Единая многотомная серия коллективных трудов по отечественной истории с древнейших времен до наших дней была задумана еще в предвоенные годы. После Великой Отечественной войны работа над серией возобновилась, но первоначально вышли в свет 9-томные "Очерки истории СССР", охватывавшие лишь докапиталистический период. Затем появилась фундаментальная "Всемирная история" в 10 томах. Кроме того, были написаны многочисленные монографии по истории как отдельных народов СССР (русского, таджикского, армянского и других), так и союзных республик, потом - этнографическая серия "Народы мира" и тематические серии типа "Истории русского искусства". Все это в сочетании с глубокой разработкой нашими учеными различных общих и частных проблем и в связи с накопленным советской наукой огромным фактическим материалом позволило поставить задачу выпуска 12-томной "Истории СССР". Это издание оригинально уже по самому замыслу. В его первых шести томах, три из числа которых рассматриваются здесь, освещается дооктябрьская эпоха. Шесть последующих (первый из них также анализируется в этом обзоре) посвящены новой в истории человечества эре, открытой Великим Октябрем.

Каждый том издания, плод упорного творческого труда коллектива исследователей, представляет собой, несомненно, крупное достижение нашей науки. В нем синтезированы результаты длительной работы и представлены обильные и разнообразные материалы, частично впервые вводимые в научный оборот и нередко позволяющие по-новому поставить и осветить важнейшие проблемы отечественной и всемирной историй. Опубликованные тома предоставляют обширное поле для размышлений, будят в читателях мысль, обогащают их познания, способствуют развитию научных дискуссий, дают возможность вплотную приступить к изучению некоторых малоисследованных тем, помогают написать на этой основе научно-популярные книги для самых широких кругов читателей, наконец, двигают вперед историческую науку и тем самым являются вкладом в общую культуру советского общества. Все рассматриваемые здесь четыре тома пронизаны общей идеей прогрессивного развития исторического процесса, в основе которого лежит смена социально-экономических формаций. Марксистско-ленинская концепция, последовательно применяемая авторами, позволила им вскрыть главное направление этого развития, показать закономерность торжества социалистической революции, отобразить взаимообусловленность всех исторических явлений и вместе с тем решающую роль материальных факторов и вырастающих из них производственных отношений, место классовой борьбы как движущей силы истории, непреходящее значение общественной надстройки вообще, идеологии в частности, особенно когда она овладевает массами и сама становится материальной силой.

При всем концепционном единстве томов каждый из них, естественно, обладает некоторой внутренней спецификой, будучи посвящен определенному историческому периоду. Целесообразно поэтому дать анализ этих книг порознь. Начнем с тома I1 ,

1 "История СССР с древнейших времен до наших дней". Главный редакционный совет: Е. Н. Пономарев (председатель), Ц. П. Агаян, [Ш. Б. Батыров], Г. А. Белов, Л. Г. Бескровный, Л. С. Гапоненко, Я. С. Гросул, И. А. Гуржий, И. А. Гусейнов, А. А. Дризул, Н. М. Дружинин, Ю. И. Жюгжда, К. К. Каракеев, М. П. Ким, И. С. Кравченко, Д. М. Кукин, В. А. Маамяги, Г. А. Меликишвили, И. И. Минц, И. М. Муминов, М. В. Нечкина, Н. Н. Новикова, А. Н. Нусупбеков, Ю. А. Поляков П. Н. Поспелов, З. Ш. Раджабов, Б. А. Рыбаков, А. М. Самсонов, [М. Н. Тихомиров], [А. В. Фадеев], В. М. Хвостов (зам. председателя). Первая серия. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Редакционная комиссия: Б. А. Рыбаков (гл. редактор), Л. Г. Бескровный (зам. гл. редактора), Я. С. Гросул, А. Н. Гулиев, Я. Г. Гулямов, Н. М. Дружинин, С. Т. Еремян, Ю. И. Жюгжда. А. К. Касименко, Х. Х. Круус, Г. А. Меликишвили, В. Д. Мочалов, М. В. Нечкина, А. Н. Нусупбеков, З. Ш. Раджабов, [А. Л. Сидоров], [М. Н. Тихомиров], [А. В. Фадеев], Л. В. Череп-

стр. 133
охватившего время от глубокой древности до середины XIII в. н. э. и содержащего материал по первобытнообщинной (разд. 1) и рабовладельческой (разд. 2) формациям, а также по раннефеодальному периоду истории СССР (разд. 3). В общем предисловии здесь очерчен круг поднимаемых проблем и дано их принципиальное решение. Ту же функцию несут вступительные слова от редакций отдельных томов и введения к каждому разделу. Всего в томе I семнадцать глав, структурно, к сожалению, неодинаковых. Отчасти это отражено уже в их заголовках, относящихся то к господствовавшим формам производительных сил или занятий населения ("Каменный век", "Древнейшие земледельцы и скотоводы", "Бронзовый век" и т. п.), то к этническим понятиям ("Киммерийцы, скифы, сарматы", "Славянские, угро-финские и балтийские племена" и т. п.), то к территориям ("Средняя Азия в VII - XIII вв.", "Киевская Русь", "Русь в эпоху "Слова о полку Игореве"" и т. п.), то к общественным типам ("Рабовладельческие общества в Средней Азии" и т. п.), то к надстроечным явлениям ("Древнейшие государства Закавказья" и т. п.). Особенности тома I в немалой степени определялись тем, что создавший его коллектив состоит преимущественно из археологов. Это обусловило неослабное внимание авторов к истории производительных сил, занявшей в томе I гораздо большее место, чем в последующих томах. Однако это не значит, что иные элементы исторической картины оказались отодвинутыми на второй план. Напротив, здесь сплошь и рядом встречаются яркие очерки, скажем, политической и культурной жизни. Так, в написанных В. А. Рыбаковым главах о Руси IX - XIII вв. мы можем найти характеристики и княжеского двора, и семейных преданий, и феодальных усобиц, и древнерусских былин, и народных традиций.

К сожалению, в томе оказались обойденными некоторые принципиальные вопросы становления рабовладельческой и феодальной формаций. В нем обрисованы оба пути победы феодальных отношений: в результате кризиса рабовладельческой системы и вследствие кризиса первобытнообщинного строя. Однако первый кризис был обусловлен ростом "производительных сил, пришедших в непримиримое противоречие с примитивными производственными отношениями" (стр. 372) в рамках рабовладельческого общества, а второй - идентичным фактором, действовавшим в рамках родового общества (стр. 374). Почему же в одних случаях родовое общество порождало рабовладельческий строй, а в других - феодальный? Дается такое объяснение: "Там, где племенная знать особенно прочно держала в руках какое-либо важное звено производства (например, каналы при искусственном орошении земли), там, как правило, возникали рабовладельческие отношения, более суровые и жестокие. В тех же местах, где не было такой безусловной зависимости от вождей, где была возможность вести индивидуальное хозяйство, где можно было в случае нажима со стороны вождей скрыться в лесах или горах и здесь продолжать нормальное хозяйствование, - там обычно первой формой классовых отношений был феодализм, смягченный вариант антагонистического общества" (стр. 166). Но ведь названные условия возникновения второго варианта целиком приложимы, например, к истории древнего Рима. Отчего же там восторжествовало вопреки сказанному рабовладение? Авторы уходят здесь от точного анализа явлений, просто сообщая, что "исторически получилось так" (стр. 166). В другом месте они ставят вопрос несколько иначе: "Распад родовых общин, неравномерное распределение прибавочного продукта, рост дружин и усиление власти племенных князей - все это приводило... не к рабовладельческим формам эксплуатации, а к феодальным" (стр. 372). Но и эти условия приложимы ко многим обществам, ставшим вначале все же рабовладельческими. В третьем месте авторы облегчают себе задачу, вообще утверждая, что "самые древние рабовладельческие общества появились у нас в результате завоеваний и миграций" (стр. 176), Отсюда, естественно, вытекает,

нин, [В. Ш. Шунков]. Т. I. Редакторы: С. А. Плетнева, Б. А. Рыбаков. М. Изд-во "Наука". 1966. 719 стр. Тираж 45000. Цена 2 руб., Авторы; Л. В. Алексеев, О. Н. Бадер, А. И. Беленицкий, А. И. Болтунова, [А. Я. Брюсов], [С. В. Киселев], Д. А. Крайнов, В, В. Кропоткин, Е. И. Крупнов, А. М. Мандельштам, В М. Массой, А. И. Мелюкова, Н. Я. Мерперт, А. П. Окладников, Т. С. Пассек, Б. Б. Пиотровский, С. А. Плетнева, Б. А. Рыбаков, А. П. Смирнов, А. А. Формозов, В, Ц. Чернецов, Д. Б. Щелов. Использованы материалы: Н. А. Бердзенишвили, И. А. Джавахишвили, В. Д. Дондуа, С. Т. Еремяна. Над томом работали также Б. Г. Галкович, В. Б. Ковалевская, Т. И. Макарова, В. В. Седов, В. С. Титов.

стр. 134
что анализ причин возникновения таких обществ должен быть произведен специалистами по истории именно тех стран, откуда к нам попали завоеватели и мигранты. Увы, проблема не стала от этого более ясной. Справедливости ради отметим, что еще и сегодня с должной полнотой на данный вопрос не может ответить ни один исследователь вообще, так что наша претензия высказана не столько в адрес авторов тома, сколько в адрес всего обширного отряда научных работников, изучающих эту тему.

Другой важной проблемой является проблема этногенеза. Авторы приложили немало усилий к тому, чтобы четко поставить ее на имеющемся материале. Здесь наблюдается такая закономерность; чем ближе к нашим дням, тем яснее ответ, приводимый в книге. Конечно, во многом это обусловлено лучшей изученностью не очень отдаленных эпох и наличием большего материала. Однако частично дело заключается еще и в стремлении авторов касаться конкретных данных, избегая отдельных теоретических основополагающих вопросов. Например, описывается лужицкая культура II - I тысячелетий до н. э., характеризуемая как славянская (стр. 301 - 302). Но что значит "славянская"? По материальной культуре? По языку? По крови? Ведь само понятие "славянин" возникло в жизни гораздо позже того времени, когда появились первые лужичане. Оценивая их культуру как славянскую, мы берем нечто, свойственное славянскому миру, уже по меньшей мере средневековому, и прилагаем это к той древней эпохе. Что же именно имеют в виду авторы книги? Почему они считают чернолесскую культуру (стр. 302 - 303) "праславянской"? Почему славянской названа зарубинецкая (стр. 304 - 305) культура? Мы не оспариваем этих тезисов, а просто хотим понять, чем руководствовались теоретически и практически авторы параграфов, содержащих упоминания об этнической принадлежности конкретных человеческих обществ на дописьменной стадии истории. Это относится опять-таки не только к данному тому. Вразумительного ответа нельзя пока получить ни от одного историка, археолога или этнографа, изучающего далекое прошлое большинства народов мира. Ведущаяся сейчас в журнале "Вопросы истории" и периодически перебирающаяся на страницы других органов печати дискуссия по теории нации, по-видимому, позволит существенно уточнить сложную проблему нации. Наивно, однако, было бы думать, что с этническими и близкими к ним категориями предшествующих эпох дело обстоит яснее. Здесь нужна своя дискуссия, и не одна. Только тогда можно будет судить достаточно строго, правы ли авторы, указывая на принадлежность срубной материальной культуры бронзового века к индоевропейской языковой семье или на то, что "преемственность всех основных этнографических признаков, подтвержденная и данными палеоантропологии", может "с полным основанием" определять в принципе принадлежность к языковой группе (стр. 155).

Если отвлечься от этногонических вопросов, то придется сказать, что материальная и вообще социальная история первобытнообщинных коллективов на основной части территории нашей родины очерчена в книге свежо и интересно. Привлекут неослабное внимание читателя главы, посвященные древней Руси. Более слабыми, не столь полнокровными оказались главы о раннефеодальной истории территорий, входящих ныне в состав прибалтийских и закавказских союзных республик. Отчасти это можно объяснить тем, что само издание называется "История СССР", а не "История народов СССР". Первое название менее обязывает в этом плане, привлекая главное внимание авторов именно к землям, ставшим государственно-политическим ядром будущей России, а затем Советского Союза. Тем не менее представляется, что авторам последующих многотомных серий, созданию которых, несомненно, пригодится уже накопленный опыт работы над данной серией, придется расширить и обогатить материал по истории ряда народов СССР.

Том I - в целом своеобразное, заметное и незаурядное явление в нашей исторической литературе. Он не раз еще послужит стимулом ДЛЯ научных обсуждений и привлечет к себе читателей далеко не из одних академических кругов. Но ориентироваться в материале, особенно неспециалистам, было бы легче при наличии указателей. Ведь обеспечила же редакция составление полезных синхронистических и родословных таблиц, библиографии, перечня иллюстраций и карт. Географический, предметный и именной указатели тоже существенно облегчили бы использование текста книги, прежде всего в справочных целях.

стр. 135
*

В общем предисловии ко всей серии "История СССР с древнейших времен до наших дней" цель издания сформулирована редакцией следующим образом: "Подвести итоги большой исследовательской работы по изучению отечественной истории, проведенной историками за полвека развития советской исторической науки, обобщить результаты огромного числа конкретных монографических исследований, дать целостную картину истории народов нашей страны с древнейших времен до наших дней" (т. I, стр. XX). Эта же мысль проводится и во введении ко II тому2 , где сказано, что "в настоящем томе подводится итог многолетнему изучению советскими учеными истории народов нашей страны с XIII до середины XVII в." (стр. 15). Мы считаем необходимым подчеркнуть этот момент потому, что всякое подведение итогов развития советской исторической науки за 50 лет может основываться только на базе максимально полного использования всей предшествующей данному изданию советской историографии. В то же время эта сторона предпринятого издания наиболее уязвима. Дело в том, что во II томе почти не отводится места историографическим вопросам. А те отдельные замечания, которые имеются относительно историографии, касаются за небольшим исключением дореволюционной (дворянской и буржуазной) науки и только таких лиц, как Н. М. Карамзин, К. Д. Неволин, Б. Н. Чичерин, К. Д. Кавелин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов, М. А. Дьяконов и А. Е. Пресняков (характеризуются их взгляды на причины образования единого Русского государства, крепостное право и опричнину). Приводятся, кроме этого, высказывания лишь А. С. Пушкина, А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского (стр. 47, 63 - 64, 201, 222). Из историков-марксистов назван один М. Н. Покровский, да и то в разделах о проблемах объединения Руси и опричнины; о взглядах М. Н. Покровского на крепостное право тоже ничего не говорится. Советская историография, обобщение итогов которой, казалось бы, и является главной целью настоящего издания (так, во всяком случае, пишут об этом сами авторы), безымянна. Читатель не найдет упоминаний о трудах даже таких ученых, как С. В. Бахрушин, В. И. Пичета, М. Н. Тихомиров, специально и весьма плодотворно занимавшихся историей народов СССР XIII - XVII веков. Более того, в книге, как правило, вообще отсутствуют указания на конкретную проблематику, которая определила основные успехи советских ученых в борьбе за создание и развитие излагаемой здесь марксистско-ленинской концепции отечественной истории. Книга носит не столько аналитико-доказательный, сколько учебно-повествовательный характер. В результате многие сложные, спорные или слабо разработанные проблемы опущены либо излагаются без оговорок, что имеются и иные мнения или что рассматриваемый вопрос вообще нуждается еще в специальных изысканиях.

Том II построен по последовательно выдержанному хронологическому принципу. Первые девять глав посвящены поэтапному рассмотрению истории Руси и России с XIII до середины XVII в., гл. X - истории народов Сибири и ее присоединения к России, гл. XI - истории русской культуры за весь период. История других народов и государств (кроме первой половины XIII в.) выделена в особые главы: Литва, Белоруссия, Украина и Молдавия; народы Прибалтики; народы Средней Азии, Закавказья и Северного Кавказа. Вызывает сомнение включение в том особой главы, посвященной народам и государствам кануна татаро-монгольского нашествия (конец XII - начало XIII вв.). Не лучше ли было бы начать том непосредственно с описания этого нашествия, на многие столетия задержавшего естественный ход исторического развития

2 Первая серия. Т. II. Редколлегия: [М. Н. Тихомиров] (отв. редактор), Л. Г. Бескровный (зам. отв. редактора), В. И. Буганов, А. А. Зимин. 1966. 631 стр. Авторы: Ф. А. Грекул, С. Т. Еремян, Ю. И. Жюгжда, А. А. Зимин, В. И. Косецкий, Х. Х. Круус, В. В. Мавродин, Ш. А. Месхиа, Р. Н. Набиев, А. П. Новосельцев, [М. Н. Тихомиров], Ю. А. Тихонов, [А. В. Фадеев], А. Л. Хорошкевич, Л. В. Черепнин, [В. И. Шунков]. О. А. Эфендиев, Ю. М. Юргинис. Использованы материалы: Г. А. Дзидзария, В. Д. Дмитриева, А. Н. Усманова, И. П. Шаскольского, А. В. Эммаусского и других. Над томом работали также: Н. Г. Аполлова, М. Е. Бычкова, Б. Г. Галкович, [И. А. Голубцов], Н. А. Иванова, А. А. Королева, Р. Е. Крупнова, Г. П. Махнова, Л. З. Мильготина, Э. П. Михеева, О. В. Орлик, В. Н. Павлова, Л. А. Потапова, Л. А. Рутковская, Н. Н. Улащик, Ф. П. Шевченко, Д. А. Ширина, М. А. Ючас.

стр. 136
ряда среднеазиатских, кавказских и восточноевропейских народов? Дробление истории XII и начала XIII в. между I и II томами не только неправомерно, но и затрудняет воссоздание картины экономического, политического и культурного развития страны накануне татаро-монгольского нашествия, а следовательно, показу того урона, который оно нанесло.

В целом принятая структура тома, если не считать большой разницы в пропорциях между отдельными разделами: истории XVI в. уделено столько же места, сколько истории со второй половины XIII по XV в., - вполне оправданна. При изложении социально- экономической проблематики строгое следование хронологическому принципу дало возможность придать книге максимум историзма и избежать того схематизма в изложении исторического процесса, который дает о себе знать даже в таком серьезном академическом издании, как 9-томные "Очерки истории СССР". Особенно плодотворно сказалось это при описании политической истории. Вообще разделы, посвященные борьбе народов СССР за независимость и классовой борьбе, написаны, как правило, ярко и динамично. Меньшее впечатление оставляют разделы по истории культуры, хотя она получила достаточно широкое и разностороннее освещение. Удались главы, в которых рассматривается объединение русских земель вокруг Москвы, история России XVI и первой половины XVII века. Каждая из них написана по-своему оригинально, с широким привлечением разнообразных и многочисленных источников. В то же время авторская индивидуальность и стилизация не выступают в них так резко, как, например, в разделе об образовании единого Русского государства. Этот важный раздел уже в силу своей темы занимает одно из центральных мест. Но ряд выдвинутых в нем авторских положений, с нашей точки зрения, весьма спорен.

Необходимо также отметить, что разделы, в которых излагаются события начала XVII в. - крестьянская война и героическая борьба против польско-шведской интервенции, - интересны и содержательны. Свежий материал, яркий язык, запоминающиеся характеристики отдельных исторических личностей оставляют хорошее впечатление. Мы согласны с авторами в их стремлении подчеркнуть единство этих событий, начатых восстанием Хлопка 1602 - 1603 гг. и завершившихся народным ополчением 1611 - 1612 гг. и освобождением Москвы. Авторы правы, что восстание Болотникова - лишь кульминационный пункт великой холопско-крестьянской антифеодальной войны, приведшей в движение все силы и классы русского общества. И хотя авторы не всегда последовательны в определении ее социальных и политических истоков - это остается особым вопросом, касающимся не только данных глав, а всего тома в целом. Положительной оценки заслуживают главы, посвященные истории нерусских народов СССР. Несмотря на всю сложность включения сюжетов по истории народов, находившихся на различных ступенях развития и шедших не по одному пути, в рамки единого обобщающего труда, задача выполнена успешно. Читатель найдет здесь не только много интересных данных, но и получит реальное представление об особенностях экономического и политического развития этих народов, а также о факторах, которые определили превращение России к середине XVII в. в крупное многонациональное государство.

Сложнее обстоит дело с разделами, посвященными XIII веку. Объясняется это стремлением авторов придать изложению преимущественно повествовательно-эпический характер, оставив почти в стороне общие научные проблемы, связанные с причинами и характером татаро-монгольского нашествия и его влиянием на судьбы завоеванных народов. Да и вообще вряд ли оправданно, что на описание нашествия Батыя, в ходе которого были разорены почти все русские земли, выделено всего 3 страницы, а на рассказ в той же главе о Невской битве и Ледовом побоище - 4 страницы. Как бы ни велико было значение этих сражений, они, конечно, несоизмеримы со страшными итогами для судеб всей Руси, да и не только Руси, Батыева нашествия. Как всякое начинание, II том вызывает и другие замечания. О некоторых, преимущественно историографического характера, мы уже говорили. Хотелось бы остановиться на проблемах, конкретное решение которых вызывает сомнения или иногда возражения. Прежде всего о понятии "Русская земля" (гл. 1), под которой авторы справедливо понимают "совокупность земель, населенных древнерусской народностью". Но, выдвигая тут же положение о прочности уже к XIII в. "торговых, политических и культурных связей между отдельными русскими землями", авторы обосновывают его ссыл-

стр. 137
ками лишь на фольклор. Не заслуживало ли это важное положение (ведь именно с него, что правильно, открывается II том) более серьезного обоснования и строгой научной аргументации? Ведь даже само понятие русской народности применительно к Руси XII - начала XIII в., когда еще не произошел распад на великороссов, украинцев и белорусов, тоже заслуживает своего научного объяснения, тем более когда авторы полагают, что уже в домонгольский период "русская земля простиралась от Белого моря на севере до причерноморских степей на юге, от Карпатских гор до Урала" (стр. 17).

Вряд ли уровню разработки в советской историографии вопроса о татаро-монгольских завоеваниях соответствует содержащееся в томе крайне лапидарное раскрытие экономических и политических причин образования Монгольской державы. Например, военные успехи монголов объясняются главным образом тем, что они "хорошо владели военной техникой", а именно: "использовали стенобитные орудия, искусно вели разведку", а их войска "делились на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч"; и заключение: "Пользуясь политической раздробленностью стран, встречавшихся на их пути, монголы с их суровой дисциплиной в сравнительно короткий срок подчинили их своей власти" (стр. 37). Едва ли читателя удовлетворит подобная трактовка вопроса. Думаем также, что вряд ли можно свести изучение в советской науке вопроса о значении монгольских завоеваний для судеб России к следующему выводу: "Советские исследователи убедительно показали, что ликвидация политической раздробленности и образование Русского централизованного государства произошли не при содействии монголов, а в результате народно-освободительного движения за свержение татаро- монгольского владычества. Советские историки раскрыли отрицательное значение для России татаро-монгольского завоевания и наглядно изобразили роль борьбы русского народа против ордынского ига" (стр. 47).

Во-первых, неправильно характеризовать итоги работы советских ученых как "изображение" того или иного явления (изучение и изображение - термины не адекватные); во-вторых, основные заслуги советских историков - не в опровержении карамзинского тезиса о содействии монголов объединению Руси (ведь даже большинство дворянских и буржуазных ученых этого положения никогда не разделяли), а в установлении действительных социально-экономических и политических классовых причин образования Русского централизованного государства, что весьма убедительно показано самими же авторами тома в последующих главах.

Дискуссионна и предлагаемая трактовка крепостничества, В его определении авторы настоящего издания исходят из общей посылки, что "основой производственных отношений при феодальном строе является собственность господина на средства производства (в первую очередь на землю) и неполная собственность на работника производства- крепостного крестьянина" (т. I, стр. 373). Отсюда они делают заключение, что крепостничество - неизбежный спутник феодализма на всех стадиях его развития, и именно оно лежит в основе не только поместного, но и вотчинного феодального землевладения, которое определяется как "полное наследственное владение землей, усадьбой и крестьянами". Наоборот, отсутствие крепостной зависимости характеризуется авторами как признак незрелости феодализма, поскольку "крестьянское общинное и индивидуальное землевладение" существовало при феодализме, по их мнению, лишь там, вдали от феодальных замков и городов, "куда еще не проникли феодальные отношения. Но и эти области свободного крестьянского труда с каждым десятилетием все более сокращались, " с появлением здесь феодалов крестьянское землевладение превращалось в землепользование - земля становилась феодальной собственностью". И в заключение авторы, вообще ставя знак равенства между феодализмом и крепостничеством, прямо указывают, что "к концу своей тысячелетней истории феодализм принял жесткие формы крепостничества, порою близкого к рабовладению" (т. I, стр. 375 - 376).

Подобное отождествление внеэкономического принуждения при феодализме обязательно и исключительно с крепостничеством уже давно вызывало возражения среди советских историков, в первую очередь потому, что оно не подтверждалось фактами. И касается это не только историй России, где о массовом закрепощении крестьянства можно говорить лишь с XVI в., но и многих западноевропейских государств, где, как, например, в Англии или в скандинавских странах, даже в период расцвета феодализма

стр. 138
отнюдь не крепостничество было основной формой зависимости крестьян от феодалов. Не случайно поэтому, что и во II томе трактовка проблемы крепостничества дана весьма противоречиво, а главное, разными авторами не одинаково. Так, в главе об объединении русских земель вокруг Москвы в XIV - XV вв. есть специальный раздел "Закрепощение крестьян", из которого следует, что "наиболее распространенными формами эксплуатации крестьянства крупными землевладельцами были барщина и натуральный оброк". В подтверждение столь широкого применения барщины дается ссылка лишь на известную грамоту (1391 г.) митрополита Киприяна владимирскому Царево-Константиновскому монастырю, столь расширительное толкование данных которой о барщине уже давно оспаривается в литературе. А о праве крестьян уходить из владений своих господ говорится, что это право "все более стеснялось", а крестьяне-"старожильцы", составлявшие основную массу владельческого крестьянства, вообще "стали рассматриваться как люди, прикрепленные к определенным имениям" (стр. 69 - 70). Но если это так, то значит, до XIV - XV вв. даже крестьяне-"старожильцы" не были прикреплены к определенным имениям, то есть не были еще крепостными. А как же тогда быть с теоретической посылкой о крепостничестве как основе феодального строя с момента его возникновения?

И чем дальше, тем сложнее. Оказывается, что даже вышеприведенное положение о "старожильцах" XIV - XV вв., как о крестьянах, уже "прикрепленных к определенным имениям", неточно, и автор последующей главы - об образовании единого Российского государства - разъясняет, что на самом деле "до конца XV в. [а отнюдь не до XIV в. - Н. Н. ] крестьяне-"старожильцы" пользовались правом свободного перехода от одного господина к другому" (стр. 109). Иначе говоря, они не были крепостными и в XV веке. Непонятно только, почему параграф, где об этом сказано, называется "Дальнейшее закрепощение крестьян". "Изменилось положение старожильцев", по мнению автора этой главы, лишь с конца XV в. в связи с установлением определенного срока крестьянского перехода - за неделю до и неделю после Юрьева дня (26 ноября). Что касается автора главы о России первой половины XVI в. (гл. V), то он ограничивается лишь указанием, что "рост барщины и оброка потребовал укрепления власти помещиков. В России, как и в других странах к востоку от Эльбы, XVI век был временем развития крепостничества" (стр. 144). Но произошло это, как полагает автор, видимо, лишь с конца XVI в., то есть после опричнины, поскольку, по его же собственному разъяснению, "в обстановке роста классовой борьбы правительство Адашева не рискнуло пойти на дальнейшее закрепощение крестьян", и Судебник 1550 г. лишь "повторил" соответствующее постановление Судебника 1497 г. о Юрьеве дне (стр. 163; ср. стр. 198).

Не вносят необходимой ясности в вопрос и специальные разделы тома, посвященные "заповедным годам" и "крепостническому законодательству" конца XVI в. (гл. VI). Сами по себе эти разделы интересны, оригинальны и свежи по материалу. Мы имеем в виду содержащуюся в них блестящую характеристику крепостнического законодательства 80 - 90-х годов XVI века. Однако с точки зрения общей концепции они мало что объясняют в проблеме крепостничества, поскольку, с одной стороны, наглядно показывают, что фактическое, а не только юридическое закрепощение крестьян произошло в России лишь в конце XVI в., а с другой - ссылаются на работы Б. Д. Грекова, который установил, что "усиление закрепощения крестьян в России в конце XVI в. явилось лишь этапом в длительном и сложном процессе, начавшемся еще с Киевской Руси" (стр. 222). Труды Б. Д. Грекова По истории крестьянства действительно сыграли огромную положительную роль в развитии советской историографии, значительно большую, чем отмечается иногда у нас в новейшей литературе. Но в том-то и дело, что и ему не удалось (это мы видим на примере конкретных наблюдений и выводов самих же авторов, базирующихся в значительной степени именно на его трудах) показать, что крепостничество сопутствовало феодализму на всех этапах его развития. Ведь не случайно именно по вопросу о крепостничестве в работы Б. Д. Грекова за последние годы был внесен ряд серьезных коррективов. Мы имеем в виду новейшие исследования М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, А. А. Зимина, А. Л. Шапиро, Ю. Г. Алексеева, В. И. Корецкого и других историков.

Несколько замечаний о проблеме образования единого Русского государства, одном из стрежневых сюжетов II тома. Нам представляется, что эта кардинальная

стр. 139
проблема русской истории XIV - XVII вв. решается авторами излишне прямолинейно, а иногда и противоречиво. Последнее вытекает уже из самой постановки вопроса - доказать экономическую, социальную и особенно политическую необходимость и прогрессивность образования Русского централизованного государства и в то же время подчеркнуть, что именно оно породило окончательное закрепощение и полное бесправие народа. Говоря словами авторов, для русского народа, "главного героя собирания Руси", "образование единого Русского государства оказалось социальной трагедией" (стр. 106). Это положение уже с самого начала требует оговорки, и очень существенной, а именно, что "трагедией" для народа было не вообще единое государство, (ибо политическое объединение русских земель в своей основе было необходимо и для крестьян и для горожан), а самодержавие и крепостничество, то есть те формы, в которые облек это государство господствующий класс. Но как раз в этом вопросе в томе нет четкости, а понятия "государственная централизация" и "усиление самодержавия" для отдельных авторов чуть ли не адекватны. Во всяком случае, именно сторонников усиления самодержавия они считают, как правило, наиболее последовательными носителями идей государственного единства России.

Основой для подобной концепции признания самодержавно-крепостнического строя единственно возможной формой государственной централизации в России XV - XVII вв. служит общая презумпция, выдвинутая впервые еще буржуазной наукой и нашедшая в дальнейшем довольно широкое признание в советской историографии, о решающей роли в этом процессе в России, в отличие от Западной Европы, аграрного фактора, а именно, что экономическое развитие в России в XV - XVI вв., особенно развитие в стране товарно- денежных отношений, привело к коренным изменениям в области феодального землевладения - к замене крупного феодального землевладения вотчинного типа средним и мелким поместным землевладением, которое было более приспособлено к новым экономическим условиям и интересы которого представляла великокняжеская власть. В обоснование этого авторы ссылаются на то, что поместная система не только способствовала "укреплению феодальной системы", но что "распространение мелкого и среднего поместного землевладения в условиях развития товарного производства облегчило переход к барщине". В экономической же прогрессивности барщины для хозяйства России XV - XVII вв. авторы вообще не сомневаются, полагая, что развитие товарного производства порождало необходимость главным образом барщинного крепостного хозяйства (стр. 128). Княжеское и боярское вотчинное хозяйство, в котором, по мнению авторов (стр. 70), еще в конце XIV - XV вв. основной формой эксплуатации крестьян были "и барщина и натуральный оброк" (а по нашим наблюдениям, преимущественно оброк, причем с конца XV в. - денежный), "не всегда могло приспособиться к развивавшимся товарно-денежным отношениям" и поэтому "изживало свой век" (стр. 111). Положения, казалось бы, общеизвестные, а главное, широко воспроизводимые в учебниках и общих курсах, но уже давно вызывающие сомнения специалистов, поскольку экономически никто еще не доказал, что в крупном феодальном хозяйстве XV - XVI вв. были более плохие условия для развития мелкотоварного крестьянского хозяйства, чем на поместных землях. Интенсивность его развития обычно приводит к наиболее прогрессивным формам зарождения в недрах феодальной экономики новых, буржуазных связей3 . Уже одна хозяйственная деятельность крупных монастырей подтверждает эти сомнения. А отсюда следует, что не нужно выносить об этих фактах какие-либо императивные решения. Вопрос очень сложен, запутан, особенно в историографическом плане, и вряд ли может быть просто и безоговорочно решен в пользу "прогрессивности" для России XVI - XVII вв. барщинного крепостного хозяйства поместного типа. Ведь не считаем же мы экономической необходимостью, хотя это тоже результат расширения поместной системы, почти полную ликвидацию к концу XVI в. в центральных районах России свободного черносошного землевладения.

А ведь именно эти исходные посылки лежат в основе развиваемой во II томе (хотя и с существенными оговорками, например, в гл. V и IX) общей концепции обра-

3 Подходить же к этому вопросу только с точки зрения хозяйственной рентабельности, в новых условиях самого феодального хозяйства вряд ли правильно. Но и тут вопрос, видимо, решился бы не в пользу мелкого феодального хозяйства.

стр. 140
зования Русского централизованного государства, с самого начала исключающей, всякую возможность буржуазного развития для России XVI - XVII веков. Но ведь как раз эти пробуржуазные экономические тенденции, по мнению ряда исследователей, и лежали в основе "великих крестьянских войн" XVI - XVII вв., и не только в России. Не стоило ли и авторам II тома хотя бы поставить эти проблемы, которые весьма остро дискутируются как в советской, так и в зарубежной марксистской историографии? Вызывает сомнение также характеристика происхождения поместной системы. Мы имеем в виду заключение автора гл. IV, что "практически это означало конфискацию земли у княжат и передачу ее на условиях несения военной службы новым владельцам - бывшим боярским холопам - послужильцам" (стр. 127). Подобная "демократизация" феодального землевладения, а следовательно и самих феодалов, не соответствовала действительности. Достаточно сослаться хотя бы на то, что из более чем 2 тыс. московских детей боярских, испомещенных в конце XV в. на новгородских землях, имелось лишь около 150 бывших боярских послужильцев, в то время как княжат и московских бояр - более 230 человек. Подавляющую же массу испомещенцев составляли уездные дети боярские средней руки, бывшие вотчинники4 . При испомещениях же XVI в. процент бывших боярских послужильцев был еще ниже.

В одном ключе с изложенной концепцией утверждения в России XVI в. самодержавно- крепостнического строя дана в томе и история опричнины, которая как бы завершает эту концепцию. Опричнина Ивана Грозного, как известно, относится к числу наиболее сложных и противоречивых политических событий в истории России. Даже в советской историографии, а тем более в буржуазной, оценки ее для судеб России диаметрально противоположны, о чем свидетельствуют хотя бы такие крупные специальные исследования советских ученых, как работы П. А. Садикова, И. И. Полосина, С. Б. Веселовского, А. А. Зимина и Р. Г. Скрынникова. Каждый из них выдвигает свою концепцию опричнины. К сожалению, хотя в томе и упоминается об оценках опричнины в трудах дореволюционных дворянских и буржуазных исследователей, а из марксистов - в работах М. Н. Покровского (стр. 201), из новейших здесь излагается только авторская точка зрения и не сообщается, что в советской историографии существуют и иные взгляды на опричнину. По мнению авторов, опричнина, хотя она и проводилась Иваном Грозным "варварскими методами" (стр. 202), в целом была необходима, поскольку, несмотря на свою "внутреннюю противоречивость", вызванную в значительной степени непоследовательностью в действиях царской власти, она "являлась необходимым условием" ликвидации феодальной раздробленности, помогла "укреплению централизованного аппарата власти" и особенно "могущества... московского монарха" (стр. 193, 196, 198, 202). Авторы признают "тяжелые последствия" опричнины для русского крестьянства, но, по их мнению, это во многом объясняется "тем, что в силу своей классовой сущности опричный аппарат мог выполнять свою историческую задачу только за счет слез и крови трудящихся масс" (стр. 197). К подобной же точке зрения, как известно, еще в 40-е годы пришел И. И. Полосин, призывавший исследователей "приучить себя к мысли", что "и опричнина и крепостничество были одинаково закономерным явлением", "явлением неизбежным" и для своего времени "исторически прогрессивным"5 . Авторам II тома следовало бы тоже так прямо об этом и сказать, а не заменять это положение общими рассуждениями об "исторических задачах", "основном смысле" и "варварских методах" исполнения опричных мероприятий или тем более "объяснять" это варварство "сущностью феодального разбоя" и ссылками на массовую гибель горожан и крестьян во Франции во время религиозных войн (стр. 201, 202, 193): дескать, у всех так было!

Что касается таких положений авторов гл. VI, как указание, что именно опричнина покончила с новгородским сепаратизмом (разгром Новгорода) и "поколебала обособленность русской церкви" (расправа с иерархами церкви и ее "окончательное включение в централизованный аппарат власти", стр. 202; ср. стр. 190 - 191, 193 - 194), то следует иметь в виду, что Новгородская земля еще со времен Ивана III была за-

4 См. С. Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. Т. I. М. - Л. 1947, стр. 288 - 299.

5 И. И. Полосин. Социальная и политическая история России XVI - начала XVII в. М. 1963, стр. 184 - 185; ср. стр. 132.

стр. 141
селена московскими дворянами, верной опорой самодержавия, и в конце XVI в. ни в какой политической оппозиции к Москве не находилась, а русская церковь и после опричнины никогда не включалась "в централизованный аппарат власти". В годы опричнины русская церковь, особенно монастыри, в целом небывало приумножила свои земельные богатства. Поэтому вообще вряд ли можно говорить об особом ущемлении ее интересов в то время. Перелом произошел лишь после опричнины, в 80-е годы XVI века.

Не вполне обычно, причем предельно кратко, излагается в томе проблема образования в России сословно-представительной монархии. Приведенная выше концепция происхождения централизованного государства, по существу, не оставила для такой монархии места. Не случайно для констатации факта возникновения в России сословной монархии нашлось место лишь в разделе о монастырском землевладении XV века. Разъясняя, что развитие аграрных отношений во второй половине XV в. "делало насущно необходимым создание единого государства", призванного разрешать эти противоречия за счет крестьянства, автор заключает: "Слабость русского города, ремесла и товарно- денежных отношений привела к утверждению власти феодалов в виде сословной монархии, отличной от абсолютных монархий Западной Европы, где уже с XIV в. бурно развивались капиталистические отношения, росло политическое влияние буржуазии" (стр. 112). Вывод неясный. Во-первых, какое отношение имеет развитие аграрных отношений к проблеме образования в России "сословной монархии" (авторы избегают общепринятого термина "сословно-представительная монархия")? На деле же образование в России сословно-представительной монархии было вызвано комплексом социально- экономических и политических факторов, характеризующих ее развитие как раз на рубеже XV и XVI столетий и общих для многих европейских стран того периода, а отнюдь не только складывавшимся в недрах России новым аграрным строем. Во-вторых, почему именно слабость русского города, как и общая слабость развития товарно-денежных отношений в России (что, кстати, не вытекает из содержания IV и V глав, в которых приводятся примеры как раз обратного характера), привела к утверждению в стране "власти феодалов в виде сословной монархии"? Авторы полагают, что, будь эти явления сильны, как в Западной Европе, где "уже с XIV в. бурно развивались капиталистические отношения", они обязательно породили бы абсолютную монархию. Тут смешение понятий. В крупнейших европейских странах сословно-представительная монархия всегда предшествовала абсолютизму, и именно из нее он вырос. Было бы по меньшей мере странно, если бы в России сразу же возник абсолютизм. Мы уже не говорим о том, что в Западной Европе абсолютистские монархии образовались, вопреки утверждениям авторов, не в XIV в., а значительно позже, когда действительно началось бурное развитие капиталистических отношений. Поэтому в Англии об абсолютистском строе можно говорить лишь с конца XV в., расцвет же его падает на вторую половину XVI - начало XVII в.; а французский абсолютизм прочно установился еще позднее, но зато просуществовал вплоть до Великой Французской буржуазной революции. Что касается "бурного" развития капитализма в Европе в XIV в., то это имело место лишь в Италии и соседних с ней землях; но как раз там и не образовалось ни в XIV, ни в XV в. ни крупных национальных государств, ни абсолютистских монархий, если, конечно, не причислять к ним владений мелких итальянских князьков и тиранов. Другое дело, что сословно- представительная монархия в России образовалась по сравнению с большинством крупных европейских стран позже. Но зато она значительно быстрее, чем на Западе, приобрела черты абсолютистских монархий. Ведь российский самодержавно- крепостнический строй представляет собою не что иное, как наиболее консервативную, максимально "одворяненную" форму монархического абсолютизма. Разобраться в его классовой природе, определить, какое участие в его становлении принадлежит зарождавшейся в XVII в. русской торгово-промышленной буржуазии, по-видимому, следовало бы.

Нам кажется, что если бы авторы больше внимания уделяли общим проблемам социально- экономического и политического развития России XVI - начала XVII в., о чем мы уже говорили выше, а главное, не обходили спорных или еще не решенных в советской историографии вопросов (например, ведущуюся на страницах советской печати дискуссию о начале кризиса феодализма и зарождения в России новых, бур-

стр. 142
жуазных отношений), то рецензируемый том лишь выиграл бы. Жаль, что авторы не высказались относительно постановки К. Марксом и Ф. Энгельсом вопроса о "вторичном издании" крепостного права в странах Восточной Европы, о применении ленинского тезиса относительно двух возможных путей развития капитализма в сельском хозяйстве - юнкерском и фермерском - для истории России XVI - XVII веков. Освещение таких крупных теоретических проблем позволило бы более органично увязать историю народов СССР с ходом как общеевропейского, так и всемирно-исторического процесса, глубже вскрыть ее специфику.

Стремясь придать книге максимально доходчивый характер, авторы иногда, как это уже отмечалось при общей оценке издания, слишком "активно" пользуются литературно- художественными оборотами, сравнениями, образами и даже морально-этическими оценками. Так, вместо научной характеристики такого важного политического института, как новгородское "вече" XIII в. (что, казалось бы, совершенно необходимо для подобного обобщающего труда), просто сообщается, что "это не была буйная сходка людей, как обычно его изображали в старинных сочинениях", а "главный распорядитель" в Великом Новгороде (стр. 22). Иногда же (гл. 1) изложение носит характер своеобразного путеводителя по городам; в других случаях сообщаются сведения о природных условиях, крепостях, храмах и княжеских династиях и приводятся очень ограниченные данные по социально-экономической истории. В таком плане дано, например, описание Владимирско-Суздальской, Волынской, Рязанской, Новгородской, Псковской, Полоцкой и других земель. Сравнивая русскую культуру того периода с культурой западноевропейской, авторы отмечают, что "высокая культура Руси была хорошо известна в зарубежных странах". При этом они ссылаются лишь на французский эпос, где речь идет о "прекрасном русском оружии", и на трактат Феофила о ремеслах, написанный в Германии (между прочим, в X в.), где "упоминаются русские изделия" (стр. 29). Думается, что русская культура XIII в., действительно достигшая в рассматриваемый период высокого развития, заслуживает при ее сравнении с культурой Запада более обстоятельной характеристики.

Целесообразны ли такие художественные этюды, какой, например, дается автором при описании Шелонской битвы 1471 г., а именно, что разбитым великокняжеским войскам и "охваченным паникой" новгородским воинам "казалось, что победный клич "Москва" звучит с вечевой площади и крепостных стен Новгорода, уже взятого Великим князем, и они "в оторопе" пробегали мимо родного города" (стр. 121)? Что на самом деле казалось новгородцам - ни летописец, ни мы не знаем. Вряд ли следует в серьезном издании заниматься подобной символикой, да еще без всякой ссылки на источник. Наконец, уместны ли такие сравнения, как поименование эпохи собирания русских земель "сумраком теней", единого Русского государства - "тихой весной", а крепостничества - "неспокойным и ненастным летом"? (стр. 105, 141). Мало удачно и название одного из разделов (стр. 198 - 201) - "Закат опричнины". В целом авторы неплохо вводят в повествование исторические портреты наиболее значительных политических деятелей. Книга от этого значительно выигрывает, хотя и тут, может быть, следовало бы шире использовать источники и скромнее - авторские реконструкции. Иногда они слишком уж вольны. Не излишне ли литературы такие оценки Лжедмитрия I, как "удалец", "лихой наездник", "великолепный лицедей"? Или утверждение, что "за неказистой внешностью самозванца скрывалась натура оригинальная, в его широкой груди билось беспокойное сердце прирожденного авантюриста" (стр. 253, 238). Иногда имеет место идеализация Ивана Грозного и такого идеолога опричных реформ, как И. С. Пересветов. Это был, по мнению авторов, "дальновидный мыслитель" и "гуманист", который еще в 40 - 50-х годах XVI в. осознал "потребность дальнейшего наступления на феодальную знать"; вся беда в том, что, проводя опричнину, царь не всегда и не во всем строго следовал его советам всемерно оберегать "воинников", то есть дворян (стр. 373 - 374, 183, 186).

Большим достоинством книги является наличие в "ей синхронистической таблицы. Хорошее впечатление производят удачно отобранные и выполненные иллюстрации. Полезны и карты. Жаль, что и здесь, как в т. I, нет именного аннотированного указателя. В заключение нам хочется еще раз подчеркнуть, что, несмотря на отмеченные выше недостатки, II том "Истории СССР", безусловно, принесет большую пользу советскому читателю, а главное, привлечет его внимание к истории своей Родины, рас-

стр. 143
кроет перед ним ее успехи и трудности в борьбе за будущее и наглядно покажет роль в этой борьбе народных масс, подлинных творцов истории. Для специалистов же эта книга послужит опытом подготовки новых сводных трудов, требующих осмысления и обобщения наиболее крупных проблем отечественной и всемирной истории.

*

III том6 посвящен истории XVII - XVIII веков. Возникшие в XVII в. мануфактуры, формирование в то же время всероссийского рынка, классовая борьба первой половины XVIII в., начало разложения феодального строя во второй половине XVIII в., история Средней Азии и Казахстана второй половины XVII - XVIII вв. и другие важнейшие исторические явления и процессы почти не изучались у нас в дооктябрьский период. Экономическое развитие страны в XVIII в., крестьянские войны под предводительством С. Разина и Е. Пугачева, развитие общественной мысли и культуры и иные темы разработаны в основном уже советскими исследователями. Даже при анализе столь традиционных для дореволюционной историографии сюжетов, как Соборное уложение 1649 г., петровские реформы или Северная война, труды буржуазных историков играют второстепенную роль по сравнению с трудами советских ученых. Это обстоятельство накладывает на современное обобщающее исследование особый отпечаток и позволяет предъявить к нему определенные требования.

Том III делится на три части: первая посвящена середине и второй половине XVII в., вторая - первой половине XVIII в. и третья - периоду от 1750-х до середины 1790-х годов. Такое членение необходимо признать рациональным, так как каждый из трех периодов характеризуется особенностями хозяйственной жизни, политического строя, культуры, внешней политики. Прежде всего остановимся на проблемах социально-экономических. Анализируя их, авторы стараются проследить две параллельные линии их развития: крепостническую и буржуазную. XVII в. характеризуется как "время оформления крепостного права, пронизывающего все стороны хозяйственной и общественной жизни, культуры и быта". Вместе с тем XVII в. рассматривается как "время начала формирования всероссийского рынка, более интенсивного, чем раньше, развития товарного производства" (стр. 15). В данных условиях, по словам авторов, наметилась тенденция к применению наемного труда в промышленности, в строительстве и на транспорте и обнаруживаются случаи обращения купеческого капитала в производство; "в этом проявлялись черты новых, буржуазных отношений" (стр. 30).

Авторы справедливо отмечают, что скупщик "очень редко вмешивался в производство" (стр. 30), а рынок питало не крупное, а мелкое товарное производство (стр. 420). Можно было бы вовсе не упрекать авторов за преувеличение уровня развития буржуазных отношений в XVII в., если бы они не написали, что XVII столетие являлось важным этапом процесса первоначального накопления (стр. 30). Но после обоснованной критики тезиса о первоначальном накоплении в России XVII в. вряд ли можно вновь пускать этот тезис в оборот. И уж если это сделано, нельзя было ограничиться простым упоминанием, не подкрепленным никаким теоретическим и фактическим обоснованием. Хотелось бы также, чтобы в соответствующем месте было сказано о сельском хозяйстве XVII в., в котором трудно усмотреть прочные тенденции к при-

6 Первая серия. Т. III. Редколлегия: Л. Г. Бескровный (отв. редактор), В. А. Дядиченко, Б. Б. Кафенгауз, Н. И. Павленко. Л. В. Черепнин. 1967. 747 стр. Авторы: Г. А. Абдуллаев, Н. Г. Аполлова, Н. А. Бакланова, М. Т. Белявский, Л. Г. Бескровный, В. И. Буганов, Ф. А. Грекул, В. А. Дядиченко, А. К. Касименко, Б. Б. Кафенгауз, А. И. Клибанов, Н. М. Лебедев, В. В. Мавродин, Ш. А. Месхиа, Р. Н. Набиев, Л. А. Никифоров, А. П. Новосельцев, Н. И. Павленко, Х. Э. Палли, А. А. Преображенский, Л. Н. Пушкарев, Н. Г. Савич, М. К. Степерманис, Л. В. Черепнин, С. О. Шмидт, М. М. Штранге, Э. Э. Эпик, П. Т. Яковлева. Над томом работали также: Б. Г. Галкович, [И. А. Голубцов], Н. А. Иванова, М. В. Клименко, А. А. Королева, Р. Е. Крупнова, В. А. Листовская, Н. М. Львова, Э. П. Михеева, Л. С. Москвина, М. М. Носачева, О. В. Орлик, В. Н. Павлова, В. М. Покровская, Л. А. Потапова, К. П. Тен, Д. А. Ширина.

стр. 144
менению наемного труда, тем более в тех скромных размерах, какие наблюдались в крестьянских промыслах и торговле.

Подводя итоги экономическому развитию России в первой половине XVIII в., авторы снова говорят о двух линиях. Одна из них, пишут они, была связана с укреплением феодальной собственности на землю, расширением помещичьего землевладения, усилением эксплуатации и другими чертами феодального господства, а другая находилась в тесной связи с развитием крупной промышленности и началом формирования классов капиталистического общества - предпролетариата и буржуазии. В то время купеческий капитал начал проникать в производство, бурно развивается промышленность, а вместе с нею возникают кадры мануфактурных рабочих. Но победа оказалась "на стороне крепостнических порядков, достаточно сильных, чтобы деформировать ростки нового и не дать им возможности приобрести значение системы капиталистических отношений" (стр. 224). Отсюда ясно, что авторы имели в виду не систему капиталистических отношений, а капиталистический уклад, который, несмотря на значительные успехи в строительстве мануфактуры, не смог еще четко оформиться даже в первой половине XVIII века. Да и сами авторы относят возникновение капиталистического уклада, как и начало разложения феодального строя, ко второй половине XVIII века (стр. 424), хотя и в то время наряду с буржуазной линией развития, утверждают они, наблюдается линия крепостническая. Крепостнические порядки даже во второй половине XVIII в. не просто сохранялись, но "развивались как вширь, охватывая новые районы, так и вглубь" (стр. 432). Это верно, но ведь верно, безусловно, и то, что крепостничество препятствовало быстрому развитию капиталистических отношений, тормозило экономический прогресс. И вот тут возникают вопросы: почему крепостничество было таким живучим? Как могло случиться, что в условиях отсталой крепостнической системы Россия достигла в XVIII в. значительных хозяйственных и военных успехов? Авторам книги, одной из основных тем которой является превращение России в великую державу, следовало бы уделить таким вопросам большее внимание.

Наличие промежуточных форм труда, отличных от классической барщины и от классического капитализма, являлось существенной особенностью экономического развития России во второй половине XVII и в XVIII веке. Широкое использование этих форм труда не устраняло противоречий крепостнической системы, но давало ей возможность продлить свое существование и добиться крупных экономических и политических успехов. Крепостное право не служило препятствием для "высшего процветания Урала" в мануфактурный период7 . На основе использования промежуточных форм труда и предоставления в руки промышленников привилегий крепостников был достигнут, в частности, высокий уровень производства железа. Мануфактурное строительство способствовало укреплению военно-политического могущества России и победам царизма в войнах с внешними врагами и в борьбе с эксплуатируемыми массами. Живучесть крепостнической системы поддерживалась и некоторыми процессами, протекавшими в сельском хозяйстве. "Увеличение продукции сельского хозяйства происходило не столько благодаря усовершенствованию орудий труда и улучшению культуры земледелия, сколько путем расширения посевных площадей" (стр. 210). Это верное замечание характеризует не только первую половину XVIII в., к которому непосредственно относится приведенная цитата, но и XVII в., и в значительной мере вторую половину XVIII в. (стр. 18, 395 - 398). Географические особенности страны, огромные по масштабам завоевания на юге и на востоке способствовали развитию сельского хозяйства по экстенсивному пути. А экстенсивное развитие земледелия и животноводства позволило феодалам увеличивать свои доходы.

К сожалению, важнейший вопрос о хозяйственном положении разных групп крестьянства и о соотношении доходной и расходной частей крестьянских бюджетов остался наименее изученной страницей экономической истории России. Обычно ограничиваются формулой о непрерывном ухудшении положения крестьян и непрерывном усилении эксплуатации. Авторы тома не составляют в этом смысле исключения из общего правила. Они пишут об увеличении давления на трудовое население в связи с заменой подворной системы обложения подушной податью; об ухудшении

7 См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 3, стр. 485.

стр. 145
экономического положения крестьян во второй четверти XVIII в.; об увеличении феодальных повинностей к концу XVIII в. по сравнению с первой его половиной (стр. 216, 219, 404 - 405). Однако вопрос о влиянии подушной подати на хозяйство тех крестьян, которые ранее платили повинности со двора, отнюдь нельзя считать решенным. Во всяком случае, все подсчеты подворных повинностей 1710-х годов, которые дошли до нас, дают более высокие цифры (из расчета на душу населения), чем платежи 1720-х годов. Увеличение же доходной части государственного бюджета после введения подушной подати объясняется прежде всего значительным сокращением контингентов, уклонявшихся от обложения, а также тем, что стало гораздо меньше государственных повинностей, не учитываемых документами о поступлениях в казну. Крепостническая система не могла бы так долго существовать, если бы экономическое положение всех категорий крестьянства из десятилетия в десятилетие становилось все более тяжелым. Никакого запаса прочности крестьянского хозяйства не хватило бы на сотни лет такого непрестанного ухудшения. В действительности положение крестьян в одни периоды становилось хуже (например, во время Северной войны), в другие же несколько улучшалось (например, в годы, когда рост хлебных цен обгонял рост оброков и подушных сборов), в третьи - оставалось примерно неизменным. Определить хронологические рамки этих периодов применительно к различным группам крестьян, отдельно барщинным и отдельно оброчным, и к разным районам огромного Российского государства - важная задача, все еще остающаяся нерешенной.

Крупные экономические и политические успехи, достигнутые Россией во второй половине XVII и в XVIII в., сочетались с элементами экономической отсталости, которые стали особенно значительными, когда произошел промышленный переворот в передовых странах Западной Европы. Вопрос об отсталости не новый для советской историографии. Однако историки еще недостаточно конкретно изучили его. Думается, что давно пора конкретнее (ср. стр. 194, 199) проанализировать, в каких отраслях хозяйства и когда проявлялась экономическая отсталость и в чем именно следует ее усматривать? Чем внимательнее мы изучаем сельскохозяйственные орудия, методы земледелия, животноводства и огородничества в различных районах феодальной Руси, тем больше убеждаемся в их большой целесообразности и соответствии климатическим и почвенным условиям и хозяйственным возможностям эпохи. На Руси, в Западной Европе и в других районах крестьяне опытным путем выработали замечательные агрономические приемы, системы земледелия и сельского хозяйства. При этом нет решительно никаких оснований говорить, что эти методы и формы ведения крестьянского хозяйства были на Руси в XV в. более примитивными, чем на Западе. Однако мы замечаем также, как усиление феодального гнета, увеличение размеров повинностей и сковывание инициативы крестьян крепостнической регламентацией пагубно сказывались на состоянии сельского хозяйства и мешали его прогрессивному развитию. То же можно сказать о ремесленной культуре. И здесь многовековой опыт позволял достигнуть замечательных успехов и производить изделия, которые отличались национальным своеобразием, но отнюдь не примитивностью. Но и тут неблагоприятные социально-политические условия могли задержать развитие ремесла.

В истории промышленного и сельскохозяйственного производства особое значение имеют переходные периоды, когда оно перестает базироваться на одном народном опыте и начинает строиться на достижениях профессиональной науки и техники. А для того, чтобы профессиональная наука и техника могли подняться на новую, более высокую, чем средневековая наука и техника, ступень, чтобы их достижения могли революционизировать производство, строительство, транспорт, нужен ряд условий. Главным является конкретный социально-экономический строй и связанная с ним степень заинтересованности различных общественных классов (торговцев, промышленников и других). Сюда относятся и заинтересованность государства, и выделение соответствующих средств на науку, и эмансипация культуры от церкви, и многое другое. В какой мере эти условия проявлялись в крепостной России? Как они влияли на состояние и развитие разных отраслей науки и техники? В чем конкретно проявлялась отсталость в XVII в., в первой и второй половинах XVIII в., а где, наоборот,

стр. 146
об отсталости совсем не приходится говорить? Ответов на эти вопросы в рецензируемом томе мы не находим.

Вторая половина XVII в. была, по словам авторов, временем "становления в России абсолютизма" (стр. 62), а первая четверть XVIII в. - периодом завершения перехода от сословно-представительной к абсолютной монархии. В связи с этим авторы останавливаются на особенностях абсолютизма в России. Они справедливо отмечают, что социальная обстановка в России периода становления абсолютизма отличалась от той ситуации, о которой писали К. Маркс и Ф. Энгельс, имея в виду страны Западной Европы. Ни о каком равновесии сил могущественного феодального сословия и еще слабой буржуазии в петровское время, конечно, не приходится говорить. Абсолютизм в России оформился прежде всего в силу того, что дворянство сплачивалось вокруг центральной власти для подавления протеста народных масс. Главной силой, на которую опирался русский абсолютизм, было дворянство, которое использовало государственный аппарат для обеспечения своего господства (стр. 226). Поскольку абсолютизм занимал чрезвычайно важное место в истории России, вопрос о его корнях, причинах и времени возникновения представляет немалый интерес. Прежде всего должен быть уточнен вопрос о становлении абсолютизма во второй половине XVII века. Авторы исходят из убеждения, что вторая половина XVI - первая половина XVII в. - это период сословно- представительной монархии. Было бы, вероятно, более правильным говорить о монархии с сословно-представительными учреждениями. Во всяком случае, наряду с чертами сословно-представительного строя в XVI в. уже вырисовывались черты самодержавия. В годы опричнины, несомненно, существовали сословно-представительные учреждения, но для нее в гораздо большей степени были характерны методы самодержавно- деспотического правления.

При отце и деде Ивана Грозного под самодержавием еще понималось право и возможность великих князей держать Русскую землю самим, а не по ханским ярлыкам. Но уже при них появились элементы самодержавной формы властвования. Вспомним хотя бы жалобы на то, что Василий III решал некоторые дела самостоятельно, без Боярской думы. Так, в т. II параграф, посвященный правлению Филарета Романова, имеет заголовок "Усиление самодержавия" (стр. 320), а столкновение Ивана Грозного с митрополитом Филиппом названо "эпизодом борьбы за подчинение церкви самодержавной власти" (там же, стр. 191). Таким образом, авторский коллектив "Истории СССР с древнейших времен до наших дней" не отрицает самодержавной власти и в период опричнины и в 1620-е годы. А поскольку между понятиями "самодержавие", "абсолютизм" и "неограниченная монархия" теоретически и практически нет разницы8 , должно отнести начало становления русского абсолютизма к периоду, предшествовавшему второй половине XVII в., учитывая, что его элементы вначале сочетались с элементами сословно- представительного строя. Такое сочетание стало возможным, так как в XVI - первой половине XVII в. никакие выборные сословные органы не контролировали власть царя и привлекались им для совета лишь при подготовке некоторых законов. Необходимо учитывать, что консолидация в целостное сословие многочисленных сословных групп, на которые распадался в средние века класс феодалов, протекала в России сравнительно медленно и завершилась уже тогда, когда от центральных сословно-представительных учреждений не осталось и следа. Авторы т. III справедливо пишут, что лишь в XVIII в. в среде феодалов исчезают формальные внутрисословные перегородки, унаследованные от средневековья, а интересы немногочисленной родовой знати стали мало отличаться от общедворянских интересов (стр. 253).

Используя внутриклассовые конфликты между боярством и дворянством и между разными группами боярской аристократии, царская власть приобретала некоторую самостоятельную силу. Особенно отчетливо это видно при рассмотрении земельной политики царизма. Если земельная собственность феодального сословия непрерывно укреплялась и расширялась в XVI - XVII вв., то земельные владения каждого фео-

8 В. И. Ленин ставил знак равенства между этими понятиями. Он писал: "Самодержавие (абсолютизм, неограниченная монархия) есть такая форма правления, при которой верховная власть принадлежит всецело и нераздельно (неограниченно) царю". В. И. Ленин. ПСС. Т. 4, стр. 251 - 252.

стр. 147
дала в отдельности и целых групп феодалов, в том числе крупнейших, были неустойчивыми. В результате ликвидации феодальной раздробленности царизм получил возможность широко распространить поместную систему. И хотя поместья на протяжении XVI - XVII вв. постепенно сливались с вотчинами, размеры дач, прирезки и конфискация поместной земли давали царской администрации огромную власть и заставляли средние и низшие группы господствующего класса относиться к ней с особым подобострастием. Итак, для выяснения причин возникновения русского абсолютизма следует учитывать не только стремление господствующего класса к объединению вокруг престола в целях борьбы с эксплуатируемыми, но и острые противоречия, которые раздирали господствующий класс на группы, боровшиеся за землю и за власть над крестьянами. Царизм использовал для своего усиления не только тенденции к объединению, но и рознь в среде феодальных землевладельцев.

Авторы исходят из ленинской мысли о крепостническом характере самодержавного государства, о самодержавии как власти, созданной "вековой историей крепостничества"9 . Они в то же время учитывают, что самодержавное государство не было государством исключительно крепостническим. Уже в петровское время "экономическая политика абсолютистского государства способствовала росту зарождавшейся буржуазии" (стр. 227). В этом и заключался шаг" в сторону буржуазной монархии, сделанный крепостническим государством в XVIII веке. Подводя итоги административным преобразованиям Петра I, авторы говорят, что эти преобразования укрепили господство дворянства, что абсолютная монархия в результате реформ приобрела' некоторые буржуазные черты, усилилась централизация управления, созданы были единообразные бюрократические учреждения (стр. 242). Не следует забывать, что бюрократизация режима, открывая возможности для проникновения в высшие правительственные сферы буржуазного влияния, в то же время подрывала это влияние, сводя на нет роль губных и земских учреждений в XVII в., Ратуши и земских изб в начале XVIII века. Воеводы правили, как маленькие царьки, читаем мы в главе, посвященной внутренней политике правительства 40 - 60-х годов XVII в. (стр. 64). Добавим, что они подчинили себе органы местного управления, образованные в XVI в., и свели их роль постепенно на нет. Созданными в последние годы XVII в. Ратушей и земскими избами правительство уже через десять лет пожертвовало "в угоду полицейским и фискальным интересам. Городами вновь стали управлять воеводы" (стр. 229). Но абсолютизм и бюрократия нигде не в состоянии были полностью истребить сословно-представительные учреждения. В Англии абсолютизм ущемил в первой половине XVII в. влияние и политические функции парламента, однако не сумел ликвидировать его. Во Франции Генеральные штаты не собирались с 1615 г. до предреволюционного момента. Но во многих французских провинциях все же сохранились сословно-представительные учреждения. В России как земские соборы, так и выборные сословно-представительные областные учреждения были уничтожены абсолютизмом; тем не менее оставлены были тогда мирские сельские и посадские общины, которые должны были выполнять предначертания бюрократии и помещиков и служить низшим звеном их фискально- полицейской организации10 .

Авторы утверждают, что не только Боярская дума, но и земские соборы были органами, устаревшими по сравнению с бюрократическими учреждениями (стр. 239). Однако отстранение горожан и некрепостных крестьян от участия в обсуждении важных государственных дел нельзя расценить как ликвидацию устаревших порядков. Это отстранение не способствовало общественному прогрессу. Чтобы всесторонне рассмотреть, какое значение для истории России имело укрепление абсолютизма во второй половине XVII и в XVIII в., авторам следовало бы показать, в какой мере к самодержавию и бюрократии того времени относятся ленинские оценки конца XIX - начала XX века. Как известно, В. И. Ленин говорил о господстве над всем народом "замечательно организованной, идейно сплоченной, традиционно-замкнутой бюрократии"11 . Вряд ли можно усомниться, что начало такой ее организованности, сплоченности и

9 В. И. Ленин. ПСС. Т. 22, стр. 320; т. 23, стр. 263.

10 Построенные на началах сословности выборные органы местного самоуправления появляются в губерниях в последней четверти XVIII века.

11 В. И. Ленин. ПСС. Т. 7, стр. 345.

стр. 148
замкнутости восходит к XVIII в., если даже не к более раннему времени, хотя главные результаты в этом отношении были достигнуты бюрократией позднее. В. И. Ленин писал о тунеядстве и продажности гражданской и военной бюрократии как пореформенного, так и крепостного периода12 . И эти качества бюрократии родились не в XIX в., а значительно раньше, как и дух низкопоклонства, бумажного отношения к делу, бюрократический и полицейский произвол. Если бюрократия была одним из трех китов, на которые опирался абсолютизм, то двумя другими китами были армия и полиция. Говоря о военных реформах Петра I, авторы справедливо отмечают, что "без регулярной армии и флота нельзя было решить коренные задачи внешней политики" (стр. 242). Однако нужно было осветить и вопрос о роли регулярной армии в решении внутриполитических задач. Ведь введение новых методов комплектования, организации и управления армией стимулировалось не только военными неудачами в первом Азовском походе и под Нарвой, но и стрелецкими восстаниями. А прекращение на долгий период восстаний в армии показывает, какое значение имело создание регулярной армии для упрочения диктатуры помещиков-крепостников и борьбы с народными волнениями. Авторы говорят о развитии полицейского аппарата абсолютистского государства XVIII в. и останавливаются на идеологии такого государства, усиленно пропагандировавшейся петровскими уставами и регламентами. Они справедливо пишут, что наибольшие надежды возлагались на всемогущество полиции, этой "души гражданства" и "фундаментального подпора человеческой безопасности" (стр. 241). Разветвление полицейского аппарата и его "всепроникновение" в общественную и частную жизнь стало немаловажной чертой оформления абсолютизма.

Итак, абсолютизм способствовал упорядочению и централизации управления и в то же время создавал условия для безграничного чиновничьего и полицейского произвола; преодолевал боярско-аристократическую неповоротливость государственного аппарата, но и сам открывал простор для его бюрократизации. Абсолютизм способствовал превращению России в великую державу и одновременно на многие десятилетия закрепил в ней устои крепостничества. Все это следует учесть при оценке процессов становления и оформления абсолютизма в России. На наш взгляд, в томе это сделано недостаточно четко. Авторы пишут, что в послепетровское время "бюрократия становится реакционным учреждением и постепенно начинает править Российским государством" (стр. 254). Но разве же бюрократия начинала править Российским государством только со времен Екатерины I, Анны Ивановны или Елизаветы Петровны? И разве для петровского времени не было характерно то "самовластие чиновников и бесправие народа", о которых говорится применительно к периоду дворцовых переворотов? При всем различии первой и второй четвертей XVIII в. нельзя свести к нему внутреннюю противоречивость процесса оформления абсолютизма, типичную и для петровского и для послепетровского времени. Далее. В главе "Внутренняя политика правительства в 50 - 60-е годы XVIII в." говорится, что после воцарения Елизаветы была возобновлена деятельность созданных Петром I и упраздненных при его преемниках Берг и Мануфактур - коллегии и Главного магистрата; приобрел прежнюю силу и Сенат. "Однако вопреки этой реставрации, - пишут авторы, - новое пробивало себе путь. Оно заключалось в неуклонном укреплении абсолютной власти монарха, в усилении централизации и бюрократизации государственного аппарата" (стр. 429). Эта характеристика правительственной политики середины XVIII в. вызывает недоумение. Здесь, во-первых, непонятно, почему петровские учреждения и порядки, которые пыталась реставрировать дочь Петра, противопоставляются новому, заключавшемуся в укреплении абсолютизма и в усилении бюрократии. Разве политика Петра I была чужда этим принципам? Во-вторых, непонятна оценка "новое", которая характеризует укрепление абсолютизма и бюрократии. Было ли это новое шагом вперед, шагом назад или заключало в себе элементы прогресса и реакции одновременно?

Характеризуя сущность абсолютизма после Крестьянской войны 1773 - 1775 гг., авторы пишут, что "царизм... не считал нужным скрывать свою реакционную сущность" (стр. 495). Значит, и до этого, то есть в 50 - 60-е годы XVIII в., сущность царизма была реакционной (хотя эта реакционность прикрывалась словами, заимствованными из арсенала просветительской идеологии). Хотелось бы, чтобы противоречивая сущность

12 См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 9, стр. 155.

стр. 149
русского самодержавия XVII - XVIII в., ее изменение и присущие самодержавию уже в XVII - XVIII вв. некоторые реакционные черты были отмечены более определенно. Обращаюсь к сравнительно мало изученной советскими исследователями истории дворянства, отметим, что укрепление абсолютистско-бюрократического строя отражалось на политических настроениях господствующего сословия и их изменчивости. Будучи глубоко заинтересованы в сильной власти, способной бороться с восстаниями и другими формами протеста крестьян, дворяне иной раз сами становились жертвами полицейско- бюрократического произвола и типичной для абсолютизма власти близких к царям "персон" и фаворитов. Громадная независимость и самостоятельность царской власти и бюрократии, о которой говорится в томе, порождала в различных слоях русского дворянства оппозиционные настроения и желание подправить политический строй или устранить отдельных правителей. Желания эти особенно подогревались в послепетровское время, когда неограниченность власти сочеталась с крайней личной ограниченностью ряда самодержцев. Характеризуя дворцовые перевороты, авторы уместно приводят слова Н. И. Панина, жаловавшегося, что "в делах правления не власть мест государственных, а сила персон" играет роль (стр. 252). Следует добавить, что подобные жалобы высказывались еще в первой половине XVIII века. Дворянство стремилось иметь государство, не допускающее свободы для трудящихся и предоставляющее побольше свободы "шляхетному народу". При этом решающее значение имело подавление сопротивления народа, а не шляхетские вольности.

В томе хорошо обрисованы события 1730 г., "затейка верховников", шляхетские "прожекты" и прекращение разговоров об ограничении самодержавия. Авторы справедливо говорят о близости основных взглядов дворянских группировок, проектировавших ограничение власти царя (стр. 263). Однако возникает вопрос: почему самодержавие так легко восторжествовало не только над кучкой верховников, но и над многими дворянскими "прожектерами", выражавшими интересы широких кругов дворянства и в том числе гвардейцев, вмешательство которых решило исход событий? Приводятся слова Г. В. Плеханова об узости политического кругозора шляхетства (стр. 264). Однако плехановская мысль требует уточнения. Речь должна идти не столько об узости как следствии политической неразвитости, сколько о том двойственном, противоречивом отношении к самодержавию, о котором упоминалось. Дворяне были и за и против полицейско-бюрократическо-абсолютистского режима, причем больше за. Только этим объясняется, что одни и те же люди сначала проектировали ограничение царской власти органами, представлявшими дворянское сословие, а сразу затем выступили с требованием сохранения самодержавия Анны Ивановны. Немалую роль играли и опасения верховников, о чем хорошо говорится в томе. То обстоятельство, что на смену фаворитизму отдельных лиц грозил прийти фаворитизм нескольких фамилий (стр. 260), отталкивало дворянство от верховников и делало для них предпочтительнее традиционное самодержавие.

Упоминается, что в результате петровских реформ чин постепенно оттеснял "породу"; уже провозглашение "подлородной" чужеземки Екатерины I императрицей было показателем слабости политических позиций родовой аристократии, а к середине XVIII в. интересы немногочисленной родовой знати уже мало чем отличались от общедворянских интересов (стр. 253). Это и верно и неверно. Позиции старой боярской аристократий действительно были подорваны петровскими реформами, и место дворянина в обществе определялось прежде всего его имущественным положением. Но по мере того, как во второй половине XVIII в. имения дворян подвергались все реже правительственным конфискациям, имущественное положение и "порода" все чаще совпадали. Феодальная аристократия в XVIII в. развивалась и забирала в свои руки высшие должности и чины. Чин действительно оттеснил породу при Петре I, но оттеснил он ее не навсегда. И изображать дело так, будто с середины XVIII в. уделом знати делается безобидная оппозиция, разоблачительные мемуары и беспомощное злопыхательство в Гостиных помещичьих усадеб (стр. 253), нельзя. Кроме этого, уделом знати были огромные земельные владения, высшие правительственные должности и огромное влияние при царском Дворе. Говорится также, что именно среднее дворянство заняло при Петре I "ключевые позиции в экономике, управлении и просвещении страны" (стр. 366). Вызывает удивление, что столь ответственное и, как нам представляется, неверное положение остается вовсе не обоснованным, что о нем не говорится

стр. 150
в главах, посвященных социально-экономическому и политическому развитию страны, и лишь вскользь упоминается в параграфе, посвященном взглядам В. Н. Татищева. В главе, где рассматривается общественная мысль первой половины XVIII в., высказывается и другая точка зрения, никак не обоснованная: "Бурное развитие России в первой четверти XVIII в. вызвало к жизни новые классовые группировки и прослойки" (стр. 365). Возникает вопрос: Какие же классовые группировки и прослойки, не существовавшие в XVII в., возникли при Петре?

В главе об общественной мысли первой половины XVIII в., к сожалению, нет характеристики теоретических основ, на которых базировались идеология господствующего класса и политика правительства. В петровское время это была теория общественного договора, совмещенная со старыми идеями божественного происхождения государственной власти, и теория регулярного полицейского государства, призванного вмешиваться во все стороны жизни и деятельности подданных в целях обеспечения "общенародного блага". Во второй половине XVIII в. широко применялись идеи Просвещенного абсолютизма и буржуазного просветительства. В томе показано, как по- разному использовались эти идеи Представителями различных классов, а также как идеи просвещенного абсолютизма проявлялись в политике правительства. Хотелось бы только, чтобы были раскрыты особенности такой политики Екатерины П. "Просвещенный абсолютизм" был явлением общеевропейским, но не во всех странах давал одинаковые результаты. Если в Австрии Он привел к освобождению крестьян, то в России уступки буржуазным отношениям делались лишь постольку, поскольку они не задевали интересов дворянства. Формулировка конечных целей просвещенного абсолютизма, состоявших в "укреплении господства дворянства в условиях развития буржуазных отношений и обострения классовой борьбы" (стр. 428), относится не ко всякому просвещенному абсолютизму, хотя и типична для политики Екатерины II.

Авторы учитывают роль исторических личностей и останавливаются на характеристике некоторых из них. Однако приходится пожалеть, что характеристики эти слишком беглы. Петру I уделено только две странички, на которых дана и общая оценка петровских реформ, и указ о престолонаследии, и теоретическое обоснование абсолютизма "ученой дружиной" (стр. 249 - 250). О Б. Й. Морозове сказано, что он был "видной фигурой" и царь вопреки обычаю навещал его на дому, пользуясь его советами; о Ф. М. Ртищеве - что он был умным, хотя и жестоким царедворцем; о Б. М. Хитрово - что Он был стяжателем и противником А. Л. Ордина-Нащокина (стр. 65). Такие характеристики слишком уж кратки и вряд ли запомнятся читателю. Лучше охарактеризованы Патриарх Никон и Аввакум (стр. 101 сл.), Анна Ивановна (стр. 265), Елизавета Петровна (стр. 270). Но в целом личные характеристики нельзя считать в томе удачными. В заключение необходимо подчеркнуть, что т. III является ценным трудом, свидетельствующим о значительных достижениях советских историков. В то же время его выход заставит специалистов сосредоточить усилия на решении ряда важных проблем, Не получивших еще достаточно широкого или правильного освещения.

*

Т. VII13 посвящен Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войне в СССР. Создание данного труда представляло собой сложную и от-

13 Вторая серия. Редакционная комиссия: Б. Н. Пономарев (гл. редактор), [Ш. Б. Батыров], И. Б. Берхин, Г. А. Галоян, Л. С. Гапоненко (зам. гл. редактора), Э. Б. Генкина, А. А. Дризул, [К. К.. Дубина], П. А. Жилин, З. И. Ибрагимов, Н. В. Каменская, А. В. Карасев, М. П. Ким (зам. гл. редактора), Д. М. Кукин, Г. А. Куманев, А. П. Кучкин, В. А. Маамяги, И. И. Минц, И. М. Муминов, А. И. Пашков, Ю. А. Поляков, А. М. Самсонов, П. Н. Соболев, Н. И. Стуруа, Н. Й. Супруненко, В; М. Хвостов. Т. VII. Редколлегия: И. И. Минц (отв. редактор), Л. С. Гапоненко, Е. Г. Гимпельсон, Е. Н. Городецкий, С. М. Кляцкин П. Н. Соболев, Н. И. Супруненко. Авторы: А. Б. Арутюнян- Аренц, Н. Я. Вромлей, Е. Г. Гимпельсон, Е. Н. Городецкий, А. В. Игнатьев, Х. Щ. Иноятов, Н. В. Каменская, С. М. Кляцкин, Д. А. Коваленко, Н. Ф. Кузьмин, О. К. Кулиев, Г. П. Макарова, И. И. Минц, К. Мухамедбердыев, Е. М. Скляренко, П. Н. Соболев, Н. И. Супруненко, Г. А. Трукан, С. С. Хесин. Использованы материалы Э. А. Ахобадзе, С. Я. Афтенюка, П. В. Волобуёва, А. Ю. Гайгалайте, М. Г. Джиджёйшвили, А. А.

стр. 151
ветственную задачу. Следовало подготовить такое капитальное исследование, в котором бы на основе тщательного изучения научных работ, различного рода источников, использования новейших достижений советской исторической науки была дана яркая, полная героики картина борьбы трудящихся масс России во главе с Коммунистической партией за победу Советской власти в стране. Авторский коллектив, на наш взгляд, справился с поставленной задачей. В томе дано систематическое изложение всех важнейших событий от периода подготовки и победы Великого Октября до разгрома иностранной военной интервенции и внутренней контрреволюции в стране. Большинство разделов написано интересно, увлекательно и в то же время на уровне современных требований, предъявляемых к научным изданиям. Книге предпослано небольшое по объему введение, в котором дана обстоятельная характеристика содержания тома. В качестве "Приложения" помещен перечень произведений В. И. Ленина, документов высших партийных и государственных органов, произведений деятелей Коммунистической партии и Советского государства, документальных публикаций, хроник, воспоминаний, общих сводных работ и монографий, послуживших основой для написания труда. Большой научный и познавательный интерес представляют помещенные в книге карты, схемы боевых действий, фотокопии документов, фотографии выдающихся партийных, государственных и военных деятелей. Книга состоит из двух частей. Первая посвящена Великой Октябрьской социалистической революции, вторая - годам иностранной интервенции и гражданской войны. Остановимся на наиболее крупных проблемах, нашедших отражение в томе.

Великий Октябрь расколол мир на две противоположные системы - прогрессивную, социалистическую, и регрессивную, капиталистическую, что явилось закономерным результатом хода мировой истории. Эта закономерность со всей убедительностью раскрывается авторами. В томе поэтапно воссоздается героическая летопись тех лет. Материалы книги позволяют расширить наши представления о выдающейся роли Коммунистической партии, ее вождя В. И. Ленина в организации победы пролетарской революции, в разгроме, внутренней и внешней контрреволюции. Вопреки различным фальсифицированным или классово ограниченным буржуазным "теориям", искажающим сущность Великого Октября14 , книга еще раз свидетельствует о том, что Октябрьская революция явилась неизбежным результатом исторического развития России; глубоко раскрывает основные закономерности этой революции, всесторонне обосновывает неотвратимость ее победы. Авторами показана всемирно-историческая заслуга пролетариата России, положившего начало освобождению человечества от гнета империализма. Приведенные здесь материалы дают отчетливое и достаточно полное представление о процессе созревания, и победы Великой Октябрьской социалистической революции, о триумфальном шествии Советской власти, о борьбе Советского правительства за вывод страны из империалистической войны, о ленинском плане социалистического строительства, о начале военной интервенции. Глубокому анализу подвергнуты социалистические основы Советского государства, условия принятия первой в мире Советской Конституции V Всероссийским съездом Советов. Рассмотрен один из интереснейших этапов истории русского крестьянства - его борьба за землю в период перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Книга еще раз убеждает в том, что Временное правительство не хотело и не могло решить аграрный вопрос в пользу крестьянства, которое требовало конфискации помещичьих имений, передачи всей земли народу и уравнительного землепользования (стр. 41). Эти жизненно необходимые для крестьян требования удовлетворила лишь Великая Октябрьская социали-

Дризула, Ю. И. Жюгжды, В. Ф. Зыбковца, А. И. Ишанова, В. А. Маамяги, Р. А. Нуруллина, Л. И. Петропавловской, С. Н. Покровского, Н. Д. Ройтмана, Ш. Т. Ташлиева и других. Над томом работали также Б. Г. Галкович, М. Б. Кейрим-Маркус, А. А. Королева, В. Н. Павлова, Л. А. Рутковская, М. А. Стерликова, С. С. Тарасова, И. К. Эльдарова.

14 Cm.R. Pipes. The Formation of the Soviet Union. Communism and Nationalism 1917 - 1923. Cambridge. 1957; G. Wheeler. The Modern History of Soviet Central Asia. L. 1964; S. Zenkovsky. Pan-Turkism and Islam in Russia. Cambridge. 1960; E Bacon. Cultural Persistence and Change in Soviet Central Asia. "Transactions of the New York Academy of Sciences". Ser. II. Vol. 28. 1966; "The Red Army in Turkestan. 1917 - 1920". "Central Asian Review", vol. XIII, 1965, N 1, etc.

стр. 152
стическая революция. Авторы приводят данные о борьбе большевиков за массы, показывают огромную работу Коммунистической партии по разоблачению антинародной политики Временного правительства. "В центре кипучей и разносторонней деятельности партии, - отмечается в книге, - находился В. И. Ленин. Он принимал работников местных партийных организаций, беседовал с рабочими, солдатами, ходоками-крестьянами. За три месяца после возвращения в Россию В. И. Ленин написал свыше 170 статей, брошюр, воззваний, проектов резолюций партийных конференций и Центрального Комитета... Огромную роль в политическом воспитании масс сыграли выступления В. И. Ленина на митингах и собраниях, на заводах и воинских частях" (стр. 63).

В книге прослеживаются такие важные исторические вехи, как приезд В. И. Ленина в Петроград, начало его деятельности по мобилизации партии и масс на социалистическую революцию, рассматриваются Апрельские тезисы В. И. Ленина, в которых была четко намечена перспектива развития революции (стр. 47), Июньский и Июльский кризисы, которые в конечном итоге привели к концу двоевластия, работа VI съезда РСДРП (б), взявшего курс на вооруженное восстание и мобилизовавшего партию, рабочий класс, беднейшее крестьянство на завоевание власти Советами (стр. 95). Отчетливо показана борьба В. И. Ленина с раскольнической деятельностью людей типа Троцкого и Каменева. Засвидетельствовано, что в этой борьбе В. И. Ленин опирался на партию и широкие трудящиеся массы, в результате чего поражение врагов революции стало закономерным итогом хода событий. Обстоятельно анализируются ленинская теория социалистической революции, неутомимая и ежечасная работа партии, В. И. Ленина по подготовке вооруженного восстания в Петрограде, Москве и других районах страны. Разработанная В. И. Лениным теория социалистической революции приобрела огромное международное значение. Она применима, с учетом конкретно-исторических особенностей каждой страны, при свершении революционных преобразований в государствах с весьма различным уровнем социально-экономического развития.

С интересом читаются страницы, освещающие работу II Всероссийского съезда Советов. Подробное рассмотрение количественного состава съезда, партийной принадлежности делегатов и того, кем они были делегированы; показ борьбы, развернувшейся на съезде между большевиками и представителями соглашательских партий, в результате которой подавляющее большинство съезда пошло за В. И. Лениным, за большевиками, - все это делает изложение впечатляющим. На этом съезде впервые в истории был поставлен на реальную почву вопрос о борьбе за мир без аннексий и контрибуций. Принятием ленинского Декрета о мире 26 октября 1917 г. были определены главные черты внешней политики Советского государства, в основе которой лежит борьба за обеспечение интересов социалистического отечества, принципы пролетарского интернационализма и мирного сосуществования. Немалое место отведено освещению деятельности А. С. Бубнова, М. Ф. Владимирского, Р. С. Землячки, Ф. Э. Дзержинского, М. И. Калинина, Н. В. Крыленко, В. М. Лихачева, В. И. Невского, В. П. Ногина, Н. И. Подвойского, О. А. Пятницкого, Я. М. Свердлова, И. В. Сталина, М. С. Урицкого, Г. А. Усиевича, Е. М. Ярославского и других выдающихся борцов за дело революции. Отчетливо показан процесс объединения сил внутренней и внешней контрреволюции для борьбы с молодой Республикой Советов: в наступлении против Советской страны наряду с армиями русских белогвардейцев во главе с Колчаком, Деникиным, Юденичем, Миллером и другими царскими генералами самым активным образом участвовали вооруженные силы ряда буржуазных государств. Общая численность войск, предназначенных для антисоветского весеннего наступления 1919 г., составляла более 1,3 млн. человек (стр. 497 - 498). Шаг за шагом авторами прослеживается оккупация германскими войсками Украины, Белоруссии, Прибалтики и Донской области, вторжение германо-турецких войск в Закавказье, интервенция стран Антанты на Советском Севере и Дальнем Востоке, антисоветский мятеж чехословацкого корпуса, вторжение антантовских войск на юг России, нападение буржуазно-помещичьей Польши.

На обширном фактическом материале освещена героическая борьба Советской России по разгрому внутренней контрреволюции в 1918 - 1920 годах. В отличие от ранее изданных работ на эту тему в томе во многом преодолена односторонность при изложении событий. Впервые столь подробно воссоздается картина единства борьбы

стр. 153
трудящихся центра и национальных окраин России с внутренними и внешними врагами Советской власти. Авторам удалось всесторонне показать огромную роль В. И. Ленина, партии большевиков в сплочении и мобилизации советского народа на революционную справедливую войну против российской и международной контрреволюции. Материалы книги свидетельствуют, что ни одна более или менее серьезная военная операция Красной Армии не была разработана и проведена без участия В. И. Ленина. Под его руководством началось военное строительство Советской республики, особенно широко развернувшееся после подписания Брестского мира; был осуществлен переход от добровольческого принципа комплектования армии к обязательной военной службе. Показана роль В. И. Ленина в исправлении серьезных просчетов, в ряде случаев допускавшихся Реввоенсоветом Республики и полевыми штабами в оценке событий на фронтах. В особенности наглядно это продемонстрировано на примере неудач советских войск на Висле летом 1920 года (стр. 580 - 588). Велика роль В. И. Ленина и в использовании для военного строительства лучшей части старых военных специалистов, с первых месяцев Октябрьской революции прочно связавших себя с Красной Армией. Как видно из книги, "еще до введения обязательной военной службы для трудящихся в Советской республике было столько командиров из бывших офицеров-добровольцев, что ими можно было укомплектовать командный состав 20 дивизий" (стр. 428), среди них: В. М. Альтфатер, Е. А. Беренс, М. Д. Бонч-Бруевич, И. И. Вацетис, В. М. Гиттис, А. И. Егоров, С. С. Каменев, В. В. Каменщиков, Д. М. Карбышев, А. И. Корк, Ф. В. Костяев, П. П. Лебедев, А. П. Николаев, Н. М. Потапов, Н. И. Раттель, А. А. Самойло, А. К. Степин, Н. М. Филатов, Б. М. Шапошников и многие другие. Значительное место отводится в томе рассмотрению деятельности военных комиссаров Красной Армии, среди которых были такие испытанные революционеры, как К. Е. Ворошилов, С. И. Гусев, А. А. Жданов, С. М. Киров, В. В. Куйбышев, А. И. Микоян, Г. К. Орджоникидзе, Д. А. Фурманов, Н. М. Шверник, Е. М. Ярославский, сыгравшие огромную роль в воспитании у красноармейцев высокого боевого духа и сознательной дисциплины, одного из решающих факторов победы Красной Армии над врагами Советской власти.

В книге названы многие члены Реввоенсовета Республики, командующие фронтами и члены фронтовых Реввоенсоветов, показана большая созидательная работа партии по реорганизации центральных органов Красной Армии, по упорядочению структуры фронтовых объединений при создании Северного, Восточного, Южного фронтов и Западного района обороны. В Красной Армии к концу 1918 г. вместе с добровольцами насчитывалось уже более 1,7 миллиона человек. Была создана более четкая организация войсковых формирований. Вместо существовавших ранее многочисленных отрядов стало 3 полевых армии в составе 42 стрелковых и 3 кавалерийских дивизий (стр. 433). В томе рассмотрено взаимодействие фронтов на огромной территории республики; охарактеризована деятельность советских полководцев В. А. Антонова-Овсеенко, В, К. Блюхера, С. М. Буденного, Я. Б. Гамарника, Г. К. Гая, О. И. Городовикова, С. С. Каменева, М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, Я. Ф. Фабрициуса, М. В. Фрунзе, В. И. Чапаева, Г. Х. Эйхе, И. Э. Якира и многих других. Необходимо отметить, что это первая книга, где с такой широтой показана боевая деятельность многочисленных героев Великого Октября и гражданской войны. Заслуга авторов состоит и в том, что они широко освещают участие в защите завоеваний Октября иностранных граждан.

С большим знанием фактического материала освещаются события, связанные с окончанием первой мировой войны, которые позволили империалистическим государствам, в первую очередь США, Англии и Франции в союзе с их вчерашним противником Германией усилить нажим на молодую Советскую республику. Приводимые в книге материалы свидетельствуют, что, хотя революции в Германии и Австро-Венгрии, а также подъем революционного движения в других странах в какой-то степени облегчили положение Советской России, осенью 1918 г. для империалистов сложились более благоприятные условия для осуществления ими своих коварных планов, направленных на удушение первой в мире победоносной социалистической революции. Именно в то время резко активизировала свои действия и внутренняя контрреволюция. Для Советской республики создалась исключительно тяжелая обстановка. Как указывал В. И. Ленин, "никогда наше положение не было так опасно, как теперь. Империали-

стр. 154
сты были заняты друг другом. И теперь одна из группировок сметена группой англо- франко-американцев. Они главной задачей считают душить мировой большевизм, душить его главную ячейку, Российскую Советскую Республику"15 . Авторы подробно рассмотрели в этой связи ход боевых действий на Южном, Восточном и Западном фронтах с конца 1918 по 1920 год, показали освобождение захваченных оккупантами в союзе с внутренней контрреволюцией советских земель на Украине и Урале, в Белоруссии, Крыму, Средней Азии, Казахстане и Закавказье. К сожалению, авторы уделили мало внимания вопросу об освобождении Дальнего Востока (см. стр. 624).

В специальных главах рассказывается о национально-государственном и культурном строительстве и социально-экономическом развитии страны в 1917 - 1920 годах. Авторскому коллективу удалось показать огромную работу партии под руководством В. И. Ленина по преодолению огромных трудностей, связанных с национальными проблемами. Наряду с анализом решений партии по национальному вопросу в книге приведены интересные сведения о деятельности Наркомнаца и его отделов по выполнению директив центральных органов партии и Советского правительства, касающихся создания на месте бывших колониальных окраин царской России национальных республик и областей. Как указывается, независимые Советские республики добровольно вступали в союз с РСФСР; национальное государственное строительство этих республик велось на основе принятого III Всероссийским съездом Советов и закрепленного в Советской Конституции 1918 г. принципа федеративного устройства Советского государства (стр. 627); РСФСР оказалась тогда единственной в мире страной, где удался опыт мирного и братского сотрудничества различных наций и народностей (стр. 653). В томе дается также обобщенное изложение сущности "военного коммунизма" и причин, приведших к его введению. Показана организация управления национализированной промышленностью; роль ВСНХ, осуществлявшего руководство народным хозяйством через систему главных управлений и производственных отделов; работа промышленных предприятий в чрезвычайно тяжелых условиях военной интервенции и гражданской войны. Удачно излагается вопрос о социально-экономических сдвигах, происшедших в советской деревне; освещена сущность аграрных преобразований, начатых после Великой Октябрьской социалистической революции. Рассказано об изменениях в классовой структуре страны, о росте авторитета Коммунистической партии и укреплении ее рядов, о борьбе партии за улучшение материального положения трудящихся, их политическом просвещении, о строительстве советской школы, состоянии науки, литературы и искусства в те годы.

Выскажем некоторые критические замечания. Во введении сказано: "В истории борьбы Советской страны против интервенции и внутренней контрреволюции можно выделить три этапа. Начало первому этапу было положено антисоветским выступлением белочешского корпуса в конце мая 1918 г..." (стр. 11). Однако в гл. IV говорится, что начало гражданской войны относится к периоду установления Советской власти на местах, причем, по мнению авторов, эта война началась во время подавления мятежа Керенского-Краснова (стр. 161 - 167), то есть осенью 1917 года. Так возникло противоречие между содержанием основной части книги и ее введением. Говоря о структуре тома, нельзя не отметить неоправданно усложненных названий ряда глав и разделов. Например, гл. IV названа "Установление Советской власти на местах. Начало гражданской войны". Сама же глава состоит из таких разделов, как "Победа Советской власти в Москве", "Установление Советской власти в Европейской России", "Борьба за Советскую власть на Украине и в Молдавии" и т. д. Представляется не совсем удачным выделение в самостоятельный раздел темы "Установление Советской власти в Европейской России", ибо Москва, Украина, Молдавия, Белоруссия, Прибалтика, Дон, Кубань и другие районы, о которых идет речь в иных местах главы, тоже являются частью Европейской России. Гл. III называется "Победа социалистической революции". Но непонятно, почему изложение материала ограничивается лишь двумя разделами: "Восстание в Петрограде" и "II Всероссийский съезд Советов"; стирается понятие единства процесса социалистической революции, которая включает в себя триумфальное шествие Советской власти по стране и победу Советской власти на местах.

15 В. И. Ленин. ПСС. Т. 37, стр. 164.

стр. 155
На наш взгляд, недостаточно продумана форма подачи материала. Такие вопросы, как "военный коммунизм", организация производства в интересах обороны, крах мелкобуржуазных партий, освещаются почему-то после глав, посвященных боевым операциям в ходе гражданской войны. В результате создается впечатление искусственного отрыва истории тыла от истории фронта; появились неоправданные повторения. В частности, на стр. 489 - 496 речь идет об укреплении военно-политического союза рабочего класса и крестьянства. Об этом же говорится в разделе "Изменения в экономической политике Советской власти" (стр. 654 - 659). Обращает на себя внимание слабый анализ хода национально-освободительного движения на окраинах России в период подготовки Великой Октябрьской социалистической революции. В основном это движение рассмотрено на Украине, а применительно к другим национальным районам оно не упоминается или упоминается лишь в общих фразах. Отсутствует описание откликов с мест на важнейшие события в Центральной России (Апрельская конференция, Июньский и Июльский кризисы, разгром мятежа Корнилова; см. стр. 72 - 77). В целом же т. VII заслуживает положительной оценки. Он подводит определенные итоги научно- исследовательской и публикаторской работы за последние годы по истории Великой Октябрьской, социалистической революции, иностранной военной интервенции и гражданской войны. Читая его, ясно представляешь себе героическую борьбу трудящихся нашей страны под руководством Коммунистической партии и ее вождя В. И. Ленина за торжество нового мира. Книга послужит более глубокому пониманию тех событий, которые 50 лет назад коренным образом изменили судьбу народов Земли и открыли перед ними дорогу к коммунизму.

Постоянный адрес данной публикации: