М. Археографический центр. 1994. 235 с., илл.

Изучение корней и истоков русской государственности, русской национальной культуры, менталь-ности и в прошлом и в настоящем так или иначе было связано с исследованием истории русского старообрядчества. Принципиальный традиционализм и другие духовно-этические и догматические принципы этого движения позволили ему сохранить живую и непрерывную древнюю народную традицию. Интерес к этой теме никогда не затухал в научных кругах, а последние 30 лет изучение русского старообрядчества благодаря развитию полевой археографии обрело международный статус. Осенью 1994 г. мировая общественность отмечала в Петрозаводске 300-летие крупнейшего центра старообрядческой культуры Выговского поморского общежительства (Выго-Лексинской старообрядческой пустыни), с которым связаны самые знаменитые после Аввакума и его соратников имена деятелей этого движения. Почти одновременно состоялись международная конференции по истории старообрядчества во Владивостоке и в университете св. Олафа (США, шт. Миннесота). Этой же дате посвящен и рецензируемый сборник, вышедший как второй выпуск серии "Исследования по русской истории", издаваемой Археографическим центром. Сборник составлен Е. М. Юхименко, вышел под ее редакцией и включает исследования, публикации новых документов, материалы и сообщения, связанные с историей Выговской пустыни и творчеством протопопа Аввакума.

Статьи, вошедшие в раздел "Исследования", посвящены идеологии протопопа Аввакума и духовной жизни Выговской пустыни. Статья А. И. Клибанова "Протопоп Аввакум и апостол Павел" содержит новый материал, позволяющий рассмотреть и сопоставить апостольство протопопа Аввакума и наследие апостола Павла не только с точки зрения места самого Аввакума, но и в контексте истории старообрядчества и его роли в развитии христианской идеи. Аввакум представлен в этой статье как оригинальный последователь учения ап. Павла, возгласивший миру собственную "благую мысль". Автор, с одной стороны, ставит его в ряд крупнейших деятелей духовного возрождения России: Сергия Радонежского, Андрея Рублева, Нила Сорского, а с другой - сопоставляет труды Аввакума с воззрениями Иосифа Волоцкого, находя в них определенные точки соприкосновения и принципиальные различия. Основной вывод автора: "Паулинистом и мистиком был Сергий Радонежский,.. Андрей Рублев и, особенно, Нил Сорский. Все они евангелические христиане, и таким предстает в своих сочинениях и протопоп Аввакум" (с. 43). Клибанов опирается на статью американской исследовательницы П. Хант ¹ , которая также обратила особое внимание на близость воззрений Аввакума и Псевдо-Дионисия.

Работа Клибанова имеет принципиальное значения для понимания не только идеологии и особенностей Аввакума как творческой личности, но и сущности всего старообрядческого движения, в котором Клибанов видит особую напряженность духовной жизни и, прежде всего, дальнейшее развитие народного христианства на Руси. Клибанов считает, что Хант в указанной выше работе недооценила связи Аввакума с народной идеологией и культурой. Аввакума как раз и отличает, по мнению Клибанова, соединение высокой теологической начитанности с народными представлениями. С этой позиции объясняются противопоставления в его творчестве бедности и богатства, новаторское для своего времени представление о личности христианина и ее взаимоотношениях с Божеством. Клибанов считает заслугой Аввакума и то, что он создал учение о человеке, доступное широкой русской массе. Идеи Аввакума свидетельствовали о высоком уровне развития в русском народе и самого явления апостольства. Автор пишет о том, что апостольство Аввакума связано не только с харизматическим даром, но и с глубинными представлениями средневекового народного сознания и культуры. Клибанов справедливо отмечает, что роль народного православия прослеживается и в вероучении старообрядчества, и в его практическом осуществлении.

Характеризуя движение старообрядчества (по крайней мере, в первый период), автор считает его фактором "дестабилизирующим", но не собственно русское православие, а авторитарные устои церкви и существующего строя. Клибанов решительно выступает против любых попыток сведения старообрядчества к невежеству, духовному тупику или обрядности. "В русской истории ни раньше, ни позже не было столь великого религиозно-общественного движения, каким явилось староверие и воздействие его на русскую жизнь, на быт и культуру". Это была "духовная сила, приведшая в движение... широчайшие слои населения, людей, показавших, что им было легче расстаться с жизнью, чем переменить убеждения" (с. 15). Аввакумовское понятие "Аз", для Клибанова, равнозначно христианскому идеалу старины, этическому представлению о ней, как о мере всех вещей, "с тем отличием, что это движение "подвело" под старину религиозный фундамент и ополчилось за нее против светских и церковных властей" (с. 33). Основой понятия "святая старина" для Аввакума, с точки зрения Клибанова, был идеал свободного крестьянина, борющегося за землю и волю, такого, какими могли быть черносошные крестьяне русского Севера во второй половине XVII века.

Освящение традиции и древности вовсе не заслоняет, а наоборот, подчеркивает те новации в осознании свободы, которые демонстрирует Ав-

стр. 162

вакум в своих посланиях. С точки зрения Клибанова (здесь он присоединяется к И. М. Кудрявцевцу), у Аввакума это представление близко к понятию о долженствовании человека быть "новым", то есть обновленным, в смысле личного долженствования, а отсюда и возможность личной свободы - свободы человеческой воли. Таким образом, основой "нового" в учении Аввакума является одно из важных догматических положений христианства. В статье анализируется и противоречие в идеологии Аввакума, в какой-то степени отразившееся и в дальнейшем развитии старообрядчества. С одной стороны, Аввакум - идеолог патриархального крестьянства, а, с другой, он стоит на позициях "нового" человека, сбросившего с себя "ветхий" образ.

Статья Клибанова ставит два вопроса, подлежащие дальнейшему исследованию. Прежде всего, это проблема юродства. Клибанов поддерживает идею о единстве для Аввакума понятий "буйства проповеди" и "юродства". Но он гораздо шире ставит этот вопрос и видит в юродстве "родовые муки индивидуально мыслящего духа", и поэтому связывает проблему юродства и с проблемой, сформулированной еще Хант, так называемым "исступлением из себя выспрь Богу" ("изнанка" личностного начала в христианстве). Однако, осуществление понятий "юродивый" или "блаженный", в представлениях русского православия, раскрывает и другую важнейшую идею: на первом месте в философии юродства стоит отказ от собственной личности, то есть принесение Господу самого высокого, что есть у человека, отказ не только от всего мирского, но и от собственной личности даже в себе самом. Этот вопрос, применительно к Аввакуму, как продолжателю древнерусских традиций, еще требует серьезных исследований с учетом особенностей русского народного религиозного сознания и русского национального менталитета.

Заслуживает дальнейшего обсуждения и вопрос о социально-этической концепции Аввакума, а так же об уровне и понимании им демократизма христианской церкви, который нашел свое воплощение и осмысление в старообрядческой идеологии и практике начала XX века.

Статья В. В. Калугина "Псы" и "зайцы" (Иван Грозный и протопоп Аввакум) продолжает исследование ряда проблем, поставленных Клибановым. Автор анализирует писательские принципы Ивана Грозного и протопопа Аввакума на примере традиционных и, одновременно, с точки зрения автора, новаторских образов "псов" и "зайцев". Подробно прослеживая традиционные основы этих образов, автор противопоставляет народный смеховой мир и народную стилистику, которые, по его мнению, используют и развивают "традиционалисты"- Иван Грозный и протопоп Аввакум, стилю и языку так называемых реформаторов, вышедших из лона церкви. Достаточно подробно разобрав многозначность исследуемых образов ("злобный пес" и "пес сторожевой"), автор приходит к выводу, что и Иван IV и Аввакум не порывали с культурно-языковой традицией.

Менее обоснован вывод автора относительно "реформаторов", противостоящих старообрядчеству. Калугин считает, что именно они оказались консерваторами в области языка и стиля. Однако поставленный автором вопрос разработан еще недостаточно, и едва ли можно так резко, как это сделано в конце статьи (с. 62 - 63), противопоставлять два эти языковых направления. Русская литу-ргика второй половины XVI-XVII вв. включала в себя нередко образы фольклора и, даже, непосредственно фольклорные тексты. С этой точки зрения, интересны, например, тексты молебна "О умирении и соединении православныя веры и освобождении от бед належащих православным от сопротивных сопостатов..." и "Канон молебен о соединении веры православныя", написанные и изданные в Москве несколько раз во второй половине 50-х - начале 60-х годов XVII века. Направленные против Аввакума и его сподвижников, они не только используют традиционные образы, но отличаются "неистовостью", напряженностью эмоций и народной образностью языка.

Новосибирский историк Н. С. Гурьянова и специалист из Соединенных Штатов Р. Крамми в статье "Историческая схема в сочинениях писателей выговской литературной школы" анализируют отношение выговских авторов к русской христианской истории. По их мнению, цель старообрядцев: выработать свое понимание исторической сущности и места старообрядчества в "потоке универсальной христианской истории".

Авторы анализируют сочинения, широко разошедшиеся по старообрядческим общинам и оказавшие существенное влияние на мировоззрение, литературу всего русского старообрядчества: соловецкие челобитные, "Поморские ответы", "Виноград Российский" и "Историю о отцех и страдальцех соловецких" Симеона Денисова, "Историю Выговской старообрядческой пустыни" Ивана Филиппова. Круг изученных авторами источников фактически охватывает все известные исторические произведения выговской школы. По мнению авторов, выговская историческая схема опирается на политическую теорию "Москва - третий Рим" и исходит из положения, что реформы патриарха Никона и раскол русской церкви открывали новый этап в судьбах человечества, поскольку знаменовали начало исполнения пророчеств Апокалипсиса. Концепция выговцев основывается так же на учении о "трех отступлениях", причем реформы Никона, с их точки зрения, есть последнее, предсказанное и описанное, "третье отступление". Новое в выговской исторической концепции авторы видят в том, что начало "третьего отступления" не знаменует непосредственно "последние времена" и победу "царства Антихриста", поскольку Россия продолжает оставаться оплотом "истинной веры" благодаря противникам церковных реформ, то есть, прежде всего, выговскому общежительству и его

стр. 163

святости, обеспечивающим сохранение единства христианской истории. В этой исторической преемственности громадную роль играл Соловецкий монастырь.

Гурьянова и Крамми проанализировали характер и метод составления выговского исторического повествования. Вслед за В. И. Малышевым и Е. М. Юхименко они подробно разобрали присущие выговским авторам представления о взаимоотношениях самого события и исторического повествования о нем, подчеркивая стремление к максимальной точности изложения исторического материала. Важную роль, с точки зрения авторов статьи, имеют и положения выговцев об особом значении истории не только для сохранения памяти о прошлом, но и для подражания примеру прежних подвижников, мучеников и святых.

Старообрядческая история и сама историческая схема выговских старцев подчеркивала значение конкретной человеческой личности, поскольку основой этой схемы является христианский персонализм. Новаторство же выговцев состояло, как подчеркивают авторы, в том, что они проявляли интерес не только к выдающимся личностям, но и к рядовым членам общины. Большинство выговских исторических произведений повествуют о жизни обычных людей в их повседневной социально-экономической и культурной обыденности. Авторы подчеркивают, что этот интерес к личности и ее творческой деятельности вообще присущ старообрядчеству.

Весьма значительно и художественное наследие Выга, вклад общежительства в развитие русских художественных ремесел, промыслов, в творческую жизнь русского Севера. Этим проблемам посвящена статья Э. П. Винокуровой "О художественном наследии Выго-Лексинской старообрядческой пустыни (состояние вопроса)", в которой предпринята во многом продуктивная попытка охарактеризовать ее культурно-художественную жизнь. К сожалению, автор не упоминает о культурных традициях, во многом определявших художественное творчество мастеров этой пустыни: например, о крюковом пении и духовном стихе, значительно повлиявших, например, на искусство книги. Ведь большинство рукописей, особенно украшенных и поморским орнаментом и миниатюрами, являются книгами певческими; в них соединились традиции высокого литургического слова, крюкового древнего пения и традиционного книжного образа. Их единство и породило изумительное мастерство певческой поморской книги.

Статья Е. М. Юхименко "Каргопольские "гари" 1683 - 1684 гг. (К проблеме самосожжений в русском старообрядчестве)" посвящена сложной, многозначной и спорной проблеме самосожжений в раннем русском старообрядчестве. Используя новые, впервые введенные в научный оборот источники и документы, автор доказывает, что причиной перекинувшейся в Поморье с Волги волны самосожжений были не внутренние, а внешние обстоятельства истории старообрядчества, прежде всего, невозможность свободно жить и молиться "по- старому". Ранние поселения как на территории Выга, так и в других местах, жители которых выбрали трагическую форму самосожжения, основывались отнюдь не как монашеские и были связаны с обычным крестьянским образом жизни. Юхименко показывает, что путь "самоубийственных смертей" не был для них непреложным: всегда оставался и в дальнейшем был развит именно выговский путь существования, возможный при сохранении старообрядцами самостоятельного и свободного вероисповедания, на базе общинного, соединенного с монастырским жития. Самосожжения же осуществлялись в условиях жестоких правительственных репрессий, при непосредственной вооруженной угрозе. Документальные публикации иллюстрируют эти два пути. Выговское общежитепьство, не знавшее непосредственных столкновений с воинскими командами и таким образом избежавшее самосожжений, уже в начале XVIII в. превратились в крупнейший в России экономический, религиозный и культурный центр старообрядцев-беспоповцев, разделивший со вторым, поповским центром, находящимся в окрестностях Ветки, влияние на мир российского старообрядчества такого времени.

Во втором разделе сборника Юхименко публикует первые официальные известия о поселении старообрядцев в Выговской пустыни и челобитные на выговских старцев 1699г., а Н. С. Демкова - подлинник "дела об олонецком раскольнике Терешке Артемьеве" 1695 года.

В раздел "Материалы и сообщения" вошли сообщения, посвященные более поздней истории Выго-Алексенской пустыни. Л. И. Капуста пишет о находке дела, содержащего новые данные об истории семьи одного из крупнейших старообрядческих авторов - Ивана Филиппова. Т. Ю. Николаевская информирует о находке чернового автографа "Послания к даниловским раскольникам" одного из выговских ренегатов Алексея Иродионова, который пятнадцать пет прожив в Выговском общежительстве, перешел на сторону господствующей церкви и стал священником новгородского Знаменского собора. Т. В. Берестецкая на основании изучения "Воспоминаний" ученого повествует о последнем, трагическом периоде жизни одного из самых крупных исследователей русского старообрядчества В. Г. Дружинина.

К сожалению, этот хорошо изданный том, интересный и полезный не попадет в современных условиях даже в основные российские библиотеки.

И. Е. ПОЗДЕЕВА

Примечания

1. ХАНТ П. Самооправдание протопопа Аввакума. - Труды Отдела древнерусской литературы. Л. 1977. Т. 32.

Постоянный адрес данной публикации: