Исследования и материалы. М. Индрик. 2011. 920 с.

Может ли исследование историка быть не только актуальным, но и злободневным, значимым для сегодняшнего дня, хотя и посвящено сравнительно давно минувшей поре? Монография профессора Историко-архивного института РГГУ М. А. Бабкина в полной мере отвечает этой цели. Это честный, откровенный и аргументированный, хотя и не бесспорный анализ взаимоотношений светских и духовных властей, из которого следуют важные для них выводы (только сделают ли они их - вот вопрос). Рецензируемая монография является воплощением междисциплинарного подхода, когда используются методы не только истории, но и политической экономии, социологии, политологии, а в ряде случаев и социальной психологии.

Меня как социолога привлекла сама постановка вопроса, стремление разобраться во взаимоотношениях церкви и власти в сфере политических отношений, что имеет не только научный, но и политический интерес, особенно если исходить из реалий современной России. События, которые происходят в настоящее время во взаимоотношениях государства и РПЦ, заставляют обратить внимание на предшествующий период и поставить вопрос: извлекают ли церковь и власть уроки из канувших в Лету процессов или предпочитают повторять ошибки, не замечая того, что это угрожает серьезными последствиями, в том числе и возможным взрывом, опасным как для духовной, так и для светской власти. Эти взаимоотношения в настоящее время подаются в некоторых сочинениях как гармония светских и религиозных начал, а также в виде полного взаимопонимания и поддержки. Исследование Бабкина - это плодотворная попытка аргументированно, без подыгривания модным и скороспелым течениям, разобраться в одной из важнейших страниц отечественной истории. Этим объясняется то обстоятельство, что центральная проблема, которую решает автор- это проблема взаимоотношений церкви и власти.

В монографии убедительно показано, что церковь, которая всегда болезненно переживала ликвидацию патриаршества Петром I, к началу XX в. созрела для того, чтобы громче, чем обычно, заявить о своих правах, о пересмотре сложившегося взаимодействия Священства и Царства в свою пользу, освободиться от государственного надзора и опеки или по меньшей мере ослабить их. Реализуя это стремление, РПЦ стала более активно добиваться ограничения участия императора в управлении церковью и претендовать на получение больших полномочий, желая приобрести значительно большие возможности для самоуправления. Это проявилось в ходе нескольких попыток добиться созыва поместного собора. Иерархи церкви начали дистанцироваться от обсуждения вопроса о том, в чем заключаются священные права императора как помазанника божьего. В чем состоит суть этой проблемы?

В монографии содержится скрупулезный анализ процессов, проходивших внутри церкви, вернее среди ее иерархов, и того, как реагировала власть на эти явления. Ярко освещены колебания по поводу нового этапа притязаний на пересмотр взаимоотношений в структуре "священстве-царство". Что касается высших слоев РПЦ, то они занимали крайне противоречивую позицию. Автор отмечает ряд шагов, предпринятых высшим духовенством. Например, старший викарий Санкт-Петербургской епархии епископ Нарвский Антонин (Грановский) сразу после манифеста 17 октября 1905 г. перестал на совершаемых им богослужениях поминать

царя как "самодержавнейшего", а в опубликованной статье в декабре 1905 г. заявил о том, что "православие и самодержавие несовместимы". Архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский) в своем доме в Выборге предоставлял убежище революционерам М. Новорусскому и Н. Морозову (с.142), а после казни руководителя севастопольского восстания лейтенанта Петра Шмидта совершил панихиду по нему в Петербургской духовной академии.

В монографии приведен ряд других примеров подобного рода, на основании чего делается вывод, что это "свидетельствовало о нежелании высшего духовенства поддерживать самодержавный строй" (с. 182). С этим, однако, трудно согласиться. Речь идет о единичных, хотя и ярких поступках некоторых прогрессивно настроенных деятелей церкви, которые встали на путь открытой и прямой конфронтации с царской властью. Большинство же иерархов олицетворяли в той или иной степени "системную" оппозицию. Имея ряд претензий к Царству и даже будучи не согласными с ним, эти деятели проводили политику, роднившую их, по существу, с самодержавным правлением. Более того, многие из этих иерархов не хотели радикализации общественных сил и боролись с ними доступными им методами.

В монографии недостаточно подчеркнут тот факт, что отмеченные сдвиги в государственно-церковных отношениях появились не столько под влиянием осознанного ущемления церкви в своих правах и очередной попытки ее иерархов исправить это положение, сколько под давлением революционного движения. Именно под его влиянием у иерархов церкви появилась реальная возможность заявить о своих правах, что нашло свое отражение в деятельности представителей духовенства в Государственной думе и в попытках добиться созыва поместного собора, а также ряда уступок в решении организационных и финансовых вопросов.

Иерархов церкви в известной мере вдохновлял тот факт, что социальные и политические силы, в виде появившихся новых партий, добились определенных уступок, и прежде всего опубликования октябрьского манифеста. Говоря об этих попытках, автор приходит к выводу, что, поскольку церковь не смогла реализовать свои притязания в попытке договориться с царизмом о расширении своих полномочий, как следствие этого она быстро примирилась со свержением самодержавия, не оказывала противодействие новой власти. Отсюда же и ее позиция в феврале 1917 г., когда Синод фактически отказался от поддержки и защиты самодержавия.

В книге раскрывается политика иерархов церкви в этот период. Высшее духовенство отказалось издать воззвание к верующим в защиту самодержавия. 3 - 4 марта в храмах прекратили поминать членов царской семьи, а 5 марта это официально было утверждено Синодом. Митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) 6 марта разослал во все епархии телеграммы, в которых призывал возносить "моления за... благоверное Временное правительство". 7 - 8 марта такое распоряжение утвердил и Синод. Архиепископ Финляндский Сергий, являвшийся в то время председателем синодальной комиссии по исправлению богослужебных книг, стал заменять богослужебные тексты. 7 апреля из всех служб святым были вычеркнуты упоминания о царях. Непоследовательность и противоречивость позиции высшего духовенства проявилась и в послании Синода 9 марта "К верным чадам Православной российской церкви по поводу переживаемых ныне событий", в котором говорилось, что "свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее пути".

Тем самым высший орган церковного правления фактически признал государственный переворот правомерным, а революционные события объяснил как свершившуюся "волю Божию". Иначе говоря, иерархи РПЦ поддержали Временное правительство, не стали апеллировать к монархическим чувствам; они даже исключили из церковно-монархического лозунга "за веру, царя и отечество" второй компонент. Поэтому вполне обоснованно Бабкин отвергает широко распространенное нынешними апологетами РПЦ мнение о верности церкви монархическому строю. Он считает, что церковь выступала активной силой, противостоявшей царизму и даже способствовавшей его свержению. Думается, это все же преувеличение. Имело место приспособление к ситуации, выражение удовлетворения происшедшими переменами (особенно есть учесть восстановление патриаршества), но во всяком случае не защита царя и его правления. Поэтому в полной мере можно согласиться с автором рецензируемой работы, что ни о какой верности церкви традициям монархии, как это утверждается во многих ведомственных тру-

дах, не приходится. Но в то же время вряд пи верен вывод автора об активной роли церкви в свержении царского строя. Скорее это было стремление "правильно" вписаться в происходившие тогда изменения.

Удачным представляется и анализ действий другой стороны - Царства. В монографии показано нежелание императорского окружения принимать предложения церкви ввиду подозрения, что церковь может возобновить спор с властью по поводу патриаршества (и, соответственно, о его "равенстве" с царством), а это может привести к большим политическим неприятностям (к ограничению власти императора). Иначе говоря, вопрос состоял в том, чтобы не лишиться возможности управлять церковью. Поэтому император не хотел менять форму церковного управления - созывать поместный собор, вводить патриаршество. Это было тем более важно, что во всех схемах церковно-государственных отношений, предложенных российскими архиереями, практически не находилось места помазаннику божьему - императору. Таким образом, и светская власть вела себя по отношению к церкви противоречиво. С одной стороны, она официально опиралась на нее и рассматривала православие как базу своего существования, с другой - власть сопротивлялась попыткам изменить сложившиеся взаимоотношения. Какими бы ни были эти отношения, в реальной действительности церковь была слита с государством, в результате чего, по сути, невозможно было провести границу между церковным и светским законодательством.

Ознакомление с этим фундаментальным исследованием позволяет сделать несколько иной, чем у автора, вывод о взаимоотношениях церкви и государства. Едва ли все акции церкви, как в преддверии и после 1905 г., так и в 1917 г., говорят "о нежелании высшего духовенства поддерживать самодержавный строй" (с. 182). В суждениях об этих взаимоотношениях следовало бы исходить не только из официальных документов, выступлений и деклараций светских и духовных лиц, особенно принадлежавших к высшим кругам. По большому счету, никакой определенной позиции иерархи церкви в этот период не выражали, несмотря на различные заявления по этому поводу. В целом церковь держала свою оппозиционность под контролем и не мыслила себя без самодержавия. Трудно согласиться с позицией Б. Н. Миронова, который, анализируя монографию Бабкина, усмотрел праволиберальную позицию РПЦ в анализируемый период (Социологические исследования, 2012, N9).

У иерархов РПЦ не было внятной позиции. Свои разногласия с самодержавием они скрывали, не решаясь на определенные действия. Они выжидали возможных уступок своим притязаниям со стороны самой власти. Когда же стало очевидным, что ожидать нечего, то церковь с легкостью признала Временное правительство в надежде, что добьется своего, забыв о помазаннике божьем и отдав распоряжение больше не упоминать царя в проповедях. Правомерен вывод автора о том, что, приведя паству к присяге на верность Временному правительству и не освободив ее от действующей присяги императору, члены Синода, иерархи церкви, по сути, подвигли россиян на клятвопреступление.

При анализе взаимоотношений священства и царства Бабкин отводит значительное место позиции и поведению низовых слоев духовенства. Если высшее духовенство искало в той или иной степени компромисса с властью, то этого нельзя сказать о происходившем в низовых структурах. Вот одно из официальных сообщений: "Саратовский епископ Гермоген представил в святейший Синод постановление духовной семинарии об увольнении свыше 100 воспитанников, подозреваемых в принадлежности к нелегальным союзам и кружкам" (Русские ведомости, 17.VIII.1911).

К сожалению, в монографии практически не нашлось места анализу поведения самого важного субъекта при оценке взаимоотношений священства и царства - народу, который собственно и решал судьбу и священства и царства. Конечно, в те времена не проводилось социологических исследований, но есть не менее убедительные данные, позволяющие ориентироваться в исследуемой проблеме. Имеющийся материал свидетельствует, что определенную оценку реальной политике церкви и ее взаимоотношениям со светской властью давало общенародное мнение, анализ которого показывает, что основные социальные группы, и крестьянство и рабочий класс, не могли видеть и оценивать нюансы "высокой" политики, хитросплетения, происходившие наверху. Для общественного восприятия позиция церкви и позиция тех, кто в той или иной мере апеллировал к самодержавию, ничем особенно не отличались друг от друга. По представлениям большинства людей, церковь к тому времени успела "присло-

ниться" к власти, а государство по-прежнему рассматривало ее как свою опору; в конечном счете и царизм, и Временное правительство, и обслуживающая их церковь оказались сметены в ходе событий 1917 года. Неслучайно автор ограничивает свой анализ 1918 годом, когда обрисовалось противостояние революционных сил не только явным и скрытым противникам нового режима, но и церкви, которая была неотделима от самодержавия. И это была не злокозненная позиция большевиков, а естественная реакция на действия тех сил, которые, забыв о некоторых разногласиях в прошлом, выступили единым фронтом против попыток нового устройства России. В глазах народа иерархи церкви и самодержавие во главе с императором являлись одной силой, объединенной практически одними и теми же устремлениями при различиях лишь в некоторых нюансах.

Склонные к оправдательному и лакирующему описанию взаимодействия священства и царства исследователи обходят тот факт, что в народном сознании утвердился негативный образ священнослужителя, и не только в анекдотах о попе, попадье и поповской дочке. В их писаниях замалчивается тот факт, что и в 1905 - 1907 и в 1917 - 1922 гг. жгли не только дворянские, помещичьи усадьбы, но доставалось и монастырям. Были зафиксированы не только сдержанные проявления недовольства, но и расправы над отдельными духовными лицами, и не только со стороны кучки большевиков. В начавшейся гражданской войне отношения строились не на основе вероисповедных разногласий.

Крайняя противоречивость позиции церкви в ее взаимоотношениях с царской властью дополнялась и тем, что приходское духовенство в повседневной жизни скорее разделяло позицию населения, прежде всего крестьянства в его стремлении завладеть землей, видевшего в царском строе основное препятствие исполнению своих извечных желаний. Необходимость специально рассмотреть позицию широких слоев населения нужно рассматривать не столько как критическое замечание, сколько как пожелание и рекомендацию в дальнейшей работе.

В целом же данный труд является определенным достижением не только исторической науки. Он важен и для всех других наук, для поиска ответа на непростые вопросы о судьбе церкви, для суждения о пройденном ею сложном и трагическом пути и занимаемом ею месте в общественной жизни. Опыт прошлого говорит против попыток использовать церковь в сиюминутных интересах. Отсутствие разумного баланса между церковью и властью приносит колоссальный вред им обеим в области политики. Поэтому особенно важен вывод автора о том, что нет основания говорить о благостном единодушии священства и царства в тот исторический период, о верности и преданности церкви и ее иерархов самодержавию.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Ж. Т. Тощенко:

Комментарии: