ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Прежде чем приступить к анализу памфлета, озаглавленного "Истина есть истина, когда она раскрывается вовремя"*, которым мы закончим введение к "Разоблачениям дипломатии", уместно будет сделать несколько предварительных замечаний относительно общей истории русской политики.

Неодолимое влияние России заставало Европу врасплох в различные эпохи, оно пугало народы Запада, ему покорялись как року или оказывали лишь судорожное сопротивление. Но чарам, исходящим от России, сопутствует скептическое отношение к ней, которое постоянно вновь оживает, преследует ее, как тень, усиливается вместе с ее ростом, примешивает резкие иронические голоса к стонам погибающих народов и издевается над самим ее величием, как над театральной позой, принятой, чтобы поразить и обмануть зрителей. Другие империи на заре своего существования встречались с такими же сомнениями, но Россия превратилась в исполина, так и не преодолев их. Она является единственным в истории примером огромной империи, само могущество которой, даже после достижения мировых успехов, всегда скорее принималось на веру, чем признавалось фактом. С начала XVIII столетия и до наших дней ни один из авторов, собирался ли он превозносить или хулить Россию, не считал возможным обойтись без того, чтобы сначала доказать само ее существование.

Но, будем ли мы рассматривать Россию как спиритуалисты или как материалисты, будем ли мы считать ее могущество очевидным фактом или просто призраком, порожденным нечистой совестью европейских народов, - остается все тот же вопрос: "Как могла эта держава, или этот призрак державы, умудриться достичь таких размеров, чтобы вызывать, с одной стороны, страстное утверждение, а с другой - яростное отрицание того, что она угрожает миру восстановлением всемирной монархии?" В начале XVIII столетия Россию считали внезапно появившимся импровизированным творением гения Петра Великого. Шлёцер, обнаружив, что у России есть прошлое, счел это открытием¹²² , а в новейшие времена такие писатели, как Фаллмерайер, не зная, что они следуют по стопам русских историков, решительно утверждают, что северный призрак, устрашающий Европу XIX века, уже нависал над ней в IX столетии¹²³ . По их мнению, политика России начинается с первых Рюриковичей и систематически, правда, с некоторыми перерывами, продолжается до настоящего времени.

Развернутые перед нами старинные карты России показывают, что раньше она занимала в Европе даже большие пространства, чем те, которыми может похвалиться теперь: они со всей точностью свидетельствуют о непрерывном процессе расширения ее территории в IX-XI столетиях. Нам указывают на Олега, двинувшего 88000 человек против Византии, прибившего в знак победы свой щит па вратах ее столицы и продиктовавшего Восточной Римской империи позорный мир; на Игоря, сделавшего эту империю своей данницей; на Святослава¹²⁴ , с торжеством заявлявшего:

Окончание. Начало см. Вопросы истории, 1989, NN 1 - 3.

* См. ниже. Ред.

стр. 3

"греки снабжают меня золотом, дорогими тканями, рисом, фруктами и вином, Венгрия доставляет скот и лошадей, из России я получаю мед, воск, меха и невольников"¹²⁵ ;

на Владимира, завоевавшего Крым и Ливонию, заставившего греческого императора, подобно тому как Наполеон заставил германского императора, выдать за него свою дочь¹²⁶ , соединившего военную власть северного завоевателя с теократическим деспотизмом порфирородных и ставшего одновременно господином своих подданных на Земле и заступником их на небесах.

Несмотря, однако, на известные параллели, вызванные этими реминисценциями, политика первых Рюриковичей коренным образом отличается от политики современной России. То была не более и не менее как политика германских варваров, наводнивших Европу, - история современных народов начинается лишь после того, как схлынул этот потоп. Готический период истории России составляет, в частности, лишь одну из глав истории норманнских завоеваний. Подобно тому как империя Карла Великого¹²⁷ предшествует образованию современных Франции, Германии и Италии, так и империя Рюриковичей предшествует образованию Польши, Литвы, прибалтийских поселений, Турции и самой Московии. Быстрый процесс расширения территории был не результатом выполнения тщательно разработанных планов, а естественным следствием примитивной организации норманнских завоеваний - вассалитета без ленов или с ленами, существовавшими только в форме сбора дани, причем необходимость дальнейших завоеваний поддерживалась непрерывным притоком новых варяжских авантюристов, жаждавших славы и добычи. Вождей, у которых появлялось желание отдохнуть, дружина заставляла двигаться дальше, и в русских, как и во французских землях, завоеванных норманнами, пришло время, когда вожди стали посылать в новые грабительские экспедиции своих неукротимых и ненасытных собратьев по оружию с единственной целью избавиться от них. В отношении методов ведения войн и организации завоеваний первые Рюриковичи ничем не отличаются от норманнов в остальных странах Европы. Если славянские племена удалось подчинить не только с помощью меча, но и путем взаимного соглашения, то эта особенность была обусловлена исключительным положением этих племен, территории которых подвергались вторжениям как с севера, так и с востока, и которые воспользовались первыми в целях защиты от вторых. К Риму Востока* варягов влекла та же магическая сила, которая влекла других северных варваров к Риму Запада. Самый факт перемещения русской столицы - Рюрик избрал для нее Новгород, Олег перенес ее в Киев, а Святослав пытался утвердить ее в Болгарии, - несомненно, доказывает, что завоеватель только нащупывал себе путь и смотрел на Россию лишь как на стоянку, от которой надо двигаться дальше в поисках империи на юге. Если современная Россия жаждет овладеть Константинополем¹²⁸ , чтобы установить свое господство над миром, то Рюриковичи, напротив, из-за сопротивления Византии при Цимисхии¹²⁹ были вынуждены окончательно установить свое господство в России.

Могут возразить, что здесь победители слились с побежденными скорее, чем во всех других областях, завоеванных северными варварами, что вожди быстро смешались со славянами, о чем свидетельствуют их браки и их имена. Но при этом следует помнить, что дружина, которая представляла собой одновременно их гвардию и их тайный совет, оставалась исключительно варяжской, что Владимир, олицетворяющий собой вершину готической России, и Ярослав, представляющий начало ее упадка, были возведены на престол силой оружия варягов. Если в этот период и нужно признать наличие какого-либо славянского влияния, то это было влияние Новгорода, славянского государства, традиции, политика и стремления которого были настолько противоположны традициям, политике и стремлениям современной России, что последняя смогла утвердить свое существование лишь на его развалинах. При Ярославе¹³⁰ верховенство варягов было сломлено, но одновременно исчезают и завоевательные стремления первого периода и начинается упадок готической России. История этого упадка еще больше, чем история завоевания и

* Константинополю. Ред.

стр. 4

образования, подтверждает исключительно готический характер империи Рюриковичей.

Нескладная, громоздкая и скороспелая империя, сколоченная Рюриковичами, подобно другим империям аналогичного происхождения, распадалась на уделы, делилась и дробилась между потоками завоевателей, терзалась феодальными войнами, раздиралась на части чужеземными народами, вторгавшимися в ее пределы. Верховная власть великого князя исчезает, поскольку на нее претендовали семьдесят соперничающих князей той же династии. Попытка Андрея Суздальского¹³¹ снова объединить некоторые крупные части империи путем перенесения столицы из Киева во Владимир привела лишь к распространению процесса распада с юга на центр страны. Третий преемник Андрея отказался даже от последней тени былого верховенства - титула великого князя и чисто номинальной феодальной присяги, которую ему еще приносили¹³² . Южные и западные уделы по очереди переходили к литовцам, полякам, венграм, ливонцам, шведам. Сам Киев, древняя столица, перестав быть резиденцией великого князя, превратился в заурядный город и был предоставлен своей собственной судьбе. Таким образом норманнская Россия совершенно сошла со сцены, и те немногие слабые воспоминания, в которых она все же пережила самое себя, рассеялись при страшном появлении Чингисхана¹³³ . Колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов. А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия.

Татарское иго продолжалось с 1237 по 1462 г., более двух столетий¹³⁴ . Оно не только подавляло, но оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой. Татаро-монголы установили режим систематического террора; опустошения и массовая резня стали непременной его принадлежностью. Ввиду того, что численность татар по сравнению с огромными размерами их завоеваний была невелика, они стремились, окружая себя ореолом ужаса, увеличить свои силы и сократить путем массовых убийств численность населения, которое могло поднять восстание у них в тылу. Кроме того, оставляя после себя пустыню, они руководствовались тем же экономическим принципом, в силу которого обезлюдели горные области Шотландии и римская Кампанья, - принципом замещения людей овцами и превращения плодородных земель и населенных местностей в пастбища.

Татарское иго продолжалось целых сто лет, прежде чем Московия вышла из безвестности¹³⁵ . Чтобы поддерживать междоусобицы русских князей и обеспечить их рабскую покорность, монголы восстановили значение титула великого князя. Борьба между русскими князьями за этот титул была, как пишет современный автор¹³⁶ ,

"подлой борьбой, борьбой рабов, главным оружием которых была клевета и которые всегда были готовы доносить друг на друга своим жестоким повелителям; они ссорились из-за пришедшего в упадок престола и могли его достичь только как грабители и отцеубийцы, с руками, полными золота и запятнанными кровью; они осмеливались вступить на престол, лишь пресмыкаясь, и могли удержать его, только стоя на коленях, распростершись и трепеща под угрозой кривой сабли хана, всегда готового повергнуть к своим ногам эти рабские короны и увенчанные ими головы".

Именно в этой постыдной борьбе московская линия князей в конце концов одержала верх. В 1328 г. Юрий, старший брат Ивана Калиты, подобрал у ног хана Узбека¹³⁷ великокняжескую корону, отнятую у тверской линии с помощью наветов и убийств¹³⁸ . Иван I Калита и Иван III, прозванный Великим¹³⁹ , олицетворяют Московию, поднимавшуюся благодаря татарскому игу, и Московию, становившуюся независимой державой благодаря исчезновению татарского владычества. Итог всей политики Московии с самого ее появления на исторической арене воплощен в истории этих двух личностей.

Политика Ивана Калиты состояла попросту в следующем: играя роль гнусного орудия хана и заимствуя, таким образом, его власть, он обращал ее против своих соперников - князей и против своих собственных подданных. Для достижения этой цели ему надо было втереться в доверие к татарам, цинично угодничая, совершая частые поездки в Золотую Орду, униженно сватаясь к монгольским княжнам, при-

стр. 5

кидываясь всецело преданным интересам хана, любыми средствами выполняя его приказания, подло клевеща на своих собственных родичей, совмещая в себе роль татарского палача, льстеца и старшего раба. Он не давал покоя хану, постоянно разоблачая тайные заговоры. Как только тверская линия начинала проявлять некоторое стремление к национальной независимости, он спешил в Орду, чтобы донести об этом. Как только он встречал сопротивление, он прибегал к помощи татар для его подавления. Но недостаточно было только разыгрывать такую роль, чтобы иметь в ней успех, требовалось золото. Лишь постоянный подкуп хана и его вельмож создавал надежную основу для его системы лжи и узурпации. Но каким образом раб мог добыть деньги для подкупа своего господина? Он убедил хана назначить его сборщиком дани во всех русских уделах. Облеченный этими полномочиями, он вымогал деньги под вымышленными предлогами. Те богатства, которые он накопил, угрожая именем татар, он использовал для подкупа их самих. Склонив при помощи подкупа главу русской церкви перенести свою резиденцию из Владимира в Москву¹⁴⁰ , он превратил последнюю в религиозный центр и соединил силу церкви с силой своего престола, сделав таким образом Москву столицей империи. При помощи подкупа он склонял бояр его соперников-князей к измене своим властителям и объединял их вокруг себя. Использовав совместное влияние татар-мусульман, православной церкви и бояр, он объединил удельных князей для крестового похода против самого опасного из них - тверского князя¹⁴¹ . Затем, наглыми попытками узурпации побудив своих недавних союзников к сопротивлению и войне за их общие интересы, он, вместо того чтобы обнажить меч, поспешил к хану. Снова с помощью подкупа и обмана он добился того, что хан лишил жизни его соперников-родичей, подвергнув их самым жестоким пыткам. Традиционная политика татар заключалась в том, чтобы обуздывать одних русских князей при помощи других, разжигать их усобицы, приводить их силы в равновесие и не давать усилиться ни одному из них. Иван Калита превратил хана в орудие, посредством которого избавился от наиболее опасных соперников и устранил всякие препятствия со своего пути к узурпации власти. Он не завоевывал уделы, а незаметно обращал права татар- завоевателей исключительно в свою пользу. Он обеспечил наследование за своим сыном¹⁴² теми же средствами, какими добился возвышения Великого княжества Московского, в котором так странно сочетались княжеское достоинство с рабской приниженностью. За все время своего правления он ни разу не уклонился от намеченной им для себя политической линии, придерживаясь ее с непоколебимой твердостью и проводя ее методически и дерзко. Таким образом он стал основателем московитской державы, и характерно, что народ прозвал его Калитой, то есть денежным мешком, так как именно деньгами, а не мечом проложил он себе путь. Именно в период его правления наблюдался внезапный рост Литовской державы, которая захватывала русские уделы с запада, между тем как давление татар с востока сплачивало их воедино. Не осмеливаясь избавиться от одного бесчестья, Иван, по-видимому, стремился преувеличивать другое. Ни обольщения славой, ни угрызения совести, ни тяжесть унижения не могли отклонить его от пути к своей цели, Всю его систему можно выразить в нескольких словах: макиавеллизм раба, стремящегося к узурпации власти. Свою собственную слабость - свое рабство - он превратил в главный источник своей силы.

Политику, начертанную Иваном I Калитой, проводили и его преемники: они должны были только расширить область ее применения. Они следовали ей усердно, непреклонно, шаг за шагом. Поэтому от Ивана I Калиты мы можем сразу перейти к Ивану III, прозванному Великим.

В начале своего правления (1462 - 1505) Иван III был еще данником татар, удельные князья еще оспаривали его власть, Новгород, глава русских республик, властвовал над северной Россией, Польско-Литовское государство стремилось завоевать Московию, наконец, ливонские рыцари еще не были обезоружены. К концу его правления мы видим Ивана III сидящим на независимом троне, рядом с ним - дочь последнего византийского императора ¹⁴³ , у ног его - Казань, обломки Золотой Орды стекаются к его двору, Новгород и другие русские республики порабощены, Литва лишена ряда своих владений, а ее государь - орудие в руках Ивана, ливонские рыцари побеждены. Изумленная Европа, в начале правления Ивана едва знав-

стр. 6

шая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи, и сам султан Баязид, перед которым Европа трепетала, впервые услышал высокомерную речь московита¹⁴⁴ . Каким же образом Ивану удалось совершить эти великие дела? Был ли он героем? Сами русские историки изображают его заведомым трусом¹⁴⁵ .

Рассмотрим вкратце главные направления его борьбы в той последовательности, в которой он их начинал и доводил до конца, - его борьбу с татарами, с Новгородом, с удельными князьями и, наконец, с Польско- Литовским государством.

Иван освободил Московию от татарского ига не одним смелым ударом, а в результате почти двадцатилетнего упорного труда. Он не сокрушил иго, а избавился от него исподтишка. Поэтому свержение этого ига казалось больше делом природы, чем рук человеческих. Когда татарское чудовище наконец испустило дух, Иван явился к его смертному одру скорее как врач, предсказавший смерть и использовавший ее в своих интересах, чем как воин, нанесший смертельный удар. С освобождением от иноземного ига дух каждого народа поднимается - у Московии под властью Ивана наблюдается как будто его упадок. Достаточно сравнить Испанию в ее борьбе против арабов с Московией в ее борьбе против татар.

Когда Иван вступил на престол, Золотая Орда уже давно была ослаблена: изнутри - жестокими междоусобицами, извне - отделением от нее ногайских татар, вторжениями Тимура-Тамерлана, появлением казачества и враждебными действиями крымских татар¹⁴⁶ . Московия, напротив, неуклонно следуя политике, начертанной Иваном Калитой, стала необъятной громадой, стиснутой татарскими цепями, но вместе с тем крепко сплоченной ими. Ханы, словно под воздействием каких-то чар, продолжали служить орудием расширения и сплочения Московии. Они намеренно усиливали могущество православной церкви, которая в руках московитских великих князей оказалась опаснейшим оружием против них самих.

Чтобы восстать против Орды, московиту не надо было изобретать ничего нового, а только подражать самим татарам. Но Иван не восставал. Он смиренно признавал себя рабом Золотой Орды. Через подкупленную татарскую женщину он склонил хана¹⁴⁷ к тому, чтобы тот приказал отозвать из Московии монгольских наместников. Подобными незаметными и скрытыми действиями он хитростью выманил у хана одну за другой такие уступки, которые все были гибельными для ханской власти. Таким образом, могущество было им не завоевано, а украдено. Он не выбил врага из его крепости, а хитростью заставил его уйти оттуда. Все еще продолжая падать ниц перед послами хана и называть себя его данником, он уклонялся от уплаты дани под вымышленными предлогами¹⁴⁸ , пускаясь на все уловки беглого раба, который не осмеливается предстать перед лицом своего хозяина, а старается только улизнуть за пределы досягаемости. Наконец, монголы пробудились от своего оцепенения и пробил час битвы. Иван, содрогаясь при одной мысли о вооруженном столкновении, пытался искать спасения в своей собственной трусости и обезоружить гнев врага, отводя от него объект, на который тот мог бы обрушить свою месть. Его спасло только вмешательство крымских татар, его союзников. Против второго нашествия Орды он для видимости собрал столь превосходящие силы, что одного слуха об их численности было достаточно, чтобы отразить нападение. Во время третьего нашествия он позорно дезертировал, покинув армию в 200000 человек. Принужденный против воли вернуться, он сделал попытку сторговаться на унизительных условиях и в конце концов, заразив собственным рабским страхом свое войско, побудил его к всеобщему беспорядочному бегству. Московия тогда с тревогой ожидала своей неминуемой гибели, как вдруг до нее дошел слух, что Золотая Орда была вынуждена отступить вследствие нападения на ее столицу крымского хана. При отступлении она была разбита казаками и ногайскими татарами¹⁴⁹ . Таким образом, поражение превратилось в успех. Иван победил Золотую Орду, не вступая сам в битву с нею. Бросив ей вызов и сделав вид, что желает битвы, он побудил Орду к наступлению, которое истощило последние остатки ее жизненных сил и поставило ее под смертельные удары со стороны племен ее же собственной расы, которые ему удалось превратить в своих союзников. Одного татарина он перехитрил с помощью другого. Хотя огромная опасность, которую он

стр. 7

на себя навлек, не смогла заставить е?о проявить даже каплю мужества, его удивительная победа ни на одну минуту не вскружила ему голову. Действуя крайне осторожно, он не решился присоединить Казань к Московии, а передал ее правителям из рода Менгли-Гирея, своего крымского союзника, чтобы они, так сказать, сохраняли ее для Московии. При помощи добычи, отнятой у побежденных татар, он опутал татар победивших. Но если этот обманщик был слишком благоразумен, чтобы перед свидетелями своего унижения принять вид завоевателя, то он вполне понимал, какое потрясающее впечатление должно произвести крушение татарской империи на расстоянии, каким ореолом славы он будет окружен и как это облегчит ему торжественное вступление в среду европейских держав. Поэтому перед иностранными государствами он принял театральную позу завоевателя, и ему действительно удавалось под маской гордой обидчивости и раздражительной надменности скрывать назойливость монгольского раба, который еще не забыл, как он целовал стремя у ничтожнейшего из ханских посланцев. Он подражал, только в более сдержанном тоне, голосу своих прежних господ, приводившему в трепет его душу. Некоторые постоянно употребляемые современной русской дипломатией выражения, такие, как великодушие, уязвленное достоинство властелина, заимствованы из дипломатических инструкций Ивана III.

Справившись с Казанью, он предпринял давно задуманный поход против Новгорода, главы русских республик. Если свержение татарского ига являлось в его глазах первым условием величия Московии, то вторым было уничтожение русской вольности. Так как Вятская республика объявила себя нейтральной по отношению к Московии и Орде¹⁵⁰ , а Псковская республика с ее двенадцатью пригородами обнаружила признаки недовольства¹⁵¹ , Иван начал льстить последней и сделал вид, что забыл о первой, тем временем сосредоточив все свои силы против Великого Новгорода, с падением которого, он понимал, участь остальных русских республик будет решена. Удельных князей он соблазнил перспективой участия в разделе этой богатой добычи, а бояр привлек на свою сторону, использовав их слепую ненависть к новгородской демократии. Таким образом, ему удалось двинуть на Новгород три армии и подавить его превосходящими силами¹⁵² . Но затем, чтобы не сдержать данного князьям обещания и не изменить своему неизменному "vos non vobis" *, и, вместе с тем, опасаясь, что из-за недостаточной предварительной подготовки еще не сможет поглотить Новгород, он счел нужным проявить неожиданную умеренность и удовольствоваться одним лишь выкупом и признанием своего сюзеренитета. Однако в грамоту, в которой эта республика изъявляла покорность, ему ловко удалось включить несколько двусмысленных выражений, делавших его ее высшим судьей и законодателем. Затем он стал разжигать распри между патрициями и плебеями, потрясавшие Новгород так же, как Флоренцию. Воспользовавшись некоторыми жалобами плебеев, он снова явился в Новгород, сослал в Москву закованными в цепи тех знатных людей, которые, как ему было известно, относились к нему враждебно, и нарушил древний закон республики, в силу которого

"никто из граждан никогда не может быть подвергнут суду или наказанию за пределами ее территории"¹⁵³ .

С той поры он стал верховным арбитром.

"Никогда, - говорят летописцы, - никогда еще со времен Рюрика не бывало подобного случая. Никогда еще великие князья киевские и владимирские не видели, чтобы новгородцы приходили к ним и подчинялись им, как своим судьям. Лишь Иван сумел довести Новгород до сего унижения".

Семь лет потратил Иван на то, чтобы разложить республику с помощью своей судебной власти¹⁵⁴ . Когда же он счел, что силы Новгорода истощились, то решил, что настало время заявить о себе. Чтобы сбросить личину умеренности, ему нужно было, чтобы Новгород сам нарушил мир. Поэтому, если раньше он прикидывался спокойным и терпеливым, то теперь разыграл внезапный взрыв ярости. Подку-

* "использовать вас, но не для вашей пользы" (латин.). Ред.

стр. 8

пив посла республики¹⁵⁵ , чтобы тот на публичной аудиенции величал его государем, Иван немедленно потребовал всех прав самодержца, то есть самоупразднения республики. Как он и предвидел, Новгород ответил на это посягательство восстанием, избиением знати и тем, что передался Литве. Тогда этот московитский современник Макиавелли¹⁵⁶ , приняв вид оскорбленной добродетели, стал жаловаться:

"Новгородцы сами добивались того, чтобы он стал их государем; а когда, уступая их желаниям, он, наконец, принял на себя этот титул, они отреклись от него и имели дерзость объявить его лжецом перед лицом всей России; они осмелились пролить кровь своих соотечественников, остававшихся ему верными, и предать бога и священную русскую землю, призвав в ее пределы чужую религию и иноземного владыку"¹⁵⁷ .

Подобно тому как после первого своего нападения на Новгород он открыто вступил в союз с плебеями против патрициев, так теперь Иван вступил в тайный заговор с патрициями против плебеев. Он двинул объединенные силы Московии и ее вассалов против республики. После ее отказа безоговорочно подчиниться он повторил прием татар - побеждать путем устрашения. В течение целого месяца он теснее и теснее стягивал вокруг Новгорода кольцо огня и разорения, держа постоянно над ним меч и спокойно ожидая, пока раздираемая распрями республика не пройдет через все стадии дикого исступления, мрачного отчаяния и покорного бессилия. Новгород был порабощен¹⁵⁸ . То же произошло и с другими русскими республиками. Любопытно посмотреть, как Иван использовал самый момент победы, чтобы ковать оружие против тех, кто добыл эту победу. Присоединив земли новгородского духовенства к своим владениям, он обеспечил себе средства для подкупа бояр, чтобы впредь использовать их против князей, и для наделения поместьями детей боярских¹⁵⁹ , чтобы в будущем использовать их против бояр. Стоит еще отметить те изощренные усилия, которые Московия, так же как и современная Россия, постоянно прилагала для расправы с республиками. Началось с Новгорода и его колоний, затем наступила очередь казачьей республики¹⁶⁰ , завершилось все Польшей. Чтобы понять, как Россия раздробила Польшу, нужно изучить расправу с Новгородом, продолжавшуюся с 1478 по 1528 год.

Казалось, Иван сорвал цепи, в которые монголы заковали Московию, только для того, чтобы опутать ими русские республики. Казалось, он поработил эти республики только для того, чтобы поступить так же с русскими князьями. В течение двадцати трех лет он признавал их независимость, терпел дерзости и сносил даже их оскорбления. Теперь благодаря низвержению Золотой Орды и падению республик он стал настолько сильным, а князья, с другой стороны, такими слабыми в результате влияния московского князя на их бояр, что Ивану достаточно было лишь продемонстрировать свою силу, чтобы исход борьбы был решен. Тем не менее он не сразу отказался от своих осторожных приемов. Он избрал тверского князя, самого могущественного из русских феодалов, в качестве первого объекта своих действий. Он начал с того, что вынудил его к наступлению и союзу с Литвой, а потом объявил его предателем, далее, запугав этого князя, добился от него ряда уступок, которые лишили его возможности сопротивляться. Затем он использовал то ложное положение, в которое эти уступки поставили князя по отношению к его собственным подданным, и тогда уже стал ждать, каковы будут последствия этих действий. Все это закончилось тем, что тверской князь отказался от борьбы и бежал в Литву. Присоединив Тверь к Московии¹⁶¹ , Иван с огромной энергией продолжал осуществление своего давно задуманного плана. Прочие князья приняли свое низведение до степени простых наместников почти без сопротивления. Оставались еще два брата Ивана. Одного из них Иван убедил отказаться от своего удела, другого завлек ко двору, лицемерными проявлениями братской любви усыпил его бдительность и приказал убить¹⁶² .

Мы дошли теперь до последней великой борьбы Ивана - борьбы с Литвой. Она началась с его вступления на престол и закончилась только за несколько лет до его смерти. В течение 30 лет он ограничивался в этой борьбе тем, что вел дипломатическую войну, разжигая и усугубляя внутренние распри между Литвой и Польшей, склоняя на свою сторону недовольных русских феодалов из Литвы и

стр. 9

парализуя своего противника натравливанием на него других его врагов: Максимилиана Австрийского, Матвея Корвина Венгерского и, главным образом, Стефана, молдавского господаря¹⁶³ , которого он привлек к себе посредством брака, а также, наконец, Менгли-Гирея, оказавшегося таким же сильным орудием против Литвы, как и против Золотой Орды. Тем не менее, после смерти короля Казимира и вступления на престол слабого Александра, когда литовский и польский престолы временно разделились¹⁶⁴ , когда обе эти страны взаимно истощили свои силы в междоусобной борьбе, когда польское дворянство, поглощенное своими усилиями ослабить королевскую власть, с одной стороны, крестьянство и горожан - с другой, покинуло Литву и допустило уменьшение ее территории в результате одновременных вторжений Стефана Молдавского и Менгли-Гирея, когда, таким образом, слабость Литвы стала очевидной, Иван понял, что пришла возможность использовать свою силу и что все условия для успешного выступления с его стороны налицо. И все же он не пошел дальше театральной военной демонстрации - сбора ошеломляющего своей численностью войска. Как он в точности предвидел, теперь было достаточно лишь сделать вид, что он желает битвы, чтобы заставить Литву капитулировать. Он добился признания в договоре тех захватов, которые исподтишка были совершены во время правления короля Казимира, и, к неудовольствию Александра, навязал ему одновременно и свой союз, и свою дочь¹⁶⁵ . Союз он использовал, чтобы запретить Александру защищаться от нападений, подстрекателем которых являлся сам тесть, а дочь - для того, чтобы разжечь религиозную войну между нетерпимым королем-католиком и преследуемыми им его подданными православного вероисповедания. Воспользовавшись этой смутой, Иван рискнул, наконец, обнажить меч и захватил находившиеся под властью Литвы русские уделы вплоть до Киева и Смоленска¹⁶⁶ .

Православное вероисповедание служило вообще одним из самых сильных орудий в его действиях. Но кого избрал Иван, чтобы заявить претензии на наследие Византии, чтобы скрыть под мантией порфирородного клеймо монгольского рабства, чтобы установить преемственность между престолом московитского выскочки и славной империей святого Владимира*, чтобы в своем собственном лице дать православной церкви нового светского главу? Римского папу. При папском дворе жила последняя византийская принцесса. Иван выманил ее у папы, дав клятву отречься от своей веры - клятву, от которой приказал своему собственному примасу освободить себя¹⁶⁷ .

Между политикой Ивана III и политикой современной России существует не сходство, а тождество - это докажет простая замена имен и дат. Иван III, в свою очередь, лишь усовершенствовал традиционную политику Московии, завещанную ему Иваном I Калитой. Иван Калита, раб монголов, достиг величия, имея в руках силу самого крупного своего врага - татар, которую он использовал против более мелких своих врагов - русских князей. Он мог использовать силу татар лишь под вымышленными предлогами. Вынужденный скрывать от своих господ силу, которую в действительности накопил, он вместе с тем должен был ослеплять своих собратьев-рабов властью, которой не обладал. Чтобы решить эту проблему, он должен был превратить в систему все уловки самого низкого рабства и применять эту систему с терпеливым упорством раба. Открытая сила сама могла входить в систему интриг, подкупа и скрытых узурпации лишь в качестве интриги. Он не мог ударить, не дав предварительно яда. Цель у него была одна, а пути ее достижения многочисленны. Вторгаться, используя обманным путем враждебную силу, ослаблять эту силу именно этим использованием и, в конце концов, ниспровергнуть ее с помощью средств, созданных ею же самой, - эта политика была продиктована Ивану Калите специфическим характером как господствующей, так и порабощенной расы. Его политика стала также политикой Ивана III. Такова же политика и Петра Великого, и современной России, как бы ни менялись название, местопребывание и характер используемой враждебной силы. Петр Великий действительно является творцом современной русской политики. Но он стал ее творцом только потому, что лишил старый московитский метод захватов его чисто

* киевского князя Владимира Святославича. Ред.

стр. 10

местного характера, отбросил все случайно примешавшееся к нему, вывел из него общее правило, стал преследовать более широкие цели и стремиться к неограниченной власти, вместо того чтобы устранять только известные ограничения этой власти. Он превратил Московию в современную Россию тем, что придал ее системе всеобщий характер, а не тем лишь, что присоединил к ней несколько провинций. Подведем итог. Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso* в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира.

ГЛАВА ПЯТАЯ¹⁶⁸

Одна характерная черта славянской расы должна броситься в глаза каждому наблюдателю. Почти повсюду славяне ограничивались территориями, удаленными от моря, оставляя морское побережье неславянским народностям. Финско-татарские племена занимали берега Черного, литовцы и финны - Балтийского и Белого морей. Там, где славяне соприкасались с морским побережьем, как на Адриатическом и отчасти на Балтийском море, они в скором времени вынуждены были подчиниться чужеземной власти. Русский народ разделил эту общую участь славянской расы. В момент своего первого появления на арене истории он населял земли у истоков и в верхнем течении Волги и ее притоков, Днепра, Дона и Северной Двины. За исключением небольшого участка в глубине Финского залива, его территория нигде не соприкасалась с морем. До Петра Великого он не смог отвоевать себе доступ ни к одному морю, кроме Белого, которое в течение трех четвертей года сковано [льдами] и непригодно для мореплавания. Место, где теперь находится Петербург, в течение прошедшего тысячелетия оспаривали друг у друга финны, шведы и русские. Все остальное побережье на протяжении от Полангена близ Мемеля до Торнио и весь берег Черного моря от Аккермана до Редут-Кале были завоеваны позднее. И как будто в подтверждение антиморских свойств славянской расы из всей этой береговой линии русская национальность по- настоящему не освоила ни какую-либо часть балтийского побережья, ни черкесское и мингрельское восточное побережье Черного моря. Только побережье Белого моря, насколько оно вообще пригодно для земледелия, некоторая часть северного побережья Черного и часть побережья Азовского морей действительно были заняты русскими поселенцами. Однако даже и поставленные в новые условия, они все еще воздерживаются от морского промысла и упорно хранят верность сухопутным традициям своих предков.

Петр Великий с самого начала порвал со всеми традициями славянской расы. "России нужна вода"¹⁶⁹ . Эти слова, с которыми он с упреком обратился к князю Кантемиру, стали девизом всей его жизни! Завоевание Азовского моря было целью его первой войны с Турцией, завоевание Балтики - целью его войны со Швецией, завоевание Черного моря - целью его второй войны против Порты и завоевание Каспийского - целью его вероломного вторжения в Персию¹⁷⁰ . Для системы местных захватов достаточно было суши, для системы мировой агрессии стала необходима вода. Только в результате превращения Московии из полностью континентальной страны в империю с морскими границами московитская политика могла выйти из своих традиционных пределов и найти свое воплощение в том смелом синтезе, который, сочетая захватнические методы монгольского раба и всемирно- завоевательные тенденции монгола-властелина, составляет жизненный источник современной русской дипломатии.

Говорят, что ни одна великая нация никогда не жила и не могла прожить в таком отдалении от моря, в каком вначале находилась империя Петра Великого; что ни одна нация никогда не мирилась с тем, чтобы ее морские берега и устья

* виртуозной (итал.). Ред.

стр. 11

рек были оторваны от нее; что Россия не могла оставить устье Невы, этот естественный выход для продуктов ее Севера, в руках шведов, так же как устья Дона, Днепра, Буга и Керченский пролив - в руках занимавшихся грабежом кочевников-татар; что по самому своему географическому положению прибалтийские провинции являются естественным дополнением для той нации, которая владеет страной, расположенной за ними; что, одним словом, Петр - по крайней мере в данном случае - захватил лишь то, что было абсолютно необходимо для естественного развития его страны. С этой точки зрения Петр Великий намеревался в результате своей войны со Швецией лишь создать русский Ливерпуль и обеспечить его необходимой полосой побережья.

Но здесь упускают из виду одно важное обстоятельство, тот tour de force*, которым он перенес столицу империи из континентального центра к морской окраине, ту характерную смелость, с которой он воздвиг новую столицу на первой завоеванной им полосе балтийского побережья почти на расстоянии пушечного выстрела от границы, намеренно дав, таким образом, своим владениям эксцентрический центр. Перенести царский трон из Москвы в Петербург значило поставить его в такие условия, в которых он не мог быть в безопасности даже от внезапных нападений, пока не будет покорено все побережье от Либавы до Торнио, а это было завершено лишь к 1809 г. с завоеванием Финляндии.

"С. -Петербург - это окно, из которого Россия может смотреть на Европу", - сказал Альгаротти¹⁷¹ . Это было с самого начала вызовом для европейцев и стимулом к дальнейшим завоеваниям для русских. Укрепления, имеющиеся в наше время в русской Польше, являются лишь дальнейшим шагом в осуществлении той же самой идеи. Модлин, Варшава, Ивангород представляют собою не только цитадели, предназначенные для укрощения непокорной страны. Они являются такой же угрозой Западу, какую Петербург в сфере его непосредственного влияния представлял сто лет тому назад для Севера. Они должны превратить Россию в Панславонию подобно тому, как прибалтийские провинции превратили Московию в Россию.

Петербург, эксцентрический центр империи, сразу же указывал, что для него еще нужно создать периферию.

Таким образом, не само завоевание прибалтийских провинций отличает политику Петра Великого от политики его предшественников; истинный смысл этих завоеваний раскрывается в перенесении столицы. В отличие от Москвы Петербург был не центром расы, а местопребыванием правительства, не результатом длительного труда народа, а мгновенным созданием одного человека, не центром, определяющим свойства континентального народа, а морской окраиной, в которой они теряются, не традиционным ядром национального развития, а сознательно избранным местом для космополитической интриги. Перенесением столицы Петр порвал те естественные узы, которые связывали систему захватов прежних московитских царей с естественными способностями и стремлениями великой русской расы. Поместив свою столицу на берегу моря, он бросил открытый вызов антиморским инстинктам этой расы и низвел ее до положения просто массы своего политического механизма. Начиная с XVI в. Московия сделала важные территориальные приобретения только в Сибири, а до XVI в. непрочные завоевания на Западе и Юге были осуществлены лишь при непосредственном использовании Востока. Перенесением столицы Петр возвестил, что он, напротив, намерен воздействовать на Восток и на своих ближайших соседей, используя Запад. Если использование Востока было ограничено узкими рамками из-за замкнутого характера и неразвитых связей азиатских народов, то использование Запада с самого начала стало безграничным и всеобщим благодаря подвижному характеру и всесторонним связям Западной Европы. Перенесение столицы означало это намеренное изменение средств воздействия, а завоевание прибалтийских провинций дало возможность добиться такого изменения, сразу обеспечив России преобладание над соседними северными государства-

* ловкий прием (франц.) Ред.

стр. 12

ми, установив ее прямой и постоянный контакт со всеми пунктами Европы, заложив основу для материальных связей с морскими державами, которые благодаря этому завоеванию стали зависимыми от России в получении материалов для кораблестроения. Этой зависимости не существовало, пока Московия, страна, производившая большую часть материалов для кораблестроения, не имела своих собственных путей для их вывоза, тогда как Швеция - государство, державшее эти пути в своих руках, - не владела страной, расположенной за ними.

Если московитские цари, осуществлявшие свои захваты, главным образом используя татарских ханов, должны были татаризоватъ Московию, то Петр Великий, который решил действовать, используя Запад, должен был цивилизовать Россию. Захватив прибалтийские провинции, он сразу получил орудия, необходимые для этого процесса. Эти провинции не только дали ему дипломатов и генералов, то есть умы, при помощи которых он мог бы осуществить свою систему политического и военного воздействия на Запад, но одновременно в изобилии снабдили его чиновниками, учителями и фельдфебелями, которые должны были вымуштровать русских, придав им тот внешний налет цивилизации, который подготовил бы их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних.

Ни Азовское, ни Черное, ни Каспийское моря не могли открыть Петру этот прямой выход в Европу. К тому же еще при его жизни Таганрог, Азов и Черное море с его вновь созданным русским флотом, портами и верфями были опять заброшены или отданы туркам. Завоевание Персии тоже оказалось преждевременным начинанием. Из четырех войн, которые Петр Великий вел на протяжении своей жизни, его первая война с Турцией, плоды которой были потеряны во второй турецкой войне, продолжала, в известном смысле, традиционную борьбу с татарами. С другой стороны, она была лишь прелюдией к войне со Швецией, в которой вторая турецкая война являлась эпизодом, а персидская война - эпилогом. Таким образом, война со Швецией, длившаяся двадцать один год, поглощает почти всю военную деятельность Петра Великого. С точки зрения и целей, и результатов, и продолжительности мы с полным основанием можем назвать ее его главной войной. Все, что он создал, зависело от завоевания балтийского побережья.

Теперь предположим, что мы совершенно не знаем подробностей его военных и дипломатических операций. Но разве сам факт, что превращение Московии в Россию осуществилось путем ее преобразования из полуазиатской континентальной страны в главенствующую морскую державу на Балтийском море, не приводит нас к выводу, что Англия - величайшая морская держава того времени, расположенная к тому же у самого входа в Балтийское море, начиная с середины XVII в. сохранявшая здесь роль верховного арбитра, должна быть причастна к этой великой перемене? Разве Англия не должна была служить главной опорой или главной помехой планам Петра Великого и не должна была оказать решающее влияние на события во время затяжной борьбы не на жизнь, а на смерть между Швецией и Россией? Если мы не находим, что она прилагала все силы для спасения Швеции, то разве мы не можем быть уверены, что она использовала все доступные ей средства для содействия московиту? И тем не менее в том, что обычно именуется историей, Англия почти не появляется как участник этой великой драмы и выступает скорее в роли зрителя, чем действующего лица. Но подлинная история покажет, что правители Англии не менее способствовали осуществлению планов Петра I и его преемников, чем ханы Золотой Орды - осуществлению замыслов Ивана III и его предшественников.

Воспроизведенные нами памфлеты, хотя и написаны английскими современниками Петра Великого, далеки от того, чтобы разделять обычные заблуждения позднейших историков. Они энергично осуждают Англию как наиболее мощное орудие России. Та же самая точка зрения выражена и в памфлете, краткий анализ которого мы теперь дадим и которым мы закончим введение к разоблачениям дипломатии. Он озаглавлен "Истина есть истина, когда она раскрывается вовремя, или Защита нынешних мероприятий нашего министерства против Московита и т. д. и т. д. Скромно посвящается палате о[бщин], Лондон, 1719 год"¹⁷² .

Памфлеты, которые мы воспроизвели выше, были написаны в то время или вскоре после того, как, по выражению одного современного поклонника России,

стр. 13

"Петр пересек Балтийское море как его властелин во главе объединенных эскадр всех северных держав", в том числе и Англии, "гордившихся тем, что плавают под его командованием"¹⁷³.

Но в 1719 г., когда был опубликован памфлет "Истина есть истина", положение дел, как видно, совершенно изменилось. Карла XII не было в живых, и английское правительство теперь делало вид, что находится на стороне Швеции и ведет войну против России. С этим анонимным памфлетом связаны и другие обстоятельства, заслуживающие особого внимания. Его содержание показывает, что он является извлечением из донесений, которое автор*, возвратившись в августе 1715 г. из Московии, по распоряжению Георга I составил и вручил виконту Тауншенду, тогдашнему государственному секретарю.

"Случилось так, - пишет он, - что в настоящее время именно я оказался в выгодном положении и был первым, кто имел счастье предвидеть и быть столь честным, чтобы предупредить наш двор о безусловной необходимости порвать тогда с царем и снова вытеснить его из Балтийского моря". "Мое донесение раскрыло его цели по отношению к другим государствам и даже по отношению к Германской империи, к которой, хотя эта держава и является континентальной, он предложил присоединить Ливонию в качестве курфюршества, но, однако, с тем, чтобы самому стать курфюрстом. Это привлекло внимание к замышлявшемуся тогда царем принятию титула самодержца¹⁷⁴ . Будучи главой православной церкви, он хотел, чтобы другие монархи признали его главой православной империи. Я не берусь сказать, насколько неохотно признали мы это наименование, поскольку одному из наших послов¹⁷⁵ уже поручили величать его титулом императорского величества, который шведы не желают признавать до сих пор".

Находясь одно время на службе в английском посольстве в Московии, наш автор, как он говорит, позднее был

"уволен со службы по желанию царя", который удостоверился, что "я даю нашему двору такое освещение его делам, какое содержится в этом документе. Я осмеливаюсь сослаться при этом на короля и подтверждение виконта Тауншенда, который слышал, как его величество приводил это объяснение". И несмотря на все это, "я в течение последних пяти лет вынужден был добиваться получения все еще не выплаченной мне суммы, большую часть которой я потратил, выполняя поручение покойной королевы**".

На антимосковитскую позицию, внезапно занятую кабинетом Стэнхоупа, наш автор смотрит довольно скептически.

"Настоящим документом я не намерен лишить министерство того одобрения публики, которого оно заслуживает, если даст нам удовлетворительное объяснение, какие причины до самого последнего времени заставляли его во всем притеснять шведов, хотя последние были тогда такими же нашими союзниками, как и теперь! Или почему оно всеми возможными средствами содействовало усилению царя, хотя он не был связан с Великобританией ничем, разве только хорошими отношениями... В тот момент, когда я пишу это, я узнал, что джентльмен, который менее трех лет тому назад, находясь во главе королевского флота, дал возможность московитам, не пользуясь нашей поддержкой, впервые появиться на Балтийском море, снова уполномочен людьми, стоящими ныне у власти, вторично встретиться с царем на этом море. По каким соображениям и для какой цели?".

Упоминаемый здесь джентльмен - это адмирал Норрис, балтийская кампания которого против Петра I, по-видимому, действительно явилась образцом при организации последних морских экспедиций адмиралов Нейпира и Дандаса¹⁷⁶ .

Как торговые, так и политические интересы Великобритании требуют, чтобы прибалтийские провинции были возвращены Швеции. Сущность доводов нашего автора такова:

"Торговля стала жизненной необходимостью для нашего государства. То, что пища означает для жизни, то снабжение кораблестроительными материалами означает для флота. Вся торговля, которую мы ведем со всеми другими народами земли, в лучшем случае только прибыльна; торговля же на Севере совершенно необ-

* Дж. Маккензи. Ред.

** Анны. Ред.

стр. 14

ходима. Она по справедливости может быть названа sacra embole* Великобритании как ее важнейший выход за границу, нужный для поддержания всей нашей торговли и безопасности страны. Подобно тому как изделия из шерсти и полезные ископаемые являются основными товарами Великобритании, так материалы для кораблестроения являются основными товарами Московии, равно как и всех тех прибалтийских провинций, которые царь лишь недавно отнял у шведской короны. С тех пор как эти провинции перешли во владение царя, Пернау совершенно опустел. В Ревеле не осталось ни одного британского купца, и вся торговля, которая прежде велась в Нарве, теперь перенесена в Петербург... Шведы никогда не могли бы завладеть торговлей наших подданных, так как эти морские порты, когда они находились в их руках, были лишь транзитными пунктами для вывоза этих товаров. Места же их произрастания или выработки лежали позади этих портов, во владениях царя. Но, оставленные царю, эти балтийские порты станут уже не транзитными пунктами, а своеобразными складами для его собственных владений вдали от моря. Поскольку он уже обладает Архангельском на Белом море, то оставить ему любой морской порт на Балтике значило бы не что иное, как отдать в его руки оба ключа от главных европейских складов всех материалов для кораблестроения. Ведь известно, что датчане, шведы, поляки и пруссаки имеют в своих владениях лишь немногие отдельные виды этих товаров". Если, таким образом, царь захватит в свои руки "снабжение тем, без чего мы не можем обойтись, что тогда станет с нашим флотом? Как же, кроме того, будет обеспечена вся наша торговля с любой частью света?".

"Если, таким образом, интересы британской коммерции требуют не допускать царя в Прибалтику, то наши государственные интересы должны не менее настоятельно побуждать скорее попытаться сделать это. Под интересами нашего государства я подразумеваю не действия кабинета в пользу его партии и не действия двора, вызванные его интересами за границей, но именно то, что составляет и всегда должно составлять непосредственную заботу о безопасности, удобствах, достоинстве или доходах короны, равно как и об общем благе Великобритании". Что касается Балтийского моря, то "с самого начала нашего морского могущества" важнейшей потребностью нашего государства всегда считалось, во-первых, - не допускать возвышения здесь какой-либо новой морской державы, а во-вторых, - поддерживать равновесие сил между Данией и Швецией.

"Одним из примеров мудрости и предусмотрительности наших тогдашних истинно британских государственных мужей является мир, заключенный в Столбове в 1617 году. Яков I был посредником при заключении этого договора¹⁷⁷ , в силу которого Московия должна была отдать все свои владения на Балтийском море и остаться исключительно континентальной державой в этой части Европы".

Такую же политику предупреждения возникновения новой морской державы на Балтийском море проводили Швеция и Дания.

"Кто не знает, что попытка императора получить морской порт в Померании послужила для великого Густава¹⁷⁸ не менее важным, чем все другие, поводом для перенесения военных действий в самый центр владений австрийского дома? Что произошло при Карле-Густаве** с самой Польшей, которая, помимо того, что являлась в тот период самой могущественной из всех северных держав, еще владела на большом протяжении побережьем и несколькими портами Балтики? Датчане, хотя и были тогда в союзе с Польшей, никоим образом не желали допустить существования ее флота на Балтийском море даже в обмен на помощь против шведов и уничтожали польские суда всюду, где бы они им ни попадались".

Что касается поддержания равновесия между силами морских держав, укрепившихся на Балтийском море, то и здесь традиции английской политики не менее ясны.

"Когда шведская держава своей угрозой раздавить Данию вызвала у нас некоторое беспокойство, мы поддержали честь нашей страны, восстановив нарушенное равновесие сил".

"Английская республика послала тогда в Балтийское море эскадру, что привело к заключению договора в Роскилле (1658 г.), подтвержденного затем в Копенгагене (1660 г.). Пожар, зажженный было датчанами во времена короля Вильгельма III, так же быстро потушил Джордж Рук при помощи Травендальского договора"¹⁷⁹ .

Такова была исконная британская политика.

"Политикам того времени никогда не приходило в голову с целью вновь уравновесить чашу весов и установить более справедливый баланс сил на Балтийском море изобрести столь удачное средство, как создание здесь третьей морской дер-

* священным ключом. Ред.

** Карле Х Густаве. Ред.

стр. 15

жавы... Кто определил это Тиру, который раздавал венцы, купцы которого были князья, а торговцы - знаменитости земли?¹⁸⁰ "Ego autem neminem. nomino: quare irasci mihi nemo poterit, nisi qui ante de se voluerit confiteri"*. Потомству будет довольно трудно поверить, что это могло быть делом кого-либо из лиц, находящихся теперь у власти,., что мы открыли царю путь в С. - Петербург исключительно на наши собственные средства и без всякого риска с его стороны".

Самой верной политикой было бы вернуться к Столбовскому договору и не позволять более московиту "удобно устроиться на Балтийском море". Могут, однако, сказать, что "при настоящем положении дел" было бы "трудно вернуть те преимущества, которые мы утратили, не обуздав роста могущества московитов тогда, когда это было гораздо легче сделать".

Средний курс можно считать более удобным.

"Если бы мы сочли, что предоставление московиту бухты на Балтийском море согласуется с благосостоянием нашего государства, так как из всех европейских монархов только он владеет страной, которая может принести огромные выгоды своему государю путем сбыта ее продуктов на иностранных рынках, то вместе с тем тогда было бы вполне разумно рассчитывать, что, в ответ на сделанные нами до сих пор уступки царю в интересах и на благо его страны, его царское величество со своей стороны не потребует ничего, вызывающего нарушение чужих интересов, и потому удовольствуется торговыми судами, не требуя военных кораблей".

"Таким образом, мы должны воспрепятствовать его стремлениям когда-либо превратиться в нечто большее, чем континентальная держава", но вместе с тем "избегать всяких поводов для возражений, что наши отношения к царю хуже тех, на которые может рассчитывать любой суверенный монарх. Я не буду для этого приводить в качестве примера Генуэзскую или какую-либо иную республику на самом Балтийском море, или же герцога Курляндского. Я сошлюсь лишь на Польшу и Пруссию, которые, хотя и управляются теперь коронованными особами, всегда довольствовались свободою открытой торговли, не добиваясь собственного флота. Или укажу на Фальчинский договор между турком и московитом, в силу которого Петр вынужден был не только возвратить Азов и расстаться со всеми своими военными кораблями в этих краях, но и удовольствоваться одной лишь свободою торговли на Черном море¹⁸¹ . Даже бухта на Балтийском море для торговли - это гораздо больше того, что он сам еще не так давно, по всей видимости, рассчитывал получить в результате своей войны со Швецией".

Если царь откажется от такого "спасительного соглашения", нам "не о чем будет жалеть, кроме времени, потерянного на то, чтобы испробовать все средства, находящиеся, по милости неба, в наших руках, дабы склонить его к миру, выгодному для Великобритании".

Война тогда станет неизбежной. В этом случае "то, что царь Московии, обязанный своими морскими познаниями нашим наставлениям, а своим величием - нашей снисходительности, так скоро отказывается от соглашения с Великобританией на условиях, которые он всего несколько лет тому назад был вынужден принять от Высокой Порты, должно так же побудить наше министерство по-прежнему принимать те же меры, что и сейчас, как и зажечь негодованием сердца всех честных британцев".

"Мы во всех отношениях заинтересованы в возвращении Швеции провинций на Балтийском море, отнятых московитом у шведской короны. Великобритания больше не может поддерживать равновесие на этом море", с тех пор как она "помогла Московии возвыситься там до положения морской державы... Если бы мы выполнили статьи нашего союзного договора, заключенного королем Вильгельмом со шведской короной, то эта доблестная нация всегда оставалась бы достаточно сильной преградой проникновению царя в Балтийское море... Время должно подтвердить нам то, что вытеснение московита из Прибалтики является в настоящее время главной задачей нашего министерства".

ПРИМЕЧАНИЯ

¹²² Шлёцер (Schlozer), Август Людвиг (1735 - 1809) - немецкий историк и статистик, в 1760 - 1766 гг. жил в России, один из основоположников норманнской теории происхождения Русского государства. Главный его труд "Нестор. Russische Annalen in ihrer slavonischen Grundsprache verglichen, ubersetzt und erklart" (Tt. 1 - 2. Gottingen. 1802). В эксцерптных тетрадях Маркса содержатся выписки из т. 1 работы Шлёцера "Briefwechsel meist historischen und politischen Inhalts" (Gottingen. 1776; 4. Auflage. Gottingen. 1780) о некоторых моментах истории Шве-

* "Сам я никого не называю, и потому никто не сможет на меня сердиться, если только не захочет сам себя выдать". Цицерон. "Речь о предоставлении империума Гнею Помпею (о манлиевом законе XIII)" (латин.). Ред.

стр. 16

дни конца XVII - начала XVIII века. В период работы над "Разоблачениями" Маркс в связи с чтением книги Й. Добровского "Slavin" (Prag. 1834) упоминает ряд других сочинений Шлёцера, в том числе "Нестора" (см. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 29, с. 13 - 14). Прямых свидетельств чтения им этих книг при работе над "Разоблачениями" не найдено.

¹²³ Речь идет о рецензии немецкого историка и путешественника Я. Фаллмерайера (1790 - 1861) на книгу Ed. de Muralt "Essai de chronographie Byzantine pour servir a l'examen des Annales du Bas-Empire et partienlierment des Chronographes slavons de 395 a 1057" (опубликована в "Allgemeine Zeitung" 11, 12.I.1856). Говоря о русских историках, Маркс, по-видимому, имеет в виду прежде всего Н. М. Карамзина. В одной из эксцерптных тетрадей к работе "Разоблачения дипломатической истории XVIII века" Маркс выписывает из книги F. Eichhoff "Histoire de la langue et de la litterature des Slaves" (P. 1839) имена следующих русских историков: "Щербатов (1733 - 1790), Хилков, Татищев, Голиков (1735 - 1801) (о Петре I), Болтин (1735 - 1792), наконец, Карамзин (1765 - 1826), Шишков (род. в 1754)" (ЦПА НМЛ, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 955, л. 36).

¹²⁴ Олег (ум. в 912) - древнерусский князь, совершил успешный поход на Византию в 911 г.; Игорь (ум. в 945) - великий князь Киевский (912 - 945), осуществил два военных похода на Византию в 941 и 944 гг.; Святослав Игоревич (ум. в 972 или 973) - великий князь Киевский (около 945 - 972). Все они - князья династии Рюриковичей, последним представителем которой на московском престоле был царь Федор Иванович (ум. в 1598).

¹²⁵ Маркс цитирует по книге: Segur Ph. History of Russia and of Peter the Great. Lnd. 1829, p. 37.

¹²⁶ Анна (ум. в 1011) - дочь византийского императора Романа II (959 - 963), была отдана замуж за киевского великого князя Владимира Святославича (980 - 1015, в крещении - Василий) в 987 г. братом, византийским императором Василием II (976 - 1025), уже после смерти своего отца. С именем Владимира Святославича (Владимир Красное Солнышко) связаны принятие на Руси христианства (988 - 989) и расцвет Киевской Руси; германский император - это последний император Священной Римской империи (см. прим. 82) под именем Франца II и первый император Австрии под именем Франца I, дочь которого Мария Луиза в 1810 г. стала женой Наполеона I.

¹²⁷ Карл Великий (742 - 814) - франкский король (768 - 800), с 800 г. император Священной Римской империи.

¹²⁸ По-видимому, Маркс намекает здесь на один из пунктов так называемого Завещания Петра Великого - подложного документа, который в XIX в. в различных вариантах неоднократно публиковался в Западной Европе. Подложность "Завещания" впервые была доказана в работах Беркхольца (см. Berkholz G. Das Testament Peters des Grossen, - Baltische Monatsschrift, Oktober 1859, S. 61 - 73; ejusd. Napoleon I - auteur du testament de Pierre le Grand. Bruxelles. 1863).

¹²⁹ Иоанн I Цимисхий (около 925 - 976) - византийский император (969 - 976).

¹³⁰ Ярослав Мудрый (около 978 - 1054) - великий князь Киевский (1019 - 1054).

¹³¹ Речь идет об Андрее Боголюбском (около 1111 - 1174); с 1157 г. первый великий князь Владимиро-Суздальский.

¹³² Здесь у Маркса, который в изложении фактов следует за книгой Сегюра (с. 70 - 71), неточность: третьим князем (1176 - 1212) на престоле Владимиро-Суздальского княжества был Всеволод Большое Гнездо, брат Андрея Боголюбского, при котором территория княжества расширилась, возросло его политическое и культурное значение; его преемником был сын Юрий (Георгий) (1189 - 1238), который после ряда междоусобиц восстановил авторитет княжества. Конец существованию Владимиро-Суздальского княжества был положен нашествием Батыя в 1238 году.

¹³³ Чингисхан (1162 - 1227) - основатель Монгольской империи.

¹³⁴ Датировка взята Марксом из книги Сегюра (с. 73 - 80); конец монголо-татарскому игу на Руси был положен в 1480 г. в результате длительной борьбы русского народа (см. прим. 149).

¹³⁵ Маркс имеет в виду возвышение в XIV в. Московского княжества, а также военные победы русских войск под командованием Дмитрия Донского над полчищами Золотой Орды (битва на р. Воже в 1378 г., на Куликовом поле в 1380 г.). Маркс позднее в "Хронологических выписках", сделанных в 1882 г., отмечал, в частности: "8 сентября 1380 г. битва на широком Куликовом поле. Полная победа Дмитрия; на той и на другой стороне вместе пало, как говорят, 200000 человек" (см. Архив Маркса и Энгельса. Т. VIII, с. 151).

¹³⁶ Segur Ph. Op. cit., pp. 213 - 214.

¹³⁷ Юрий Данилович (1281 - 1325) - князь Московский (1303 - 1325), великий князь Владимирский (1317 - 1325); Иван I Данилович Калита (ум. в 1340. г.) - с 1325 г. князь Московский, великий князь Владимирский (1328 - 1340); Узбек (около 1282 - 1342) - хан Золотой Орды (1312 - 1342).

¹³⁸ Речь идет об одной из ветвей династии Рюриковичей, князьях Тверского княжества, существовавшего в XIII-XV веках. В борьбе за власть с московским князем Юрием Даниловичем тверской князь Михаил Ярославич (1271 - 1318) потерпел поражение и был убит (как впоследствии в 1339 г. его сын и внук - см. прим.

стр. 17

141) в ставке хана Узбека. В тексте у Маркса хронологическая неточность, перешедшая из книги Сегюра (с. 90 - 91, 94).

¹³⁹ Иван III (1440 - 1505) -великий князь Московский (1462 - 1505).

¹⁴⁰ Резиденция митрополита была окончательно перенесена в Москву в 1328 г.

¹⁴¹ Александр Михайлович (1301 - 1339) - великий князь Тверской с 1326 г., в 1339 г. убит в Золотой Орде вместе с сыном Федором.

¹⁴² Семен Иванович Гордый (1316 - 1353) - великий князь Московский (с 1340) и Владимирский (с 1341).

¹⁴³ Софья (Зоя) Палеолог (около 1448 - 1503) - вторая жена Ивана III, великая княгиня Московская с 1472 г., племянница последнего византийского императора Константина XI Палеолога (см. прим. 167).

¹⁴⁴ В 1492 г. Иваном III была отправлена грамота турецкому султану Баязиду II (1481 - 1512), содержавшая протест против притеснений русских купцов в турецких владениях.

¹⁴⁵ Здесь Маркс, по-видимому, имеет в виду Карамзина, на которого ссылается Сегюр (с. 125) при описании поведения Ивана III при "стоянии на Угре" (Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. VI. Спб. 1817, с. 140 - 151).

¹⁴⁶ Ногайская Орда (от Волги до Иртыша) выделилась из Золотой Орды фактически еще в конце XIV в., а окончательно - в 1426 - 1440 гг.; Тимур (Тамерлан) (1336 - 1405) нанес сокрушительный удар Золотой Орде в трех больших походах 1389, 1391, 1394 - 1395 годов. Во второй половине XV в. на южных и юго-восточных окраинах Русского государства из беглых крестьян и посадских людей образовались вольные общины казаков, которые использовались властями для несения сторожевой службы в этих районах. Крымские татары в результате длительной борьбы выделились из состава Золотой Орды в 1443 г., образовав Крымское ханство, в 1475 г. оно признало вассальную зависимость от Османской империи. Золотая Орда во второй четверти XV в. практически прекратила свое существование, ее наследницей стало татарское государство в низовьях Волги под именем "Большой Орды".

¹⁴⁷ Речь идет об Ахмате (ум. в 1481), хане Большой Орды (1459 - 1481).

¹⁴⁸ Выплата дани Большой Орде (см. прим. 146) была прекращена Иваном III в 1476 году.

¹⁴⁹ Основным фактором, который привел к освобождению Великого княжества Московского от монголо-татарского ига, была героическая борьба русского народа. События, завершившие эту борьбу, изложены Марксом неточно. Хан Ахмат предпринял два похода против Москвы: в 1472 г., после взятия Алексина, он отступил перед русским войском; в 1480 г. на р. Угре против войска Ахмата стояли сильные отряды русских, и он также был вынужден отступить, а 6 января 1481 г. его убил ногайский князь Ивак. "Стояние на Угре" положило конец 240-летнему монголо-татарскому игу на Руси. Крымский хан Менгли-Гирей (ум. в 1515, хан с 1468) действительно разгромил Большую Орду, но это случилось позднее, в 1502 году.

¹⁵⁰ Вятская земля в 1459 г. была подчинена Москве, но пользовалась известной самостоятельностью. В 1489 г. Вятская земля окончательно вошла в состав Великого княжества Московского.

¹⁵¹ Псковская феодальная республика существовала как самостоятельное государственное образование с 1348 по 1510 год.

¹⁵² речь идет о победе московского войска над новгородцами в 1471 г. на р. Шелони.

¹⁵³ Эту приведенную ниже цитату Маркс берет из книги Сегюра (с. 132).

¹⁵⁴ Речь идет о том, что после 1475 г. вопреки прежним установлениям судопроизводство по жалобам новгородцев стало вестись не в их родном городе, а в Москве.

¹⁵⁵ Послами Новгородской республики при Великом княжестве Московском в 1477 г. были подвойский (должностное лицо для передачи вестей) Назар и вечевой дьяк Захар.

¹⁵⁶ Макиавелли (Machiavelli), Николо (1469 - 1527) - итальянский политик, философ, историк и писатель.

¹⁵⁷ Маркс цитирует книгу Сегюра (с. 134).

¹⁵⁸ Окончательное включение Новгорода в состав Русского централизованного государства произошло в 1478 году.

¹⁵⁹ Дети боярские - обедневшие потомки бояр, не унаследовавшие крупных земельных владений предков, а следовательно, и принадлежности к боярству. С установлением обязательной службы в Русском государстве дети боярские постепенно сливались с дворянами и составили средний класс служилых людей.

¹⁶⁰ Речь идет о своеобразной республике украинского казачества (Запорожская Сечь), возникшей в середине XVI в.; была лишена независимости Петром I в 1709 г. и окончательно уничтожена Екатериной II в 1775 году.

¹⁶¹ Последний самостоятельный тверской князь Михаил Борисович (1461 - 1485), женатый на внучке литовского князя Казимира IV Ягеллончика (1440 - 1492, с 1447 и польский король), стремился освободиться от растущей зависимости от Москвы и с этой целью вступил в договорные отношения с Литвой. Однако Ивану III удалось сломить сопротивление тверского князя, к в 1485 г. Тверь окончательно вошла в состав Великого княжества Московского. Так закончилась борьба тверских и московских князей за первенство на Руси (см. прим. 138).

стр. 18

¹⁶² У Ивана III было четыре брата, уделы которых были в разное время присоединены к великокняжеским владениям. Один из братьев, Андрей Большой, умер в заточении.

¹⁶³ Максимилиан I (1459 - 1519) - император Священной Римской империи (1493 - 1519); Матвей Корвин (Маттиас I Хуняди, 1443 - 1490) - венгерский король (1458 - 1490); Стефан III Великий (ум. в 1504) - молдавский господарь (1457 - 1504).

¹⁶⁴ После смерти Казимира IV Ягеллончика (1427 - 1492) польский престол достался его сыну Яну Ольбрахту (1459 - 1501, король с 1492), а литовский - другому сыну, Александру Ягеллону (1460 или 1461 - 1506), ставшему в 1501 г. также польским королем.

¹⁶⁵ Брак Елены, дочери Ивана III и Софьи Палеолог, с литовским великим князем Александром был заключен по инициативе и настоянию литовской знати, рассчитывавшей тем самым добиться уступок от Ивана III.

¹⁶⁶ В результате войн Ивана III с Великим княжеством Литовским (1487 - 1494 и 1500 - 1503) к Москве отошел ряд западных русских городов и прилегающих к ним земель (Чернигов, Новгород-Северский, Гомель, Брянск и др.). Смоленск был присоединен к России в 1514 г., уже после смерти Ивана III.

¹⁶⁷ События излагаются здесь неточно. Стремясь спасти Византийскую империю от турецкого завоевания, представители восточной христианской церкви пошли в 1439 г. на Флорентийском соборе на заключение так называемой Флорентийской унии. Они согласились признать главенство папы в церкви, принять догмы католического вероучения при сохранении обрядовой стороны православия. После взятия Константинополя турками в 1453 г. брат последнего византийского императора Константина XI Палеолога (1449 - 1453) Фома с семьей нашел убежище в Риме. Папа Павел II, разработав план женитьбы Ивана III на дочери Фомы Палеолога Софье (Зое), рассчитывал, опираясь на решения Флорентийской унии, посредством этого брака утвердить свою власть над православной церковью на Руси. Брак Ивана III и Софьи был заключен уже при папе Сиксте IV, 12 ноября 1472 года. Иван III использовал этот брак для укрепления престижа Руси в международных отношениях и авторитета великокняжеской власти внутри страны; примас - Филипп (ум. в 1473), митрополит с 1464 года.

¹⁶⁸ Как явствует из письма Маркса Энгельсу от 9 апреля 1857 г., он использовал в этой главе одну из неопубликованных статей Энгельса о панславизме (см. об этом введение к публикации). "В последней моей статье, - писал Маркс, - я дословно использовал одну из твоих, где говорится о Петре I" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 29, с. 99).

¹⁶⁹ Эту цитату Маркс приводит по книге Сегюра (с. 312). Кантемир Дмитрий Константинович (1673 - 1723) - молдавский ученый-энциклопедист, господарь (1710 - 1711).

¹⁷⁰ Имеются в виду русско-турецкие войны конца XVII в. и 1710 - 1713 гг. и поход Петра I в 1722 - 1723 гг. в прикаспийские владения Ирана.

¹⁷¹ Lettres du comte Algarotti sur la Russie. Lnd. 1769, p. 64. Альгаротти (Algarotti), Франческо, граф (1712 - 1764) - итальянский ученый и писатель. Эту цитату приводит А. С. Пушкин в первом примечании к поэме "Медный всадник".

¹⁷² См. прим. 89.

¹⁷³ Segur Ph. Op. cit., p. 304.

¹⁷⁴ Петр I принял титул императора в 1721 году.

¹⁷⁵ Речь идет о Чарлзе Уитворте (Withworth) - английском дипломате, с февраля 1705 г. посланнике в Петербурге. Его книгу (An Account of Russia as It Was in the Year 1710. Strawberry-Hill. 1758) Маркс конспектировал при работе над "Разоблачениями".

¹⁷⁶ Иронический намек на действия английского флота во время Крымской войны (1853 - 1856) под командованием Чарлза Нейпира (1854) и Ричарда Дандаса (1855).

¹⁷⁷ Столбовский мирный договор 1617 г. был заключен при посредничестве Англии между Россией и Швецией после провала польской и шведской интервенции начала XVII в. в Россию. Швеция возвращала России ряд русских городов, но удерживала территории в Карелии и Прибалтике, отрезав тем самым Россию от Балтийского моря. Границы, установленные Столбовским миром, сохранялись до Северной войны (1700 - 1721). Яков I (1566 - 1625) - король Великобритании и Ирландии (1603 - 1625).

¹⁷⁸ Имеется в виду Фердинанд II (1578 - 1637) - император Священной Римской империи (1619 - 1637); Густав II Адольф (1594 - 1634) - шведский король (1611 - 1632) и полководец.

¹⁷⁹ Договоры в Роскилле и Копенгагене - см. прим. 117; Рук (Rooke), сэр Джордж (1650 - 1709) - английский адмирал; в 1700 г. главнокомандующий англоголландской эскадрой, посланной на помощь Карлу XII во время датско- шведской войны. Травендальский договор - см. прим. 68.

¹⁸⁰ Библия, книга Исайи, гл. 23, стих 8.

¹⁸¹ Речь идет о договоре 1711 г., подписанном в ходе русско-турецкой войны 1710 - 1713 гг. при турецком султане Ахмеде III (1703 - 1730).

Постоянный адрес данной публикации: