В статье рассматриваются проблемы, связанные с эволюцией настроений чешской гуманитарной интеллигенции на рубеже 50 - 60-х годов XX в., роль и место этой части интеллигенции в поисках новой модели социализма и реформаторском движении Пражской весны, а также ее политические позиции в период "нормализации" и после "бархатной" революции.

The article considers a range of problems, connected with the change of opinions among the Czech intelligentsia (employed in the humanities) at the turn of the 1950s and 1960s, the role of that segment of intelligentsia in quest of a new model of Socialism and the reformist movement known as the Prague Spring, and its political position in the period of "normalisation" after the "velvet revolution".

Ключевые слова: политические репрессии, XX съезд КПСС, Пражская весна, Программа действий КПЧ, политика нормализации, чешские левые и самиздат.

Институт современной истории Чешской академии наук издал в 2011 г. в серии "Свидетельство о времени и людях" небольшую, но очень интересную и емкую по содержанию автобиографическую работу Милоша Гаека [1]. Автор - известный чешский историк, специалист по истории международного коммунистического и рабочего движения [2] пишет о судьбе того поколения чешской интеллигенции, мировоззрение и политическая ориентация которого начинали складываться накануне и в годы Второй мировой войны. Гражданская война в Испании, "Мюнхенское соглашение", распад ЧСР, утрата национальной независимости, фашистская оккупация и участие в движении Сопротивления, освобождение страны Советской армией - вот те факторы, которые сыграли определяющую роль в радикализации настроений целого поколения чехов и словаков в сторону социализма. Ч. Цисарж - человек Пражской весны, сам принадлежавший к этому поколению, объясняя данный феномен, писал: "Нельзя забывать, что военные успехи СССР и социалистическая идеология освобождения людей и народов меня, как и тысячи других, привели к выводу, что источником этих успехов является советская система и строй. С таким убеждением я, как и тысячи других, вступил в коммунистическую партию, чтобы быть строителем нашего собственного пути к социализму. Мне не могло тогда прийти в голову, что я становлюсь создателем авторитарной политической системы с ее деформациями и нарушениями закона" [3. S. 64].

Знакомясь с воспоминаниями М. Гаека, начинаешь понимать, парадокс истории. Он состоял в том, что именно это поколение чешской интеллигенции, существенно пополнившее ряды КПЧ в 1945 - 1948 гг., через двадцать лет стало дви-

Мурашко Галина Павловна д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

жущей силой Пражской весны, взяв на себя ответственность за судьбы страны и реформирование утвердившейся модели "реального социализма".

Рассматриваемая книга дает современному исследователю не только ключ к пониманию трансформации настроений в чехословацком обществе на рубеже 50- 60-х годов XX в., она интересна прежде всего тем, что позволяет понять место и роль гуманитарной научной интеллигенции в реформаторском процессе. Ведь именно эта часть интеллигенции, как показывает приводимый автором конкретный материал, и являлась своеобразным связующим звеном между обществом, правящей коммунистической элитой и партаппаратом, в воспитании и подготовке которого она принимала самое активное участие.

Сам автор является типичным представителем поколения 20-х годов XX в. Подобно О. Шику, В. Менцлу, А. Вацлаву, И. Костке и многим другим известным уже к концу 50-х годов историкам, философам и экономистам, он активно участвовал в деятельности антифашистского подполья. Арестованный гестапо в августе 1944 г. и получивший смертный приговор, Гаек был освобожден в ходе Пражского восстания 5 мая 1945 г. Впоследствии он написал в "Воспоминаниях" о пребывании в тюрьме: "Я не встретил здесь ни одного коммуниста, который бы сожалел о своей подпольной деятельности. Это был фактор, который укрепил мою связь с партией" [1. S. 103].

Атмосфера первых победных майских дней 1945 г. вселяла оптимизм и надежды: "Радость свободы, победы, красные знамена, которые развевались на каждом доме [...] радость от чтения Кошицкой программы на страницах "Rude pravo" и "Mlada fronta" [...] В те первые месяцы я ожидал, что скоро вся Европа будет социалистической" [1. S. 128 - 129].

Исследователь, изучающий ситуацию первых послевоенных лет, найдет в этой книге немало интересных новых фактов, характеризующих не только общественную атмосферу накануне и после февральских событий 1948 г., но и раскрывающих активную деятельность компартии по укреплению и расширению своего влияния в обществе. Все это рассматривается и оценивается с точки зрения не просто рядового члена КПЧ, а уже "звена" в сети партпросвещения - преподавателя истории рабочего движения в краевой партийной школе. "С позиций сегодняшнего дня, -пишет автор, - я понимаю, что речь шла безусловно о внедрении сталинской идеологии. Мы все были сталинистами "до мозга костей", но представления об основах демократии "впитанные с молоком матери" в нас еще оставались" [1. S. 142].

По-видимому, именно эти "остатки демократии" и породили у автора и некоторых его коллег-преподавателей сомнения в подлинности результатов выборов в Национальное собрание, проведенных в мае 1948 г. после фактического установления монопольной власти КПЧ. Тогда впервые в ЧСР была введена практика внесения в бюллетень безальтернативного "единого кандидата". "За несколько дней до выборов, - вспоминает Гаек в книге, - я выступал с докладом на собрании в союзе баскеболистов. Я сказал, что если бы мы получили 60 % голосов, то это был бы позор. Нужно получить не менее 70 %. После собрания меня позвал к себе на чай Р. Михал - сотрудник организационного отдела краевого комитета КПЧ. "Если бы тебя услышал Руди Сланский с этими 70 %!" Когда я не понял, он добавил: "Нам нужно - 90 %, если нет, то добавим". Я был поражен! Не самим фактом подделки. Я чувствовал себя солдатом партии и готов был подчиниться любому распоряжению. Но меня разозлило то, что мы, на предвыборных собраниях особо подчеркивавшие важность тайного голосования, не были правдиво информированы. Я пришел домой опустошенный и спросил себя: "Какова будет судьба партии, если она так работает" [...] В отделе краевого комитета мы спрашивали друг друга: "Что скажешь по поводу выборов?" В ответ - ироническая улыбка. К вечеру к нам, преподавателям, пришел Ф. Будский (руководитель комиссии краевого комитета КПЧ по делам молодежи. - Г. М.). Спросил: "Ну что скажете о демократии?

Парламент будет как рейхстаг: пункт 1 - говорит Гитлер; пункт 2 - говорит Геринг". Все засмеялись [...] Мне хотелось, чтобы такие выборы больше не повторились. Я верил в светлое будущее, где не будет подобной клоунады. Думаю, что такое же настроение было и у многих моих коллег [...] Однако вскоре произошли события, отодвинувшие на задний план все размышления о выборах" [1. S. 142].

Летом 1948 г. "Rude pravo" опубликовало резолюцию Коминформбюро по Югославии. Появление этого документа было неслучайным и являлось следствием изменения советским руководством на рубеже 1947 - 1948 гг. реализуемого им политического курса. Как показывают документы российских архивов, еще в 1946 г. И. В. Сталин убеждал Б. Берута и Э. Осубку-Моравского в том, что демократия, установленная в Польше, Югославии и отчасти в Чехословакии - "это демократия, которая приближает вас к социализму без необходимости установления диктатуры пролетариата и советского строя" [4. С. 458]. В 1948 г. вопрос стал рассматриваться уже в совершенно иной плоскости.

В обстановке нараставшего противостояния СССР и бывших союзников по антифашистскому блоку универсальной и единственно возможной советским руководством провозглашалась модель "ускоренного построения социализма", а популярная до этого времени концепция "национального пути к социализму" стала рассматриваться как отступление от марксистско-ленинской теории. Именно об этом повороте и свидетельствовали подготовленные в аппарате ЦК ВКП(б) под руководством М. А. Суслова в январе - апреле 1948 г. секретные аналитические записки с развернутой критикой политики руководства четырех компартий: Венгрии, Польши, Чехословакии и Югославии [4. Док. N 247, 273, 274].

Первый удар Москвой был нанесен по Югославии. "Для нас, - пишет М. Гаек, -югославские коммунисты стали предателями. Троцкизм, который до этого времени оставался для меня скорее академическим понятием, приобрел новый конкретный облик: политика Тито = преследование настоящих коммунистов = троцкизм у власти" [1. S. 146].

Вспоминая восприятие событий, когда в Чехословакии стали разворачиваться политические репрессии против политиков, входивших в верхний эшелон власти (дело К. Шлинга и М. Швермовой, "антигосударственный заговор" во главе с генеральным секретарем ЦК КПЧ Р. Сланским), автор отмечает, что эти репрессии не вызвали у него осознания собственной ответственности за то, что делает руководство партии. "Наоборот, - пишет он, - усилилось стремление к полному подчинению партии [...] Мне не приходило в голову сомневаться в обоснованности выдвигаемых им обвинений. Если Сланский не был преступником по примеру Тито, то значит преступниками являлись Сталин и Готтвальд. Такая правда коммунистам, убежденным в правоте своих идей, не могла привидеться и в страшном сне [...] Разоблачение Сланского и его сообщников мы оценивали как выигранную нами битву. Нас успокаивало [...], что если "агентам империализма" удалось овладеть Югославией, то в случаях с Райком, Костовым, Сланским, Гомулкой, Дзодзе у них уже ничего не вышло" [1. S 146, 149, 151].

Такая позиция отражала настроения отнюдь не рядовых коммунистов, а преподавателей Центральной политической школы, которая в 1953 г. была преобразована в Высшую политическую школу при ЦК КПЧ, а в первой половине 1960-х годов наряду с Высшей школой экономики и Институтом истории КПЧ стала аккумулятором реформаторских настроений.

Что же могло вызвать столь радикальную трансформацию? Ответ на этот вопрос дают воспоминания о событиях с середины 50-х до середины 60-х годов XX в. Знакомясь с оценкой автором ключевых событий этого десятилетия, читатель приходит к пониманию весьма важного момента: импульс к осознанию необходимости реформирования социализма был объективно задан переменами, начавшимися в Восточноевропейском регионе после смерти И. В. Сталина.

Интересно отметить, что на первое место среди этих перемен автор ставит проблему преодоления "закрытости" советского общества. Впервые Гаек приехал в Советский Союз в 1954 г. на шесть недель в составе делегации профессорско-преподавательского состава Высшей политической школы при ЦК КПЧ. Возглавлял делегацию ставший широко известным в 60-е - 70-е годы XX в. экономист О. Шик. Цель поездки - обмен опытом преподавательской работы с аналогичным учреждением в Москве.

"Я впервые получил возможность собственными глазами увидеть Советский Союз, а лучше сказать Москву, - пишет Гаек. - Я старался увидеть как можно больше [...] Ходил по улицам, заглядывал в магазины, интересовался ценами [...] Часто моими спутниками были коллеги, которые учились в аспирантуре Академии общественных наук при ЦК КПСС, Эрика Кадлецова¹ и Желмира Рихтова² [...] Я однажды спросил их: "Скажите мне, товарищи, ведь Вы здесь живете уже целый год, какой вам представляется наша пропаганда о Советском Союзе?" Эрика хмыкнула, а Желмира, подумав немного, тихо сказала по-русски "вредительская". С этой несколько преувеличенной оценкой мы все согласились. Страна была намного беднее, чем я предполагал. Через пару недель я эту бедность стал лучше понимать. Когда я до этого читал об отсталости царской России, я понимал ее в масштабах Австро-Венгрии. Наше отношение к России определялось не богатством, а прежде всего благодарностью [...] Глупость нашей пропаганды поняли все члены нашей делегации. А когда я возвратился домой, я приукрашивал, что я увидел и что я узнал [...] На вопрос, где выше жизненный уровень, я отвечал: "Не могу сказать". Однозначного ответа я не имел, я понимал, что туристический взгляд не может быть определяющим. Такую позицию стали занимать все коммунисты по возвращении из Советского Союза" [1. S. 156 - 157].

Другим важнейшим фактором, оказавшим влияние на умонастроения в чешском обществе, по мнению автора, стал визит Н. С. Хрущева в мае - июне 1955 г. в Белград [5. С. 376 - 377] и принятие там специальной декларации, где формулировались новые принципы взаимоотношений между двумя странами. Как вспоминает Гаек, "слова "Дорогой товарищ Тито" меня просто огорошили [...] Но в отличие от многих моих знакомых не особенно взволновали [...] Я знал, что югославы очень жестко обходились с сторонниками Коминформбюро, и ожидал самокритики со стороны Тито. Но когда этого не последовало, я оценил преодоление раскола как событие позитивное [...] Незадолго до этого я узнал, что Л. Райк уже негласно реабилитирован. Связь с визитом Хрущева в Белград была очевидна. Но других, более далеко идущих выводов я не делал" [1. S. 159].

Однако материалы российских архивов, в частности АВП РФ, отражают более многослойное воздействие визита Н. С. Хрущева на чешское общество, что и вызвало тревогу советских наблюдателей в стране. Посол СССР в Чехословакии Н. П. Фирюбин в июне 1955 г. сообщал в Москву: "Многие рабочие и служащие учреждений ЧСР в стихийно организованных беседах одобрительно относятся к политике КПСС и советского правительства. Однако наряду с положительными откликами на Декларацию, реакционные элементы распространяют слухи о том, что Компартия Советского Союза официально признала два возможных пути построения социализма. Распространяются версии о том, что Сланский и другие не виноваты [...] В связи с тем, что отдельные политработники неправильно истолковывают советско-югославские переговоры, не поняли некоторые положения Декларации, в Праге 2 - 4 июня был проведен специальный инструктаж" [6. Оп. 39-а. П. 27. Д. 6. Л. 110].

¹ Эрика Кадлецова - известный ученый, социолог, в период Пражской весны возглавлявшая Секретариат по делам религии в Министерстве культуры и информации.

² Желмира Рихтова - известный историк, специалист по истории кооперации в чехословацкой деревне.

Действительно визит Хрущева в Белград по существу "разрушил" всю конструкцию судебных политических процессов конца 40-х - начала 50-х годов XX в., прокатившихся по странам Восточной Европы. Объективно это становилось стимулом зарождения оппозиционных и реформаторских настроений отнюдь не только в Чехословакии, но и других странах региона.

Но ключевая роль в этом процессе по мнению Гаека, безусловно, принадлежит секретному докладу Хрущева на XX съезде КПСС. "Наступила та апрельская суббота, которая стала рубежом моей жизни, - написал он много лет спустя. - Р. Ветишка³ собрал весь преподавательский коллектив, и М. Кадлец⁴ зачитал нам совершенно секретный доклад А. Новотного на пленуме ЦК КПЧ, который являл собой немного сокращенный текст секретного доклада Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС. Так я впервые узнал, что политическая оппозиция в ВКП(б) была самовольно истреблена, а с ней и большая часть сталинской фракции. Информация воспринималась в обстановке гнетущего молчания" [1. S. 160].

"После XX съезда я стал антисталинистом, - написал Гаек в конце книги, - но я оставался коммунистом. Мое отношение к партии изменилось: она перестала быть для меня безгрешной, не допускающей ошибок. Она стала оружием, за которое надо бороться, в эту борьбу я вступил сразу и продолжал ее до тех пор, пока партия сама себя окончательно не похоронила" [1. S. 335]. Это признание автора и является для читателя путеводной нитью в понимании многих событий, описываемых Гаеком.

Освобождение от сталинизма как идеологии, безусловно не было одномоментным и требовало переосмысления многих проблем и отношений с людьми. Стало совершенно ясно, что после XX съезда КПСС "монолитное единство" в партии ушло в прошлое: КПЧ разделилась на сталинистов и антисталинистов, что ясно продемонстрировала внутрипартийная дискуссия 1956 г. Причем интересно отметить, что антисталинисты (т.е. будущие реформаторы. -Г. М.), как замечает автор, называли себя "левыми", а "сталинистов" - правыми.

Оценивая сегодня, более чем с полувековой исторической дистанции события середины XX в. можно сделать вывод, что апрельско-мартовский пленум ЦК КПЧ, на котором обсуждались проблемы "культа личности", был хорошо продуманным маневром А. Новотного и его окружения. Публично осудив сталинизм и "культ личности", присоединившись к новому курсу ЦК КПСС в международном коммунистическом движении, лидеры КПЧ обеспечили себе имидж антисталинистов. Во внутренней политике им удалось "спустить на тормозах" наиболее радикальные требования, выдвинутые в ходе партийной дискуссии, не допустить какой-либо критики действий К. Готвальда. "Команда" Новотного сделала для себя четкий вывод, что главную опасность в партии для нее будут представлять именно наиболее последовательные сторонники десталинизации.

На мой взгляд, это обстоятельство сыграло немалую роль в том, что "уход от сталинизма", его "преодоление" приняли в Чехословакии совсем иные формы по сравнению с Польшей и Венгрией и обусловили более длительный период накопления в чехословацком обществе "критической массы" протестных настроений. Их максимум в Чехословакии был достигнут тогда, когда вектор общественного развития в СССР определял отнюдь не антисталинизм Хрущева, а неосталинистские устремления Брежнева и его окружения.

К 1958 г. руководство КПЧ уже почти не скрывало стремление переключить в идеологической сфере главное внимание с проблем преодоления догматизма и "культа личности" на борьбу против все более проявляющегося в интеллектуаль-

³ Р. Ветишка - ректор ВПШ при ЦК КПЧ, один из организаторов антифашистского подполья, член КПЧ с довоенным стажем.

⁴ М. Кадлец - проректор ВПШ при ЦК КПЧ.

ной части общества стремления к самостоятельному мышлению, к анализу и критическому восприятию проводимой в стране политики. Предпринятая в этот период автором воспоминаний попытка опубликовать в журнале "Международная политика" статью, направленную против догматизма в международном коммунистическом движении, встретила открытое сопротивление в аппарате ЦК КПЧ. Статья была отвергнута редколлегией журнала с мотивировкой, что главным направлением в современных условиях является борьба против ревизионизма. Такая позиция журнала получила активную поддержку в аппарате ЦК. "Я понял, - вспоминает автор, - что нет смысла тратить энергию на эти попытки. Лучше сосредоточить усилия на изменении образовательного процесса. Здесь мы (преподаватели ВПШ, занимавшие позиции антисталинизма. - Г. М.) имеем гораздо больше возможностей. Это - воздействие на двести слушателей на каждом курсе, которые впоследствии будут выполнять в аппарате важные функции. Говоря сегодняшним языком, речь шла о возможности разложения номенклатуры" [1. S. 179].

В результате пересмотра учебных пособий, в которые прежде включались как обязательные только работы "классиков", а также отдельные документы коммунистических партий, список работ, подлежащих обязательному изучению слушателями, был существенно дополнен. В него вошли работы Бернштейна, Каутского, доступные материалы НАТО и др. "Из материалов Коминтерна, - вспоминает автор, - мы включили фрагменты заседаний ИККИ за 1931 - 1932 гг., на которых обсуждалась теория социал-фашизма, достигая вершин абсурда. Мы включили также полный текст дискуссий между Роже Гароди и журналом ИКП "Ринашита" в конце 1956 г. Таким образом, слушатели получили возможность изучать и реформистскую и ревизионистскую литературу, что в начале 1960-х годов исключалось не только в Чехословакии, но и других странах. Это, как показало дальнейшее развитие, дало свои результаты" [1. S. 179].

Для исследователей, изучающих новейшую историю Чешской и Словацкой республик " Воспоминания" М. Гаека представляют интерес прежде всего как источник. Они являются свидетельством эволюции умонастроений человека, принадлежащего к той части интеллектуальной элиты, которая от критики сталинизма шла к осознанию необходимости реформирования модели социализма, созданной на основе советского опыта. Книга изобилует конкретными материалами об установлении прямых контактов этой части интеллигенции с "антиновотновски" настроенными представителями партийной верхушки⁵.

Приведенные факты, свидетельствуют, что эта часть "верхов" была весьма заинтересована в использовании интеллектуального потенциала критически мыслящей интеллигенции. Отнюдь не случайно после XXII съезда КПСС, еще раз подтвердившего курс на десталинизацию, в Чехословакии вновь был поставлен уже несколько приглушенный партийной верхушкой вопрос о реабилитации жертв политических репрессий конца 40-х - начала 50-х годов XX в. Тогда, в 1962 - 1963 гг., в качестве экспертов в комиссию были привлечены такие известные в чешском и словацком обществе историки как Я. Кржен, Ф. Беер, К. Коуба, К. Каплан. "Именно эта группа, - пишет Гаек, - пришла к совершенно иному выводу, чем тот, который от нее ожидали. Они доказали, что обвинения Г. Гусака, Л. Новомеского, К. Шмидке в национализме необоснованы [...] В этой ситуации И. Ленарт - глава комиссии - отказался ее возглавлять. Его сменил В. Коуцкий, который был убеж-

⁵ Наличие таких настроений подтверждалось и информацией советского посольства в Праге. "Уже в ходе октябрьского 1967 г. пленума ЦК КПЧ со стороны некоторых членов ЦК в критическом плане были поставлены вопросы практики и стиля работы центральных партийных и государственных органов. Ряд членов ЦК открыто выступили с критикой в адрес Новотного. Имели место, однако, и отдельные выступления, в которых явно сквозило желание поставить под сомнение правильность линии партии по ряду принципиальных вопросов жизни партии и страны" [6. Оп. 55. П. 344. Д. 41. Л. 40].

ден, что всем троим можно инкриминировать не только национализм, но даже сепаратизм. Рабочая группа экспертов-историков стояла на своем. Новотный был поставлен перед выбором: он мог распустить рабочую группу, назначить другую более послушную. Но это вызвало бы в Словакии всеобщее возмущение. Поэтому он был вынужден уступить и согласиться (с небольшими коррективами) с выводами рабочей группы" [1. S. 188].

Однако "историческому фронту" за проявленное своеволие пришлось "поплатиться". После того, как по настоянию И. Гендриха и В. Коуцкого - ближайших соратников А. Новотного, был освобожден от занимаемого поста секретаря по идеологии Ч. Цисарж, имевший тесные контакты в среде научной и творческой интеллигенции⁶, Секретариат ЦК КПЧ принял решение о проведении политической чистки преподавательского состава ВПШ. От работы были отстранены 11 преподавателей, включая и бывшего ректора школы М. Кадлеца и автора книги - М. Гаека. Последний был направлен на работу в Исторический институт ЧСАН. "На партийном собрании, - вспоминает он, - меня встретили аплодисментами. Профессиональный уровень специалистов был здесь несомненно выше, но не эти люди стояли на первой линии политической борьбы. Только одна группа была политически ангажирована - это отдел новейшей истории Чехословакии: М. Отагал, В. Пречан, К. Бартошек, К. Каплан, И. Долежал" [1. S. 188].

Не менее показателен и другой пример: незадолго до декабрьского (1967) пленума ЦК КПЧ О. Шик, возглавлявший к тому времени Институт экономики ЧСАН и являвшийся членом ЦК КПЧ, обратился к автору воспоминаний с просьбой подготовить для него материал к выступлению на пленуме с изложением главных принципов демократизации. "Я сам, - пишет автор, - вместе с Я. Литерой⁷ написал часть, касающуюся проблем внутрипартийной демократии. М. Гюбл⁸ написал раздел о решении проблемы взаимоотношений между чехами и словаками. З. Ичинский⁹ дал материал о демократизации государства и общества. Я думал Шик использует часть нашего материала в своем выступлении. Меня очень удивило, что он весь наш материал, без всяких изменений приложил к протоколу заседания" [1. S. 195].

Поскольку советское посольство внимательно следило за развитием событий на декабрьском пленуме КПЧ, то в АВП РФ оказалось возможным найти этот документ. Он называется "Предложения о дальнейших мероприятиях по демократизации партийной жизни, переданные О. Шиком Президиуму ЦК КПЧ на Пленуме ЦК КПЧ 19.XII.67 г.". Вот несколько фрагментов из этого документа: "Элементарным условием внутрипартийной демократии и ее развития должно быть уточнение функций партии и функций государства в политической системе социализма. Нынешняя связь и переплетение партийных и государственных органов и их функций противоречат не только требованиям рационального разделения труда, реальной ответственности, но и делают невозможной внутрипартийную демократию в рамках всей партии, внутри самого партийного руководства. В том числе и в ЦК [...] Выдвигающийся до сих пор лозунг "об углублении руководящей роли партии" фактически реализуется как постоянное усиление позиций партийного аппарата со всеми отрицательными последствиями для демократии внутри партии и внутри всего социалистического общества" [6. Оп. 54. П. 338. Д. 34. Л. 219- 220]. Этот документ представляет для исследователей интерес, как разработка первых шагов, в направлении демонтажа существующей в стране "модели социализма". Однако, при этом нельзя не отметить, что он не получил поддержки на

⁶ Время его пребывания в этой должности продолжалось около двух месяцев и вошло в историю как "милостивое лето 1963 г.".

⁷ Я. Литера - преподаватель ВПШ. В 1968г. - ректор ВПШ.

⁸ М. Гюбл - преподаватель ВПШ, после "чистки" преподавательского состава осенью 1963 г. работал в Институте истории европейских социалистических стран.

⁹ З. Ичинский - преподаватель ВПШ, после "чистки" 1963 г. был переведен на другую работу.

декабрьско-январском пленуме 1967 - 1968 гг. Почему? На этот вопрос предстоит искать ответ исследователям.

На сегодняшний день удалось установить, что выступление О. Шика, было расценено в информации советского посольства в Москву как продолжение атаки "против руководства ЦК, против существующих организационных основ, принципов построения и деятельности партии, се руководящей роли в жизни общества, требуя пересмотра этих принципов с явно правых позиций". Далее в информации делался вывод: есть основания предполагать, что "выступление представителей этой группы насторожит часть членов ЦК, заставит задуматься над последствиями реализации платформы, предложенной Шиком" [6. Оп. 55. П. 344. Д. 41. Л. 40].

Фактический материал, приведенный М. Гаеком, заставляет задуматься над вопросом, в какой мере и степени политические акценты, расставленные в информации советского посольства соответствовали складывающейся реальности тех дней. Ведь декабрьско-январский Пленум ЦК КПЧ решением о разделении функций Первого секретаря ЦК КПЧ и Президента страны, по существу, положил начало Пражской весне.

В верхних эшелонах власти начались кадровые перестановки. А в теоретических дискуссиях актуальность стал приобретать вопрос, должен ли и сможет ли существующий режим выйти за рамки однопартийной системы. "Я, - пишет Гаек, - не был настроен способствовать тому, чтобы партия, которая действительно сделала первый реальный шаг к демократии и располагала интеллектуальным потенциалом для проведения политической и экономической реформы передала власть неизвестным силам [...] В это время я не встречал никого, кто бы высказывал идею необходимости перехода к системе нескольких партий" [1. S. 206].

Апрельский 1968 г. Пленум ЦК КПЧ, принявший "Программу действий"¹⁰, кардинально изменил состав президиума ЦК КПЧ¹¹. И здесь весьма показательной стала реакция советской стороны на происходящие перемены в ЧССР. На состоявшемся в апреле закрытом пленуме ЦК КПСС "Программа действий КПЧ", принятая в Праге, была по существу проигнорирована. В докладе Л. И. Брежнева о ней вообще не упоминалось. Но зато очень много говорилось о недооценке новым руководством КПЧ значимости идеологической работы в партии и явно недостаточной бдительности в отношении империалистического окружения. Но выступление на Пленуме начальника Главного политического управления Советской армии генерала Епишева, обещавшего необходимую помощь чехословацким коммунистам, породило тревогу в Праге. "Я сам, - признается Гаек, - вначале недооценивал возможность интервенции. Я полагал, что если русские терпят румын с их внешней политикой, то могут пережить и наше внутреннее развитие [...] После советско-чехословацкой встречи в Чиерне [...] В. Менцл (ставший к этому време-

¹⁰ В ней предлагался комплекс мер, которые должны были обеспечить постепенный переход от действующей модели социализма, основанной на директивном руководстве, к иной, в которой предусматривалась ликвидация верховенства партийных органов в сфере экономики, открывался путь к плюрализму мнений через отмену цензуры, и должна была реализоваться новая концепция Национального фронта. Последний должен был стать широкой коалицией всех политических партий и общественных организаций и представлять интересы всех слоев общества.

¹¹ А. Новотный был освобожден от функций члена Президиума секретаря ЦК КПЧ, а также от поста председателя ЦК Национального фронта. Из состава Президиума были выведены М. Худик, О. Шимунек, И. Гендрих, Б. Лаштовичка, И. Ленарт, И. Борувка, Я. Доланский. Членами Президиума избраны: Ф. Барбирек, В. Биляк, О. Черник, А. Дубчек, Д. Кольдер, Ф. Кригель, Я. Пиллер, Э. Риго, И. Смрковский, И. Шпачек, О. Швестка. В информации в Москву советское посольство, сообщая об этих переменах подчеркнуло, что "уход Новотного, Худика, Шимунека, Лаштовички, Пастыржика, перевод Ленарта из членов Президиума в кандидаты бесспорно ослабили группировку наиболее принципиальных последовательных интернациональных деятелей, что особенно отрицательно может сказаться в условиях, когда в состав руководящих органов вошли Ф. Кригель, Й. Шпачек, И. Смрковский, Ч. Цисарж, В. Славик, З. Млынарж, стоящие по всем данным на ревизионистских, правооппортунистических, националистических позициях" [6. Оп. 55. П. 344. Л. 41].

ни начальником Военно-политической Академии. - Г. М.) сообщил мне: "Еду в отпуск в Италию. В случае вторжения русских можно ждать кровавого террора. Мы должны сохранить как можно больше людей" [...] Я все же полагал, что после Чиерны возможность вторжения примерно 5%, Менцл исходил из 10 %" [1. S. 211].

21 августа 1968 г. вторжение советских войск в Чехословакию стало реальностью. Читатель увидит эту картину глазами коммуниста, который будучи членом Пражского горкома КПЧ принимал самое активное участие в организации созыва чрезвычайного XIV съезда партии и подготовке принятых им документов. В "Воспоминаниях" он так откомментировал события тех дней: "Когда смотрю ретроспективно на август 1968 г., то думаю, что нам нормализацию вряд ли удалось бы предотвратить. Но массовое сопротивление вторжению войск и тактика руководства страны, возглавляемого А. Дубчеком, позволили отодвинуть начало "жесткой" нормализации на семь месяцев" [1. S. 224].

Как известно, факт общегражданской сплоченности чехословацкого общества стал полной неожиданностью для советского руководства, и Л. И. Брежнев вынужден был публично признать, что "здоровые силы", на которые советская сторона делала ставку, "не имеют достаточной опоры ни в партии, ни в стране" [7. С. 792].

Период так называемой нормализации, особенно его начальная фаза, представляется наименее исследованным в нашей российской историографии. Рассматриваемая работа М. Гаека объективно становится одним из значимых источников для понимания общественных настроений в чешском обществе на рубеже 60 - 70-х годов XX в., особенно среди гуманитарной интеллигенции.

Здесь ситуация отнюдь не была однозначной. "Я не знаю, - пишет автор, - имел ли Дубчек продуманную тактику куда и до какой черты отступать. Но было совершенно ясно, что какие-то уступки будут необходимы. Реально у нас был только один выбор: или компромисс или "зачищенное поле"" [1. S. 227]. Часть коммунистов-интеллектуалов, по словам автора, не хотела и слышать о каких-либо компромиссах. Они видели только один путь - настойчиво озвучивать демократические принципы. В то же время среди реформаторов оказалось немало людей, которые видели выход из складывающейся ситуации в замене Дубчека на посту первого секретаря ЦК КПЧ другой политической фигурой, более приемлемой для Москвы. И хотя эта позиция расценивалась среди единомышленников М. Гаека как поражение, они все же вели поиски такого политика, который ценой определенных уступок сумел бы остановить напор сил, которые автор считал "прихвостнями русских". По-видимому, имелись в виду те члены ЦК КПЧ, которые подписали письмо в ЦК КПСС с просьбой о помощи.

Когда стало очевидно, что сохранить Дубчека на посту первого секретаря ЦК КПЧ невозможно, в среде реформаторов в качестве альтернативной фигуры стал рассматриваться Г. Гусак. Сторонники данного варианта, в том числе и автор воспоминаний, обсуждали эту весьма сложную кандидатуру с Э. Фришем - соратником Гусака по Словацкому восстанию. На вопрос Гаека "Будет ли при Гусаке сохранена демократия в партии?" Фриш ответил однозначно: "Нет. Будет просвещенный абсолютизм. Вы что раньше не видели, что для него демократии в партии не существует?" [1. S. 227].

Ставку на Гусака еще с конца августа 1968 г. делала и советская сторона [8. С. 176 - 177], имевшая достаточно полную информацию о его политических позициях после фактического отстранения от власти Новотного¹². Может быть именно это и сыграло свою роль в том, что Гусак был представлен на встрече представи-

¹² Еще в конце июля 1968 г. советское посольство сообщало в Москву: "Гусак явно стоит на позициях правых. Он рассчитывает прийти на роль первого секретаря вместо В. Биляка [...] Гусак играет на разжигании националистических чувств словаков. С этой позиции стремится усилить свое влияние и популярность. В результате деятельности Гусака обстановка в Словакии становится все более сложной" [6. Оп. 55. П. 345. Д. 53. Л. 157].

телей Пражского горкома партии с О. Черником, возглавлявшим правительство, и Л. Свободой - президентом страны, фактически как единственный кандидат на пост первого секретаря ЦК КПЧ. Гаек вспоминает, что Гусак обещал на этой встрече провести только косметические изменения в составе краевых и районных комитетов, заявив, что послеянварская политика будет продолжена [1. S. 228].

На апрельском (1969) пленуме ЦК КПЧ Гусак был избран первым секретарем [9. S. 1073 - 1081]. А через месяц последовали первые репрессивные акции: был исключен из партии Ф. Кригель, затем последовало удаление из состава ЦК О. Шика и Ф. Водслоня. Но среди реформаторов эти шаги рассматривались пока скорее как уступки Москве, а отнюдь не как пролог массовых репрессий.

"Был у меня и личный мотив быть сдержанным в оценках личности Гусака, -пишет автор. Гусак девять лет был в заключение, и не менее шести лет из этого срока я верил официальной версии вынесенного ему приговора. Находясь в сталинской тюрьме, на жестких допросах сотрудниками госбезопасности, он проявил мужество и твердость, на которые я не был бы способен. Это была черта его характера, которую я высоко ценил, из этого я делал вывод, что он ждет своего дня. Когда появилась первая возможность - Андропов¹³ - он не проявил ни малейшего признака желания что-либо изменить в своем курсе. Когда Горбачев раскрутил перестройку на полный оборот и укрепил свою власть, Здислав Шульц в одном из своих анализов написал, что наибольшие предпосылки для изменения курса из всего современного руководства имеет Гусак. Это был его последний шанс. Гусак продолжал идти к печальному концу. Тщеславие и упоение властью подавило все лучшие стороны его личности" [1. S. 229].

1970 год стал годом массового исключения сторонников реформаторского курса из рядов КПЧ. Автор воспоминаний был в числе первых, кого Гусак, придя к власти, назвал главными оппортунистами Праги. Это был недвусмысленный сигнал. "Когда осенью 1970 г., - вспоминает М. Гаек, - я получил письмо с уведомлением, что секретариат ЦК исключил меня из партии - это было печальное, но ожидаемое завершение одного из этапов моей политической жизни. Оставаться в партии в такой обстановке было бы для меня еще более худшим вариантом" [1. S. 235].

Формулировка "исключен из партии" оставляла человеку только право на работу, не связанную с интеллектуальной деятельностью. При этом дети утратившего членство в партии автоматически лишались возможности продолжать обучение в ВУЗах, исключались из гимназий, дававших право на получение высшего образования.

Сейчас, спустя почти 50 лет после проведения этой акции, изменившей судьбы более полумиллиона людей, невольно возникает вопрос, а не имела ли столь жесткая репрессивная линия нового руководства КПЧ, возглавляемого словаком Г. Гусаком, кроме решения сугубо политических задач, каких-либо иных целей? Например, целенаправленного ослабления интеллектуального потенциала чешского общества? Наверное, ответ на этот вопрос могли бы дать демографы и социологи. Ведь главный удар "нормализаторов" пришелся, прежде всего, на чешскую интеллигенцию - гуманитарную, творческую, научно-техническую...

В начале 1970-х годов в стране создалась весьма своеобразная ситуация. Фактически налицо было две партии - КПЧ, возглавляемая Г. Гусаком и партия "исключенных" - тех, кто искал пути реформирования "советской модели" социализма. Исследователи, изучающие состояние чехословацкого общества в 70 - 80-е годы XX в. найдут в книге Гаека, фактический материал, характеризующий настроения так называемой независимой интеллигенции, той ее части, которая, отказавшись

¹³ Думается, что автору свойственна некоторая идеализация Ю. В. Андропова как политика в 60 - 80-е годы XX в. Изучение материалов российских архивов, в том числе и РГАНИ, показывает, что этот политик на всех этапах партийно-государственной карьеры оставался сторонником жесткого подавления всякого инакомыслия, особенно в рядах интеллигенции.

от эмиграции и будучи поставлена властями под жесткий контроль органов безопасности, искала формы самореализации и пути воздействия на общественную атмосферу в стране.

Большое место автор уделяет становлению политического самиздата, который открывал возможность предания гласности, хотя и очень ограниченным тиражом, как политических изданий (в виде выпуска листовок, обращений, журналов) так и научных разработок тех кто, будучи лишен властью права работать по специальности, пополнял ряды так называемых независимых ученых, получавших порой гранты из зарубежных фондов. Например, в семи выпусках самиздата впервые была опубликована монография М. Гаека и Г. Мейдровой "История возникновения III интернационала", работа В. Менцла "Пути к январю" и др.

Особый размах политический самиздат получил после возникновения "Хартии 77". Автор воспоминаний был в числе первых, кто осенью 1976 г. подписал документ о ее создании. В это время в рамках самиздата возникает издание "Исторические студии", сыгравшее немалую роль в становлении независимой исторической науки. У его истоков стояли: Я. Кржен, М. Гаек, М. Отагал, И. Долежал, В. Черни. Думается, что для нынешнего поколения российских историков изучение альтернативных работ чешских коллег, созданных и опубликованных в 70 - 80-е годы XX в., будет представлять немалый интерес и существенно расширит наши познания чешской и словацкой историографии.

Последняя часть "Воспоминаний" М. Гаека посвящена "бархатной" революции и поискам ответа на вопрос почему коммунистам-реформаторам, пытавшимся создать открытое политическое объединение "Оброда" (Возрождение), не удалось закрепиться на постреволюционной арене политической жизни страны.

Автор заключает свой труд честным и откровенным признанием: "Мое развитие "по кругу" закончилось в исходной плоскости. От демократического социализма я пришел к коммунизму и в конце концов вернулся в исходную точку. Этот процесс был весьма болезненным. Я должен был осознать, что партия, в которую я добровольно вступил, на определенном этапе стала вести несправедливую борьбу. Гордое убеждение, что я всегда был на той стороне баррикады, с которой ассоциировалось правое дело, должно было уступить место пониманию, что так было далеко не всегда. Я вынужден был признать свою ответственность за то зло, которое у нас творилось под лозунгами прогресса. Я могу и должен добавить: в период, когда я это осознал, я уже несколько лет активно выступал против носителей старого и нового зла. В том же ключе шло развитие и в профессиональной сфере - в сфере моих исторических исследований" [1. S. 338].

Думается, что знакомство с этой искренней и честной книгой будет весьма полезно для историков разных поколений, занимающихся изучением новейшей истории.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Hajek M. Pamef ceske levice. Praha, 2011.

2. Hajek M. Jednotna fronta. K politicks orientace Komunisticke Internacionaly v letech 1921 - 1935. Praha, 1965; Hejek M., Soukup M. Mezinarodni delnicke hnuti po drahe svetove valce. Praha, 1956; Hajek M., Stankovd O. Narodnostni otazka v Lidove-demokratickem Ceskoslovensku. Praha, 1956; Hajek M. Od Mnichova k 15 brezna. Prispevek k politickemu vyvoje ceskych zemi za pomnichovske republiky. Praha, 1959; Hajek M., Mejdrovd H. Vznik Treti Internacionaly. Praha, 2000.

3. Cisar C. Clovek a politik. Kniha vzpominek a uvah. Praha, 1997.

4. Восточная Европа в документах российских архивов. М.; Новосибирск, 1997. Т. 1. 1944 1948.

5. Таубман У. Хрущев Никита Сергеевич. ЖЗЛ. М., 2008.

6. Архив Внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. 0138.

7. Пражская весна и международный кризис 1968 г. Вена, 2008. Т. 2.

8. Корнеев С. А. Словацкий фактор в ходе советско-чехословацких переговоров в Москве в августе 1968 г. // 1968 г. "Пражская весна". Историческая ретроспектива. М., 2010.

9. Cisar C. Pameti. Nejen o zakulisi Prazskeho jara. Praha, 2005.

Постоянный адрес данной публикации: