Насколько серьезно советская власть относилась к эсерам (в отличие от того, что она говорила по этому поводу), видно по мероприятиям охранного характера, которые предпринимались чекистами накануне и в ходе показательного судебного процесса социалистов-революционеров, проходившего в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 г. и привлекшего внимание во всем мире.

24 мая 1922 г. на заседании Особой тройки ГПУ было принято решение принять "особые предохранительные меры" "в отношении предприятий, имеющих важное государственное значение (телефонные станции, телеграф, электрические станции, водопровод и т.д.), на время процесса правых эсеров". Кроме того, было подтверждено выработанное накануне решение "с 26 мая организовать ночные и утренние обходы г. Москвы, а также посещение всех собраний и фабрично-заводских помещений во время работ"¹.

Другим свидетельством того, как чекисты подходили к вопросам, связанным с обслуживанием процесса и "добиванием" ПСР, может служить то огромное количество комиссий, которое было ими создано в мае-июле 1922 г.: Особая тройка ГПУ; Техническая тройка (Техтройка) при Особтройке ГПУ; Комиссия по охране процесса; "Билетная тройка". 18 июля была создана еще и Комиссия по проверке личного состава внутренней и внешней охраны ГПУ, проведшая пять заседаний (последнее состоялось 25 июля)². На "Заседании по выработке мер по охране арестованных", была создана еще одна тройка (заместитель начальника Секретного отдела (СО) ГПУ Т. Д. Дерибас, Климов и комендант процесса И. Р. Шиманкевич), которой поручалась "организация охраны - хотя бы частью публики (через Московский] К[омитет РКП(б)]) на случай паники", организация "противопожарных мер", установка внутренней сигнализации и постановка "тщательного наблюдения за подсудимыми - Гоцем, Тимофеевым, Гендельманом, Лихачом, Е. Ратнером - в особенности"³. Кроме учреждения всех этих комиссий, был проведен еще ряд совещаний: 23 мая - "Экстренное совещание" под председательством начальника Секретного отдела ГПУ Т. П. Самсонова (в составе начальников СОЧ (секретно-оперативной части) МГО Савватьева, 3-го отделения СО ГПУ Кузьмина, 8-го спецотдела СО ГПУ Бренера), 24 мая - "Совещание о массовой операции по партии правых эсеров" в составе Самсонова, заместителя начальника ТО ГПУ Усова, Савватьева, Кузьмина, начальника 11-го отделения СО ГПУ Нодева, 24 мая - "Совещание" в составе

Морозов Константин Николаевич - кандидат исторических наук НИПЦ "Мемориал".

стр. 3

Самсонова, Савватьева, Яковлевой, Кузьмина, Бренера, 26 мая - "Совещание начальника 8-го спецотдела СО ГПУ Бренера и секретаря бюро комячеек вузов Москвы Иоффе". "Заседание по выработке мер по охране арестованных" проводил председатель президиума ГПУ Ф. Э. Дзержинский⁴.

Помимо охранных мероприятий и "обороны" тюрьмы, а также мероприятий по изоляции подсудимых от внешнего мира, чекисты организовали освещение через резидентуру Иностранного отдела (ИНО) ГПУ эсеровской эмиграции и ее пропагандистских мероприятий, а также освещение позиций западных социалистов, слежку за иностранными защитниками-социалистами, перлюстрацию и фотографирование переписки российских эсеров и эсеров-эмигрантов; наружное наблюдение в центре Москвы; прослушивание тюремных камер подсудимых; наблюдение за ними (и подслушивание их разговоров) силами переодетых в конвоиров чекистов; наружное наблюдение (и подслушивание) за родственниками и адвокатами в зале суда и вне его; наблюдение за публикой в зале суда.

Материалы об эсеровской эмиграции и всю информацию по процессу, поступавшую от заграничных резидентур, ИНО ГПУ пересылал в СО ГПУ. В числе первых в середине марта из ИНО в СО ГПУ был передан доклад "Отношение с. -р. к брошюре Семенова-Васильева", подготовленный, по всей видимости, секретным сотрудником, освещавшим деятельность берлинской эсеровской колонии. В докладе, в частности, сообщалось: "Делегация сейчас подготовляет: 1) заявление о Семенове на многих языках, 2) материалы о большевистских тюрьмах, 3) обзор деятельности партии в России... Имеются у с. -р. сведения, что большевики направили из России в Прагу-Париж-Берлин около 40 человек для шпионажа среди с. -р."⁵.

Этот шпионаж (речь, судя по всему, шла именно о деятельности секретных сотрудников, а не о филерах), по-видимому, имел место: это подтверждается самим фактом высокой эффективности "внутреннего освещения" эсеровской эмиграции в это время. В условиях "добивания" эсеровской партии, частью которого был и сам процесс, когда от нее ждали всего что угодно, в том числе и обращения к методам террора, подобное "нашпиговывание" эсеровской эмиграции сексотами было, с точки зрения задач охраны, разумной и оправданной мерой ввиду ослабления российского подполья и сосредоточения функций партийного центра именно в эмиграции. Не являлось секретом, что, когда в 1909 - 1911 гг. Боевой организацией (БО) ПСР руководил Б. В. Савинков, вся подготовительная работа велась за границей и там же находились и ее кадры. Массовая засылка сексотов в революционную эмиграцию не была чем-то новым; это предпринималось, например, после разоблачения Е. Ф. Азефа. Для этого сексотам, работавшим в местных эсеровских организациях предлагали эмигрировать и предлагать свои услуги БО.

27 апреля Иностранный отдел, ссылаясь на своего резидента в Берлине, чьи "сведения заслуживают полного доверия", сообщал: "В воскресенье 16 апреля в Берлине было два человека: Абельский и Лаврецкий, едущие из Праги и направляющиеся в Ревель с целью проезда в Россию. Оба едут по поручению Делегации... По словам Минора, в Питере, Москве и Харькове выходят нелегальные газеты партии эсеров. В Питере и Житомире есть нелегальные типографии. Центральное Бюро партии, заменяющее арестованный ЦК, находится сейчас в Житомире. На смертные приговоры московских эсеров, то есть Гоцу и компании, эсеры, по мнению Минора, ответят террором"⁶.

Самсонов переправил этот документ Кузьмину, а тот в свою очередь - зам. начальника 3-го отделения СО ГПУ Полякову, подчеркнув при этом приметы Абельского и Лаврецкого. Из этого видно, что, как и до революции, сообщения заграничных сексотов содержали не только информацию о состоянии дел и настроениях в эмигрантских кругах, но также имели оперативную ценность для российского сыска. 29 мая пришла информация "от резидента из Ковно" ("достоверно") о составе Заграничной делегации ПСР и "Берлинского комитета ПСР" (включая должности и домашние адреса). Сенсационно звучала информация об источниках финансирования Загра-

стр. 4

ничной делегации: "Периодические поступления от товарища министра иностранных дел чехословацкого правительства Гирса, 2) от некоторых комиссариатов, где есть свои люди, и 3) недавно получена крупная сумма от русских кооперативов при посредстве Бернгейма"⁷. Если ничего неожиданного в помощи эсерам со стороны чехословацких властей не было, то второй и третий пункты должны были представлять для ГПУ существенный интерес. Действительно, на процессе выяснилось, что многие так называемые эсеровские экспроприации в конце 1917 - начале 1918 гг. были ничем иным как добровольной передачей денег (закамуфлированной под экспроприации) от целого ряда организаций, в том числе и кооперативов, которые сами приходили к эсерам с подобными предложениями. Информация о поступлении денег из советских комиссариатов также давала пищу для размышлений.

9 августа ИНО ГПУ, ссылаясь на резидента в Эстонии, сообщал: "Эсеры якобы надеются в случае вынесения смертных приговоров Московским трибуналом поднять восстание в Кронштадте, где у них среди моряков количество сторонников будто бы увеличивается". Донесение было направлено в СО ГПУ; там помощник начальника СО Дерибас наложил резолюцию: "Т. Кузьмину. Нужно Питеру дать на этот счет указания"⁸.

8 июля ИНО ГПУ получил от своего берлинского резидента донесение о том, что "в эсеровской среде существуют если не определенные планы, то, во всяком случае, настроения в пользу террора как ответа на процесс в Москве, если он окончится смертными приговорами". Эти сведения побудили начальника ИНО ГПУ направить копии донесения не только Самсонову и "к делу с. -р.", но и в коллегию - Г. Г. Ягоде⁹. 18 июля берлинский резидент сообщал, что "настроение среди с. -р. за террор против коммунистических вождей. Конкретно они думают этот способ применить после вынесения приговора... Главным образом террор намечен против членов сов. миссии"¹⁰.

Как известно, первоначально предполагалось, что вместе с иностранными защитниками поедут и несколько защитников из числа эсеров-эмигрантов. По заданию из Москвы заграничная агентура собирала на каждого из них компромат, затем составила развернутые справки-характеристики ". Заграничной чекистской агентуре удалось сфотографировать ряд подлинных документов, включая письма от российских эсеров. Из протоколов ЦБ ПСР и особого мнения одного из его членов (Г. Покровского) видно, что усилия чекистов, старательно вбивавших клин между российскими и заграничными эсерами, между левоцентристами и правыми, чуть было не увенчались успехом непосредственно перед началом процесса, когда российское ЦБ попыталось вновь вернуться к вопросу об исключении из партии Н. Д. Авксентьева и И. И. Фондаминского. Если бы это произошло, власти использовали бы это в своей пропаганде, но куда важнее, что наверняка была бы сорвана совместная работа всех частей эмиграции по развертыванию контрпропагандистской кампании.

Самый пристальный интерес у ГПУ вызывали иностранные защитники-социалисты. Чекисты перехватывали всю корреспонденцию, адресованную им или исходящую от них после их приезда в Москву. Даже личные письма от одной из членов "Общества женщин-социалисток Брюссельского округа", адресованные из-за границы в Москву Э. Вандервельде (от 22 мая и 30 мая) были сфотографированы и вместе с переводом легли на стол Самсонова¹². Они, по-видимому, заинтересовали чекистов тем, что могли при соответствующей трактовке скомпрометировать женатого Вандервельде. В отдельных случаях письма иностранных защитников из Москвы не только фотографировали, но и перехватывали, как это произошло с письмом А. Вотерса своим друзьям "господину и госпоже Кабен": "Процесс выдержал уже три заседания, мы сидим по 10 часов. Пусть. За инцидентами дело не встанет (подчеркнуто Самсоновым. - К. М.)" В другом варианте перевода, который был ощутимо короче, о подсудимых эсерах было сказано: "Светлые личности. Прекрасные умы и души"¹³.

стр. 5

Для дискредитации иностранных защитников чекисты были готовы использовать все средства. Они подготовили комплект из 11 фотографий (хранились в конверте вместе с письмами и фотокопиями с писем, адресованных Э. Вандервельде). На снимках - женщина в белом халате и косынке, она зашнуровывает ботинок сидящего мужчины, лица которого не видно. Странность и бессмыслица этих фотографий исчезают после знакомства с письмом Самсонова Дзержинскому (начало июля), в котором тот предлагал начать кампанию "против Вандервельде и К^о", "упомянув об их маникюрах, шнуровках ботинок и пр."¹⁴ Очевидно, что эти снимки незаметно были сделаны чекистами в том загородном санатории, где они разместили защитников.

Чекистов крайне интересовала позиция, занятая в связи с процессом европейскими социалистами, которые были в состоянии влиять на политику своих стран в отношении советской России. 13 июня берлинская резидентура сообщала в Москву о следующих словах П. Реноделя: "Результаты эсеровского процесса, в зависимости от того, к каким он приведет результатам, могут двояко повлиять на французскую социалистическую партию. Последняя во всяком случае считает, [что] соглашение с Сов. Россией возможно только при условии глубокого изменения ее законодательства и уравнения в правах всех социалистических партий, то есть при условии вхождения социалистов меньшинства в состав сов. правительства"¹⁵.

Донесения резидентов ИНО ГПУ не представлял высшему политическому руководству. Они доходили лишь до начальника СО ГПУ Самсонова (иногда его "коллег-смежников"), который уже сам принимал решение, что делать с данным документом (исключение было только один раз, когда одно из первых сообщений о террористических настроениях эсеровской эмиграции адресовали еще и заместителю председателя ГПУ И. С. Уншлихту). Самсонов же или переадресовывал сообщения своим подчиненным для соответствующей оперативной работы, или направлял в архив, но, по-видимому, никогда не адресовал выше по инстанции. Так случилось и с только что процитированным донесением, которое было отправлено в "эсеровское" 3-е отделение СО ГПУ Кузьмину, а тот переслал его своему подчиненному Элькинду без каких-либо комментариев и указаний¹⁶. В итоге ГПУ, очевидно, не желая не нужного для себя вмешательства в ход процесса, утаило от высшего руководства серьезную информацию, способную укрепить в нем позиции более "мягких", выступавших за смягчение приговора, но не рисковавших заходить так далеко, как хотели французские социалисты.

Еще за десять дней до начала процесса было развернуто наружное наблюдение в центре Москвы. Позже была написана "Инструкция наружному разведчику на уличных постах во время процесса правых эсеров", подписанная (и, очевидно, написанная) И. Р. Шиманкевичем и врид начальника Общей агентуры секретной части Московского губотдела ГПУ Фокиным. Согласно этой инструкции, "на обязанности разведчика лежит наблюдение в отведенном ему районе за появляющимися подозрительными лицами и экипажами", для чего он "обращает внимание на всех проходящих, навлекающих подозрение своим поведением, ношей или разговором". "Разведчик при наличии подозрения обязан убедиться в основательности такового путем внимательного наблюдения за сомнительной личностью, обращая сугубое внимание на встречу заподозренного с другими лицами, исчезновение в один из ближайших домов или попытку наблюдаемых укрыться от проходящих в подъезде, [через] проходные и непроходные дворы. Обо всем замеченном разведчик должен доложить старшему по посту лично или... через соседнего разведчика. Разведчик должен обратить внимание не только на проходящую публику, но и на здания... не упуская из виду балконов и крыш. Основной задачей разведчика является предупреждение возможности отбить (освободиться) арестованных эсеров при провозе в суд и обратно... Каждое подозрительное лицо при проезде машин с арестованными должно быть задержано... В случае могущего иметь место вооруженного нападения разведчик предупреждает преступление до начала стрельбы стражи, но если стрельба началась,

стр. 6

посты из скрытых мест наблюдают движение преступников и открывают стрельбу только при бегстве нападающих или в тот момент, когда станет ясным перевес над стражей"¹⁷.

"Дислокация постов секретной наружной агентуры МГПО по обслуживанию процесса правых эсеров" так намечала расстановку 22 постов в центре Москвы: "Пост N 1 - У памятника первопечатнику Ивану Федорову - людей - 3 человека. Пост N 2 - Левая и правая сторона Театральной площади - людей - 6 человек. Пост N 3 - Дом Союзов - людей - 3 человека. Пост N 4 - Б. Лубянка - людей - 3 человека. Итого: 15 человек. В две смены - 30 человек. Стоят с 10 час. утра до 12 час. ночи. Пост N 5 - Охотный ряд - 3 человека. Пост N 6 - Воскресенская площадь (Гостиница Континенталь) - 3 человека. Пост N 7 - Б. Дмитровка - 3 человека. Пост N 8 - Левый сквер Театральной пл. - 3 человека. Пост N 9 - Трамвайная будка Театральной пл. - 3 человека. Пост N 10 - Правый сквер Театральной площади - 3 человека. Пост N 11. Проезд Большого театра (гост. Русь) - 2 человека. Пост N 12 - Петровка Мюр и Мерилиз - 2. Пост N 13 - Неглинный проезд - 3. Пост N 14 - Рождественка - 3. Пост N 15 - Софийка - 3. Пост N 16 - Театральная п., Третьяковские ворота - 2. Пост N 17 - Никольская улица - 2. Пост N 18 - Лубянская пл. - 3. Пост N 19 - Фуркасовский пер. - 2. Пост N 20 Кузнецкий мост - 3. Пост N 21 - Варсонофьевский пер. - 3. Пост N 22 - Б. Кисельный пер. - 3. Итого: 52 человека. Стоят от 10 час. утра до 12 час. дня и от 10 часов в[ечера] до 12 час. ночи"¹⁸.

Характерно, что уже через два дня после этой инструкции последовали новые директивы, так как по мере приближения процесса к концу нарастала и нервозность чекистского начальства. 31 июля на заседании тройки в составе Самсонова, Савватьева и Дерибаса было решено: "1) За малейшее подозрение на улицах задерживать и выяснять личность - не только документ, но и фактически. 2) У задержанных производить самый тщательный личный обыск. 3) Дать в этом отношении разведке строгие инструкции. 4) Поставить разведку по углам в сторону примерно на квартал расстояния. 5) Произвести сегодня и завтра обходы на подозрительные дома по пути следования арестованных"¹⁹.

Как же на практике выглядела работа 22 постов "наружной разведки"? Соответствующее архивное дело открывается протоколом допроса официанта чайной А. М. Денисова, который был арестован из-за неудачно выбранного им места для свидания с барышней - у тюрьмы, где содержались 22 подсудимых эсера. Впрочем, этот анекдотический инцидент закончился для "сочувствующего советской власти" официанта благополучно - он был всего лишь направлен в милицию для выяснения личности и правильности указанного им адреса²⁰. Но обращает на себя внимание тот факт, что до этого его допрашивал и принимал решение о его освобождении не какой-либо вдруг подвернувшийся чин, а заместитель начальника 3-го отделения СО ГПУ Поляков, который мог вполне профессионально оценить, кого ему привели на допрос - его "подопечного" или случайного прохожего.

Подавляющая часть докладов "разведчиков", подшитых в томе, представляет собой весьма краткие сообщения, напечатанные на узких полосках бумаги. Тексты в большинстве своем довольно стандартны как по форме, так и по содержанию (особенно в тех случаях, когда наружка ничего не фиксировала). Подписывались "разведчики" буквой "Р" и цифрой. Вот один из типичных докладов (подобных ему - десятки, менялись только место и время). В первый же день процесса "Р N 105", наблюдавший с 16.30 до 00.20, докладывал по начальству: "Довожу до сведения, что согласно Вашего распоряжения делал обход по Охотному ряду, Тверской ул., Георгиевского пер., Воскресенской пл. и по Театральным скверам, везде все было тихо и спокойно. Никаких разговоров и выступлений против соввласти мною замечено не было. В 11 ч. 30 м. перед Домом Союзов стала собираться толпа, которая ожидала вывоза подсудимых, но они сейчас же разгонялись кавалеристами"²¹.

стр. 7

Одной из задач "наружных разведчиков" было продолжение слежки за подозрительными, которых им передавала агентура, работавшая внутри Дома Союзов. Впрочем, сотрудники наружки передавали объектов и друг другу, чтобы не быть обнаруженными²². Широко практиковалось сопровождение нескольких подозрительных (или попутчиков одного подозрительного) нескольким филерами. Например, наблюдая за адвокатом 1-й группы подсудимых А. С. Тагером, который вышел из Дома Союзов с двумя попутчиками, наблюдатели повели всех троих²³.

Наружное наблюдение устанавливалось немедленно за любым, кто хоть сколько-нибудь выделялся своим поведением. В первый же день процесса "Р N 66" обратил внимание на "одну даму, которая очень нервно себя держала, с ней находилась еще дама, последняя все время сидела на окне подъезда по Дмитровке". Точно так же 9 июня была взята в наблюдение женщина, "которая около 2 час. дня стояла и ходила по Дмитровке около Дома Союзов". Эту женщину с рук на руки передали не менее трех "разведчиков", последний из которых довел ее до самой квартиры²⁴.

Их начальство не продумало вопрос о выдаче денег - ни агентам внутренней разведки в Доме Союзов (в ряде случаев филерам приходилось продолжать вести объект наблюдения и на улице), ни даже сотрудникам уличного наружного наблюдения - на разъезды, что всегда делало начальство Охранных отделений и ГЖУ, из-за чего агенты вынуждены были прекращать наблюдение, если их "подопечный" садился на трамвай или брал извозчика. Наблюдение также приходилось бросать, если объект задерживался допоздна в Доме Союзов, когда толпа, собиравшаяся к вывозу подсудимых, уже расходилась, и улицы становились пустынными²⁵.

Архивные документы дают материал для ответа на вопрос: а что именно говорили москвичи, собиравшиеся поблизости от Дома Союзов, о процессе с. -р. и о самой власти? 8 июня старший наружного наблюдения "Р N 84", докладывая о всех событиях за день, сообщал, в частности, и о разговорах: "Потом из публики один рассказывал суть работы эсеров в Сибири, на Кавказе, везде, где лишь были эсеры, и к нему подошел второй гр., который также с ним старался доказать правоту эсеров". На следующий день, по наблюдению "Р N 45", дежурившего на Театральной площади, настроение публики вокруг Дома Союзов было "обывательское, спокойнее, чем 8/VI-22 г., углубились все в газеты". А 10 июня "Р N 84" сообщал: "Вечером публики собралось очень много, но ничего не было замечено. Из толпы были выкрики, что хотят видеть Вандервельде и др. арестованных (так в тексте. - К. М.) и также ругались на кавалерию, которая поступает, как старая жандармерия"²⁶.

9 июня "Р N 9" докладывал об обмене мнениями между двумя женщинами, сочувствовавшими эсерам, и стариком, их поносившим: "Две женщины говорили следующее, что это за власть, которая боится показать их лицо, чисто они убегут, потом к ним подошел какой-то старик, который сказал, что Гоц мерзавец, тогда та из них, которая больше волновалась, стала чуть не кричать, что дурак тот, который назвал Гоца мерзавцем". 15 июня "Р N 111" докладывал о гражданине, который "стоял в толпе и возражал против судей (ругал)"²⁷.

20 июня в Москве состоялась организованная властями грандиозная манифестация, приуроченная к годовщине гибели В. Володарского, основным лозунгом которой было требование смерти подсудимым. Именно в такой обстановке всеобщей истерии было отмечено два случая публичного протеста против этой вакханалии: был арестован во время демонстрации анархист, шедший с черным знаменем, на котором были написаны слова "Долой смертную казнь!" Еще один анархист вел "агитацию на Театральной площади" - "говорил, что якобы рабочих заставляют идти на манифестацию насильно", что на манифестацию "идет только тот, который хочет, чтобы пролилась невинная кровь эсеров, которые находятся сейчас на скамье подсудимых"²⁸.

стр. 8

Агенты наружного наблюдения освещали также настроение рабочих на ряде московских предприятий. Разведчик "Р N 71" отмечал, что "на фабрике "Жиро" (Теплый пер.) настроение рабочих к суду над эсерами пока еще не вылилось в определенную форму. Списки неблагонадежных будут готовы 12/VI - 22 года". Он же сообщал, что "на фабрике Бурикова отношение рабочих к эсерам среднее. Списки неблагонадежных будут готовы в понедельник"²⁹.

Наружное наблюдение также пресекало попытки несанкционированного прохода на процесс. Несмотря на все строгости с раздачей пропусков - преимущественно в надежные "коммунистические" руки - и на все предупреждения о недопустимости их передачи кому-либо, практика передачи пропусков все же процветала³⁰.

Наличие огромного количества филеров у Дома Союзов и на прилегающих улицах бросалось в глаза не только опытным подпольщикам, но и родственникам подсудимых (впрочем, как правило, также имевшим революционный опыт). Вот как описывал начальник Активотделения Якобсон реакцию одной из родственниц Сары Гоц (жены А. Р. Гоца): "После окончания заседания совместно с Уткой (кличка, данная С. Гоц. - К. М.) вышла неизвестная женщина, кличка... "Ворона", которая при выходе на улицу сказала "Ох, сколько здесь шпионов"". Проследив их до квартиры Гоца, агенты выяснили, что спутницей С. Гоц была Берта Марковна Рабинович³¹.

Наличие наружного наблюдения не было для опытных революционеров неожиданностью, и они в ряде случаев могли ему эффективно противостоять. Вот как, скажем, описывал начальник Активотделения в сводке за 14 июня поведение эсера и бывшего каторжанина И. Кашина, свидетеля защиты (он приехал на суд из ДВР), взятого в наблюдение: "Когда сотрудники, которые должны были вести наблюдение за Верблюдиной (адвокат Н. К. Муравьев. - К. М.) и Ждановым, пошли за ними, то Кашин все время оглядывался, не ходит ли кто за ними. Это же продолжилось на улице". Судя по тому, что в документе нет ни слова о результатах дальнейшего наблюдения за "Верблюдиной" и Кашиным, филеры, опасаясь расшифровки, в подошедший трамвай вслед за ними садиться не стали и упустили обоих. Этот факт явно запомнился чекистам, и в "Общей сводке процесса ПСР за 15 июня 1922 г." Кашин характеризовался как "Свидетель защиты гр. Кашин кличка "Врун", наблюдавший 14/VI, не сопровождает ли "Верблюдина" и "Спаса" (адвокат В. А. Жданов. - К. М.) кто-нибудь"³².

Похоже, Кашину после инцидента в трамвае уделили повышенное внимание поручив его особенно опытным филерам. В сводке от 21 июня описывается следующая история: "После окончания заседания трибунала он (Кашин. - К. М.) вышел в буфет, где по очереди подходил ко всем родственникам подсудимых, что-то им объяснял, затем вышел из Дома Союзов в сопровождении "Малаши" и "Параши" (жена и дочь Д. Д. Донского. - К. М.), дошел с ними до остановки трамвая на Театральной пл., поговорил с ними мин. 5, напомнив им, чтобы они остерегались наблюдателей, подошел к стоящему тут же "типу", с которым и пошел к Ярославскому вокзалу. Шли очень тихо, но разговаривали довольно громко, так что можно было понять, что речь идет о каком-то документе, т.к. очень часто упоминались слова и форма и печать. У Ярославского вокзала они постояли 2 - 3 мин. и разошлись, причем "тип" сказал: "Хорошо, я буду стараться достать подпись, а ты здесь шуруй". С тем они и расстались, тип чуть ли не бегом побежал к Каланчевской ул., а "Врун" около 30 мин. бегал по площади, стараясь от кого-то убежать, затем 4 - 5 раз входил в ворота Ярославского вокзала и выходил обратно. Когда же хорошо уверился, что за ним никто не следит и устал до того, что разделся до рубашки и тихо пошел, по пути зашел в вагон N 22 ел, где его встретили несколько человек и стали спрашивать его, что хорошо было на процессе, "Врун" ответил, что на процессе все идет хорошо, говорил, что приказание Председателя вывести Ратнер чекисты не могли исполнить. На вопрос, как дело с оруженосцем, "Врун" ответил: "сегодня не было""³³. Под "оруженосцем", надо полагать, имелся в виду филер.

стр. 9

Уровень подготовки, опыт филера (или группы филеров) был высок, раз ему удалось не потерять Кашина, старавшегося избавиться от хвоста. В привокзальной толкучке филер не мог следить с большого расстояния, рискуя потерять объект, а держась вплотную, он рисковал обнаружить себя. Именно на обнаружение рассчитаны и многократные входы и выходы с вокзала и на вокзал - пройдя вслед за объектом наблюдения 4 - 5 раз в двери вокзала, филер должен был броситься в глаза.

Одной из задач наружного наблюдения являлась помощь охране в предотвращении попыток сообщников подсудимых отбить их, и потому "разведчики" выявляли всех казавшихся подозрительными с этой точки зрения. 9 июня два филера доносили, что ими "были взяты в наблюдение" два гражданина, один из которых говорил своему товарищу: "Если бы он был, то я бы сейчас пустил пулю в лоб". Второй же, по их мнению, "имел при себе револьвер". Первый был прослежен до дома, после чего наблюдение было снято. Утром наблюдение продолжилось и показало, что из дома в 11.30 вышли двое - "один был тот, за которым ведется наблюдение"; они посетили несколько магазинов (в том числе Мюр и Мерилиз), встретились и побеседовали с человеком, который "походил на иностранца", после чего вновь вернулись в один из магазинов, где уже были, затем расстались. Агенты навели справки в домовом комитете; интересовавший их человек оказался Лазарем Иогелевичем Бавли, работавший в Институте им. Карла Маркса³⁴.

Трудно сказать, верный ли след взяли агенты, но описанное ими хождение Бавли по магазинам похоже на классическую "очистку от хвоста" в больших магазинах (эсер В. М. Зензинов писал в мемуарах, как не раз спасался от слежки в Торговых рядах на Красной площади (нынешний ГУМ), бегая с этажа на этаж³⁵).

29 июля "разведчики" заметили на крыше дома рядом с Домом Союзов вооруженных людей и переполошились, но тревога оказалась ложной: "Личной проверкой установлено, что это была охрана склада от Штаба охраны гос. учреждений]". Курьезным оказалось задержание в тот же день у здания ГПУ некоего А. Шарашкина, "навлекшего подозрение долговременным пребыванием у здания ГПУ". В ходе допроса выяснилось, что он просто-напросто "оказался в нетрезвом состоянии", и по выяснении адреса был освобожден³⁶.

Но 31 июля случился инцидент, вызвавший гневную реакцию Самсонова. По сообщению Фокина, "перед самым отправлением арестованных на процесс был замечен подозрительный гражданин, который стоял на Б. Лубянке у булочной образцовых пекарей и все время смотрел на Кисельный пер. в направлении тюремного подотдела. В то время, когда автомобиль с арестованными выдвинулся из ворот тюрьмы и двинулся с охраной вперед, неизвестный гр-н сделал сигнал, подняв правую руку кверху и повернув лицо на дом N 15 по Бол. Лубянке, где на углу было скопление публики, около 15 человек, а также со всех балконов дома вышло много людей. Это скопление людей было немедленно разогнано охраной. Гр-н, который сделал сигнал, сразу же направился по направлению к Сретенке, сделал 10 шагов, пропустил процессию, повернул назад и быстро пошел вслед за уехавшими машинами, затем повернул обратно, пошел к Сретенским воротам, свернул на бульвар и, дойдя до Тургеневской площади, зашел в магазин, мастерская обуви, рядом с Тургеневской читальней; до 12 1/2 часов дня выходящим из магазина замечен не был. Оставлено наблюдение у мастерской".

Резолюция Самсонова гласила: "Т. Дерибас. Это - разведывательная чепуха и безобразие. Впредь приказываю: 1. За малейшее подозрение на улицах немедленно задерживать и выяснять личности не только по документам, но и фактически. 2. У задержанных производить самый тщательный личный обыск. 3. Если появится этот тип, то немедленно его задержать, равно и его сообщников. 4. Дать в этом отношении строгие инструкции разведке. 5. У лавочки, куда зашел тип, установить разведку, ту, которая этого типа видела, и если он в течение сегодняшнего дня не появится, то ночью

стр. 10

произвести в лавочке обыск и засаду. 6. Поставить разведку по углам от пути следования на квартал"³⁷.

Последняя "Общая сводка по процессу ПСР", датированная 6 августа, сообщала: "С 5/8 - 22 г. с 21 ч. Трибунал находится на совещании... Во время совещания разведка несет обязанности на улице около Дома Союзов, и все подозрительные лица, которые будут замечены около Дома Союзов ночью, не имеющие никакого отношения, будут задерживаться и направляться в комендатуру ГПУ для выяснения личности"³⁸.

В камерах тюрьмы Московского губотдела ГПУ в Б. Кисельном переулке, были установлены аппараты прослушивания, и специальные люди составляли рапорты с обобщенным пересказом подслушанных разговоров подсудимых. Судя по подписям ("Р N 84" и "Р N 96"), это были "разведчики" Активотделения Московского губотдела ГПУ. Кроме того, разговоры подсудимых подслушивались непосредственно в зале суда и в комнате арестованных охраной, состоявшей из переодетых в красноармейскую форму чекистов. В т. 48 фонда Н-1789 ("Агентурный материал по наблюдению за арестованными во время процесса") помимо ежедневных рапортов Шиманкевича Самсонову и сводки о состоянии караула содержатся доклады двух типов: "доклады о подслушивании" тюремных камер и "сводки наружного наблюдения за членами пятерки"³⁹. 23 июня один из "разведчиков" докладывал: "Долго шел разговор серьезный между собой, но не было слышно, потом стало слышно, когда стал разговаривать, по-видимому, "Лихач", сделал предложение покинуть процесс организованным путем, но, по-видимому, ему стал протестовать Гоц, сказав, что вы еще молоды и т.д., что [если] покинуть процесс, то надо найти причину, чтобы было за что зацепиться, а потому надо требовать от Трибунала, чтобы изменили публику, в которой все время присутствуют чекисты и коммунисты, чтобы заменили рабочими и много других вопросов, потом стали друг друга инструктировать, но как - не было слышно. Гоц заявил, чтоб у нас не вышло то, что и со второй группой [подсудимых], которая много открыла конспирации, надо держаться одного течения, потом все затихло и перешли разговоры между собой в ссору. "Лихач" говорит Гоцу, что мое к вам доверие совершенно покачнулось, уважаемый Гоц, потом какие-то задал ему вопросы, но слышать не удалось, и спрашивал у него до трех раз, ответит или нет, но от Гоца ответа не последовало. Тогда он заявил, что от вас этого не ожидал". В докладе, освещающем вечер 3 августа, сообщалось: "Услышал следующие слова...: "Странно вы говорите, это ведь не Сибирь и не старое время, когда мы бегали, а отсюда ведь не убежишь, когда под нами находится надзиратель, да и против на площадке ходят, а из окна полезешь - на штык сядешь" (и они засмеялись). Больше разговоров на эту тему не было... потом говорили о процессе и характеризовали тов. Крыленко, что он якобы очень придирчив и [донимает] неуместными вопросами, вообще смеялись над ним (так, по-видимому, им не на ком было свою злобу сорвать)"⁴⁰.

Анализируя в целом эффективность прослушивания тюремных камер, можно констатировать, что "прослушка" не дала ожидаемого эффекта. Во-первых, использовавшиеся иностранные аппараты были несовершенны и "разведчикам" не все удавалось расслышать. Один из них прямо указывал на то, что ему было трудно улавливать разговор из-за шума аппарата. Во-вторых, так как аппаратов было всего два, а комнат⁴¹ несколько, чекисты не могли "слушать" все комнаты, в которых жили подсудимые. Кроме того, "разведчики", сидевшие за аппаратами, не могли персонифицировать участников разговора (за редким исключением). Это организационное упущение свидетельствовало о спешке, в которой готовили процесс. И все же за два месяца кое-кого "разведчики" идентифицировали.

Обращает на себя внимание невысокий образовательный и культурный уровень "разведчиков": даже услышанные разговоры они пересказывали так косноязычно, что обесценивали информацию. К тому же они были не в курсе тех предметов, которые обсуждались на процессе, и не могли составить из

стр. 11

обрывочных фраз нечто связное или оценить важность той или иной реплики, обрывка разговора.

Догадайся чекисты (ведь они два месяца читали эти невразумительные доклады) посадить за подслушивающую аппаратуру не полуграмотных "разведчиков" из Активотделения ГПУ, а стенографисток, обслуживавших "контрольные кнопки" телефонной связи (в фонде Н-1789 хранится отдельный том прослушивания телефонных разговоров родственников подсудимых и адвокатов) - результативность прослушивания тюремных камер повысилась бы, тем более что в начале 1920-х годов обитатели камер о существовании подобной спецаппаратуры еще не догадывались. Опасались (как и в царское время) только надзирателей, подслушивавших под дверями.

"Наружное наблюдение" за подсудимыми в зале суда и в комнате для арестованных установили уже в июне. Но систематический и регулярный характер сводки от каждого наблюдателя стали приобретать только с 30 июня, а до этого отмечалось лишь важное и интересное (с точки зрения автора сводки). Тогда же караулу под началом В. Г. Бодеско было поручено персонально опекать пятерых наиболее опасных, по мнению чекистов, подсудимых членов ЦК ПСР. В их число входили А. Р. Гоц (наблюдатель - X., позднее "В. К."), Е. М. Тимофеев (наблюдатель - "Вулкан"), М. Я. Гендельман (наблюдатель - "Буревой"), Е. М. Ратнер (наблюдатель - С. Г. Урусов, позднее "S"), М. А. Лихач (наблюдатель - "Резвый")⁴².

Первые сводки были весьма лаконичны. Написаны они были на четвертушках листа бумаги и содержали лишь сведения описательного характера, без пересказа разговоров. Например, "X" в своей сводке под N 1 сообщал: "30 VII - Утром Гоц оживленно беседовал с Морозовым, смысл разговора неясен благодаря настороженности Морозова. Слушает внимательно ход процесса, часто останавливает других обвиняемых от возгласов и выкриков. Читал "Известия" и "Правду" во время перерыва". Лишь начальник караула Бодеско представлял обширные сводки, так как, будучи разводящим поста N 20, он в отличие от своих подчиненных мог свободно перемещаться, и если они писали одну заключительную сводку уже после окончания заседания, то он фиксировал на бумаге каждый важный эпизод. В результате он подробно пересказывал разговоры, приводил цитаты, причем не только подслушивал, но и сам вел разговоры с подсудимыми в перерыве и даже один раз подглядел часть содержимого письма, лежавшего перед Тимофеевым. Кроме того, из его сводок видно, что он (как и "Буревой") брал у родственников записки для передачи подсудимым⁴³.

Важным для понимания позиции подсудимых представляется разговор между Е. М. Ратнер и Л. Я. Герштейном, подслушанный 3 августа чекистом, наблюдавшим за Ратнер: "Герштейн: "В последнем слове я хочу осветить всю свою революционную деятельность с самых ранних лет". На это Ратнер ответила: "Много будет для них чести". На что Герштейн ответил: "Я не для них, а чтобы отчитаться перед партией". Ратнер ответила, что: "Отчет мы дадим на съезде своей партии"". Бодеско в донесении за 6 июля привел свой разговор с Ратнер: "Характерно, что сегодня в своем объяснении Евг. Ратнер говорила, что она как член ЦК ПСР санкционировала действие террористической группы против личности Краснова, а вчера вечером, когда тов. Крыленко допрашивал свидетеля Гельфгота относительно санкции той же группы (террористической), то она говорила мне: "Какой абсурд, там ведь было около ста генералов и мы знали великолепно, что на место Краснова найдутся десятки других, мы санкции не давали, это только большевистская голова Крыленко воспринимает"". 29 июля Бодеско записал: "Настроение обвиняемых за последние три дня с начала речи обвинения подавленное, они почти не говорят между собой в зале заседания и всецело настороженные. Они уделяют особое внимание речи тов. Крыленко: "Это самый опасный враг и вряд ли удастся нам опровергать его в целом, ибо он имеет преимущество, что он может при помощи секретаря и других лиц подобрать материал и систематизировать его так, как ему угодно""⁴⁴.

стр. 12

Чекист, наблюдавший за Гоцем, докладывал 4 августа: "Во время свидания виделся с женой. После свидания около Года собралась группа обвиняемых и говорили о приговоре, причем почти у всех убеждение, что их расстреляют... После окончания своей речи - встретился с тов. Крыленко, который спросил Года, неужели они все еще по-старому, на что Год ответил утвердительно и, подымаясь по лестнице, сообщил о своем разговоре с Крыленко Гендельману и др. Как видно, Год своей речью был очень рад, так как в камере был очень весел и со всеми говорил"⁴⁵.

Неизвестно, предполагали ли подсудимые с самого начала суда, что их будут подслушивать, но уже в самых первых сводках наблюдения отмечается, что все существенное они говорят шепотом или на ухо. Наблюдатель, "опекавший" Ратнер, уже в первый день, когда началась их работа 30 июня, доносил: "Разговаривала с Тимофеевым, потом с Лихачом, разобрать ничего не удалось, так как разговаривали тихо". Подсудимые также передавали сообщения по цепочке, если адресат находился далеко. 28 июля "X" донес: "В обеденный перерыв к Году подошел Донской, и Год ему что-то очень тихо и осматриваясь говорил. Потом Донской так же осторожно что-то говорил Артемьеву, Артемьев, в свою очередь, следующему обвиняемому и, таким образом, по-видимому, всем обвиняемым Гоцем что-то было сказано"⁴⁶.

11 июля в очередной сводке отмечалось, что "в последнее время стало невозможным подслушивать чего-либо существенного, ибо в каждом красноармейце небезосновательно усматривается чекист - и потому все существенное произносится только шепотом". 7 июля в споре со своим братом Григорием Евгения Ратнер "в конце своей речи указала, что она [знает], ЧТО Гр. Ратнер знает обо всем, что они говорят между собой, ибо он связан С ГПУ, которая даже на скамье подсудимых подслушивает их. За эту фразу, - отмечалось в сводке, - она получила от Гендельмана и Лихача выговор, ибо нельзя об этом говорить, так как мы ухудшаем наше положение"⁴⁷.

Эсеры и сами пытались использовать эти "вездесущие уши" в своих интересах. В донесении Дерибаса от 20 июля отмечалось: "Вообще, теперь как правило, установилось: разговор вслух или вполголоса происходит только тогда, когда для арестованных нужно, чтобы их слышали обязательно". Впрочем, он тут же добавлял, что удается случайно во время заседания услышать и вещи, не предназначенные для чужих ушей. Например 3 июля Шиманкевич подал начальнику СО ГПУ Самсонову рапорт следующего содержания: "Подсудимый Львов в беседе с поде. Морозовым сообщил последнему, что в среду он, Львов, попытается бежать; меры на случай предупреждения попытки к побегу мною приняты, и в случае попытки побега таковой будет предотвращен"⁴⁸.

Подслушивание в тюремных камерах, во время свиданий и обеденных перерывов, на скамье подсудимых переодетыми в красноармейскую форму и в штатское сотрудниками дало чекистам немало ценной информации. Но здесь вставала проблема ее использования: обнаружить свою осведомленность чекисты в таких случаях (пример - разговор Ратнер с Бодеско о терроре против Краснова) не могли.

Существовала еще "секретная агентура, несущая разведывательную службу внутри здания Суда по процессу партии с. -р.", как она именовалась в заголовке чекистской инструкции. "Разведка внутри здания" имела следующие задачи: "1) Вести постоянное наружное наблюдение за всеми родственниками подсудимых 1-й группы с целью выяснения связи их с внешним миром... 2) Вести тщательное наблюдение за всем, что происходит как в зале, так в здании... 3) Вести строгий учет всех подозрительных лиц, замеченных в чем-либо... и устанавливать точное местожительство, дабы в любой момент можно было их найти, если это окажется нужным. 4) В случае какого-либо нападения на зал судебного процесса или трибуну с целью освободить, или же в случае попытки побега со стороны подсудимых разведчики должны действовать следующим образом: а) если ими будет замечен кто-либо, вынимающий оружие и пытающийся его использовать, немедленно схватив его за руки, при содействии сотрудников Комендатуры, принять меры к удалению его из

стр. 13

зала и доставке задержанного к коменданту процесса; б) если попытка такого рода разведкой заблаговременно замечена не будет и наступит перестрелка или столкновение, участия в таковом не принимать, но принять меры к недопущению ухода из зала лиц, принимающих участие в столкновении, доставляя их в комендатуру; в) предупреждать через руководящего внутренней разведкой коменданта процесса о всех подозрительных лицах и в чем именно эти лица замечены"⁴⁹.

Основным объектом наблюдения были родственники подсудимых, к которым агенты приближались во время перерывов или усаживались в зале близко к ним, подслушивая их разговоры⁵⁰. Первая сводка наблюдения в зале суда за родственниками относится к 9 июня. Подписанная начальником Активотделения, она гласила: "В 21 ч. 30 м. была взята под наблюдение Л. А. Лихач. Приметы: .. Одета:... Кличка "Старая". "Старая" вращалась с типом по кличке "Беглый". По окончании заседания "Старая" была задержана в дверях за поддельный пропуск, а "Беглый" направился при выходе из Дома Союзов на улицу Красной Пресни в д. N 26 во двор, кв. установить не удалось. Приметы его:.. Со "Старой" в доме там же разговаривала одна женщина. Приметы:... Одета:.. Кличка дана "Рысь". По выходу из дому Союзов "Рысь" была взята под наблюдение, "Рысь" на Рождественском бул. зашла в д. N 19 и на 3-м этаже встретилась с женщиной, с которой долго разговаривали, кв. куда зашла "Рысь", уст. не удалось, так как на лестнице было светло и оставаться... не было возможно"⁵¹. Сводки показывают, под какой плотной опекой держали родственников, по малейшему поводу подвергая их обыскам. В сводке от 20 июня сообщалось, что "во время заседания СТАРУХА (А. Д. Ракова) все время со своим мужем и, может быть, с другими обвиняемыми переговаривается, дает знаки с пальцами вроде как глухонемая"⁵².

Сводка за 12 июля дает подробную характеристику поведения родственников в зале суда: "До начала заседания родственники собрались в буфете, некоторые пили чай, сидели в группах по 3 - 4 человека, с "Матроской" (кличка А. П. Тимофеевой. - К. М.) за столом сидела гр., как это выяснилось, Закс Татьяна Романовна, которая имеет пропуск родственника обвиняемому Тимофееву, которые в разговоре употребляют слово коммунистический суд с иронией... Во время заседания поблизости сесть за ними не удалось, так в зале было очень мало публики. На процесс Утка (С. Н. Гоц, жена Гоца. - К. М.) пришла одна, неся с собой передачу для мужа... Утка очень беспокоится за мужа, говорит, что муж держит себя как-то вызывающе и говорит уж чересчур резко.

Отец обвиняемого Гендельмана, Гендельман Яков Эммануилович, больше всего обижается на обвинителя т. Крыленко, который, как он говорит, подсудимых только мучает, хуже всех из родственников держит себя жена подсудимого Аверкиева Нина Александровна (кл. Швейка), которая не сидит ни одну минуту, чтобы что-нибудь не "подкусить" по адресу Трибунала, к обвинителю и также против к подсудим. 2 группы, особенно к Коноплевой и Семенову, которых она прямо ненавидит.

Мать обвиняемого Иванова и жена его Юцис (Киевлянка) почти слухом ругают все на свете, и Трибунал, и обвинителя, и ГПУ, и коммунистов, вообще всех, и сегодня 12 VII... обе они... кулаками грозили охране, едущей на легковых машинах, и слухом говорили "Проклятье вам, коммунистам, которые мучают людей, да погодите!" К Иванову сегодня ходила на свидание гр. Щесневская Александра Ипполитовна... Она даже с ни с кем с администрацией не разговаривает, так она ненавидит и игнорирует суд вообще, остальные родственники особенно ни в чем себя не проявляют". В сводке за 19 июля сообщалась, как жена Лихача сделала куклу-шарж на Крыленко, чем всех развеселила, а "жена подсудимого Гендельмана (кличка "Жучка") передавала своему мужу какую-то папку с бумагами, которая моментально исчезла"⁵³.

О том, что за ними следят, родственники подсудимых хорошо знали. Более того, они старались ускользать от слежки, что видно, например, из сводки за 4 июля: ""Матроска" ведет себя при наблюдении очень осторож-

стр. 14

но, перескакивает на полном ходу с трамвая на извозчика и обратно". Выявив, как они их называли, "шпиков", они начинали прилюдно их позорить. Якобсон сообщал 27 июля: ""Ворона" во время вечернего перерыва делала вслух замечание, что "этот маленький в широких брюках с галстуком, этот самый главный у них", это относится к нашему сотруднику, она уже раньше назвала его шпиком"⁵⁴.

Внимательно наблюдали в зале суда и за защитниками обеих групп, а также за их контактами. Например, сводка за 13 июня была посвящена исключительно им. В одном из донесений предлагалось "обратить внимание на защитницу Орлову, которая, по-видимому, существует более как связи (так в тексте. - К. М.) между обвиняемым и родственником... За ней ведется строгое наблюдение. Кличка ей дана "Связь""⁵⁵.

Анализируя итоги двухнедельного наружного наблюдения за родственниками и защитниками 1-й группы подсудимых, 30 июня помощник начальника 3-го отделения СО ГПУ Тарасов констатировал, что в сводках "нет ничего, что бы могло заслуживать внимания, а лишь только скользят фразы "Пришел во столько, ушел во столько"". "Из всех объектов, за коими установлено наблюдение, резко выделяется свидетель от первой группы обвиняемых Кашин... который на одном из заседаний предупредил всех родственников подсудимых.., чтобы они были осторожны, так как за ними ведется слежка, после чего, действительно, разведчикам объектов водить стало труднее, так как эта вся публика стала осмотрительнее"⁵⁶.

Недовольство начальства понятно: первые донесения фиксировали передвижения наблюдаемых лиц, их контакты, но не содержали их разговоров⁵⁷. Но наружное наблюдение позволяло "установить" личность и место жительства всех подозрительных лиц, вступивших в контакт с родственниками или защитниками. Эта информация помогала выбрать подходящий момент для таких действий, как проведение обыска, что видно, скажем, из доклада от 16 июля по наблюдению за "Могилкой" (Гольденвейзер). Она была прослежена по выходе из тюрьмы; агент, убедившись, что "Могилка" никуда не заходила, передал ее "сотруднику для производства обыска"⁵⁸. Предполагалось, что при свидании в тюрьме "наблюдаемый объект" получил письмо или записку, а отбирать ее тут же, в тюрьме, в ходе личного обыска чекистам во избежание скандалов со стороны заключенных не хотелось. Слежка позволяла удостовериться, что объект не заходил по дороге куда-то, где мог избавиться от письма.

Кроме того, устанавливая личность всякого, кто входил в общение с родственниками подсудимых, чекисты расширяли круг лиц для наружного наблюдения, выявляли третьих лиц. Все эти люди становились кандидатами не только на обыск, но и арест.

Более пятисот сводок наружного уличного наблюдения за родственниками собраны в отдельный архивный том. Вот типичная сводка по наблюдению за "Матроской" (А. П. Тимофеевой): "По окончании свидания в 15 ч. 40 м. вышла с какой-то девочкой и незнакомой дамой по следующим приметам:... Пошла на Лубянскую площадь по Никольской ул. Александровским садом, на углу Моховая-Воздвиженка, где попрощались. "Матроска" пошла домой, а незнакомая пошла на Моховую, 10, кв. 12. Сперва зашла в 1-й подъезд, а девочка осталась у парадного, но тут же пошла во 2-й подъезд, где и зашла в кв. 12. "Матроска" была сдана сотруднику по обыскам, после чего наблюдение было закончено"⁵⁹.

В тех случаях, когда "устанавливали" квартиру, оформлялась так называемая "агентурная записка", в которой перечислялись прописанные в квартире, куда заходил наблюдаемый или где проживал человек, контактировавший с объектом. В том же томе подшиты сводки наблюдения за родственниками подсудимых, относящиеся к более позднему времени. Например, после сводки наблюдений 15 августа за "Киевлянкой" (Р. Б. Юцис, жена Н. Н. Иванова) следует "Предложение в оперативный отдел" от 4 февраля 1923 г. - "взять под наблюдение Юцис Рахиль Венециановну, по процессу

стр. 15

ПСР проходила под кличкой "Киевлянка"". После получения двух сводок от 17 и 18 февраля и агентурной записки, где было выяснено, что она проживает вместе с матерью, наблюдение с нее было снято⁶⁰.

Родственники подсудимых в большинстве имели связи с эсеровским подпольем и служили передаточным звеном для его общения с подсудимыми. Свидетельства тому в изобилии давало наружное наблюдение. (Чего стоит только описание филером посещения "Мушкой" (Н. М. Донской) книжного магазина "Колос", где, судя по этому описанию, действовала классическая явка⁶¹.) Родственники подсудимых вели себя на процессе мужественно, всячески старались их поддержать. Их судьбы были предрешены, и репрессии против многих из них начались сразу после окончания процесса, а впереди их ожидали ссылки, новые аресты и гибель близких людей.

Попадали под наблюдение и журналисты (а также сотрудники Бюро печати и все посетители журналистской ложи) - несмотря на то, что все сотрудники Бюро печати и журналисты получали в соответствующих органах разрешение на присутствие в зале суда и пропуска в Дом Союзов⁶². 8 июня агент "Р N 92" докладывал: "После перерыва принял от тов. Курского наблюдение за неизвестн. гр. из Бюро Печати, который за время моего наблюдения неоднократно звонил по телефону, бежал по зданию процесса, а после конца процесса, одев студенческую фуражку, направился с журналистами на выход". 10 июня тот же агент доносил: "В ложу печати прибывали на процесс какие-то делегаты из Петрограда, и вот в перерыве вышли из зала заседания - матрос и еще неизвестный гр. типа еврея... Начали говорить сперва среди своих о большевиках, что раньше при царизме тебя жал хозяин, а теперь жмет соввласть, потом, что раньше воевали за буржуев, а теперь за комиссаров и спекулянтов, притом же раньше заставляли воевать насильно и теперь то же самое, и, наконец, спор вышел горячий между ними с каким-то коммунистом, привлеченным из публики"⁶³.

Наблюдение, установленное за публикой в зале, также давало любопытную информацию. Например, "Р N 92" докладывал: "Стоявшая неизвестная гр-ка неизвестному гражданину показывала рукой на обвиняемых, и после этого стали между собой что-то говорить. Наблюдая за ними дальше, я заметил, что в перерыве гр-н и гр-ка вышли в фойе, к ним подошла еще какая-то неизвестная гр-ка, и они вели оживленный разговор, из которого у меня запечатлелось след.: "Я сегодня к тов. Ашоту, поговорю с ним - пускай он придет на процесс, я думаю, что соввласть ему все простит, книгу Чайковского (вероятно, речь идет о книге В. Чайкина. - К. М.) я ему вчера послала"... После этого разговора они стали говорить о ЦК соц.-рев., о бывш. меньшевистской республике Кавказа, о неудачах партии эсеров, и гр-н сказал, что есть ошибки и с нашей стороны и с их стороны. После этого они прошли на выставку "Действия эсеров в гражданской войне", где смеялись над расстрелянными и убитыми коммунистами, комиссарами на Кавказе, причем они хорошо знали всех убитых; осмотрев выставку, они направились к выходу"⁶⁴. Вероятно, "наблюдаемые" смеялись все же не над расстрелянными коммунистами и комиссарами, которых они к тому же знали, как это трактовал агент, а над тем, что все это приписывалось эсерам.

"Р N 82" 8 июня сообщал: "После 2-х час. перерыва во время речи... гр. Гоц, который... между прочим... говорил, что мы не позволим, чтобы в свободной стране нам затыкали рот и не давали говорить правды, мы пришли сюда, чтобы защищаться, но вы нам не даете... и т.д. и т.д. В это время мною было замечено, что сидящие в пятом ряду двое граждан о чем-то перешептываются и улыбаются. Позже они стали делать какие-то знаки, и мне удалось подслушать, как один гражданин, одетый в студенческую фуражку, говорил другому следующее: "Вот этот - молодец, здорово кроет коммунистов, может быть и перед смертью, и то не боится говорить правды". После чего у них на губах появилась улыбка. Приметы нижеследующие...". Как видно, реакция сидевших в зале и их поведение являлись поводом к установлению за ними слежки. Организованная передача "уличному разведчику" означала

стр. 16

(если наблюдаемому не удавалось сбросить "хвост") установление его места жительства или работы с последующим установлением его личности.

Другой агент, "Р N 92", напротив, в этот день ничего подозрительного не обнаружил, так как, "прислушиваясь к разговору публики, сталкивался или со "свердловцами" или с коммунистами других организаций". После перерыва он "прошелся на правое крыло амфитеатра, и тут подозрительных не оказалось, так как большинство из присутствующих по правому крылу были "свердловцы" и армейцы войск ГПУ, но и в перерыв и последнее заседание ничего подозрительного не замечал, так как разговор велся обывательский или же обсуждался партийными товарищами против партии эсеров".

13 июня в зале был замечен "подозрительный тип", который "после окончания сильно беспокоился, рисовал все уезжающих представителей суда и, кроме того, срисовал одного из наших сотрудников"⁶⁵. Конечно, это вполне мог оказаться иностранный или советский журналист (или художник), делавший зарисовки ярких (или типичных лиц) участников процесса. Даже в центральных газетах публиковались подобные рисунки⁶⁶. Но обеспокоиться чекисты могли и потому, что портретные зарисовки членов трибунала оказались бы очень кстати при подготовке эсерами террористического акта против них. Традиция покушений "на прокурорских" в революционном движении уходила своими корнями к концу 1870-х годов.

3 августа начальник Активотделения Якобсон отмечал: "Настроение среди публики по отношению к суду хорошее. Состав аудитории приблизительно следующий: служащих и прочих 2/3, рабочих 1/3"⁶⁷. Публика ходила на заседания весьма неравномерно. Уже с середины процесса с утра зал часто пустовал, что мешало агентам приблизиться к своим объектам наблюдения, чтобы подслушивать разговоры. Зал наполнялся к вечерним заседаниям, а также когда ожидались яркие выступления. Чекистская агентурная сводка за 21 июля констатирует различие состава публики утром ("интеллигентная, которая относится не с большим вниманием к процессу") и вечером ("настроение, определенно сочувствующее трибуналу"). О том же шла речь и в докладе Якобсона от 28 июля: "Вечернее заседание началось в 6 час. вечера. Публики было очень много, зал был полон... Настроение среди публики по отношению к суду сочувственное, речь тов. Крыленко публика слушает с большим вниманием". Впрочем, даже к вечеру зал не всегда заполнялся. Например, в сводке за 31 июля чекисты отмечали: "В зале суда публики было не очень много"⁶⁸. Но когда ожидались интересные для "коммунистической публики" выступления, зал наполнялся и к открытию утреннего заседания в 12 часов. В общей сводке за 27 июля сообщалось ""Утка" (С. Н. Гоц. - К. М.) очень была взволнована, когда она увидела, что к началу процесса собирается очень много публики, как она выразилась "коммунистическая публика"... Вечером публики было еще больше, чем утром, настроение среди публики определенно сочувственное"⁶⁹.

3 августа "разведчики" подслушали следующий разговор жен подсудимых о публике: ""Швейка" (Н. А. Аверкиева, жена Альтовского. - К. М.) смеется и говорит: "Неужели им еще не надоело ходить сюда", это относится к публике, а "Старуха" (А. Д. Ракова, жена Д. Ф. Ракова. - К. М.) добавила: "Да, нам приходится бывать здесь потому, что мы заинтересованы в этом процессе, но что касается публики, я совершенно не понимаю, как им так хочется сидеть в такой духоте"". Но, опровергая их, чекисты отмечали, что во время выступления был полный аншлаг и заинтересованность: "В зале тишина, публика слушает очень заинтересованно"⁷⁰.

Выискивание среди публики "подозрительных" было одной из главных задач. Но приходилось признать (в сводке наблюдения за 27 июля): "Несмотря на то, что в зрительном зале всегда находятся 25 сотрудников, ничего подозрительного замечено не было"⁷¹. С одной стороны, в зале суда почти не было случайных людей, с другой - "подозрительные", которые все же проникали на процесс, проявляли осторожность, сознавая, что наблюдают и за зрителями.

стр. 17

Очевидна огромная роль, которую чекисты играли в обеспечении судебного процесса над эсерами, стараясь при этом оставаться в тени. Тратя много сил и времени на пропагандистское, агентурное, охранное и пр. обеспечение процесса, ГПУ тем не менее не забывало о поставленной перед ним властью стратегической задаче - окончательном "добивании" ПСР. На "стратегическом" направлении чекисты вели свою борьбу с эсерами сразу по нескольким направлениям: методично, в течение длительного времени арестовывали "активных членов ПСР"; подняли уровень "осведомительной работы", особенно в вузовской среде и вели агентурную работу во всех слоях населения, выявляя членов партии и сочувствующих как среди студенчества и интеллигенции, так и среди рабочих, организовали регулярное наблюдение за рабочими коллективами Москвы и железнодорожников "Московского, Западного и Северного ж.д. узла"⁷²; сумели поставить на высокий уровень уже к процессу 1922 г. освещение эсеровской эмиграции с помощью секретных сотрудников, доставлявших ценную информацию, что позволяло чекистам успешно парализовать усилия эсеров, направленные на воссоздание партийной деятельности в России. Использовались самые разные способы и методы: стравливание местных эсеров и эмигрантов, рядовых членов и руководителей партии, тех, кто признавал террор и вооруженную борьбу, и тех, кто отрицал, лояльных советской власти и бескомпромиссных ее противников и т.д.; вносился раскол в саму эсеровскую среду, а также в эсеровскую эмиграцию; был организован⁷³ и проведен в 1923 г. "Ликвидационный съезд ПСР" инсценированный с помощью бывших членов ПСР для внесения идейной сумятицы и деморализации в эсеровскую среду; уничтожалась вся "питательная" и "сочувственная" среда - высылкой эсеров и сочувствующих из столиц.

Этой мере подвергали и членов семей "цекистов и активных членов ПСР, как проходящих по процессу, так и тех, кои, по мнению [ГПУ], должны подлежать выселению". Ее обосновывала докладная записка Дзержинского в ЦК РКП(б) (не позже 19 июля 1922 г.); создавались механизм и система преследований родственников политических оппонентов, в законченном виде имевшиеся уже в 1930-е годы и использованные по отношению к "членам семей врагов народа": "ГПУ установлено, что члены ЦК ПСР и активные члены этой партии с внешним миром и заграницей деловую партийную связь поддерживают через свои семейства, проживающие в Москве. Кроме того, семьи членов ЦК ПСР и активных членов этой партии служат явками и связующим звеном для партийных эсеровских сил, что неоднократно устанавливалось. В связи с вынесением приговора по делу ЦК ПСР члены семей цекистов в Москве будут крайне нежелательны в силу того, что активность с. -р. и террористическая их наклонность может в связи с приговором значительно усилиться и пребывающие в Москве члены семейств цекистов в этом случае авантюристическим элементам ПСР могут оказать большую услугу. В Москве и Петрограде, где имеются иностранные миссии, семьи цекистов и других активных с. -р. имеют максимальную возможность сноситься с заграничными с. -р. организациями через миссии. В силу вышеизложенного ГПУ находит необходимым по окончании выслать из Москвы и Петрограда семьи цекистов и активных членов ПСР, как проходящих по процессу, так и тех, кои, по мнению, должны подлежать выселению. Семьи высылке должны подлежать в места, где нет представительств иностранных миссий, и в места, не пораженные эсеровщиной. ГПУ одновременно по тем же причинам просит санкцию на высылку из Москвы, в аналогичные с членами семейств цекистов места, бывших защитников ЦК ПСР Муравьева, Тагера и др."⁷⁴

О том, как далеко чекистская верхушка готова была зайти в поисках "эффективных" мер для уничтожения своих "подопечных", говорит докладная записка, написанная 22 июля Самсоновым по устному распоряжению Дзержинского ("Основание: представлено согласно устного распоряжения т. Дзержинского от 21/7 - 22 г.") и адресованная Дзержинскому, Уншлихту и Менжинскому. В этом документе, предвосхитившем лозунги и практику 1930-х годов, говорилось: "Партия правых с. -р., как добиваемая нами политическая

стр. 18

партия (после процесса ЦК ПСР в особенности), перед своей смертью, безусловно, сможет в беспамятстве наделать нам много неприятности (террор и пр.). В целях предохранения ответственных работников Республики от возможного террора на них со стороны с. -р. - с одной стороны, и с другой - в целях пресечения какой бы то ни было работы с. -р. в России, полагал бы против с. -р. принять следующие меры борьбы: 1) С. -р. и лиц им содействующих объявить - особым правительственным сообщением - врагами народа. 2) Вести против с. -р. и их приспешников самую беспощадную борьбу за малейшие их проявления. 3) Признать для приговоров над с. -р. и их приспешниками достаточными в качестве обвинительных данных одни лишь агентурные сообщения осведомителей, в случае если в делах привлеченных при обысках ничего компрометирующего против них найдено не будет, при условии, что начотдела гарантирует правильность агентурных данных. 4) За принадлежность к с. -р. осуждать в тюрьму сроком не ниже 1 года. 5) За содействие с. -р. при отсутствии партпринадлежности - высылать административным порядком в ссылку не ниже 1 года. 6) Путем специального постановления ЦК РКП(б) категорически воспретить ходатайствовать и ручаться за с. -р. и их приспешников"⁷⁵.

Практически все из того, чего добивалась чекистская верхушка для искоренения "врагов народа", ей удалось при поддержке властей воплотить в жизнь. В подобных условиях всеобъемлющих и беспредельных чекистских спецопераций гибель оппозиционных партий была предрешена. Процессы конца 1920-х - середины 1930-х годов и "большой террор" выросли на хорошо подготовленной почве.

Примечания

1. Центральный архив ФСБ РФ (ЦА ФСБ РФ). Н-1789. Т. 46, л. 111, 108об.

2. Там же, л. 18 - 30, 31, 35, 36, 37 - 43об., 125, 131 - 141об.

3. Там же, л. 125.

4. Там же, л. 107 - 109, 111, 113 - 115, 125.

5. Там же, т. 63, л. 40, 40об.

6. Там же, л. 71.

7. Там же, л. 144, 145. Очевидно, искажена фамилия А. М. Беркенгейма.

8. Там же, л. 190.

9. Там же, л. 180.

10. Там же, л. 183.

11. Там же, л. 766, 83 - 88об.

12. Там же, л. 99 - 105.

13. Там же, л. 132 - 133, 138, 138об.

14. Там же, л. 160; ЯНСЕН М. Суд без суда. М. 1993, с. 211.

15. ЦА ФСБ РФ. Н-1789, т. 63, л. 164.

16. Там же, л. 164 - 1б4об.

17. Там же, т. 51, л. 4; т. 46, л. 163 - 163об.

18. Там же, т. 46, л. 162.

19. Там же, л. 176.

20. Там же, т. 51, л. 1 - 2.

21. Там же.

22. Там же, т. 51, л. 28. Агенты внутренней (работавшей в зале суда) и внешней разведки порой менялись между собой ролями и по взаимной договоренности, как это было, например 12 июня, когда агент наружного наблюдения захотел поприсутствовать на процессе (см.: там же, л. 52)

23. Там же, л. 35, 31.

24. Там же, л. 29, 40.

25. См., напр.: там же, л. 37, 38, 65.

26. Там же, л. 31, 42, 44.

27. Там же, л. 38, 75.

28. Там же, л. 94.

29. Там же, л. 48.

30. Там же, л. 67.

31. Там же, л. 86.

32. Там же, л. 66, 66 об., 74об.

33. Там же, л. 98.

34. Там же, л. 39, 41.

стр. 19

35. См.: ЗЕНЗИНОВ В. Пережитое. Н. -Й. 1953, с. 116 - 117.

36. ЦА ФСБ РФ. Н-1789. Т. 51, л. 159об.

37. Там же, л. 165.

38. Там же, л. 185.

39. Там же.

40. Там же, т. 48, л. 16, 265.

41. Там же, л. 17. Тюрьма в Кисельном пер., куда эсеров привезли накануне процесса, была переделана из жилого дома (см. подробнее: БАБИНА Б. А. Февраль 1922. В кн.: Минувшее. Вып. 2. М. 1990).

42. ЦА ФСБ РФ. Н-1789, т. 56, л. 255.

43. Там же, т. 48, л. 23, 61, 158.

44. Там же, л. 257,61, 224.

45. Там же, л. 269.

46. Там же, л. 22, 217об.

47. Там же, л. 75.

48. Там же, т. 47, л. 38; т. 48, л. 232, 232об.

49. Там же, т. 46, л. 160, 161.

50. Там же, л. 104.

51. Там же, л. 36.

52. Там же, т. 51, л. 47, л. 93.

53. Там же, л. 111, 129.

54. Там же, л. 109, 149.

55. Там же, л. 54, 109.

56. Там же, л. 7.

57. См., например: там же, л. 33, 111, 239.

58. Там же, л. 94.

59. Там же, л. 318.

60. Там же, л. 294, 398.

61. Там же, т. 49, л. 503, 505.

62. См.: там же. Т. 53. Чекисты, разумеется, держали под контролем многочисленный штат машинисток и стенографисток, обслуживавших процесс. Постановление "Особтройки" от 15 мая 1922 г. содержало поручение: "Т. Шиманкевичу влить в среду машинисток и стенографисток своего наблюдателя, дав последнему официальное назначение от Верхтриба в качестве старшего делопроизводителя, и несколько своих машинисток и стенографисток" (там же, т. 46, л. 22).

63. Там же, т. 53, л. 37; т. 51, л. 41.

64. Там же, т. 41, л. 37.

65. Там же, л. 26, 27, 54.

66. См. их воспроизведение в книге: ЯНСЕН М. Ук. соч.

67. ЦА ФСБ РФ. Н-1789, т. 63, л. 173.

68. Там же, т. 51, л. 111, 132, 155, 163.

69. Там же, л. 149.

70. Там же, л. 173.

71. Там же, л. 149.

72. Там же, т. 46, л. 113, 107 - 110.

73. Там же, л. 150, 151.

74. Там же, л. 156.

75. Там же, л. 157.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - К. Н. МОРОЗОВ:

Комментарии: