"Повелитель мух" Уильяма Голдинга. РАМТ

Давно подмечено: если видишь в театральной программке слово "притча", жди беды. Заявить подобный жанр всегда заманчиво, вот осуществить трудно. Но ученики Анатолия Васильева, к коим принадлежит и постановщик спектакля "Повелитель мух" в РАМТе Александр Огарев, к этим вещам обычно тяготеют в силу педагогического воспитания. Весьма уважают глубокомыслие, символику, мистику и т.п.

Произведение Голдинга вполне способно навеять притчевый образ мыслей. Из странной истории мальчишек, попавших на необитаемый остров, запросто можно вытянуть намек на историю недоразвитого человечества. Формировались юные индивиды в полноценных хомо сапиенсов, и вдруг произошел сбой - эволюция дала задний ход, развитие обернулось одичанием, а человек стал уверенно превращаться в зверя. Можно живописать сценическими красками приметы этих превращений, можно задуматься над их причинами, проанализировав "законы стаи". Да что угодно, обладай режиссер внятностью замысла.

Александра Огарева то ли смутило, то ли наоборот подогрело то, что спектакль осуществлялся на сцене Молодежного театра. Кажется, что он все свои силы бросил на то, чтобы попасть точно по возрастному адресу. Кто же спорит, что для подростков здесь есть масса поучительных моментов: опыт коллективизма и протеста против него, жестокости и сострадания, психология лидерства. Причем заключено все это в игровую форму и размещено на манящем воображение "таинственном острове". Впрочем, "Повелитель мух" - это отнюдь не тюзовское произведение и вполне способно заинтересовать и взрослую публику. Был же в петербургском Малом драматическом театре одноименный спектакль, который в свое время вызвал заметный резонанс и стал одной из ярких страниц в истории этого театра.

В нынешней сценической версии "Повелителя мух" (среди ее авторов, помимо Огарева, значится актер Школы драматического искусства Игорь Яцко) все элементы постановки существуют как-то сами по себе, словно бы режиссер следовал известному принципу отделения "мух" от "котлет". Хотя сценография Станислава Бенедиктова вполне самодостаточна и очень образна, режиссер зачем-то размещает на сцене экран, на который то и дело проецируются природные красоты острова: океанский прибой, пальмы, лианы или фрагменты телепередачи "В мире животных". И тут немедленно дает о себе знать "эффект кошки". Экзотические ящерки и прочие твари столь красивы и непосредственны, что внимание публики поневоле фокусируется на них. А между тем на сцене нечто происходит и с людьми, но остается за рамками восприятия. Как мог этих элементарных вещей не учесть профессиональный режиссер, вызывает искреннее недоумение.

Но все эти лягушки-цветочки и впрямь еще "цветочки". Потому что порой вместо флоры и фауны на экране возникают известные полотна старых мастеров, а то и лик Христа. Причем появляются они в кульминационные моменты гибели персонажей или прочих трагических событий. Готовы озверевшие юные соплеменники проткнуть бамбуковыми палками Ральфа (Алексей Янин) - нате вам Святого Себастьяна, пронизанного копьями, или того же Христа. А что вы хотите - притча как-никак, стоит сделать ассоциативные намеки. Правда, выглядит все это как некая иллюстрация для особо тупых потребителей зрелища, которым к тому же навязывают нечто весьма далекое от конкретного действа.

Конкретика же данной сценической ситуации близка к тюзовским потугам, несмотря на особняком стоящие высокие мотивы. Молодым, но все же великовозрастным артистам (Алексей Розин, Шамиль Хаматов, Михаил Шкловский и другие), режиссер ничтоже сумняшеся предлагает поиграть в детей. Ну ладно бы поиграть, но они, в свою очередь, начинают честно "перевоплощаться", как на студенческих этюдах: таращат в зал наивно распахнутые глаза, шмыгают носом и утираются кулаком, форсируют детские интонации и т.п. На этом фоне настоящие дети, задействованные в спектакле, почему-то кажутся более взрослыми в своих попытках серьезного существования на сцене.

Притчевая логика никак не желает вытекать из сценического поведения, потому что наши "дети" излишне суетливы и подвижны. Видимо, для того, чтобы не дать публике соскучиться, да и самим не слишком фокусироваться на "психологии". Диалоги и монологи, в которых явно даны ключевые для восприятия фразы, порой тонут в обилии пластических вариаций, бесконечных воинствующих плясок. А тут еще на сцену то и дело выкатывается нелепый бутафорский кабан, потом его голова, насаженная на палку, в кроваво-красной подсветке вещает что-то зловещее. Ужастик, да и только, причем в развлекательном стиле реалити-шоу "Последний герой". Достаточно монотонный, хотя по внутренней логике сюжета все должно ощутимо меняться.

Ну и что с того, что в финале на остров прибывает долгожданный Офицер (Илья Исаев), чтобы вызволить детишек из плена чудовищного острова. Его встречают дружным плачем, переходящим в рев, который в словесной интерпретации может прозвучать как: "Прости нас, дяденька, мы больше так не будем". Ему же, исходя из атмосферы данного действа, вполне уместно было бы объявить, что все было лишь игрой, и вручить призы наиболее отличившимся из оставшихся в живых участников. Но Голдинг-то писал совсем не об этом...

Постоянный адрес данной публикации: