Libmonster ID: RU-16055

Почему в России произошла революция?

Вокруг этого вопроса, то утихая, то разгораясь, идут споры. В качестве примера можно привести недавнюю дискуссию на страницах электронного альманаха "Клио-динамика", материалы которой только что появились в печати1. Продолжением этой дискуссии стала книга Б. Н. Миронова "Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII - начало XX века"2.

Одну из главных причин революционных потрясений советские историки видели, по В. И. Ленину, в "обострении выше обычного нужды и бедствий угнетенных классов". Представления о бедственном положении народа в России сложились еще в XIX в. и получили широкое распространение как в революционной, так и в либеральной литературе (с. 27 - 47). Между тем понятие благосостояния, или жизненного уровня, настолько многомерно, а изучение его представляет собою настолько трудоемкую задачу, что, по мнению Миронова, следует "либо отказаться от попыток получить представление о динамике уровня жизни" в дореволюционной России, "либо найти альтернативные показатели". "К счастью, - пишет Миронов, - наука нашла такой альтернативный показатель". Это длина тела людей, которую можно рассматривать в качестве интегрального показателя уровня жизни - "биологического статуса" (с. 21).

"Биологи, - отмечает автор, - установили, что антропометрические показатели индивидуума примерно на 80 - 85% определяются генетикой и на 15 - 20% - средовыми факторами". При этом "на социетальном уровне, когда оцениваются различия в среднем арифметическом росте между большими группами людей одинаковой этнической принадлежности, доминирующим [фактором] становится среда". По мнению Миронова, рост человека "зависит от чистой разницы между потребленной и израсходованной энергией в течение всей предшествующей жизни", поэтому может служить "показателем как количества и качества потребления в детстве и юности продуктов питания, так и жизненных условий своего времени". "Из этого следует, - утверждает автор, - что высокие люди... в массе своей лучше питались, имели лучший уход, меньше болели и т.д., то есть в массе обладали более высоким уровнем жизни, чем люди низкого роста" (с. 78 - 79).

Показывая, что в 1701 - 1795 гг. человеческий рост в России снизился с 165,3 до 161,6 см, а в 1796 - 1915 гг. увеличился с 161,6 до 169,0 см (с. 242, 273), автор книги


Островский Александр Владимирович - доктор исторических наук, и.о. профессора Санкт-Петербургского государственного университета телекоммуникаций им. М. А. Бонч-Бруевича.

стр. 119

считает, что если на протяжении XVIII в. имело место ухудшение благосостояния населения (с. 243), то с конца XVIII в. до начала XX в. - улучшение (с. 279).

Используя, далее, сведения о социально-экономическом развитии России, он делает вывод, что на протяжении XIX - начала XX в. развитие земледелия опережало рост численности населения, поэтому, несмотря на расширение хлебного экспорта, обеспеченность страны продовольствием и фуражом увеличивалась (с. 284, 293). Одновременно происходило реальное сокращение государственных налогов и повинностей, ослабление эксплуатации крестьянства (с. 297 - 330).

На основании этого Миронов утверждает, что представления о бедственном положении трудящихся масс лишены оснований (с. 621 - 644), а революционные события 1905 - 1907 гг. и 1917 г. были результатом идеологической войны, которую организовала против существующего режима "контрэлита", использовавшая для дискредитации власти миф о якобы растущих бедствиях народа (с. 661 - 674).

На первый взгляд созданная Мироновым база антропометрических данных производит внушительное впечатление - около 10 млн. показателей (с. 160). При более внимательном рассмотрении все оказывается не так просто.

Выявленные автором сведения почти на 100% относятся к мужчинам, а среди мужского населения на 99% характеризуют рост военнослужащих (с. 204, 163). При этом следует учитывать, что с 1730 по 1917 г. в армии существовал ростовой ценз, то есть на службу брали лиц не ниже определенного роста (с. 171). Поэтому данные о рекрутах и новобранцах могут характеризовать средний рост не всего "мужского населения", как утверждает автор (с. 242, 273), и даже не всего взрослого мужского населения, а только самых высоких мужчин. Между тем, по Миронову, чем выше рост, тем выше благосостояние. Но может ли динамика роста представителей этой части общества служить "альтернативным показателем" динамики благосостояния всего населения страны?

Возникает вопрос и о степени достоверности реконструированной автором динамики антропометрических изменений. Использованные им данные о росте военнослужащих делятся на две неравнозначные группы: выборочные (индивидуальные) и сплошные (суммарные). Первые охватывают весь указанный период, вторые только 1853 - 1892 годы (с. 160 - 163, 185). Это означает, что построенный автором динамический ряд за 220 лет имеет неоднородную основу. Если картина изменений, относящихся к 1853 - 1892 гг. (у автора 1851 - 1895), может быть близкой к действительности, то применительно к 1701 - 1850 и 1896 - 1915 гг. она во многом является гипотетической (в первом случае выборка составляет около 2%, во втором - не более 0,2% (с. 242, 273, 303, 473).

К тому же обработка даже наиболее надежных "сплошных" данных, как это ни странно, привела автора к трем совершенно разным результатам. В 2002 г. на их основании он получил следующую динамику роста военнослужащих: 1853 - 1857 гг. - 162,2 см, 1858 - 1862 гг. - 162,0, 1863 - 1867 гг. - 162,1, 1868 - 1872 гг. - 163,4, 1873 - 1877 гг. - 164,2, 1878 - 1880 гг. - 164,7, 1881 - 1884 гг. - 164,9, 1885 - 1888 гг. - 165,1, 1889 - 1892 гг. - 165,1 см3.

А вот как выглядит динамика (реконструированная на основании того же самого источника) в новой книге Миронова: 1851 - 1855 гг. - 164,7, 1856 - 1860 гг. - 164,7, 1861 - 1865 гг. - 164,5, 1866 - 1870 гг. - 165,2, 1871 - 1875 гг. - 166,6, 1876 - 1880 гг. - 167,1, 1881 - 1885 гг. - 167,5, 1886 - 1890 гг. - 167,7 и 1891 - 1895 гг. - 167,4 см (с. 185).

Если оставить в стороне еще один, промежуточный вариант (с. 473), получается, что в 2002 г. средний рост новобранцев составлял 163,7, во втором (2009 г.) - 166,2 сантиметра. За семь лет они "подросли" на 2,5 сантиметра. В чем причина такого расхождения, автор не объясняет.

Теперь обратимся к индивидуальным, или же выборочным данным. Выборка не только в 2%, но и в 0,2% может быть репрезентативной. Весь вопрос в том, является ли она таковой в данном случае.

Прежде всего обнаруживается, что в книге отсутствуют сведения по Польше и Финляндии. Плохо представлены Северный Кавказ - 2605, Сибирь - 145, Средняя Азия - 75, Закавказье - 45, всего 2870 анкет, или около 1% попавших в составленную автором базу данных (с. 192). Это означает, что используемые в книге сведения относятся не ко всей Российской империи, а главным образом к 50 губерниям ее

стр. 120

европейской части. Но и здесь они распределены очень неравномерно: на одну половину губерний приходится 93% всех сведений, на другую - 7%. При этом 75% сведений относятся только к 14 великорусским губерниям (с. 192 - 193).

Сравнив данные по великорусским губерниям с данными по всей России, Миронов пришел к выводу, что они близки между собой (с. 195). Однако очевидно, что если из двух выборок одна почти на 90% поглощает другую, то средние показатели по ним будут совпадать не менее чем с 90%-й точностью. Поэтому вопрос о репрезентативности этих сведений для характеристики даже 50 губерний Европейской России следует считать открытым.

Основания для сомнений дают и другие факты. Если, по индивидуальным данным, рост рекрутов 1816 - 1855 гг. рождения (1841 - 1876 гг. призыва) сначала сократился с 165,6 (1816 - 1820 гг.) до 164,5 см (1831 - 1835 гг.), затем увеличился до 165,8 см (1851 - 1855 гг.) (с. 273), то чем объяснить, что с 1844 по 1874 г. ростовой ценз был трижды изменен. В 1845 г. с 36 вершков (160 см) до 35,5 вершка (157,8 см), в 1854 г. до 35 вершков (155,6 см), в 1874 г. до 34,5 (153,4 см), за 30 лет на 6,6 см (с. 102). Может быть, это было связано с резким возрастанием набора в армию? Ничего подобного: в 1831 - 1840 гг. набиралось в год в среднем около 65,6 тыс. рекрутов (это 3,1% мужчин в возрасте от 18 до 60 лет), в 1841 - 1850 - 80,7 тыс. (3,7%), в 1851 - 1860 - 82,4 тыс. (3,6%) (с. 303). Но тогда напрашивается вывод, что пойти на понижение ростового ценза правительство заставил снизившийся в эти годы рост рекрутов.

О том, что вопрос о репрезентативности индивидуальных данных остается открытым, свидетельствует их сопоставление с суммарными сведениями за 1840 - 1855 гг. (рекруты 1816 - 1835 гг. рождения). Обнаруживается принципиальное расхождение между двумя этими источниками: если индивидуальные, выборочные данные (ИД) рисуют картину снижения роста рекрутов с 165,6 до 164,4 см, то суммарные, сплошные данные (СД) - увеличение: с 166,4 до 167,1 см (с. 174 - 175). Подобные расхождения обнаруживаются между этими данными и для периода 1851 - 1895 гг. (с. 185):

Динамика роста военнослужащих в 1851 - 1895 гг. (в см)

 

1851- 1855

1856 - 1860

1861 - 1865

1866 - 1870

1871 - 1875

1876 - 1880

1881 - 1885

1886 - 1890

1891 - 1895

ИД

165,8

165,9

165,4

165,5

165,8

165,5

166,1

166,4

165,8

СД

164,7

164,7

164,5

165,2

166,6

167,1

167,5

167,7

167,4

Разница

+1,1

+1,2

+0,9

+0,3

-0,8

-1,6

-1,4

-1,3

-1,6

Возникают вопросы и при знакомстве с итоговыми цифрами.

Сообщив, что ему удалось обнаружить в архивах 306 тыс. индивидуальных и 10,3 млн. суммарных данных о росте населения (с. 160), Миронов при составлении таблиц IV. 13 (с. 185) и VI. 1 (с. 273) без всяких объяснений и уточнений использует суммарные сведения об 11,7 млн. человек. Разница в 1,4 млн, или 14% (с. 185, 273). Можно было бы допустить, что архивные материалы по этому вопросу были дополнены опубликованными материалами, тем более что суммарные данные о рекрутах и новобранцах действительно публиковались (с. 234). Однако, отмечая этот факт, Миронов пишет, что использовал только "данные, хранящиеся в РГИА, ф. 1292 (Управление по воинской повинности МВД)", потому что "в опубликованных данных содержатся пропуски и неточности" (с. 234). Откуда же тогда взялись сведения еще о 1,4 млн. новобранцев?

Иная картина обнаруживается с индивидуальными данными. Как уже отмечалось, их было выявлено 306 тысяч. Однако при построении таблиц V. 1 (с. 242) и VI. 1 (с. 273) использованы сведения о 247 тыс. лиц, то есть на 59 тыс., или 20% меньше. Почему пятая часть имеющихся у автора анкет была отбракована, тоже не объясняется.

Еще один вопрос связан с логикой расчетов. Как явствует из теоретической главы, рост взрослого человека, по мнению автора, отражает условия его жизни с момента рождения до времени физического созревания. Поэтому, казалось бы, динамика изменений роста будет прослежена для 20 - 25 летнего возраста.

стр. 121

Между тем, в противоречии с этим, статистические данные о росте "привязаны" не к году измерения роста, не ко времени физического созревания, а к году рождения. "Когда, - пишет Миронов, - мы, например, говорим, что рекруты 1695 - 1700 гг. были на пять см выше рекрутов 1786 - 1795 гг., это означает, что рекруты 1695 - 1700 гг. рождения были на 5 см выше рекрутов 1786 - 1790 гг. рождения" (с. 99).

Подобный выбор автор объясняет двумя причинами: во-первых, пишет он, в противном случае эти данные "трудно анализировать, так как измерение роста одного года рождения часто происходило в разное время". Во-вторых, "при последовательном, год за годом, пятилетие за пятилетием, сравнении ростовых данных решающим для роста оказывается первый год жизни, то есть год рождения" (с. 99). Конкретизируя, Миронов пишет: "Для роста человека первый год жизни является критическим и поэтому имеет во много раз большее значение, чем двадцатый год, так как именно на первом году происходит наибольшее прибавление роста и закладываются основы последующего биологического развития" (с. 89).

Соглашаясь с тем, что первый год для развития человека имеет большее значение, чем двадцатый, невольно задаешься вопросом, а для чего нужны были все рассуждения о том, что рост - это чистый остаток потребленной энергии за все время физического созревания. Более того, при новом подходе рост перестает играть объявленную роль "универсального показателя" благосостояния человека.

Таким образом, антропометрическая часть рассматриваемой книги не позволяет пока делать какие-либо заключения о реальной динамике роста не только всего мужского населения, не только взрослого мужского населения, но и военнослужащих России, и тем более использовать этот материал для характеристики жизненного уровня населения страны.

Посмотрим теперь насколько нарисованная автором картина антропометрических изменений согласуется с другими фактами. Это тем более необходимо, что Миронов предлагает ответ не только на вопрос о причинах революции 1917 г., но и на тот вопрос, вокруг которого идут споры среди биологов: от чего зависит динамика роста человека? Если одни авторы полагают, что здесь за пределами генетики главную роль играют природные факторы (например, ультрафиолетовая радиация), то другие - социальные. Нет единства и во второй группе авторов: одни из них делают упор на повышении мобильности людей, другие - на изменении их благосостояния (с. 130 - 140).

Еще совсем недавно Миронов, как и подавляющее большинство его коллег, вслед за Лениным считал, что XIX - начало XX в. характеризовались обострением нужды и бедствий народных масс. "До начала самостоятельного изучения проблемы благосостояния, - признается автор рассматриваемой книги, - я разделял господствующее в отечественной и зарубежной историографии мнение о снижении уровня сельскохозяйственного производства и понижении вследствие этого уровня жизни населения в XIX - начале XX в. Новые данные, обнаруженные мной, заставили меня отказаться от этой парадигмы" (с. 139).

Никто не застрахован от ошибок. Но только настоящий ученый способен признавать свои ошибки и преодолевать их. Что же за "новые данные" были обнаружены Мироновым, и насколько они способны поколебать сложившиеся представления?

Характеризуя проделанную им работу, Миронов пишет, что она "опирается на всю совокупность накопленных к настоящему времени сведений о социально-экономическом развитии страны" за этот период (с. 621). Не всякий автор может похвастаться такой фундаментальностью.

Но если нарисованная им картина роста благосостояния населения в 1796 - 1860 гг. соответствует действительности, почему этого не видели современники? Почему существовали крестьянские недоимки?4 Почему рос крестьянский отход?5. Что гнало крестьян из деревни в город?

Почему скудело поместное дворянство?

В 1796 г. в банках было заложено 6% крепостных крестьян, в 1812 - 12%, в 1823 - 20%, в 1833 - 43%, в 1843 - 52%, в 1853 г. - 62%, в 1859 г. - 66%; накануне отмены крепостного права общий долг поместного дворянства достиг 425 млн. руб. серебром6. К этому времени большая часть поместного дворянства не только была вынуждена из трех прав собственника (владеть, пользоваться и распоряжаться) двумя поделиться с банками, но и находилась под угрозой финансового банкротства.

стр. 122

Если все было хорошо, почему именно в первой половине XIX в. дефицит государственного бюджета в России стал обычным явлением? С 1801 по 1860 г. без дефицита бюджет был сведен только 14 раз: в 1802, 1803, 1805, 1807 - 1809, 1811, 1813 - 1815, 1819, 1826, 1828, 1831 годах. С 1832 по 1861 г. бюджетный дефицит имел место на протяжении всех 30 предреформенных лет. Причем если в 1820-е годы он составлял 1,7 млн. руб., немногим более 1% в год, то в 1830-е годы - 10,8 млн. - 6%, в 40-е годы - 37,3 млн. - 16%, в 50-е годы - 90,0 млн. - 23%. Неудивительно, что к началу 1860-х годов государственный долг достиг 1,5 млрд. рублей7.

Как же на этом фоне, от которого Миронов отвлекается, ему удалось получить радужную картину экономического процветания России?

Результаты своих "открытий" на этот счет он воплотил в таблице VI.8 "Оценка потребления хлеба и картофеля населением 50 губерний Европейской России в 1801 - 1860 гг.". Она показывает что земледельческое производство Европейской России не только удовлетворяло продовольственные и фуражные потребности страны, но и давало некоторые излишки: в 1800-е годы (при указанной автором норме 305 кг) чистый сбор составлял 365 кг на душу крестьянского населения, в 1810-е - 369 кг., в 1820-е - 309, в 1830-е - 319, в 1840-е - 362, 1850-е годы - 333 кг (с. 284).

Правда, к таким результатам Миронов пришел не сразу. В 2002 г. у него фигурировали не только более низкорослые новобранцы, но и более низкий уровень производства, которое в 1850-е годы давало только 285 кг зерна на душу крестьянского населения, что не позволяло удовлетворять не только фуражные, но и продовольственные потребности8.

Неизвестно, как Миронов за семь лет сумел поднять средний рост новобранцев 1851 - 1895 гг. рождения, но о том, как ему удалось поднять уровень дореформенного земледелия, судить можно. Если первоначально он с доверием использовал данные официальной урожайной статистики, то затем она была поставлена под сомнение. Отметив заниженность ее показателей, с чем трудно не согласиться (правда, вопрос о степени этого занижения до сих пор остается открытым), Миронов, опираясь, если верить ему, на губернаторские отчеты, увеличил официальные показатели о сборе хлебов и картофеля на 10%. Губернаторские отчеты не публиковались. Поэтому можно было бы ожидать ссылку на архивы, но в книге в качестве источника указаны только исследования Е. Зябловского, И. Д. Ковальченко и В. К. Яцунского (с. 284 - 285, 355).

И здесь возникает следующая проблема. У Зябловского (правда, в другой части и на другой странице указанной книги) имеются сведения о сборе хлебов за 1801 - 1804 годы. Яцунский привел усредненные показатели за 1802 - 1811 и 1857 - 1863 годы. Наиболее полные данные содержатся в статье Ковальченко, но в ней за 1810-е годы они относятся только к 16 губерниям, за 1820-е годы - к 10 губерниям, за 1830-е годы подобные сведения вообще отсутствуют9. Как же Миронов сумел получить усредненные по десятилетиям показатели о сборе хлебов за все 60 лет и по всем губерниям? Ответа на этот вопрос в книге нет.

Но дело не только в этом. До 1895 г. правительственные органы собирали сведения о сборе хлебов в четвертях10, тогда как в рассматриваемой книге все показатели в тоннах и килограммах. Каким образом четверти переведены в тонны и килограммы, не разъяснено. Между тем, по данным 1896 - 1900 гг., четверть яровой пшеницы весила 9,1 пуда, ржи - 8,3, ячменя - 7,1, четверть овса - 5,2 пуда11, а в указанных Мироновым "источниках" хлеба не подразделялись на отдельные культуры. Как он вышел из этого положения, мы тоже не знаем. Поэтому исходные данные таблицы VI.8 можно рассматривать лишь как гипотетические, неизвестно откуда и каким образом полученные.

Однако даже на их основе автору не удалось доказать, что в 1801 - 1860 гг. динамика роста рекрутов находилась в соответствии с динамикой земледельческого производства. Проделав расчет хлебного баланса (в килограммах на душу крестьянского населения), Миронов получил следующую картину (с. 284):

Показатели

1800-е

1810-е

1820-е

1830-е

1840-е

1850-е

Хлеб [кг]

365

369

309

319

362

333

Рост [см]

162,7

164,3

164,0

164,5

164,9

164,5

стр. 123

На первый взгляд - перед нами полная согласованность колебаний обеспеченности крестьянства хлебом и среднего роста рекрутов. Но если для большей наглядности разделить 1801 - 1860 гг. на два тридцатилетия, то, вопреки утверждению Миронова, обнаружится: рост рекрутов имел тенденцию к увеличению (163,7 и 164,6 см), обеспеченность хлебом - к сокращению (348 и 338 кг).

Это становится еще более очевидно, если учесть, что данные за 1801 - 1840 и 1841 - 1860 гг. несопоставимы: первые дают представление о сборе зерновых, вторые - "хлеба и картофеля". Правда, автор книги утверждает, что картофель крестьяне "стали разводить по инициативе коронных властей" только "с 1840-х годов" (с. 284, 286). В действительности картофель появился в России на рубеже XVII-XVIII вв. и "коронные власти" приучали крестьян к этой культуре не "с 1840-х гг.", а с 60-х годов XVIII века12.

К сожалению, из приводимой в книге таблицы не видно, какую долю составляли сборы хлеба, какую - сборы картофеля, но отмечено, что "картофель на 10% увеличил продовольственный потенциал крестьянского хозяйства" (с. 286). Если внести 10% поправку в расчеты Миронова, получится, что в 1840-е годы сборы картофеля на душу населения составляли 33 кг, сборы хлеба 329 кг, в 1850-е годы соответственно - 30 и 303 килограмма. В таком случае динамика потребления хлеба будет выглядеть так: 1801 - 1820 гг. - 367 кг, 1821 - 1840 гг. - 314, 1841 - 1860 гг. - 316. Это еще более подчеркивает, что динамика роста рекрутов не связана с "успехами" зернового производства.

Посмотрим теперь, насколько реконструированный автором уровень развития земледелия отвечал потребностям населения. Самым слабым звеном в расчетах Миронова является неизвестно откуда взятая им фуражная норма - 18 кг в год на человека.

Экономисты середины XIX в. считали необходимым для фуража около четверти хлеба на человека. Даже если взять только овес, это 5 пудов, или 80 (а не 18) кг13. Миронов без возражений приводит мнение И. Вильсона о том, что "на каждую лошадь в год" требовалось "2,5 четверти" зерна (с. 354). А поскольку в 1850-е годы среднее поголовье лошадей составляло 25 млн.14, для их содержания, согласно этой норме, требовалось 62,5 млн. четвертей, что в расчете на 56 млн. человек населения (с. 284) дает 1,12 четверти, или же, если взять овес, около 5,6 пуда, то есть 90 кг на душу населения.

Неудивительно, что норма в 18 кг вызвала возражения со стороны специалистов, обративших внимание Миронова на то, что в 1917 г. Временное правительство считало необходимым для фуража 7,1 пуда (116 кг) зерна в расчете на душу населения15. Миронов может не соглашаться с приведенным возражением. Но после этого он обязан а) объяснить, почему фуражная норма Временного правительства представляется ему завышенной и б) привести аргументы в обоснование своей нормы. В противном случае его молчание означает сознательное повторение ошибки.

В расчетах Миронова есть еще одна зыбкая позиция. Включая в состав продовольственных культур овес, он без всяких доказательств пишет: "Овес в значительном количестве использовался в крестьянском рационе, поэтому он не должен учитываться только как фуражная культура" (с. 354). Но это означает, что он не должен учитываться и только как продовольственная культура. Весь вопрос заключается в том, где проходила разграничительная линия. Это тем более важно, что имеются свидетельства современников, которые утверждали, что "овес почти совсем нейдет в пищу крестьян"16.

На основании бюджетов по 14 губерниям С. А. Клепиков показал, что первое место в потреблении крестьян занимала рожь - 62%, второе место пшеница - 19%, третье крупы и горох - 9%, на прочие культуры (ячмень, греча, полба, пшено, чечевица, овес и др.) приходилось 10%17. Это означает, что в продовольственном рационе начала XX в. овес вряд ли составлял более 2%. Неслучайно ЦСК учитывал его отдельно от "продовольственных культур", а Министерство финансов прямо относило к фуражным культурам18.

К сожалению, до начала 1870-х годов в публиковавшихся материалах посев и сбор яровых не дифференцировался по отдельным культурам. Согласно сведениям 1871 - 1875 гг., овес составлял 22% общего сбора в пудах и 30% в четвертях19. Экстраполируя эти показатели на 1850-е годы, мы получим не менее 60 кг овса на душу

стр. 124

населения. Если внести в расчеты Миронова только эту поправку, обеспеченность населения хлебом сократится с 303 до 243 кг на человека. Налицо продовольственный дефицит, который не могло полностью восполнить даже производство картофеля.

Таким образом, Миронов не сумел доказать, что накануне отмены крепостного права, в 1801 - 1860 гг., обеспеченность населения хлебом и картофелем возрастала и земледельческое производство полностью обеспечивало продовольственные и фуражные потребности страны. Благостная картина у автора рассматриваемой книги получилась не потому, что ему удалось использовать "всю совокупность накопленных к настоящему времени сведений" и обнаружить "новые материалы" по истории дореформенного сельского хозяйства, а потому, что он намеренно или бессознательно проигнорировал некоторые хорошо известные факты.

Несмотря на то, что динамика пореформенного зернового производства давно привлекла к себе внимание исследователей20, Миронов почему-то без всяких объяснений предпринял собственные исчисления. Результатом стала таблица VI. 12 "Оценка потребления хлеба и картофеля населением в 50 губерниях Европейской России в 1860 - 1913 гг." Как сообщает автор, для ее составления он использовал "сведения губернаторских отчетов" за 1861 - 1900 гг. и сведения ЦСК за 1909 - 1913 гг. (с. 293). Данные о сборе хлебов и картофеля за 1909 - 1913 гг. могли быть взяты автором из упоминаемого им издания "Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств" за 1915 г., а вот откуда получены сведения за 1861 - 1900 гг., остается неясным.

Из пяти книг, названных в качестве источников для составления таблицы, подобные сведения содержатся только в книге А. С. Нифонтова, правда, не на указанных авторам страницах 143 и 211, а на с. 155, 183, 225, 267, и в четвертях, а не в тоннах; на с. 270 сделан перевод четвертей в пуды, но только для 1871 - 1900 гг. и только для зерновых. Поэтому вопрос о происхождении данных, на основании которых Миронов сделал расчет продовольственного и фуражного баланса Европейской России в 1861 - 1900 гг., как и вопрос о происхождении подобного же расчета для 1801 - 1860 гг., остается открытым, что тоже придает ему лишь гипотетический характер.

Между тем в книге представлена не первая, а уже третья авторская версия расчета хлебофуражного баланса Европейской России за 1861 -1913 гг. (кг на душу сельского населения):

Версии

1860-е годы

1870-е годы

1880-е годы

1890-е годы

1909 - 1913 годы

2002 г.

280

262

262

301

359

2008 г.

320

317

317

374

356

2009 г.

320

317

317

374

422

Источники: МИРОНОВ Б. Н. "Сыт конь - богатырь, голоден - сирота": питание, здоровье и рост населения России во второй половине XIX - начале XX в. - Отечественная история, 2002, N 2, с. 37; ЕГО ЖЕ. Достаточно ли производилось пищевых продуктов в России в XIX - начале XX в. - Уральский исторический вестник, 2008, N 3(20), с. 92; ЕГО ЖЕ. Благосостояние населения и революции в императорской России. М. 2009, с. 293.

Первая версия (2002 г.) дает основание думать, что тогда автор с доверием использовал официальные данные о сборах хлеба и картофеля и не оперировал продовольственными и фуражными нормами. Вторая версия (2008 г.), судя по всему, была связана с введением продовольственных и фуражных норм и корректировкой официальных данных о сборе хлеба и картофеля за 1861 - 1900 гг. в сторону их увеличения на 10%. Для версии 2009 г. характерно распространение 10% поправки не только на 1861 - 1900, но и на 1909 - 1913 годы. Это видно из примечаний к соответствующим таблицам: 2008 г.: "За 1860 - 1900 гг. по сведениям губернаторских отчетов, за 1909- 1913 гг. - по сведениям ЦСК без 10% поправки"21. 2009 г.: "За 1851 - 1900 г. - по сведениям губернаторских отчетов, за 1909 - 1913 г. - ЦСК" (с. 293).

Исследователь не только имеет право, но и обязан корректировать результаты своей работы, если удается привлечь новые источники, усовершенствовать методику

стр. 125

или же обнаружить допущенные ошибки (кто не ошибается?). Проблема в другом: насколько обоснована предпринятая Мироновым корректировка и какими целями вызвана? Поскольку во всех трех случаях сам автор весьма неопределенно указал использованные им источники и не раскрыл методику их обработки, попробуем хотя бы понять смысл его действий.

Прежде всего обращает на себя внимание даваемая им характеристика официальной урожайной статистики второй половины XIX - начала XX века. Считая (без всякого обоснования), что данные ЦСК об урожаях ниже подобных же данных Департамента земледелия и земств, Миронов пишет: "Еще менее обнадеживающий результат дала проверка точности сбора хлебов, проведенная ЦСУ в 1920-е годы. Столкнувшись с фактом якобы дефицита хлеба при его фактическом избытке, государственная статистика стала применять балансовый метод проверки по потреблению. Суть метода сводилась к учету всех потребителей зерновых (семенные фонды, экспорт, армия, промышленность и личные нужды) по фактическому потреблению, о чем имелись соответствующие сведения. Оказалось, что итоги валовых сборов по сведениям ЦСК за 1906 - 1914 гг. были занижены примерно на 19,3%, в том числе на 9% по урожайности и на 10% по посевам... Другими словами, по расчету ЦСУ, даже более или менее удовлетворительные данные ЦСК в дореволюционное время занижали уровень урожаев на 9 - 10%, примерно столько же - величину посевов, а валовые сборы в целом - на 19 - 20%. Поэтому Госплан некоторое время приводил в своих изданиях величину предвоенных урожаев с надбавкой в 19%" (с. 292).

Отмечая, что данные губернаторских отчетов были на 7% ниже данных ЦСК (с. 290), Миронов делает заключение: "Следовало бы внести 27%-ю поправку в данные губернаторских отчетов за 1861 - 1900 гг. и 20%-ю поправку в сведения ЦСК за 1909 - 1913 гг." Логично. Однако, вопреки этому, он счел необходимым ограничиться 10% поправкой для всего периода с 1861 по 1913 г. (с. 292 - 293). И можно понять, почему. Дело в том, что дифференцированная корректировка (одна, более высокая, для 1861 - 1900 гг., другая, более низкая, для 1909 - 1913 гг.) изменила бы динамику зернового производства, а следовательно, динамику обеспеченности населения хлебом, видимо, в нежелательном для автора направлении.

Насколько же обоснованны критика урожайной статистики ЦСК и произведенная автором корректировка официальных данных о сборах зерна и картофеля?

Заявляя о необходимости 19%-ной поправки, автор не указал, какие источники навели его на эту мысль, и прошел мимо сделанного ему ранее возражения: в действительности ЦСУ СССР не пересматривало данные ЦСК МВД о дореволюционных сборах хлеба, а упомянутая балансовая проверка была сделана в стенах Госплана СССР22. Причем, упоминая о ней, С. Г. Струмилин в 1924 г. характеризовал ее результат лишь как "предположение". Частично методика "балансового метода" раскрыта Н. Аделунгом: суть его заключалась в том, что сначала было определено, сколько накануне первой мировой войны требовалось хлеба. Затем полученный результат был сопоставлен с данными ЦСК о реальном сборе хлеба в указанные годы и обнаружено, что потребное количество на 19% превышало сбор23.

Подобный метод был бы приемлем для проверки официальной урожайной статистики только в одном случае - если бы имелись источники о "фактическом потреблении" хлеба в дореволюционной России. Однако, вопреки утверждению Миронова, таких источников нет. И он хорошо это знает. Если бы такие источники существовали, ему не нужно было бы определять потребление хлеба в России начала XX в. расчетным путем. Все опыты расчета хлебного баланса (Госплан в этих попытках не был ни первым, ни последним24) имеют лишь ориентировочный характер, а поэтому не могут служить опорой для проверки точности урожайной статистики. Главный недостаток "балансового метода" заключается в следующем: то, что могло быть, рассматривается как то, что якобы было на самом деле. Поэтому нет никаких оснований использовать предложенный Госпланом 19%-ный поправочный коэффициент.

Не приводит Миронов убедительных доказательств и для обоснования 10%-ной корректировки данных ЦСК за 1909 - 1913 годы. "Суммируем все оценки точности урожайной статистики, - пишет он. - Если наименее достоверные сведения губернаторских отчетов об урожаях на крестьянских землях принять за сто, то данные ЦСК были на 6,95 выше, Департамента земледелия - на 12,9% выше, земских кор-

стр. 126

респондентов - на 14% выше в 1883 - 1889 гг. (Фортунатов) и на 13,2% выше в 1890 - 1915 гг. (Виноградова)". Отмечая далее, что сопоставление данных ЦСК о посевных площадях с данными сельскохозяйственной переписи 1916 г. обнаруживает расхождение в "3% в пользу переписи", Миронов делает следующий вывод: "Если за достоверные принять данные земств и сельскохозяйственной переписи 1916 г., то ЦСК в 1916 г. в общероссийском масштабе занизил сборы хлебов, по крайней мере на 10,2%, в том числе на 13,2% вследствие преуменьшения урожайности и на 3% - по причине завышения посевов" (с. 290).

Здесь концы не сходятся с концами. В начале приведенной цитаты прямо сказано, что 13,2% - это превышение земских данных не над данными ЦСК, а над данными губернаторских отчетов (причем только на крестьянских землях), которые приняты за 100%. Если бы автор был последователен, он должен был из 10,2% вычесть 6,95%. И тогда превышение земских показателей над показателями ЦСК составило бы 5,2%.

Однако и этот коэффициент не имеет под собой оснований. Во-первых, Н. М. Виноградова, на которую ссылается автор, вообще не рассматривала губернаторские отчеты, во-вторых, она установила, что разные земства использовали разные способы сбора сведений об урожаях. Там, где данные поступали от добровольных корреспондентов, они были выше данных ЦСК, там, где их собирали местные чиновники и волостные правления - ниже данных ЦСК. В связи с этим по отношению к показателям ЦСК земские данные колебались от +15% (данные добровольных корреспондентов) до -11% (данные местной администрации)25. Если же вывести средний показатель для всех рассмотренных Виноградовой способов сбора информации, получим превышение земских данных над данными ЦСК всего лишь на 2%, что не выходит за рамки допустимой статистической погрешности.

Но действительно ли сведения ЦСК были менее точными? Начиная с 1883 г. ЦСК направлял в каждую волость сначала по шесть, потом по 12 бланков: половину для частных владельцев, половину для крестьян. Сведения о частных владельцах собирали чины полиции, о крестьянах - волостные писари со слов опрашиваемых ими крестьян. Поскольку на рубеже XIX-XX вв. в Европейской России насчитывалось около 12 тыс. волостей, ежегодно ЦСК обрабатывал около 140 тыс. анкет. Это примерно 2800 анкет на губернию26.

Департамент земледелия собирал сведения об урожаях через добровольных корреспондентов, в качестве которых выступали помещики и крестьяне. Первоначально их было около 1300, к началу 1900 г. стало 7500. Это означает, что в начале XX в. на губернию приходилось не более 150 корреспондентов, в то время как ЦСК рассылал в каждую губернию около 3000 анкет. Следовательно, по степени охвата обследуемых хозяйств данные ЦСК почти в 20 раз превосходили данные Департамента земледелия. При этом "корреспонденты" ЦСК равномерно распределялись по территории страны, чего нельзя сказать о добровольных корреспондентах Департамента земледелия. Поскольку волостей было около 12 тыс., а уездов - 504, получается, что на уезд приходилось более 20 волостей. Между тем в 1900 г. Департамент земледелия только в 86 уездах (17%) имел 20 и более корреспондентов, то есть более одного на волость, в 219 уездах (44%) - от 10 до 19 корреспондентов, и в 197 (39%) от 1 до 927. Это значит, что большинство волостей не было охвачено обследованием.

Добровольные корреспонденты сами заполняли присланные им анкеты. Следовательно, это были грамотные и, значит, более состоятельные хозяева. Анкеты, рассылаемые ЦСК, заполнял волостной писарь со слов крестьян. По этой причине ЦСК обследовал не только грамотных крестьян, но и неграмотных. В отличие от Департамента земледелия ЦСК стремился охватить все виды крестьянских хозяйств: треть рассылаемых им бланков предназначалась для малоземельных крестьян, треть - для средних и треть - для многоземельных28.

По наблюдению В. Г. Михайловского, "цифры тем ниже, чем больше число показаний", потому что при малом числе корреспондентов "преобладают сведения о более культурных и наилучше поставленных хозяйствах"29. От этого, как считала Виноградова, сведения ЦСК о зерновом производстве были гораздо точнее, чем данные Департамента земледелия и земств, собранные через добровольных корреспондентов, и в ЦСК "устанавливали уровень урожаев очень близко к действительности"30. Следует также иметь в виду, что сведения ЦСК дают представление о так назы-

стр. 127

ваемом биологическом урожае, то есть о том, который можно было собрать. Между тем часть посевов погибала, часть урожая терялась при транспортировке. На показатели влияло и то, что на смену овинной сушке зерна перед обмолотом входила в практику сушка обмолоченного зерна, отчего сокращался его первоначальный вес (неслучайно в советское время было введено понятие амбарного сбора).

Таким образом, ЦСК использовал самую массовую и наиболее совершенную систему сбора сведений об урожаях.

Миронову не удалось доказать необходимость использования 10% поправочного коэффициента не только для данных ЦСК за 1909 - 1913 гг., но и для всех 1890-х годов. Во-первых, необходимо учитывать, что с середины 1890-х годов губернские статистические комитеты отказались от самостоятельного сбора сведений о посеве и сборе хлебов и при составлении губернаторских отчетов стали использовать данные ЦСК. Во-вторых, есть основания думать, что происшедшее к тому времени совершенствование деятельности ЦСК привело к повышению точности его данных и увеличению за счет этого подесятинных сборов31.

Чтобы реконструировать реальную динамику зернового производства в 1861- 1900 гг., необходимо проделать кропотливую источниковедческую работу, которая пока еще ждет исследователя.

Насколько же соответствует действительности предложенный Мироновым расчет хлебофуражного баланса за 1909 - 1913 годы?

Согласно приводимым им данным, в 1909 - 1913 гг. валовой сбор зерна и картофеля официально составлял 68,6 млн. т., с поправкой на 10% - 75,46 млн; 11,42 млн. т шло на семена. Следовательно, чистый сбор достигал 64,04 млн. т, что дает в расчете на душу населения (120,6 млн. человек) - 531 килограмм. При используемой автором норме 305 кг (287 - на продовольствие, 15 - на фураж) избыток - 226 кг, почти 75%! Потрясающий результат (с. 293).

Правда, данные итоговой таблицы VI. 12 почему-то расходятся с данными таблицы VI. 10 (с. 287 и 293).

Чистый сбор зерновых и картофеля в Европейской России на душу населения (кг в год):

Таблицы

1860-е

1870-е

1880-е

1890-е

1909 - 1913

VI.10

316

383

406

454

462

VI.12

369

392

403

457

531

Оставляя это расхождение на совести автора и учитывая, что он не сумел обосновать необходимости корректировки показателей ЦСК, посмотрим, насколько отразившийся в приводимых автором официальных данных уровень земледельческого производства начала XX в. позволял обеспечивать продовольственные и фуражные потребности страны.

Самым слабым местом в расчетах Миронова и на этот раз является определение расхода зерна на фураж. Отмечая убедительность "балансового метода" Госплана для корректировки данных ЦСК о сборе хлеба, он почему-то не стал использовать некоторые положенные в его основу показатели. Это касается и продовольственной нормы, которая была взята в объеме 17,8 пуда зерна и 8,7 пуда картофеля на человека, что при использованной Мироновым норме перевода картофеля в хлеб (3 к 1), дает 20,7 пуда (331 кг) и фуражной нормы - 9,8 пуда (157 кг) зерна на человека в год, а всего 30,5 пуда, 488 килограммов32.

О степени точности взятой автором фуражной нормы (18 кг на человека в год) позволяет судить дореволюционная справочная литература, которая определяла дневную норму для лошади в размере 2 гарнцев (или 8,8 фунтов), то есть 3,5 кг33. Временное правительство сократило эту норму до 8 фунтов. Первоначально она использовалась в РККА, затем была увеличена до 10 фунтов34. Допустим, что лошади получали только овес и только в период работы, поэтому сократим 8-фунтовую норму вдвое. По приводимым автором сведениям, накануне войны общее поголовье лошадей со-

стр. 128

ставляло около 19 млн. (с. 294). Следовательно, на его содержание требовалось не менее 11 млн. тонн, или 90 кг в год на человека.

Временное правительство определяло фуражную норму для крупного рогатого скота в 4 фунта зерна. Возьмем только период стойлового содержания (195 дней)35, и при общем поголовье крупного рогатого скота накануне войны в 27 млн. голов (с. 294) получим еще 8,5 млн. т, что дает на душу населения около 70 килограммов. Но, кроме лошадей и крупного рогатого скота, хлеб использовался для кормления овец, коз, свиней, птицы. Это еще не менее 30 кг на душу населения. Итого, как минимум, 190 килограммов.

Если теперь мы возьмем приводимые Мироновым официальные данные о сборе зерновых и картофеля (57,18 млн. т на 120,6 млн. человек = 474 кг на душу населения) (с. 293) и вычтем 190 кг на фураж, останется 284 килограмма. Следовательно, зерновое производство дореволюционной России могло по минимуму удовлетворить продовольственные потребности населения, но фуражного зерна не хватало. Это становится особенно очевидным, если учесть хлебный экспорт.

Доказать обратное Миронову не удалось. Не помогла ему и 10% корректировка официальных данных. Согласно его расчетам, при чистом сборе зерна и хлеба в размере 531 кг на человека, 98 кг вывозилось за границу, 10 кг шло на винокурение, 287 кг требовалось на продовольствие, итого 395. Остается на фураж 136 (вместо необходимых 190) килограммов.

Важное место в рассматриваемой книге занимает проблема повинностей, налогов и других платежей. Обоснованно поставив под сомнение распространенное в советской литературе представление, будто на протяжении столетий эксплуатация крестьян непрерывно возрастала, и поддержав мнение А. Л. Шапиро о ее волнообразной динамике (с. 36 - 40), Миронов сделал попытку установить, как обстояло дело в XIX - начале XX века.

Прежде всего он обратился к налогам государственных и удельных крестьян, а также мещан в 1781 - 1860 гг., взяв для первых подушную и оброчную подать, для вторых - "налог и оброк". Чтобы получить представление о реальной динамике этих платежей, автор сначала перевел их в серебро, а затем серебряные деньги - в хлеб. В результате получилось: если платежи мещан увеличились (в серебре на 107%, в натуре на 35%), то платежи государственных и удельных крестьян в серебряных копейках выросли на 6%, а в переводе на хлеб сократилась до 65% (с. 300 - 301).

Эти расчеты вызывают два замечания. Во-первых, оброчная подать - это не налог, а феодальная рента, которую казенные крестьяне платили государству как собственнику земли, "эквивалент оброка у помещичьих крестьян", - отмечает в другом месте сам Миронов (с. 318). Во-вторых, подушная подать была не единственным налогом, который платили государственные и удельные крестьяне. "В нашем расчете, - признает автор, - не учтены земская, рекрутская, постойная и дорожная повинности, выполнявшиеся крестьянами" (с. 302).

Но почему? Если верить автору, эти повинности не играли существенной роли. "По расчетам комитета по устройству земских повинностей, - отмечает он, - в 1849 г. постойная, подводная и дорожная повинности, единые для всех категорий крестьян, в денежном выражении равнялись 61,75 коп. серебром, земские - 32,1 коп. серебром, все вместе 93,9 коп. серебром на мужскую душу".

Так сказано на с. 302, а на с. 318, в противоречии с этим, Миронов сообщает, что накануне отмены крепостного права государственные крестьяне "несли наравне с помещичьими крестьянами натуральные государственные повинности в переводе на деньги на сумму 3,52 руб. серебром".

Но если в середине XIX в. только "натуральные повинности" в денежном выражении почти в 3,5 раза превосходили подушную подать и были равнозначны подушной и оброчной подати вместе взятым (356 коп.) и этот факт известен автору, то как следует оценивать его рассуждения о незначительности "натуральной повинности" и тем более невключение их в таблицу, предназначенную для того, чтобы дать представление о динамике государственных налогов?

Получается, что, рассматривая эту динамику только на основании данных о подушной и оброчной подати, Миронов сознательно исказил ее, так как рост государственных налогов заключался не только в увеличении подушной подати, но и в появлении новых прямых налогов, таких, например, как земская повинность, которая приобрела денежный характер на основании законов 2 мая 1805 и 14 июня 1816 года36.

стр. 129

В 1814 - 1816 гг. земская повинность оценивалась в 4,5 млн. руб. серебром, что дает 25 коп. на ревизскую душу, в 1857 - 1859 гг. - 19,9 млн, или 83 коп. на мужскую душу37. В 1841 г. появился еще один налог - "общественный сбор", который взимался только с государственных крестьян и в 1854 - 1856 гг. составлял 5,3 млн. руб., или 45 коп. на ревизскую душу38. Следовательно, только эти два неучтенных Мироновым налога за 1814 - 1859 гг. привели к увеличению государственных налогов сначала на 25, затем на 128 копеек.

Внеся эту поправку в таблицу VI. 17, мы получим следующую картину: в 1811 - 1820 гг. налоги и оброчная подать - 311 коп., в 1851 - 1860 гг. - 487 коп., прирост 157 коп., или 50%. Если учесть динамику хлебных цен (1810 - 1820 гг. - 100%, 1850 - 1860 гг. - 130%), получится, что за полвека платежи государственных крестьян не сократились в полтора раза, а увеличились почти на 20%.

Подобным же образом Миронов решает дело с рекрутской повинностью. Из таблицы на с. 303 явствует, что за 1781 - 1860 гг. в денежном выражении она сократилась примерно на 12%, в натуральном - на 25%. Но, согласно его же данным, в 1751 - 1800 гг. рекрутская повинность составляла 0,41 руб. серебром на душу населения, в 1801 - 1860 гг. - 1,02 руб. (с. 303 - 304). Если сделать поправку на динамику хлебных цен39, мы получим реальный рост стоимости рекрутской повинности примерно в полтора раза.

Все это вместе взятое означает, что в первой половине века вместо "снижения тяжести налогов и повинностей" у государственных крестьян, о котором говорится у Миронова, происходило усиление налогового гнета.

Как показали еще в 1960-е годы на примере Московской, Орловской, Рязанской и Тверской губерний И. Д. Ковальченко и Л. В. Милов, подобным образом возрастала и эксплуатация оброчных помещичьих крестьян40. Не оспаривая этот вывод, Миронов внес в нарисованную ими картину некоторые дополнения и уточнения. На основании данных, сведенных в таблицы VI. 19, VI.20 и VI.21, он утверждает, что хотя с конца XVIII в. до отмены крепостного права платежи помещичьих крестьян росли, но росли и доходы, поэтому говорить об обнищании крестьянства нет оснований. Более того, по словам Миронова, если внести в расчеты Ковальченко-Милова поправки, "то не обнаружится и относительного обеднения" (с. 304 - 311).

Однако, используя эти расчеты, он игнорирует тот факт, что крестьянский доход от земледелия был получен названными авторами путем деления на "число крестьянских душ" стоимости всего, в том числе и помещичьего хлеба, причем без учета различий между барщинными и оброчными крестьянами, что привело к завышению ими крестьянского дохода от земледелия41.

Некоторое представление о том, насколько велико это завышение, могут дать материалы кадастрового обследования названных губерний в конце 1850-х годов. Из них видно, что доход крестьян от земледелия в Московской губернии следует сократить с 22,29 руб. до 13,63, в Тверской - с 30,23 до 18,44, в Орловской - с 29,97 до 17,81 и в Рязанской с 28, 77 до 22,98 руб. серебром, а в среднем по четырем губерниям - с 27,82 до 18,22 рубля42.

Не все гладко и с доходами от промыслов. Как признает Миронов, использованные им "данные о промысловых доходах помещичьих крестьян носят предположительный характер, в особенности для конца XVIII в." (с. 307). Но если для конца XVIII в. других сведений о промысловых доходах крестьян нет, то для середины XIX в. можно воспользоваться упомянутым кадастровым обследованием. Сопоставление данных этого обследования с расчетными данными Ковальченко-Милова показывает, что доход от промыслов на середину XIX в. по Тверской губернии был занижен ими на 1,90 руб. (с 11,80 до 9,90 руб.), по Орловской губернии, наоборот, завышен на 3,53 руб. (с 0,27 до 3,80 руб.), по Рязанской - на 3,63 руб. (с 5,37 до 9,00 руб.), по Московской - на 13,16 руб. (с 8,64 до 21,80 руб.), а по всем четырем губерниям завышен на 4,60 руб. (с 6,52 до 11,12 руб.)43.

С учетом этого общий доход сократится в Московской губернии с 44,09 до 22,27, в Тверской - с 40,13 до 30,24, в Орловской - с 33,77 до 18,08, в Рязанской - с 37,77 до 28,35, а удельный вес платежей (оброка и подушной подати) поднимется по отношению к доходам в Рязанской губернии с 34 до 45%, в Тверской губернии с 35 до 46%, в Московской - с 28 до 55%, в Орловской - с 40 до 74%.

стр. 130

Нуждаются в корректировке и данные о платежах. Как и для казенной деревни, для помещичьих крестьян Миронов ограничил государственные налоги только подушной податью (95 коп. серебром в 1850-е годы) и оставил в стороне "натуральные государственные повинности", которые, по его данным, в те же годы достигали 352 копейки (с. 318). Если внести в построения Миронова эту поправку, они окончательно рухнут. В Тверской и Рязанской губерниях степень эксплуатации поднимется до 57%, в Московской до 71%, в Орловской - до 94%. Вряд ли в середине XIX в. она достигала таких размеров. Но это означает лишь то, что данный вопрос, требующий серьезного, тщательного исследования, в рассматриваемой книге недопустимо упрощен.

Признавая увеличение численности и доли барщинных крестьян в первой половине XIX в., Миронов считает "благоразумным" вывод, что накануне отмены крепостного права "уровень барщины" не изменялся, а благосостояние барщинных крестьян увеличивалось. Использованные им данные Ковальченко о помещичьих и крестьянских посевах показывают, что на протяжении 1842 - 1860 гг. их соотношение оставалось практически на одном уровне - 38% (с. 311 - 312). Определенная логика в утверждениях Миронова есть. Однако приведенные им цифры относятся только к последним 18 годам накануне отмены крепостного права и не могут характеризовать динамику барщинной повинности на протяжении всего периода с конца XVIII в. до 1861 года.

При этом данные о соотношении площади посевов могут служить косвенным показателем лишь для характеристики так называемой полевой барщины. Но ведь, кроме этого, крестьяне косили сено, ухаживали за скотом, заготавливали дрова, производили ремонт барской усадьбы, выполняли другие работы. Поэтому можно утверждать: к середине XIX в. степень барщинной эксплуатации превышала 40%, а в ряде губерний и 50%, что, по всей видимости, было пределом, за которым происходило нарушение простого воспроизводства крестьянского хозяйства. Еще недавно Миронов тоже считал, что накануне отмены крепостного права помещичьи крестьяне трудились на барщине половину всего рабочего времени44. В рассматриваемой книге он отказался от этого.

Согласно сведениям, представленным в Редакционные комиссии, барщина составляла 140 дней в год на тягло: 70 дней мужских и 70 женских. "Годовая барщина в 140 дней в год, - пишет Миронов, - учитывала только воскресенья и официальные государственные и церковные праздники, которых насчитывалось в 1850-е годы 31, но не учитывались народные или бытовые праздники, которых насчитывалось 18". Исходя из этого, Миронов определяет общее количество рабочих дней в 264 дня. Далее, опираясь на материалы 44 губерний, он обращает внимание на то, что тогда же оброк составлял 26 руб. в год на тягло, а заработная плата наемного рабочего с лошадью на своих харчах 0,3 руб. в день.

Казалось бы, очевидно, что 140 дней барщины эквиваленты 42 рублям (0,3 руб. x 140 дней), а значит, барщина была тяжелее оброка в полтора раза. Вопреки этому, Миронов без всякого обоснования предлагает признать "размеры оброка и барщины равноценными величинами". Затем, разделив размер оброка на дневную заработную плату и получив 87 рабочих дней, он пишет: "Таким образом, накануне отмены крепостного права реальная цена повинностей, которые несли владельческие крестьяне в пользу помещиков, была равна 87 полным рабочим дням с тягла в год, или на одного взрослого работника 44 дня, что поглощало 12% общего годового бюджета времени (44/365) или 17% от годового бюджета рабочего времени (44/264)" (с. 316 - 317).

Далее автор определяет размер казенных повинностей, переводит их тоже в рабочие дни (3,52/0,30 руб.) и получает 12 рабочих дней на тягло, или 6 дней на одного взрослого работника, что составляло 2,3% общего рабочего времени. На основании этого делается общий вывод, что все повинности барщинных крестьян требовали "14% общего годового бюджета времени, или 19% от годового бюджета рабочего времени" (с. 317).

В своих расчетах Миронов не учитывает несколько мелочей. Необходимо иметь в виду, что сельскохозяйственные работы неравномерно распределяются в течение года. Неравномерно в течение года распределялась и барщина. Согласно справочной литературе XIX - начала XX в., на одного постоянного сельскохозяйственного рабочего требовалось два временных или сезонных. Это означает, что на одну половину

стр. 131

года (примерно с октября по март) приходилось около 25% трудозатрат, на другую 75%. Если разделить рабочее время на две половины по 132 дня, то даже в соответствии с расчетами Миронова на первую половину придется 11 дней барщины, на вторую - 33, то есть с осени до весны степень барщиной эксплуатации составляла около 8%, с весны до осени - не менее 25%.

Почему не менее? А потому, что количество барщинных дней (в данном случае 44 дня) - показатель стабильный, а количество рабочих дней сокращалось из-за ненастной погоды, несчастных случаев, болезней и т.д. Если сделать на это поправку в 10%, то есть сократить количество рабочих дней до 119, уровень эксплуатации во время страды поднимется до 28%, а если взять 20% поправку - до 31%.

Между тем независимо от того, работал ли крестьянин на барщине в пол- или даже в четверть силы, он обязан был отбывать не символические 44 рабочих дня, определенные автором рецензируемой книги, а реальные 70 дней, что дает не 17, а 27% всего рабочего времени в год. При учете сезонности сельскохозяйственных работ это будет означать 17,5 дня в первый период и 52,5 во второй (соответственно 13 и 40% рабочего времени). Если ввести 10% поправку, мы получим 15 и 44%, если использовать 20% поправку - 16 и 50%.

Это в среднем по России. А поскольку в одних губерниях барщинная эксплуатация была слабее, в других - сильнее, можно с полным основанием утверждать, что были губернии, где накануне отмены крепостного права барщина отнимала не менее половины всего рабочего времени крестьян. Не случайно еще в 1797 г. Павел I издал знаменитый указ о трехдневной барщине, то есть о разделении ее из пропорции 50 на 50%, а Николай I ввел детализированное ограничение барщины - инвентарные правила и урочное положение. Не отсюда ли берет свое начало знаменитая испольщина, получившая в пореформенный период самое широкое распространение.

Таким образом, попытку Миронова определить тяжесть барщинной повинности тоже следует признать неудачной. В итоге ему не удалось доказать, что на протяжении в первой половины XIX в. имело место ослабление эксплуатации всех категорий крестьянства и что накануне отмены крепостного права она была незначительной.

Сенсационный характер имеет и та часть книги, которая посвящена переоценке тяжести эксплуатации крестьянства в пореформенный период.

Рассмотрение этого вопроса автор начинает с выкупной операции. Отмечая, что почти все исследователи вслед за А. Е. Лосицким исходят из того, что эта операция имела грабительский характер, так как при средней рыночной цене десятины 16,86 руб. крестьян заставили выкупать землю по цене 26,87 руб., то есть в полтора раза дороже (с. 319), Миронов обращает внимание на то, что к моменту отмены выкупных платежей цена крестьянской земли поднялась до 64 рублей. Исходя из этого, он делает вывод, что крестьяне не проиграли, а выиграли на этой операции, так как "надельные земли по цене 1903 - 1905 гг. стоили в 3,48 раза более, чем крестьяне за нее заплатили". "В конечном счете, - пишет он, - бывшие помещичьи крестьяне и тем более другие категории крестьян выиграли на выкупной операции, несмотря на завышенную оценку стоимости надельной земли и платеж 6% годовых за полученный от государства ипотечный кредит вместо обычных 4% на земельные ссуды" (с. 321 - 324).

Как получилась цифра "3,48", Миронов не объясняет; между тем известно, что к концу 1905 г., кроме 867 млн. руб. выкупных платежей, крестьяне заплатили еще 703 млн. руб. процентов. Поэтому всего с крестьян было взыскано 1570 млн. руб., или 48,5 руб. за десятину45. Но тогда получается, что к 1 января 1906 г. крестьяне заплатили за землю почти в три раза больше, чем она стоила накануне отмены крепостного права и более 75% ее рыночной цены, называемой Мироновым.

Между тем вопрос о стоимости надельной земли к 1906 г. требует уточнения. Еще совсем недавно Миронов оценивал ее в 1070 млн. руб., что дает не 64, а около 35 руб. на десятину46. Следует иметь в виду, что после отмены выкупных платежей продолжалось погашение недоимок47. Наконец, нельзя игнорировать происходившее обесценивание денег: рубль 1861 и 1905 г. - это разные рубли. Поэтому следует признать, что общий итог выкупной операции до сих пор не подведен.

Подобным же образом, автор решает и другие вопросы. "До перехода на выкуп крестьяне отрабатывали барщину или платили оборок, - пишет он, - оба вида по-

стр. 132

винности понизились, особенно существенно барщина, например, в Черноземном центре - в 3 - 5 раз" (с. 328).

Согласно приведенным в книге данным, накануне отмены крепостного права площадь посева в этом регионе составляла 9,0 млн. четвертей: 4,2 млн. - барская запашка, 4,8 млн. - крестьянская (с. 312). Сокращение барщины в 3 - 5 раз означало, что после 1861 г. на нее приходилось до 1 млн. четвертей. А что произошло с остальными 3,2 млн? Может быть, помещики начали обрабатывать землю сами? Или стали использовать наемных рабочих? Или же запустили пашню под перелог? Ничего подобного. Барщину заменили аренда и отработки, то есть произошло не сокращение эксплуатации, а изменение ее формы. Неслучайно в работе Миронова отсутствует характеристика и аренды и отработок. Между тем, как известно, на них помещичье хозяйство держалось вплоть до 1917 года48.

"Важнейшим фактором повышения жизненного уровня трудящихся, - пишет Миронов, - была налоговая политика правительства. Рабочие налогов не платили, а обремененность налогами крестьянства уменьшалась благодаря тому, что в пореформенное время в налоговой политике произошли три важные изменения. Во-первых, к платежу прямых налогов были привлечены группы населения, прежде от них освобожденные: дворяне и чиновники, казаки и национальные меньшинства". "Во-вторых, с 1860-х гг. российская налоговая система стала переходить с подушного принципа на подоходный, в результате чего тяжесть налогового бремени перемещалась с бедных на зажиточные слои населения". В-третьих, в налоговой системе "повышалось" "значение косвенного обложения", "благодаря этому податное бремя еще более смещалось с крестьянства на относительно зажиточные городские слои". "В целом в 1901 - 1912 гг. на долю крестьянства приходилось лишь 32% всех налогов и платежей, а его доля в населении превышала 83%. Норма обложения у крестьян к началу XX в. резко понизилась и стала в 3,6 раза меньше, чем у горожан" (с. 324). Рассмотрим эти утверждения по порядку.

Первое. Как можно говорить, что "рабочие налогов не платили", если в своем подавляющем большинстве они были крестьянами и платили налоги как представители этого сословия. Второе. Утверждая, что после 1861 г. тяжесть налогов для крестьянства уменьшилась, так как прямые налоги стали платить те, кто прежде был от них освобожден, автор не приводит никаких доказательств, что в данном случае имело место не только расширение состава налогоплательщиков, но и перераспределение налогового бремени в пользу крестьян. Третье. Заявляя, что в результате роста косвенных налогов податное бремя сместилось на городские слои и крестьяне к началу XX в. стали платить в 3,6 раза меньше, чем горожане, Миронов ничем не аргументирует это очень важное утверждение.

Правда, он предпринял попытку сравнить тяжесть прямых налогов накануне отмены крепостного права и на рубеже XIX-XX веков. Согласно таблице VI.29, в 1850-е годы средний доход крестьянина (по данным 8 губерний о казенных крестьянах и 4 губерний о помещичьих крестьянах) составлял 22,62 руб. на душу населения, а повинности - 3,93 руб., то есть 17,4%, тогда как в 1877 - 1901 гг., соответственно, 54,20 и 3,01 руб., или 5,6%. "Таким образом, - утверждает Миронов, - налоговый пресс на крестьянство в пореформенное время уменьшился, а чистый остаток после оплаты налогов возрос" (с. 326 - 328).

Вывод потрясающий. Получается, что после отмены крепостного права реальная тяжесть "налогового пресса" уменьшилась более чем в три раза. Но ведь Миронов сам признает, что сокращение прямых налогов сопровождалось возрастанием косвенных. Следовательно, говорить об уменьшении "налогового пресса" только на основании сокращения прямых налогов нельзя.

Между тем приведенная автором таблица не дает реального представления и о роли прямых налогов. Прежде всего возникает вопрос о ее источниках. "Источники, - говорится на с. 327, - указаны в примечаниях к табл. VI.20, VI.21, VI.26 и VI.27". Но никаких примечаний таблицы VI.20 и VI.21 не имеют (с. 308 - 309). Таблица VI.26 содержит ссылку лишь на издание "Понижение выкупного платежа по указу 28 декабря 1881 г." (СПб. 1885) (с. 323), а таблица VI.27 - ссылку на материалы бюджетных исследований 1877 - 1901 гг. в материалах "Комиссии центра" (с. 325).

На основании каких источников и каким образом Миронов определил размер доходов и повинностей казенных и удельных крестьян 8 губерний в 1850-е годы?

стр. 133

Почему для решения этой задачи он избрал только 8 неведомо каких губерний, если тогда же подобные сведения были собраны в результате кадастрового описания по 18 губерниям Европейской России?

Что касается помещичьих крестьян четырех губерний, то это скорректированные данные Ковальченко-Милова, о которых уже шла речь, и "прямые налоги" по этим четырем губерниям включают в себя не только подушную подать, но и оброк, который, как известно, к налогам не относится. Есть основания утверждать, что в состав "повинностей" государственных крестьян тоже входит не только подушный налог, но и оброчная подать (ср.: с. 300 и 327). Но если так, то "прямые налоги" 1850-х годов несопоставимы с "повинностями" 1877 - 1901 гг. и вся таблица VI.29 лишена смысла.

С данными 1877 - 1901 гг. все более или менее понятно: автором использованы бюджеты кустарей по 11 губерниям и крестьян - по семи. "11 губерний" могли бы произвести впечатление, но в них было обследовано лишь 71 хозяйство (по 6 - 7 хозяйств на губернию). Более массовый характер имеют обследования крестьянских хозяйств - 1717 бюджетов. Однако 1313 из них - это бюджеты по одной Калужской губернии, а далее следуют: Воронежская - 263 бюджета, Херсонская - 126, Кубанская - 7, Тульская - 6, Саратовская и Тверская - по одному (с. 325). Очевидно, что для анализа платежей представляют интерес только бюджеты трех губерний.

Неужели в дореволюционной России не проводилось других бюджетных обследований? На с. 811 автором упомянута книга Н. Н. Кореневской, из которой явствует, что до 1901 г. было обследовано не менее 6682 крестьянских хозяйств, бюджеты которых опубликованы. Опубликованы бюджеты еще 3140 хозяйств 10 губерний за последующие годы вплоть до начала первой мировой войны49. Почему из почти 10 тысяч опубликованных крестьянских бюджетов Миронов выбрал только указанные 1717, в книге не объясняется. Не сказано также, почему автор проигнорировал данные А. М. Анфимова о налогах и платежах крестьян как раз на 1901 год. Хотя, возможно, объяснение следует искать в том, что по расчетам Анфимова, на рубеже XIX-XX вв. денежные платежи крестьян составляли не 3,01 руб. на душу населения, как у Миронова, а почти в три раза больше - 8,7 рубля50.

В действительности в начале XX в. степень эксплуатации крестьянства должна была быть еще выше. Во-первых, Анфимов занизил косвенные налоги, во-вторых, не учел характер отработок, в-третьих, не принял во внимание ножницы цен как внутри страны, так и на мировом рынке51, в результате чего часть создаваемого в деревне и поступавшего на рынок национального дохода отчуждалась бесплатно52.

Утверждение о трехкратном ослаблении "налогового пресса" дополняется другим потрясающим открытием. "Понижение бремени платежей, - пишет Миронов, - стало возможным благодаря росту доходности сельского хозяйства, которое к 1913 г. стало более доходной отраслью, чем прежде: с 1900 по 1913 г. доход от земледелия вырос на 86%, от скотоводства - на 108%", то есть почти вдвое (с. 328).

Картина впечатляющая, особенно если учесть, что за эти 13 лет Россия пережила три неурожая: 1901, 1906 и 1911 годов. Но откуда приводимые цифры? Автор ссылается на Анфимова, а он в свою очередь - на исчисления, выполненные в свое время под руководством С. Н. Прокоповича53. Согласно этим исчислениям, объем сельскохозяйственной продукции, то есть земледелия и животноводства, за 1900- 1913 гг. действительно увеличился с 3,8 до 7,4 млрд. руб., то есть примерно в два раза. Однако поправка на рост цен меняет эту картину. В ценах 1900 г. доход от земледелия и животноводства накануне первой мировой войны достигал лишь 5,0 млрд. руб. Поэтому прирост стоимости сельскохозяйственной продукции составил не 100, а 32%54. Еще более скромной получится картина, если сделать поправку на изменение численности населения (1900 г. - 98,4 млн. человек, 1913 г. - 124,6 млн). В первом случае мы получим 38,8 руб. на душу населения, во втором - 40,5 руб., что дает прирост в размере 1,7 руб., или 4,5%.

Таким образом, и здесь оглушительные успехи дореволюционного сельского хозяйства - это результат манипулирования цифрами. Подобный характер имеют и другие "открытия", которыми изобилует книга.

"Главное изменение пореформенного времени, - пишет Миронов, - состояло в том, что уровень потребления понемногу повышался". 372 эксперта, приглашенные

стр. 134

в Комиссию для исследования "нынешнего положения сельского хозяйства в России" 1872 г., по утверждению автора, на поставленный перед ними вопрос: "Улучшилась ли пища крестьян" ответили так: 9% - отметили "незначительное ухудшение", 51% "не заметили изменений", 40% - констатировали "улучшение питания" (с. 455).

Между тем, приводя эти данные, Миронов упустил из вида их территориальное соотношение, хотя в материалах названной комиссии содержится сводка ответов по 41 губернии. В Вятской губернии вопрос об изменениях в питании крестьянства остался открытым. В Тверской и Таврической отмечено улучшение питания в одних уездах и ухудшение в других. В Екатеринославской губернии зафиксировано, что "потребление мяса между крестьянами не увеличивается" и пища вообще "мало улучшается". Из 27 губерний (Бессарабской, Витебской, Владимирской, Волынской. Казанской, Калужской, Костромской, Курской, Московской, Нижегородской, Новгородской, Орловской, Пензенской, Подольской, Полтавской, Псковской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Смоленской, Тамбовской, Тульской, Харьковской, Херсонской, Ярославской) пришел почти стандартный ответ ("пища крестьян не улучшается и потребление мяса не увеличивается"). И только из 10 губерний были получены сведения об улучшении (Виленской, Воронежской, Гродненской, Киевской, Ковенской, Курляндской, Лифляндской, Могилевской, Черниговской, Эстляндской)55. Таким образом, позитивная тенденция была характерна лишь для четверти губерний, по которым были получены сведения. На остальной территории - три четверти обследованных губерний - никаких перемен к лучшему отмечено не было.

"Признаком роста благосостояния" Миронов считает уменьшение числа рабочих дней в деревне. По его утверждению, в 1850-е годы крестьяне работали 135 дней в году (37% всего времени), в начале 1870-х годов - 125 дней (34%), в начале XX в. - 107 (29%).

Таблица (с. 557). Динамика рабочих и нерабочих дней

Дни

1850-е гг.

1870-е гг.

1900-е гг.

Всего

365

365

365

Выходные

95

105

123

Будние дни

270

260

242

-рабочие дни

135

125

107

-без работы

135

135

135

Всего нерабочих дней

230

240

258

Здесь Миронов вновь вступает в противоречие сам с собою. Там, где речь шла о норме эксплуатации и этот показатель зависел от общего количества рабочих дней, он предпочел для 1850-х годов взять 264 дня (с. 316 - 318). Однако когда пошла речь о динамике благосостояния уже в пореформенную эпоху, сократил число рабочих дней для тех же 1850-х годов до 135 (с. 557).

Попробуем разобраться с этим сенсационным открытием, которое было сделано автором еще в 1990-е годы. "Все празднично-выходные дни в России, - пишет он, - разделялись на три группы: 1) воскресенья, 2) официальные государственные и церковные праздники и 3) народные, так называемые храмовые или бытовые. Вторая группа праздников была величиной почти постоянной и мало изменялась как во времени, так и по местностям: в 1850 г. их насчитывалось 31, в 1878 г. - 33, в 1900 г. - 32"56. Если к ним добавить 52 воскресенья, мы получим соответственно 83 (1850 г.), 85 (1878) и 84 (1900 г.) празднично-выходных дня, которые имели обязательный характер для всей страны.

Говоря об обилии нерабочих дней, Миронов создает впечатление, будто они в основном были связаны с крестьянскими праздниками. Однако главное место в его расчетах занимают 135 нерабочих, но и не праздничных дней. Из чего складывается и насколько обоснована эта цифра? "135 дней, - объясняет автор, - уходили на неучтенные праздничные и послепраздничные дни, важные семейные события, на болезни, общественные дела, поездки на ярмарку; значительная часть из этих 135 дней пропадала из-за непогоды"57.

стр. 135

Что такое "неучтенные праздничные" дни и как их учитывал Миронов, не разъясняется. Относить к нерабочим "послепраздничные дни" - это абсолютизировать индивидуальный жизненный опыт. "Семейные события" (свадьбы, крестины, именины и т.д.) всегда старались и стараются отмечать в выходные дни; похороны - явление не слишком частое. "Общественные дела" - сходы обычно проводили в выходные дни, а если в будние - вечером после рабочего дня. "Поездки на ярмарку" - два-три раза в году, тоже старались приурочить к выходным. Что еще? Болезни. Но они не относятся к регулярным явлениям, тем более что крестьянине редко обращались к врачам, поэтому прибегали к "отгулам" только в самом крайнем случае.

Остаются ненастья. Как часто приходилось крестьянину иметь с ними дело, мы не знаем, так как этот вопрос до сих пор не изучен. Если допустить, что на них приходилось 10 - 20% рабочего времени во время полевой страды, получим 18 - 36 дней. Возьмем максимальный показатель - 36 дней, и окажется, что в году насчитывалось примерно 120 дней (84+36), которые были нерабочими независимо от желания и воли крестьян. Для сравнения: сейчас у нас 118 празднично-выходных дней.

В таком случае даже если исходить из тех цифр, которые приводит автор книги, в 1850-е годы количество рабочих дней достигало 234 (135+99), в 1870-е гг. - 224 (125+99), в 1900-е годы - 206 (107+99) дней, а занятость крестьян составляла 96% доступного для работы времени в 1850-е гг., 91% - в 1870-е гг. и 84% - в 1900-е годы.

Уже одного этого достаточно, чтобы понять степень достоверности нарисованной в книге картины. Подобным же образом обстоит дело с количеством и динамикой местных праздников.

Количество праздников в 1850-е годы Миронов определил на основании данных, относящихся только к трем губерниям, в 1870-е годы - к 25 и в 1900-е годы - к 1858. Пересчет этих данных во всех трех случаях дает более низкие показатели чем те, которыми оперирует автор книги, распространяя их при этом на всю Европейскую Россию, в том числе на те губернии, где количество местных праздников уменьшалось или же было незначительным. Это позволяет сделать вывод, что проблема праздников в дореволюционной России требует специального изучения, а нарисованная Мироновым картина во многом имеет умозрительный характер.

В пользу такого заключения говорит и сделанный автором книги расчет потребления водки, связываемого им с количеством праздников. "Потребление водки после введения в 1863 г. акцизной системы вместо откупной увеличилось с 10 литров в 1863 г. до 12 литров в 1871 г.", - пишет он. Но "в дальнейшем", хотя "расходы на водку продолжали увеличиваться", "потребление ее уменьшилось": в 1851 - 1870 гг. производство водки составляло 0,84 ведра надушу населения, в 1871 - 1890 гг. - 0,80 ведра, в 1891 - 1910 гг. - 0,63 (с. 555 - 557). Сокращение потребления водки надушу населения дает основание думать, что в 1851 - 1910 гг. количество праздников (именно праздников, а не праздничных дней) по крайней мере не увеличивалось.

В связи с этим нельзя не коснуться вопроса о расходах на водку. Несмотря на то, что ее душевое потребление сократилось, питейный доход возрос с 1,86 руб. (1863 г.) до 4,70 руб. (1906 - 1910 гг.) на душу населения, то есть в 2,5 раза (с. 556). Этот показатель Миронов тоже готов рассматривать как показатель роста благосостояния крестьянского населения (с. 555). Однако при этом он упустил из вида, что, как уже упоминалось, только с 1900 по 1913 г. цены на сельскохозяйственные продукты повысились почти в полтора раза. Это значит, что 4,70 руб. 1910 г. стоили примерно 3,15 руб. 1900 года. В 1851 - 1900 гг. рубль тоже обесценивался. На лондонской бирже за полвека его курс упал почти в два раза59. Поэтому никаких оснований говорить о реальном увеличении расходов на водку, тем более в 2,5 раза нет.

Еще в дореволюционной литературе была поставлена проблема избытка рабочих рук в деревне. Советские историки спорили, вело ли аграрное перенаселение к пролетаризации крестьянства или же его пауперизации60. Рассматривая "увеличение количества праздников" не только как показатель роста благосостояния крестьянства, но и как "своеобразное средство борьбы с аграрным перенаселением"61, Миронов дает понять, что в результате этого избыточное крестьянское население оставалось в деревне и не оказывало негативного влияния на положение рабочего класса в городе.

стр. 136

"Годовая заработная плата рабочих, находившихся под надзором фабричной инспекции, - пишет Миронов, - с 1897 по 1913 г. выросла с 187 до 264 руб. - на 41%, а индекс петербургских потребительских цен - на 27%. Значит, реальная заработная плата поднялась, но очень скромно: за 16 лет лишь на 11%. Причем зарплата повышалась во всех отраслях и во всех губерниях, в Петербурге несколько быстрее, чем в провинции" (с. 520 - 521).

Как Миронов определял "индекс петербургских потребительских цен", неизвестно, однако существует индекс розничных цен в Петербурге, составленный С. Г. Струмилиным и скорректированный Ю. И. Кирьяновым. Из него явствует, что с 1897 по 1913 г. цены на продукты в Петербурге возросли на 52%, а общий индекс цен составил - 44%62. В соответствии с этим в 1897 - 1913 гг. вместо повышения реальной заработной платы на 11% имело место ее снижение.

Миронов имеет право определить собственный "индекс петербургских потребительных цен", но он обязан был а) доказать несовершенство индекса Струмилина-Кирьянова, б) раскрыть источники и методику составления собственного индекса.

В картину процветания пореформенной деревни у Миронова не вписываются некоторые хорошо известные детали. Прежде всего это касается процесса раскрестьянивания. С 1888 - 1891 гг. по 1912 г. количество безлошадных крестьян увеличилось с 27,3 до 31,6%, однолошадных с 28,6 до 32,1, зато количество крестьян с 2 - 3 лошадьми сократилось с 32,7 до 29,7, многолошадных с 11,4 до 6,6%63. Крестьянин без лошади - это пролетарий. Но и большая часть однолошадных крестьянских хозяйств находилась на разных стадиях разрушения. Если в нечерноземной полосе на одной лошади можно было пахать, то в черноземной нет. Следовательно, на рубеже XIX-XX вв. две трети крестьян были охвачены процессом раскрестьянивания, и этот процесс, которому не нашлось места в нарисованной Мироновым картине, набирал силу.

Оставил он в стороне и процесс разрушения дворянского сословия. Если в деревне все было благополучно и с каждым годом становилось еще лучше, почему продолжался процесс оскудения поместного дворянства, которое за полвека после отмены крепостного права продало половину своих земель, а остальные земли вынуждено было заложить в банках? В 1785 г. понятие дворянин и помещик были синонимами. Через сто с лишним лет 70% дворян земли уже не имели64. Еще несколько десятилетий - и поместное дворянство исчезло бы без всякой революции.

К вопросу о разрушении дворянского и крестьянского сословий примыкает проблема недоимок. Согласно приводимым Мироновым данным, только по казенным платежам в 1875 г. недоимки составляли 22% оклада, в 1880 г. - 36%, в 1900 г. - 119% (с. 331). В его понимании "недоимки - это своеобразная защита. Это оружие, эффективно использовавшееся крестьянами (как впрочем и мещанами) в борьбе против увеличения налогов и повинностей" (с. 334).

Спрашивается, против чего же боролись крестьяне, если, по мнению автора, налоги и повинности возрастали лишь номинально, а реально на протяжении всего XIX в. становились все меньше и легче, причем это происходило в условиях опережающего развития сельского хозяйства. Получается, чем более успешно развивалось сельское хозяйство, чем меньше становилось бремя налогов и повинностей, тем больше росло сопротивление крестьян. А потом "одураченные" либеральной и революционной пропагандой они вообще озверели: начали громить и жечь барские усадьбы, чтобы затем лечь под розги, сесть в тюрьму или отправиться на каторгу. Ах, если бы они могли познакомиться с книгой Миронова!

Итак, утверждение автора рассматриваемой книги, что ему удалось мобилизовать "всю совокупность накопленных к настоящему времени сведений о социально-экономическом развитии страны", следует считать преувеличением. Нет в книге и "новых источников", позволяющих пересмотреть сложившиеся представления о материальном положении основной массы населения дореволюционной России. В основе почти всех рассмотренных сенсационных "открытий" автора лежит или ошибочная методика, или же тенденциозный отбор источников: использование одних, вписывающихся в схему автора, и сознательное или бессознательное игнорирование других, этой схеме противоречащих.

стр. 137

В ходе предшествовавшей дискуссии о причинах русской революции оппонентами Миронова были высказаны замечания и возражения по поводу отдельных его утверждений. Большинство из них он проигнорировал. Это наводит на мысль, что рецензируемая книга представляет собой не попытку разобраться в предпосылках революционных потрясений начала XX в., а социальный заказ, имеющий целью придать научную видимость представлениям, будто накануне 1917 г. в России все обстояло благополучно. И если бы не либералы, если бы не революционеры, свергнувшие монархию, все было бы еще лучше.

Примечания

1. О причинах русской революции. М. 2010; http://cliodynamics.ru/index.php?=optioncom_content&task=category&sectionid=12 &id23&Itemid76.

2. МИРОНОВ Б. Н. Благосостояние населения и революции в имперской России. XVIII - начало XX века. М. 2010. 911 с. Издание подготовлено "в рамках программы фундаментальных исследований Президиума РАН "Историко-культурное население и духовные ценности России""

3. МИРОНОВ Б. Н. "Сыт конь - богатырь, голоден - сирота": питание, здоровье и рост населения России во второй половине XIX - начале XX в. - Отечественная история, 2002, N 2, с. 40.

4. НЕУПОКОЕВ В. И. Государственные повинности крестьян Европейской России в конце XVIII - начале XIX в. М. 1987, с. 65 - 88.

5. ПЛЮЩЕВСКИЙ Б. Г. Крестьянский отход на территории Европейской России в последние предреформенные десятилетия (1830 - 1850 гг.). Автореферат докт. дисс. Л. 1974.

6. БОРОВОЙ С. Я. Кредит и банки в России. М. 1958, с. 197.

7. Военно-статистический сборник. Вып. 4. СПб. 1871, с. 769; БЛИОХ И. С. Финансы России XIX столетия. Т. 1. СПб. 1882, с. 59; т. 2. СПб. 1882, с. 21.

8. МИРОНОВ Б. Н. "Сыт конь - богатырь, голоден - сирота", с. 37.

9. ЗЯБЛОВСКИЙ Е. Землеописание Российской империи. Ч. 2. СПб. 1810, с. 134; ЯЦУНСКИЙ В. К. Изменения в размещении земледелия в Европейской России с конца XVIII в. до первой мировой войны. В кн.: Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России. М. 1961, с. 130; КОВАЛЬЧЕНКО И. Д. Динамика уровня земледельческого производства России в первой половине XIX в. - История СССР, 1959, N 1, с. 64 - 66, 81 - 83.

10. Ср.: Урожай 1894 г. в Европейской России. СПб. 1895; Урожай 1895 г. в Европейской России. Т. 1 - 2. СПб. 1896.

11. Свод статистических сведений по сельскому хозяйству России к концу XIX в. Вып. 1. СПб. 1902, с. 148 - 149.

12. ЛЕХНОВИЧ В. С. К истории культуры картофеля в России. В кн.: Материалы по истории земледелия в СССР. Сб. 2. М.-Л. 1956, с. 258 - 400.

13. См., напр.: ТЕНГОБОРСКИЙ Л. В. О производительных силах России. Ч. 1. М. 1854, с. 199 - 202.

14. КОВАЛЬЧЕНКО И. Д. К истории скотоводства в Европейской России первой половины XIX в. В кн.: Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. Сб. 4. М. 1960, с. 173 - 204.

15. НЕФЕДОВ С. А. О причинах русской революции. В кн.: О причинах русской революции, с. 35 - 36. См. также с. 137.

16. ЛОХТИН П. М. Состояние сельского хозяйства в России сравнительно с другими странами. СПб. 1901, с. 241; ДАВЫДОВ М. А. Очерки аграрной истории России конце XIX - начале XX в. М. 2003, с. 196.

17. КЛЕПИКОВ С. А. Питание русского крестьянства. Ч. 1. М. 1920, с. 27, 32.

18. См. ДАВЫДОВ М. А. Ук. соч., с. 196.

19. НИФОНТОВ А. С. Зерновое производство России во второй половине XIX в. М. 1974. с. 270.

20. Исследование экономического положения Центрально-черноземных губерний. Труды Особого совещания 1899 - 1901 гг. М. 1901, с. 9; Материалы высочайше учрежденной 16 ноября 1901 г. Комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 по 1900 г. благосостоя-

стр. 138

ния сельского населения среднеземледельческих губерний сравнительно с другими местностями Европейской России. Ч. 1. СПб. 1903, с. 156 - 177; НИФОНТОВ А. С. Ук. соч., с. 155, 183, 225, 267.

21. МИРОНОВ Б. Н. Достаточно ли производилось пищевых продуктов в России в XIX - начале XX в. - Уральский исторический вестник, 2008, N 3(20), с. 92.

22. НЕФЕДОВ С. А. Ук. соч., с. 32.

23. СТРУМИЛИН С. Г. Статистика и экономика. М. 1979, с. 235; АДЕЛУНГ Н. Довоенная сельскохозяйственная продукция. - Плановое хозяйство, 1925, N 11, с. 309 - 340.

24. См.: ПОПОВ П. И. Хлебофуражный баланс. 1840 - 1924 гг. В кн.: Сельское хозяйство на путях восстановления. М. 1925, с. 1 - 50.

25. ВИНОГРАДОВА Н. М. Русская урожайная статистика (организация и методы). - Вестник статистики, 1926, кн. 24, N 1 - 6, с. 88.

26. Там же, 1925, кн. 23, N 10 - 12, с. 36 - 37; Россия. Энциклопедический словарь. Л. 1991, с. 212.

27. Материалы по вопросу об организации собирания сельскохозяйственных статистических сведений. СПб. 1903, с. 35 - 40.

28. ВИНОГРАДОВА Н. М. Ук. соч. - Вестник статистики, 1925, кн. 23, N 10 - 12, с. 36 - 37.

29. МИХАЙЛОВСКИЙ В. Г. Урожаи в России в 1801 - 1914 гг. - Бюллетень Центрального статистического управления, 1921, N 5, с. 2.

30. ВИНОГРАДОВА Н. М. Ук. соч. - Вестник статистики, 1926, т. 24, N 1 - 6, с. 90.

31. ИВАНЦОВ Д. Н. К критике русской урожайной статистики (Записки Императорского Русского географического общества по отделению статистики. Т. 14). Пг. 1915, с. 75.

32. АДЕЛУНГ Н. Ук. соч., с. 314, 332.

33. БАТАЛИИ Ф. А. Календарь и справочная книжка русского сельского хозяина на 1883 г. СПб. 1883, с. 258 - 259. Один гарнц составлял восьмую часть четверика, четверик овса был равен 35 фунтам (Полная энциклопедия русского сельского хозяйства. Т. 2 СПб. 1901, с. 471; т. 5. СПб. 1902, с. 900 - 901).

34. Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Ч. 3. М. 1964, с. 477; Нормы для продовольствия и предметов первой необходимости в Красной Армии и Флоте. 2-е изд. М. 1921, с. 18.

35. Краткие сведения о животноводстве некоторых русских хозяйств. Пг. 1915. Подсчет мой. - А. О.

36. НЕУПОКОЕВ В. И. Государственные повинности крестьян, с. 179.

37. Труды Комиссии, высочайше учрежденной для пересмотра системы податей и сборов. Т. 4. Ч. Г. СПб. 1866, с. 198 - 201.

38. Там же. Ч. 2. СПб. 1865. Приложение 7, с. 1 - 2.

39. МИРОНОВ Б. Н. Хлебные цены в России за два столетия. М. 1988, с. 46 - 47.

40. КОВАЛЬЧЕНКО И. Д., МИЛОВ Л. В. Об интенсивности оброчной эксплуатации крестьян Центральной России в конце XVIII - первой половине XIX в. - История СССР, 1966, N 4, с. 55 - 80.

41. РЫНДЗЮНСКИЙ П. Г. Об определении интенсивности оброчной эксплуатации крестьян Центральной России в конце XVIII - первой половине XIX в. - История СССР, 1966, N 6, с. 54 - 55; НЕФЕДОВ С. А. О мальтузианском кризисе в России. В кн.: О причинах русской революции, с. 112.

42. Труды Комиссии, высочайше учрежденной для пересмотра системы податей и сборов. Т. 1. СПб. 1866. Приложение 22.

43. Там же.

44. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России. Т. 2. СПб. 1999, с. 307.

45. ЛОСИЦКИЙ А. Е. Выкупная операция. СПб. 1906, с. 14 - 16.

46. МИРОНОВ Б. Н. Униженные и оскорбленные. "Кризис самодержавия" - миф, придуманный большевиками. - Родина, 2006, N 1, с. 15.

47. АНФИМОВ А. М. Налоги и земельные платежи крестьян Европейской России в начале XX в. В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1962 г. Минск. 1964, с. 492.

48. АНФИМОВ А. М. Земельная аренда в России в начале XX века. М. 1961; ЕГО ЖЕ. Крупное помещичье хозяйство Европейской России (конец XIX - начало XX в.). М. 1969.

49. КОРЕНЕВСКАЯ Н. Н. Бюджетные обследования крестьянских хозяйств в дореволюционной России. М. 1954, с. 140 - 153.

стр. 139

50. АНФИМОВ А. М. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России. М. 1984, с. 111. Такую же, как у Анфимова, но более детальную сводку данных о налогах и других платежах крестьян дал на 1912 г. А. Л. Вайнштейн (ВАЙНШТЕЙН А. Л. Обложение и платежи крестьянства в довоенное и революционное время. М. 1924).

51. БАРСОВ А. А. НЭП и выравнивание экономических отношений между городом и деревней. В кн.: Новая экономическая политика. Вопросы теории и истории. М. 1974, с. 96; Из глубины времен. Вып. 2. СПб. 1993, с. 142; Универсальный справочник по истории России, с. 201.

52. МИРОНОВ Б. Н. Движение хлебных цен в России в 1801 - 1914 гг. - Вопросы истории, 1975, N 2, с. 54.

53. АНФИМОВ А. М. Налоги и земельные платежи крестьян, с. 501; ЕГО ЖЕ. Экономическое положение и классовая борьба, с. 110 - 111.

54. Опыт исчисления народного дохода 50 губерний Европейской России в 1900 - 1913 гг. М. 1918, с. 41 - 44.

55. Доклад высочайше учрежденной Комиссии для исследования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности в России. Приложение I. СПб. 1873. Отд. 1, с. 225 - 252.

56. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России. Т. 2, с. 306.

57. Там же, с. 307.

58. Там же. Т. 2, с. 363 - 364.

59. КАШКАРОВ М. П. Денежное обращение. Т. 1. СПб. 1898, с. 166 - 167.

60. ТЮКАВКИН В. Г. Методологические вопросы изучения разложения российского крестьянства в эпоху империализма. В кн.: Социально-экономические проблемы российской деревни в феодальную и капиталистическую эпохи. Ростов-на-Дону. 1980, с. 230 - 242.

61. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России. Т. 2, с. 313.

62. КИРЬЯНОВ Ю. И. Жизненный уровень рабочих России. М. 1979, с. 118.

63. Универсальный справочник по истории России, с. 205 - 206.

64. КОРЕЛИН А. П. Дворянство в пореформенной России. М. 1979, с. 67.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/О-модернизации-России-в-книге-Б-Н-Миронова

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Россия ОнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. В. Островский, О модернизации России в книге Б. Н. Миронова // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 09.05.2020. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/О-модернизации-России-в-книге-Б-Н-Миронова (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - А. В. Островский:

А. В. Островский → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Россия Онлайн
Москва, Россия
1046 просмотров рейтинг
09.05.2020 (1419 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
5 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
О модернизации России в книге Б. Н. Миронова
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android