ТРИЕСТСКИЙ ВОПРОС В КОНЦЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1944-1945) ¹

Завершение Второй мировой войны и связанные с этим огромные изменения на мировой арене сопровождались на Балканах и в Центральной Европе новой волной территориальных проблем, традиционно характерных для данного региона. Особо значительное место занял триестский вопрос. Возникнув как столкновение территориальных устремлений Югославии и Италии, он на заключительном этапе войны, в 1944-1945 гг., стал полем, где непосредственно скрестились также интересы трех ведущих держав антигитлеровской коалиции - СССР, Англии и США, а в победные майские дни 1945 г. вызвал ощутимые и до того времени почти беспрецедентные осложнения внутри коалиции.

Неудивительно, что тогдашние события вокруг Триеста и прилегающей области, которую итальянцы именовали Венецией-Джулией, а югославы - Юлийской Крайней, равно как и последующее развитие триестского вопроса в первые послевоенные годы, уже давно привлекли внимание в историографии, особенно западной (из наиболее крупных работ см., например, [1-3]), югославской (например, [4; 5]) и в наибольшей мере - итальянской (самые известные работы - [6-9]). В отечественной исторической литературе триестский вопрос в течение многих лет неизменно упоминался при рассмотрении международных отношений в Европе конца Второй мировой войны и первых послевоенных лет, однако посвященных ему специальных исследований в советское время почти не было, тем более по периоду 1944-1945 гг. Единичные же исключения, подобные [10], несли на себе отпечаток, с одной стороны, цензурных ограничений, а с другой стороны, - отсутствия доступа авторов к необходимым архивным источникам. Впрочем, многолетняя почти тотальная закрытость соответствующих советских, а в немалой мере и югославских архивов делала изучение событий, о которых идет речь, крайне затруднительным не только для отечественных, но и для всех зарубежных исследователей. Многое в закулисной истории триестского вопроса, и в частности как раз применительно к 1944-1945 гг., оставалось неизвестным либо искаженно интерпретировалось, мифологизировалось.

В последнее десятилетие в изучении данной проблематики произошел крупный сдвиг, связанный с открывшейся возможностью исследования прежде малодоступных или вовсе недоступных материалов из бывших советских и югославских архивов, а также архивных документов Итальянской компартии (ИКП), которая в рассматриваемый период играла существенную роль в развернувшихся комбинациях по поводу триестского вопроса ввиду ее тогдашних специфических связей с СССР и коммунистическим режимом, возникшим в Югославии. Появились новые труды, написанные главным образом итальянскими историками, которые, помимо статей, уделили триестскому вопросу значительное внимание и в недавних крупных монографиях о роли ИКП во внешнеполитических проблемах Италии и международных отношениях конца

Гибианский Леонид Янович - старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

¹ Статья является частью исследовательского проекта, поддержанного Российским гуманитарным научным фондом (грант N 00-01-00224).

стр. 3

Второй мировой войны и начала холодной войны [11-13]. В ряду исследований последних лет были опубликованы и работы автора данной статьи, посвященные различным аспектам триестского вопроса в 1940-е годы [14-17]. Продолжая эту тему, более подробно рассмотрим особенно важный для ее понимания период 1944-1945 гг. на основе широкого круга источников различного происхождения, включая значительный архивный материал ² .

Триест и вся упомянутая область, включавшая на востоке и полуостров Истрия, традиционно являлись сферой национально-территориальных противоречий, будучи зоной со смешанным населением: как итальянским, так и югославянским - словенским и хорватским. Вплоть до падения Австро-Венгрии находившаяся под австрийским господством, она после Первой мировой войны целиком была включена в состав Италии, хотя в отличие от Триеста с его итальянским большинством преобладающая часть остальной территории области была населена преимущественно словенцами и хорватами. Вопрос об этой территории, по восточному рубежу которой прошла итало-югославская граница, был одним из моментов, осложнявших отношения между Югославией и Италией в период между двумя мировыми войнами. А в ходе Второй мировой войны, когда фашистский режим Италии явился наряду с гитлеровской Германией основным участником нападения на Югославию и ее оккупации, широко развернувшаяся под руководством югославской компартии вооруженная борьба за освобождение страны от захватчиков распространилась не только на всю довоенную Югославию, но и стала охватывать значительную часть югославянского населения указанной выше области в составе Италии. Организованное и всецело возглавляемое компартией так называемое народно-освободительное движение Югославии выдвинуло вместе с целями восстановления независимости страны и создания новой, "народно-демократической" государственности также и задачу присоединения всей упомянутой области, включая Триест. Этой задаче стало уделяться особенно много внимания с осени 1943 г., после падения Муссолини и капитуляции Италии. Инициированные руководством Коммунистической партии Югославии (КПЮ) соответствующие решения о присоединении были декларированы 16 сентября 1943 г. пленумом Освободительного фронта Словении и 20 сентября Антифашистским вече народного освобождения Хорватии. В обоих случаях решения аргументировались тем, что речь идет о территории, где большинство населения является словенским и хорватским, активно участвует в югославском народно-освободительном движении и выступает за присоединение, соответственно, к Словении и Хорватии в составе Югославии [20. S. 83; 21. S. 175-176]. Два с лишним месяца спустя эти декларации были подтверждены и закреплены при конституировании революционной югославской государственности, так называемой новой Югославии, провозглашенном под руководством коммунистических лидеров в конце ноября 1943 г. на сессии Антифашистского вече народного освобождения Югославии [22. S. 223].

Заявленные таким образом новой Югославией претензии на присоединение всей территории Истрии и Триеста с прилегающими районами подкреплялись все более активным развертыванием на значительной части этой территории боевых действий югославских партизанских формирований и более крупных соединений регулярной так называемой народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ). Они вели там интенсивную борьбу с немецкими войсками, оккупировавшими указанную область после капитуляции Италии, и с силами фашистского режима марионеточной "Республики Салб", существовавшей под защитой германских штыков. В ходе борьбы шел, по сути, процесс неуклонного расширения фактического военно-политического присутствия новой Югославии в этой области, превращавшегося в фактор, способный при поражении нацистского рейха привести к установлению здесь югославского контроля.

² Некоторые из исследованных нами архивных материалов были включены в документальные публикации последнего времени, в том числе подготовленные с участием автора данной статьи [18-19].

стр. 4

Такая перспектива вызывала серьезную озабоченность не только у итальянских властей, возглавлявших страну после свержения Муссолини и разрыва с Германией, но и у западных союзников, прежде всего у Англии, проявлявшей особую заинтересованность относительно того, как развивается ситуация в Италии и на Балканах. Западные державы вообще опасались, что в результате войны произойдет неконтролируемый, без их участия территориальный передел, прежде всего в Европе, который был бы чреват последующими конфликтами, а тем более угрозой их собственным интересам. В случае же с Триестом и областью, о которой шла речь, дело значительно осложнялось еще и тем, что, хотя претензии, выдвинутые здесь новой Югославией, были, в сущности, продолжением уже традиционной спорной национально-территориальной проблемы, однако в условиях, когда эти претензии исходили от возникавшего фактически коммунистического режима, тесно связанного с СССР, они приобретали характер угрозы расширения явочным порядком, опираясь на силу, советско- коммунистической сферы. Это обстоятельство заставляло тех же англичан обеспокоиться намного сильнее, нежели тогда, когда еще раньше, в 1942-1943 гг. с аналогичными территориальными пожеланиями к ним обращалось находившееся под британским покровительством югославское королевское правительство в эмиграции (об этих пожеланиях см. [23. S. 16-21]).

Британская сторона в принципе сама достаточно критически оценивала установленную после Первой мировой войны границу между Италией и Югославией в регионе Истрии - Триеста. В различных аналитических разработках, составлявшихся в ходе Второй мировой войны, преимущественно с 1942 г., аппаратом МИД Великобритании и консультировавшими его экспертами, указывалось на порождаемые этим разграничением противоречия и столкновение интересов, рассматривались различные варианты некоторой ревизии границы в пользу Югославии, которые могли бы быть осуществлены после победы над "осью" [9. Р. 26-29]. Но даже эксперты, характеризуя сложившуюся ситуацию, нередко затруднялись рекомендовать какое-то определенное решение в качестве наиболее целесообразного и тем самым фактически уклонялись от прямого ответа на вопрос о том, что именно следовало бы предпринять. Так, в одном из аналитических материалов, составленных в оксфордском Баллиоль Колледже по заказу британского МИД (он затем стал известен советской стороне, очевидно, через агентурные каналы), лишь указывалось на очевидное югославское стремление передвинуть границу с Италией на запад вплоть до Изонцо и аннексировать Триест, но никаких определенных выводов или рекомендаций при этом не делалось [24. Ф. 0512. Оп. 4. П. 22. Д. 179. Л. 51-52]. Ничего конкретного не было решено и на более высоком уровне МИД или правительства. Однако в период, последовавший за упомянутыми выше заявлениями новой Югославии осенью 1943 г. с претензией на присоединение Истрии и Триеста с прилегающими районами, в Лондоне все в большей мере зрела мысль о том, чтобы воздействовать на решение вопроса о дальнейшей судьбе этой области попутно, в рамках более широких британских планов высадки крупных сил западных союзников в Истрии для возможного последующего наступления к дунайской равнине и Центральной Европе. Выступая в пользу этой операции, премьер-министр Англии Уинстон Черчилль в телеграмме президенту США Франклину Рузвельту 1 июля 1944 г. акцентировал внимание на том, что Истрия и Триест представляют собой позиции, которые имеют большое значение в военном и политическом отношении и занятие которых может повлечь за собой далеко идущие важные последствия [25. С. 566]. В письмах тому же Рузвельту и южноафриканскому премьеру Яну Смэтсу 31 августа 1944 г. Черчилль, в частности, указывал, что Истрия и Триест открывают путь к Вене [26. Р. 91, 110]. Но в любом случае появление западных союзников в Истрии дало бы возможность установления их контроля во всей области вместе с Триестом и тем самым позволяло бы воспрепятствовать тому, чтобы новая Югославия распространила здесь свой контроль.

Вместе с тем Черчилль, заинтересованный в успехе тогдашних усилий Лондона, направленных на то, чтобы руководство новой Югославии пошло на компромисс с

стр. 5

югославским королевским правительством в эмиграции, и стремившийся избежать опасности прямого столкновения с НОАЮ, чьи силы уже оперировали в Истрии, попытался урегулировать с революционными югославскими лидерами вопрос о предстоявшем в случае появления западных войск в этом районе установлении там контроля со стороны союзников. Такая попытка была предпринята премьер- министром Англии на состоявшихся в Неаполе 12-13 августа 1944 г. переговорах между ним и Тито, который, будучи руководителем компартии и народно-освободительного движения, являлся главнокомандующим НОАЮ и председателем Национального комитета освобождения Югославии (НКОЮ), осуществлявшего функции правительства новой Югославии.

Во время переговоров Черчилль, указав на возможность того, что войска западных союзников вступят на территорию Истрии (речь шла не только о высадке, но и об их подходе туда по восточному побережью Италии), упомянул о желательности сотрудничества и содействия со стороны находящихся там вооруженных сил Тито и заявил о необходимости установить в Истрии и Триесте с прилегающим районом военное управление союзников. На этом глава британского правительства и представители союзного средиземноморского командования усиленно настаивали перед Тито. Вместе с тем они старались уверить его в том, что установлением такого управления вовсе не будет предопределено будущее данной области и что югославы получат возможность поставить свои территориальные претензии при послевоенном мирном урегулировании, только во время которого и может решаться вопрос, кому должна принадлежать эта территория.

Лидер новой Югославии отнюдь не был в восторге от изложенного ему плана, но он не мог противиться тому, чтобы западные союзники предприняли операцию в Истрии против немцев. К тому же он, в свою очередь, стремился избежать нежелательного обострения отношений с союзниками, и в частности с англичанами, являвшимися инициаторами всего замысла. Соответственно, на переговорах с Черчиллем и представителями союзного средиземноморского командования, в котором англичане играли главную роль, Тито старался нащупать пути частичного компромисса, приемлемого, однако, для руководства новой Югославии. Он заявил о своем положительном отношении к перспективе операции западных союзников в Истрии и отметил, что в нее могли бы внести свой вклад и его войска, в том числе силы, уже действующие в этой области. Он указал также, что понимает необходимость для союзного командования в случае действий в Истрии обеспечить там собственный контроль на линиях коммуникаций своих войск и согласен на то, чтобы оно осуществляло на данной территории общий оперативный контроль в той мере, в какой нужно для безопасности этих линий. Но вместе с тем Тито решительно подчеркнул, что западные союзники, со своей стороны, должны считаться с уже имеющим место присутствием его вооруженных сил на упомянутой территории и функционированием там в ряде мест органов югославской гражданской администрации, под которыми он имел в виду так называемые народно-освободительные комитеты, действовавшие всюду, где соединения НОАЮ и партизанские отряды контролировали в той или иной мере территории. В качестве приемлемого решения он выражал готовность пойти на то, чтобы союзный командующий был наделен некоторыми общими прерогативами управления областью, о которой шла речь, но при участии в управлении и югославской стороны, которой бы принадлежали функции военной и гражданской власти на местах [27. S. 275, 279-280, 285-286, 289, 292-294; 28. S. 209-210, 221-222, 225-227, 229, 232, 235-236].

Переговоры не привели к определенному зафиксированному решению, хотя информируя об их итогах на заседании НКОЮ 17 августа 1944 г., Тито оценивал эти итоги в том духе, что на встрече в Неаполе была принята его позиция, в соответствии с которой в случае операции западных войск в Истрии югославские военные и гражданские власти функционировали бы на освобожденной от немцев территории самостоятельно, оказывая союзникам техническую помощь. Впрочем, на этом

стр. 6

заседании НКОЮ Тито сказал даже, что, по его впечатлению, при послевоенном мирном урегулировании Черчилль будет поддерживать югославские претензии на данную область [22. S. 29-30]. Исследованные до сих пор документы не дают ответа на вопрос, действительно ли глава новой Югославии столь радужно оценивал результаты переговоров в Неаполе или по каким-либо причинам счел нужным представить их своему окружению успешными до такой степени.

Но как бы то ни было, в период, последовавший за встречей Тито с Черчиллем, югославское коммунистическое руководство проявило еще большую активность в своих устремлениях по поводу Истрии и Триеста с округой. Оно взяло линию на усиление подготовки к установлению контроля в этой области как путем наращивания там своих вооруженных сил и дальнейшего развертывания их действий против немцев, так и путем принятия политических и организационных мер, призванных обеспечить условия для незамедлительного взятия власти при отступлении германских войск с данной территории. В частности, по указанию Эдварда Карделя, фактически второго по рангу в руководстве компартии и новой Югославии, было ускорено и в середине сентября осуществлено создание краевого народно- освободительного комитета районов, непосредственно окружавших Триест (так называемое Словенское приморье), а также стали с начала сентября предприниматься шаги, направленные на то, чтобы заранее подготовить образование народно-освободительного комитета Триеста, в котором были бы представлены не только словенское меньшинство населения города, но и его итальянское большинство [29. S. 331, 347-348, 357]. Вместе с тем в сентябре-октябре югославские коммунистические лидеры обратились как к руководству организаций ИКП в Венеции-Джулии и Северной Италии, так и к генеральному секретарю ИКП Пальмиро Тольятти, настаивая на том, чтобы итальянские коммунисты в Триесте и других близлежащих местах с преобладающим или значительным итальянским населением действовали заодно с КПЮ и возглавляемым ею движением, предприняли политико- пропагандистские и организационные усилия в поддержку проводимого югославами курса и способствовали привлечению итальянских масс на этой территории, прежде всего рабочего класса Триеста, на позицию такой поддержки, а созданные там итальянские партизанские формирования, в значительной или преобладающей мере руководимые ИКП, были включены в состав НОАЮ. В этих обращениях к ИКП с югославской стороны подчеркивалось, что речь идет о совместном установлении власти, в которой руководящая роль будет принадлежать коммунистам, а итальянская часть населения будет пользоваться в составе новой Югославии всеми необходимыми правами [29. S. 348-355; 30. S. 47, 217, 344; 31. S. 399]. В сущности, от итальянских коммунистов требовали, чтобы они руководствовались не какими-либо своими национальными интересами, а признали приоритет югославских целей, поскольку в Югославии уже реально складывался в виде повстанческой государственности режим, возглавлявшийся компартией и имевший все более несомненные шансы утвердиться при освобождении от оккупации. Соответственно, присоединение спорной области к Югославии рассматривалось - и выступало на практике - как расширение сферы, в которой устанавливается коммунистическое правление. Вместе с тем в ответ на делавшиеся рядом членов итальянского правительства, видных политических деятелей и влиятельных органов печати на освобожденной войсками западных союзников территории Италии заявления, что Триест с округой и Истрия должны остаться в составе Италии, Тито 12 сентября выступил с речью, в которой, помимо других вопросов, вновь были публично выдвинуты цели присоединения всей этой области к Югославии, аргументировавшиеся исключительно задачами национального воссоединения словенцев и хорватов. "Мы чужого не хотим, но своего не отдадим", - заявил он. Текст речи был распространен информационной службой НКОЮ [22. S. 415-419].

Между тем британский замысел операции западных союзников в Истрии оставался неосуществленным. Хотя на встрече с Рузвельтом в Квебеке в середине сентября 1944 г. Черчиллю удалось заручиться американским согласием на реализацию

стр. 7

своих планов, однако союзное средиземноморское командование, исходя из складывавшейся военной обстановки и того наличия сил, которым оно располагало, не видело возможности подготовить операцию - путем высадки с моря - раньше февраля 1945 г. Это мнение разделялось и комитетом начальников штабов США. Черчилль настаивал на скорейшем проведении высадки, считая, что это позволит Англии и США сыграть необходимую роль в Центральной и Южной Европе и не допустить, чтобы там все "упало в советские руки". Он высказал резкое недовольство медлительностью средиземноморского командования, поскольку опасался, что при надвигавшемся поражении Германии основные силы Тито, которые получили мощную поддержку от советских войск, вступивших в Югославию в конце сентября 1944 г., и развернули фронтальное наступление с целью окончательного освобождения страны от немецких оккупантов, успешно продвигаясь через ее восточную и южную части в направлении северо-западных югославских границ, в результате сумеют войти в спорную область и занять ее всю раньше, чем западные союзники приступят к этому в феврале 1945 г., а соответственно, последние не смогут помешать югославам. В итоге планировавшаяся высадка теряла, по мнению британского премьера, смысл [27. S. 309, 362; 32. С. 62-64, 351]. А темпы продвижения союзных войск по восточному побережью Италии серьезно замедлялись немецким сопротивлением на всем итальянском фронте, линия которого лишь постепенно смещалась к северу.

В такой ситуации, когда англичанам стало ясно, что союзным войскам едва ли удастся занять всю область Истрии - Триеста, они в начале 1945 г. стали искать иное, не военное, а дипломатическое решение, которое позволило бы западным союзникам получить контроль хотя бы над частью этой территории. Выбор в пользу нового решения был во многом связан и со все усиливавшейся необходимостью считаться с режимом Тито, поскольку этот режим по мере своего утверждения в освобождаемой от оккупантов Югославии превращался из системы повстанческой власти в подлинное государство, успешно укреплявшееся во внутриполитическом плане и пользовавшееся активной поддержкой и прямой помощью Советского Союза. Соответственно, британская сторона видела выход в достижении какого-то компромисса с новой Югославией. В частности, фельдмаршал Александер и британский министр-резидент на Средиземноморье Гарольд Макмиллан рассматривали возможность договориться с Тито о разделе указанной области, юридически принадлежавшей Италии, на зоны оккупации. Один обсуждавшийся ими вариант предусматривал ее разделение демаркационной линией на восточную и западную части, первая из которых оккупировалась бы югославскими войсками, вторая - силами западных союзников. Другой вариант имел в виду установление на территории области режима трехсторонней оккупации - британской, американской и югославской [33. Р. 567-568]. Правительство Англии склонилось к первому варианту и пыталось заручиться согласием на него не только США, но и Советского Союза, поскольку было понятно, что в случае советского согласия было бы несравненно больше шансов, что коммунист Тито, связанный с СССР, пойдет на такую договоренность (о выработке британской позиции см. подробнее [9. Р. 72-75]).

На состоявшейся 4-11 февраля 1945 г. Крымской конференции главы советского правительства И.В. Сталина, премьер-министра Англии Черчилля и американского президента Рузвельта, уже в предпоследний ее день - 10 февраля, британский министр иностранных дел Антони Иден передал государственному секретарю США Эдварду Стеттиниусу и народному комиссару иностранных дел СССР В.М. Молотову ноту, в которой утверждалось, что "провинция Венеция-Джулия на северо-востоке Италии представляет собой потенциальный пороховой погреб", ибо "весьма вероятно, что, когда война будет подходить к концу, в этом районе могут иметь место стычки между югославами и итальянцами". Аргументируя таким образом необходимость принятия мер по предотвращению подобного развития событий, британская сторона указывала, что с данной целью она предполагала установить союзную военную администрацию во всей упомянутой провинции, но это оказывается трудно осуществимым, поскольку

стр. 8

Тито, намеренный "сам управлять значительными территориями, которые, по его мнению, должны принадлежать Югославии и часть которых уже контролируется его партизанами", "дал довольно ясно понять", что не согласится с таким решением. Столкновение же с Тито, говорилось в ноте, грозило бы опасностью военного конфликта. В качестве выхода из положения в ноте предлагалось, чтобы американская и советская стороны согласились вместе с англичанами "создать какой-либо орган для выработки временной демаркационной линии между той частью провинции Венеция-Джулия, которая должна находиться под контролем Тито, и той, на которой мы должны установить Союзную военную администрацию". Имелось в виду, что такой орган будет составлен "из специалистов". Когда демаркационная линия будет подобным образом определена, а соответственно, одобрена тремя державами, британское правительство было готово добиться ее принятия руководителем новой Югославии, опираясь на "возможность заявить, что оба его союзника (т.е. СССР и США. - Л.Г.) согласны с этим предложением" [34. С. 196, 201-202].

В ноте не содержалось никаких пожеланий относительно того, по каким параметрам следовало бы определить демаркационную линию, но отмечалось, что англичане уже "сделали попытку сами наметить такую линию, основанную по большей части на этнических соображениях" [34. С. 202]. Это значило, что Лондон хотел, чтобы Триест и ряд окружавших его населенных пунктов с преимущественным или значительным итальянским населением были включены в западную зону. Причем англичане оговаривали необходимость того, чтобы союзный командующий на Средиземноморье, "по крайней мере на ранних стадиях, пользовался путями сообщения к северу от Триеста", ведущими в Австрию, "в связи с чем ему придется принять соответствующие меры" [34. С. 202]. Поскольку эти пути сообщения проходили по территории, хотя бы часть которой должна была бы, скорее всего, отойти в югославскую зону, упоминание о "соответствующих мерах" подразумевало британское намерение получить хоть в какой-то степени возможность распространения своего контроля и в той зоне.

На самой конференции в Ялте ни американская, ни советская стороны не высказали никакого мнения относительно предложений, содержавшихся в английской ноте. В итоговом протоколе конференции лишь констатировался факт представления ноты британской делегацией и указывалось, что делегации США и СССР согласились рассмотреть ее и "изложить свои взгляды позднее" [34. С. 281] ³ . В такой ситуации англичане сразу же после конференции, опасаясь, как бы в условиях вплотную приблизившегося поражения Германии вообще не опоздать с предотвращением занятия войсками новой Югославии всей спорной области, решили все-таки попытаться напрямую договориться с Тито. С этой целью 15 февраля на совещании в посольстве Англии в Афинах, в котором участвовал ряд прибывших туда видных британских дипломатов и военных, включая возвращавшихся с Крымской конференции Идена, его заместителя Александра Кадогана, фельдмаршала Александера, а также прилетевшего на совещание Макмиллана, было решено, что Александер отправится в Белград и попробует добиться от руководителя Югославии согласия на упомянутый выше план раздела на две зоны. На совещании имелось в виду, что в случае, если бы это Александеру удалось, не было бы необходимости создавать вместе с СССР и США "группу специалистов" для определения демаркационной линии [27. S. 466-467].

Однако американцы, проинформированные о намеченном визите Александера в Белград и его целях, выразили англичанам свое возражение против выделения зоны, которая была бы под югославским контролем. В отличие от британской компромиссной позиции, Вашингтон настаивал на том, что, руководствуясь условиями перемирия с Италией, частью которой является Венеция-Джулия, западные союзники не-

³ В протоколе говорилось, что нота касается вопроса об "итало-югославской границе", хотя на самом деле в ней речь непосредственно шла не об этом, а о демаркационной линии между западной и югославской зонами оккупации. Всем было, однако, достаточно очевидно, что установлением такой линии была бы в значительной мере предопределена новая граница между Италией и Югославией.

стр. 9

пременно должны оккупировать всю эту область и установить на всей ее территории свое военное управление. Англичанам пришлось срочно корректировать намеченный план. Александер должен был во время визита в Белград не предлагать Тито раздел спорной области на две оккупационные зоны, а только прозондировать позицию руководителя новой Югославии в данный момент по поводу возможного установления военного управления западных союзников в этой области. А по результатам бесед с Тито Александеру предстояло сформулировать свои предложения о наиболее целесообразном решении и представить их объединенному комитету начальников штабов Англии и США [33. Р. 568; 9. Р. 76-78].

В этом духе командующий союзными силами на Средиземноморье и обсуждал данный вопрос во время переговоров с Тито 21 февраля. В качестве зондажа Александер выдвинул максимальные требования, на которых настаивали американцы. Ссылаясь на необходимость союзнического контроля над коммуникациями между своими войсками, которые займут Австрию, и Триестом как важным портом, он сказал о том, что с этой целью как в самом Триесте, так и на всей территории к западу от предвоенной итало-югославской границы следовало бы установить военное управление западных союзников. Разумеется, он счел нужным подчеркнуть, что такое решение не будет иметь отношения к послевоенному мирному урегулированию, то есть к вопросу о том, кому будет принадлежать эта область - Италии или Югославии. Это заверение едва ли могло успокоить югославов, но перед лицом заявлений Александера, которые звучали как требование западных союзников, Тито посчитал необходимым предложить компромисс. Он сказал, что согласен на союзнический контроль над коммуникациями между Австрией и Триестом, но при двух условиях. Одно из них состояло в том, что Истрия, т.е. вся восточная часть спорной области, вообще не будет занята западными союзниками, а будет полностью под югославским как военным, так и гражданским управлением. Другим условием было то, чтобы на остальной части спорной территории, включая сам Триест, военное управление западных союзников совмещалось с существованием там югославской гражданской власти [27. S. 470-471, 487; 28. S.353; 35. P.1108].

Таким образом, Тито, во-первых, предложил фактически то же самое решение с учреждением зон, которое содержалось в компромиссном плане англичан, но которое встретило возражение американцев. Сам Тито два с половиной месяца спустя, на I съезде компартии Сербии, объяснял эту свою позицию на встрече с Александером тем, что в момент переговоров он полагал, что югославские войска, вероятно, не смогут достигнуть Триеста раньше, чем тот уже будет занят англо-американскими войсками [36. С. 214]. Встает, однако, вопрос, знал ли глава новой Югославии, предлагая подобный компромисс, что англичане сами планируют аналогичное решение и уже представляли его для рассмотрения на Крымской конференции. Единственным источником, из которого он мог бы быть информирован об этом, была советская сторона. И в случае, если это произошло, возможно, что либо Тито было рекомендовано Москвой пойти на такой компромисс, либо он сам решил воспользоваться британской готовностью к подобному варианту, поскольку не видел тогда реальных шансов добиться большего. Но в исследованных нами советских и югославских документах нет никаких данных, которые бы позволили судить о том, располагал ли Тито при встрече с Александером какими-либо сведениями о британском плане, представленном в Ялте, или соответствующими советскими рекомендациями.

Однако, во-вторых, Тито на переговорах с Александером пытался все-таки добиться для новой Югославии таких политических позиций в отношении западной части спорной области, включая Триест, которые бы давали Белграду шанс на возможно более удовлетворительное для него решение и по поводу этой территории при последующем послевоенном мирном урегулировании. Потому-то югославский руководитель настаивал на том, чтобы и в западной зоне была по крайней мере сохранена югославская гражданская администрация, пусть и при военном управлении союзников. Видимо, он надеялся, что это позволит затем выторговать у Лондона и Вашингтона

стр. 10

хотя бы какой-то территориальный компромисс относительно Триеста и ближайшей округи.

Александер, в соответствии с той линией поведения, которая была спешно, перед самым его визитом в Белград намечена британской стороной ввиду американских требований, отреагировал на предложение Тито уклончивым заявлением о том, что доложит об этом предложении соответствующим союзным властям [27. S. 471; 28. S. 353]. Таким образом, практическим результатом белградских переговоров в вопросе об Истрии и Триесте с округой (на переговорах обсуждался также ряд других проблем) стало лишь то, что Тито выразил готовность на установление двух оккупационных зон, при условии, что и в союзной зоне будет югославская гражданская администрация, но ни какого-либо соглашения, ни просто договоренности на сей счет между ним и Александером зафиксировано при этом не было.

По возвращении из Белграда Александер, информируя объединенный англоамериканский комитет начальников штабов об итогах встречи, указывал на два возможных варианта решения. Один заключался в том, чтобы договориться с Тито именно на основе предложенного самим руководителем новой Югославии раздела спорной области на югославскую и союзническую зоны оккупации. Причем в этом случае Александер считал необходимым, чтобы зона, где управляли бы союзники, помимо Триеста и прилегающих районов на западе области включала бы также наиболее крупные портовые города Пулу и Риеку (Фиуме) в Истрии, т.е. в восточной части. Другой вариант, без разделения на зоны, предусматривал установление союзного военного управления во всей области, но при том, что в таком управлении участвовали бы и югославы [35. Р. 1109-1110]. Вариант раздела на зоны оказывался по-прежнему в противоречии с позицией США. Еще 28 февраля, в тот самый день, когда Адександер вернулся из Белграда в свою ставку в Казерте, заместитель государственного секретаря Джозеф Грю, в тот момент исполнявший в отсутствие Стеттиниуса обязанности своего шефа, телеграфно инструктировал Александра Керка, американского политического советника при штабе Александера, о необходимости добиться от Тито согласия поставить югославские войска, которые оказались бы на территории области, под контроль командования западных союзников, а югославскую гражданскую администрацию, которая была бы там установлена, - под контроль союзного военного управления [35. Р. 1107]. Эта линия была затем подтверждена 14 марта официальным ответом, данным, наконец, госдепартаментом США на британское предложение о зонах, выдвинутое Иденом на Крымской конференции. В ответе высказывалось отрицательное отношение к указанному предложению и говорилось о предпочтительности установления союзного военного управления во всей спорной области, хотя и с возможным сохранением действующей югославской администрации [35. Р. 1114-1115; 37. Р. 368]. Однако, что касалось последнего, то, как мы видели, фактически имелось в виду ее подчинение военным властям западных союзников.

Как сами разногласия по данному поводу между Лондоном и Вашингтоном, так и их совместная озабоченность относительно того, что Тито может опередить западных союзников и явочным порядком решить по-своему вопрос об оккупации этой области и управлении ею, заставляли британскую и американскую дипломатию продолжать во второй половине марта - апреле 1945 г. дискуссии на сей счет, обсуждая различные комбинации, которые бы позволили, насколько удастся, обеспечить там достижение целей, желательных для Англии и США (см., в частности, [9. Р. 83-89; 35. Р. 1115-1121]). Но примерно с середины марта Черчилль, крайне раздосадованный тем, что его упорные усилия по объединению НКОЮ и югославского эмигрантского правительства хотя и привели 7 марта 1945 г. к созданию единого правительства во главе с Тито, но оказались не в состоянии реально изменить коммунистический характер утвердившегося в Югославии режима и ориентацию последнего на СССР, стал все больше склоняться к курсу на поддержку Италии против территориальных претензий этого режима. В сложившейся ситуации британский премьер пришел к выводу, что

стр. 11

проведение такого курса позволит оказать влияние в пользу противодействия коммунистам на внутриитальянской политической сцене, даже, быть может, расколоть ИКП и не только "спасти Италию от большевистской чумы", но и укрепить ее как важный заслон, способный помешать, насколько возможно, "русскому прорыву в Центральную и Западную Европу". Поэтому Черчилль считал в данный момент одной из главных задач согласование интересов Англии, США и Италии в отношении спорной территории по итало-югославской границе и, соответственно, выступил за более тесное взаимодействие с американцами по поводу предстоявших там действий [26. Р. 523; 27. S. 492, 495, 502, 503].

Между тем американцы были озабочены проблемой, как добиться, чтобы Тито не воспрепятствовал установлению союзного военного управления на всей территории спорной области. Стремясь заранее повлиять на новую Югославию, американская дипломатия попыталась действовать через советского патрона югославских коммунистов. 19 марта 1945 г. посол США в Москве Аверелл Гарриман вручил Молотову ноту, в которой говорилось о необходимости введения союзного военного управления во всей Венеции-Джулии [38. Р. 1216]. Однако никакого определенного советского ответа на американскую ноту не последовало, так же, как и на британскую ноту с планом раздела Венеции-Джулии на две оккупационные зоны, врученную Иденом 10 февраля на Крымской конференции [37. Р. 368].

Хотя в обстановке приблизившегося вплотную конца войны в Европе советское руководство предпочитало хранить молчание по вопросу о том, кем и в каких пределах должны быть осуществлены оккупация и управление в спорной области, однако относительно того, кому должна принадлежать эта территория после войны, оно высказалось почти тремя с половиной годами раньше, еще во время переговоров в Москве с Иденом в декабре 1941 г. Опубликованная среди других ставших в последние годы, наконец, доступными документов из отечественных архивов советская запись беседы между британским министром иностранных дел и Сталиным, состоявшейся 16 декабря 1941 г., подтверждает то, что уже раньше было известно из мемуаров Черчилля [39. Р. 558] и из британской записи этой беседы [40. Р. 222-223]: излагая советский план "реорганизации европейских границ после войны", Сталин в качестве одного из пунктов отметил, что Югославия должна быть "несколько расширена за счет Италии", указав на "Триест, Фиуме, острова в Адриатическом море и т.д." [41. С. 502]. Это было сказано задолго до того, как стала просматриваться перспектива прихода югославских коммунистов к власти, а стало быть, вне связи с подобной перспективой. Скорее всего Сталин исходил тогда просто из цели наказания и ослабления Италии.

Позже в Москве вернулись к рассмотрению вопроса о ревизии итало-югославской границы в пользу Югославии, когда с осени 1943 г. ввиду начавшегося развала фашистского блока и приближавшегося поражения Германии руководство СССР решило активизировать усилия по разработке советских планов послевоенного мирового порядка. В рамках этой активизации было решено взамен комиссии по проектам послевоенного устройства мира, учрежденной постановлением политбюро ЦК ВКП(б) еще в январе 1942 г., создать три новые комиссии при НКИД СССР, специализированные, соответственно, по трем главным направлениям: по вопросам мирных договоров и послевоенного устройства, по вопросам перемирий и по проблемам компенсации потерь, причиненных СССР Германией и ее союзниками. Комиссии, сформированные опять-таки решениями политбюро ЦК ВКП(б), стали заниматься практической подготовкой конкретных предложений по этим направлениям (об этих комиссиях см. [42]). Намечая перечень основных вопросов, на которых должна была сосредоточиться первая из упомянутых трех комиссий, образованная решением от 4 сентября 1943 г. [43. С. 118], ее председатель, заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов в предложениях, направленных 9 сентября 1943 г. на утверждение Сталину и Молотову, в частности, выделил в разделе "Италия" пункт "Границы Италии", но без какой-либо конкретизации, а в разделе "Югосла-

стр. 12

вия" - более конкретный пункт "Югославско-итальянская граница", указав при этом - "Далмация, Триест, Фиуме" [43. С. 122, 123] ⁴ .

Как видно из материалов комиссии Литвинова, при утверждении представленного перечня вопросов, которыми она должна была заниматься, советское руководство санкционировало и рассмотрение проблемы будущего решения относительно возможной ревизии границы Италии в пользу Югославии. 23 декабря 1943 г. Литвинов, давая поручение работавшим в Москве в течение войны деятелям КПЮ Велько Влаховичу и Божидару Масларичу составить справку о перспективах как внутриполитического развития и послевоенного устройства Югославии, так и ее международного положения, специально отметил среди проблем, которые необходимо, осветить, пункт о территориальном споре между Югославией и Италией и при этом обозначил: "Далмация, Истрия, Триест" [44. I-3-с/З. L. 2- 3]. Но в отличие от декабря 1941 г., когда Сталин впервые высказался перед западными союзниками за решение данного вопроса в пользу Югославии, теперь желательность такого решения была связана для Кремля уже и со все более вероятной перспективой занятия югославской компартией доминирующих позиций в своей стране в результате войны.

В справке, составленной Влаховичем и Масларичем для комиссии Литвинова, указывалось на принятие народно- освободительным движением Югославии решения о присоединении спорной с Италией территории со словенским и хорватским населением и обосновывалось это требование. В качестве аргументов указывалось, во-первых, что "ее большая часть уже сейчас находится под контролем частей Народно-освободительной армии Югославии", т.е. использовалась апелляция к ситуации "совершившегося факта". Во-вторых, что было главным, говорилось об этническом преобладании там словенцев и хорватов. Правда, отмечались анклавы с итальянским большинством - в Триесте, Гориции, Пуле, Риеке (Фиуме) и некоторых других городах. Но в целом в качестве этнической границы, отделявшей от собственно итальянской территории зону с преимущественно югославянским населением, в справке указывалась линия по Изонцо от устья до Гориции, а далее еще немного западнее - до Кормонс и Джемоны и затем на север до австрийской границы. Все к востоку от этой линии рассматривалось как районы, которые должны отойти к Югославии на основе этнического принципа. В-третьих, в качестве аргумента в пользу такого решения подчеркивалось то, о чем югославские коммунистические лидеры, естественно, не заявляли публично, но что было весьма важно с точки зрения перспективы расширения "сферы социализма", в которой новая Югославия должна была стать одним из существенных звеньев: в справке шла речь о военно-стратегическом значении упомянутой территории, с одной стороны, как "ворот в Италию" с востока и северо-востока, т.е. со стороны Югославии, а с другой - в силу того, что новая граница по Изонцо была бы выгодна для безопасности Югославии с запада, поскольку "опирается на горные массивы, которые запирают вход в Словению". В-четвертых, указывалось то, о чем руководство югославской компартии тоже предпочитало публично не распространяться: на экономическое значение области, на которую претендовала новая Югославия, как с точки зрения некоторых полезных ископаемых, так и особенно из-за важности порта Триест [44. I-3-с/З. L. 35-39].

Другой документ, которым также предусматривалась необходимость изменения итало-югославской границы в пользу Югославии, был направлен 11 января 1944 г. Молотову заместителем наркома иностранных дел И.М. Майским. Это была записка "О желательных основах будущего мира". В ней, в частности, говорилось о сохранении целостности территории, принадлежавшей Италии в Европе, "но исключая все

⁴ Далмация (на адриатическом побережье Югославии) была областью, на которую Италия претендовала до Второй мировой войны и которую она целиком захватила после оккупации Югославии. Как объект итало-югославского спора Далмация могла быть упомянута лишь чисто номинально, ибо было очевидно, что при освобождении Югославии от оккупантов эта область автоматически является необъемлемой частью югославской территории.

стр. 13

ее прежние владения на Балканах" [43. С. 128]. Иными словами, речь шла об изъятии у Италии тех районов, включая Триест, на которые претендовала новая Югославия.

Однако, разделяя в принципе устремления своего младшего коммунистического союзника в Югославии относительно послевоенного разграничения с Италией, в Москве в то же время считали нужным соотнести конкретную тактику выдвижения этого вопроса с рядом важных с советской точки зрения внешнеполитических факторов.

Пока что все еще остается недоступной значительная часть документов отечественных архивов, исследование которых позволило бы более детально проследить тогдашние калькуляции в инстанциях, определявших советские планы и тактику в связи с проблемой Триеста и всей окружающей области. Но судя по некоторым документам, с которыми удалось познакомиться, в ситуации, сложившейся после того, как новая Югославия выступила в конце 1943 г. с публичными заявлениями о решимости присоединить спорную территорию, советская сторона, определяя практическую линию политики по данному вопросу, исходила из необходимости учитывать прежде всего такие существенные для нее моменты, как, во- первых, возможное негативное отношение со стороны западных союзников к подобной перспективе, а во-вторых, отрицательную реакцию со стороны итальянского правительства, возглавляемого тогда маршалом Бадольо. В частности, об этом можно судить по проекту одной из радиотелеграмм, которую советское руководство собиралось в середине апреля 1944 г. отправить в адрес Тито. В основном она касалась югославо-болгарских проблем, но вместе с ними затрагивался и Триест. "Считаем, - говорилось в проекте, - пока преждевременной постановку вопроса о Триесте и о вхождении Болгарии в Югославскую федерацию, так как это может способствовать сплочению соседних с Югославией государств (Италии Бадольо и Болгарии) против Югославии и вызвать охлаждение со стороны Англии и Америки к Национальному комитету [освобождения] Югославии и армии маршала Тито" [45. Ф. 495. Oп. 74. Д. 599. Л. 41]. Радиотелеграмма была, правда, послана в значительно измененном виде и упоминание о Триесте не вошло в ее окончательный текст - в нем остались только югославо- болгарские проблемы, связанные с Македонией [44. I-3-b/574]. Но проект тем не менее отражал те соображения, которые принимались в расчет в Москве. Причем, хотя необходимость выжидательной тактики аргументировалась в проекте исключительно лишь важностью для самой новой Югославии не допустить ухудшения отношения к ней со стороны Англии, США и правительства Бадольо (что и в самом деле было важно), однако очевидно, что не меньше, если не еще больше заботило советское руководство и то, как бы постановка серьезных территориальных претензий повстанческим коммунистическим режимом Югославии ни повлекла в тот момент осложнений в отношениях западных союзников и Италии с СССР, который рассматривался в мире как патрон югославских коммунистов. Кремлю были крайне нежелательны такие осложнения не только с основными партнерами по антигитлеровской коалиции, но и с правительством Бадольо. Ибо как раз в это время с целью противопоставления Италии англичанам Сталин предпринял далеко нацеленную политическую акцию, выразившуюся в том, что Москва первой из Объединенных Наций установила непосредственные отношения с правительством Бадольо и продиктовала лидеру ИКП Тольятти тактику так называемого "поворота в Салерно", в результате которой итальянские коммунисты вошли в это правительство (подробнее см.: [46]).

Склонность советской стороны к тактической сдержанности в вопросе о территориальных претензиях новой Югославии к Италии усиливалась и возникшими вокруг этого вопроса сложностями между итальянскими и югославскими коммунистами.

Еще 24 сентября 1943 г., вслед за декларированными за несколько дней до того решениями югославского народно- освободительного движения о необходимости присоединения спорной области, находившийся в Москве Тольятти направил по этому поводу письмо Г. Димитрову, который после формального роспуска Коминтерна и его реорганизации в отдел международной информации ЦК ВКП(б) стал заместителем заведующего отделом, но фактически возглавлял его работу. В письме Тольятти

стр. 14

квалифицировал югославское решение о "Триесте и Истрии" как "преждевременное", ибо оно может быть использовано итальянскими фашистами для противопоставления итальянского населения области словенскому, т.е. югославскому, движению. Лидер ИКП не высказывал своего отношения к существу выдвинутых территориальных претензий, но выражал мнение, что на данном этапе надо выступать только за борьбу против итальянского фашизма и гитлеровской Германии, а вопрос об определении итало- югославской границы оставить на потом, когда с победой в войне будет решена задача освобождения от фашизма [45. Ф. 495. Oп. 74. Д. 256. Л. 50-50об.]. Своим обращением к Димитрову он фактически ставил вопрос о необходимости воздействия советской стороны на югославское коммунистическое руководство, чтобы то заморозило территориальные требования к Италии по крайней мере до указанного выше срока.

Вместе с тем ряд деятелей ИКП в оккупированной немцами Северной Италии, в том числе Умберто Массола-Квинто, представлявший руководство ИКП Северной Италии в Венеции-Джулии, скорее всего не зная об этой позиции Тольятти, со своей стороны, посчитали, что декларированные новой Югославией решения о присоединении спорной области носят односторонний характер и нарушают право на самоопределение ее итальянского населения, прежде всего там, где оно преобладает, как, например, в Триесте. А руководители КПЮ и ее региональных организаций в Словении и Хорватии (компартий Словении и Хорватии) расценили подобную позицию коллег из ИКП, в частности Квинто, как уступку "бадольевской реакции", как проявление оппортунизма и игнорирование роли новой Югославии в качестве, по мнению югославов, авангарда и опоры "народного демократического движения" во всех окружающих странах (например, см.: [47. S. 86-88; 48. S. 348-349]). В итоге в середине марта 1944 г. обе спорившие друг с другом стороны через радиосвязь обратились совместно в Москву как высшую инстанцию для каждой из компартий. Радиотелеграмма, полученная Димитровым, который к тому времени стал заведующим отделом международной информации ЦК ВКП(б), была подписана Бирком, т.е. Карделем, находившемся в тот момент в Словении, и Квинто, прибывшим туда в это время [45. Ф. 495. Oп. 74. Д. 259. Л. 16] (подробнее об обстоятельствах посылки этой телеграммы см.: [14. Р. 40-41; 16. Р. 87-88]).

В документах, которые до сих пор оказались доступными, нет сведений о том, как реагировал на письмо Тольятти от 24 сентября 1943 г. болевший тогда Димитров и предпринимались ли советской стороной какие-либо шаги в связи с этим письмом. Но что касается телеграммы Карделя и Квинто, то, получив ее, Димитров 17 марта 1944 г. направил на утверждение Молотова проект ответа на нее, в котором говорилось: "Считаем политически неправильным, когда идет борьба против общего врага, обострять взаимоотношения между итальянскими и словенскими партизанами территориальными спорами о Триесте или зоне между Чивидале и Джемоной, спорами, которые должны быть разрешены после разгрома врага" [45. Ф. 495. Oп. 74. Д. 259. Л. 16-17]. Хотя отправление ответа, намечавшееся на 18 марта, задержалось на десять дней (что свидетельствует о том, что в советских верхах раздумывали, какую линию тактически целесообразнее избрать в данном вопросе), тем не менее в конечном счете был санкционирован и передан по радио Карделю и Квинто текст, подготовленный Димитровым [48. S. 459]. Содержание ответа означало тактическую установку на то, чтобы на время, возможно, до окончания войны или во всяком случае до полного освобождения Югославии и Италии от фашистской оккупации, отложить вопрос о Триесте и прилегающих районах. Такая установка, с одной стороны, была направлена на то, чтобы предотвратить дальнейшее осложнение отношений между новой Югославией и итальянскими коммунистами по этому вопросу. С другой стороны, она давала Москве возможность избежать нежелательной для нее в тогдашней ситуации ангажированности в пользу одного из участников спора, которая была чревата опасностью серьезного недовольства другого.

Директива, содержавшаяся в ответе Карделю и Квинто, явилась выражением той

стр. 15

же самой линии, которая чуть позже, в середине апреля 1944 г., была обозначена в уже упоминавшемся выше проекте телеграммы, предназначавшейся для отправления в адрес Тито. Таким образом, по крайней мере уже весной 1944 г. три существенных фактора - стремление предотвратить нежелательные осложнения с западными союзниками, усилия, направленные на то, чтобы наладить отношения с правительством Италии, и необходимость погасить трения между КПЮ и ее товарищами из ИКП - толкали Кремль к тактическому решению не будировать вопрос о Триесте и всей спорной области, выжидая, когда сложатся более подходящие условия для его постановки, а соответственно, уклоняясь пока от того, чтобы заявить о своей позиции относительно решения этого вопроса.

Перечисленные факторы продолжали действовать и в течение последующего времени. А потому советская тактика оставалась неизменной. Однако параллельно в Москве шла разработка проектов тех решений, с которыми можно было бы выступить позже, при послевоенном урегулировании. В ходе разработки, осуществлявшейся в упомянутой выше комиссии Литвинова, между ее членами проявились различия в подходе к триестскому вопросу, связанные главным образом с не совсем одинаковыми представлениями об общем направлении советской внешнеполитической стратегии и тактики в Европе и, в частности, в средиземноморской зоне. Как уже отмечалось при анализе архивных материалов комиссии, сам Литвинов и некоторые другие ее члены исходили из того, что при послевоенном урегулировании необходимо проводить дифференцированную, более мягкую линию в отношении Италии, чем в отношении Германии, имея в виду желательность поощрения потенциальной роли Италии как противовеса стремлению Англии к гегемонии на Средиземноморье. Сторонники такой точки зрения не были склонны к простому отторжению Триеста от Италии в пользу Югославии, а искали более умеренные варианты решения, считая, например, что наилучшим для советской стороны было бы выступить за интернационализацию Триеста. По их мнению, это позволило бы Москве избежать негативной реакции на советскую позицию со стороны как Италии, так и в целом европейского общественного мнения, а в то же время открыло бы возможности советского присутствия на Адриатике. Между тем влиятельный член комиссии, заместитель наркома иностранных дел С. А. Лозовский, полагавший необходимым при послевоенном урегулировании проведение единообразной жесткой линии в отношении не только Германии, но и ее бывших союзников, чтобы не создавать опасности прецедента, который мог бы быть использован затем Англией как часть антисоветской политики в Германии, выступал против каких-либо смягчений для Италии и в том числе высказывался за передачу Триеста Югославии [49. Р. 290-191].

Первая из названных точек зрения была ближе той уже отмечавшейся выше акции, которую в начале 1944 г. предпринял Сталин, установив отношения СССР с правительством Бадольо и продиктовав ИКП тактику "поворота в Салерно". Однако вторая точка зрения серьезно подкреплялась все большими успехами движения, руководимого КПЮ, и все ощутимее обозначавшейся перспективой утверждения коммунистического режима в Югославии. Это осложняло для советской стороны выбор будущего решения относительно Триеста. В сентябре 1944 г. комиссия Литвинова подготовила документ под названием "Обращение с Италией", в котором рассматривались проблемы, касавшиеся выработки будущего мирного договора с этой страной, и в том числе, ревизии итало-югославской границы в пользу Югославии. В документе предлагались разные принципы решения, хотя в целом в нем, пожалуй, в большей мере проведена линия на осуществление ревизии, причем фактически с охватом той же территории, на которую распространялись югославские претензии, включая и Триест. Хотя в документе отмечалось, что Триест является по составу населения преимущественно итальянским городом, но при этом подчеркивались как наличие в нем значительного славянского меньшинства, так и, главное, экономическая роль Триеста как порта, обслуживавшего прежде всего бассейны рек Сава и Драва с их югославянским населением, а не долину реки По, населенную итальянцами. Этим ар-

стр. 16

гументировался вывод о возможности передачи Югославии не только этнически тяготевших к ней районов, окружавших Триест, но и самого города с его портом (об этом см.: [50. С. 64]). Однако альтернативность выбора по-прежнему оставалась даже на уровне предложений комиссии, а на более высоком уровне, об окончательном решении пока и вовсе речи не было. Во всяком случае в течение 1944-первых месяцев 1945 г. советская сторона упорно предпочитала не выступать со своей позицией ни в отношении послевоенной принадлежности спорной территории, ни по поводу оккупационного управления ею после предстоявшего освобождения от немцев.

Между тем не только англичане, выдвинувшие свои предложения на Крымской конференции, и американцы, попытавшиеся прозондировать советскую позицйо в середине марта 1945 г., были заинтересованы в том, чтобы выяснить намерения Москвы и, если удастся, склонить ее к согласию со своими планами. Не меньшая заинтересованность возникла у младших коммунистических партнеров и подопечных Кремля - новой Югославии и итальянских коммунистов.

Руководство новой Югославии, значительно активизировав, как уже говорилось, с начала осени 1944 г. подготовку к тому, чтобы в максимально возможной степени установить свой контроль в спорной области, серьезно нуждалось для осуществления таких планов в действенной советской политической поддержке. И в этом смысле не было бы ничего удивительного, если бы Тито, выступивший 12 сентября 1944 г. с упоминавшейся ранее речью, в которой вновь были публично подтверждены территориальные претензии к Италии, несколько дней спустя, во время своего тайного визита в Москву в конце сентября, обсуждал данный вопрос со Сталиным и другими советскими представителями. Но в документах из российских и югославских архивов, которые пока оказалось возможным исследовать, не удалось обнаружить ответа на вопрос о том, имело ли тогда место подобное обсуждение. Какими-либо записями переговоров, которые велись во время визита Тито, мы не располагаем. Позднее, в начале января 1945 г., когда в Москву с поручением от Тито прибыл член политбюро ЦК КПЮ и член НКОЮ Андрия Хебранг, поднявший перед Молотовым, а затем и перед Сталиным территориальные требования к ряду соседних государств, и в том числе к Италии, он упомянул в беседе с Молотовым, что, "как ему кажется, маршал Тито об этом уже говорил во время своего пребывания в Москве" [24. Ф. Об. Оп. 7. П. 53. Д. 872. Л. 1]. Однако ни Молотов, ни принявший Хебранга на следующий день Сталин ничем даже не намекали на какой-либо разговор с Тито в сентябре 1944 г. по вопросу о территориальных претензиях Югославии к Италии, так же как на какие-нибудь другие советско- югославские контакты в течение последних месяцев 1944 г. по этому поводу [24. Ф. 06. Oп. 7. П. 53. Д. 872. Л. 1-7; 51. С. 118- 133]. Но во время визита самого Хебранга данная проблема обсуждалась специально.

Хебранг был прислан в начале января 1945 г. в Москву с особыми полномочиями от Тито для переговоров на самом высоком советском уровне по вопросам, которые югославское коммунистическое руководство считало особенно важными в тот момент, когда новая Югославия уже превратилась из повстанческой власти в подлинное государство в ходе развернувшегося освобождения страны от фашистской оккупации. Наряду с вопросами получения от СССР, во- первых, экономической помощи, а во-вторых, - помощи в вооружении, обучении и реорганизации югославской армии, третьей важнейшей проблемой, которую Хебрангу было поручено обсудить с советской стороной, являлись территориальные интересы Югославии, затрагивавшие ее соседей. Сразу же по приезде, при встрече с Молотовым 8 января и в беседе со Сталиным 9 января Хебранг выдвинул претензии югославского коммунистического режима на те или иные территории почти всех сопредельных стран. Наряду с Италией речь шла об Австрии (Каринтия), Венгрии (район Печи и Байский треугольник), Румынии (районы Тимишоары и Решицы), Греции (Эгейская Македония с Салониками) [24. Ф. 06. Oп. 7. П. 53. Д. 872. Л. 1; 51. С. 126-128, 129-130]. В отношении Болгарии имелась в виду не только ее часть Македонии (Пиринская Македония), но, по сути, вся болгарская территория, поскольку югославское руководство, и Хебранг по

стр. 17

его поручению, настаивали на том, чтобы в планировавшуюся югославо-болгарскую (южнославянскую) федерацию, о которой с санкции Москвы велись тогда переговоры между Белградом и новым болгарским режимом, фактически возглавлявшимся коммунистами, Болгария была включена на тех же основаниях, что и каждая из шести федеральных единиц самой федеративной Югославии [24. Ф. 06. Oп. 7. П. 53. Д. 872. Л. 2; 51. С. 128-129] (см. также [52. С. 98-99]). Это означало просто присоединение Болгарии к Югославии. Единственной из соседних стран, по поводу которой югославы через Хебранга не выдвинули никаких претензий, была Албания. Хебранг лишь подчеркнул чрезвычайно тесный дружеский характер югославо-албанских отношений [51. С. 110]. Однако, принимая во внимание, что реально к этому времени югославский режим играл роль патрона такого же режима, установленного в Албании, фактически тесные югославо-албанские отношения содержали тенденцию к интегрированию Албании в федеративную Югославию (подробнее см.: [52. С. 102, 105-106]).

В таком общем контексте югославских территориальных устремлений Хебранг на встречах с Молотовым и Сталиным поставил вопрос о претензиях к Италии. В советской записи беседы с Молотовым не отмечено, чтобы последний как-либо отреагировал на это (впрочем, он не отреагировал и на претензии к другим странам, за исключением Болгарии) [24. Ф. 06. Oп. 7. П. 53. Д. 872. Л. 1-3]. Сталин же, принимая Хебранга днем позже, ответил на югославские пожелания относительно территорий, спорных с Италией: "...необходимо, чтобы сами эти области требовали своего присоединения к Югославии" [51. С. 127]. Так же он отвечал и на изложенные Хебрангом пожелания, касавшиеся территорий Венгрии, Австрии, Румынии. При этом Сталин пояснял, что югославам, т.е. сербам, словенцам, хорватам, проживающим в районах, на которые претендует Югославия, "надо выносить решения, шуметь" в пользу присоединения к ней, поскольку "надо иметь известные аргументы", чтобы можно было поставить эти вопросы на "будущей мирной конференции" [51. С. 126-128]. Молотов, присутствовавший на беседе Сталина с Хебрангом 9 января, сказал то же самое по поводу присоединения к Югославии Эгейской Македонии: "...этот вопрос греческие македонцы могут поставить сами" [51. С. 130]. Таким образом, советское руководство связало перспективу возможного удовлетворения территориальных требований югославского режима только с политико-дипломатическим решением в рамках общего послевоенного урегулирования в Европе, которое должно было осуществляться государствами- участниками антигитлеровской коалиции. Ни о каких силовых действиях Белграда, которые бы мог поддержать СССР, Сталин, судя по записи беседы с Хебрангом, ни словом не обмолвился.

Но в отличие от того, что касалось территориальных претензий к другим странам, Хебранг в отношении территории, которую югославы хотели получить у Италии, отреагировал на занятую Сталиным позицию ссылкой на решения, декларированные новой Югославией осенью 1943 г. Кроме того, Хебранг подчеркнул, что "с первых дней войны и по настоящее время в этих областях имеется широко развернутое партизанское движение югославов". А начальник верховного штаба югославской армии генерал Арсо Йованович, участвовавший в беседе вместе с Хебрангом, тут же добавил, что "на территории этих областей сейчас действуют 2 югославских корпуса, 1 дивизия и несколько партизанских отрядов. Эти области полностью находятся в югославских руках" [51. С. 127]. Очевидно, такое положение должно было, по мысли Хебранга и Йовановича, явиться весомым аргументом в пользу того, чтобы Сталин склонился к желательной Белграду более активной позиции в поддержку югославских устремлений в отношении территорий, спорных с Италией, Но никакой прямой реакции Сталина на эти сведения, сообщенные югославами, советская запись беседы не зафиксировала.

Однако, когда Хебранг, продолжая тем не менее попытку убедить руководителя СССР в уже вполне созревшей готовности населения указанных областей к объединению с Югославией, сказал, что "в Триесте и Риеке (Фиуме) имеются лишь малочисленные группы автономистов, которые требуют предоставления автономии для

стр. 18

этого района под протекторатом Англии", Сталин проявил несколько больший интерес. В записи беседы говорится: "Тов. Сталин спросил о численности этих групп, и когда выяснилось, что они весьма незначительны, полушутя предложил их утопить" [51. С. 127]. Возможно, сталинская "шутка" была своего рода знаком благожелательного отношения к югославским требованиям в отношении Италии. Далее в записи беседы отмечено, что затем Сталин и Молотов "вспомнили о неофициальном разговоре с Черчиллем, в котором последний предлагал выделить Истрию в автономную область, которая бы позволила будущей Австрии получить выход к Адриатическому морю" [51. С. 127]. Но ничего более определенного о советской позиции в данной связи ни Сталин, ни Молотов, судя по записи, не сказали.

В целом югославские аппетиты в отношении всех окружающих стран, выяснившиеся в ходе беседы 9 января, были в итоге оценены Сталиным как чрезмерные. И ближе к концу встречи он прямо сказал Хебрангу о том, что "не имеет смысла" создавать положение, при котором югославы оказываются в состоянии враждебности с соседями и чуть ли ни собираются "воевать со всем миром" [51. С. 130]. А на следующий день в телефонном разговоре с Димитровым Сталин, рассказав ему о беседе с Хебрангом, так резюмировал свою оценку территориальных устремлений югославов:

"Это неразумно. Не нравится мне их поведение. Хебранг, видимо, толковый человек и понял, что я ему говорил, но другие в Белграде загибают" [53. С. 460] ⁵ . Однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что, подчеркивая в беседе с Хебрангом и в разговоре с Димитровым непомерность югославских территориальных запросов, Сталин при этом упоминал всех соседей Югославии за исключением Италии [51. С. 128, 130; 53. С. 460]. Вряд ли это было случайно, принимая во внимание его позицию, высказанную еще в 1941 г., и ту ориентацию, которая, как уже говорилось, была характерна при выработке в НКИДе предложений о советской политике в отношении послевоенного устройства в Европе. Видимо, Кремль в начале 1945 г. был солидарен с югославскими стремлениями в отношении территории, спорной с Италией, и скорее настроен поддержать, насколько возможно, своих югославских союзников, но не в плане решения этого вопроса явочным порядком, путем установления там контроля югославских войск, а лишь при будущем мирном урегулировании после войны. Впрочем, судя по советской записи беседы с Хебрангом, Сталин предпочел пока вообще не ангажироваться и обещать что-либо определенное в смысле поддержки в вопросе о Триесте и всей спорной области. Прямого ответа по поводу югославских территориальных претензий к Италии Хебранг так и не получил. Не исключено, что эта советская позиция явилась одним из факторов, заставивших затем Тито на переговорах с Александером в феврале 1945 г. предложить компромиссное решение о разделе спорной области на две зоны, что гарантировало бы югославам установление их контроля хотя бы в ее восточной части - Истрии.

В еще большей степени, чем по отношению к югославам, такая советская политика по поводу Истрии и Триеста с прилегающими районами проявилась в отношении итальянских коммунистов.

Когда осенью 1944-в начале 1945 г., в обстановке упоминавшейся выше активизации югославской подготовки к установлению контроля в спорной области, там вновь усилились осложнения между югославскими и итальянскими коммунистами (об этих осложнениях подробнее см.: [16. Р. 94- 98]), руководивший в это время организациями ИКП в Венеции-Джулии Винченцо Бьянко-Витторио, только несколькими месяцами раньше, весной 1944 г., прибывший из СССР, обратился в конце 1944-январе 1945 г. через подпольные каналы связи в Москву к Димитрову с критикой действий югославов. Он считал, что стремление последних к тому, чтобы решительно форсировать присоединение области к Югославии, включая и места с преобладанием итальянцев, прежде всего Триест, грозит изоляцией ИКП среди итальянского насе-

⁵ В этой публикации запись дана в переводе на болгарский язык. Мы цитируем русский оригинал записи по дневнику Димитрова, хранящемуся в архиве [54. Ф. 146 б. Оп. 2. А.е. 15].

стр. 19

ления, опасностью создания по национальному признаку единого фронта остальных итальянских политических сил против как ИКП, так и югославов, способно породить серьезную проблему положения в Италии в целом. Ответные рекомендации Димитрова, как и прежде, не касаясь того, как решить вопрос о спорной территории, сводились к необходимости уладить расхождения между тамошними итальянскими коммунистами и югославами путем переговоров, ставя во главу угла общую для обеих компартий задачу борьбы с гитлеровской Германией [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 799. Л. 39-49, 140-166, 217, 219, 222-224] (см. также [16. Р. 96-99]).

Советская сторона уклонилась от обозначения своей позиции по поводу этой территории и в связи с последовавшими затем обращениями в Москву самого Тольятти, выражавшего серьезную озабоченность ситуацией, которая складывалась на внутриитальянской политической сцене вокруг вопроса о Триесте. Еще в середине октября 1944 г. на встрече с посетившими Италию Карделем и другим ближайшим к Тито членом югославского коммунистического руководства Милованом Джиласом генеральный секретарь ИКП согласился с необходимостью того, чтобы в противоположность перспективе оккупации Венеции-Джулии войсками западных союзников и восстановления там "реакционной итальянской администрации" эта область была бы в ходе борьбы против немцев и итальянских фашистов занята "войсками маршала Тито" и чтобы там была установлена "народная власть", в организации которой в сотрудничестве с югославами участвовала бы и ИКП. В соответствии с этим Тольятти направил директивы организации ИКП в Венеции-Джулии, указав, что такая линия касается и Триеста, населенного в большинстве итальянцами. В переговорах с Карделем и Джиласом он не возражал, чтобы Триест принадлежал Югославии, при условии проведения там национальной политики, которая бы удовлетворяла итальянских жителей [30. S. 344, 456-457; 55. Р. 957-958]. Однако Тольятти не учел, какие сложности для ИКП может породить эта проблема. И 9 февраля 1945 г. Димитров получил от него переданное через советское посольство в Риме послание, в котором говорилось, что "вопрос о городе Триесте и его будущий статус начинает интересовать общественное мнение" в Италии и что "им злоупотребляют наши враги для того, чтобы создать националистическое движение и изолировать коммунистическую партию". В связи с этим Тольятти, подчеркивая, что ИКП стоит на позиции совместных действий с Тито по освобождению Триеста от немцев и итальянских фашистов и по организации здесь "народной власти", указывал тем не менее на необходимость для ИКП выработки более конкретного решения о будущем Триеста. В послании высказывалась мысль предложить для Триеста статус свободного города, но говорилось, что против этого резко выступили бы другие партии в Италии, возможно, даже социалисты, тесно сотрудничавшие с ИКП, и выражалась неуверенность в том, что такое предложение было бы принято Югославией. Тольятти просил у Димитрова совет, "чтобы ориентировать наши будущие действия" по триестскому вопросу, который, как он писал, "может превратиться в один из наиболее важных вопросов итальянской политики" [53. С. 465 ]. Послание свидетельствовало о том, что, столкнувшись с перспективой неблагоприятной для ИКП реакции общественного мнения Италии на передачу Триеста Югославии, Тольятти фактически пытался отступить от той позиции, которую он занял на встрече с югославами в октябре 1944 г. Однако в предвидении острого отпора со стороны югославского руководства он старался заручиться поддержкой Москвы, формально как бы спрашивая у нее совета, а по сути внушая мысль, что линия на отказ от Триеста в пользу Югославии грозит ИКП опасной изоляцией в итальянском обществе и что поэтому необходим компромисс: получение Триестом статуса свободного города как максимальная уступка югославам. В случае, если бы советскую сторону удалось склонить к такому решению, Тольятти мог рассчитывать на то, что югославское коммунистическое руководство будет вынуждено с этим согласиться.

Однако в Москве не торопились отвечать лидеру ИКП. Только 21 февраля, 12 дней спустя после получения послания Тольятти, Димитров обратился к Молотову за ин-

стр. 20

струкциями о содержании ответа. На что ушли эти 12 дней, изученные нами архивные материалы не поясняют. Любопытно, что даже с таким опозданием Димитров, в отличие от того, что практиковалось в большинстве случаев, не направил Молотову никакого проекта ответа либо предложения о том, в каком духе его было бы целесообразно составить, а лишь запросил указания [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 799. Л. 1]. Как видно из документов, затяжка продолжалась и на следующем этапе: Димитров получил эти указания еще десяток дней спустя. Причем в качестве ориентира, которым следовало руководствоваться при подготовке ответа, ему был прислан из НКИД СССР материал, составленный в комиссии Литвинова [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 799. Л. 2, 4]. Из архивных данных остается неясным, что это был за материал: то ли упоминавшийся нами выше документ "Обращение с Италией", то ли еще какой-то, в котором шла речь о проблеме изменения итало-югославской границы. Во всяком случае, направляя 7 марта на утверждение Молотову проект телеграммы, которая предназначалась для отправки в адрес генерального секретаря ИКП, Димитров указал, что проект подготовлен "в соответствии с запиской т. Литвинова" [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 799. Л. 2]. Но о советской позиции в проекте было сказано весьма уклончиво: "Вопрос о Триесте еще не обсуждался. Имеются различные варианты, в том числе предложение интернационализировать его в международный порт под контролем международной комиссии" [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 799. Л. 3]. В сущности, тем самым дело сводилось к тому, чтобы на попытку Тольятти убедить советскую сторону в целесообразности предоставления Триесту статуса свободного города ответить ему, что не исключено рассмотрение и такого варианта, причем он предусматривал бы интернационализацию Триеста. Но ни о том, какие еще варианты могут быть, ни о том, какие из них Москва считала бы предпочтительнее, в проекте телеграммы речи не было. Единственное, на что намекалось, так это на возможность изъятия Триеста из-под итальянской власти: в проекте указывалось, что "Вам можно было бы, не заявляя сейчас об отказе от Триеста, не слишком ангажироваться в этом вопросе, учитывая возможные в будущем уступки в отношении Триеста" [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 799. Л. 3].

Но даже столь осторожный ответ, очевидно, не был утвержден, и телеграмма, проект которой Димитров представил Молотову, осталась неотправленной. Ибо во второй половине апреля в Москве было получено опять через советское посольство в Риме новое обращение Тольятти по поводу Триеста, в котором лидер ИКП ссылался на свое предыдущее обращение, но ни словом не упоминал о каком- либо советском ответе. В этом новом запросе Тольятти говорилось, что "вопрос о Триесте все больше используется реакционерами для возрождения националистического духа и антидемократического движения". Имелась в виду, конечно, обстановка внутри Италии. Ссылаясь на свой предшествовавший запрос в Москву, генеральный секретарь ИКП отметил, что уже сообщил тогда, "какая наша позиция по этому вопросу". Далее Тольятти указывал: "Мы предложили Тито встречу, чтобы определить общую линию, но до сих пор не получили возможности организовать эту встречу. Было бы желательно получить Ваш ответ, чтобы мы знали, в каком направлении наша партия может и должна развивать свою инициативу (какие конкретные предложения мы можем сделать народу, какую конкретную позицию занять в дискуссиях, которые могут развиваться в правительстве и т.д.)" [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 42. Л. 10].

Как видно из документов, получив этот второй запрос Тольятти по триестской проблеме, Москва опять предпочла промолчать: в мае генсек ИКП прислал третий запрос на ту же тему (о нем речь пойдет ниже), из которого следует, что ни на один из предыдущих он ответа не получил, а Димитров, информируя 18 мая Сталина о третьем запросе, с одной стороны, отметил, что "уже до этой телеграммы т. Эрколи (т.е. Тольятти. - Л.Г. ) запрашивал совета, какую позицию должен занять он и итальянская компартия по вопросу о Триесте", а с другой стороны, вообще не упоминал о каких- либо ответах на вопросы лидера ИКП [45. Ф. 17. Oп. 128. Д. 716. Л. 45- 47]. Очевидно, уже в марте 1945 г., рассматривая представленный Димитровым проект

стр. 21

ответа на первый запрос Тольятти, советское руководство приняло решение воздержаться пока от любого выражения своей позиции и продолжило затем эту тактику.

Таким образом, Кремль выжидал дальнейшего развития событий, оставляя в неведении о своих намерениях как западных союзников, так и коммунистических подопечных - новую Югославию и ИКП.

Однако во время визита югославской правительственной делегации во главе с Тито в Москву 5-16 апреля 1945 г. югославы вновь подняли перед советской стороной вопрос об изменении границы с Италией в пользу Югославии. Пока ни в российских, ни в югославских архивах не удалось найти записи бесед, которые в ходе этого визита велись Тито со Сталиным и Молотовым. Но в отечественных архивах имеется документально зафиксированное свидетельство того, что по крайней мере входивший в состав делегации югославский министр иностранных дел Иван Шубашич - бывший глава эмигрантского правительства, подписавший соглашение с Тито и вошедший в объединенное правительство Югославии, которое было образовано 7 марта 1945 г., в первой же беседе с Молотовым, состоявшейся 6 апреля, на следующий день после прибытия делегации в Москву, заявил о необходимости присоединить к Югославии Истрию. Причем, как указано в имеющейся советской записи беседы, Шубашич выразил мнение, что "если в ходе нынешней войны югославские войска займут Истрию, то в этом случае для Югославии будет легче разрешить вопрос об исправлении своих границ с Италией" [51. С. 194]. Эта позиция, которую Шубашич изложил Молотову вместе с выдвижением вновь югославских претензий на пограничные с Югославией районы Австрии и Венгрии [51. С. 194], была, несомненно, согласована с Тито. Показательно, что почти одновременно, накануне приезда делегации в Москву, югославское правительство 2 апреля 1945 г. уже направило идентичные ноты британскому, американскому и советскому правительствам с просьбой предоставить Югославии возможность участвовать в оккупации части австрийской территории, прилегавшей к "старой югославо-австрийской границе", "особенно включая провинцию Корушка (т.е. Каринтия - Л.Г. ), тем более, что в значительной части этих районов живет югославское население" [56. S. 23-24]. В сущности, тем самым Белград вновь выдвинул претензии на Каринтию, вопрос о которой югославское руководство неизменно ставило вместе с триестским вопросом (например, Тито в упоминавшейся выше речи 12 сентября 1944 г. и Хебранг в беседе со Сталиным 9 января 1945 г.). Причем на сей раз югославы прямо претендовали на то, чтобы их войска заняли Каринтию, аналогично тому, что Шубашич четыре дня спустя заявил Молотову по поводу Истрии. Не исключено, что Тито, памятуя об отрицательном отношении Сталина к планам, изложенным в январе 1945 г. Хебрангом, предпочел во время апрельского визита в Москву специально выпустить вперед для зондажа по вопросам о территориальных устремлениях Югославии, и в частности по поводу районов, спорных с Италией, именно Шубашича. Это давало бы возможность югославскому коммунистическому руководству, вынужденно пошедшему на временное частичное партнерство с бывшим эмигрантским премьером, не подставляться самому в случае опять негативной реакции Кремля и в любой момент дистанцироваться от сказанного Шубашичем на встрече с Молотовым. Заметим, что Тито в тот же день, 6 апреля, встречался со Сталиным в присутствии Молотова, но уже после того, как состоялась беседа Молотова с Шубашичем ⁶ .

Судя по советской записи беседы Молотова с Шубашичем, нарком иностранных дел СССР не выразил никакого определенного отношения к югославским территориальным претензиям, в том числе претензиям к Италии. Он ограничился только двумя осторожно-нейтральными замечаниями: во-первых сказал, что они могут лишь обсуждать эти вопросы, но не решать их, а во-вторых, в ответ на слова Шубашича о намерении югославов разработать "самую строгую и объективную аргументацию"

⁶ Беседа Молотова с Шубашичем началась в 17 часов и продолжалась полтора часа [51. С. 191, 195], а встреча Сталина с Тито в присутствии Молотова началась в 19 часов и закончилась в 21 час 30 минут [57].

стр. 22

своих требований реагировал репликой о том, что "трудно убедить всех объективной аргументацией" [51. С. 194]. Таким образом, Молотов продолжил тактику, сводившуюся к тому, чтобы пока уклониться от ангажированности как по поводу будущей принадлежности спорных территорий, так и относительно установления там военного контроля. Но, очевидно, на последовавших переговорах советского руководства, прежде всего Сталина, с Тито, состоявшихся во время визита, советская позиция изменилась. Хотя в распоряжении исследователей пока нет данных о ходе переговоров, однако об этом изменении можно судить по тем публичным заявлениям и практическим шагам, которые имели место в результате пребывания Тито в Москве.

Прежде всего еще накануне отъезда югославской делегации из советской столицы, 15 апреля 1945 г. газета "Красная звезда", орган народного комиссариата обороны СССР, опубликовала беседу Тито с сотрудником газеты, и в этой публикации, помимо прочего, содержалось следующее заявление руководителя Югославии: "Население Истрии и Триеста желает быть в составе новой Югославии, и мы уверены, что это желание будет осуществлено" [58]. Нет сомнений, что такая публикация могла появиться только вследствие решения, согласованного во время переговоров между советским руководством и Тито. На это тогда же обратил внимание временный поверенный в делах Великобритании в СССР Фрэнк Роберте в своем донесении Идену [27. S. 506]. Заметим, что в публикации "Красной звезды" речь шла об "Истрии и Триесте", в то время как в беседе с Молотовым 6 апреля Шубашич, согласно советской записи беседы, вел речь только об Истрии, а о Триесте с прилегающими районами не говорил вовсе. Архивные материалы, которые до сих пор оказались доступными для исследования, не содержат данных, позволивших бы выяснить, является ли отсутствие упоминания Шубашичем Триеста следствием того, что запись, быть может, не совсем точно передавала содержание его беседы с Молотовым, или же Шубашич действительно Триест не упоминал. Так же, как в случае, если имело место второе, мы не знаем, подразумевал ли Шубашич, когда сказал об Истрии, и Триест тоже или он имел в виду лишь собственно Истрию без Триеста и прилегающих к нему районов. Но отнюдь не исключено, что Тито, с которым предварительно согласовывалась позиция, которую Шубашичу следовало занять при встрече с Молотовым, вообще не считал в тот момент нужным обсуждать с бывшим эмигрантским премьером, а теперь своим министром иностранных дел что-либо, касавшееся Триеста, из опасения, как бы Шубашич, связанный с англичанами, ни проинформировал их, тем более после того, как Тито на февральских переговорах с Александером соглашался на установление в Триесте и прилегающих к нему районах, в отличие от Истрии, контроля военного командования западных союзников ⁷ . Однако, как бы ни было на самом деле, в любом случае публикация в "Красной звезде" выступала своеобразной демонстрацией того, что на апрельских переговорах советское руководство заняло позицию поддержки югославских претензий в отношении Италии, причем не только применительно к Истрии, т.е. восточной части спорной области, но и применительно к ее западной части, включавшей Триест. И это сразу же вызвало озабоченность Идена и Черчилля [27. S. 502].

Правда, при оценке публикации в "Красной звезде" перед историком неизбежно должен встать вопрос, значила ли она, что в Москве просто дали "добро" на то, чтобы югославы, вопреки февральскому заявлению Тито Александеру, попытались осуществить военный захват не только восточной, но и западной части спорной территории, в том числе Триеста, опережая приход туда войск западных союзников, или публикация была лишь пробным шаром с целью прозондировать реакцию Лондона и Вашингтона, а возможно, и итальянского правительства.

⁷ Тито вообще предупредил Шубашича о визите в Москву лишь перед самой поездкой и держал его в неведении относительно своих основных переговоров с советским руководством, которые велись за спиной Шубашича. Последний участвовал лишь в тех встречах, которые были предусмотрены официальным протоколом. Это сразу же было отмечено британскими дипломатами, поддерживавшими контакт с Шубашичем. и затем на основе их донесений комментировалось в английском МИДе [59].

стр. 23

В этой связи небезынтересны имеющиеся документальные свидетельства о занятой одновременно советской позиции по аналогичному вопросу: относительно упомянутых выше претензий Белграда на оккупацию югославскими войсками Каринтии и некоторых других районов Австрии с этнически югославянским населением, официально выдвинутых правительством Югославии накануне визита Тито в Москву. По этому вопросу советское руководство прямо санкционировало югославские пожелания. Вслед за отъездом Тито из Москвы, когда возглавляемая им югославская делегация еще находилась в СССР, советское посольство в Белграде передало 19 апреля министерству иностранных дел Югославии меморандум с ответом на югославскую ноту державам "большой тройки" от 2 апреля. В меморандуме содержалось уведомление о том, что правительство СССР поддерживает югославские пожелания по поводу участия в оккупации Австрии и готово предоставить возможность такого участия в советской оккупационной зоне. При этом в качестве условия указывалось, что югославские войска, которые будут размещены в районах, входящих в советскую зону оккупации, должны находиться под командованием главнокомандующего советскими войсками в Австрии [18. С. 442]. После того, как в конце апреля правительство Югославии официально подтвердило правительству СССР свое согласие с такой процедурой [18. С. 444-445], советские и югославские военные приступили в середине мая к практическому осуществлению ввода югославских воинских частей в советскую оккупационную зону [18. С. 455; 60. S. 713] (подробнее см.: [61. С. 176-177]). Это, как впоследствии отметил Сталин в беседе с послом Югославии в Москве Владимиром Поповичем 18 мая 1945 г., создавало прецедент и тем самым подкрепляло предпринятый явочным порядком незадолго до того ввод югославских войск в районы Каринтии, которые в соответствии с межсоюзнической договоренностью о перераспределении территорий между зонами оккупации Австрии должны были отойти в британскую зону [44. I-3-d/13. L. 5] ⁸ .

Ставшая таким образом осуществляться Москвой сразу после визита Тито линия на фактическую поддержку стремления Белграда обеспечить свое военное присутствие в районах Австрии, на которые претендовали югославы, представляла собой изменение советской позиции по сравнению с той, какая была занята Сталиным в январе 1945 г. при переговорах с Хебрангом. Это свидетельствует о том, что в апреле, когда советские войска продвинулись уже значительно дальше на запад, и в частности заняли обширную часть Австрии, включая ее столицу (они окончательно овладели Веной 13 апреля), Кремль решил, что в новых условиях можно попробовать перейти к активным действиям на северо-западной границе Югославии в интересах югославского режима.

Поскольку советское руководство сочло теперь допустимой попытку подкрепить территориальные претензии своего югославского союзника к Австрии вводом туда югославских войск, опубликование в "Красной звезде" заявления Тито об Истрии и Триесте было скорее всего результатом того, что Москва согласилась и с аналогичной акцией Белграда в той же северо-западной пограничной зоне в отношении Италии. Показательно и другое: на заседании политбюро ЦК КП Югославии 23 апреля 1945 г. Тито, только что вернувшийся из СССР, говорил одновременно о предстоявшем занятии югославскими войсками как районов Австрии, так и Истрии и Триеста. Объявив присутствовавшим на заседании руководящим деятелям КП Югославии о том, что "наши части будут оккупировать часть Австрии", он тут же указал, что нужно "для Истрии, Триеста, Корушки (т.е. Каринтии. - Л.Г. ) и австрийских районов" предусмотреть кадры, которые займут там должности комендантов в населенных пунктах,

⁸ Таким образом, британский временный поверенный в делах в СССР Роберте ошибался, когда в своем донесении из Москвы Идену 21 апреля полагал, что коль скоро в беседе, опубликованной "Красной звездой", Тито сказал о претензиях на Истрию и Триест, но промолчал о Каринтии, то это значит, что советское руководство не поддержало югославских территориальных претензий к Австрии [27. S. 506].

стр. 24

городах, будут осуществлять функции тыловых военных властей [18. С. 444] ⁹ . Это серьезное свидетельство в пользу того, что Тито заручился советским согласием не только на югославское военное присутствие в Австрии, но и на военную акцию в отношении Триеста и всей спорной области.

В результате сразу после возвращения Тито из СССР руководство Югославии в конце апреля и самом начале мая 1945 г. спешно направило усилия на то, чтобы югославские войска, опережая западных союзников, срочно заняли не только Истрию, но и Триест с прилегающими районами вплоть до реки Изонцо.

Окончание следует

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Durosselle J.-B. Le Conflit de Trieste, 1943-1954. Bruxelles, 1966.

2. Novak В. Trieste 1941-1954: The Ethnic, Political, and Ideological Struggle. Chicago; London, 1970.

3. Сох С. The Race for Trieste. London, 1977.

4. Jeri J. Trzasko vprasanje po drugi svetovni vojni: Tri faze diplomatskega boja. Ljubljana, 1961.

5. Kostic U. Oslobodenje Istre, Slovenackog Primorja i Trsta 1945: Ofanziva jugoslovenske 4 armije. Beograd, 1978.

6. Pupo R. La rifondazione della politica estera italiana: la questione giuliana (1944-1946): Linee interpretative. Udine, 1979.

7. De Castro D. La questione di Trieste: L'azione politica e diplomatica italiana dal 1943 al 1954. Trieste, 1981. Vol. I-II.

8. de Robertis A.G. Le grandi potenze e il confine giuliano 1941-1947. Bari, 1983.

9. Valdevit G. La questione di Trieste 1941-1954: Politica intemazionale e contesto locale. Milano, 1987.

10. Гибианский Л.Я. К истории триестского кризиса 1945 г. // Славяне и Россия: К 70-летию со дня рождения С.А. Никитина. М., 1972.

11. Gualtieri R. Togliatti e la politica estera italiana: Dalla Resistenza al trattato di pace 1943-1947. Roma, 1995.

12. Aga-Rossi E., Zaslavsky V. Togliatti e Stalin: II PCI e la politica estera staliniana negli archivi di Mosca. Bologna, 1997.

13. Pans S. L'impossibile egemonia: L'URSS, il PCI e le origini della guerra fredda (1943-1948). Roma, 1999.

14. Gihjanskij L. L' Unione Sovietica, la Jugoslavia e Trieste // La crisi di Trieste. Maggio-giugno 1945: Una revisione storiografica. (Collana "i Quademi di Qualestoria", 9). Trieste, 1995.

15. Gihiansky L. La questione di Trieste tra i comunisti italiani e Jugoslav! // L' altra faccia della luna: I rapporti tra PCI, PCF e Unione Sovietica. Bologna, 1997.

16. Gibjanskij L. Mosca, il PCI e la questione di Trieste (1943-1948) // Dagli archivi di Mosca: L'URSS, il Cominform e il PCI (1943-1951). Roma, 1998.

17. Гибианский Л.Я. Сталин и триестское противостояние 1945 г.: за кулисами первого международного кризиса холодной войны // Сталин и холодная война. М., 1998.

18. Отношения России (СССР) с Югославией. 1941-1945 гг.: Документы и материалы. М., 1998.

19. Dagli archivi di Mosca: L'URSS, il Cominform e il PCI (1943- 1951). Roma, 1998.

20. Snuderl М. Dokumenti о razvoju ljudske oblasti v Sloveniji. Ljubljana, 1949.

21. Izvori za istoriju SKJ. Serija A. Dokumenti centralnih organa KPJ: NOR i revolucija (1941-1945) (далее DCO KPJ). Beograd, 1990. Knj. 13.

22. Zapisnici NKOJ-a i Privremene vlade DFJ 1943-1945. Beograd, 1991.

23. Pefranovic В. Balkanska federacija 1943-1948. Beograd, 1991.

24. Архив внешней политики Российской Федерации.

⁹ К сожалению, в этой публикации соответствующий фрагмент протокола заседания политбюро ЦК КПЮ от 23 апреля 1945 г. переведен на русский язык не совсем точно (см. югославское издание той же публикации: [62. С. 736-737]). На упомянутое заявление Тито, сделанное в ходе заседания 23 апреля, как на свидетельство того, что во время визита в Москву он заручился советской поддержкой, уже обращалось внимание в историографии, в частности югославским (словенским) исследователем Д. Бибером [63. S. 676-677].

стр. 25

25. Эрман Дж. Большая стратегия: Август 1943 - сентябрь 1944. М., 1958.

26. Churchill W.S. The Second World War. London, 1954. Vol. VI.

27. Tito-Churchill. Strogo tajno. Beograd; Zagreb, 1981.

28. Dokumenti о spoljnoj politici Socijalisticke Federativne Republike Jugoslavije (далее DSP SFRJ). 1941-1945. Beograd, 1989. Т. II.

29. DCO KPJ. Beograd, 1986. Knj. 19.

30. DCO KPJ. Beograd, 1987. Knj. 20.

31. Dilas M. Revolucionarni rat. Beograd, 1990.

32. Эрман Дж. Большая стратегия: Октябрь 1944-август 1945. M., 1958.

33. Macmillan H. The Blast of War. 1939-1945. New York; Evanston, 1968.

34. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.: Сборник документов. M., 1979. Т. IV. Крымская конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (4-11 февраля 1945 г.).

35. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers (далее FRUS). 1945. Washington, 1968.

36. Оснивачки конгрес КП Србще (8-12 Maj 1945). Београд, 1972.

37. Woodward L. British Foreign Policy in the Second World War. London, 1971. Vol. III.

38. FRUS. 1945. Washington, 1967. Vol. V.

39. Churchill W.S. The Second World War. London, 1950. Vol. III.

40. Woodward L. British Foreign Policy in the Second World War. London, 1971. Vol. II.

41. Документы внешней политики. M., 2000. Т. XXIV.

42. Филиппов A.M. В комиссиях Наркоминдела // Вторая мировая война: Актуальные проблемы. M., 1995.

43. "Заняться подготовкой будущего мира" // Источник. 1995. N 4(17) (Вестник Архива Президента Российской Федерации. 1995. N 4).

44. Arhiv Josipa Broza Tita (Белград), Fond Kabinet Marsala Jugoslavije.

45. Российский государственный архив социально- политической истории.

46. Наринский М.М. Тольятти, Сталин и "поворот в Салерно" // Вторая мировая война: Актуальные проблемы. М., 1995.

47. DCO KPJ. Beograd, 1986. Knj. 15.

48. DCO KPJ. Beograd, 1986. Knj. 16.

49. Pans S. In the Aftermath of the Age of Wars: the Impact of World War II on Soviet Security Policy // Russia in the Age of Wars, 1914-1945 (Fondazione Giangiacomo Feltrinelli: Annali. Anno Trentaquattresimo. 1998). Milano, 2000.

50. Агафонова Г.А. Дипломатический кризис на Лондонской сессии СМИД // Сталин и холодная война. M., 1998.

51. Восточная Европа в документах российских архивов. 1944- 1953 гг. M.; Новосибирск, 1997. Т. I. 1944-1948 гг.

52. Гибианский Л.Я. Балканский узел //Вторая мировая война: Актуальные проблемы. M.

53. Димитров Г. Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997.

54. Централен държавен архив. София.

55. Aga-Rossi E., Zaslavsky V. L'URSS, il PCI e l' Italia: 1944-1948 // Storia Contemporanea (Roma). 1994. N 6.

56. DSP SFRJ. 1945. Beograd, 1984.

57. Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина: Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком. 1924-1953 гг. // Исторический архив. 1996. N 4. С. 96.

58. Красная звезда. 1945. 15.IV.

59. Public Record Office. Foreign Office. 371/48928, R 6175/2808/92; R 6838/2808/92; R 6399/2808/92;

R 6697/2808/92; R 7704/2808/92. P. 1.

60. Petranovic В., Zecevi'c M. Jugoslavija 1918-1988: Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1988.

61. Гибианский Л.Я. Советский Союз и новая Югославия. 1941-1947 гг. M., 1987.

62. Односи Jyrocnaвuje и Русще (СССР) 1941-1945. Документи и материали. Београд, 1996.

63. Biber D. Trst, Triest ali Trieste: Geneza in dileme о trzaski krizi // Konec druge svetovne vojne v Jugoslaviji. Ljubljana, 1986 (Borec. St. 12).

Постоянный адрес данной публикации: