Известный филолог, философ и издатель, М. Н. Катков родился в Москве 18 ноября 1818 г. в небогатой дворянской семье. Его отец, Никифор Васильевич, служивший в Московском губернском правлении, происходил из костромских личных дворян. Отличался красотой и высоким ростом. Он умер молодым, скончался от "удара" в 1823 г., когда старшему сыну Михаилу только что исполнилось пять лет, а младшему Мефодию - год. Заботы о воспитании и образовании сыновей легли на плечи матери Варвары Акимовны, происходившей из старинного грузинского рода Тулаевых. Овдовев, она жила жизнью своих детей и очень внимательно относилась к их духовному становлению. По свидетельствам А. В. Станкевича и П. И. Бартенева, хорошо знакомых с Катковым, Варвара Акимовна зарабатывала для семьи кастеляншей в одной из тюрем в Московском пересыльном замке ¹ . Несмотря на это, финансовые возможности ее были настолько ограничены, что систематическое школьное образование детей началось в Преображенском сиротском училище. Впоследствии оба сына получили дипломы Московского университета.

О Варваре Акимовне рассказывали, что она, женщина достопочтенная, строгая и прекрасная даже в старости, горячо любила сыновей. Сыновья всегда относились к матери с благоговением. Как вспоминала Т. П. Пассек, Михаил поразил однажды знакомых при следующих обстоятельствах. Большая компания гостей бойко поднималась по лестнице, а Варвара Акимовна с трудом взбиралась по ступенькам. Заметив это, Катков быстро сбежал вниз, взял мать на руки, внес наверх и почтительно поставил на пол. Потом тревожно огляделся, опасаясь, видимо, чтобы кто-нибудь не улыбнулся, но все были серьезны ² .

Путь Михаила Каткова к университету лежал через 1-ю Московскую гимназию, откуда, проучившись год, он перешел в пансион профессора М. Г. Павлова. Пансион пользовался огромной популярностью, поскольку давал основательную доуниверситетскую подготовку. По ходатайству Варвары Акимовны московскому генерал-губернатору Катков учился бесплатно. В 1834 г. он был зачислен на первый курс словесного отделения университета (по уставу 1835 г. словесное и физико-математическое отделения составили философский факультет). Одаренный от природы великолепной памятью, воспитанный в привычке к сосредоточенной интеллектуальной работе, студент Катков отличался редким трудолюбием, начитанностью, и был неоднократ-

Изместьева Галина Павловна - кандидат исторических наук.

стр. 71

но поощряем как преподавателями, так и вузовским начальством. Одно из поощрений заключалось в том, что в числе наиболее одаренных студентов он переводил с французского сочинение Демишеля "История средних веков" (М. 1836), о чем издатель профессор М. П. Погодин упомянул в предисловии к этому переводу. Затем он участвовал в "записывании и составлении" лекций профессора И. И. Давыдова, опубликованных в 1837 году.

Легко Михаил Никифорович прошел весь университетский курс. В 1838 г. в возрасте 20 лет он стал обладателем диплома кандидата-эминента, а через год, блистательно выдержав магистерский экзамен, получил степень магистра русской словесности. В годы учения он занимался еще и поэтическими переводами, чем зарабатывал себе на жизнь и помогал матери. В выборе авторов затруднений не было. Поэты-романтики пользовались огромной популярностью. Катков дебютировал в "Московском Наблюдателе" переводами из Релантса и Гейне.

Дольше иных в России помнили катковский перевод "Гренадиров" Гейне. С 1870-х годов это стихотворение неизменно включалось в школьные хрестоматии.

В том же журнале Катков заявил о себе и как переводчик критических статей, опубликовав перевод статьи Ретшера "О философской критике художественного произведения". Литературные способности Михаила Никифоровича были замечены А. А. Краевским, который, организуя "Отечественные Записки", пригласил его к себе в сотрудники. Совместно с В. Г. Белинским Катков вел критический и библиографический отделы журнала. Он обратил на себя читательское внимание большой статьей о стихотворениях в стихах и прозе гр. Сарры Толстой, замечаниями об издании Сахарова "Песни русского народа" и, особенно, переводом отзыва Варнгагена фон Энзе о Пушкине. Интерес вызвали и этот отзыв, по словам Белинского, превосходно переведенный, и предпосланное ему объяснение переводчика. К тому времени после смерти Пушкина прошло всего лишь два года, осмысление его наследия только начиналось, а литературный критик Катков уже разъяснял обществу мировое значение пушкинианы: "Как народ России не ниже ни одного народа в мире, так и Пушкин не ниже ни одного поэта в мире... Пушкин - великий поэт блаженства и внутренней гармонии... Пушкин - поэт целого мира" ³ .

Полный перечень катковских публикаций 1839 - 1840 гг. в "Отечественных Записках" включает 58 названий ⁴ , в том числе, роман Купера "Путеводитель в пустыне, или Озеро-море", переведенный им вместе с И. И. Панаевым и М. А. Языковым. Более всего похвальных слов Белинского о коллеге Каткове относится к переведу с английского шекспировской трагедии "Ромео и Юлия" ⁵ (нам привычнее другое название - "Ромео и Джульетта"). Первый акт появился в первой книжке журнала "Сын Отечества" за 1838 год. Полностью пьеса была опубликована в альманахе "Пантеон русских и всех европейских театров" (1841, кн. 1). В переводе Каткова она шла на сценах московских и петербургских театров в сезоне 1841 - 1842 годов.

В те годы Катков, стройный, среднего роста, со светло-русыми волосами, правильными чертами лица и пронзительно голубыми глазами, казавшимися порой изумрудными, утонченный джентльмен и знаток поэзии, не мог не привлекать внимание романтических особ. На этой почве у него даже намечалась в 1840 г. несостоявшаяся дуэль с М. Бакуниным, в которой секундантом своим Катков назначил Белинского ⁶ .

С тем и с другим Катков познакомился в годы студенчества, когда посещал кружок, созданный Н. В. Станкевичем. После отъезда организатора кружка за границу в 1837 г. дружеское сообщество не распалось. Собирались чаще всего у В. П. Боткина. В дискуссиях Катков не участвовал, разговорчивостью не отличался. Охотно давал пояснения по части перевода и понимания иностранных текстов. Ни с кем не связывал себя дружескими узами. Для него была характерна самоуглубленность, сосредоточенность на собственных мыслях, поэтому зачастую он производил на людей впечатление человека угрю-

стр. 72

мого, то ли холодного, то ли рассеянного. О себе он говорил так: "Хорошо иметь кружок единомысленный, ... но хорош также и уединенный труд и более искренняя беседа с самим собою" ⁷ .

Постепенно Катков перешел от увлечения эстетической критикой в гегельянском духе к самостоятельным занятиям немецкой философией. Он серьезно подумывал о научной карьере, для которой считал необходимым расширить кругозор, более глубоко ознакомиться с европейской наукой. С этой целью он оставил журнальную работу и отправился за границу на собственные, хотя и очень небольшие, средства. Отъезд состоялся 19 октября 1840 года. Михаил Катков отправился в Берлинский университет, чтобы слушать профессоров, работы которых привык читать. События берлинской жизни он изложил в длинных письмах к матери и брату.

Он сразу же записался на лекции по логике и христологии к профессорам Вердеру и Ватке, а также к Гансу на чтения о Шиллере и Гете. Каткова потрясло определение Вердером цели философии: "...сделать нас преданными Богу, радостными для жизни и для смерти, готовыми на жертвы и отречения, сильными и великими в творческой деятельности" ⁸ .

Предметом увлечения стали лекции Шеллинга по философии мифологии и, особенно, по философии Откровения, в которой идеалистические положения согласовывались с догматами христианской веры. Изложение первой лекции Шеллинга слушатель Катков опубликовал в "Отечественных Записках" ⁹ . В будущем он бережно сохранял конспекты, и говорил, что своим философским развитием обязан преимущественно Шеллингу.

В конце 1842 г. Михаил Никифорович вынужден был прервать учение за рубежом за неимением средств. По приезде в Санкт-Петербург он еще долго отдавал долги сотоварищам по путешествию, даже продавая для этого некоторые свои вещи. В январском письме 1843 г. к А. Н. Попову он писал: "Шуба еще не продана, но продается... Что же касается до денег, которые я занял у вас недавно (50 талеров, из которых 6 талеров заплачены мною в Берлине, стало быть 44 талера), то мне так совестно, что я даже извиняться не имею духа. Вот 60 талеров, которые я успел добыть и которые тут же посылаю. Я назначил их Елагину; но если он согласится, если ему деньги теперь менее нужны, чем вам, то вычтите вы из них свое, а к остальным 16 талерам я дошлю Елагину... Мне бы хотелось однако, любезный Попов, чтобы корреспонденция наша поддержалась и после всех этих сделок" ¹⁰ .

В письмах к Попову Катков рассказал о своих хлопотах, связанных прежде всего с поисками работы. В Петербурге ему обещали место при МВД, сначала в должности помощника столоначальника, а в конце лета - в качестве чиновника по особым поручениям. Служба предполагала ревизии по губерниям. "Таким-то ревизором надеюсь быть и я". Он рассчитывал, что при этой работе у него будет оставаться достаточно времени для написания диссертации. В Петербурге ему повстречался С. Г. Строганов, который "заманивал надеждами на университетскую деятельность и неохотно смотрел" на поступление Михаила Никифоровича на гражданскую службу.

Не досталось ли Каткову обещанного места, или строгановские советы возымели действие, но весной 1843 г. он уезжает в Москву, где собирает материал для магистерской диссертации. Существенную роль в перемене места сыграло, надо полагать, резкое ухудшение здоровья. В Петербурге он показывался врачам, которые нашли у него ревматизм с многочисленными невралгическими осложнениями. Наследственная болезнь не давала надежды на выздоровление. Всю жизнь Катков преодолевал ежедневные болезненные симптомы: боли в суставах, спине и особенно досаждавшую дрожь в кистях рук. Впоследствии все статьи Каткова-редактора будут диктоваться личному секретарю.

Летом 1843 г. Михаил Никифорович преподавал историю и русскую словесность детям князя М. А. Голицына, владельца села Никольского близ Москвы. В том же имении состоял гувернером Фр. Боденштедт, в будущем известный в Германии переводчик на немецкий язык русской художествен-

стр. 73

ной литературы. В его воспоминаниях Катков предстает научно-образованным собеседником, великолепно владеющим немецким языком, к тому же очень серьезным молодым человеком, не находящим "особенного удовольствия в дамском обществе" ¹¹ . В письме из Никольского матери Катков писал об отличном отдыхе, обилии ягод, прекрасной погоде и здоровом режиме, которому он вместе с братом неукоснительно следует. Приписка Мефодия в конце письма сообщала: "Миша начал уже писать диссертацию" ¹² .

Через два года магистерская диссертация вышла в свет под названием "Об элементах и формах славянорусского языка" (М. 1845). Она состояла из двух частей: первая объясняла звуки и ударения, а вторая исследовала падежи и глагольные формы на основании сравнительного изучения древних письменных памятников, живого говора и областных наречий. Наука сравнительного языкознания тогда еще только создавалась, ею занимались главным образом немецкие ученые. "У нас одним из первых опытов сравнительного изучения языка была диссертация Каткова" ¹³ - отмечал А. Н. Пыпин.

Диссертацию Катков защитил, но место на университетской кафедре по его предмету было занято. В сентябре 1845 г. он получил в Московском университете место адъюнкта по философии, логике и психологии. Стремясь достичь профессорского звания, Михаил Никифорович написал еще одну диссертацию, на этот раз по философии. В 1851 г. он опубликует ее в журнале "Пропилеи" (кн. I, III), а позднее - отдельной книгой под заглавием "Очерки древнейшего периода греческой философии" (М. 1855).

Философию и логику Катков преподавал по Шеллингу, что потребовало меньших усилий, чем подготовка лекций по психологии. "Юная" наука психология только начинала освобождаться от богословских "объятий". Профессор Санкт-Петербургского университета Фишер, рецензент катковских лекционных программ, попенял на допущенное в них пренебрежение к вопросам "высшего смысла" и сделал замечание, что основывать лекции на изысканиях Бенеке и Гербарта нецелесообразно, поскольку и между протестантами они одобрены не многими. Адъюнкт Катков, смолоду настойчивый полемист, написал "Объяснение" ¹⁴ с решительным опровержением замечаний, заявив, что, во-первых, за наставлениями высшего смысла он привык обращаться к Церкви без посредников, а во-вторых, преподавание психологии как науки должно основывать на самых высоких научных достижениях и на источниках самой психологии. Кроме того, необходимо ясно определять предмет, законы и методы этой науки, к чему, как и положено, он стремится в своих лекциях.

Достоинства Каткова-лектора, судя по воспоминаниям его студентов А. И. Георгиевского и Р. А. Крылова ¹⁵ , состояли в подчеркнуто логическом построении лекций. Адъюнкт читал их тихим голосом, увлекая последовательностью умозаключений, создавая в аудитории "пир мысли". Изложение строилось таким образом, что если одно какое-то положение пропускалась мимо ушей, то восприятие всего последующего становилось крайне затруднительным. Перед следующей лекцией, чтобы не пропустить из нее ни слова, студенты толпились между кафедрой и первыми скамьями, сражаясь за ближайшие к лектору места. Занимали и ступени кафедры. Часто, входя в аудиторию, Катков недоумевал, как пройти, чтобы не толкнуть ненароком кого-нибудь. Студентов, сидевших на первых скамьях, Катков помнил в лицо, узнавал при встречах даже и через тридцать лет. А они распознавали в его статьях "беспощадно логический ум" своего давнего лектора.

Университетская карьера Михаила Никифоровича, для которой он приложил столько усилий, неожиданно оборвалась. Поворот был связан с правительственными мерами, принятыми ввиду европейского революционного "пожара". Министр народного просвещения кн. П. А. Ширинский-Шихматов откровенно высказался на тот счет, что польза философии не доказана, а вред "от нея возможен", и подготовил для императора обширный доклад, в котором доказывал: вузовское изучение философской науки не соответствует видам правительства и не обещает благоприятных последствий ¹⁶ . 26 января

стр. 74

1850 г. доклад удостоился высочайшего утверждения. Преподавание философии и психологии было возложено на профессоров Богословия, то есть на лиц духовного сана. Распоряжение входило в силу с сентября 1850 г., что и заставило Михаила Никифоровича покинуть кафедру. Еще полгода он оставался причисленным к университету, но без определенной должности и жалованья.

Опять начались поиски работы. Через Попова он хлопочет о месте чиновника в Санкт-Петербурге, а в Москве добивается должности цензора. Для заработка занимается переводами, но материальное положение семьи резко ухудшается. Умирает мать. После ее смерти братья оставляют скромную квартиру на Цветном бульваре по финансовым соображениям и перебираются в здание университетской обсерватории за Трехгорной Заставой к приютившему их университетскому приятелю Михаила Никифоровича профессору астрономии А. Н. Драшусову.

Прошел год, и судьба сделала новый, на этот раз счастливый поворот. Помог курьезный случай ¹⁷ . В зимний сезон того года в Москве гастролировала балерина Фанни Экслер. "Москва была готова отхлопать себе руки". Казенный редактор "Московских Ведомостей" (газета управлялась тогда чиновниками университета) Владимир Хлопов оказался излишне впечатлительным поклонником. По завершении последнего выступления балерины он сумел через огромную толпу пробраться к пролетке, увозившей гастролершу, уселся на козлы рядом с кучером, и так, размахивая огромным букетом цветов, сопроводил любимицу публики до гостиницы "Дрезден". Попечитель учебного округа Назимов счел такое поведение недостойным редактора университетской газеты и распорядился о перемещении балетомана на должность переводчика Московской таможни. Редактором был назначен искавший места Катков.

Михаил Никифорович приобрел приличное служебное положение, хороший оклад и квартиру в здании университетской типографии во дворе редакции на Страстном бульваре. Теперь он решился осуществить давнюю свою мечту - предложил руку и сердце княжне Софье Петровне Шаликовой. С отцом ее, университетским чиновником, он был знаком со времен своего студенчества. Избранница ответила согласием. Молодые обвенчались и у себя дома справили шумную свадьбу.

В счастливом супружестве Катковы прожили до самой смерти Михаила Никифоровича. Радостью семейства были четверо детей - три сына и дочь.

На должности редактора "Московских Ведомостей" Михаил Никифорович служил пять лет (1851 - 1855), совмещая эту работу с другой: он был чиновником особых поручений VI класса при министерстве народного просвещения. В газете он ввел некоторые новации, с одобрением замеченные читателями. Появился постоянный "литературный отдел", а также рубрика, сообщавшая об ученых обществах, публичных лекциях, диспутах, спектаклях и других важных событиях московской культурной жизни. Новый редактор расширил круг авторов, публикуя статьи университетских профессоров и преподавателей. Но хозяином положения он себя не чувствовал, у него было ощущение "прикомандированности" к газете.

Со времени вступления на престол Александра II пресса все решительнее поворачивала к обсуждению общественно-политических, экономических, юридических вопросов. Журналистское воображение волновала перспектива публицистическим словом участвовать в политической жизни страны. В начале января 1856 г. Катков и П. М. Леонтьев при посредничестве С. Г. Строганова и П. А. Вяземского основали журнал "Русский Вестник", который объединил представителей практически всех либерально настроенных течений ¹⁸ .

Первоначально Михаил Никифорович намеревался сохранить за собой должность в газете, но не получил на то согласия университетского правления. Увлеченный возможностью самостоятельной редакторской работы, он оставил "Московские Ведомости", как показали дальнейшие события, на семь лет.

стр. 75

Катков и Леонтьев были единомышленниками в общественно-политических вопросах. С Леонтьевым, профессором римской словесности и редактором журнала о классической древности и ее преподавании "Пропилеи", Катков дружил с детских лет. Они познакомились в Преображенском сиротском училище и с тех пор почти не расставались. Павел Михайлович жил в семье Каткова, был крестным отцом всех его детей. Его отличало, как писал Катков, "духовное отцовство вообще". По отношению к Михаилу Никифоровичу это проявлялось в том, что в совместных деловых предприятиях Леонтьев брал на себя организационную работу, освобождая друга для решения творческих задач. Он признавал интеллектуальное лидерство Каткова, восхищался его литературным даром и близко к сердцу принимал клеветнические выпады против него. Однажды вызвал обидчика на дуэль. За дуэльным вызовом маленького горбуна Леонтьева последовали насмешки и снисходительные извинения. Узнав о происшедшем, Катков плакал навзрыд, а потом строго настрого наказал другу "не тратить сердце на чепуху" и беречь себя для дела.

В журнале, который они возглавили, Леонтьев заведовал финансово- экономической частью, а также занимался составлением "Современной Летописи". С 1861 г. она существовала как самостоятельно выходивший еженедельник, с 1863 г. - в качестве воскресного приложения к "Московским Ведомостям", а в 1871 г. стала рубрикой "Русского Вестника".

Среди сотрудников и авторов нового журнала "учено-литературного и политического содержания" были профессора и публицисты: Е. Ф. Корш, Б. И. Утин, Б. Н. Чичерин, Ф. И. Буслаев, СМ. Соловьев, Н. С. Тихомиров, О. М. Бодянский, И. К. Бабст, И. В. Вернадский, К. Д. Кавелин, А. В. Никитенко, А. Д. Галахов и другие. В журнале публиковались статьи Н. А. Добролюбова, призведения М. Е. Салтыкова-Щедрина, П. И. Мельникова (А. Печерского), М. Вовчок, Л. Н. Толстого и И. С. Тургенева, А. А. Фета, Я. П. Полонского, А. К. Толстого, А. Н. Майкова. Журнал напечатал стихотворения возвращенного с каторги А. Н. Плещеева, а также отрывки из поэм А. Мицкевича, с имени которого только что был снят запрет.

В выборе художественных произведений, в определении актуальности научных и литературно-критических статей, в политических обозрениях сказались качества Каткова как профессионального журналиста: предприимчивость, умение правильно выявить читательский интерес. В журнале публиковалась даже информация практического характера: о биржевых спекуляциях, финансовом посредничестве, банках и акциях. Помещались детальные советы по организации транспортных, промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Рассказывалось о западно-европейских экономических и финансовых системах.

Иностранная художественная литература была представлена в основном переводными английскими романами социального содержания.

"Русский Вестник" успешно конкурировал с другими "толстыми" журналами. Через год после основания тираж его вырос до 3 тыс., что соответствовало максимальным печатным возможностям журнальной типографии, располагавшейся в Армянском переулке. По соседству с ней в квартире Каткова (как и в предыдущей его квартире на Арбате в доме Щепотьева) в 1859- 1862 гг. собирались "салонные субботы", на которые приходили 50 и более человек.

"Русский Вестник" одним из первых выдвинул широкую программу преобразований, выступая за отмену крепостного права, развитие местного самоуправления, реформу суда, за расширение прав печати и отмену предварительной цензуры. Редактор использовал для этого личные связи и переписку с влиятельными лицами. "Долгое время не позволяли нам употреблять даже самое слово выкуп, так что мы должны были прибегать к разным поворотам речи, чтобы высказать эту полезную мысль, которая нашла себе отзыв в губернских комитетах и заслужила, надо понимать, одобрение самого правительства", ¹⁹ - писал он Я. И. Ростовцеву в январе 1859 года. Перед тем Рос-

стр. 76

товцев прислал "Русскому Вестнику" приглашение содействовать трудам высочайше утвержденных комиссий для составления положения о крестьянах. Редакция собрала "значительный запас сведений" по данному вопросу. Сообщая об этом, Катков, пользуясь случаем, просил Ростовцева походатайствовать, чтобы обыкновенной общей цензуре было дано право разрешать к печати статьи по крестьянскому вопросу и только те из них отсылать на предварительное рассмотрение, которые затруднят цензора.

Журнал вскрывал пороки административной системы, ставил острые нравственно-эстетические и морально-этические вопросы; при этом предмет разговора редактор освещал знанием, неторопливой аргументацией, подчас юмором, но избегал ослеплять читателей фейерверком пышного критикантского словоизвержения.

Журнал демонстрировал умеренно-либеральные позиции. Редактор не был ни консерватором, ни либералом в узком смысле слова. Взгляд на реформы объяснен в февральской книжке "Русского Вестника" за 1862 г. в статье "К какой принадлежим мы партии?". Катков заявил, что он не собирается объявлять себя ни формальным консерватором, ни формальным прогрессистом, а желает быть тем и другим вместе, поскольку усовершенствование общества может быть успешным только при сохранении "зиждительных" элементов прошлого.

Вмешавшись в спор славянофилов и западников, редактор провозгласил, что "в настоящем своем положении" страна совершенно здорова и не нуждается в славянофильских или западнических глобальных переустройствах, чтобы идти по собственному коренному национально-особенному пути Православия, Самодержавия, Народности. Он считал, что Россия не противостоит европейскому миру и связана с ним европейской культурой, а начатые Александром II перемены придадут ей новые силы, приведут к усвоению самых высоких достижений европейской цивилизации. Успех зависит от того, насколько сохранятся при этом русские нравственные и государственные начала.

Реформы, сопряженные с отрицанием прежнего порядка вещей, принесли многим людям ощущение неуверенности в завтрашнем дне. Эпоха перемен воспринималось как "время сдвинутых устоев", когда "земля исчезает под ногами". Поступки и идеи, неприменимые в нормальном положении, стали казаться естественными. Это были годы социальной нестабильности, принесшие резкий рост преступности и числа самоубийств, в том числе в молодежной среде. В таких условиях, уверял Катков, монархические настроения способны сплотить людей различных сословий и вероисповеданий, объединить их в едином национальном порыве, в терпении и доверии к монарху, ведущему Россию по пути обновления.

Ввиду сказанного несоответствующим реальности следует признать утверждение Р. И. Сементковского, написавшего в конце XIX в., что взгляды Каткова можно определить как излишний либерализм в начале жизни и неумеренный консерватизм - в конце ²⁰ . Более объективно позицию Каткова в отношении к реформам отражают современные исследования: в его "охранительстве" отмечается стремление к реформированию в рамках государственной целесообразности, к изменениям созидающим, а не разрушающим, при сохранении истинных начал народной жизни. В содержании либерализма и консерватизма пореформенного времени XIX в. отмечено наличие позиций, сближающих оба направления. В современный научный оборот введено понятие "либеральный консерватизм" ²¹ , более всего соответствующее взглядам редактора "Русского Вестника", а с 1863 г. еще и "Московских Ведомостей".

В 1862 г. в частные руки стали сдаваться казенные издания: "Московские Ведомости", "Санкт-Петербургские Ведомости" и "Русский Инвалид". Вопрос о "Московских Ведомостях" рассматривал совет университета, создав для этого специальную комиссию. Ей предстояло решить сложную проблему. Доход от издания газеты и присвоенной ей привилегии единственной в Москве печатать казенные и частные объявления расходовался на универ-

стр. 77

ситетские надобности. За счет него покрывались, в частности, сверхштатные расходы вуза. Но изношенная университетская типография практически выходила из строя. Предстоящий ремонт с дорогостоящей заменой оборудования грозил превратить доходную статью в расходную. Комиссия пришла к выводу, поддержанному постановлением совета, газету и типографию передать частному арендатору. 30 июля 1862 г. управляющий министерством народного просвещения утвердил это постановление совета. "Московские Ведомости" напечатали объявление о конкурсе, который продолжался до 13 сентября.

Откликнулось немало желающих. Были поданы заявления Воропинского, Чайковского и Рубанова, профессора Лешкова с товариществом, Поссе, профессора Леонтьева и статского советника Каткова, профессоров Капустина и Бабста. Одни желали взять газету вместе с типографией, другие - или одну типографию, или одну газету. На заключительных торгах за "Московские Ведомости" с казенными объявлениями и типографией было предложено: профессором Лешковым - 60 тыс. руб., Воропинским - 65 тыс. руб., а Леонтьевым и Катковым - 74 тыс. руб. в год, а именно: 12 тыс. руб. - за типографию, 27 тыс. руб. - за казенные объявления и 35 тыс. руб. - за право издания "Московских Ведомостей" с частными объявлениями. На заседании совета 15 сентября 1862 г. было решено передать с 1863 г. типографию и газету на арендное содержание профессору Леонтьеву и статскому советнику Каткову за означенную ими выше других конкурентов арендную плату ²² . В первые дни января 1863 г. вышел первый номер "Московских Ведомостей", подписанный Катковым и Леонтьевым.

Каткову было уже почти 45 лет, когда начался период его политико- публицистической деятельности, самая яркая пора его жизни. В публицистике он видел широкое поприще служения Престолу и Отечеству. Он решительно придал газете промонархическую направленность. "Московские Ведомости" сделались единственной в России того времени частной "государственнической" газетой. Обновление издания совпало с началом польских событий.

После смерти Николая ? в польской политике России произошли заметные сдвиги в сторону либерализации. За визитом в этот край Александра II (1856 г.) последовал правительственный акт о возвращении эмигрантов. Было основано Земледельческое общество, в котором обсуждались аграрные проекты А. Замойского. Учреждена в Варшаве Медико-Хирургическая Академия. 25 марта 1861 г. вышел указ о выборных советах в губерниях, уездах, городах и о восстановлении госсовета, члены которого назначались верховной властью из поляков. Во главе комиссии духовных дел и просвещения был поставлен маркиз Велепольский, который много сделал для возрождения Варшавского университета и значительного расширения сети средних и низших учебных заведений.

Он повел решительную борьбу против оппозиции и добился закрытия организующего ее Земледельческого общества. Вслед за тем заметно активизировались сепаратистские организации: партия "красных" со ставкой на вооруженное восстание и партия "белых", возлагавшая надежды преимущественно на вмешательство европейской дипломатии, склонная, однако, и к поддержке восстания. Настроенная в духе времени правительственная администрация надеялась на умиротворение посредством дальнейших либеральных преобразований.

22 мая 1862 г. наместником Польши назначается великий князь Константин Николаевич, а начальником гражданского управления и вице-президентом госсовета - маркиз Велепольский.

В июле-августе 1862 г. администрация Царства Польского объявила о преобразовании местных органов власти на основах еще большей децентрализации. В качестве антитеррористической меры Велепольский порекомендовал рекрутский набор городских жителей как наиболее беспокойной части населения с освобождением от него сельских обывателей. Проведение в жизнь этой меры явилось катализатором революционного взрыва.

стр. 78

Российские газеты, в том числе и "Московские Ведомости", сообщили: в воскресенье 13 января 1863 г. по окончании развода лейб-гвардии Измайловского полка в Михайловском манеже Александр II обратился к офицерам, сказав, что после завершения рекрутского набора с 6 января на обеих сторонах Вислы стали появляться вооруженные польские отряды. С 10 на 11 января по всему Царству Польскому были совершены нападения на квартиры русских войск. Потери - 30 человек убитыми и до 100 - ранеными ²³ .

С этого времени "Московские Ведомости" ни в одном номере не упускали из виду польский вопрос. Газета дегероизировала повстанцев, писала о резне застигнутых врасплох спящих русских солдат, убийствах православных священников, а также о разрушениях на железнодорожном транспорте, нападениях на проезжающих и так далее. Катков с негодованием настаивал на том, что революционная партия эксплуатирует "слепой" патриотизм поляков, и навязывает им линию поведения вне нравственного закона ²⁴ .

22 января центральный революционный польский комитет объявил всю Польшу на положении инсуррекции (восстания) и призвал к активному сопротивлению новому рекрутскому набору, назначенному властями на 27 января. Катков подчеркивал, что события в Польше не могут расцениваться как общенародная национальная борьба: "Паны держатся в стороне. В крестьянстве вообще не замечается энтузиазма к восстанию. Совсем другое дело - низшее дворянство, шляхта" ²⁵ . Потерявшая позиции и привилегии со времени революции 1831 г., когда она составляла военную силу края, шляхта обитает теперь, в основном, в маленьких городках, "в собственных интересах собирая молодежь на восстание".

Петербургские газеты обсуждали вопрос о необходимости дать свободу нациям, ее добивающимся, и о том, в какой степени можно было бы допустить расчленение России на федеративные государства. Катков критиковал "Голос", "Санкт-Петербургские Ведомости" и журнал "Вестник Европы", указывая на опасность допущенного в их предположениях прецедента: "Сепаративизм есть внутренняя язва, которая в своем развитии может стать неизлечимым недугом" ²⁶ . В ответ недавние приятели-литераторы назвали редактора "Московских Ведомостей" реакционером, опирающимся на сочувствие самых малограмотных и бессмысленных слоев русского общества. Газета "Голос" стала наиболее активным антагонистом Каткова.

Катков продолжал обличать позицию петербургской прессы в польском вопросе.

Досталось от него "Земле и Воле", распространившей 2 марта 1863 г. воззвание к русской армии: прекратить борьбу с поляками, повернуть оружие против собственного правительства. Герценовский "Колокол", опубликовавший письмо русского армейца Потебни, который перешел на сторону восставших, тоже подвергся критике на страницах "Московских Ведомостей". Катков также с иронией оповестил: "Колокол" напутствовал Бакунина, плывущего в Россию с морской экспедицией в целях помощи восстанию.

Обстановка в стране становилась все более сложной, по России несся тогда "дух бурен": распространяемые на улицах "листки", призывающие к кровопролитию; сообщения газет о крестьянских волнениях. МВД поручило мировым посредникам разъяснять ложность слухов о новых милостях. Новые крестьянские недовольства следовало ожидать в марте 1863 г. в связи с завершением составления уставных грамот. В такой нестабильной обстановке, разъяснял Катков, польский мятеж чреват губительными для государства последствиями.

Катков заявлял, что для прекращения мятежа необходима, прежде всего, "крепкая и надежная администрация края". Этими словами он, по существу, выразил недоверие наместнику Царства Польского великому князю Константину Николаевичу. Чем, вопрошал Катков, можно объяснить тот факт, что в Варшаве, где сосредоточено управление краем, занятой русскими войсками и состоящей на осадном положении, продолжает заседать революционный комитет, директивы которого действуют успешнее, нежели распоря-

стр. 79

жения администрации? Да и меры, предложенные этой администрацией, не только не привели к успокоению, но открыли простор ко всякого рода интригам. "При теперешнем ходе дел правительство имеет полное основание сосредоточить всю власть в Царстве Польском в руках людей, недоступных обольщению польского патриотизма и революционным устрашениям" ²⁷ .

"Московские Ведомости" доказывали, что в сложившейся обстановке мятеж не может быть остановлен либеральными уступками. Всякое "наружное угождение" национальному польскому чувству только усилит вражду, с одной стороны распаляя польские требования, а с другой, заставляя правительство прибегать ко все более и более жестким мерам для их отражения. Действия правительства должны быть направлены не к тому, чтобы задобрить тот или иной оттенок польского или европейского мнения, а к подавлению мятежа, во что бы то ни стало. Наступает пора принять такие меры, какие всякая держава либеральных или нелиберальных свойств, приняла бы в подобном положении.

Мятеж перекинулся на литовские губернии (Гродненскую, Виленскую, Ковенскую). Тем самым, считал Катков, лидеры восстания раскрыли конечную цель своих усилий: возобновив старинный славянский спор, отторгнуть от России сначала Царство Польское, а потом и западные ее области от Балтийского моря до Черного, оттеснить ее вглубь азиатских степей и занять ее место в системе европейских государств. "Хотим мы удовлетворить нынешним притязаниям польского патриотизма? В таком случае надобно нам выводить из царства Польского войска, отступать все далее и далее к Уральскому хребту и готовиться к мирной кончине" ²⁸ . А если такая мысль - нелепость, то надобно прекратить "бесплодное раздражение" Польши, а заодно избавить Россию от возможности быть втянутой в европейскую войну.

После подавления мятежа, уверял Катков, долгом России будет замирение Польши во всех ее законодательных требованиях. "Никто из Русских не желает подавления польской национальности, и все, что возможно дать Польше, без сомнения будет ей дано. Все, чего может желать Русский в отношении к польскому вопросу, состоит только в том, чтобы исконные области России, бывшие случайно или временно в соединении с Польским королевством, чтобы целость государства, созданного русским народом, были сохранены во всей их неприкосновенности" ²⁹ .

Между тем европейские державы предъявили правительству России свои "Представления" по польскому вопросу. В них предлагалось ввести для Польши ряд "льгот" и вернуть ей национальное представительство согласно конституции 1815 года. Обосновывалась необходимость созвать общеевропейский конгресс для урегулирования конфликта на основе Венского трактата.

Ввиду общественного интереса к польским событиям отправляемые и получаемые депеши официально публиковались. Дипломатический спор выглядел как европейский публицистический "турнир". "Московские Ведомости" трубили в многоязычном газетном хоре: смысл дипломатического давления на Россию - добиться дарования Польше таких политических льгот, которые поддерживали бы в ней постоянный очаг восстания, непрерывно ослабляющий Россию.

Множество статей Катков отвел критике "представлений" и мнений, высказанных в европейских парламентах ³⁰ . России "ставилось на вид" отступление от ст. 1 Венского трактата и "прокламации" Александра I, по которым полякам было обещано национальное войско. Однако, уточнял Катков, указанная статья дает полное право России, Австрии, Пруссии ввести в Польше те учреждения, какие правительства этих государств признают полезными и целесообразными. Об отступлении Россией от статьи трактата говорить неправомерно, поскольку у Польши отняты права, данные ей русским же государем, которыми в 1831 г. она воспользовалась во вред России.

Что до европейских предложений о "льготах" для Польши, то большая их часть, напоминал Катков, была дарована еще в 1861 - 1862 гг., когда реставрация всего "старопольского" дошла даже до восстановления старинной

стр. 80

системы мер и весов. Однако польские политики воспользовались реформами и административной самостоятельностью Царства Польского для разжигания в народе фанатической ненависти к России и организации восстания. Они потребовали не только восстановления конституции 1815 г. с правом содержания собственного войска, но и присоединения к Польше исконных русских земель.

Катков высказал предположение, что одним из результатов подавления мятежа будет прекращение всякого европейского вмешательства, поскольку причиной его как раз и является нерешительность, промедление, колебания и податливость правительства к требованиям мятежников. Аргументируя свой прогноз, он в целом ряде газетных номеров предложил читателям обзор прессы тридцатилетней давности ³¹ , поскольку прения в европейских палатах того времени имели "тот характер, какой имеют теперь".

Разъясняя суть польского вопроса, "Московские Ведомости" формировали общественное мнение и одновременно подавали многочисленные материалы читателей своей газеты о проявлениях русского патриотического чувства. Катков информировал, например, о том, что до 10 тыс. фабричных рабочих по собственному почину отслужили в разных церквях Москвы панихиды по русским солдатам, убиенным в боях с мятежниками, и заказали молебны о ниспослании успехов русскому оружию. Таким образом простые необразованные русские люди оказались большими патриотами, чем многие "просвещенные и умные, говорящие и пишущие и правоправящие".

Газета оповестила о том, что жители Москвы с энтузиазмом восприняли катковский призыв, поддержанный в других городах, о созыве ополчения в случае нападения Англии или Франции; обнародовала факты раздачи пожертвований в пользу пострадавших от мятежа; рассказала о подаче адресов на имя Государя в поддержку Престола и Отечества. Экспертами адреса московского дворянства приглашались И. С. Аксаков и Катков. Отмечалось, что в качестве общемосковского был принят адрес дворян Подольского уезда, в составлении которого Михаил Никифорович принимал участие. Он редактировал также адрес от Московской городской думы, а, кроме того, написал адрес от московских старообрядцев по их просьбе и поручению.

Деятельность Каткова способствовала укреплению внешнеполитических позиций России.

В июле 1863 г. Горчаков по указанию Александра II "бросил" знаменитые депеши, в которых ясно отверг посягательства европейских дворов на решение вопросов, относящихся к компетенции российского правительства. 25 и 29 июля "Московские Ведомости" напечатали переведенные на русский язык депеши и связанные с ними материалы европейской прессы.

стр. 81

Катков сделался мировой знаменитостью. Содержание его газетных передовиц стали передавать по телеграфу и в Берлин, и в Париж, и в Лондон. Число подписчиков газеты выросло в 1863 г. до 12 тысяч (в 1862 г. их было 7,6 тыс.).

Статьи Каткова 1863 г. справедливо называли пьедесталом его публицистической славы. "Катков - провидец!", "Катков - публицист своевременно метко сказанных слов!", "К Каткову прислушалось правительство и сам Государь!" - изумлялись в толпе, говорили в салонах, писали в газетах. Чего стоило одно только сравнение депеш Горчакова и предшествовавших им катковских статей! В некоторых фрагментах отмечалось почти полное совпадение.

В заслугу публицисту ставилось пробуждение в русском обществе государственного и народного самосознания. Его называли бесстрашным борцом за Самодержавие и Единодержавие. Немаловажную роль сыграло то обстоятельство, что катковская проповедь по польскому вопросу началась против "течения". Редактор "Московских новостей" привлек к себе массу колеблющихся, вызвал "бурю" патриотического негодования. В итоге, он предстал перед общественным мнением в ореоле победителя. В следующем 1864 г. во время административных гонений на "Московские Ведомости" кн. Гагарин по поручению московского дворянства в знак уважения патриотических заслуг Каткова преподнесет ему приветственный адрес и подарок: чернильницу оксидированного серебра "художественной работы фабрики Сазикова" с изображением древнерусского витязя, поднявшего знамя с надписью "Единство России".

Читатели, ежедневно обращавшиеся к "Московским Ведомостям", подмечали особенности катковского журналистского письма: трудные вопросы он разъясняет с элементарной простотой, раскрывая самую их суть; дипломатические хитросплетения разбирает по нитке; его легкий слог изумителен по силе энергии, а переводы с иностранных языков безупречно точны. Филолог и философ, по воле обстоятельств ставший журналистом, соединил в публицистическом языке убедительную логику, грамматическое изящество и живую образность. "Катков (Михаил Никифорович). Один из замечательнейших русских политических публицистов. Сегодня ему дается обед в Английском клубе. Займусь полною библиографиею его трудов" ³² - написал в своих заметках библиограф С. Д. Полторацкий в июне 1863 года.

Трехтомник передовых статей "Московских Ведомостей" 1863 - 1865 гг. по польскому вопросу вышел в свет при жизни Каткова и был переиздан в 1887 году. Катков не отступал от критики правительственной администрации, в составе которой после подавления польского восстания усилилась группировка во главе с великим кн. Константином Николаевичем, склонявшаяся к автономии Царства Польского. Заметную роль в ней играли А. В. Головний и П. А. Валуев, организовавшие "идейное и цензурное противодействие" ³³ Каткову. В 1863 г. за публикацию статей, запрещенных цензурой, "Московские Ведомости" заплатили штрафов (950 рублей) ³⁴ . Во множестве обращений к министру Катков упорно доказывал незаконность "придирок", и получал в ответ уверение в абсолютной объективности сделанных ему цензурных замечаний ³⁵ . Как свидетельствует Н. П. Мещерский, Михаил Никифорович отказался принять совет петербургских друзей: в интересах сохранения за собой редакторского поста нанести Валуеву "комплиментарный" визит. Это означало бы для него отречься от принципиальной позиции противостояния "партии", демонстрирующей "тлетворный лжелиберализм" и опасной тем, что имеет в своем распоряжении административные силы ³⁶ .

Катков связывал польское восстание, как и радикальные течения в российском обществе с прямой или косвенной поддержкой либералов в высших правительственных сферах. "При мысли о корнях зла невольно обращаемся к последнему мятежу. Где был истинный корень мятежа? В Париже, в Варшаве, в Вильне? Нет, в Петербурге... Зло в польском патриотизме в России, в польском деле под русской державой... А служат ему орудием и поддержкой - увы! не всегда только польского происхождения люди... Вот где серь-

стр. 82

езное революционное начало, действующее в нашем Отечестве. Оно возбуждает и поддерживает разные болезненные явления в нашем общественном организме" ³⁷ .

В ответ на книгу Шедо-Феротти, статьи Мазаде и некоего Ю. Ж., в которых патриотический пафос Каткова высмеивался на все лады, он отвечал: это озаряемая "общим светилом система тонкой интриги". "Влиятельные партии употребляют все усилия, чтобы внести в наш государственный организм принцип национального разделения... Но в порядке ли вещей то, что эти планы встречают поддержку и сочувствие в некоторых правительственных сферах?" ³⁸ За эту статью от 22 марта 1866 г. "Московские Ведомости" получили цензурное предупреждение, опубликованное в "Северной Почте" 31 марта того же года. Как указывалось, в статье правительственным лицам приписываются стремления, свойственные врагам России.

Пользуясь предоставленной законом возможностью, газета могла держаться еще три месяца, не принимая предостережения, не помещая его в газете. При этом за каждый номер полагалось платить штраф 25 рублей серебром. Штраф исправно выплачивался до тех пор, пока 6 и 7 мая ни последовали еще два предостережения, и, вслед за тем, закрытие газеты. За годы, более чем столетнего ее существования, эта была третья приостановка. Первые две имели место в 80-е гг. XVIII в. во время московской чумы и в 1812 г. при нашествии Наполеона.

Газета не выходила до 18 мая, когда была возобновлена под временным редакторством назначенного университетом профессора физики Н. А. Любимова. Через три месяца "Московские Ведомости" должны были на условиях аренды перейти в другие руки.

В июне, воспользовавшись пребыванием Императора в Москве, Катков через графа А. В. Адлерберга передал ему письмо, в котором через него попросил у императора аудиенции. Выдержки из авторского черновика этого письма и его писарской копии цитируются ниже:

"Всемилостивый Государь,

И долг верноподданного и глубокая душевная потребность побуждают меня и дают мне смелость обратиться непосредственно к Вашему Величеству. В настоящее, столь критическое для меня время, я должен высказать перед Вами, Государь, всю мою душу...

Товарищ мой профессор Леонтьев... был не разлучен со мною с самых первых шагов моей общественной деятельности... В 1862 году... мы решились во что бы то ни стало взять "Московские Ведомости"... В то время, когда дело это решалось, я впервые имел счастье представляться Вашему Величеству. Несколько милостивых слов, сказанных мне тогда Вашим Величеством и Государыней Императрицей, произвели чудесное действие...

Нас хотели выставить честолюбцами. Но вся наша жизнь и самый характер нашей последней деятельности свидетельствуют против этого. Как никогда не старались мы угождать влиятельным лицам и партиям в видах честолюбия, так не были мы и искателями популярности... Нам сочувствовали люди, по преимуществу, преданные Престолу и порядку, сочувствовали потому, что видели в нас честных слуг Вашего Величества. За то же самое были мы предметом вражды, которая осыпала нас ругательными словами и клеветами. Нас обвиняли в несговорчивости и неуступчивости. Но ни в одном из вопросов, которых мы касались, не было ничего нашего. Как же мы могли быть уступчивы?

Мы понимали, что служить по правде интересам Государя и государства можно только при полной независимости от всевозможных партий в административных сферах и обществе. Служить Тому, на ком почиют судьбы великого государства, служить не для вида, а по правде, можно только при полном самоотвержении. Не смею извинять свои действия посреди обстоятельств, которые имели столь роковые для нас последствия. Только по повелению Вашего Величества мог бы представить свои объяснения по этому предмету.

стр. 83

Одно только осмелюсь сказать: если бы мы искали личных наших интересов, то ничего подобного не случилось бы с нами. Не строптивость руководила нами, а честь того знамени, под которым мы действовали, и мы решились лучше пожертвовать собой, нежели стерпеть то, что считаем его оскорблением. На этих днях имел я честь видеться с графом Шуваловым, который осчастливил меня сообщением, что Ваше Величество изволили благосклонно вспоминать о нас; но из разговора с ним я не мог извлечь определенных указаний на то, что ожидает нас впереди... Решение Вашего Величества примем мы за указание Провидения и безропотно покоримся ему..." ³⁹ .

Как заметил С. С. Татищев, это письмо Каткова заканчивалось просьбой, чтобы в издателях "Московских Ведомостей" государь "признал своих". Татищев так раскрыл содержание аудиенции, данной Каткову по получении его письма: "Император принял его в кабинете наедине. "Я тебя знаю", - сказал он ему, - "верю тебе, считаю тебя своим". Государь казался растроганным, слезы катились из глаз Каткова. "Сохрани тот священный огонь", продолжал император, "который есть в тебе. Я подаю руку тем, кого знаю и уважаю. Тебе не о чем беспокоиться. Я внимательно слежу за "Московскими ведомостями", постоянно их читаю. В тебе вполне уверен. Понимаешь ли силу того, что говорю тебе? Нет ли у тебя чего на душе, чтобы передать мне?" - Взволнованный Катков отвечал несколькими несвязными словами благодарности. Перейдя к вопросу о сепаратизме, в обсуждении которого издатель "Московских ведомостей" проявлял крайнюю подозрительность к некоторым правительственным лицам, "не надо как бы колоть и раздражать происхождением" - заметил государь. - "Все могут быть верными подданными и хорошими гражданами. Надо говорить об этом, но следует сохранять меру. Покушения этого рода есть; я знаю и с тобой согласен. Величием и единством Империи я, конечно, дорожу не менее тебя... А я на тебя посердился, предостережение все-таки надо было напечатать." При прощании император снова крепко пожал руку Каткова, прибавив: "Помни: я в тебе вполне уверен" ⁴⁰ .

Эту встречу Татищев передал со ссылкой на книгу Н. А. Любимова ⁴¹ , который зафиксировал происшедшее со слов самого Каткова. Не верить ему трудно, поскольку сразу после аудиенции министру внутренних дел была сообщена высочайшая воля о снятии взыскания с "Московских Ведомостей", которые с 25 июня снова стали выходить под редакцией Каткова. У монархов Катков всегда имел защиту, поддержку, покровительство. "Московские Ведомости" не получали по бюджету казенных денег, зато и министерство народного просвещения не взыскивало с издателя плату за аренду газеты. Либералы постоянно ставили ему это на вид, добавляя, что в результате привилегированного положения данной газеты Московский университет якобы недополучает значительную сумму, что сказывается на сокращении стипендиального фонда. При этом они игнорировали неоднократные разъяснения министерства о том, что университет получает в обмен материальную компенсацию.

Верноподданническое служение Александру II и его преемнику, переписка с ними, аудиенции, которых он удостаивался, эрудиция, компетентность и осведомленность во многих вопросах государственной жизни, смелость публикаций составили Каткову в общественном мнении репутацию деятеля высокой общественной значимости. Его противники приписывали ему некое мифическое влияние на монархов и убеждали современников в том, что многие решения самодержцев принимались с подсказки и под влиянием редактора "Московских Ведомостей". Слухи об этом стали даже предметом шуток не только в российской, но и в зарубежной печати. В 1882 г., например, в одной из немецких газет был помещен анекдот: болгарский князь Александр, обратившись к Каткову, попросил дать ему министра внутренних дел для его страны. Почтенный редактор вынужден был отказать князю в его просьбе, поскольку он сам де ищет для России министра по этой части, но никого не может найти ⁴² .

стр. 84

К пониманию истинной роли Каткова помогает приблизиться одна из записей в дневнике А. А. Половцова, сенатора и госсекретаря в 1883 - 1892 годах. Запись, о которой идет речь, сделана в декабре 1886 года. В ней содержатся подробности разговора автора дневника с великим князем Алексеем Александровичем. Половцов заявил ему, что при дворе создалось недопустимое положение, поскольку рядом с законным правительством сложилась какая-то новая, почти правительственная сила в лице редактора "Московских Ведомостей", окруженного многочисленными пособниками на высших ступенях управления, такими как Делянов, Островский, Вышнеградский, Пазухин и другие. Они собираются у Каткова, открыто толкуют о необходимости следовать той или иной линии в каком-то государственном вопросе, печатают осуждение или похвалу тому или иному направлению, и, в конечном итоге, достигают своей цели. "Великий князь взошел в мою мысль, - пишет Половцов, - но защищал положение, говоря, что по его мнению Катков не диктует, а пишет под диктовку о том, что более или менее решено в правительстве. Я возражал, что если бы и так, то это - все равно, потому что для публики непосвященной в закулисные тайны, все-таки действия правительства являются не причиною, а последствием катковских выходок" ⁴³ .

Главным в деятельности Каткова было пропагандистское обеспечение реформ Александра II и его преемника. Катков принимал на себя атаки оппозиционной печати, которая, по - существу, через него направлялась на монархов как вершителей преобразований. Либеральная оппозиция зачастую вымещала на Каткове неприятие реформ в том виде, как они задумывались и принимались императорами. В этом смысле преобразователи "подставляли" Каткова своим противникам в роли "мальчика для битья". Каткову, по правилам игры, следовало отбиваться сильно, ярко и талантливо, памятуя о том, кто именно его статьями отвечает настойчивой, часто несдержанной и нетерпеливой оппозиции.

В 1911 г. вышел пятитомник переписки, которую вел редактор "Вестника Европы" М. М. Стасюлевич ⁴⁴ . Она раскрывает его тесное сотрудничество с А. В. Головниным, министром народного просвещения в 1862 - 1866 гг. и, начиная с 1850-х годов, личным секретарем и постоянным поверенным признанного главы либералов великого князя Константина Николаевича ⁴⁵ . В письмах Головнина содержатся прямые указания опубликовать те или иные материалы, открыть кампанию против "оных". Или: "Посылаю Вам материал для внутреннего обозрения и попрошу возвратить мне прилагаемые бумаги...", "... прилагаю несколько строк для вашей статьи". Одновременно в них имеются просьбы прислать некоторые экземпляры корректуры великому князю, который хочет ознакомиться с ними ⁴⁶ . Такая же связь прослеживается по бумагам А. А. Краевского, редактора "Голоса", опекавшего "Санкт-Петербургские Ведомости" в пору их становления. Существует опись собрания бумаг А. А. Краевского, поступившего в 1889 г. в Императорскую публичную библиотеку ⁴⁷ . Опись содержит перечень 759 писем, полученных Краевским от 300 разных лиц, в том числе - 183 письма от А. В. Головнина. Это подтверждает тот факт, что за изданиями либеральной прессы стояла группа правительственных лиц и общественных деятелей, сформировавшаяся в середине 1850-х годов в рамках Русского Географического общества и вокруг "Морского сборника" под лидерством главы морского ведомства великого князя Константина Николаевича. Председатель совещательного госсовета с 1865 по 1881 г. он, как правило, возглавлял оппозицию, задерживая рассмотрение проектов, с которыми был не согласен, или предлагал взамен их чаще всего "популистские" решения.

Таким образом, если катковские публикации защищали и пропагандировали монархическую линию реформ, то выступления другой публицистической "партии" отражали взгляды великого князя Константина Николаевича. Его многолетнее противостояние Александру II было известно современникам. Ю. В. Готье исследовал этот вопрос в книге "Борьба за политическое

стр. 85

влияние в первые месяцы царствования Александра III". Сохранилась верстка и правка этой книги, которая, однако, не была издана ⁴⁸ .

Готье опирался на известные, большей частью тогда уже опубликованные письма и воспоминания, но выстроенные рядом мнения участников событий подводили к пониманию обострения ситуации соперничества великого князя с Александром II в последние годы его царствования. Отсюда желание наследника освободиться от давления председателя госсовета выглядело обоснованным.

В названной неизданной работе Готье использованы письма К. П. Победоносцева А. Ф. Тютчевой (Аксаковой), отправленные после убийства Александра II. В них сообщается, в частности, о появлении слухов такого рода: "Народ кричит о Мраморном дворце, о том, что надо выслать отсюда Константина" ⁴⁹ . Приводятся также записи Д. А. Милютина о предубеждениях в обществе против великого князя и о молве, будто бы он и есть скрытый корень заговора против покойного императора. Добавим к этому из более раннего 1879 г., из дневника А. В. Богдановича: "Много говорят, что в беспорядках принимает участие одно высокостоящее лицо. Москва называет Константина Николаевича, которому не добраться никогда до верховной власти, оттого говорят, он и мутит..." ⁵⁰ . Современники не склонны были воспринимать противостояние великого князя Александру II только как помогающий выработке решений необходимый и безобидный спор.

Единомышленники Константина Николаевича со своей стороны разъясняли, что подобной молвой бывшие крепостники мстят ему за участие в освобождении крестьян и в других реформах. Слухи возникли потому, что общество привыкло видеть в нем, всегда искавшем популярности либерале, политического соперника царствующему брату. Бестактные выходки по отношению к монарху, несдержанные отзывы о нем усиливали во мнении современников степень оппозиционности Константина Николаевича.

Катков оказался в центре соперничавших направлений. Точнее, он сам выбрал себе это место, во всяком случае, об этом свидетельствуют подробности той первой аудиенции, которую он получил в июне 1866 г. в Москве в Петровском дворце. Как раз в том году началась подготовка нового гимназического устава, и развернулась полемика по вопросу о классическом образовании. Она была, как отметил Р. И. Сементковский, отголоском другой, более широкой и значимой борьбы, происходившей в правительственных сферах, которую Катков впервые решился донести до общества ⁵¹ .

Катков, получивший классическое образование, находил особенное его достоинство в том, что оно дает импульс к выработке гуманистического мышления. Перемещение центра тяжести в образовании с духовного мира человека на предметы неживой природы приводит, считал он, к нравственному оскудению молодых, к атеизму, отрицанию Божественного устройства мира и попыткам переустроить его на иной манер. Именно в этом Катков видел главную причину нигилизма.

Корни его в России он находил в состоянии учебного дела после преобразования 1849 г.: с того времени средние школы сосредоточили учащихся на физико-математических понятиях, которые, сделавшись единственным серьезным элементом образования, отпечатывались в сознании молодых сильнее понятий нравственных и подменяли теистическое мировоззрение мнимонаучным.

Нигилистов Катков называл "жертвами фальшивой школы" еще и потому, что освобожденные от "классицизма" гимназические программы не обеспечивали необходимой подготовки к университетским занятиям. Массы молодых людей, не приобретших в отрочестве навыков, обязательных для занятий наукой, оказались к ним неспособными. Вузовские аудитории наполнились "...толпами полуграмотных мальчишек, неспособных ни к чему отнестись критически, неспособных продержать две минуты одну и ту же мысль в своей голове, или провести в ней без перерыва коротенький ряд самых элементарных представлений" ⁵² .

стр. 86

Не подготовив к университету, школа лишила своих питомцев возможности самоутверждения в научных занятиях, и, тем самым, отправила искать самореализации в политическом движении. Отчисленные из вузов бывшие студенты пополняли нигилистические кружки. Анализируя Жихаревское следствие, дела Каракозова и Соловьева, "Московские Ведомости" отмечали, что большинство студентов-"политиков" - это бывшие студенты, исключенные из вузов за неспособность к учебе. Молодые люди, неспособные к здравому, самостоятельному осмыслению обстоятельств жизни, пополняют "Панургово стадо", бессознательно и послушно идущее за кем попало.

Роман В. В. Крестовского с таким названием был опубликован в 1869 г. в журнале "Русский Вестник", редактируемый Катковым, а через два года там же появились "Бесы" Ф. М. Достоевского. Как и авторы романов, предостерегавших от недооценки разрушительного смысла нигилистических тенденций, Катков считал безнравственным подстрекательство молодежи к политической борьбе. К тем, кто увлекает молодежь к нигилизму, он был беспощаден. Известна суть полемики Каткова с Герценом в самом начале 1860- х годов. В номере шестом "Русского Вестника" за 1862 г. он поместил "Заметку" для издателей "Колокола", в которой назвал Герцена бездушным фразером, хладнокровно призывающим молодежь к кровопролитию. "Ему ничего - пусть прольется кровь юношей-фанатиков. Он в стороне - пусть она прольется. Он поет им о святом нетерпении" ⁵³ . Катков заявил тогда, что издателям "Колокола" есть только одна отговорка от бесчестия - помешательство. Один из современников тех событий писал: после выступления "Русского Вестника" люди, привыкшие было видеть в Герцене авторитетного выразителя оппозиционных настроений, поняли "...что король-то голый, отнюдь не полубог и обаяние его - фальшивое" ⁵⁴ .

И в начале 1860-х годов и позже Катков относил нигилизм к разряду уголовных явлений. В конце 1870-х годов "Московские Ведомости" выступили в защиту профессора Новороссийского университета П. П. Цитовича от нападок либеральной прессы. В "Хрестоматии нового русского слова", опубликованной в Одессе, Цитович обнародовал очерк под названием "Что делали в романе "Что делать?" Катков нашел достоинство этой работы в том, что она стерла романтические прикрасы нигилизма и рассеяла "обман фразы" Н. Г. Чернышевского. В очерке Цитовича содержался последовательный пересказ романа, а также - характеристика героев с разъяснением их деятельности, подлежащей применению целого ряда параграфов Уголовного Кодекса.

Поддерживая антинигилистические меры правительства, Катков считал, что для предотвращения распространения нигилизма первостепенное значение имеет нравственное воспитание молодежи и сосредоточение ее на серьезном учебном труде. Как для общества, так и для отдельного человека нет ничего вреднее и опаснее, чем полуобразование, поверхностное многознание, неспособное защитить от лжеучений. Классическое обучение в духе серьезной науки внесет, полагал он, в молодежную среду нравственное здоровье, разовьет способность к рассудительному осмысленному отношению к реальности, отнимет почву у нигилизма.

В этом смысле либералы справедливо подметили, что в классическом образовании Катков видел средство от нигилизма. Разделявший взгляды Каткова министр Д. А. Толстой, обращаясь к молодежи, неоднократно подчеркивал, что стремится оградить ее от политических страстей, чтобы она не оказалась жертвой политических интриг. Школа и вуз должны быть вне политики. Хороша или дурна политагитация, она в них неуместна. К месту здесь только пропаганда науки и серьезного размышления, и только это должно определять направление образования. Да и "...может ли устоять какой-нибудь нигилизм перед здравою философией, а коммунизм - перед научной политэкономией?" ⁵⁵

В 1868 г. Катков и Леонтьев, желая подать пример образцовой постановки классического образования, открыли лицей памяти Цесаревича Николая. Официально произведенный со временем в Императорский, лицей упорно

стр. 87

называли в Москве "катковским" ⁵⁶ . Леонтьев, первый директор лицея, как и Катков, судя по его речи на лицейском акте 1878 г. ⁵⁷ , первостепенное внимание уделяли нравственному воспитанию учеников.

Средства на строительство здания для лицея собирали по общероссийской подписке. Основатели лицея внесли по 10 тыс. рублей. Михаил Никифорович добавил еще 10 тыс. руб. на обустройство в 1875 г. лицейской церкви. Катков взял на себя все расходы по изданию ежегодных лицейских "Календарей", методических пособий и различных бланков. В соответствии с высочайше утвержденным лицейским уставом он, как соучредитель, вправе был не платить за обучение сыновей, но регулярно вносил плату. Он отказался от соучредительского права на присвоение 10% от сбора на учение. На эти средства при лицее содержалась "Ломоносовская семинария", где бесплатно получали классическое образование способные дети со всей России, сыновья неплатежеспособных родителей ⁵⁸ .

Михаил Никифорович весьма скептически относился к понятию "женское образование". Катков и Леонтьев немало способствовали появлению и развитию единственной в России женской классической гимназии С. Н. Фишер, просуществовавшей до 1918 г. и поражавшей многочисленных визитаторов высоким уровнем знаний учениц. Одной из первых выпускниц частной гимназии Фишер была дочь Каткова - Варвара Михайловна.

В 1875 г. в марте неожиданно для всех умер П. М. Леонтьев. Михаил Никифорович писал: " Я потерял в нем часть своего существа, и притом лучшую" ⁵⁹ .

Поговаривали, что со смертью Леонтьева карьера Каткова неминуемо оборвется, ибо при всем его уме, таланте и трудолюбии одному ему с делами не справиться. Его самочувствие подтверждало самые печальные предположения. В дневнике Е. В. Драшусовой содержится запись, относящаяся к 1876 г.: "2 марта. Обед у Катковых. Он выглядел бледным и жаловался на головные боли... Потеря его для семьи была бы невыносимой, как для друзей и для России" ⁶⁰ . Михаил Никифирович резко постарел и ссутулился. К шестидесяти годам в его облике обнаружились все признаки старческой дряхлости. Портрет Каткова того времени нарисовал один из лицейских выпускников: седой, довольно худощавый старец с красивым умным челом и задумчивыми глазами ⁶¹ .

С 1875 г. Катков вел жизнь почти отшельническую, без редких выходов в театр или на дружеский обед. Мечты об отдыхе были отброшены. Он остался единственным издателем ежедневной газеты, журнала и руководителем лицея, директоров которого назначал из учителей. В газете на него работала созданная Леонтьевым отличная команда сотрудников, которая готовила, в частности, оперативные обзоры текущей прессы. Вооружившись подготовленным материалом, Каткову оставалось самое главное - в очередной раз блеснуть передовицей, каждая из которых получалась живым подробным откликом на злобу дня. В обществе посмеивались: опять, мол, Катков понятно разъяснил новый вопрос, значит надо ожидать реакции петербургской прессы. Если "Московские Ведомости" одобряют, то "Санкт-Петербургские Ведомости" то же самое станут порицать. Катков учитывал стереотипную реакцию петербургских журналистов и зачастую подчинял их своей воле, намеренно вовлекая их в заранее продуманный им поворот дискуссии.

С вечера он правил гранки очередного газетного номера таким образом, что во всех материалах читатели "слышали" интонацию редактора, а составлению передовиц отводил ночные часы. Написанное им самим тоже многократно правил, да так, что однажды не сумел в итоге прочесть текст, и на следующий день газета вышла без передовой статьи. В другой раз передовицы не было потому, что редактор вдохновенно и долго диктовал ее, как оказалось, мирно спящему секретарю. Каткова одолевала бессонница, и ночная работа не была ему в тягость. Днем он позволял себе подремать часа два, сидя в рабочем кресле, или полулежа на неудобном редакционном диванчи-

стр. 88

ке. Такими были короткие перерывы между работой над собственной статьей, общим руководством газетой и самой тщательной корректурой журнала.

Катков вел еще и обширную переписку, а также принимал многочисленных посетителей, которые отмечали в нем учтивость, безупречность манер и отсутствие позы. Его поведение не вязалось с представлением о модном журналисте того времени. Не было небрежных размашистых жестов, пространных речей о глупости всех и вся на Руси, о великом предназначении прессы. Катков вникал в каждое слово посетителя, поддерживал беседу до конца, если разговор шел по существу. Смолоду у него было стойкое неприятие пустых разговоров, от которых он уходил в себя как в непроницаемую броню. Эта способность всегда помогала ему сосредоточиться для работы.

Домочадцы были в курсе всех дел Каткова. Ему это нравилось. Свой кабинет он от них не запирал, а "секретные" бумаги ограждал шутливо- предупредительными надписями, вроде той, что красуется на перегнутом пополам листе, в который вложены записи о клевещущих на него, враждебных ему направлениях: "Читать не дозволяется. Виновному влетит до шее" ⁶² .

Было ли искренним монархическое служение Каткова? Безусловно - да. Монархическое правосознание формировалось в нем всем ходом его воспитания и образования и происходило от Веры. Сегодня причастность россиян пореформенных лет XIX в. к тем или иным общественно-политическим течениям рассматривается прежде всего как "свойство личности", а монархисты понимаются истинно православными христианами, которые, утверждает А. Н. Боханов, в силу своего мировоззрения почитали государя, помазанника Божиего, основывая такое представление на Любви и Вере в Бога, Царя, Отечество. Веру Катков называл "зиждительным" началом, освящающим все стороны народной жизни.

Москва знала Каткова набожным человеком. Его уважали как храмосоздателя и старосту лицейской церкви. Было общеизвестно, что в любой час он пешком ходит на Остоженку в церковь лицея, чтобы помолиться уединенно, а в дни престольных праздников Катковы направляются туда всей семьей. Москвичи считали, что в гонениях во время польских событий редактор выстоял потому, что в день его именин в 1864 г. митрополит Филарет благословил его иконой Св. Архистратига Михаила со следующей собственноручной на ней надписью "При предстательстве Св. Архистратига Михаила, Господи благослови и охрани раба твоего Михаила Н. К." ⁶³ .

Монархические убеждения Каткова были понятны его современникам. Он напоминал читателям, что государственное устройство России, сложившееся исторически, имеет особенные, отличные от европейских характеристики: на Западе - "двоевластие", т. е. договорные отношения между народом и властью, в России - самодержавие, установившееся и сохраняющееся православной нравственностью и доверием народа, который от других народов отличается силой центра. Монарх в России - нечто несравненно большее, что глава администрации, он всегда почитался, как "отец народа". Кесарево должно быть воздаваемо кесарю, писал Катков, а попытки посеять в сознании людей скепсис и недоверие к монарху противоречат православному религиозному чувству. Они безнравственны, могут привести к деформации российского национального самосознания, и, как следствие, к краху России. Отсюда, рассуждал Катков, любой из подданных обязан стоять на страже прав Верховной власти. Каждый не только имеет право принимать участие в государственной жизни "... и заботиться о ее пользах, но призывается к тому долгом верноподданного. Вот наша конституция. Она вся без параграфов содержится в краткой формуле нашей государственной присяги на верность" ⁶⁴ .

Содержание беседы с Катковым о "великой лжи" выборного представительства между царем и народом передал в своих воспоминаниях В. А. Грингмут, с молодых лет учитель-"классик", затем директор катковского лицея, впоследствии - один из создателей Русской монархической партии. По Каткову, любое представительство "народной воли" может быть только фикцией

стр. 89

в силу игнорирования на выборах мнения меньшинства, а также - неискренности обещаний кандидатов, клеветы их на соперников и подкупа избирателей, манипуляций с избирательными списками и последующими парламентскими лобби. Тогда как и без голосования монархической власти, сильной своей надсословностью и надпартийностью, понятно, что народ желает правосудия, хочет быть свободным, за наименьший труд получать наибольшую выгоду, платить как можно меньше податей и так далее. "Боже нас сохрани когда-либо ввести в России народное представительство! Это будет истинным несчастием России, это у нас будет началом торжества лжи, это будет началом конца нашей истории..." ⁶⁵ . Поэтому понятно негативное отношение Михаила Никифоровича к "конституционному" проекту Лорис-Меликова.

В названной книге Готье речь идет о том, что, "Лорис признавал естественным навязать" свой проект молодому государю, ссылаясь на согласие с этим проектом Александра II. Как следует из дневника Милютина, после того, как проект получил одобрение на заседании совета министров 21 апреля 1881 г., Катков отправился в Петербург с визитом к Победоносцеву. После состоявшегося между ними разговора Победоносцев поспешил в Аничков дворец с советом о необходимости Манифеста, утверждающего незыблемость самодержавной власти. Освобождение Александра III от "либеральных пут" признавалось в монархической России главной заслугой Каткова и Победоносцева перед Отечеством.

1880-е годы принесли Каткову торжество всех его идей. В Александре III он видел идеального государя. Положение Михаила Никифоровича было прочным как никогда. Монарх пожаловал статскому советнику Каткову, никогда не имевшему официальных постов, орден св. Анны I степени ⁶⁶ .

Катков являлся земельным собственником ⁶⁷ , хозяином имения Знаменское Подольского уезда недалеко от станции Бутово. Его многочисленное семейство практически безвыездно проживало в просторном доме с завидной библиотекой, стоящем посреди огромного парка. Сюда же переехали редакционные сотрудники и типография. По-прежнему работа занимала Михаила Никифоровича целиком, но облегчение состояло уже в том, что беседы с посетителями можно было совмещать с прогулками по парку. К тому времени Катков ходил, тяжело опираясь на палку, и трудно дышал даже после небольшого подъема.

В последние два года жизни он понимал, что к прежним его болезням добавилась еще одна. За два месяца до смерти он совсем отошел от дел, слег и почти не принимал пищи. Посмертное вскрытие показало рак желудка. За три минуты до смерти он, прощаясь, поцеловал жену и тихо скончался на руках сына Павла 20 июля 1887 года.

После отпевания состоялось погребение.

Похоронен Катков был на кладбище Алексеевского монастыря.

Газеты опубликовали телеграмму, отправленную вдове Александром III: "Вместе со всеми истинно Русскими людьми глубоко скорблю о вашей и Нашей утрате. Сильное слово покойного мужа вашего, воодушевленное горячей любовью к Отечеству, возбуждало русское чувство и укрепляло здравую мысль в смутные времена. Россия не забудет его заслуг" ⁶⁸ .

"Вестник Европы" уже через месяц после похорон писал: "Говорят, что Катков много сделал для русской печати, что он поднял ее на небывалую высоту... Более ошибочного мнения нельзя себе и представить..." ⁶⁹ .

Единомышленники Каткова поставили вопрос об установлении ему памятника. Еще в 1880 г., когда Общество российской словесности, устроившее Пушкинский праздник, прислало, а затем глумливо отозвало пригласительный билет Каткову, К. Н. Леонтьев написал: "Если бы у нас, русских, была бы хоть искра нравственной смелости,... то можно было бы сделать и неслыханную вещь: заживо политически - канонизировать Каткова. Открыть подписку на памятник ему, тут же близко от Пушкина...Пора учиться как делать реакцию. "Натиск пламенный" есть... Пусть и отпор будет не только

стр. 90

"суровый", но и еще более пламенный чем либеральный натиск. Или мы уже не в силах ничего своего защищать? Или мы ничего охранять уже не умеем, не можем и не смеем?... Кого можно счесть по силе, по дару и влиянию на поприще политической словесности, чем-то равносильным Пушкину на поприще словесности изящной? Конечно, Каткова! Конечно, всякий, даже и ненавидящий его лично человек, должен повторить слова Бодянского: "он - личный враг мне (или я ему враг); но он первый и величайший русский публицист!" ⁷⁰

В конце 1880-х годов предполагалось, что памятник Каткову будет поставлен напротив окон его редакторского кабинета. В 1890-е годы газеты сообщали о готовящемся в Москве установлении памятника Александру II, после чего сразу же начнется конкретная работа, связанная с увековечением памяти Каткова.

Однако памятники Михаилу Никифоровичу поставила только его семья. Один из них - медное распятие на могиле. При советской власти Алексеевский монастырь вместе с кладбищем был разрушен в 1960-е годы при строительстве кольцевой автодороги. Другой памятник сохранился, это - 25-томное "Собрание передовых статей "Московских Ведомостей". 1863- 1887" под редакцией СП. Катковой, увидевшее свет в десятую годовщину смерти публициста. Каждый том включает статьи одного года, систематизированные по разделам, один только перечень которых говорит о широчайшем диапазоне проблем, поднимавшихся Катковым. В последние годы он много писал о необходимости совершенствования земского самоуправления, ратовал за самостоятельную экономическую и внешнюю политику страны, стоял у истоков франко-русского союза и так далее. М. Н. Катков, автор ежедневных статей в "Московских Ведомостях", оставил потомкам летопись двадцати пяти лет жизни России, которой он желал блага, процветания и прогресса.

Примечания

1. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ), ф. 70 (Герье В. П.), к. 94, д. 11, л. 1; Русский Архив. 1888. Август, с. 484.

2. Русский Вестник. 1897. Август, с. 136 - 137.

3. БЕЛИНСКИЙ В. Г. Собр. соч. в 9-ти тт. Т. 2. М. 1977, с. 438.

4. ОР РГБ, ф. 120, к. 54, д. 11, л. 14 - 16.

5. БЕЛИНСКИЙ В. Г. Ук. соч., т. 3, с. 213; т. 4, с. 336.

6. Русская Старина. 1896. Декабрь, с. 602.

7. Русский Архив. 1888. Август, с. 482.

8. Русский Вестник. 1897. Август, с. 144.

9. Отечественные Записки. 1842. Т. XX, кн. 2. В 1841 г. здесь же (т. XV, кн. 3) опубликована статья Каткова "Германская литература".

10. Русский Архив. 1888. Август, с. 481.

11. Русская Старина. 1887. Май, с. 432.

12. ОР РГБ, ф. 120, к. 4, д. 28, л. 4 об.

13. ПЫПИН А. Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. Исторические очерки. Изд. 3-е. СПб. 1906, с. 221.

14. ОР РГБ, ф. 120, к. 53, д. 7, л. 1 - 12.

15. Русская Старина. 1915. Сентябрь, с. 417 - 420; Московские Ведомости. 1892, N 199.

16. БАРСУКОВ Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 1 - 22. СПб. 1888 - 1910. Кн. 11, с. 21 - 23.

17. Русский Архив. 1887. Февраль, с. 367.

18. Станкевич А. В. написал в воспоминаниях, что по неимению суммы, необходимой для аренды, Катков и Леонтьев создали "товарищество". Через два года компаньонам, отошедшим от журнала, капитал их был возвращен с начислением процента. ОР РГБ, ф. 70, к. 94, д. 11, л. 13.

19. Русская Старина. 1889. Январь, с. 191.

20. СЕМЕНТКОВСКИЙ Р. И. М. Н. Катков, его жизнь и деятельность. Биографический очерк. СПб. 1882, с. 1.

21. Зло исчезнет, как только во всем величии выступит Россия: записка М. Н. Каткова к Александру III от 11 мая 1887 г. - Источник. 1994, N 5; ПОПОВ А. А. М. Н. Катков: к вопросу о его социально-политических взглядах - Социально- политический журнал. 1992, N° 9; МАКАРОВА Г. Н. Охранитель. Жизнь и исторические заслуги М. Н. Каткова - Славянин.

стр. 91

1996, N 1; БРУТЯН А. Л. М. Н. Катков. Социально-политические взгляды. М. 2001; Селезнев Ф. А., СМОЛИН М. Б. Великий страж империи - Имперское слово. М. 2002, с. 5 - 44; ТВАРДОВСКАЯ В. А. Александр Дмитриевич Градовский - Российские либералы. М. 2001, с. 135; СТРУВЕ П. Б. Либерализм, демократизм, консерватизм и современные движения и течения - Политические исследования. 1994. N 3, с. 133.

22. КАТКОВ М. Н. История аренды "Московских Ведомостей" и университетской типографии. Перед, от 28 февраля 1881 г. Отд. оттиск. М. 1881, с. 13 - 18.

23. КАТКОВ М. Н. Собрание передовых статей "Московских Ведомостей". 1863 - 1867. М. 1889- 1898. 1863. N 13-А.

24. Там же, NN 11-А, 19-А, 24-А, 249-А, 226, 247, 264, 273-Б.

25. Там же, N 53.

26. Там же. 1864. N 254.

27. КАТКОВ М. Н. Собрание передовых статей. 1863, N 83.

28. Там же.

29. Там же, N 46.

30. Там же. 1863, NN 24-А, 56, 69, 74, 104.

31. Там же, NN 56, 185, 186.

32. ОР РГБ, ф. 233 (Полторацкий С. Д.), к. 57, д. 15, л. 18.

33. ТВАРДОВСКАЯ В. А. Идеология пореформенного самодержавия. (М. Н. Катков и его издания). М. 1978, с. 67.

34. КАТКОВ М. Н. Собрание передовых статей. 1865, N 210.

35. Михаил Никифорович Катков и граф Петр Александрович Валуев в их переписке (1863- 1879 гг.) - Русская Старина. 1915. Сентябрь, с. 403 - 413.

36. Русский Вестник. 1897. Август, с. 17; ОР РГБ, ф. 120, к. 53, д. 26, л. 17.

37. КАТКОВ М. Н. Собрание передовых статей. 1866, N 75.

38. Там же, NN 83, 61.

39. ОР РГБ, ф. 120, к. 52, д. 1, л. 1 - 7; папка 46, л. 1 - 3.

40. ТАТИЩЕВ С. С. Император Александр П. Его жизнь и царствование. СПб. 1903. Т. 2, с. 11 - 12.

41. ЛЮБИМОВ Н. А. М. Н. Катков и его историческая заслуга. СПб. 1889, с. 343 - 344.

42. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 677, оп. 1, д. 556, л. 6.

43. Там же, ф. 583, оп. 1, д. 30, л. 98.

44. М. М. Стасюлевич и его современники в переписке. Под ред. М. К. Лемке. Т. 1 - 5. СПб. 1911 - 1913.

45. ОР РГБ, ф. 261, к. 16, д. 2, л. 100 - 101.

46. М. М. Стасюлевич и его современники в переписке. Т. 1, с. 503, 511 - 512, 515, 533.

47. Бумаги А. А. Краевского. Опись их собрания, поступившего в 1889 г. в Императорскую публичную библиотеку. СПб. 1899.

48. ОР РГБ, ф. 261 (Готье Ю. В.), к. 16, д. 2, л. 1 - 101.

49. ОР РГБ, ф. 261, к. 16, д. 2, л. 20.

50. БОГДАНОВИЧ А. В. Три последних самодержца. Дневник. М. 1990, с. 25.

51. СЕМЕНТКОВСКИЙ Р. И. Ук. соч., с. 50.

52. КАТКОВ М. Н. Наша учебная реформа. М. 1890, с. 12.

53. Русский Вестник. 1862. Июнь, с. 47.

54. ЦВЕТКОВ К. Н. Еще о Герцене и Каткове. М. 1895, с. 13.

55. ТОЛСТОЙ Д. А. Речи и статьи. СПб. 1876, с. 4.

56. ГОТЬЕ Ю. В. Мои заметки. М. 1997, с. 229.

57. ОР РГБ, ф. 120, к. 53, д. 22, л. 1 - 5.

58. Там же, д. 24, л. 3 - 4.

59. Русский Вестник. 1875. Апрель, с. 734.

60. Рукописный отдел Государственного литературного музея, ф. 65 (Драшусова Е. В.), оп. 1, д. 25, л. 145. Е. В. Драшусова (по первому мужу Карльгоф), известная "ученая дама" Москвы, в 1843 - 1846 гг. собирала у себя в доме литературные "субботы", которые в конце 1870-х годов описала в своем дневнике. Этот дневник, никогда не публиковавшийся, содержит описание дискуссий славянофилов и западников, а также замечания о подробностях характера и личной жизни знаменитых литераторов, историков, публицистов, в том числе и Каткова.

61. ШЕВЕЛЕВ А. Одна из многих заслуг Каткова. Из воспоминаний бывшего лицеиста. М. 1879, с. 10.

62. ОР РГБ, ф. 120, к. 53, д. 26, л. 1.

63. Письма Филарета, митрополита Московского и Коломенского к Высочайшим Особам и разным другим лицам. Собраны и изданы Саввой, архиепископом Тверским и Кашинским. Тверь. 1888, с. 31.

64. КАТКОВ М. Н. О самодержавии и конституции. М. 1905, с. 55.

65. Русский Вестник. 1897. Август, с. 68.

66. ОР РГБ, ф. 120, к. 2, д. 44, л. 1.

67. В Подольском уезде Каткову принадлежало 440 десятин земли. ОР РГБ, ф. 105 (Захаров А. П.), к. 13, д. 2 (1/3), л. 3 об.; д. 3, л. 1.

68. ОР РГБ, ф. 120, к. 57, д. 2, л. 193.

69. Вестник Европы. 1887. Сентябрь, с. 435.

70. ЛЕОНТЬЕВ К. Н. Восток, Россия и Славянство. М. 1885 - 1886. Т. 2, с. 152 - 153.

Постоянный адрес данной публикации: