ИСТОРИЯ СССР

АРЦИХОВСКИЙ А. В., проф. "Древнерусские миниатюры как исторический источник", Издание Московского государственного университета. 1944. 214 стр. 25 руб.

Древнерусские миниатюры принадлежат к числу источников, изучение которых требует затраты громадного количества времени и труда, основанного на непосредственном знакомстве с рукописями, так как лишь незначительнее количество лицевых рукописей более или менее фототипически воспроизведено. Да и эти фототипические издания только отчасти передают краски и рисунок подлинников и служат скорее подсобными материалами, чем источником для суждения о древнерусской миниатюре. Добавим тут же, что история русской миниатюры - почти неразработанная область. Несмотря на отдельные исследования и замечания о русских лицевых рукописях история и взаимоотношение школ русских миниатюристов, их связь с иконописными и живописными школами остаются неясными. Совсем слабо была изучена историческая достоверность изображений, помещённых в лицевых рукописях. В науке существовало представление о крайней условности изображений в русской миниатюре, говоря проще, - о незначительной исторической достоверности рисунков русских художников-миниатюристов, дававших чисто условные фигуры людей и животных, пейзажа и домов ("палатное письмо") и т. д. Тем более надо приветствовать появление книги А. В. Арциховского, который изучает древнерусские миниатюры как исторический источник. Тема, поставленная в таком разрезе, разрешается впервые в нашей науке. В дальнейшем все будущие исследователя русской миниатюры будут основываться на книге А. В. Арциховского.

Из громадного количества материала по миниатюрам автор выбрал для своего исследования пять важнейших лицевых сборников: Кенчгсбергскую, или Радзивилловскую, летопись, Никоновскую летопись, житие Бориса и Глеба, житие Сергия и житие Антония Сийского. Такой выбор имел основания: названные сборники принадлежат к числу выдающихся, они отражают развитие русской миниатюры начиная с Киевской Руси и кончая XVII веком. С необыкновенной тщательностью автор прослеживает рисунки названных рукописей, обращая внимание на историческую достоверность изображённых на них фигур, предметов и сцен.

Книга А. В. Арциховского - своего рода комментарий к нашим лицевым сводам, комментарий научный и, прямо скажем, одинаково полезный для историка, археолога, этнографа и даже историка литературы. Читателю становится совершенно ясно, какое большое внимание уделяли миниатюристы иллюстрируемому тексту. Так, рисунки, связанные с текстом о стране вятичей, всегда изображают лес, так как вятичи жили в глухих- лесах, хотя в тексте летописи нет прямых упоминаний о лесе.

Автор предполагает, что "оригиналы рисунков возникли ещё тогда, когда свежо было древнее представление о земле вятичей" (стр. 15). В миниатюре, изображающей уплату дани мехами, показана связка куньих мехов, называемая русскими охотниками "круглым бунтом".

А. В. Арциховский правильно замечает, что "дальнейшее изучение подобных особенностей позволит многое понять в некоторых древних хозяйственных документах, например в новгородских" (стр. 25). Внимательное изучение миниатюр позволяет порой вскрыть неожиданные детали. Так, изображение символического льва на одной миниатюре Радзивилловской летописи, по мнению автора, является геральдическим изображением в гербе суздальских князей, начиная с Юрия Долгорукого (стр. 33 - 34), сохранившимся в гербе города Владимира Залесского. Это наблюдение автора кажется весьма убедительным, с тем только, на наш взгляд, добавлением, что лев похож на барса. Вспомним первое упоминание о Москве, когда черниговский князь подарил Юрию "пардуса" (барса). Этот необычный дар становится понятным в свете наблюдений автора над миниатюрами.

Особенно много внимания А. В. Арциховский уделяет изучению изображений различного рода оружия. Большая осведомленность автора в этой области делает его книгу полезным комментарием для всех интересующихся древнерусским военным искусством. Некоторые неясные вопросы в истории русского оружия становятся понятными при изучении миниатюры. Например автор даёт небольшой, но ценный экскурс о московских щитах (стр. 63). Экскурс тем более интересный, что уже Задонщина восхваляет "щиты московские" наряду с различными иноземными предметами вооружения. Содержание книги, конечно, нельзя исчерпать немногими приведёнными замечаниями. Потребуется дополнительное изучение не только многих рисунков, но и текстов, которые они иллюстрируют.

Конечно, такая большая работа, как яс" следование А. В. Арциховского, не лишена некоторых недостатков. Самый крупный её недостаток заключается, на наш взгляд, в отсутствии ясных выводов о происхожде-

нии изучаемых сборников. Автор несколько сузил свою задачу, выбрав предметом изучения наиболее интересную для него сторону миниатюр, и не обратил достаточного внимания на вопрос о происхождении изучаемых сборников, что отразилось и на некоторых выводах работы. Автор, например, кратко замечает, что возвращаться к спорам о происхождении лицевого свода нецелесообразно, так как дата его возникновения доказана Н. П. Лихачёвым, А. Е. Пресняковым и А. А. Шахматовым (стр. 42). Исследования пишутся для того, чтобы они оказывали влияние на развитие науки; результаты их должны быть приняты или отвергнуты; но ведь некоторые вопросы, специфически важные для темы, избранной А. В. Арциховским, были вовсе не затронуты названными исследователями. В частности никто из них не касался сколько-нибудь подробно вопроса об источниках, которыми пользовались художники для воспроизведения некоторых деталей в рисунках. Согласимся с автором, что пушки и мечи художники миниатюр срисовывали с летописных рисунков XIV или XV в., что для других художников оригиналом служили боевые орудия кремлёвских пушкарей (стр. 51), но в тех же лицевых сводах изображена перевозка турецких пушек на морских кораблях. Оригиналов для изображения кораблей в Кремле не было, в XIV в. морских кораблей в России не было, откуда же взяты эти изображения? Ведь выдумать их было нельзя. Во второй половине XVI в., когда стали возникать тома лицевых летописей у русских художников, возможны были различные, в том числе иноземные, пособия. Для определения исторического значения того или иного изображения мало сказать, что оно совпадает с таким-то типом предмета, а следует объяснить причину подобного совпадения. Если, изображение пушки Павла Дебоссиса 1488 г. совпадает с рисунком "ленивой Метты" 1411 г., то возникает вопрос: отчего произошло такое совпадение?

К числу более мелких недочётов работы А. В. Арциховского надо отнести чрезмерную лаконичность его стиля, отчего текст становится порой каким-то обрывистым. "Войско в житии Сергия изображается только конное" (стр. 184). Удовлетворит ли такая короткая фраза читателя, если он посмотрит хотя бы на прориси миниатюры на страницах 180 и 182? Даже на прорисях можно различать необыкновенно выразительные жесты сражающихся, мчащегося всадника с развевающейся во время езды одеждой и т. д. "В качестве свитков изображены типичные древнерусские столбцы, частично развёрнутые в руках переписчиков, частично свёрнутые в трубки и обвязанные (по три тесьмы). Тетради ввиде книг" (стр. 191). Надо основательно знать палеографию, чтобы понять эти отрывочные фразы, напоминающие заметки в записной книжке. Автору следовало бы немножко подумать о своих читателях. Наряду с этим встречаем не очень удачные неологизмы. Автор, например, говорит о "новгородизмах" (стр. 13). На этом же основании можно говорить о "московизмах", "киевизмах" и т. д., но зачем так "измить" русский язык?

Конечно, наши замечания преследуют только цель обратить внимание автора на некоторые недочёты его работы, которых лучше было бы избежать. В целом же необходимо признать, что А. В. Арциховский проделал трудную и в то же время совершенно необходимую работу, проложив пути для ряда исследований по истории русской миниатюры. Ценность всякой книги измеряется в первую очередь тем новым, что автор вносит в науку. В этом отношении право первого исследователя, поставившего во всей широте вопрос об изучении древнерусской миниатюры как исторического источника, всецело останется за А. В. Арциховским. Книга его - ценный и полезный труд. В заключение отметим, что книга издана Московским государственным университетом просто, но в то же время изящно, а прориси достаточно точно воспроизводят основные черты миниатюр лицевых сборников.

Проф. М. Тихомиров

КНЯЗЕВ Г. А. "Краткий очерк истории Академии наук СССР (1725 - 1945)". Под редакцией акад. С. И. Вавилова и акад. В. П. Волгина. Издательство Академии наук СССР. М. и Л. 1945. 94 стр. 6 л. факсимиле и снимков. 5 руб.

Среди изданий, выпущенных к 220-летию Академии наук, большое значение имеет работа Г. А. Князева. Впервые публикуется очерк, посвящённый истории Академии за всё время её деятельности.

Двухтомный "Сборник материалов для истории Академии Наук в XVIII в." А. А. Куника (1865 г.) содержит отдельные фрагменты из жизни Академии. Автор сборника считал, что время для составления истории нашего первого научного учреждения ещё не наступило. Труд П. П. Пекарского "История Академии Наук" в двух обширных томах, напечатанный в 80-х годах прошлого века, не соответствует полностью своему названию. Он даёт насыщенные фактическими сообщениями, но всё же только биографические данные о жизни и деятельности академиков XVIII века. Десять томов "Материалов для истории Академии Наук" (печатались в 1885 - 1900 гг.) содержат публикацию исключительно архивных документов, относящихся к первой половина XVIII века. История Академии XIX и начала XX в. освещена значительно слабее. Тяжёлые тома "Материалов для истории

академических учреждений за 1883 - 1914 гг." носят характер отчётов. Попытка непременного секретаря Академии К. С. Веселовского осветить развитие деятельности Академии в речи, произнесённой в 1865 г., не представляет особенного интереса.

Между тем роль Академии наук в истории науки и культуры России исключительно велика. Академия была первым и основным научным учреждением в XVIII веке. В ней работали крупнейшие учёные. В её стенах выковывались славные школы русских учёных. В советскую эпоху Академия выросла в грандиозную научную организацию. По разнообразию своих интересов, по масштабам своих работ она не имеет равных среди иностранных академий. История Академии выходит за рамки истории учреждения, - это одна из основных глав истории нашей науки в целом.

Незадолго до Великой отечественной войны была организована Комиссия по истории Академии наук. Коллектив Комиссии посвятил немало труда составлению истории Академии. Война помешала опубликованию подготовленных к печати материалов.

В своём кратком очерке Г. А. Князев знакомит читателей лишь с основными фактами из истории Академии. Он удачно показал роль Петра I в основании своеобразной Академии с университетом и гимназией. Организация Академии происходила в период возраставшего могущества страны. Создание нового научного учреждения было заключительным звеном среди многих культурных начинаний той эпохи.

Пётр I умер до начала деятельности созданной им Академии. Первые годы после основания Академии не были благоприятными для её развития. Реформы Петра находились под угрозой. Академия была забыта. Следует отметить роль первых приезжих академиков: им удалось начать в Петербурге подлинную научную работу. В это же время выдвинулись первые русские учёные, которые приняли участие в работах Академии: М. В. Ломоносов, В. К. Тредиаковский, С. П. Крашенинников. Первым шагам Академии следовало бы уделить больше внимания в рецензируемой книге.

Автор очерка совершенно правильно подчёркивает значение величайшего русского учёного XVIII в. М. В. Ломоносова для Академии и для культуры страны в целом. Организованные после смерти Ломоносова большие экспедиции Палласа, Лепёхина, Зуева, Озерецковского, Севергина были равносильны новому открытию страны для научного мира. Академия наук положила начало систематическому изучению наших природных ресурсов. Это время деятельности Академии не уступает по своему значению её первым шагам и времени работы Ломоносова. Более чёткое выделение ведущих периодов в развитии Академии в дальнейших работах по её истории повысит к ней интерес читателей.

В литературе по истории Академии XIX в. Г. А. Князев не имел предшественников. В начале XIX в. Академия в организационном отношении находилась в упадке. Учебная часть, издание научно-популярной литературы отошли от неё. Были: основаны университеты, конкурировавшие с Академией. Российская Академия, возникшая по инициативе Е. Р. Дашковой, работала над составлением словаря русского языка. Академия наук, не проявившая себя в 1812 г., могла казаться даже излишней. Президент Академии С. С. Уваров пытался придать ей новые формы. Российская Академия вошла в состав Академии наук.

Академия наук возрождением своей деятельности в эти годы, как и в первое время после своего основания, была обязана крупным учёным, членам Академии. Благодаря научной работе М. В. Остроградского, К. М. Бэра, несколько позднее П. Л, Чебышева и др. Академия сохранила положение первенствующей учёной организации страны.

Различные группировки в среде академиков в XIX в., борьба между передовыми ч реакционными членами Академии представляют интересную страницу не только в истории науки в России, но и в развитии её общественной мысли. Стремление приблизить Академию к запросам жизни сталкивалось с реакционными тенденциями, замыкавшими науку в узких кругах. Из-за боязни новых веяний многие академики отказались от избрания в действительные члены Академии величайшего химика Д. И. Менделеева Царская Россия боялась чрезмерного роста Академии и не поощряла его.

Вполне понятно, что Г. А. Князев в кратком очерке не мог дать подробного описания научных работ Академии XIX - начала XX в. и характеристику её общественных настроений. Всё же он сообщил много фактического материала и вышел за рамки сухого перечня событий. Приводимые им данные отобраны с большим умением и знанием. Неосвещёнными остались только международные научные связи Академии.

В. И. Ленин видел в Академии, в этой былой "пленнице самодержавия", большую силу и коллектив выдающихся и нужных Советской стране людей. И действительно, Советская Академия наук стала центром научной жизни страны, строящей социализм. С 1925 г. она становится Всесоюзной Академией. Организация сложных комплексных экспедиций, подготовка научных кадров, издание научно-популярной литературы находятся вновь в центре её внимания. Академия тесно связывается с жизнью, участвует в разрешении актуальных вопросов страны, создаёт сеть своих филиалов и баз на местах. Академия наук выдержала тяжёлое испытание, когда полчища фашистской Германии вторглись в пределы Советского Союза. Война выдвинула перед Академией новые, сложные задачи. Она не осталась, как это было в 1812 г., в стороне от борьбы за защиту родины.

Для подробного освещения советского периода в жизни Академии требуется большая исследовательская работа. Г. А. Князев отмечает лишь отдельные, основные моменты этого периода.

Интересный, добросовестно составленный, основанный на большом знании материала

краткий очерк Г. А. Князева характеризует основные этапы развития Академии. История нашей науки и Академии наук живо интересует широкие круги читателей. Публикация материалов, подготовленных комиссией но истории Академии наук, а в дальнейшем - издание монографий о развитии различных отраслей знания и биографий учёных смогут шире удовлетворить эти запросы.

К. Шафрановский

"Учёные записки Ярославского государственного педагогического института". Вып. I. Гуманитарные науки. Ярославль. 1944. 232 стр. Тираж 200 экз.

Ярославский государственный педагогический институт впервые за время своего существования начал издание своих научных трудов. В ознаменование исполнившегося в 1943 г. 25-летия института издан первый выпуск "Учёных записок", содержащий работы из области гуманитарных наук. В годы войны, в связи с трудностями военного времени, лишь очень немногим педагогическим высшим учебным заведениям удалось продолжать выпуск своих трудов. Тем более надо отметить заслугу Ярославского педагогического института, который именно во время войны впервые начал издавать свои труды.

В первом выпуске помещено четырнадцать статей работников института по истории, истории литературы, языкознанию и педагогике, в том числе работы выдающихся советских учёных, работавших в годы войны в Ярославле: профессора литературы А. А. Смирнова (Ленинград), историка профессора-орденоносца И. П. Шмидта (Москва), профессора педагогики П. Н. Горшкова (Ленинград) и др. В настоящей заметке мы постараемся осветить исторические статьи сборника.

Сборник открывается вводной статьёй директора института доцента И. В. Бортникова "Ярославская область в дни Отечественной войны". Статья написана по неопубликованным материалам, хранящимся в Ярославском обкоме ВКП(б) и облисполкоме, а также по материалам центральной, фронтовой и местной печати. Статья представляет первую попытку подытожить огромную работу на помощь фронту, проведённую трудящимися Ярославской области в годы Великой отечественной войны.

Перу одного из старейших профессоров педагогического института, В. И. Борковского, принадлежит исследование "Смоленская грамота 1229 г. русский памятник" (стр. 27). Оно посвящено одному из важнейших памятников внешних сношений древней Руси - торговому договору смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригой я Готландом в 1229 году. В начале исследования автор доказывает, что договор 1229 г. не был, как думали до сих пор, первым соглашением между Смоленском и Ригой, что ему предшествовали в первой четверти XIII в. более ранние соглашения (возможно, не оформленные документами). Основная задача исследования - решить вопрос о происхождении отдельных списков договора и по сохранившимся шести спискам восстановить историю написания договора. В более ранних работах, касающихся этого вопроса (Куник, Лерберг, Голубовский), было высказано и обосновано мнение, что оригинал договора был написан не на русском, а на немецком или латинском языках. Проф. Борковский путем детального анализа текста и разбора доводов указанных выше учёных весьма убедительно доказывает, что текст договор в 1229 г. был впервые составлен на русском языке в Смоленске при княжеском дворе до отъезда послов в Ригу и на Готланд. Этот текст почти в неизменённом виде дошёл до нас в так называемой "готландской редакции договора" (список "А"), был утверждён в Риге и на Готланде. Так называемая "рижская редакция составлена позднее, во время возвращения русских послов в Ригу, на русском языке, но принята не была, она является лишь проектом договора.

Проф. П. Я. Черных опубликовал статью "О выражении "за шеломянем" в "Слове о полку Игореве" (стр. 47). Обычно это выражение переводилось "за холмом, за курганом" (от древнерусского "шелом" - курган, холм). Профессор Черных предлагает другое толкование: он обращает внимание на обстоятельство географического порядка, отмеченное в своё время в малоизвестной статье И. И. Малышевского ¹. В "Слове" говорится о Тмутаракани гораздо больше, чем о других древнерусских городах (за исключением Киева). Присоединяясь к мнению А. И. Майкова, что автор "Слова" сложил свою поэму, находясь в половецком плену, профессор Черных выдвигает предположение, что местом плена были не степи, а Тмутаракань. С этим согласована главная мысль автора: выражение "за шеломянем" происходит не от слова "шелом", а от существовавшего в древнерусском языке и сохранившегося до наших дней в областных наречиях слова "соломя" - пролив, проток. Автор приводит все известные в литературе случаи употребления этого довольно редкого слова. По мнению автора, в "Слове" идёт речь о Керченском проливе. Пленники прибыли, по его мнению, в Тмутаракань с берегов Кальмиуса - Каялы - по обычной в то время дороге, вдоль Арабатской косы, мимо Керчи и далее через пролив; в таком случае русская земля осталась для пленников "за про-

¹ Малышевский И. К вопросу об авторе "Слова о полку Игореве", "Журнал министерства народного просвещения". Август 1879 года.

ливом". Гипотеза профессора Черных, снабжённая довольно солидной аргументацией, представляет интерес для исследователей "Слова о полку Игореве".

Старшему преподавателю Ф. Ф. Грищенко принадлежит "Заметка о рукописях Ярославского областного музея". Старинные рукописи, хранящиеся в Ярославле и сосредоточенные после революции в Ярославском областном музее, до сих пор не имеют полного описания; лишь три рукописи из этого фонда подвергались изучению исследователей. В данной заметке даётся описание двух любопытных рукописей. Первая из них - пергаментный "служебник", писанный уставом, с богатой орнаментацией; по почерку, орнаментации и именам князей и духовных лиц, упоминаемых в "синодике" (являющемся частью "служебника"), автор датирует рукопись началом XIV века. Вторая рукопись - "Слова Фёдора Студита" - тоже пергаментная, с бедной орнаментацией, писанная крупным каллиграфическим полууставом; по почерку автор датирует её первой половиной XV века. К статье приложены три снимка с отдельных страниц обеих рукописей.

Статья "Ярославская губерния в Отечественную войну 1812 г." написана доцентом П. Г. Андреевым в результате изучения не изданных архивных фондов Ярославского государственного областного архива. На большом фактическом материале автор показывает, что "население Ярославской губернии приняло активное участие в великом обще народном деле помощи армии и родине" Описываются пожертвования на устройство и обеспечение вновь формируемых полков, на ополчение, на подвижной магазин для армии, пожертвования а пользу разорённых войной жителей временно оккупированных районов и семей воинов, сражающихся в рядах армии. Хотя оказалось невозможным подсчитать общую сумму пожертвований, приводимые материалы показывают, что она достигала многих сотен тысяч рублей. Во второй части статьи автор рассказывает о наборе ополчения в Ярославской губернии и о его деятельности. По последнему вопросу автору, к сожалению, не удалось найти новых архивных сведений, и он излагает события по уже опубликованным материалам.

Статья проф. И. П. Шмидта "Русская армия и провал германской стратегии в первой мировой войне" охватывает события первых месяцев войны, восточнопрусскую операцию русской армии и её роль в крушении немецкого плана "молниеносной" войны. Автор показывает, как после вторжения двух русских армий в Восточную Пруссию германское верховное командование было вынуждено снять для спасения Восточного фронта три (а не два, как обычно считают) корпуса с основного стратегического направления, где в битве на Марне решались в этот момент судьбы войны. Поскольку русский фронт, вопреки плану Шлиффена, вместо небольшого "заслона" с самого начала приковал к себе 11 германских корпусов и потребовал снятия в самый ответственный момент с Западного фронта ещё трёх корпусов, немцам не удалось создать для решительного сражения на Марне численный перевес над противником, необходимый для одержана победы. На Марне против 65 французских дивизий немцы имели только 51 дивизию, что и предопределило их поражение. Сели положения автор подкрепляет большим количеством фактов и высказываний участников событий.

В заключение остаётся лишь пожалеть, что условия военного времени не позволили Ярославскому педагогическому институту выпустить свои "Учёные записки" массовым тиражом: они выпущены тиражом всего в 200 экземпляров, который сможет удовлетворить лишь библиотеки основных научных центров страны.

И. Шаскольский

"Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры". Вып. XI. Академия наук СССР. Институт истории материальной культуры имени Н. Я. Марра. Изд. АН СССР. М. и Л. 1945. 156 стр. 10 руб.

Очередной, XI выпуск "Кратких сообщений НИМ К", вышедший после долгого перерыва ¹, содержит материалы происходившего накануне войны (11 - 15 марта 1941 г.) пленума института, посвящённого археологическому исследованию древнерусских городов. В книге опубликованы далеко не все доклады, заслушанные на пленуме, и напечатан ряд сообщений, представленных на пленум, но оглашённых в секторах института ².

Книга открывается статьёй М. К. Картера "Землянка-мастерская киевского художника XIII века". Автор даёт описание исключительного по научному значению комплекса, открытого во время раскопок 1938 года. Землянка входила в состав ремесленного квартала, погибшего от пожара, по-видимому, в 1240 г., при разгроме Киева монголами. Жители посёлка в момент пожара отсутствовали и, очевидно, после не возвращались; об этом свидетельствует тот факт, что в развалинах жилищ сохранился весь их инвентарь. Описываемая землянка представляла собой помещение, углублённое в лёссе, её стенки обмазаны глиной и обожжены; наземные части были деревянными и также обмазанными глиной. В углу землянки была глиняная; на деревянном каркасе, куполообразная печь, рядом с которой находился стол, о чём свидетельствуют, сохранившиеся следы от его ножек. Под столом

¹ Обзор I - X выпусков "Кратких сообщений НИМ К" см. "Исторический журнал" N 3 за 1944 год.

² Обзор работ пленума см. "Историк-марксист" N 6 за 1941 год.

стояла огромная корчага, среди черепков которой было собрано около пуда обгоревшей пшеницы, хранившейся в ней. Большой редкостью для археологов является находка нескольких целых глиняных сосудов, в том числе одного жёлтого поливного; в одном из них сохранились обгоревшие комки пшённой каши. Ещё более примечательны фрагменты деревянной посуды: ведра, кадушки, мисок, ложек. Среди других предметов бытового назначения отметим совершенно целый глиняный светильник, остатки обуви, медную блесну, трубчатые замки. Особый интерес представляют предметы, рисующие облик хозяина землянки - ремесленника, обладавшего разнообразными знаниями. Здесь были найдены: набор деревообделочных инструментов и 14 маленьких горшочков с красками, медная .питая лампада с рельефными фигурами четырёх святых и фрагментами медной цепочки, серебряная подвеска-лунница, украшенная изображением парных птиц, и около 600 граммов янтаря, частью в виде заготовок для бус и крестов- тельников. По-видимому, хозяин землянки был не только иконописцем, но также был знаком и с другими отраслями художественного ремесла: он мог, видимо, чинить ювелирные металлические изделия и изготовлять янтарные бусы. Значение этих находок для истории древнерусского ремесла домонгольского времени трудно переоценить.

Статья Б. А. Рыбакова "Жернова Вщижского городища" знакомит читателя с одной из интереснейших находок раскопок авторов 1940 г. - комплектом жерновов от домашнего ручного жерновного постава. Эти жернова были обнаружены в подвале сгоревшей избы XII века. Путём тщательных наблюдений над условиями находки и сопоставлений с этнографическими данными автор смог дать весьма точную реконструкцию устройства этой "домашней мельницы". Выясняется большая изобретательность русских жерновников, которые "сумели преодолеть колоссальное сопротивление двух соприкасающихся поверхностей и остроумно подвесить "верховод" с зазором любой величины... Основные технические детали будущей мельницы были разработаны ещё на ручных жерновах" (стр. 19). ПОПУТНО автор рисует и облик избы XII в. - с огромными зерновыми ямами, вмещавшими до 3,5 тонны зерна., Каждый такой двор имел свою мукомольную установку.

Доклад архитектора И. М. Хозерова "Археологическое изучение памятников зодчества древнего Смоленска" освещает важнейшие достижения советской археологии в этой области. В итоге работ, начатых в 1923 г., в историю русской архитектуры вошёл настолько обильный смоленский материал, что стало возможно говорить о совершенно своеобразной смоленской школе русского зодчества XII - XIII веков. Помимо углублённого изучения построек - храмов Петра и Павла, Иоанна Богослова, Михайловской-Свирской церкви, - в результате которого были открыты новые художественные и технические особенности этих памятников, особый интерес представляют разведки развалин храмов, скрытых ныне под землёй. Церковь на Воскресенском холме имела сложные пилястры и многообломный портал романского характера, расписанный фресками. В развалинах храма на берегу речки Рачевки автор видит остатки "немецкой божницы", о которой упоминается в смоленском торговом договоре 1229 года. Романские черты обнаруживает и храм на Спасском холме. "Все эти черты, - замечает автор, - свидетельствуют, что владимиро-суздальское зодчество с его ярко выраженным романским обликом было не одиноко" (стр. 25). Небольшие разведки развалин Мономахова Успенского собора 1101 г. позволили установить пока лишь характер кладок и значительные размеры здания: ширина его составляла около 23 м. Интересны новые многочисленные наблюдения над техникой кладки и производством древнего кирпича. Попутно автор сообщает об обнаруженных им следах культурного слоя VI - VIII и IX - X вв. на холме, на котором был построчен Мономахов собор. Последующее исследование этого холма может дать новые материалы по истории дофеодального поселения на месте Смоленска и по-новому осветить соотношение с ним Гнездовского и Ольшанского городищ.

С Гнездовом связана и находка интереснейшего по ритуалу и инвентарю женского погребения X в., описываемого в статье Н. А. Андреева и Н. П. Милонова "Раскопки на Гнездовском городище в 1940 г.", Умершая была сожжена на костре, разложенном над вырытой под ним ямой, куда и осели остатки трупа. На дне ямы были найдены богатые золотые и серебряные укрепления; среди них особенно интересна золотая подвеска - солид византийского императора Александра (912 - 913).

Этой уникальной находке посвящена специальная заметка М. А. Тихановой "Золотая византийская подвеска-монета из женского погребения в Гнездове". Автор подчёркивает исключительную редкость монеты: насчитывается всего пять экземпляров солида Александра. Ценность шестого, гнездовского, экземпляра увеличивается тем, что он был найден в археологическом комплексе, тогда как остальные - неизвестного происхождения и попадали в музеи путём покупки. "Весьма соблазнительно было бы поставить появление этой монеты на Руси в непосредственную связь с договором 911 г. русских с греками" (стр. 30), заключает автор.

Следующая группа статей посвящена древностям Великого Новгорода и Старой Ладоги.

Большая статья В. И. Равдоникаса "Старая Ладога" знакомит с итогами раскопок 1938 - 1940 гг. этого интереснейшего памятника. Земляное городище Ладоги привлекало внимание археологов ещё в дореволюционные годы: Н. И. Репников в 1910- 1913 гг. впервые провел здесь большие раскопки. К площади этих раскопок примкнула площадь раскопок В. И. Равдоникаса, составив в целом 1040 кв. м. Мастерская методика раскопок позволила установить ряд этапов в жизни городища и с исключительной точностью фиксировать отдельные па-_

мятники. В верхнем слое были изучены развалины западной стены церкви Климента (1153), упавшей в XVII веке. Далее была обнаружена мостовая соборной площади из известковых плит, валунов и кирпича, сооружённая в XV - XVI веках. Ниже мостовой шёл слой с остатками деревянных построек XIII - XIV вв., располагавшихся поблизости от церкви и затем уступивших место открытой площади. Далее был обнаружен ряд погребений XI - XII вв., местами прорезавших нижележащий слой с остатками деревянных построек IX - X веков. Изучение последних позволило установить типические черты северо-русских деревянных построек этой древнейшей поры: это квадратная мшоная срубная изба 4 - 5 м в квадрате, с завалинами, тесовой кровлей на стропилах, земляным или тесовым полом, с каменной печью в заднем углу избы, волоковыми окнами, сенями и иногда обширным крытым двором. Этот тип жилья, сложившийся к началу феодального периода, был очень устойчив. Из отдельных хозяйственных построек лучше всего изучены хлевы и житницы. Установлены и некоторые черты планировки посёлка: жилища были расположены двумя параллельными рядами, обращаясь друг к другу своими хозяйственными постройками и задними фасадами. С одной стороны (западной), по- видимому, была улица. Постройки очень скучены и имеют лишь узкие проходы и задворки. Огромный вещевой материал - свыше 20 тыс. номеров - позволил восстановить характер хозяйства ладожан IX - X вв., которое определяется как крестьянское индивидуальное хозяйство с домашней промышленностью, но и с несомненным наличием развивающегося ремесла. Кроме поселения, исследованию подверглись и приладожские могильные памятники VIII - X веков.

При раскопках Старой Ладоги впервые в широком масштабе были собраны растительные остатки в слое IX - X вв., характеристика которых дана в статье В. А. Петрова "Растительные остатки из культурного слоя Старой Ладоги (IX - X век)". Анализ остатков дал любопытные выводы как о ландшафте посёлка, так и о хозяйственном значении отдельных растений "Вдоль домов высились высокие стены "бурьянов" с ютящейся в тени их по поверхности почвы мокрицей... где проходила дорожка, поднималась приземистая щётка придорожных сорняков, птичьей гречи и розеток пастушьей сумки и большого подорожника" (стр. 44). Из культурных растений, по-видимому, возделывалось лишь метельчатое просо.

Статья крупнейшего нашего нордиста, покойной Е. А. Рыдзевской "Сведения о Старой Ладоге в древнесеверной литературе" представляет ценнейший свод источников, комментированных со свойственной автору огромной эрудицией и мастерством анализа и обильными оригинальными наблюдениями над оттенками текстов.

Доклад А. А. Строкова "Раскопки в Новгороде в 1940 г." освещает ряд исключительно интересных открытий, сделанных в итоге широко поставленных раскопок в Новгородском кремле. Обнаружены и изучены фундаменты Борисоглебского собора, построенного, в 1167 - 1173 гг. знаменитым новгородским гостем Садко Сытиничем. Храм оказался обширным шестистолпным собором, близким по типу соборам Юрьева и Антоньева монастырей, но превосходящим их по размерам, с хорами в западной части и, вероятно, с деревянной внутренней лестницей на них; его фасады членились мощными пилястрами и были, видимо, украшены резными закладными крестами. Особый интерес представляет резная из известняка лиственная капитель, которую автор относит также к фасадному убранству храма. В соборе был открыт ряд захоронений в каменных саркофагах, часть которых с остатками богатых уборов, возможно, связывается с родом Садко Сытинича. Четыре из них имели драгоценные очелья-повязки в виде диадем с нашивками из серебряно-вызолоченных бляшек, цветных камней и эмалей. Предложенная автором реконструкция диадемы (рис. 32), конечно, пока очень сомнительна.

Сообщение С. А. Таракановой "Археологические разведки в Новгородских пятинах" знакомит с итогами работ 1940 г., дополняющими ранее опубликованные результаты разведок автора в 1938 - 1939 гг. по исследованию сельских поселений новгородской земли.

Следующая значительная группа статен посвящена древностям Владимиро- Суздальской области.

Доклад автора этих строк "Основные вопросы реконструкции Боголюбовского дворца" посвящён краткой аргументации главных элементов публикуемого варианта реконструкции дворца князя Андрея 1158 - 1165 гг., открытого раскопками 1934 - 1939 годов. Сложность этой задачи состоит в том, что в зодчестве времён Андрея сливались в органическом единстве черты русской национальной традиции с элементами романской архитектуры. Сравнительно ясен и бесспорен характер прекрасного дворцового собора с его величественным интерьером, мощными колоннами и богатейшей декорировкой: фреской, металлопластикой, майоликовыми и медными пола)ми, резным камнем. Больше спорных моментов в реконструкции крыльев переходов с их аркадами и лестничными башнями. При ясности общей композиции, документированной сохранившимся северным звеном переходов с башней и открытыми цоколями и деталями, особенно интересен вопрос о покрытии башни. Реконструкция даёт шатровые верхи, которые представляются наиболее реальными на основе приводимых аналогий и данных источников. Форма и масштаб шатров могут быть трактованы различно, но самый принцип покрытия башни шатром, а не главой со световым барабаном представляется автору единственно возможным решением. Ансамбль Боголюбовского дворца является пока уникальным памятником русской дворцовой архитектуры XII в. и прекрасным документом расцвета и высокого уровня владимирской культуры этой поры.

Статья В. В. Гинзбурга и М. М. Гераси-

мова "Андрей Боголюбский" документирует публикуемую реконструкцию физического облика этого крупнейшего государственного деятеля древней Руси, сделанную на основе его подлинного черепа, хранящегося во Владимирском музее. Скульптурный портрет Андрея, известный уже и ранее по экспозиции Государственного исторического музея, вызвал горячие споры и возражения, связанные главным образом с ярко выраженными монголоидными чертами лица - наследством матери-половчанки. Однако приводимые авторами точные показатели, легшие в основу реконструкции, настолько сужают поле произвола и ошибок, что скептические возражения должны значительно ослабеть. Предложенная реконструкция, если вдуматься в её основные черты, также прекрасно согласуется со всем тем, что мы знаем о характере "владимирского самовластца", соединившего в своей Крови наследие русских князей с наследием прабабки - византийской принцессы, бабки - Гиты Гаральдовны и матери-половчанки.

В обзоре А. Ф. Дубынина "Археологические исследования г. Суздаля (1936 - 1940 гг.)" первостепенный интерес представляет открытый автором в кремле комплекс жилищ X - XIV веков. Древнейший тип X - XI вв. представлен землянкой криволинейного очертания; целиком опущенной в грунт, над которой возвышалась лишь кровля, опирающаяся на оставленные выступы почвы; землянка имела очаг и небольшое подполье, по стенкам шли нары. К XI - XII вв. относятся земляночные или полуземляночные жилища правильной четырёхугольной формы с укреплёнными плетнём или тёсом стенками, очагом в центре и, вероятно, четырёхскатным деревянным перекрытием. Одно из этих жилищ имело сруб, который охватывал его нижнюю часть. На том же участке были прослежены подпольные ямы срубных наземных жилищ, датируемых XIII - XIV веками. Наметившиеся хронологические определения едва ли могут говорить о последовательной эволюции типов жилища. Последующие раскопки в кремле, вероятно, установят сосуществование этих различных типов жилья, представляющих, как можно думать, социальные различия. Далее автор описывает обнаруженное при расколках в Суздальском соборе погребение в белокаменном саркофаге, по его мнению, принадлежащее князю Святославу Юрьевичу, умершему в 1174 году. Своеобразная форма саркофага с плечами и полукруглым изголовьем находит прямую аналогию в саркофаге XII в., открытом автором этих строк в Боголюбове. Разведочные работы на территории города определили дату сооружения кремлёвских валов (XII в.), насыпанных на культурном слое IX - XI вв., и валов острога, сооружённых в XIII в. на слое XII века.

Сообщение А. Д. Варганова "К архитектурной истории Суздальского собора (XI - XVII вв.)" подытоживает исследования этого сложнейшего памятника, проводившиеся автором (частью совместно с А. Ф. Дубининым) в течение ряда лет. В основании существующего собора XIII в. открыты стены древнейшего кирпичного храма, построенного Мономахом в конце XI в. по образцу собора Киево-Печерской лавры. Этот памятник свидетельствует о том, что суздальское зодчество этой поры придерживалось киевской художественной и технической традиции. Исследования существующего храма 1222 - 1225 гг. открыли неизвестные ранее его своеобразные черты: он имел обширные хоры, ход на которые шёл не через лестничную башню, а через внутреннюю лестницу в стене западного притвора, имевшего второй этаж, - собор стал впервые храмом горожан, выйдя из связи с княжеским или епископским двором. Автор установил также ряд интереснейших подробностей строительства собора 1222 - 1225 гг. и его последующей судьбы.

С выдающимися памятниками русского прикладного искусства, сохранившимися в Суздальском соборе, связаны статьи Е. С. Медведевой "О датировке врат Суздальского собора" и Ф. Я. Мишукова "К вопросу о технике золотой и серебряной наводки по красной меди в древней Руси". Е. С. Медведева путём анализа изображений святых на валиках врат и их сопоставления с одноименными историческими лицами XIII в. устанавливает тонную дату южных (1222 - 1233) и западных (1227 - 1238) врат. Ф. Я. Мишуков в своей статье раскрывает интереснейшую и сложную технику изготовления суздальских врат, сделанных, по всем данным, русскими мастерами.

В докладе В. и Е. Голубович "Кривой город - Вильно" на основе археологических исследований города выдвинуты интересные предположения: "1. Кривой город - Вильно мог быть основан кривичами во время расширения в раннефеодальную эпоху территории кривицкого княжества на запад. 2. Ещё до времени княжения Гедимина Кривой город развился я вырос в такое значительное поселение, что Гедимин, если верить письменной традиции, счёл нужным перенести сюда столицу Великого княжества Литовского" (стр. 123 - 124).

В статье тех же авторов "Славянские поселения правобережной Диены в Вилейском округе БССР" подытожено археологическое обследование данного района в 1933 - 1939 гг., установившее наличие здесь в IX - XIV вв. славянского населения и сосуществование двух обрядов погребения (трупоположение и трупосожжение), указывающих, по-видимому, на соседство двух славянских племён.

Таковы в кратких чертах интереснейшие итоги работы советских археологов- медиевистов, отражённые реферируемым выпуском "Кратких сообщений ИИМК". Следует пожелать, чтобы вслед за этими краткими публикациями институт скорее издал полные, обстоятельные отчёты об археологических раскопках древнерусских городов.

Проф. Н. Воронин

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Комментарии: