С 6 февраля по 17 марта 1910 г. тифлисская газета "Ахали Схиви" ("Новый луч") публиковала письма "одного из активнейших участников персидской революции" некоего "Гурджи (грузина. - В. Г. ) Серго", которые, как комментировала их редакция, "носят характер дневника борца: в них изложены почти все события, свидетелем и участником которых был автор" ¹ . Речь шла о бурных событиях, последовавших за кровавым разгоном в июне 1908 г. первого персидского меджлиса. Согласно донесению российской дипломатической миссии в Тегеране, артиллерия шахской казачьей бригады, которой командовал русский полковник В. П. Ляхов, произвела по зданию парламента около 130 выстрелов, причем "революционеров, по слухам, избито было до трехсот", а двух из конституционалистов повесили ² . Ответом узурпировавшему власть Мохаммед-Али шаху стало восстание в столице Персидского Азербайджана Тавризе, где вооруженные отряды федаев (жертвующих собой за святое дело) возглавил свободолюбивый "разбойник" Саттар-хан, героическая борьба которого нашла горячее сочувствие и поддержку у революционных партий России. "Грузины, армяне, татары и в незначительном числе русские, посылаемые нашими разными закавказскими организациями, - докладывал в октябре консул И. П. Похитонов, - свободно, партиями в 30 - 40 человек, с оружием и патронами вступают в Тавриз. До сих пор насчитывается здесь этих пришельцев, со специалистами-террористами, до 150 человек" ³ .

Как писал Гурджи Серго, жившие в России и приезжавшие в страну для торговли, получения образования или на заработки иранцы делали все возможное для вовлечения кавказских боевиков в персидскую революцию. Иранские отходники, в основном азербайджанцы, составляли по численности примерно пятую часть всех бакинских пролетариев, и еще в конце 1904 г. в Балаханах, где проживало большинство рабочих нефтепромыслов, возникла персидская социал- демократическая группа "Адалет" ("Справедливость). На ее базе, при активной поддержке Н. Нариманова и других руководителей действовавшей при Бакинском комитете РСДРП организации "Гуммет" ("Энергия") была создана Партия персидских социал-демократов "Муджахид" ("Борец за святое дело"). Видимо, именно к ее руководству и обратились члены образовавшегося в Реште, столице прикаспийской Гилянской провинции Персии, тайного комитета конституционалистов, которые хотели воспользоваться помощью российских революционеров

Генис Владимир Леонидович - публицист.

стр. 3

для подготовки в городе антишахского восстания, дабы "во что бы то ни стало отвлечь хоть половину вражеских сил, наступавших на Тавриз".

Первыми в Реште в начале ноября 1908 г. появились грузинские боевики из Тифлиса Седрак Заридзе, Како Коринтели и Аполлон (Миша) Джапаридзе. Последний позже вспоминал, что следом за ними очередным рейсом парохода "Ленкорань" приехали из Баку бывший матрос броненосца "Потемкин" Алеша, еще один русский революционер по прозвищу "Диагональ", артиллерист немец Федор и грузин Сергей Георгиевич Гамдлишвили, "которого сразу же после приезда назвали "Гурджи Серго", ибо, как пояснял Джапаридзе, "всех наших товарищей из Закавказья, иногда и не грузин, до конца звали общим именем "гурджи".

Уроженец с. Авлеви Горийского уезда Тифлисской губ. 28-летний Гамдлишвили уже имел солидный боевой опыт: во время русско-японской войны он служил в саперной части на Маньчжурском фронте, а после демобилизации участвовал в Декабрьском вооруженном восстании в Москве, откуда привез на родину свою простреленную на баррикаде шапку. Не без оснований подозревавшийся полицией в "неблагонадежности", он не смог найти работу в Тифлисе и был вынужден уехать в Баку, где устроился мелким чиновником в почтово-телеграфную контору. Однако в декабре 1907 г. управляющему обществом "Кавказ и Меркурий" была вручена записка от группы анархистов-коммунистов с ультимативным требованием передать 800 руб. "на нужды организации", и так как следствие установило, что руководил этой акцией Гамдлишвили, его арестовали и выслали в Олонецкую губ., откуда уже осенью 1908 г. он скрылся ⁴ .

По его свидетельству, в ноябре-декабре в Реште собрались 22 боевика - 16 грузин (из которых одиннадцать были социал-демократами, а пятеро - сочувствующими РСДРП), трое русских "с уклоном к анархизму", беспартийный немец, азербайджанец-эсер и еврей с не указанной автором партийной принадлежностью. "До 28 декабря, сообщает Гурджи Серго, - все они жили врозь, разбитые на четыре-пять групп. Терпя часто голод, оборванные, по две-три недели не меняя белье, они скитались в сумерках по городу, осматривая его и называя себя рабочими Нобеля". Заботу о приезжих взяли на себя братья Мирза Керим-хан и Муиз-эс-Султан (Муйзам-Султан), позже известный под именем Сардара Мухи, дядя которых влиятельный и богатый гилянский помещик Сардар Мансур, оказавшись в немилости у шаха, был арестован и выслан из Тегерана. Говорили, что, желая отомстить за оскорбление, нанесенное их родственнику, братья объявили себя сторонниками гавризских повстанцев. Впрочем, как признавался Гурджи Серго, "симпатичный мужественный вид Муйзам-Султана нравился всем", "он располагал к себе своей любезной учтивостью, и многие грузины любили его, как брата", хотя "все, по опыту, знали, что излюбленное словечко Муйзам-Султана "бусаат" (сейчас) не имеет никакого срока и никогда не реализуется". Кавказцами также занимались просвещенный мулла, поэт и популярный оратор Мирза Хоссейн-хан Кесмаи и приехавший в Решт из Тифлиса тавризец Мирза Али-Мохаммед-хан, племянник лидера левого крыла разогнанного меджлиса С. Х. Таги-заде.

С 29 декабря все боевики жили в одной из комнат дома Муйзам-Султана, в которой организовали лабораторию по производству бомб. "Изготовление гранат интересовало всех, - вспоминал Гурджи Серго. - Все мнили себя химиками. И вот такой задор чуть не погубил всех и вся: по неосторожности взорвалась лаборатория. Огонь должен был охватить начиненные гранаты, но несколько товарищей, рискуя жизнью, успели их вынести наружу и потушить огонь". Поскольку попытка договориться с жившими в Реште армянами, членами партии "Дашнакцутюн", не удалась из-за их нежелания подчиняться приезжим и опасений, что, так как сил для восстания недостаточно, в случае его поражения армянское население будет поголовно вырезано, грузины решили действовать самостоятельно. 26 января боевики и присоединившиеся к ним семеро тавризцев, имея на всех всего 17 маузеров, 9 винтовок и 43 гранаты, по жеребьевке выделили группу из шести грузин и одного русского, которые в сопровождении Муйзам-

стр. 4

Султана отправились в загородный парк, где в тот день кутил рештский губернатор, для того, чтобы с ним расправиться. Остальные боевики должны были по условному сигналу - взрыву бомбы, означавшему, что губернатор мертв, - напасть на его дворец в Реште.

Вот как живо и красочно описывает эту операцию Гурджи Серго: "В центре зала- стол, вокруг которого сидят пять-шесть больших сановников-ханов и среди них - губернатор, погруженные в карточную игру. Как только открылась дверь в зал, раздался мощный голос: "Ни с места!" и затрещал маузер. Все, бледные, вскочили и стали метаться... Губернатор бросился к выходу, но у дверей столкнулся лбом с Муйзам-Султаном, и оба растянулись на полу. "Палач! Не уйдешь!" - и дружинник произвел в упавшего губернатора десять выстрелов. Были убиты также два других чиновника. Теперь очередь за охранником-казаком, который крепко держал в руках прекрасную, покрытую серебром винтовку системы "маузер" и что-то бормотал. "Вер тофанг!" - "Давай винтовку!" И охранник не успел издать звука, как повалился, сраженный пулей насмерть... Тогда и грянул снаряд, после взрыва которого, услышав ответные выстрелы из города, все понеслись к губернаторскому дворцу".

При виде боевиков, выбежавших из дома Муйзам-Султана, толпа горожан в панике бросилась врассыпную, но ее остановил знакомый голос Кесмаи: "Яшасун машрута! Да здравствует конституция!" По этому призыву жившие в Реште азербайджанские ремесленники и торговцы, возненавидевшие губернатора из-за недавнего убийства его приспешниками одного из их земляков-конституционалистов, вооружившись палками, присоединились к кавказцам, которые были остановлены у стен губернаторского дворца сильным ружейным огнем правительственных солдат-сарбазов. Завязалась перестрелка, в которой приняли участие и подоспевшие на помощь дашнаки во главе с Ефремом Давитьянцем. В ход пошли бомбы, но у одного из боевиков - тяжело раненого в колено и ослабевшего от потери крови Шалвы Долидзе - граната взорвалась в руке... Взломав ворота и перебив охрану, революционеры устремились во двор, и, дав залп из маузеров по защитникам дворца, ворвались в его женскую половину, где погиб еще один боевик - студент юридического факультета Петербургского университета азербайджанец Паша-хан (Беглар). "Его смерть взволновала товарищей, - эпически повествует Гурджи Серго, - охваченные яростью, они нещадно убивали сопротивляющихся". Поскольку сарбазы отказывались сдаться, одно из зданий дворца было подожжено и, объятое пламенем, рухнуло, похоронив под своими развалинами часть обороняющихся. Четырехчасовой бой, в ходе которого 56 сарбазов были убиты, а 150 захвачены в плен (остальные вместе с семьей губернатора укрылись в российском консульстве), завершился полной победой конституционалистов, ознаменованной пением кавказцами "Марсельезы" и ликованием рештцев, приветствовавших боевиков криками: "Яшасун машрута! Яшасун гурджи!"

"27 января, - продолжает Серго, - революционеры обложили город и стали производить аресты и обыски среди реакционеров. Грузины отказались от охраны Решта, обысков в домах и тому подобного, чтобы не возбуждать к себе как к иностранцам недоверия". Вскоре город торжественно встречал бывшего рештского губернатора Сепехдара, который еще не так давно командовал брошенными на восставший Тавриз шахскими войсками, но затем из-за разногласий с азербайджанским генерал-губернатором удалился в свое имение в Мазандеране. Несмотря на недоверие кавказцев популярный среди гилянцев Сепехдар был провозглашен правителем провинции и главнокомандующим конституционной армией. "Вид Сепехдара не понравился ни одному из нас", - замечал Гурджи Серго, удостоенный чести быть приглашенным на прием по случаю приезда губернатора и даже беседовать с ним.

Хотя после многолюдных похорон двух погибших боевиков в городе был организован энджумен (орган местного управления), вся власть в провинции фактически сосредоточилась в руках военного комитета, названного

стр. 5

в честь Саттар-хана "Комитетом Саттара", и находившегося при нем штаба, в который, кроме персов, вошли по одному представителю кавказцев и дашнаков. Но уже 30 января отряд из 11 грузин, 8 армян и 5 иранцев отправился по Тегеранской почтовой дороге на юг, дабы попытаться задержать возможное наступление шахских войск из Казвина. "Когда отряд поравнялся с базаром в центре города, - писал Серго, - грузины запели кахетинскую "Свадебную", другие дали залп в воздух и погнали коней. Заслышав песню, народ со всех сторон бежал к отряду и, желая ему победы, криками "ура" и рукоплесканиями провожал его за черту города". Перед расположенным же в начале Тегеранской дороги зданием российского консульства боевики затянули грозную "Марсельезу". 1 февраля, преодолев более 80 верст пути, отряд занял позицию около затерявшегося в неприступных скалах селения Рудбар. "Рытьем траншей, - отмечает мемуарист, - руководили опытные революционеры: 1) Г[урджи] С[ерго], сапер, участник русско-японской войны, 2) матрос Алеша, участник восстания на "Потемкине" и 3) бывший солдат пехоты Петре. За два дня было готово девять окопов на 6 - 8 человек каждый" ⁵ . Неделю спустя отряд пополнился 60 местными крестьянами, вооруженными кремневыми ружьями, и 12 кавказцами с пушкой, а 29 февраля, продвинувшись на 20 верст южнее, революционеры заняли г. Менджиль.

Между тем, еще 28 января в Гиляне появился подпоручик запаса болгарской армии 27-летний уроженец Софии Федор (Тодор) Панов, который после безуспешных попыток поступить в российскую Академию Генерального штаба (позже он утверждал, что по заданию некой международной анархистской организации собирался убить Николая II во время традиционного представления ему офицеров) отправился весной 1908 г. в Персию в качестве корреспондента столичных газет "Речь" и "Русское слово", но по требованию шаха был выдворен из страны. Командир казачьей бригады Ляхов отзывался о Панове как о "смелом, энергичном, решительном болгарине, побывавшем на службе в македонских четах" и взявшемся организовать конституционную армию при помощи "наводнивших Решт кавказцев" ⁶ . В самом деле, как свидетельствовал Гурджи Серго, через две-три недели после восстания в город съехалось около 300 бакинских "кочей" - безыдейных головорезов, которые боготворили Панова. "Перед персами, - негодовал боевик, - он изображал из себя выдающегося русского революционера, бывшего офицера в Маньчжурии и соратника Мищенко во время войны с японцами, который может фугасами взорвать за два часа весь город. Персы, действительно, приняли интеллигента- авантюриста Панова за спасителя Персии и с помощью бакинских кочей избрали его в члены военного штаба". Но, распоряжаясь оружием и финансами федаев, Панов не смог ужиться ни с энджуменом, ни с другими членами штаба, причем якобы грозился убить Сепехдара и даже дашнака Ефрема.

В конце концов по инициативе возмущенных кавказцев в театре при армянской школе состоялось собрание с участием гилянских конституционалистов, дашнаков, части бакинских "кочей" и представителей грузинских боевиков, на котором последние решительно заявили: "Или мы уйдем из Персии, или должен быть изгнан Панов". Для урегулирования конфликта из Баку были вызваны два члена ЦК партии "Муджахид", в том числе гумметист М. Э. Расул-заде, будущий редактор газеты "Ирани Ноу" ("Новый Иран"), а впоследствии - основатель и руководитель азербайджанской Мусульманской демократической партии "Мусават" ("Равенство"). После долгих переговоров, тайком получив от энджумена 3 тыс. туманов на дорогу, Панов "вместе со своими любимыми одиннадцатью кочами" погрузился в Энзели на пароход "Севан" и отправился в мазандеранский порт Мешедессер. Экспроприировав деньги из местной таможни и наведавшись в крупный торговый город провинции Барфруш, где был ранен в руку, Панов и его сподвижники высадились затем в Бендергязе и двинулись на Астрабад, "везде, - как жаловался российский консул, - прекращая телеграфное сообщение и возбуждая повсеместное брожение и беспорядки". Но поскольку захваченный революционерами город был осажден верными

стр. 6

шаху туркменами-иомудами, которые жгли окрестные селения, убивая и грабя их жителей, Панов, по сообщению консула, скрылся из Астрабада, а девять его людей, спасаясь от разъяренной толпы горожан, прибежали в консульство и сдались, умоляя отправить их в Россию, но не выдавать персам ⁷ . Хотя 17 апреля газеты сообщили о гибели "известного борца за персидскую свободу" Панова, который-де, не желая живым попасть в руки туркмен, застрелился из револьвера, уже вскоре последовало опровержение: пуля, к счастью, не задела сердце, и товарищи сумели вынести раненого болгарина с поля боя.

Так или иначе, но, перейдя границу около Асхабада, Панов через Баку и Одессу добрался до Москвы и под именем персидского подданного Баба Мамед оглы остановился в гостинице "Континенталь", где 28 апреля был арестован полицией. При обыске у него изъяли уведомление, что его отставка принята Комитетом Саттара, и рукопись воспоминаний, содержащих описание отплытия на пароходе из Баку в Астару группы из 15 боевиков, "сопровождающих Николова, едущего руководить персидской революцией". Постановлением московского градоначальника за проживание по чужому паспорту Панов был заключен на три месяца в губернскую тюрьму, откуда обратился к министру внутренних дел П. А. Столыпину с просьбой об освобождении в связи с необходимостью хирургической операции для извлечения застрявшей у него под левой лопаткой пули. В обмен на разрешение выехать из России и определенное вознаграждение Панов предлагал оказать полиции "возможную услугу": в беседе с начальником московской "охранки" он заявил, что "может свободно вступить в сношения с русскими революционными комитетами, находящимися за границей, и освещать их". Узнав об этом, Столыпин приказал "продолжать переговоры с Пановым, но не принимать никаких обязательств и вообще иметь в виду, что относиться к нему с доверием нельзя". А 31 июля товарищ министра П. Г. Курлов предложил градоначальнику распорядиться о высылке болгарина из России с недопущением его впредь в пределы Империи. В соответствии с этим Панов был отправлен под конвоем в Одессу, откуда 16 августа отбыл на пароходе в Варну ⁸ .

Между тем, в апреле на Тегеранской дороге собралось до 400 федаев, в том числе 50 грузин. "По дороге в Тегеран, на протяжении ста миль, я находил укрепившихся кавказцев, - констатировал английский дипломат Черчилль, направлявшийся через Баку к месту службы. - Баррикад не было, но вырыты траншеи. Видны оборонительные приготовления на Мен-джильском мосту и в других благоприятных местах. Меня четыре раза останавливали, долго допрашивали и отпустили, хотя со мной и не было пропуска от рештского военного комитета, выдающего паспорта всем путешественникам, снабженным полномочиями. Я насчитал 60 человек на самой дороге, да еще встретил передовой отряд из 30 человек, возвращавшийся после убийства курдского хана, посланного шахом... Мне казалось, что это были все кавказцы. На пароходе, который вез меня из Баку, было их 30 человек; как только мы отчалили, они вынули свое оружие".

Черчиллю вторил и российский поверенный в Тегеране Е. В. Саблин, который в депеше от 23 апреля, в частности, замечал: "Усматриваю, что главный контингент борцов за персидскую свободу составляют наши кавказские уроженцы. Вернувшийся сегодня из кратковременного отпуска в Баку генеральный консул действительный статский советник Пассек слышал от Решта до Казвина русскую речь кавказских выходцев. На подобных пришельцах, явившихся в Персию для авантюр и легкой наживы, Сепехдар, как оказывается, имеет весьма мало влияния". Саблин же приводил слова двух русских возчиков, которые, возвращаясь на родину, просили дать им пропускные билеты для шахских властей до селения Кередж, "поскольку после сей станции им уже нечего опасаться, так как, выразились просители, "там до самого Решта стоят наши земляки, едешь, как по Кавказу" ⁹ . Впрочем, как резонно напоминала 7 марта кадетская газета "Речь", "русскими революционерами" в Персии называли тогда не только "добровольцев из русско-подданных армян и грузин, но и тех, действительно, многих,

стр. 7

персидско-подданных, живших в Закавказье, которые оставили чужбину и поспешили на родину, вступив в ряды борцов за народную свободу".

19 апреля сводный отряд из 90 боевиков, в основном грузин и армян, остановился в 30 км от Казвина. Поскольку с рештинской заставы войти в обнесенный сплошной стеной город не представлялось возможным из-за засевших в близлежащем караван-сарае 700 воинов-карадагцев, отряд дождался сумерек и, незаметно объехав Казвин и выйдя к тегеранской заставе, внезапно ворвался в еще не закрытые на ночь ворота с криками "Яшасун машрута!", стреляя из маузеров и винтовок и бросая бомбы. Тяжелые, окованные железом ворота губернаторского дворца были подожжены, и пока пламя медленно охватывало их, оставив семерых боевиков для сдерживания сарбазов, остальные помчались на рештинскую заставу, и завязали бой с карадагцами. Хотя действовавшей у ворот горстке смельчаков "пришли на помощь до сорока хорошо вооруженных персов, которые в одном белье, засучив рукава, подскочили к кавказцам, грянули "Яшасун гурджи!" и дали залп по дворцовым стенам", ряды революционеров редели, ибо силы были слишком неравны.

В это же время основная часть отряда, раскинувшись по голому полю, безуспешно старалась захватить караван-сарай. "Взрывы ручных бомб и пушечных снарядов, - вспоминал Гурджи Серго, - непрерывная ружейная стрельба по всему городу, гром боевых голосов - все это смешалось и слилось. Хорошо известный среди дружинников Миша бросился под вражеским огнем вперед к зданию, чтобы метнуть гранату, но, тяжело раненный в руку, скрючившись, присел. Был ранен в ногу дрошакист (от названия "Дрошак" - "Знамя" - центрального органа партии "Дашнак-цутюн". - В. Г.). Вартан, который, чувствуя, что навсегда расстается со всем, достал маузер и пытался покончить с собой. Лучшие бойцы были ранены и убиты. При виде их Ефрем, который уже терял надежду на победу, дважды намеревался застрелиться, но товарищи удержали его... Рассвело, яркое солнце залило окрестности. Революционеры продолжали свое: еще раз была предпринята атака, ослабевший враг не выдержал и к восьми часам утра сдался". Через шесть часов сложили оружие и защитники дворца, после чего, как свидетельствует Гурджи Серго, прибывшие в город гилянцы во главе с управляющим Сепехдара занялись мародерством. Дом убитого шейх-уль-ислама, высшего духовного лица, был совершенно обчищен, "все крали, грабили и творили всякие безобразия" ¹⁰ .

В казвинском сражении участвовал и Эхсанулла-хан Дустдар (будущий глава так называемой Иранской советской республики, существовавшей в 1920 - 1921 гг. на территории Гилянской провинции), который после неудачной попытки покушения на шаха, переодевшись дервишем, бежал из Тегерана в Казвин и, возглавив небольшой отряд федаев, присоединился к боевикам. Перечисляя знакомых ему кавказских революционеров, Эхсанулла упоминал представителя Армянской социал-демократической партии "Гнчак" ("Колокол") Петроса, повешенного в 1911 г. русскими в Тавризе; бывшего матроса Алешу, "самого лучшего революционера", предательски убитого в 1910г. в Реште из охотничьего ружья русским шпионом; "большого оратора" меньшевика Валикова, который, возмущаясь участием некоторых революционеров в казвинских грабежах, вернулся на родину и, схваченный полицией в Батуме, был казнен; "хорошего бомбиста" немца Федора из Баку: "большевика-мусульманина" Мохам-меда Багира Ахундова, погибшего в конце 1909 г. в Астаре "от несчастного случая во время осмотра боевых припасов"; и др. По словам Эхсануллы, все отряды федаев подчинялись Военной комиссии Комитета Саттара, которой тогда руководили дашнак Ефрем и матрос Алеша; в нее также входили в разное время глава грузинских боевиков Серго ("он имел большое влияние"), немец Федор, Муйзам-Султан, Мирза Али-Мохаммед-хан и еще несколько персов ¹¹ .

После взятия Казвина конституционалисты во главе с Сепехдаром пребывали в замешательстве, не зная, следует ли верить обещаниям изрядно напуганного шаха восстановить конституцию и созвать меджлис. Из

стр. 8

оцепенения их вывело письмо вождя южного племени бахтиар Самсам-эс-Салтане, который предлагал объединенными силами двинуться в поход на Тегеран. К этому времени из входивших в грузинскую группу боевиков в Реште оставалось всего 8 - 9 человек, ибо гилянцы, считавшие, что кавказцы выполнили свою роль, еще 15 мая выдали им деньги для отъезда на родину. 20 июня "армия" рештинских и казвинских федаев численностью не более 2,5 тыс. человек выступила в поход, однако у селения Шах-Абад подверглась нападению правительственных войск и в панике отступила, после чего в Решт была послана телеграмма задержавшимся там грузинам с просьбой о помощи. "Стойкость гурджей в бою была известна всей Персии, и где бы ни происходила схватка, они первые шли в атаку, - с понятной гордостью замечал Гурджи Серго. - Кроме того, среди такого множества народа гранатометчиками были почти одни грузины" ¹² .

Соединившись с бахтиарским войском под командованием Сардара Асада ("Центральный наш комитет пригласил его из Парижа и возложил на него дело освобождения дорогой родины, - говорилось в одной из прокламаций партии "Муджахид"), пятитысячная конституционная армия двинулась к столице. "Первым отрядом, который пришел в Тегеран, - утверждал Эхсанулла, - был отряд Ефрема, мой и Мирзы Али-Мохаммед-хана". Город еще не проснулся, когда головная колонна наступающих, обогнув столицу с запада, ворвалась в нее через Юсуф-Абадские ворота. "Брошенная бомба и несколько выстрелов, - докладывал Саблин, - разогнали ничего не подозревавших оборванцев, которым была поручена охрана. Приветствуемые у ворот кучкой собравшихся националистов Сардар Асад и Сепехдар во главе своих отрядов прямо поехали в здание Бехаристан, несколькими бомбами разогнали охранявших его милиционеров и вошли в меджлис; федаи немедленно рассыпались по всему городу, к ним присоединилась тегеранская чернь; стоявшие по караулам сарбазы обратились в бегство, бахтиары заняли и заперли все городские ворота, и весь город попал в руки революционеров. Около 400 казаков с полковником Ляховым во главе в своих казармах очутились среди восставшего населения столицы" ¹³ .

"Сопротивление, - рассказывал Эхсанулла, - нам оказывали очень малое, но все же были бои. Мы прошли прямо в меджлис и к мечети Сепехсалара и с полчаса дрались. Федор бросил там бомбу, и часть мечети была разрушена. Правительственные войска бежали, парламент оказался в наших руках и мы там обосновались". По оценке Гурджи Серго, 1 июля был решающим днем битвы за Тегеран, и если бы не бахтиары, "ибо в Персии нет другого, подобного им, воинственного и храброго племени", рештинцы и казвинцы были бы перебиты ¹⁴ . Малочисленная же группа грузинских боевиков оказывала влияние на развитие сражения лишь постольку, поскольку ее бойцы проявили себя отличными "гранатометчиками" и, как отмечалось в донесении российской миссии, "подчас двое-трое смельчаков, укрывшись за углом или грудой камней, держали в страхе целый квартал".

После того, как утром 3 июля шах со своей семьей и многочисленной свитой укрылся в летней резиденции императорской миссии в Зергендэ, на переговоры с Сепехдаром и Асадом о судьбе казачьей бригады прибыли российский и английский дипломатические представители, которым, как докладывал драгоман Барановский, "обвешанный оружием с ног до головы кавказец Ефрем на русском языке, не без армянского акцента, заявил, что г-ну Ляхову надлежит приехать в меджлис к победителям и им сдаться" ¹⁵ . В тот же день в столице был созван Чрезвычайный верховный совет, приглашение на который получили каджарские принцы, депутаты меджлиса, отставные министры, видные представители мусульманского духовенства (муджтехиды) и именитые купцы. "После занятия Тегерана Комитет Саттара распался, влияние было в руках Сепехдара и бахтиар, - сокрушался позже Эхсанулла. - Когда мы шли к Тегерану, мы думали, что будет республика, а в результате ...получилось совсем по-иному". Чрезвычайный совет вынес решение о низложении Мохаммед-Али шаха

стр. 9

и назначении ему преемником 14-летнего наследника престола Султан-Ахмеда при временном регентстве одного из каджарских принцев. В новом составе правительства должности министров получили: военного - Сепех-дар (одновременно исполнял обязанности премьер-министра), внутренних дел - Асад, почт и телеграфов - Сардар Мансур (дядя Муйзам-Султана, занявшего пост товарища военного министра), финансов - Мостоуфи-эль-Мамалек, юстиции - принц Ферман Ферма. Хотя нескольким грузинским боевикам было предложено занять офицерские должности в казачьей бригаде, они отказались от этой чести, однако один из руководителей федаев, Ефрем, - человек, как характеризовал дашнака отнюдь не симпатизировавший ему Панов, "не получивший образования, но одаренный природным умом, неутомимый работник, обладающий железной волей", - принял пост тегеранского полицмейстера.

По сведениям российского консула в Реште В. И. Некрасова, Ефрем Давитьянц родился в с. Барсум Елисаветпольской губ. в бедной семье. В 1890 г. он вступил в отряд под командой Саркиса Кукуньянца, который попытался перейти русско-турецкую границу, дабы с оружием в руках "защитить своих братьев по крови и вере от бесчинств диких полчищ курдов". В результате Кукуньянц был приговорен к 20, а его волонтер Ефрем - к 8 годам каторжных работ, которые они отбывали на Сахалине. Через два года Ефрем бежал и, добравшись каким-то непостижимым образом до Персии, поселился в Салмасе, где вступил в партию "Дашнак-цутюн". В 1896 г. во главе вооруженного отряда он вновь пересек турецкую границу и участвовал в борьбе с одним из притеснителей местных армян Шариф-Беком, который был убит. Позже в Казвине Ефрем работал на строительстве Энзели-Тегеранской дороги, а затем получил место управляющего небольшим кирпичным заводом, который разбогатевший хозяин ему в конце концов и подарил. Но дела не ладились, пришлось влезть в долги, и в 1908 г. Ефрем объявил себя несостоятельным. Уже являвшийся к этому времени представителем "Дашнакцутюн" в Гилянской и Мазан-деранской провинциях, он уехал в Энзели, где взял подряд в порту, но и тут ему не повезло. Однако осенью в Реште появились кавказские боевики, и в результате антишахского восстания Ефрем стал одним из руководителей Комитета Саттара, а после взятия федаями Тегерана и вплоть до своей гибели в мае 1912 г. в бою с мятежниками занимал высокое положение в правительственных верхах Персии ¹⁶ .

Иначе сложилась судьба Гамдлишвили (Гурджи Серго), который, вернувшись осенью 1909 г. в Тифлис, на основе своих дневниковых записей подготовил воспоминания об участии в Конституционной революции, опубликованные газетой "Ахали Схиви" под заголовком "Из истории персидского движения". Гамдлишвили, намеревавшегося уехать за границу, и трех его товарищей арестовали 8 марта 1910 г. после проведенной ими экспроприации 22 тыс. пробитых и подлежавших погашению рублей из почтово-телеграфной конторы хутора Романовский Кубанской области. Хотя при попытке полиции задержать боевиков они открыли стрельбу из маузеров и, убив одного из преследователей, сумели скрыться, два дня спустя их все-таки схватили, правда, уже без денег. Приговоренный вместе с остальными экспроприаторами проходившим в ноябре 1911 г. в Екатеринодаре военным судом к смертной казни, герой иранской революции окончил свою жизнь на виселице.

Публично казнив несколько активных участников разгрома меджлиса и обложив сторонников выехавшего за границу экс-шаха денежными штрафами, новое правительство Персии, по утверждению Саблина, было "сильно озабочено вопросом о дальнейшей судьбе кавказцев, кои сыграли решительную роль в минувшей борьбе". Хотя назначенный руководить ими Мирза Али- Мохаммед-хан подписал приказ об их разоружении, собравшись в парке Атабека, федаи заявили, что меджлис еще не созван и конституция не утверждена, в связи с чем они не могут сдать оружие и, более того, требуют учреждения надзора за деятельностью кабинета министров и расходованием им финансовых средств. Состоявшееся 30 сентября экстренное

стр. 10

заседание правительства во избежание кровопролития решило пойти на уступки, и Сепехдар, лично отправившийся в парк на переговоры, пообещал сформировать из федаев особый полк, предложив им выбрать двух представителей для участия в заседаниях кабинета до открытия междлиса.

Но в октябре сохранявшие верность низвергнутому шаху шахсевены, заключив союз с Рахим- ханом Карадагским, захватили и разграбили город Ардебиль, и для наказания непокорных племен правительство командировало несколько отрядов федаев во главе с Ефремом и Муйзам-Султаном (Сардаром Мухи); вместе с последним в походе участвовал и прибывший осенью 1909 г. в Решт большевик Серго Орджоникидзе. "Спустя 15 - 17 дней после его приезда, - вспоминал тесно контактировавший с ним в этот период Баги Джафари, - из Тегерана через Решт отправлялась революционная армия во главе с Сардаром Мухи в 1500 человек на Ардебиль... Тов. Серго был назначен в эту армию под видом врача, а на самом деле он имел особые полномочия от рештского комитета. По прибытии армии в Решт я познакомил тов. Серго с Сардаром Мухи" ¹⁷ . Хотя Гурджи Серго не раз отождествлялся (например, в воспоминаниях Эхсануллы, в монографиях А. Келенджеридзе и М. Резы Годса) с Серго Орджоникидзе, последний никак не мог участвовать в восстании в Реште и походе на Тегеран, поскольку, будучи арестованным в ноябре 1907 г. в Баку, почти полтора года содержался в разных тюрьмах Закавказья и в феврале 1909 г. был этапом отправлен на поселение в Енисейскую губ., откуда только в конце лета совершил побег.

Вошедшие в Решт с красными флагами, "под звуки веселой французской песенки", федаи Мухи проследовали в Энзели, а оттуда на пароходе - в Астару, но шахсевены, узнав о подходе к Ардебилю русских воинских частей, поспешно ретировались. Российский консул возмущался, что под видом реквизиции и налога на содержание войск федаи "грабят все занятые ими селения, к чему отчасти вынуждены отсутствием у них денег", причем "бесчинства недисциплинированных войск таковы, что их предводитель Сардар Мухи принужден был расстрелять одного федая".

Между тем, 2 ноября в Тегеране состоялось торжественное открытие меджлиса, на котором "особенно вдохновенной, по отзывам газет, казалась речь некоего грузина Лаваидзе, к несчастью, недостаточно оцененная его слушателями, так как произнесена была на русском языке" ¹⁸ . Оратором, по данным Департамента полиции, был видный кавказский "бомбист" Гурджи Ласса, он же - делегат IV (Стокгольмского) и V (Лондонского) съездов РСДРП меньшевик Влас Мгеладзе (Триа), который в своей брошюре "Кавказские социал-демократы в персидской революции", вышедшей в Париже в 1910 г., назвал имена некоторых из погибших во время Тавризского восстания эсдеков-боевиков. Уроженец с. Акеты Кутаисской губ., Мгеладзе еще в 1902 г. привлекался в качестве обвиняемого по делу о "преступном сообществе среди тифлисских типографских рабочих" и был сослан в Сибирь, откуда бежал. Во время первой русской революции он стал боевиком и специалистом по изготовлению "адских машин", а в Персии в результате случайного взрыва бомбы сильно изуродовал себе кисть руки и потерял большой палец. "Душа тавризских революционеров, отчаянный храбрец, стратег, химик и пиротехник, - с симпатией характеризовал "Лассаля" (Мгеладзе) встречавшийся с ним в Персии корреспондент московской газеты "Русское слово" В. Г. Тардов. - Все бомбы, что разрывались на тавризских позициях, все мины и фугасы были изготовлены им". Неудивительно, что за поимку боевика шах пообещал премию в 10 тыс. рублей.

"Надоела химия - жаловался Мгеладзе Тардову. - С лишком пять месяцев подряд, чуть не ежедневно, я занимался "практической химией". Вы знаете, я вам скажу, я - большой человек, крепкий человек, а душа у меня, честное слово, как у женщины. Я - нервный, бывает, плачу. И вот столько времени сеять смерть... Трудно, знаете. Страшно. Здешние федаи ведь с ужасом на меня смотрели. Здесь бомб не знали до нас, кавказцев. Когда мы уничтожили бомбой Шуджа Низама в Маранде и с ним одиннадцать человек, здесь все в какой-то панический страх впали. Когда на улице со

стр. 11

мной встречались, кланялись чуть не до земли. Говорили: "Вон - гурджи, который все может сразу уничтожить". Здесь мы часто пускали в дело бомбы. Однажды сын Рахим-хана случайно заехал в квартал, - где живет Саттар-хан. Мы на крыше стояли, спрятавшись. Бросили бомбу - и молодой хан погиб. От того так и свирепствовал здесь Рахим, мстил за сына. Этот неожиданный взрыв, эта смерть среди пустой улицы, когда вокруг никого не было видно, всех как громом поразила: "Чертово дело! Гурджи с чертом знаются и черт у них на посылках служит". А однажды мы во время боя с Самед-ханом, улучив минуту, когда перестали стрелять, пустили к ним на позиции лошадь без всадника, как будто отбилась, и к седлу две бомбы привязали. Они, конечно, лошадь поймали, кричат, смеются над нами. Вдруг взрыв, четверых убило, лошадь на куски разорвало. С тех пор обо мне стали совсем невероятные вещи рассказывать: "Если высокий гурджи захочет, даже лошадь может сделать взрывчатой". И глядели на меня с трепетом, с ужасом в глазах. Как хотите, а это тяжело. Брр! Довольно!" ¹⁹ .

Приехав в начале 1910 г. в Решт, Мгеладзе остановился у Орджоникидзе и прожил у него почти полтора месяца, причем, "несмотря на их дружбу, - вспоминал Б. Джафари, - не было ни одной ночи, чтобы их дискуссия не кончилась ссорой, и каждый раз я думал, что завтра они разойдутся врагами, но, к моему удивлению, утром они вставали, как будто между ними ничего не было". В. И. Ленин также относился к меньшевику Мгеладзе с большой симпатией и, сообщая в январе 1911 г. о его аресте А. М. Горькому, сокрушенно замечал: "Жаль хорошего парня. Революционер". Вскоре, впрочем, Мгеладзе вышел на свободу и в послании "уважаемым представителям гилянского народа" рассказывал, что гостит на Капри у русского писателя Горького, причем уже выступал с докладами о персидской революции не только в различных городах Закавказья, но и в Вене, Цюрихе, Базеле, Берне, Лозанне, Женеве, Париже, Брюсселе, Антверпене и Риме, а теперь собирается на Международный социалистический конгресс в Копенгаген. После 1917 г. "хороший парень" Мгеладзе войдет в состав меньшевистского правительства Грузии, а позже в связи с насильственной, возглавляемой Орджоникидзе "советизацией" республики эмигрирует ²⁰ .

По поводу участия кавказцев в иранской Конституционной революции Мгеладзе писал, что это была лишь "братская помощь одного народа другому против насилия". Увы, после взятия федаями Тегерана пора героической романтики закончилась... Во втором меджлисе сразу же завязалась борьба между возглавляемыми Таги-заде либералами или, как их называли, "крайними националистами", сорганизовавшимися вскоре в Демократическую партию, и "умеренными", которые опирались на поддержку кабинета министров, большинства мусульманского духовенства, крупных купцов, землевладельцев и вождей племен. Между тем, в конце ноября из бесславного похода на шахсевен вернулся отряд Мухи - попытка Сепехдара распустить его по телеграфу не увенчалась успехом, и Тегеран вновь оказался во власти федаев, оборванных и голодных, обвинявших правительство в измене. Поскольку присутствие в столице, как с сочувствием отмечал Саблин, "бездельного, с ног до головы вооруженного сброда", постоянно грозило правительству осложнениями, 26 декабря на совместном заседании с министрами депутаты меджлиса, отдав должное доблести завоевавших свободу Персии федаев, большинством голосов приняли постановление об их роспуске и предложили желающим остаться на службе, вступить во вновь формируемые части регулярного войска, а остальным, получив заслуженное жалование и деньги на проезд, вернуться к себе на родину. Тем не менее, федаи продолжали "разгуливать с ружьями в руках, обвешанные патронами, по тегеранским улицам, наводя страх на мирных жителей, затевая между собой споры и драки".

"Федаи, - докладывал 20 февраля 1910 г. новый российский посланник С. А. Поклевский-Козелл, - очевидно, не хотят расстаться со своим привилегированным положением, отказываются разоружиться; кавказские же

стр. 12

выходцы, среди коих немало, очевидно, беглецов, упрекая правительство в неблагодарности, заявляют о невозможности для них вернуться в Россию, где, по их словам, всех федаев ждет строгая кара, а двое будто бы уже повешены в Тифлисе за участие в походе Сепехдара. Пока же федаи требуют уплаты положенного им жалования: 16 февраля большое их количество с Муиз-ус- Султаном, Сардаром Мухи, во главе с оружием в руках ворвались в меджлис, требуя денег. Обиженный принятым решением меджлиса о роспуске федаев, Муиз-ус-Султан заявил даже о своем намерении немедленно покинуть Тегеран со своей бандой, и лишь Сепехдару удалось удержать его от этого шага. Депутаты крайне оскорбились вторжением в меджлис вооруженной толпы и сильно порицали за это ее предводителя. Как бы то ни было, нет ныне денег, чтобы рассчитаться с федаями, нет и силы, способной заставить их разоружиться. Разбившись на три- четыре враждующих между собой отряда, федаи открыто заявляют, что деваться им некуда и что разоружаться они не намерены. Правительство покуда чувствует себя бессильным, возлагая все- таки, по-видимому, кое-какие надежды на федаев-армян,.. весьма враждебно настроенных против федаев-мусульман, выдающих себя за социал-революционеров".

Хотя 20 февраля медждлис утвердил смету в 38 тыс. туманов для расчета с федаями, это не разрядило обстановки. "Предназначенный к рас-кассированию отряд Муиз-ус-Султана, в состав коего входит большинство кавказских выходцев, отказывается подчиниться этому решению, - подчеркивал посланник в очередном донесении. - Муиз-ус-Султан неохотно расстается со своим привилегированным положением. Немало зависти возбуждает поголовное зачисление в регулярное войско федаев отряда известного бомбиста Хейдар-хана Таривердиева, пользующегося поддержкой Таги-заде" ²¹ .

Будущий руководитель Иранской компартии "Адалет" и один из видных деятелей Иранской советской республики Гейдар-хан (или Хейдар, Хайдар, Гайдар) Ами оглы родился в 1880 г. в г. Урмия в Персидском Азербайджане в семье врача, который шесть лет спустя эмигрировал в Россию. Окончив эриванскую гимназию и Тифлисское политехническое училище, где получил диплом инженера-электрика, Гейдар Таривердиев участвовал под руководством Л. Б. Красина в строительстве Баиловской электростанции, затем служил на нефтепромыслах, а в 1903 г. принял предложение возглавить работы по монтажу электростанции в Мешхеде. Перебравшись вскоре в Тегеран, Гейдар, который еще в 1898 г. вступил в ряды РСДРП, стал одним из основателей столичной организации Партии персидских социал-демократов и по поручению ее центрального руководства подготовил покушение на Атабека Азама (известного своим консерватизмом шахского премьер-министра), смертельно раненного 18 августа 1907 г. при выходе из меджлиса. После неудачного покушения на Мохаммед-Али шаха (15 февраля 1908 г. под его автомобиль были брошены две бомбы, но, несмотря на многочисленные жертвы, сам шах остался невредим, так как ехал позади кортежа в экипаже) Гейдар-хан был арестован и более полутора месяцев находился под следствием. Его вину доказать так и не удалось и, как сокрушался российский посланник, в связи с амнистией, объявленной в честь дня рождения шаха, пришлось настоять "на одновременном освобождении Хайдар-хана Таривердиева, еще содержавшегося в миссии в ожидании очной ставки с донесшими на него рабочими, которую до сих пор невозможно было назначить вследствие крайнего возбуждения энджуме-нов". После недолгого пребывания в Баку и Тифлисе Гейдар-хан снова объявился на родине: участвовал в обороне Тавриза, а позже был назначен губернатором города Хоя ²² .

Стремясь добиться смещения Сепехдара, оппозиция ставила ему в вину, в частности, нежелание или неспособность добиться разоружения федаев, и 20 марта 1910 г. меджлис даже утвердил закон о запрещении носить огнестрельное оружие в городской черте. В апреле в правительстве произошла рокировка фигур: Сепехдар и Асад поменялись министерствами. Новый военный министр не преминул поднять в меджлисе вопрос о федаях,

стр. 13

которые в связи с переездом из Тавриза в столицу "народных сардаров" (Саттар-хана и его соратника Багир-хана) "вновь чуть ли не в большем числе с оружием в руках появились на улицах Тегерана". Требование Асада об ассигновании для удовлетворения нужд федаев еще около 20 тыс. туманов было встречено меджлисом крайне несочувственно, и лишь напоминание военного министра об ожидающемся возвращении из похода против непокорных племен отряда федаев под командованием Ефрема, "победителя Зенджана, Караджадага, шахсевен и Халхала", заставило депутатов после долгих прений согласиться на выделение необходимой суммы.

Тем временем борьба между партиями Сепехдара и Таги-заде становилась все более ожесточенной. Недовольное ослаблением своего влияния, духовенство открыто порицало новые порядки и, опасаясь "социалистических нововведений" демократов, требовало удаления их из меджлиса, на что сторонники последних отвечали привычным террором. "Для устрашения недовольных, - докладывал российский посланник 22 мая, - партия Таги-заде прибегает к убийству. Так, на днях в своем доме неизвестными злоумышленниками убит Эмин-уль-Мульк, сын бывшего министра двора при Мохаммед-Али шахе. Покойный стоял во главе тайного энджумена и считался оплотом реакционной партии. Городская молва приписывает это убийство федаям Хайдар-хана, русско-подданного, известного участием в покушении на шаха в 1908 г. и теперь усердно поддерживающего Таги-заде" ²³ .

Комментируя партийную борьбу в Персии в статьях, публиковавшихся под псевдонимом "Серго Клдисдзирели" в тифлисских изданиях социал-демократического направления - "Чвени газети" ("Наша газета") и "Схи-ви" ("Луч")- в мае-июне 1910 г., Орджоникидзе писал, что в результате политического размежевания депутатов в меджлисе образовались две партии: "эйтедалион" (умеренные), представляющая феодалов и духовенство, и демократическая "во главе с известным конституционалистом Таги-заде". "Эйтедалион составляет ныне большинство, и судьба меджлиса в его руках, - подчеркивал Серго, - это консервативная партия. По всем почти вопросам она твердит, что проведение тех или иных реформ преждевременно для Персии, и действует рука об руку с Сепехдаром". Последнего поддерживает и приглашенный им на должность министра двора "известный Муйзам Султан (Сардар Мухи) со своим отрядом, превышающим 400 человек". Орджоникидзе предупреждал, что умеренные порой называют себя социал-демократами, поскольку "социал-демократия пользуется здесь большим влиянием", но "партия сегодня здесь не ведет работы, она распустила старые организации и реорганизуется, а эйтедалион хочет использовать ее авторитет". ("В Персии думают приступить к созданию социал-демократической организации", - сообщал 4 июня Орджоникидзе Ленину в письме из Решта ²⁴ ).

В июне весьма почитаемые в стране неджефские муджтехиды обратились к меджлису и правительству с гневной телеграммой, в которой заявляли, что конституция учреждалась не для того, чтобы "создать новое, деспотическое же правление из злонамеренных сил", которые бы, прикрываясь ее именем или под флагом социализма, вместо распространения мусульманской цивилизации "явно стремились к уничтожению религии и сеянию раздора среди народа". Муджтехиды требовали, чтобы "любители парижской свободы", которые "не пренебрегают ничем для оскорбления святынь ислама", предоставили управление страной тем, кто действительно о ней заботится. Об этом же говорили и тегеранские муджтехиды, утверждавшие, что присутствие Таги- заде и других демократов-"вероотступников" мешает успокоению Персии.

Тем не менее, в результате очередного правительственного кризиса Сепехдар и Асад подали в отставку, и формирование нового кабинета было поручено демократу Мостоуфи-эль-Мамалеку. Однако в ночь на 3 июля в своем доме был убит видный муджтехид, прозванный благодаря своему влиянию "черным шахом", Сеид Абдулла Бехбехани, и хотя власти сделали все возможное для предотвращения беспорядков и даже запретили публич-

стр. 14

ные похороны, по городу скоро распространился слух, что убийцами "были несколько федаев из шайки известного Хейдар-хана и что действовали они по наущению Таги-заде и его партии, мстивших покойному за отказ его заступиться за Таги-заде перед неджефскими муджтехидами" ²⁵ . В результате возмущенные купцы закрыли свои лавки, и возглавляемая духовенством толпа горожан, запершись в расположенной на базаре мечети Мерви, заявила, что выйдет оттуда только после ареста террористов и приведения в исполнение требований неджефских муджтехидов относительно Таги-заде и его сторонников. Поскольку все уговоры разойтись не помогали, на Самсам-эс-Салтане было возложено поручение убедить Таги-заде в необходимости, для успокоения тегеранцев, хотя бы временно покинуть страну, и несмотря на попытки последнего доказать несправедливость возводимых на него обвинений в конце концов он вынужден был согласиться.

22 июля Таги-заде вместе со своим братом Сеид Джевадом прибыл в Баку, откуда под наблюдением филеров три дня спустя выехал через Тифлис и Джульфу в ...Тавриз. В этой связи российское консульство запросило сведения "о личности русско-подданного жителя селения Вананд Нахи-чеванского уезда Эриванской губернии Мир Таги, по профессии пишнамаза, выехавшего лет 20 тому назад из названного селения в город Тавриз, а также не имеет ли он сына Мир Хасана Таги-заде". Поскольку проведенная проверка подтвердила, что лидер персидских конституционалистов имеет российские корни, Департамент полиции немедленно сделал запрос, "не соответствует ли видам Министерства иностранных дел предъявление в настоящее время к персидскому правительству требования о выдаче России известного Таги-заде как русского подданного". Однако так как Поклевский-Козелл полагал, что "имеющиеся сведения о русском подданстве Таги-заде представляются несколько шаткими" и требование о его выдаче "вызвало бы бурю негодования как в Персии, так и в Европе", Министерство иностранных дел посчитало пока целесообразным не возбуждать этого вопроса.

Возвращаясь несколько назад, стоит упомянуть, что брат Таги-заде все же познакомился с российской тюремной системой, так как при проезде из Константинополя в Тавриз в ночь на 28 февраля 1909 г. был арестован в Тифлисе прямо на вокзале вместе с шестью пришедшими проводить его членами партии "Муджахид", в частности Мамед-Наги Садыковым и Юсуф-Гаджи Риза оглы (Ризаевым), которые, по данным "Тифлисского охранного отделения, занимались снабжением персидских революционеров деньгами, оружием, боеприпасами и взрывчатыми веществами, а также руководили "отправкой в Персию добровольцев из грузин, персов и армян". На следующий день в городе были обысканы и заключены под стражу еще три человека, находившиеся в близких сношениях с арестованными, в том числе известный азербайджанский писатель, общественный деятель и врач Нариман Нариманов, на которого, по сведениям полицейской агентуры, была возложена организация тифлисского отделения Партии персидских социал-демократов. Кстати, при обыске у Нариманова было изъято адресованное ему письмо от руководства партии "Муджахид", в котором, между прочим, говорилось: "Дорогой наш брат! Как Вы, следуя своим прогрессивным убеждениям, не отказываете во всевозможной, с Вашей стороны, помощи столь обязанным Вам нашим персиянам, тысячелетиями остававшимся в цепях унижений и оскорблений, так и персидский народ, и особенно наша партия "Муджахид", уверяем Вас: пока стоит свет, никогда не забудем Ваших самоотверженных стараний, служащих первейшей причиной учреждения в Персии конституции".

Все взятые под стражу революционеры были заключены в тифлисский Метехский замок, и начальник губернского жандармского управления писал в Департамент полиции, что "высылка задержанных в Персию - до укрепления власти шаха и возможности передать в его распоряжение арестованных - нежелательна, так как прибытие их повлечет новые серьезные осложнения в Персии и поведет к успеху революции". Однако в связи с объявлением шахом амнистии министр иностранных дел А. П. Извольский обратился

стр. 15

24 мая к Столыпину с запросом, не признает ли он возможным сделать распоряжение о скорейшем освобождении арестованных, так как "продолжительное содержание под стражей этих лиц, в числе коих, как известно, имеется некто Сеид Джевад, брат известного тавризского деятеля Таги- заде, несомненно отзывается на отношениях к нам персидских конституционалистов в Тавризе и в Персии вообще и возбуждает в них недоверие к искренности наших шагов в Тегеране в пользу проведения в Персии необходимых реформ" ²⁶ . В июне Сеид Джевад и его товарищи были освобождены и высланы на родину "навсегда", а в сентябре Нариманов отправился в ссылку в Астрахань.

Хотя демократы были вынуждены пожертвовать своим вождем Таги-заде и пойти на введение в состав правительства в качестве министра внутренних дел принца Ферман Ферма, а в столице было арестовано несколько якобы причастных к убийству Бехбехани лиц, партия умеренных по- прежнему настаивала на наказании не только фактических исполнителей террористического акта, но и его подстрекателей, подразумевая под ними руководство Демократической партии. Четыре "народных сардара" - Сат-тар-хан, Багир-хан, Сардар Мухи и бахтиар Заргам-эс-Салтане - поклялись на Коране до последней капли своей крови добиваться раскрытия этого преступления и сурового наказания убийц.

Но не успел направлявшийся на Кавказ лидер демократов доехать до Казвина, как днем 19 июля застрелили одного из наиболее известных федаев Гейдар-хана - Ризаева, а вечером следующего дня были буквально изрешечены пулями два видных функционера партии Таги-заде, в том числе его племянник Али-Мохаммед-хан, которого называли организатором покушения на муджтехида Бехбехани. "Убийство, - докладывал Поклевский-Козелл, - произошло при совершенно необычайной обстановке. Полчаса после заката солнца, когда шумная Лалезарская улица, одна из главнейших артерий Тегерана, кишела массой народа, отдыхавшего в чайных и кофейнях от дневного зноя, подъехала к одной чайной, где сидели названные два лица, наемная коляска, в которой находились четыре федая. Последние, выйдя из экипажа, вступили в разговор с Али- Мохаммед-ханом, а затем, внезапно вытащив из платья маузеры, стали расстреливать сидевших в упор. Переполненная народом улица мгновенно опустела, на месте остались лежать лишь обе жертвы и до пяти случайно раненных при этом расстреле прохожих. Завидя полицейских, боязливо приближавшихся к месту происшествия, убийцы пустили еще несколько выстрелов в свои уже умиравшие жертвы, сели в экипаж и уехали, никем не задержанные".

После этих актов террора "демократический" кабинет министров принял твердое решение распустить непокорных федаев, для чего 20 июля меджлис предоставил ему сроком на три месяца "чрезвычайные полномочия с целью разоружения населения, хотя бы для сего потребовалось применение военной силы", а также "право разгонять сборища, являющиеся угрозой для общественного порядка, и закрывать газеты, которые сеяли бы среди населения раздор и поддерживали смуту". Узнав о решении меджлиса, федаи заволновались, "по городу ходили демонстративно целыми партиями, обвешанные оружием", устраивали митинги. Тем не менее, 23 июля в столице было распространено распоряжение правительства, в котором говорилось, что лица, не сдавшие оружия в двухдневный срок, будут считаться мятежниками и подлежат уничтожению при малейшем сопротивлении полиции. После того, как Ефрем, желая показать пример остальным, разоружил свою армянскую дружину и федаев Гейдар-хана, явно непокорными остались отряды "народных сардаров", которым втайне сочувствовала партия умеренных, опасавшаяся чрезмерного усиления демократов в случае их успеха.

Тем временем федаи собрались в парке Атабека, где жил Саттар-хан, и держали совет. Не послушавшись бахтиара Заргама, предупреждавшего, что парк может быть легко окружен войсками, предводители отрядов посчитали, что правительство не посмеет напасть на резиденцию известного всему миру "великого сардара" Саттар-хана. В итоге недовольный Заргам

стр. 16

вместе со своими всадниками покинул столицу, а Мухи, который в тайном послании правительству изъявлял ему покорность и жаловался, что его люди совершенно вышли из повиновения и он не может заставить их сдать оружие, под каким-то предлогом уехал из парка и спрятался на даче дяди в Зергендэ. Больной же Саттар и Багир с примерно 300 федаями остались в парке, который уже к вечеру 24 июля был окружен верными правительству силами, в основном бахтиарами.

Посетившему федаев утром германскому посланнику, пытавшемуся убедить их сдаться, Саттар- хан заявил, что его люди готовы разоружиться, но им необходимы гарантии личной безопасности и заслуженное вознаграждение, без которого они не могут выехать домой. Благодаря настойчивости посланника правительство командировало в парк служащего министерства финансов англичанина Лекоффра, приступившего к выдаче федаям чеков (за туманами на Монетный двор уже посланы были мулы), а секретаря турецкого посольства удалось уговорить начать прием сдаваемого оружия. Но вернувшийся в столицу турецкий посол, посчитавший недопустимым вмешательство в отношения между персидским правительством и его подданными, отозвал секретаря из парка, и буквально через несколько минут после этого раздались первые выстрелы. То ли один из федаев вышел из парка для переговоров, то ли несколько человек попытались проникнуть в расположенную рядом английскую миссию, но завязалась беспорядочная перестрелка, и чуть ли не от первых пуль погиб близкий родственник Асада, что, естественно, крайне ожесточило бахтиар.

"Около 6 часов, - сообщал о дальнейшем развитии событий Поклев-ский-Козелл, - Ефрем получил письменное приказание кабинета покончить с мятежниками и немедленно выступил во главе своей армянской дружины и артиллерии. С трех сторон парка поставлены были пушки и начался артиллерийский обстрел федаев, причинивший им, однако, весьма мало вреда: стрельба не отличалась меткостью, а федаи держались в дворцовых подземельях. Когда стемнело, Ефрем приказал поджечь западные ворота парка, против коих поставлен был пулемет. Ворота были подожжены и взорваны, по-видимому, динамитом: чрез открывшуюся брешь немедленно хлынули в парк бахтиары, тут же понесшие весьма серьезные потери от ожидавших их прорыва федаев. Но затем пулемет стал осыпать пулями федаев, последние искали убежища на деревьях, армянская дружина вошла в парк и стала залпами обстреливать федаев. Сопротивление было бесполезно, и федаи сдались. Саттар-хан найден был на террасе дворца с раздробленной ногой. Багир-хана жестоко тут же избили. Затем обоих вместе с малолетним сыном Саттар-хана увезли бахтиары в дом Самсам-эс-Салтане, брата Сардара Асада".

Количество убитых и раненых с обеих сторон составило до 60 человек, а в полицейское управление было доставлено около 300 федаев. В последующие дни аресты продолжались, и, как докладывал посланник 7 августа, правительство продержало некоторое время в тюрьме "даже тех федаев, на коих опирается партия Таги-заде, т. е. Хайдар-хана и его шайку", хотя последние "следствием очищены были от всяких обвинений и выпущены на свободу". Кстати, уже 3 сентября Поклевский-Козелл сообщал о вызывающей немалую тревогу у бахтиарских ханов "таинственной командировке в Исфаган бомбиста Хайдар-хана, выехавшего туда во главе десятка федаев", и о слухах, что якобы "предвидятся террористические акты против некоторых неугодных правительству лиц на юге Персии" ²⁷ .

Комментируя бурные события в Тегеране в очередном "Письме из Решта", опубликованном 5 октября тифлисской газетой "Ахали Азри" ("Новая мысль"), Орджоникидзе писал: "Кто же были эти "муджахиды", потерпевшие поражение в парке, и принимали ли они какое-либо участие в персидской революции? Кроме небольшой группы, окружавшей Саттар-хана и не принимавшей участия в борьбе, здесь были прибывшие из Баку "кочи". Они появились в Персии после взятия Решта и Казвина и стали копаться на готовом столе своими погаными руками. После взятия Тегерана настоящие революционеры вернулись обратно, а оставшиеся объедини-

стр. 17

лись вокруг Хейдар-хана. Вышеупомянутая же шайка нашла себе приют у Муйзам-Султана. В последнее время поведение этой группы было совершенно нетерпимо, и разоружение ее стало настоятельной необходимостью. Но для этого вовсе не было нужды пускать в ход ружья, пушки и пулеметы".

Парадоксально, но разгром федаев воспринимался тогда как поражение партии умеренных, рассчитывавшей обострением обстановки поколебать положение демократического кабинета для возвращения к власти Сепехдара, а главная вина в кровопролитии возлагалась на одного укрывшегося в турецком посольстве Сардара Мухи, который якобы открыто подстрекал "простодушных невежественных федаев" к сопротивлению. Именно его люди, утверждал российский посланник, "недовольные предпочтением, отданным правительством другим отрядам федаев, сводили свои и стоящих за их спиною руководителей счеты с кабинетом и в надежде вызвать серьезное народное волнение прибегли к убийству двух видных деятелей партии Таги- заде".

Усмирение федаев не принесло стране успокоения: уже в сентябре воинственные шахсевены обложили Ардебиль, курды овладели Халхалом, а талыши - Астаринским округом; антиправительственный мятеж вспыхнул в Мазандеране, не прекращались беспорядки в южных провинциях. "Многих недовольных элементов удерживал от открытого выступления страх перед Саттар-ханом, - пояснял Орджоникидзе. - А теперь, когда Саттар-хан уже в стороне, реакционеры действуют смелее и, более того, изображают себя его сторонниками". Жестоко критикуемый за положение в стране меджлисом, в котором умеренные по-прежнему составляли большинство, Мостоуфи-эль-Мамалек назначил в октябре министром внутренних дел принца Эйн-эд-Доуле (переместив Ферман Ферма на пост военного министра), после чего Ефрем подал в отставку, заявив, что не желает быть заподозренным в служении реакции. Вскоре в столице были арестованы пятеро неизвестных, занимавшихся изготовлением бомб и будто бы готовивших покушение на Эйн-эд-Доуле - "не без участия бомбиста Хайдар-хана, недавно вернувшегося в Тегеран", подчеркивал посланник ²⁸ . А в январе 1911 г. тремя выстрелами из маузеров был смертельно ранен министр финансов и председатель первого меджлиса Сани-эд-Доуле: террористами, которых удалось арестовать, оказались российские подданные - грузины Иван Берберашвили и Илларион Квавадзе.

В феврале формирование кабинета министров было, наконец, поручено Сепехдару, который поспешил назначить начальником всей полиции в Персии сохранявшего ему лояльность "социалистического хана" Ефрема и с его помощью взялся очистить столицу от всех "анархистов" и других подозрительных лиц. "Известному Хейдар-хану, - докладывал посланник 19 марта, - пожалована пенсия в 1200 туманов в год под условием оставления им Персии. Хейдар-хан выехал уже на Бушир, откуда собирается перебраться в Индию. От Сардара Мухи решено отделаться хотя бы путем назначения его губернатором какой-либо провинции". Неделю спустя посланник сообщил, что Тегеран уже покинуло около 20 "террористов", и персидское правительство обратилось в миссию с просьбой удалить из столицы некоторых кавказцев, занимающихся политической пропагандой, в первую очередь - редактора "Ирани Ноу" бакинца Расул-заде. Предупрежденный, что если он не вернется на родину добровольно, то будет выслан туда принудительно, Расул-заде 13 мая выехал из Тегерана, "провожаемый чуть ли не всеми представителями оппозиции и левой печати", в Константинополь ²⁹ .

Учитывая, что весь северо-восточный Азербайджан по-прежнему находился в руках шахсевен, а в Талыше, Мазандеране и Астрабаде было полное безвластие, живший в России экс-шах вместе со своим братом Шоа-эс-Салтане переправился на пароходе через Каспийское море и высадился 4 июля в Гомеш-Тепе, радостно встреченный туркменскими племенами и властями Астрабадской провинции, которые немедленно выразили покорность бывшему повелителю. 14 июля главные силы мятежников выступили из Астрабада в Мазандеран, а тысяча туркменских всадников - в Шахруд.

стр. 18

Одновременно другой брат экс-шаха Салар-эд-Доуле объявил о реставрации власти Мохаммед- Али в Курдистане, а азербайджанский феодал Шоджа-эд-Доуле осадил Тавриз.

В этих условиях возглавивший новый кабинет министров бахтиар Самсам-эс-Салтане был вынужден призвать на помощь недавних арестантов и изгнанников. "Ожидается, - жаловался Поклевский-Козелл, - прибытие в Тегеран многих федаев и террористов, в том числе известного Хейдар-хана". Остановить шахские войска было поручено Сардару Мухи, назначенному губернатором Астрабадской и Мазандеранской провинций, который во главе небольшого отряда 13 сентября вступил в столицу Мазандерана - Сари. Это позволило высланным следом правительственным силам разбить туркмен и сосредоточиться на военных действиях в Курдистане, и хотя 13 октября туркмены под началом принца Шоа-эс-Салтане наголову разгромили полуторатысячный отряд Мухи под Бен-дергязом, поражение, нанесенное в начале ноября бахтиарами войскам Салар-эд-Доуле, по сути решило исход борьбы.

В связи с мятежом экс-шаха главному казначею страны - приглашенному из Америки финансовому советнику В. Моргану Щустеру - было поручено конфисковать недвижимость всех причастных к антиправительственному выступлению лиц, но после того, как финансовая жандармерия заняла имения Шоа-эс-Салтане, выяснилось, что одно из них находится в аренде у российских подданных, а другие заложены в русском У четно-ссудном банке Персии. В связи с этим правительство России потребовало немедленного удаления жандармов и принесения официальных извинений за оскорбительный образ их действий по отношению к служащим генерального консульства. Поскольку же персидское правительство ответило отказом, предложив провести совместное расследование обстоятельств возникшего конфликта, 5 ноября миссия объявила, что "императорский посланник, по приказанию своего правительства, прекращает сношения с нынешним кабинетом и что в Казвин посылается отряд русских войск". Хотя жандармы были отозваны и 11 ноября новый министр иностранных дел Восуг-эд-Доуле принес посланнику официальные извинения, объяснив, что их запоздание вызвано лишь очередным министерским кризисом, пять дней спустя российское правительство предъявило Персии жесткий ультиматум: увольнение Шустера и Лекоффра, обязательство не приглашать на службу иностранцев без предварительного согласия российской и английской миссий и возмещение расходов, связанных с русской военной экспедицией в Персию.

Диктат России вызвал бурный протест со стороны тегеранцев, вылившийся в многолюдные демонстрации и бойкотирование русских товаров. "По городу, - докладывал 18 ноября Поклевский-Козелл, - вчера вечером разгуливали тысячные толпы студентов и народа с криками "Смерть или свобода!" и "Умрем за свободу!". Сегодня производятся еще более многочисленные манифестации. Начинается террор. Утром убит федаями перед своим домом Ала-эд-Доуле (сановник, друживший с посланником. - В. Г.)". Подавляющим большинством голосов меджлис отверг предъявленный ультиматум, после чего русские войска начали занимать север страны, жестоко подавляя сопротивление федаев. ("По приговору военно-полевого суда сегодня из четырех федаев трое повешены", - деловито сообщалось в одном из донесений российского консула в Тавризе А. Ф. Миллера.) По представлению кабинета министров, опасавшегося, что Тегеран будет оккупирован, регент 11 декабря подписал указ о роспуске несговорчивого меджлиса, и в тот же день правительство объявило о принятии российского ультиматума. Газета "Ирани Ноу" и клуб' демократов были закрыты, начались аресты ³⁰ ... Но не пройдет и девяти лет, как кавказские "волонтеры свободы" вновь пересекут Каспийское море, дабы отстоять провозглашенную в Реште Иранскую советскую республику и начать новый поход на шахский Тегеран.

стр. 19

Примечания

1. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), ф. 85, оп. 3, д. 12, л. 1: см. также КЕЛЕНДЖЕРИДЗЕ А. Серго Орджоникидзе- журналист. Тбилиси. 1969, с. 41 - 85 (с сокр.).

2. Сборник дипломатических документов, касающихся событий в Персии. СПб. 1911 - 1913. (далее - Сборник). Вып. 1. 1911, с. 226.

3. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 102, ОО, 1907 г., д. 150, л. 147.

4. ЧИПАШВИЛИ Г. С. Из истории интернациональной деятельности закавказских революционеров в Иране. - Известия АН Груз ССР, серия истории, археологии, этнографии и истории искусства, Тбилиси, 1981, N 4, с. 24, 27 - 29.

5. РЦХИДНИ, ф. 85, оп. 3, д. 12, л. 3 - 5, 8, 15-20, 22, 27, 29.

6. Цит. по: БОР-РАМЕНСКИЙ Е. К. К вопросу о роли большевиков Закавказья в иранской революции 1905 - 1911 гг. - Историк-марксист, 1940, N 11, с. 95 - 96.

7. РЦХИДНИ, ф. 85, оп. 3. д. 12, л. 33 - 34; Сборник. Вып. 2, 1911, с. 123 - 124.

8. ГАРФ, ф. 1167, оп. 2, д. 3575, л. 10; ф. 102, ОО, 1907 г., д. 150 пр., ч. 1, л. 59 - 61.

9. Сборник. Вып. 2, с. 191 - 192.

10. РЦХИДНИ, ф. 85, оп. 3, д. 12, л. 60 - 64.

11. Там же. ф. 532, оп. 4, д. 384, л. 36 - 37, 40, 44. 48.

12. Там же, ф. 85, оп. 3, д. 12, л. 71.

13. ГАРФ, ф. 102, оп. 240, д. 70, л. 2; РЦХИДНИ, ф. 532, оп. 4, д. 384, л. 45; Сборник. Вып. 2, с. 259.

14. РЦХИДНИ, ф. 532, оп. 4, д. 384, л. 45; ф. 85. оп. 3, д. 12, л. 68.

15. Сборник. Вып. 2, с. 261; вып. 3, 1912. с. 3.

16. РЦХИДНИ, ф. 532, оп. 4, д. 384, л. 51; ГАРФ, ф. 102, оп. 239, д. 315, л. 14, 57 - 58.

17. ГАРФ, ф. 102, 7-е д-во, 1912 г.. д. 250, л. 5.

18. ГОДС М. Р. Иран в XX веке. М. 1994, с. 59 - 60; Сборник. Вып. 3, с. 3, 223, 239 - 240, 233.

19. ГАРФ, ф. 102, оп. 208, д. 2079, л. 7; Русское слово, М., 1909, N 131, 10 июня.

20. ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 48, с. 11; РЦХИДНИ, ф. 85, оп. 1, д. 91, л. 56,61; оп. 3, д. 24, л. 1.

21. Сборник. Вып. 4, 1912, с. 70, 85.

22. Там же. Вып. 1, с. 182; ШАМИДА А. И. Гейдар Ами Оглы. Баку. 1973, с. 15, 26 - 27, 30 - 31.

23. Сборник. Вып. 4, с. 133, 229, 195.

24. РЦХИДНИ, ф. 85, оп. 3, д. 20, л. 6; д. 19. л. 1; д. 30, л. 1.

25. Сборник. Вып. 4, с. 234; вып. 5, 1912, с. 6. 10, 17.

26. ГАРФ, ф. 102, оп. 240, д. 232, л. 18, 21 - 22; оп. 206, д. 1237, л. 42 - 44, 64, 95.

27. Сборник. Вып. 5, с. 34 - 35, 37- -38, 51, 65, 100.

28. РЦХИДНИ, ф. 85, оп. 3, д. 22, л. 1, 3; Сборник. Вып. 5, с. 56, 218.

29. Сборник. Вып. 6, 1912, с. 93, 105, 147.

30. Там же. Вып. 7, 1913, с. 35, 259, 268, 399, 400.

Постоянный адрес данной публикации: