввы Артемовича Самофала. Это известие я получил из Воронежа в марте от дирекции воронежского Лесокультурного института. В качестве профессора этого института и декана факультета Савва Артемович в течение нескольких лет отдавал свои силы не только научно-исследовательским, но и организационным работам, старался обогатить общественную и культурную жизнь студенчества и преподавательского персонала. Я высоко ценил Савву Артемовича, как человека науки и как выдающуюся личность. Упорным трудом поднялся он из народной толщи до высших ступеней научного творчества и общественно-политической культуры.

Мое знакомство, скоро перешедшее в основанную на глубоком взаимном уважении дружбу, с Саввой Артемовичем началось летом 1925 года. Младшая дочь Леля, в то время студентка Лесотехнической академии, вдруг сказала, что хотела бы познакомить меня с одним из ассистентов Лесного института С. А. Самофалом, которого они считают очень оригинальным и серьезным человеком, с которым у нее складываются дружеские отношения26.

Не скажу, чтобы при первом знакомстве он произвел на меня значительное впечатление. Однако позднее, когда после женитьбы на моей дочери Савва Артемович жил в одном с нами доме, я открыл в нем человека незаурядного. Его мысли постоянно были заняты глубоким анализом и обобщением всего, что он осваивал в науке, в философии и в развертывавшейся вокруг него жизни. Помимо чтения лекций он заведовал в Лесотехнической академии станцией по отбору лучших семян. Собственные опыты и статистико-математическое изучение результатов выращивания сосны и дубов из семян отборных и менее качественных убедили его в решающем значении более счастливых условий последующего развития растений. Из своих опытов он сделал выводы для культивирования растительных организмов, аналогичные взглядам социальной гигиены в ее борьбе с так называемым "социальным дарвинизмом" и "евгеникой". Савва Артемович привлекал меня своей прямотой и смелым характером. Я считал его одним из лучших своих друзей.

(Продолжение следует)

стр. 88


Примечания

1. Москва. Развитие хозяйства и культуры города. Статист, сборник. М. 1958.

2. Хецров Илья Романович (1887 - 1938), исследователь проблем охраны окружающей среды. В начале 1930-х годов был профессором кафедры коммунальной гигиены 1-го Московского медицинского института и заведовал отделом водоохраны и канализации Института им. Эрисмана. В 1938 г. был арестован как "участник террористической организации микробиологов" и расстрелян.

3. Федоров Лев Николаевич (1891 - 1951), физиолог, действительный член АМН СССР, в 1931 - 1932 гг. - директор Института экспериментальной медицины (с 1934 г. - директор ВИЭМ).

4. Штрейс Альберт Иванович - зав. научно-исследовательской лабораторией коммунальной гигиены Ленинградского горздравотдела. Занимался проблемой загрязнения воздуха и воды водоемов.

5. До ИЭМ Е. Э. Бен заведовал отделом социальной патологии и статистики в Туберкулезном институте.

6. Дидрихсон Борис Федорович (1896 - ?), до ИЭМ был сотрудником кафедры социальной гигиены 2-го Мединститута; занимался исследованием влияния алкоголизма на производительность труда.

7. Сперанский Алексей Дмитриевич (1888 - 1961), патолог, академик (1939 г.). В 1928 - 1934 гг. зав. отделами патофизиологии ИЭМ в Ленинграде и общей патологии в ВИЭМ в Москве.

8. Создать Всесоюзный институт экспериментальной медицины предложил летом 1931 г. А. М. Горький под влиянием книги Б. Рассела "Научное предвидение" (см. Новый мир, 1987, N 9, с. 185 - 189). В утвержденном в 1931 г. положении о ленинградском ИЭМ Институту была поставлена задача "научно-практического руководства социалистической реконструкцией здравоохранения, изучения вопросов охраны труда работников промышленности и социалистического сельского хозяйства, оборонной тематики" (Вопросы истории, 2003, N 12, с. 144). Но фактической целью экспериментальной работы этого исследовательского центра было изучение процессов жизнедеятельности организма, изнашиваемости органов и тканей и других вопросов, связанных с той же конечной целью - победить смерть человека, достичь его реального бессмертия. Это лично интересовало не только Горького, но и Сталина.

9. Тушнов Михаил Павлович, профессор Казанского ветеринарного института, с 1931 г. - сотрудник Ленинградского ИЭМ.

10. Надсон Георгий Адамович (1867 - 1940), микробиолог, академик АН СССР (1929 г.).

11. А. А. Жданов (1896 - 1948) в 1934 г. являлся секретарем ЦК, одновременно - секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).

12. Бабаянц Рубен Амбарцумович (1889 - ?), гигиенист и санитарный деятель, член-корреспондент АМН СССР. Возглавлял отдел гигиены воздуха в лаборатории по изучению загрязнений г. Ленинграда.

13. Кругляков Юрий Гадальевич, профессор, доктор экономических наук, занимался проблемами комплексной реконструкции жилых кварталов.

14. Сысин Александр Николаевич (1879 - 1956), гигиенист, один из организаторов и первый руководитель санитарно-эпидемиологического дела в СССР, академик АМН СССР.

15. Яковенко В. А., профессор Украинского института коммунальной гигиены, преподаватель Киевского университета.

16. В описываемый период П. К. Агеев был начальником коммунального сектора Всесоюзной государственной санитарной инспекции.

17. Перкаль Самуил Исаакович, преподаватель и ассистент кафедры социальной гигиены во 2-м Ленинградском медицинском институте, которой руководил З. Г. Френкель.

18. Мариампольский А. П. - ректор 2-го Ленинградского медицинского института в 1930 - 1931 годах.

19. Графтио Генрих Осипович (1869 - 1949), ученый-энергетик и инженер, один из пионеров отечественного гидроэнергостроительства, академик (1932 г.).

20. Описывая это путешествие в 1953 г., Захарий Григорьевич не решился подробнее остановиться на том, что основной рабочей силой на этой "социалистической" стройке были заключенные, большую часть которых составляли не уголовники, а репрессированные представители "классово чуждых" слоев населения.

21. Хлопин Григорий Витальевич (1863 - 1929), гигиенист. Труды по проблемам водопровода и канализации, гигиены труда в горной промышленности и гигиены умственного труда.

22. Левин Павел Иннокентьевич (1866 - 1939), химик, профессор.

23. С началом коллективизации проживавшие на хуторе Попенки Вера Григорьевна и Софья Григорьевна подверглись преследованиям со стороны местных властей. Несмотря на активное участие их братьев и сестры Евгении в революционном движении, их хозяйство

стр. 89


(4 десятины под садом и огородом) было объявлено "помещичьим, кулацким", Веру Григорьевну лишили пенсии, обеих сестер лишили избирательных прав и, наконец, 18 сентября 1931 г. они в 24 часа были выселены из родного дома и вынуждены были скитаться по съемным комнатам в г. Остре. Лишившись средств к существованию, старые женщины сильно бедствовали, особенно во время ужасного голода на Украине в 1932 - 1934 годах.

24. Представительница семьи графов Закревских, в одном из поместий которых в Борках служил когда-то управляющим отец Захария Григорьевича - Григорий Андреевич Франкель. Как свидетельствуют документы Киевского охранного отделения, в 1904 г. дочь помещицы Закревской Вера и ее муж Сорокин имели тесные связи с Киевским комитетом РСДРП, одним из руководителей которого был старший брат Захария Григорьевича - Яков Григорьевич, и участвовали в распространении нелегальной марксистской литературы, а в усадьбе в Борках была явочная квартира (ГАРФ, ф. 102 ОО, 1904 г., оп. 232, д. 5, ч. 3, лит. А, л. 83).

25. Богомолец Александр Александрович (1881 - 1946), патолого-физиолог, академик. С 1932 г. президент АН УССР. С 1942 г. вице-президент АН СССР.

26. Савва Артемович Самофал родился в 1885 г. в бедняцкой украинской семье. Рано остался сиротой, был подпаском. В 9 лет один ушел в Харьков. Был певчим в церковном хоре, работал в лесничестве. Затем поступил в лесную школу (окончил ее с отличием), где его приметил профессор В. Д. Огиевский и пригласил к себе в Петербург. Там С. А. экстерном сдал экзамены за курс гимназии и поступил в Лесотехническую академию. Учеба была прервана начавшейся первой мировой войной. Окончив школу прапорщиков, С. А. попал на Северо-Западный фронт, дослужился до чина штабс-капитана. Был награжден орденами Св. Анны, Св. Станислава и Св. Владимира. В 1918 г. вернулся к учебе, но вскоре был призван в Красную армию. Воевал на разных фронтах, кончил службу в 1922 г. в должности начальника разведуправления Северо-Кавказского фронта. Только в 1923 г., в возрасте 38 лет, закончил Лесотехническую академию и сразу занялся научно-преподавательской работой, стал профессором. С 1931 г. до смерти в 1938 г. заведовал кафедрой лесных культур в Лесокультурном институте в Воронеже.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/Записки-о-жизненном-пути

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Россия ОнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

З. Г. Френкель, Записки о жизненном пути // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 04.01.2021. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/Записки-о-жизненном-пути (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - З. Г. Френкель:

З. Г. Френкель → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Россия Онлайн
Москва, Россия
350 просмотров рейтинг
04.01.2021 (1179 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
5 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
Записки о жизненном пути
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android