Историческую литературу о событиях января - февраля 1730 г. можно условно разделить на два направления. К первому принадлежат труды С. М. Соловьева и А. С. Алексеева ¹ . Они считали, что верховники, имея корыстные цели, представляли партию родовитых в борьбе против партии "худородных"; ограничить самодержавие они решили в силу своих олигархических побуждений и, действуя скрытно, пытались навязать свои идеи новой императрице Анне Ивановне. Но дворянство, узнав о планах верховников, воспротивилось этому и восстановило самодержавие. Благодаря авторитету Соловьева эта концепция считается до сего времени традиционной и признается большинством историков, специально не занимающихся этой темой. Но Соловьев и Алексеев воспользовались ограниченным кругом источников, причем первый излишне доверился известной "Записке" Феофана Прокоповича и выстроил по ее тексту свою концепцию этих событий, второй же обошелся без архивных материалов.

Второе направление отступило от такой упрощенной трактовки событий. Д. А. Корсаков, Е. П. Карнович, П. Н. Милюков не усмотрели в действиях верховников своекорыстных расчетов, а предположили наличие в их планах конституционных устремлений, поддержанных определенной частью дворяства ² . Книга Корсакова "Воцарение Анны Иоанновны" до сих пор является лучшим исследованием по данной теме. Однако, убежденный в неуступчивости верховников в вопросах о власти, Корсаков ошибочно отнес большое число проектов Верховного тайного совета к документам дворянской оппозиции.

Оба направления продолжают существовать и ныне. Первое - в почти неизменном виде, как оно оформилось еще в "Записке" Феофана Прокоповича - до сих пор преобладает в литературе. К примеру, Е. В. Анисимов так оценивает эти события: "План верховников был по-жульнически прост: представить Анне Кондиции как волю "общества", а после получения ее подписи под ними поставить "общество" перед свершившимся фактом ограничения самодержавия императрицы в пользу Верховного тайного совета. В этом состояла суть чисто олигархического переворота, задуманного Голицыным". Сходное истолкование - в диссертации Т. В. Черниковой: "В проекте Голицына с государственным переустройством мы имеем дело скорее с аристократической реакцией. Желание добиться неограниченной власти для знати,.. не говоря притом, что прав народа для автора

Седов Сергей Анатольевич - кандидат исторических наук, учитель истории.

стр. 47

вообще не существовало, - [проект] не содержит в себе ничего прогрессивного для XVIII века" ³ .

Между тем Г. А. Протасов доказал принадлежность нескольких документов Верховному тайному совету, а не дворянской оппозиции, как предполагал ранее Корсаков. Суть открытия Протасова заключается в том, что эти документы - два черновых наброска о "Верховном правлении", записка о Сенате, так называемые "Способы" - предлагают значительные уступки шляхетскому движению 1730 года, доводя эти уступки даже до созыва дворянского собрания, то есть максимального требования дворянства в то время. А. И. Юхт, как и Протасов, исходя из архивных документов, пришел к аналогичным выводам. Исключение составлял лишь самый радикальный документ ("Способы"), который А. И. Юхт не рискнул признать принадлежащим к документам Верховного тайного совета ⁴ .

Эти события начались в ночь на 19 января 1730 г., когда в Москве скончался император Петр II; с того самого яркого эпизода, когда на собрании верховников князь Д. М. Голицын предложил избрать на престол курляндскую герцогиню Анну Ивановну, поставив ей условия (Кондиции), ограничивавшие царскую власть в пользу Верховного тайного совета.

Обычная трактовка событий января- февраля 1730 г. сводится к следующему. Не объявляя никому о своих решениях, верховники отправили в Митаву к Анне Ивановне посольство вместе с Кондициями, которые представили как мнение всего дворянства; Анна согласилась; дворяне одобрили ее кандидатуру на престол, но попытка Верховного тайного совета заменить самодержавие аристократической олигархией вызвала с их стороны широкую оппозицию и бурное негодование. Против ограничения самодержавия и засилья жадных и беспринципных аристократов выступили многочисленные дворяне и чиновники, императорская гвардия, генералитет, Сенат, духовенство. Во главе оппозиции встали В. Н. Татищев, Ф. Прокопович, А. Д. Кантемир, П. И. Ягужинский, А. М. Черкасский, А. И. Остерман. С приездом Анны Ивановны в Москву монархическая оппозиция стала действовать активнее. Борьба между верховниками и их противниками обострилась до предела. Оппозиция составила заговор, вошла в тайные сношения с Анной Ивановной и явилась 25 февраля во дворец; в поданных там двух прошениях предложила ей сохранить самодержавие и разорвать Кондиции.

Эта концепция уязвима по многим пунктам. "Затейка" верховников с самого начала не была ни для кого тайной. Ночью 19 января на заседании Верховного совета Голицын, взяв инициативу в свои руки, предложил на престол Анну Ивановну, ограничив ее самодержавную власть. Тогда же об ее избрании было объявлено собравшимся во дворце Сенату и генералитету. Все согласились и стали разъезжаться. Однако, спохватившись, Голицын некоторых из них успел возвратить, в том числе Ягужинского. Им он сообщил: "Станем писать пункты, чтоб не быть самодержавствию". Некоторое время они беседовали, а затем разошлись. Об этом же писал в своей "Записке" Прокопович. Ночью 19 января "в сем тогда собрании, хотя не при всех, но по выходе оттуда многих прочих" верховники говорили "о перемене формы или образа царствования, чего нецыи из оных господ и прежде сего желали", "хотя затейка верховных господ и не тайна была" ⁵ . Было бы странно, если бы Голицын, не найдя поддержки в этой беседе, стал действовать вопреки мнению собранных им сановников.

Иностранные резиденты вскоре узнали о попытке ограничить самодержавие. Английский посланник К. Рондо уже 19 января доносил в Лондон: "Слышно, что важнейшие представители русской знати озабочены изменением существующей формы правления; уверяют даже, будто составлены статьи, ограничивающие власть императрицы, и ей предлагается подписать их, с предварением, что в случае отказа престол передан будет другому лицу". Действительно, днем 19 января Кондиции были совершенно готовы. Саксонский посланник Лефорт также доносил своему правительству: "При избрании были объявлены условия, ограничивающие самодержавие и труднотерпимые" ⁶ .

стр. 48

Предложение Голицына ограничить самодержавие не стало для современников новостью. "Со времени Петра I он постоянно имел в виду ограничить самодержавие, - замечал Лефорт, - но это его желание казалось другим просто желанием совершенно присвоить его себе". "Он всегда был большим республиканцем", - отмечал саксонский посол Пецольд ⁷ . Сведения о подобных помыслах Голицына появились еще в августе 1727 года. Испанский посланник де Лириа также был осведомлен о стремлении дома Голицыных "осуществить мысль, всегда им лелеянную, связать руки своим государям,.. введя образ правления, подобный английскому" ⁸ .

Когда в феврале 1726 г. учрежден был Верховный тайный совет, некоторые, в частности французский посланник Кампредон, усмотрели в этом первый шаг к перемене формы правления, которую русские вельможи стремились сделать "менее деспотической". Он предсказывал, что "с наступлением благоприятного момента они постараются ограничить самодержавие по примеру английской формы правления" ⁹ . Таким образом, современники сразу узнали о стремлении верховников ограничить самодержавие.

Верховников обвиняют обычно в обмане: якобы они выставляли Кондиции в качестве решения всего "общества". Но существующие документы не позволяют доказать это мнение. Отправляя депутацию в Митаву с Кондициями, члены Верховного тайного совета написали письмо Анне Ивановне от своего имени. В письме речь идет о кончине Петра II и выборе новой императрицы. При этом шесть верховников (подписавшиеся "всеподданнейшими рабами") объявили, что "сочинили Кондиции", которые отправили "из собрания своего". Свою делегацию верховники не представляли общественной, как считал Корсаков. Из ответного же послания Анны Ивановны ясно, что делегатов она рассматривала как посланцев от Верховного тайного совета ¹⁰ . Вообще из относящейся к тому времени переписки Анны Ивановны с Советом видно, что Анна считала делегацию представляющей только верховников.

Кондиции ограничивали власть императрицы в пользу Верховного тайного совета и означали юридическое оформление уже давно имевшихся у этого учреждения прав. Таким образом, Кондиции не были новым явлением в общественной жизни. Новым было официальное признание Анной Ивановной ограничения самодержавия. Монарх лишался даже права определять наследника, что, по мнению Лефорта, следовало понимать как "начало избирательного образа престолонаследия" ¹¹ .

После отправки Кондиций в Митаву в России начался уникальный период развития. На 19 января было назначено бракосочетание Петра II с Екатериной Долгорукой, и в Москву собрались представители дворянства, которые, узнав об ограничении самодержавия, в своем большинстве поддержали если не верховников, то по крайней мере саму идею. Стали образовываться различные партии, которые называли тогда "республиканскими", а самих участников конституционного (условно говоря) движения "республиканцами" ¹² . О "монархистах" не было слышно.

Широта этого движения удивила иностранных наблюдателей. Лефорт в депеше от 30 января свидетельствует: "Все заняты теперь мыслью о новом образе правления: планы вельмож и мелкого дворянства доходят до бесконечности". "Это важной работой заняты теперь все, но в данную минуту нельзя сказать, какая будет новая форма правления, будет ли она похожа на английскую или шведскую", - сообщал 22 января французскому правительству Маньян. Он же доносил: "Здесь на улицах, в домах только и слышны речи об английской конституции и о правах английского парламента". "Все русские вообще желают свободы, - доносил прусский посланник А. Мардефельд, - но они не могут согласиться относительно меры и качества ее и до какой степени следует ограничить самодержавие" ¹³ .

"Республиканцы" почти сразу заявили о своих взглядах. Они приветствовали ограничение самодержавия, но не соглашались всю власть передать Верховному совету, правильно угадывая содержание Кондиций. Они желали бы расширить свое влияние и представительство в органах

стр. 49

государственной власти. Лефорт так передавал их рассуждения в своей депеше от 26 января: "Знатные предлагают ограничить деспотизм и неограниченную власть; эта власть должна быть умерена Советом, который мало- помалу захватит в свои руки бразды правления; кто нам поручится, что несколько времени спустя вместо царя мы увидим в лице каждого члена этого Совета тирана, своими притеснениями сделавшего нас рабами пуще прежнего: у нас нет законов, которым бы должен был следовать Совет; они сами издают законы и потому во всякое время могут их уничтожить" ¹⁴ .

Выход из этого положения "республиканцы" видели в создании своих проектов формы правления. Понимая свою неопытность в таких вопросах, они обращались к опыту других стран. Предводитель одной из "республиканских" партий Татищев встречался со шведским посланником Дитмером 24 января и в беседе с ним рассказал, что за день перед этим читал "кое с кем шведскую форму правления" и встретил "ссылки на различные другие распоряжения и постановления риксдагов, которых здесь не достанешь". Татищев просил Дитмера "добыть их", обещая щедро заплатить ¹⁵ .

Наиболее решительные деятели из дворянства в середине 20- х чисел января провели несколько совещаний и составили свой проект ("Проект общества"), собираясь требовать его исполнения от Верховного тайного совета. В нем предлагалось заменить Верховный совет выборным от дворянства Сенатом с почти такими же полномочиями, а очень важные государственные дела решать в особом дворянском собрании.

Узнав о настроении дворянских кругов, верховники с беспокойством восприняли обвинения в свой адрес: они-де, преследуя собственные выгоды, хотят ограничить самодержавие. Для того, чтобы рассеять сомнения шляхетства, верховники призвали главнейших из их представителей и, по словам Прокоповича, клялись и присягали в том, "что они за собственным своим интересом не гонятся, и жаловались, что напрасно то в грех им поставлено, что они совета своего всем прочим не сообщили тогда того вину, что хотели они первое искусить и отведать: какову себя покажет на их предложение избираемая государыня? А то увидав, они имели намерение всех членов созвать и просить ответов, что кому заблагоразсудится к полезнейшему впредь состоянию государства, обещевая вскоре то учинить и себя яко неповинных перед теми оправдать" ¹⁶ . Уходя от верховников, предводители дворянства остались довольны, - досадливо отмечал Прокопович.

Начавший преобразования Верховный тайный совет намеревался их продолжить. В это время он представлял собой триумвират - Д. М. Голицын, М. М. Голицын и В. В. Долгорукий. А. И. Остерман заболел и самоустранился. Г. И. Головкин вел себя нейтрально: присутствовал на заседаниях, но без веской пользы делу. А. Г. Долгорукий был недостаточно образован, чтобы разбираться в выборе формы правления. Кроме того, он оказался в очень щекотливом положении: появились слухи, что от него и его сына потребуют отчета в громадных денежных суммах и драгоценностях, присвоенных ими во время правления Петра II. "Печаль по поводу смерти императора полностью перекрывалась удовлетворением, которое доставляло всем падение Долгоруких", - находил де Лириа ¹⁷ .

Никаким влиянием А. Г. Долгорукий уже не пользовался и не мог скомпрометировать Верховный тайный совет. Лефорт передавал интересный случай: когда Долгорукий "имел дерзость" явиться в Верховный совет, то, как только он вошел, все члены Совета встали и вышли. На заседаниях он появлялся редко - обычно тогда, когда обстоятельства требовали присутствия всех членов Совета, а 19 февраля он со всем семейством удалился в одно из своих поместий под Москвой ¹⁸ .

В. Л. Долгорукий находился при Анне Ивановне. По приезде в Москву он изредка и недолго бывал в Совете, советовал устно и письменно, но большого следа в работе не оставил. Всю работу по грядущим преобразованиям проводили Д. М. Голицын и два фельдмаршала: М. М. Голицын и В. В. Долгорукий. Они заседали в Кремле утром и днем, а вечером

стр. 50

и ночью продолжали заседания в доме Д. М. Голицына. Секретари Верховного совета прямиком ездили к нему получать распоряжения от этих трех лиц или отчитываться перед князем Дмитрием Михайловичем.

Большинство дворянства поддерживало верховников в стремлении ограничить самодержавие, но вопрос о выборе новой формы правления вызывал разногласия; в этом смысле дворянство составляло оппозицию.

О другой партии - "монархистах", имеется чрезвычайно мало сведений. Это передаваемые иностранцами некоторые слухи (не подтверждаемые документами) и рассуждения историков о том, кто бы мог к этой партии принадлежать. Конечно, приверженцев самодержавия было немало, но объединились ли они в партию - неизвестно. В литературе обычно к этой партии причисляют Ягужинского, Прокоповича, Татищева, Черкасского, Остермана как лидеров, а также духовенство и гвардию. Но насколько это правомерно?

Духовенство непосредственного участия в событиях не принимало. И хотя существуют сообщения иностранных резидентов о том, что "некоторые наименее покорные" духовные лица присоединились к многочисленным партиям дворянства, все же в основной массе представители этого сословия к верховникам относились нейтрально. Планы Д. М. Голицына по возвращению церкви прежних утерянных прав и, возможно, введению патриаршества, должны были импонировать духовенству. Интересно, что после падения верховников все члены Синода были уволены и заменены другими, удержался только Прокопович. В "неблагонадежности" тогда было заподозрено все духовенство ¹⁹ . К числу "наименее покорных", вероятно, следует отнести Прокоповича. Но его взгляды совпадают с теми, которые высказывали члены партий, называемых иностранцами "республиканскими". Достаточно сравнить его записку и записку Татищева, в которых наблюдается сходство обвинений верховников в присвоении ими власти.

Участие Прокоповича в этих событиях известно по документу, написанному им самим, который по смыслу больше напоминает оправдательную записку относительно его поведения в январе - феврале 1730 года. В "Записке" он подчеркивает свое отрицательное отношение к верховникам, но из фактических проявлений такого отношения вспоминает только один эпизод, связанный с принесением присяги в Успенском соборе 20 февраля, скорее всего, придуманный им самим. "Записке" Прокоповича трудно доверять: столько фактов требуют опровержения или уточнения. Например, он пишет, что Анну Ивановну предложил избрать Г. И. Головкин; или, что погребение Петра II состоялось 12 февраля; что собрание дворянства, на котором были оглашены Кондиции и письмо Анны Ивановны, состоялось 3 февраля. О "конституционном" движении он вообще ничего не написал. День 25 февраля описан им не так, как это было на самом деле. Дату присяги он вообще не вспомнил. "Записка" носит ярко выраженную политическую тональность в духе взглядов правительства Анны Ивановны и, возможно, не случайно она оказалась в документах Верховного совета в качестве мнения неизвестного современника.

Верховники же доверяли новгородскому архиепископу: они ввели его в состав делегации, отправленной встречать подъезжавшую к Москве Анну Ивановну, он первым подписался под прибывшими из Митавы Кондициями и письмом Анны Ивановны. А вот под прошением о восстановлении самодержавия 25 февраля его подпись стоит далеко не первой.

Может быть Прокопович даже сочувствовал конституционным устремлениям шляхетства. Историк Н. В. Голицын считал, что у Прокоповича был готов проект созыва Великого собрания для суда над верховниками и обсуждения преобразований государственного строя. Но Анна обманула его ожидания, и он предусмотрительно спрятал свой проект ²⁰ .

Сведения неизвестного лица, будто Прокопович поднес Анне столовые часы, в которых под доской был спрятан план переворота 25 февраля, нельзя признать достоверными. Если бы такое произошло в действительности, то Прокопович не преминул бы похвалиться о ловких действиях "заговорщиков" в своей записке.

стр. 51

Выжидательную позицию занимал в эти дни Остерман. Протоколы Верховного совета отмечают его отсутствие по болезни. Иностранцы писали, что он притворялся, чтобы удалиться от участия в "щекотливом деле", а после переворота 25 февраля они стали подозревать в нем участие Остермана. Но, во-первых, это не означает, что Остерман поддерживал "монархистов" или был главой заговора, так как он всегда "заболевал" в подобных ситуациях, а во-вторых, эти свидетельства основаны лишь на предположениях. Сразу же после 25 февраля Голицыны продолжали занимать высокое положение вместе с Остерманом, как будто ничего и не произошло. Не значит ли это, что они вместе с ним были "заговорщиками-монархистами"?

К ревностным сторонникам самодержавия обычно причисляют Ягужинского. Но какими фактами это подтверждается? В ночь на 19 января, когда Д. М. Голицын предложил избрать на престол курляндскую герцогиню, ограничив ее власть, Ягужинский подошел к В. Л. Долгорукому и "с великим желанием" попросил: "Батюшки мои, прибавьте нам как можно воли". Последовал ответ: "Говорено уже о том было". В эту же ночь, стоя у окна с С. Г. Долгоруким, Ягужинский высказался еще определеннее: "Мне с миром беда не убыток, долго ли нам будет терпеть, что нам головы секут, теперь время думать, чтоб самовластию не быть" ²¹ .

2 февраля Ягужинский был арестован. Повод для ареста был следующий. Вскоре после 19 января к нему явился П. С. Сумароков, который сказал, что "намерен ехать" к Анне в Митаву. Ягужинский дал ему письмо к Анне о своей верности, а на словах велел ей передать, чтобы она изволила "не всему верить", что скажет делегация Верховного совета, а если члены делегации будут требовать от нее подписи под "Пунктами", то пусть они покажут письмо, "что они от всего народу оное привезли" ²² . Из этого видно, что его советы не ставили целью сохранение самодержавия, а призывали Анну действовать в согласии со всем "народом", то есть дворянством. Большинство "народа", однако, в это время желало ограничить самодержавие, о чем заявлял и сам Ягужинский. Арестован он был не за приверженность самодержавию, а за противодействие воле Верховного тайного совета, который приказал никого не выпускать из Москвы до 23 января.

Среди других руководителей заговора выделяют еще Татищева и Черкасского, что сомнительно, так как противоречит тому факту, что они оба принадлежали к одному из "республиканских" кружков.

Позиция же гвардии видна из ее поведения в решающих событиях.

Дело грядущих преобразований было послушно воле Д. М. Голицына. Почти все иностранные свидетели отмечали его ведущую роль. Близкий к верховникам датский посол Г. Вестфален заметил в депеше 22 января: "Голицын, основатель и защитник этого дела, спросил меня вчера, который из двух образов правления я считаю лучшим: шведский или английский? Я ответил, что шведский самый подходящий и что я не думаю, что английское правление может быть введено в России. Он ничего на это не отвечал" ²³ . Характерно, что Голицын интересовался не советом, а мнением Вестфалена - в отличие от Татищева, который еще до конца не разобрался в необходимых законодательных мерах. Это значит, что для Голицына вопрос о форме правления был давно решенным.

Как писал еще 20 января де Лириа, верховники, твердо решившись на ограничение самодержавия, имели три варианта: "следовать примеру Англии, в которой король ничего не может сделать без парламента", "взять пример с управления Польши, имея выборного монаха, которого бы руки были связаны республикой", либо "учредить республику во всей форме без монарха" ²⁴ . Вероятнее всего, Голицын отдавал предпочтение шведской форме правления. Много нового было привнесено в государственную жизнь России при Петре I из Швеции, и Голицын принимал в этом непосредственное участие.

Положение, создавшееся в России после смерти Петра II, очень напоминало события в Швеции в 1719 - 1720 годах. Там в 1719 г. после смерти Карла XII королевой была избрана его сестра Ульрика-Элеонора с услови-

стр. 52

ями, ограничивавшими ее власть. А через год при воцарении ее мужа Фридриха королевская власть была ограничена еще больше. 22 марта 1720 г. Фридрих торжественно присягнул на верность конституции. Процесс ограничения власти монарха в Швеции прошел две стадии: на первой - в 1719 г. шведская аристократия добилась преобладания своей власти в лице Государственного совета, а на второй - под напором требований всего дворянства управление страной было сосредоточено в государственном собрании - Сейме.

Сравнение русских Кондиций и шведских государственных актов позволяет обнаружить в них сходные пункты. Главное различие заключается в том, что Кондициями не предусматривалось участие русского дворянства в государственном управлении. Однако Голицын восполнил это пробел. Проекты, составленные в короткий срок верховниками, поражают своей обширностью и грандиозностью намечаемых преобразований, хотя это был еще только черновой вариант. Сразу после Кондиций появился документ, озаглавленный: "К прежде учиненному определению пополнение". Этот документ из 4 пунктов дополнял Кондиции и учитывал интересы всех сословий России: дворянству обещал упорядочение службы, купечеству - "вольный торг", крестьянству - облегчение налогов, церкви - возвращение ее вотчин, с упразднением Коллегии экономии. За этими короткими декларациями крылась широкая программа. Разработкой второго пункта занималась Комиссия о торговле под председательством Остермана, разработкой третьего - Комиссия о подати во главе с Д. М. Голицыным; их работы близились к окончанию. "Пополнение" полностью вошло в состав следующего самого обширного проекта верховников - "Пунктов присяги", черновой вариант которого Голицын начал готовить в конце января.

Деятельность по составлению проектов реформ Верховному тайному совету приходилось часто прерывать ради текущих правительственных дел и мероприятий. 30 января стало известно о согласии Анны занять престол с ограничительными условиями, а уже 1 февраля были разосланы повестки на собрание представителей высшего дворянства, чем Верховный совет показывал, как умеет держать слово, данное дворянству в 20-х числах января. В повестках обычное для таких случаев слово "указывает" было заменено на "призывает", а посыльные на словах должны были передавать, "что о государственном уставлении советовать будут". Иностранцы на собрание не приглашались.

Утром 2 февраля в Кремле стали собираться представители Синода, президенты коллегий, генералитет до бригадира включительно, "штацкие" тех же рангов. В этот день Кондиции и письмо от Анны Ивановны находились уже в Москве.

Сначала верховники вместе с И. Ю. Трубецким, М. В. Долгоруким и И. А. Мусиным-Пушкиным разобрали повестки и выяснили, что были приглашены "персоны, коим быть не надлежит", но по-дворянски "демократично" разрешили присутствовать в собрании всем приглашенным. Затем верховники вышли к собранию и зачитали Кондиции и письмо Анны, имевшее странное содержание: новая императрица обращалась к Верховному тайному совету, соглашалась "принять державу" и сообщала, что для пользы государства и подданных сама написала Кондиции.

После прочтения письма в собрании установилась тишина. Из письма следовало, что императрица сама ограничила свою власть, хотя все присутствовавшие знали авторов Кондиций. Даже министры Верховного совета, по свидетельству Прокоповича, выглядели удивленными, "яко неведомой себе и нечаянной вещи". Только Д. М. Голицын решительно обратился к собравшимся с речью: "Видите, как милостива государыня, и каково мы от нее надеялися, таковые она показала Отечеству нашему благодеяния. Бог ее подвигнул к писанию сему, отсель счастливая и цветущая Россия будет", - и подобное он долго говорил, после чего предложил высказаться "кто что думает". Тогда кто-то промолвил: "Не ведаю, да и весьма чуждуся, из чего на мысль пришло государыне тако писать?" ²⁵ . Ответа на вопрос не последовало, так как и верховники его не знали. Но у дворянства, естественно, возникло сомнение в честном поведении министров.

стр. 53

Как считал Корсаков, набросок письма составил В. Л. Долгорукий. Однако сам Долгорукий писал в Верховный совет так, как будто Анна самостоятельно сочинила ответ ²⁷ . В ее письме есть слова, обращенные к Верховному тайному совету так, как мог написать человек, не знакомый с официальной лексикой тех времен: "Тайный верховный совет". Долгорукий же писал правильно. В переписке с Верховным советом он не придавал особого значения письму Анны. К тому же верховники и не просили Анну писать письмо, они просили только подписать Кондиции и побыстрее приехать в Москву. Если письмо было составлено Долгоруким, то почему позже он был осужден не за насилие над волей императрицей и обман "общества" в авторстве Кондиций? Существовала ли в России традиция, когда монарх самостоятельно писал законы? Сенат разрабатывал законы, а император их подписывал. Тем не менее законы считались императорским волеизъявлением. Все они писались от его имени и по его разрешению.

Не случайно Кондиции приняли традиционную для России и вообще для абсолютизма форму. Верховный тайный совет разработал закон - Кондиции, а Анна Ивановна представила его населению, так как, по установившейся практике, законодательная власть находилась в руках монарха. В этом смысле верховники действовали совершенно в духе традиций страны. Позднейшие обвинения верховников в обмане беспочвенны: все "общество" знало, как составляются и пишутся законы и как монарх объявляет их от своего имени.

Верховный совет потерпел фиаско потому, что действовал строго по закону, не решившись взять инициативу в свои руки. Ведь Д. М. Голицын впоследствии не был обвинен в противоправных деяниях.

Шведская присяга Фридриха I 1720 г. тоже была написана от его имени, но это не значило, что, в представлении шведов, он сам ограничил свою власть. Д. М. Голицын всегда настаивал, чтобы ограничение самодержавия исходило внешне не от Верховного совета, а от лица императрицы. И действительно, если она сама проявляла подобное желание, то почему же не взять ее в соучастницы? Однако это оказалось крупным промахом верховников. Голицын выбрал очень неудобный образ поведения, так как с переходом инициативы в руки Анны Ивановны они, естественно, ставили себя в подчиненное положение.

Как бы то ни было, ограничение абсолютной власти состоялось. "Все о такой ее императорской милости благодарили", - было записано в черновом журнале Верховного совета. Но оставался нерешенным один вопрос, который тут же шляхетство поставило перед верховниками: "Каким образом впредь тое правление быть имеет?" Министры, верные своему обещанию, данному в 20-х числах января, объявили собравшимся, чтобы они, "ища общей государственной пользы и благополучия, написали проекты от себя и подали на другой день" ²⁸ . На этом собрание закончилось. Общество признало ограничение самодержавия, и с этого момента верховники стали изображать это признание мнением всего дворянства. Возможно, они имели на это основания.

После 2 февраля дворянское общество пришло в движение. "Двери залы, где заседает Верховный совет России, были целую неделю открыты для всех желающих высказаться и предложить что-нибудь за или против предполагаемого преобразования в прежнем правлении России. При этом наговорили столько хорошего и дурного за и против нового учреждения, защищали и оспаривали с таким ожесточением, что смятение достигло, наконец, громадных размеров и можно было опасаться восстания, но оба фельдмаршала не из таких людей, которые скоро поддаются страху", - писал 9 февраля Вестфален. В тот же день де Лириа доносил: "Теперь все заняты составлением проектов, но еще не остановились ни на одном" ²⁹ .

Какой-то бригадир Козлов в Казани начал распускать слухи о событиях в Москве. Он расхваливал порядок, установленный Верховным советом: "Теперь у нас прямое правление государства стало порядочное, какова нигде не бывало и ныне уже прямое течение делам будет". Он радовался тому, что императрица имела мало власти и при первом же случае ее могут

стр. 54

отослать обратно в Курляндию. Козлов был настолько уверен в прочности установления новой формы правления, что не поверил затем вестям о восстановлении самодержавия 25 февраля, потому что считал, что сторонники абсолютизма были слишком слабы. "Я не верю, - говорил он, - что так сделалось. Понеже партишка зело бессильна была, и я больше думаю, что она вон выгнана, а буде так, как прежде было, то разве уже и фельдмаршалы те ничто будут?" Имелись в виду введенные в состав Совета фельдмаршалы В. В. Долгорукий и М. М. Голицын. Об этом случае с Козловым казанский губернатор А. П. Волынский писал родному дяде С. А. Салтыкову, так охарактеризовав бригадира: "Очень не глуп, и для того, если бы совершенной надежды не имел, как бы ему так смело говорить? И говорил не пьяной" ³⁰ .

Вице-президент Г. Фик на заседаниях Коммерц-коллегии после 19 января, не скрывая своей радости, читал сослуживцам "Пункты" и "хвалился, что дал к этому повод" ³¹ .

Известны шесть дворянских проектов, составленных после 2 февраля. Все они исходят из факта ограничения самодержавия и единодушны в своих важнейших требованиях: увеличить состав Верховного тайного совета (или "Вышнего правительства") до 12 - 21 персоны, Сената - до 11 - 21 персоны, предоставить собранию дворянского "общества" в составе 70 - 100 человек право составлять и утверждать законы, решать важнейшие государственные вопросы и избирать состав высших правительственных учреждений.

Верховный тайный совет тоже работал над составлением новой формы правления. Иностранные резиденты замечали, что планы "русской нации" не замыкались на Кондициях, что "Пункты присяги" - это только закрепление уступки самодержавия, чтобы затем продолжить преобразования.

К 7 февраля, вероятно, была подготовлена Д. М. Голицыным с помощниками основная часть всех проектов - "Пункты присяги" (или "Проект формы правления", по выражению Г. А. Протасова). Документ этот имел вид клятвы в верности новой форме правления и императрице, поэтому в историографии получил такое условное название. В сравнении с дворянскими проектами "Пункты присяги" - огромный документ. Его можно было бы назвать аристократической конституцией. В нем подробно расписаны обязанности Верховного тайного совета, Сената, Синода; эти органы должны были состоять из представителей аристократии. Для рассмотрения "нового и важного дела" предусматривалось собрание высшего дворянства. Всему остальному дворянству обещалось "содержание в почтении".

Но среднее и низшее дворянство, почувствовав свободу, желало закрепить за собой определенные права и благодаря большому числу участников движения имело возможность требовать от верховников своего представительства в высших органах власти. Голицын знал об этих требованиях. Получив дворянские проекты, он приступил к переработке "Пунктов присяги", что свелось к следующим изменениям. Верховный тайный совет стал называться "Верховным правлением" и численность его увеличивалась до 12 персон, из которых половина - из "фамильных особ", а вторая половина из шляхетства. Сенат должен был состоять из 11 членов и наполняться таким же образом, как Верховный совет. Но право выбирать в эти высшие органы власти имела только аристократия.

Требования дворянства почти наполовину были выполнены Голицыным в "Пунктах присяги". Но оставался еще один, пожалуй, главный пункт этих требований: созыв дворянского собрания. В связи с этим Голицын составил последний известный историкам проект, условно называемый "Способы". Из-за радикальности содержания данного проекта его обычно причисляют к проектам "дворянской оппозиции", так как не верят в столь далеко идущую уступчивость Верховного совета дворянству. Однако принадлежность "Способов" к документам "дворянской оппозиции" ничем не подтверждается. Наоборот, имеются данные, указывающие на то, что этот документ принадлежит скорее Верховному совету: почерк, традиционные фразеологические обороты, отсутствие

стр. 55

подписи под документом, неизвестность его современникам. "Способы" написаны рукой, привыкшей повелевать, дворянские же документы имеют форму прошения к власти.

В "Способах" предусматривается созыв дворянского собрания в количестве до 30 человек с законодательными и учредительными властными полномочиями. Это было главное требование дворянских проектов, и Голицын его выполнил. Можно предположить, что если бы дворянское собрание было созвано, то оно не оставило бы ничего аристократического в "Пунктах присяги" и в России прочно утвердилась бы конституционная монархия.

Существует мнение, будто Голицын был настолько упрям, что не собирался уступать дворянству, отстаивая лишь свои аристократические идеалы. Но такое мнение не опирается на документальные свидетельства;

источники, наоборот, свидетельствуют о его уступчивости. Кроме того, князь неплохо знал настроения и намерения "общества", так как родственники Голицыных и Долгоруких - С. Д. и А. Д. Голицыны (сыновья Д. М. Голицына), А. Б. Куракин, В. Оболенский, Н. М. Одоевский, А. Хованский - состояли в так называемой "дворянской оппозиции" и участвовали в конституционном движении. А один из верховников, В. Л. Долгорукий, также предлагал созвать дворянское собрание.

Все проекты верховников в случае их исполнения представляли бы большой шаг в политическом развитии страны. Возможно, какую-то их часть верховники хранили дома, и все такие бумаги сразу же после 25 февраля были уничтожены. Ни один из них не был известен современникам вследствие их незаконченности и засекреченности: лица, присутствовавшие на заседаниях Верховного тайного совета, не должны были даже своим родственникам разглашать их содержание.

В. В. и В. Л. Долгорукие настаивали на большей открытости действий Верховного совета, но Г. И. Головкин, М. М и Д. М. Голицыны отстояли прежнее положение, стремясь действовать как бы от имени Анны Ивановны, чтобы "народ не сумневался". Это было крупным промахом Д. М. Голицына.

О том, что верховники уже заканчивали свои проекты реформ, было известно в обществе. Мнения современников разделились пополам. Первые - это иностранцы, более сведущие в вопросе, куда заводят обычно такие преобразования, вторые - так называемая дворянская оппозиция, которая сомневалась в искренности намерений верховников и подозревала их в своекорыстных расчетах.

Вестфален в депеше от 5 февраля писал: "Члены Верховного совета... до сих пор продолжают неустанно работать над преобразованием существующего в России правления". 19 февраля он же сообщал: "Вельможи этой страны продолжают обдумывать преобразования прежнего правления России и намерены ограничить самовластие русских царей каким- нибудь новым государственным законом". Вестфален полагал, что "частые ночные заседания российских вельмож" могут привести к таким переменам, что русские вправе будут сказать: "Наши предки на опыте испытали крайность слишком жестокого рабства, а мы, в ущерб государству, увидим крайность ускоренной свободы" ³² .

Лефорт 19 февраля записал: "Верховный тайный совет и чины заняты приведением в окончание трудов начертанного проекта образа правления в этом государстве. Вероятно, на будущей неделе будет объявлено, на каких началах ее величество желает, дабы государство было управляемо". Другой посланник, Маньян, доносил в Париж 23 февраля: "По поводу составления плана новой формы правления говорят, что это дело, наконец, приведено к концу вот уже несколько дней, и что результаты вскоре будут обнародованы" ³³ .

Все, казалось, было предрешено. Но случай распорядился иначе. 10 февраля Анна Ивановна прибыла в подмосковное село Всесвятское, а 14-го Верховный совет, Сенат, генералитет и представители шляхетства приветствовали прибывшую императрицу. На приеме Д. М. Голицын выступил с большой речью, в которой благодарил ее за подписанные ею "Пункты".

стр. 56

В ответном слове Анна сказала, что подписала в Митаве "Пункты" и обязалась хранить их "свято" до конца жизни. Г. И. Головкин и Голицын надели на императрицу орден св. Андрея Первозванного.

В воскресенье 15 февраля под грохот орудий, по украшенным елками и посыпанным песком улицам, вдоль которых выстроились войска, прошествовала торжественная процессия - императрица Анна Ивановна въехала в Москву. Вскоре, 20 февраля, состоялась присяга. Текст присяги содержал клятву верности "великой государыне и императрице" - без упоминания о самодержавии. Согласно установленному порядку принесения присяги, в восьмом часу к Верховному совету должны были собраться члены Сената и генералитет. Им предполагалось прочесть текст присяги и подписать его вместе с верховниками. Затем следовало идти в Успенский собор, где целовать Евангелие и крест. После этого представители, назначенные из числа тех же лиц, должны были принимать присягу у всех жителей Москвы в 14 церквях.

Присяга прошла спокойно. Ни иностранцы, ни черновой журнал Верховного совета не отметили никаких эксцессов. Утром 20 февраля прибывшим в Верховный тайный совет зачитали текст присяги. Верховники спросили: "Довольны ль тою присягою?" Все отвечали, что "довольны и благодарили", затем подписались. Каждому из секретарей при лицах, ответственных за присягу, были вручены экземпляры текста присяги. Кроме того ответственным за присягу раздали "билеты, кому у которой церкви" быть, и приказано, если кто воспротивится, тех арестовывать.

В Успенском соборе затем снова читали присягу, как намечалось, целовали Евангелие и крест, подписывались те, кто еще не подписался, а ответственные лица разошлись по церквям. На площади перед Успенским собором приводил к присяге Преображенский полк подполковник этого полка В. В. Долгорукий, а в Архангельском соборе - Семеновский полк - полковник этого полка М. М. Голицын ³⁴ .

Феофан Прокопович позже добавил к этой истории интересный эпизод о том, как он мужественно противостоял верховникам в Успенском соборе, призывая не присягать по новой присяге. Он якобы потребовал сначала зачитать текст присяги, а потом уж присягать. Ему будто бы "прекословил" Д. М. Голицын. Остальные же верховники согласились, но, когда велели секретарю зачитать текст, присяги ни у кого не оказалось. Послали за присягой; ее принесли и прочитали, и, не найдя ничего плохого, после "рассуждения" присягнули.

На нелепость описанного эпизода обратил внимание Протасов. Вряд ли такой случай мог произойти в действительности. Как присягать, не зная текста присяги? Верховники еще 19 февраля определили: сначала прочитать текст присяги, а затем уж присягать. Невероятным выглядит и тот факт, что все забыли текст присяги, тем более что в Успенском соборе находилась часть дворян, уже подписавшихся под присягой и имевших на руках присяжные листы. Такой курьезный случай был бы отмечен в депешах иностранцев.

После принятия присяги дворянство, томясь ожиданием и ничего не зная о планах верховников, начало волноваться. Сторонники же самодержавия стали распространять слухи и записки, подобные следующей: "Слышно здесь что делается у вас, или уже и сделано, чтоб быть у нас республике. Я зело в том сумнителен. Боже сохрани, чтоб не сделалось, вместо одного самодержавного государя, десяти самовластных и сильных фамилий, и так мы, шляхетство, совсем пропадем". Автор этого письма приводит свои аргументы против республики: "Понеже народ наш исполнен трусостию и похлёбством, и для того, оставя общую пользу, всяк будет трусить и манить главным персонам, для своих бездельных интересов или страха ради. И так, хотя бы и вольным всего общества голосы требованы в правлении дел были, однако ж, бездельные ласкатели всегда будут то говорить, что главным надобно". Автору вообще не нравилась свобода, вводимая Верховным советом: "Еще же слышно, что делается воля к службе, и правда, что в неволю служить зело тяжело! Но ежели и вовсе волю

стр. 57

дать, известно вам, что народ наш не вовсее честолюбив, но паче ленив и нетрудолюбив, и для того если некоторого принуждения не будет... всяк захочет лежать в своем доме, разве останутся одни холопи и крестьяне наши" ³⁵ . Подобные мнения не всегда встречали понимание. Даже сторонники самодержавия, по словам Вестфалена, не могли "выставить себя противником учреждения национальной свободы" и вынуждены были скрывать свои устремления за популярными лозунгами ³⁶ .

Всеобщее недовольство вызывало не учреждение республики, а совсем другое. "Мнение Верховного тайного совета состояло в том, что им надлежит все учреждение учинить, не требуя ничьего совета", - полагал Татищев. Дворянство, по его мнению, предполагало, что "шляхетское мнение Верховный тайный совет уничтожил", а "свое мнение переменить не хотел" ³⁷ .

Не все дворяне знали о подготовительных материалах реформы, и часть из них, потеряв терпение, начала действовать немедленно. В ночь на 25 февраля два крупнейших "конституционных" кружка под главенством Татищева, И. Борятинского, И. Ю. Трубецкого, А. М. Черкасского и др. представителей "знатнейшего шляхетства" (по выражению Татищева) составили прошение к Анне Ивановне, в котором благодарили императрицу за подписание представленных "от Верховного совета" пунктов, но выражали недовольство тем, что верховники до сих пор не ответили на дворянские проекты, и просили разрешения созвать дворянское собрание, чтобы "форму правления государственного сочинить" и после представить ей для утверждения, за что обещали почитать ее как мать "всего Отечества" "во веки бессмертные".

Они подписались под этим прошением и затем послали его в гвардейские полки, и гвардейцы тоже подписались. Таким образом, эта часть дворянства решила действовать не через Верховный совет, а через императрицу, хотя просили они того же, что в своих проектах уже разрешил Верховный совет.

Большинство предводителей оппозиции, подписавших прошение, не имело причин жаловаться на отсутствие внимания со стороны верховников:

с ними советовались, им поручали важные дела, включали в самые почетные делегации, доверили принимать присягу 20 февраля. Черкасский возглавлял делегацию, посланную 9 февраля встречать Анну Ивановну, подъезжавшую к Москве. И. Ю. Трубецкой часто призывался в Верховный совет и присутствовал при "секретных разговорах", ему было поручено провести погребение Петра II. Верховники вполне доверяли этим людям, должны были знать направление их пожеланий и, вероятно, считали их единомышленниками. Со стороны верховников не заметно никаких охранных мероприятий. Они не проявляли беспокойства, значит, были уверены в поддержке своих планов дворянством.

"Народ радовался приезду императрицы, и все шло спокойно, как вдруг, к великому прискорбию всех, имеющих понятие о свободе, произошла внезапная перемена", - записал свои впечатления Рондо ³⁸ . Утром 25 февраля около 10 часов заговорщики в количестве около 150 человек явились в приемные покои дворца. (Иностранцы сообщали неправдоподобные большие цифры явившихся: 300, 800 человек. Между тем под вторым прошением, составленным уже во дворце, подписалось 160 человек, поэтому большие цифры не подтверждаются.)

Министры в это время вели "секретные разговоры". Не присутствовали Головкин и Остерман. Когда в приемных покоях послышался шум, В. Л. Долгорукий вышел узнать, в чем дело, и государыня послала его за остальными верховниками. Вскоре они прибыли. Челобитчики огласили свое прошение, после чего Черкасский намеревался сказать приличествующую случаю речь, но Долгорукий перебил его, спросив, "кто позволил ему присвоить себе право законодателя?" - "Делаю это, - отвечал Черкасский, - по причине обмана ее величества, в который она была вовлечена вами, сказавшими ей, что условия, подписанные ею в Митаве, составлены с согласия всех членов государства, но это было сделано без нашего ведома и участия" ³⁹ .

стр. 58

Верховники тогда предложили Анне Ивановне удалиться в кабинет и там спокойно обсудить условия, предложенные ей для подписи. Но внезапно поднялся страшный шум: гвардейцы требовали восстановить самодержавие; а другая часть присутствовавших с такой же силой им возражала. Анна Ивановна потребовала тишины, и тогда гвардейцы попадали ей в ноги и поклялись в верности. Императрица приказала начальнику караула дворца подчиняться только майору гвардии С. А. Салтыкову. Затем она подписала прошение и выразила желание, чтобы шляхетство немедленно обсудило поданное прошение и в тот же день представило ей результаты своих совещаний.

Шляхетство удалилось в другую дворцовую залу, а Анна Ивановна пригласила верховников к обеду. Верховники не проявили никакого беспокойства, вероятно, потому, что требования челобитчиков почти полностью совпадали с составленными ими проектами. Около 15 часов все сошлись снова в аудиенц-зале. Было зачитано второе прошение, содержавшее два взаимоисключающих требования: с одной стороны, в благодарность за подписание первого их прошения они просили Анну "принять самодержавство" и уничтожить "Пункты", а вместо Верховного совета учредить Правительствующий сенат, с другой - установить, по "всемилостивейшему подписанию" первого прошения, "форму правительства государства для предбудущих времен" ⁴⁰ . В сочетании, эти требования удовлетворяли всех собравшихся дворян.

Фактически речь шла о восстановлении самодержавия. Часть пришедших считала, что первое прошение останется в силе и изменится форма правления; но такого, естественно, не случилось. Первое прошение исчезло (в архивах его нет). Так эти 160 человек решили судьбу нации.

Для министров Верховного тайного совета все это произошло так неожиданно, что они "стояли как пораженные громом". Анна же обратилась к верховникам: "Мое постоянное намерение было управлять моими подданными мирно и справедливо, но так как я подписала известные пункты, то должна знать, согласны ли члены Верховного тайного совета, чтобы я приняла предлагаемое мне моим народом?" - говорила она еще пока нерешительно, и было отчего. Просители - это еще не все дворянство. Они упрекали верховников, что те действовали без согласия всего шляхетства, а между тем сами не получили согласия представлять общие интересы. Легитимность просителей, если сравнивать их с Верховным советом, вообще отсутствовала. Кто они? Чьи представители? В отличие от них, Верховный совет как высший правительственный орган страны представлял интересы всей нации. В составе Совета - два бесстрашных и почитаемых фельдмаршала, командующие Семеновским и Преображенским полками. Анна, связанная Кондициями, не могла бы действовать без разрешения верховников. Но оторопевшие министры не сопротивлялись. Однажды отдав инициативу в руки императрице, они, следуя закону, не могли ей препятствовать и молча наклонили головы в знак согласия. Вскоре Анна разорвала Кондиции пополам.

"Так мы видели только зарю драгоценной свободы, которою мечтали спокойно насладиться, хотя бы некоторое время, она померкла внезапно, мелькнула сновидением", - печально повествовал английский посланник Рондо. В тот же день, 25 февраля, был назначен праздник по случаю восстановления самодержавия. "По всей России три дня радовались утрате свободы, которою могли бы воспользоваться, если бы могли согласиться между собой", - заключает Рондо свой рассказ о событиях в Москве ⁴¹ .

Теперь на улицах не было слышно разговоров о Конституции. Но резко порицать сторонников ограничения самодержавия все же пока не смели. А те боялись подвергнуться опале за свои взгляды. Вестфален полагал, что императрица не решится их преследовать, "так как сторонников ограничения было много, и среди них заслуженные и влиятельные личности". Рондо, наоборот, свидетельствовал, что дворяне, добивавшиеся ограничения самодержавия, держались очень спокойно, но они "не преминут повести между собой интригу в пользу великой княгини Елизаветы Петровны" ⁴² .

Действительно, широкого преследования Анна Ивановна организовать

стр. 59

не смогла. Но многим пришлось оправдываться в своих конституционных заблуждениях - даже тем, кого до сих пор причисляют к сторонникам абсолютной монархии. Татищев, например, составлению конституционных проектов дворянами его круга находил объяснение в том, что Анна, "как есть персона женская, и так многим трудам неудобна, паче же ей знание законов недостает, для того времени, доколе нам всевышний мужскую персону дарует, потребно нечто для помосчи ее величеству вновь учредить". Оправдываться пришлось даже одному из самых влиятельных при русском дворе иностранных резидентов, герцогу де Лириа, которого никак нельзя заподозрить в конституционных симпатиях. В октябре 1730 г., представ перед императрицей, он с трудом доказал свою невиновность, утверждая, что он никогда не способствовал ограничению самодержавия, всегда уклонялся от таких разговоров, что в беседах со своими приятелями "всегда смеялся над их республиканским жаром, считая это глупостью" - "мешаться в дело", которое его совсем не касалось. Императрица ответила ему, что она, действительно, сначала верила дурным сплетням, потому что "это было время такое критическое, что она не знала, кто ей друг и кто враг, и потому была принуждена верить всему, что некоторые люди говорили ей" и о нем и о других. Но теперь она убедилась в его "невиновности" ⁴³ .

Храбрейший полководец России, решительный М. М. Голицын сделал отчаянный шаг. В присутствии всего двора он бросился к ногам императрицы и после позволения встать обратился к ней с такими словами, объяснявшими его республиканские увлечения: "Благочестивейшая и могущественнейшая императрица! Сколько мне известно, тебе внушили негодование против действий некоторых твоих подданных, желавших изменить прежний образ правления России, и ты намерена строго наказать всех участников. Если ты желаешь видеть в этом деянии важное преступление, признаю себя виновным и в высшей степени преступным, но в то же время уверяю тебя, что я никогда не желал в чем бы то ни было тебе вредить. Всякий кроткий государь, подобный тебе, сделает из своих подданных все, что захочет. Но не согласна ли ты, всемилостивейшая императрица, что твой третий или четвертый наследник может быть кровожадным и жестоким государем? Я хотел защитить наше бедное потомство против такого произвола, назначив благоразумную границу их непомерной власти и власти фаворитов, которые всегда немилосердно нас мучали. Ты сама испытала их надменность во время фавора Меншикова" ⁴⁴ . Императрица простила ему такое откровение и вскоре фельдмаршал стал самым приближенным к ее двору. Она подарила ему бриллиантовый перстень стоимостью в 5 - 6 тысяч ефимков, его супругу назначила обер-гофмейстершей при своем дворе. Голицыну была поручена коронация 28 апреля и в этот же день пожалованы большие земельные владения в Можайском уезде. В сентябре указом императрицы по определению Сената Голицын был назначен президентом Военной коллегии (эту должность никто не занимал с 1727 года).

Однако странный случай оборвал его жизнь 23 декабря 1730 года. Карету Голицыных, сопровождавшую императрицу при возвращении из Измайлова в Москву, вопреки обычаю, пустили вперед, и она вдруг рухнула в замаскированный огромный провал, а сверху оказалась заваленной камнями и бревнами. Спаслась только супруга Голицына. Доступ на эту тщательно охраняемую дорогу давался только с письменного разрешения императрицы. Было арестовано несколько заподозренных лиц, но, похоже, виновных в этом злодеянии так и не отыскали" ⁴⁵ . Долгорукие вскоре после 25 февраля подверглись опале.

Единственный из сторонников ограничения самодержавия, кто не собирался заискивать перед Анной Ивановной и менять свои взгляды, был Д. М. Голицын. После 25 февраля он слег в постель и, предпочитая смерть, имел при себе большую дозу опиума, которую собирался принять при первом известии о своей опале. В кругу друзей он имел полное право говорить: "Пир был изготовлен, но гости были его недостойны; я знаю, что беда обрушится на мою голову; что нужды - я пострадаю за Отечество. Я стар и смерть мне не страшна, но те, которые думают насладиться моими страданиями, пострадают тяжелее моего" ⁴⁶ . Голицын не участвовал в коро-

стр. 60

национных торжествах, но сын его Алексей в честь торжеств был пожалован в действительные статские советники.

Изображая всенародное признание факта восстановления самодержавия, решено было собрать подписи дворянства под вторым прошением. Число подписей - 2246 - действительно, поражает. Подписались даже купцы. Но сбор подписей происходил не 25 февраля, а с 26 февраля по 7 марта, когда дело верховников было уже явно проиграно. По занятной случайности, последним поставил свою подпись под вторым прошением некий обер-аудитор Федор Дураков ⁴⁷ .

Зачем понадобилось изображать "всенародное" восстановление самодержавия, тогда как в других переворотах ничего в этом роде не требовалось? Переворот 25 февраля выглядит странно и непохоже на другие перевороты XVIII века. За январь- февраль 1730 г. не было замечено неповиновения двух гвардейских полков, Семеновского и Преображенского, своим командирам. Полковник Семеновского полка М. М. Голицын командовал им чуть ли не с самого основания и имел среди личного состава огромный авторитет. Фельдмаршал Долгорукий был не менее уважаем в войсках. Если же припомнить, что гвардейцы подписались под первым прошением, представленным Анне Ивановне дворянством, так там ни слова не говорилось об установлении самодержавия. Неизвестно также, сколько из тех гвардейцев, явившихся во дворец 25 февраля, были сторонниками самодержавия и насколько они могли представлять интересы всей гвардии.

В целом гвардия осталась нейтральной к происходящим событиям. Ни верховники, ни Анна Ивановна не воспользовались ее силой. Значит, верховники не создавали атмосферу "страха и недоверия" и не прятались "за штыками", да и вовсе не предполагали возможности переворота.

Во главе заговорщиков при всех переворотах XVIII в. стояли люди, преследовавшие вполне определенные цели. Но совсем не ясной была цель "республиканцев", пришедших 25 февраля восстановить самодержавие. Участников конституционного движения не преследовали прямо за "республиканские" убеждения, а старались обвинить их в чем- либо другом. Престарелого Д. М. Голицына в конце 1736 г. арестовали и в январе 1737 г. приговорили к смертной казни за служебные проступки и неосторожные речи, не касающиеся 1730 года. Анна Ивановна заменила этот приговор на пожизненное заключение в Шлиссельбургской крепости, где старый князь в возрасте 74 лет умер 16 апреля 1737 года.

Органы дознания времен Анны Ивановны прекрасно представляли себе цели и задачи участников конституционного движения, допытываясь в конце 30-х годов, кто был замешан в том, "чтоб в Российской империи самодержавию не быть, а быть республике" ⁴⁸ .

Обвинения против верховников в "жульничестве" не выглядят убедительно. Если сравнивать действия верховников и Анны Ивановны, то верховники вели себя более законопослушно, что, кстати, заставило новую императрицу также действовать в рамках закона, когда она разрывала Кондиции. Это был переворот, произведенный законным порядком.

"Затейка" верховников в самом начале была "олигархической"; затем, с изменением ситуации, становилась дворянской. Но дворяне знали о ней только по Кондициям - действительно олигархическому документу. "Пир" и в самом деле изготовили верховники, но дворянство оказалось еще слабо подготовленным к восприятию конституционных идей. Понадобился еще век, прежде чем высшее сословие России, а точнее, его отдельные представители, вполне осознанно вышли на Сенатскую площадь добиваться конституции, но опять проиграли дело, едва не решенное в 1730 году.

Примечания

1. СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. Т. 19. М. 1993; АЛЕКСЕЕВ А. С. Сильные персоны в Верховном тайном совете Петра II и роль князя Голицына при воцарении Анны Иоанновны. М. 1898.

стр. 61

2. КОРСАКОВ Д. А. Воцарение Анны Иоанновны. Казань. 1880; КАРНОВИЧ Е. Замыслы верховников и челобитчиков в 1730 году. - Отечественные записки, 1872, N 1, с. 210; МИЛЮКОВ П. Н. Верховники и шляхетство. В кн.: МИЛЮКОВ П. Н. Из истории русской интеллигенции. СПб. 1903.

3. АНИСИМОВ Е. В. Россия без Петра. СПб. 1994, с. 179; ЧЕРНИКОВА Т. В. Политические процессы 30-х годов XVIII в. в России. Канд. дисс. М. 1989, с. 92.

4. ПРОТАСОВ Г. А. Кондиции и проекты 1730 года. Канд. дисс. М. 1954; ЮХТА. И. Государственная деятельность В. Н. Татищева. М. 1985, с. 268 - 289.

5. Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 6, оп. 1, д. 180, л. 111об.; Записки дюка Лирийского. - Русский архив, 1909, кн. 1, N 3, с. 431, 438.

6. Сб. Русского исторического общества (РИО). Т. 66, СПб. 1889, с. 129; т. 5. СПб. 1870, с. 345.

7. Там же, с. 352; т. 20. СПб. 1877, с. 108.

8. БРИКНЕР А. Г. Русский двор при Петре II. - Вестник Европы, 1896, кн. 2, с. 584; Записки дюка Лирийского. - Русский архив, 1909, кн. 1, N 3, с. 377.

9. Сб. РИО. Т. 64. СПб. 1888, с. 256.

10. РГАДА, ф. 3, оп. 1, д. 6, л. 4-4об., 27.

11. ФИЛИППОВ А. Н. Правительствующая олигархия после Петра Великого. - Русская мысль, 1894, N 8, с. 2 - 11; Сб. РИО. Т. 5. СПб. 1870, с. 343.

12. Там же. Т. 80. СПб. 1892, с. 95.

13. Там же. Т. 5, с. 348; т. 15. СПб. 1875, с. 414; ТУРГЕНЕВ А. И. Русский двор сто лет тому назад. СПб. 1907, с. 10; КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Соч. Т. 4. М. 1989, с. 258.

14. Сб. РИО. Т. 5. СПб. 1870, с. 347.

15. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 26.

16. БОЙЦОВ М. А. Со шпагой и факелом. М. 1991, с. 123.

17. Семнадцатый век. Кн. 3. М. 1869, с. 30.

18. Сб. РИО. Т. 5. СПб. 1870, с. 348, 358.

19. Очерки русской культуры XVIII века. Ч. 2. М. 1987, с. 366.

20. ГОЛИЦЫН Н. В. Феофан Прокопович и воцарение имп. Анны Иоанновны. - Вестник Европы, 1907, т. 4, с. 541 - 542.

21. РГАДА, ф. 6, оп. 1, д. 181, ч. 1, л. 244, 247; д. 180, л. 109, 111.

22. РГАДА, ф. 3, оп. 1, д. 6, л. 13 - 14об.

23. Депеши Вестфалена. - Русская старина, 1909, N 1 - 3, с. 208.

24. Семнадцатый век. Кн. 3, с. 30.

25. РГАДА, ф. 3, оп 1, д. 6, л. 65об- 66 об.

27. Чтения в Обществе истории и древностей российских (ЧОИДР). Кн. 3. М. 1858, с. 116 - 117.

28. РГАДА, ф. 3, оп. 1, д. 5, л. 23об. - 24.

29. Депеши Вестфалена, с. 282; Семнадцатый век. Кн. 3, с. 40.

30. Дело Салникеева. В кн.: ЧОИДР. Кн. 3. М. 1868, с. 24 - 26.

31. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 19.

32. Депеши Вестфалена, с. 281, 283, 285.

33. Сб. РИО. Т. 5. с. 358; т. 75. СПб. 1891, с. 498.

34. РГАДА, ф. 3, on. 1, д. 5, л. 56 - 59.

35. Дело Салникеева, с. 29.

36. Депеши Вестфалена, с. 289 - 290.

37. ТАТИЩЕВ В. Н. Избр. произведения. Л. 1979, с. 151.

38. Сб. РИО. Т. 66. СПб. 1889, с. 153.

39. Там же. Т. 5, с. 368 - 369.

40. РГАДА, ф. 3, оп. 1, д. 6, л. 49 - 50.

41. Сб. РИО. Т. 66, с. 140, 168.

42. Депеши Вестфалена, с. 552; Сб. РИО. Т. 66, с. 155.

43. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч., с. 150; Записки дюка Лирийского, с. 393 - 396.

44. Депеши Вестфалена, с. 552.

45. Сб. РИО. Т. 81. СПб. 1892, с. 156 - 159.

46. ШЕБАЛЬСКИЙ П. К. Вступление на престол императрицы Анны Ивановны. - Русский вестник, 1859, т. 19,кн. 1, с. 61.

47. РГАДА, ф. 3, оп. 1, д. 6, л. 54об.; д. 7, л. 2 - 76.

48. Там же, ф. 6, оп. 1, д. 181, ч. 1, л. 247.

Постоянный адрес данной публикации: