Воздать деятелю прошлого должное, оценить его справедливо, т. -е. об'ективно, исторически верно - это задача, которая не всегда удается сразу.

Иногда мы историческое лицо, отделенное от нас изрядным количеством десятилетий, как бы вырываем из современной ему политико- социальной сферы, переносим его в план отношений сегодняшнего дня - и разделываемся с ним как представителем сегодняшнего дня.

И хотя и Плеханов, и Ленин, подчеркивая преемственную историческую связь марксизма с революционным "наследством" 60-х и 70-х годов, в первую голову имели в виду Н. Г. Чернышевского - последний также не избежал вышеописанной операции.

У Чернышевского, - пишет т. Ладоха, - "барская мягкость и раздвоенность. С одной стороны, он ругает интеллигента ("Русский человек на rendez vous"), с другой - он отводит интеллигенции почетное место в исторических переменах. В народ он не верит и далек от идеализации крестьянства. Чернышевский представляет аристократическую часть интеллигенции, "образованных людей". В связи с этим и его политические воззрения далеки от радикализма"¹ .

В этом мнении т. Ладохи очень много недоразумений. В статье "Русский человек на rendez vous" Чернышевский не интеллигента ругает, а либерала из дворян. Это верно, что Чернышевский обращался со своею проповедью в первую голову к образованным людям, к интеллигенции, но в то же время он ставит ставку и на науку, опирающуюся на реальные интересы масс. Чернышевский не идеализирует крестьянства, это верно - но в каком смысле? Он не верит, что отсталость может служить путеводительным фонарем для народов - русского, а тем паче европейских, как полагали это и славянофилы, и Герцен, и позднейшие народники. Но в народ, и в крестьянство в том числе, он крепко верит, и надежды на прочное осуществление своей демократической и социалистической программы он связывает с усвоением ее теми, кто в этом прежде всего заинтересован - народом, простолюдинами, работниками, крестьянами. Барской мягкостью и раздвоенностью в самом деле страдала аристократическая, дворянская часть русской интеллигенции, но к Чернышевскому это вовсе не относится. Он был

¹ Русск. истор. лит. в класс, освещении, т. I, стр. 419 - 420.

От ред. Редакция считает необходимым отметить, что критикуя т. Ладоху, т. Кирпотин по существу критикует Плеханова.

плебей с головы до пят, последовательный демократ и последовательный по тому времени социалист. Вовсе для этого не нужно его сравнивать с Герценом. Достаточно сопоставить его поведение в крепости и перед судом с поведением таких людей, как Бакунин и Писарев, все же вышедших из дворянской среды. Элементы раздвоенности и мягкости у двух последних мы найдем, а у Чернышевского, их не оказалось ни на гран.

Неверно, что Чернышевский, расходясь в этом, как и в некоторых других вопросах с Добролюбовым, является родоначальником суб'ективно-исторических воззрений народничества ¹ : Чернышевский и Добролюбов - одно направление в истории русской общественной мысли, и направление это своими сильными сторонами являлось подготовительным не по отношению к народничеству, а по отношению к марксизму.

Здесь-то мы сталкиваемся с ошибкой иного порядка при установлении об'ективно- исторической оценки выдающихся деятелей прошлого. В слова и поступки прошлых деятелей мы вкладываем иногда смысл, соответствующий уровню нашего сегодняшнего понимания, модернизируем их, марксизируем их, если позволено будет так выразиться. И ежели, как показывает наблюдение, в ошибку первого рода впадают обычно исследователи молодые, то ошибкам второго рода подверженными оказываются неожиданно исследователи зрелые. Под пером вдумчивого историка русской литературы Писарев ² вдруг оказывается по структуре своего мышления, по характеру своего социализма фигурой, знаменующей высшую точку приближения к марксизму в России до Плеханова.

В подобную же ошибку впадает Ю. Стеклов в своих исследованиях о Чернышевском. Он приходит к выводу, что великий шестидесятник самостоятельно дошел до круга идей, в общем и целом совпадающих с марксизмом. В свое время ошибка эта была разобрана Плехановым. Так как т. Стеклов в своих статьях, посвященных Чернышевскому в текущей журнальной литературе, вновь возвращается к ней, то возникает надобность вновь подвергнуть обсуждению вопрос о том, в каком смысле мы имеем право говорить о Чернышевском, как о предшественнике марксизма в России.

Чернышевский знал Гегеля, Чернышевский был диалектиком. Послушаем, как говорит об этом Ю. Стеклов: "Отвергая положительные заключения Гегеля, он признавал его диалектический метод, который особенно пленял его своей разрушительной, революционной стороной. Ибо вместе с Жюлем Элизаром, т. е. Бакуниным, Чернышевский должен был полагать, что "страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть". Стоя на рубеже старой и новой России, готовясь очищать столбовую дорогу русской истории от накопившегося на ней мусора традиции, Чернышевский не мог не оценить великого значения диалектического метода"... "Принцип диалектического развития Чернышевский далеко не понимает абстрактно" ³ .

¹ См. там же, стр. 370.

² Между прочим 60-летие со дня смерти Писарева приходится на один месяц со столетием со дня рождения Чернышевского.

³ "Под знаменем марксизма", 1927 г., кн. 5-я, ст. Стеклова "Философск. воззрения Чернышевского", стр. 52.

Полемизируя с Плехановым, показавшим на разборе знаменитой "Критики философских предубеждений против общинного землевладения", что Чернышевский не был до конца диалектиком, что он сочетал здоровые и жизнеспособные зародыши диалектики с воззрениями абстрактными и рационалистическими, Стеклов пишет: "если правильно понять его статью, то окажется, что он сумел в ней применить диалектический метод весьма удачно" ¹ .

Создается такое впечатление, будто т. Стеклов считает диалектику Чернышевского чрезвычайно близко совпадающей с диалектикой у Маркса. А между тем это не так. Чернышевский не был совершенным диалектиком. Приписывание его диалектическому методу качеств, вполне совпадающих с качествами диалектического метода Маркса и Энгельса, является прикрашиванием воззрений Чернышевского, в котором они вовсе не нуждаются; нельзя говорить о диалектике Чернышевского, не подчеркивая пунктов несовпадения диалектики Чернышевского с диалектикой у Маркса. Иначе мы вложим в произведения Чернышевского такое содержание, какого в них еще не было, прививая в то же время мимоходом неправильные представления о диалектике вообще. Ибо если мы, без всяких оговорок, начнем указывать, что такие-то и такие-то суждения у Чернышевского являются вполне диалектическими, мы тем самым говорим, что такие-то и такие-то положения являются характерными для современной диалектики. Получается двойная ошибка - неправильная историческая оценка исследуемого мыслителя и искажение самой диалектики.

Возьмем статью "Капитал и труд". В ней Чернышевский, поучая русского экономиста Горлова, а через голову последнего его учителя Бастиа, подчеркивает, как и во многих других своих работах, важность гегелевой диалектики, необходимость знания ее для всякого просвещенного человека, - становящегося смешным в своих ученых рассуждениях при незнании, при неумении применить в них диалектический метод. Но тут же сам Чернышевский обнаруживает характерное свойство своего понимания диалектики, сводящегося к сочетанию вполне диалектических положений с абстрактно- рассудочными суждениями: "...в истории общества каждый последующий фазис бывает развитием того, что составляло сущность предыдущего фазиса, " только отбрасывает факты, мешавшие более полному проявлению основных стремлений, принадлежащих природе человека...² . Или в другом месте той же статьи: "Цель практической деятельности постановляется природою человека, то-есть элементом, присутствующим постоянно. Способ действия есть элемент, зависящий от обстоятельств, а обстоятельства имеют характер временный и местный, разнородный и переменчивый" ³ .

Процесс исторической жизни рисуется Чернышевским диалектически, как смена фазисов, из которых каждый последующий подготовляется разви-

¹ "Под знаменем марксизма", 1927 г., кн. 5-я, ст. Стеклова "Философск. воззрения Чернышевского", стр. 55.

² Чернышевский, т. VI, стр. 37.

³ Там же, стр. 7.

тием элементов предшествующего. Но развивающееся начало человеческой истории имеет некоторый постоянный неизменяющийся стержень, в виде абстрактной и раз навсегда данной человеческой природы. Второе положение ослабляет значение первого. Оценивая диалектику Чернышевского, мы не имеем права фиксировать свое внимание только на первом положении, абстрагируясь от второго. При учете же обоих положений, мы должны признать, что метод Чернышевского содержал в себе отдельные проявления диалектики, ограничиваемые в своем значении абстрактно-рациональными суждениями.

Логическая структура мышления Чернышевского вовсе не была низкой. Он был мыслителем сильным. Сфера формально- логического мышления была им далеко превзойдена. Он учился у Гегеля и много вынес из этого учения. Отдельные элементы, отдельные законы диалектического мышления Чернышевский умел использовать мастерски. Он понимал, что ко всему исследуемому следует подходить с точки зрения его развития, с точки зрения связи одних явлений с другими. Он в общей форме понимал, что диалектика является не столько формой обсуждения предмета, сколько формой его бытия. Он понимал значение категории качества и умел пользоваться законом перехода количественных изменений в качественные и т. д. Но отдельные элементы диалектического мышления не увязывались у него в целостную систему. Чернышевский не понимал значения понятия противоречия в диалектике, он не понимал, что противоречие - ведет вперед, что отразилось, как мы увидим ниже, и на его толковании значения классовой борьбы. Он оценивал противоречие и его разрешение, столкновение различных начал и его результат как в биологии, так и в общественной жизни чисто механически, по аналогии с параллелограммом сил. "Например, милый мой Саша, - писал Чернышевский сыну своему из Сибири о дарвинизме, - существует на первых страницах всякой книжки для первоначального ознакомления ребятишек с физикою теорема с чертежей, изображающим параллелограмм сложения сил. Рассмотрели б они (дарвинисты. В. К.) эту нехитрую картину (Чернышевский тут же приводит нужный чертеж) и постигли бы многое неведомое им. Дело пойдет о новомодной истине, о "борьбе", из которой, видишь ли, развивается будто бы всякая жизнь и всяческий прогресс... Дело просто: "пособие" - это выгодно; индифферентность" не мешает; "противодействие" - задерживает. Каким же способом и когда же возможно, чтоб из борьбы с препятствием результат выходил лучше, нежели если бы препятствий не было и не было бы ровно никакой борьбы? Никогда ничего такого нелепого не бывало в действительности, и не могло быть"... "Труд полезен. Да. Ну, вот, например, мужик пашет землю; лошадь порядочная; соха - тоже; почва - тоже. Много труда мужику пахать; и пользы будет много. Но он пашет, а не борется. - Вот иное дело, если лошадь начнет биться да еще сломает соху и убежит; тут шла борьба у мужика с лошадью, выиграл от этого труд? Или мужику польза, что лошадь лягнула его? Или сохе, что она сломалась? Или лошади, что мужик бил ее, чем попало, и когда поймал, снова побьет? - Увы, никто не выиграл от борьбы: ни лошадь, ни соха, ни мужик. А труд? - был прекращен борьбой, и - скоро ли возобновится? - соха сло-

мана; и лошадь - поди, ищи ее, лови. Это называется: трата времени, пустая и вредная трата сил и средств к труду" ¹ .

Повторяем еще раз. Материализм Чернышевского соединялся со многими отдельными элементами диалектики. Это делало направление Чернышевского головой выше всех других направлений русской общественной мысли, ему современных и господствовавших после него. Лишь марксизм превзошел учение Чернышевского по своей теоретической силе. Но Чернышевский так и не овладел диалектикой, как целостной системой, так и не сделался диалектиком в нашем смысле этого слова.

Положение, взятое из механики и гласящее, что противопоставление сил ведет к уменьшению результата, Чернышевский применял и к оценке значения классовой борьбы в истории. Ю. Стеклов пишет: "Возражая консерватору Б. Чичерину, предостерегавшему русское общество от увлечения борьбою, Чернышевский подчеркивает, что вся история была до сих пор борьбою и что без борьбы не было победы и движения вперед. И боролись при этом общественные классы"... С этой точки зрения, под углом классовой борьбы, на почве противоположности экономических интересов, Чернышевский и анализирует обычно исторические события как в своих статьях на отдельные темы, так и в своих замечательных политических обозрениях. Подобно Марксу, он особенно удачно применил свой материалистический метод к анализу событий 1848 года и вообще французской истории первой половины XIX века ² .

Это верно, что Чернышевский умел различать общественные классы и что он правильно понимал экономические основы классового членения общества. Чернышевский умел сводить политические, экономические и философские течения к интересам определенных общественных групп. Он почти с марксистской правильностью умел объяснять исторические события борьбой классов - и тем не менее мы должны подчеркнуть, что Чернышевский не понимал значения борьбы классов в истории.

Стеклов снова привнес современную нам точку зрения в систему воззрений Чернышевского.

Попытаемся обосновать это наше положение. В статье "О поземельной собственности" Чернышевский рисует процесс концентрации земельной собственности на основе свободного действования экономич. законов. Процессу концентрации земли противостоят, по мнению Чернышевского, два, как он выражается, "коррективных средства". Одно из средств - порок и болезнь, идущие вслед за роскошью и развратом и неизбежно ведущие к вымиранию и разорению владетельных фамилий. "Другое коррективное средство, как известно, начинает действовать тогда, когда порча общественного организма, вследствие чрезвычайной неравномерности имуществ и ее последствий, указанных выше, достигает размеров, несовместимых с сохранением общественного порядка. Тогда-то частные кризисы, сливаясь в один общий кризис,

¹ Чернышевский в Сибири, вып. I, стр. 78 - 80.

² "Красная новь" за 1927 г., кн. VII, ст. Стеклова - Историко-философские взгляды Н. Г. Чернышевского, стр. 190 и 193.

начинают потрясать общественное тело, и этот кризис продолжается до тех пор, пока его потрясениями не будут разбросаны чрезмерно агломерировавшиеся массы" - это другое коррективное средство действует "посредством гнева со стороны обделенных расширением этой агломерации" ¹ .

Под действием другого коррективного средства Чернышевский понимает классовую борьбу на почве неравномерного распределения земельной собственности, нарастающую вплоть до революционного взрыва со стороны обездоленных масс. Послушаем же, как Чернышевский оценивает самый факт классовой борьбы и революции. "Кризисы эти, на языке некоторых ученых называемые ликвидациями общества, очень тяжелы и для ликвидирующих, для ликвидируемых, и нельзя не сказать, что драгоценны те учреждения, которые предотвращают надобность в подобных ликвидациях, когда все отдано во власть рокового сосредоточивающего стремления слепых принципов, исчисленных нами выше" ² .

Марксизм оценивает классовую борьбу не как неизбежное зло, а как положительную силу, ведущую к преобразованию общественного целого на новых, более совершенных основах. Чернышевский оценивает классовую борьбу, как нечто такое, что приносит обществу ущерб, что желательно было бы, по возможности, как-либо обойти, - по крайней мере самые острые формы классовой борьбы.

Этот ход мыслей не случаен у Чернышевского. В статье об "Июльской монархии", в которой в самом деле много блестящих мыслей и много формулировок, сходных с формулировками Маркса в его исторических работах, мы находим следующее место: "Этот ход дела приводит нас к заключению, какое вообще выводится почти из всех катастроф. Напрасно было бы думать какой- нибудь партии, что вред, наносимый противникам, непременно должен обратиться ей в пользу. Нет, действительно существуют выше всех вопросов о победе той или другой партии интересы целого общества, и те действия, которые вредят им, приносят в результате вред не одним противникам, но всем без исключения, в том числе даже людям, основывающим свой успех, на них... Каковы бы ни были цели известной партии, но каждая должна была бы помнить, что нанесение вреда обществу не может быть полезно даже и для частных ее целей. Конечно, хорошо говорить это людям, спокойно смотрящим издали на историческую борьбу, и почти нет человеку возможности удержаться от опрометчивых действий, когда он охвачен вихрем исторической жизни, влекущей к столкновениям, столь же неизбежным, как и напрасным. Но если уже нельзя удержаться от вредной растраты собственных сил и общественных средств в бесплодных катастрофах, то надобно, по крайней мере, помнить, что есть другой гораздо спокойнейший путь к разрешению общественных вопросов, путь ученого исследования; и надобно было бы не бесславить тех немногих людей, которые ра-

¹ Чернышевский, т. III, стр. 495.

² Там же.

ботают на этом пути за всех нас, увлекающихся пристрастием к внешним событиям и к эффектному драматизму, собственно так называемой, политической истории" ¹ .

В механике сочетание сил, противоположно направленных, дает меньший результат, чем это получилось бы при сложении сил, а то может и вовсе привести к нулевому результату. То же и в общественной жизни. Борьба классов, катастрофа, революция приносят лишние издержки обществу, а то могут и вовсе оказаться напрасными, не дав ничего, кроме вреда, кроме разрушения.

Такой взгляд на классовую борьбу не является совпадающим с воззрениями марксизма на этот предмет. Это надо уловить - и это надо сказать, когда сравниваешь воззрения Чернышевского с марксизмом. Ю. Стеклов этого не делает - и тем самым интроецирует в учение нашего великого шестидесятника такой взгляд, который стал достоянием русской общественной мысли лишь с восьмидесятых годов.

Нам могут возразить. Как же сочетать вышеизложенный нами взгляд Чернышевского на классовую борьбу с его несомненным участием в революционной работе, с его надеждами на революцию, на революцию не одиночек, не меньшинства образованного, а революцию масс, революцию угнетенных классов, революцию крестьянства в первую голову?

Да очень просто. Тактика Чернышевского перерастала рамки его теории, Чернышевскому, при его теоретическом уровне, тесно было в рамках утопизма. Он подвергался воздействию тех теоретических течений, со стороны которых подвергались воздействию Маркс и Энгельс; и Фейербах, и английские экономисты, и великие утописты и историки времени реставрации были учителями не только основоположников марксизма, но и Чернышевского. Чернышевский относился к своим учителям аналогично Марксу, т. е. стремился усвоить их положительные результаты, отвергнуть то освещение рассматриваемых вопросов, которое связано было с ограниченностью буржуазной точки зрения, и пойти, поелику возможно, дальше своих учителей в своих теоретических изысканиях. Но то, что удалось Марксу и Энгельсу, то не удалось Чернышевскому, действовавшему в совершенно иной социально- экономической среде, где прежде всего не было пролетариата, как активной исторической силы.

Отсюда известная неслаженность в воззрениях Чернышевского. Но неслаженность эта не имеет ничего общего с эклектизмом. Она свидетельствует не о слабости ума Чернышевского, а о его великой силе. Она свидетельствует о том, что Чернышевский стоял на правильной дороге, что он толкался в ту самую дверь, которую открыл настеж Маркс.

Однако Чернышевский, в общем и целом, так и не вышел за рамки до-марксовского социализма. В то же время его воззрения стояли на такой высоте, были уже настолько в движении к марксизму, что русская общественная мысль на уровне теоретических достижений Чернышевского удержаться не могла. Она должна была или пойти вперед, к марксизму - или

¹ Чернышевский, т. VI, стр. 125.

откатиться назад. Случилось по всей совокупности русских исторических условий последнее. Вплоть до начала марксистского периода деятельности Плеханова русский социалист стоял на уровне ниже теоретических воззрений Чернышевского.

Мы сказали, что тактика Чернышевского перерастала его теорию. Без понимания этого момента мы не уразумеем одной, весьма характерной для Чернышевского, черты его деятельности. Мы имеем в виду его уговаривание власть имущих, дворян, Александра II разрешить крестьянский вопрос таким образом, чтобы удовлетворить крестьян. Уговаривание Чернышевского не имело ничего общего с уговариванием, скажем, Герцена. У последнего в этом уговаривании решающую роль играла либеральная умеренность его программы, дворянская психология, идеализировавшая царя, первого дворянина государства. Чернышевский понимал, что демократическая монархия есть миф, основных положений своей радикальной программы он не сдавал, в своих уговариваниях он всегда давал понять тем, к кому он обращался, что, мол, если не дадите нужного крестьянству добром, то народ возьмет свое силой. Даже в статье "О новых условиях сельского быта" эпиграфом к которой Чернышевский взял слова псалмопевца, переадресовав их Александру II: "Возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие, сего ради помаза тя Бог твой" - даже в этой статье, которой впоследствии Чернышевский стыдился, он писал, что вся намечаемая им программа, на проведение в жизнь которой он надеялся, может быть осуществлена только в том случае, если правительственная власть послушается голоса здравого смысла. "Но, кроме здравого смысла, - добавлял он, - бывают в людях страсти. Против них существуют аргументы, еще более точные, и т. д." ¹ .

На тогдашнем подневольном языке это и обозначало угрозу народными страстями, народной революцией, в случае неудовлетворительного разрешения крестьянского вопроса.

Почему же Чернышевский, в самом разгаре либеральных восторгов: сохранивший в душе плебейскую недоверчивость к правительству, уговаривал его? Да потому, что он не столько надеялся на правительство, как Герцен, сколько хотел избежать насильственного развития, пути открытого столкновения классов, несущего с собой, согласно механистическому воззрению Чернышевского, слишком большие разрушения, слишком большие издержки.

Этот недостаток утопического взгляда на классовую борьбу явственно выражен даже в его "Письмах без адреса", в которых по сути дела ставка взята на новую пугачевщину. И пока еще не разыгралась эта пугачевщина, Чернышевский спешит очистить свою совесть, спешит в последний раз предупредить Александра II, хотя он и понимает тщетность своей попытки.

"Когда люди дойдут до мысли: "ни от кого другого не могу я ждать пользы для своих дел", они непременно и скоро сделают вывод, что им самим надобно взяться за ведение своих дел. Все лица и общественные слои, отдельные от народа, трепещут от этой ожидаемой развязки. Не вы одни.

¹ Чернышевский, т. IV, стр. 85.

а также и мы желали бы избежать ее; ведь между нами также распространена мысль, что и наши интересы пострадали бы от нее, даже тот из наших интересов, который мы любим выставлять, как единственный предмет наших желаний, потому что он совершенно чист и бескорыстен - интерес просвещения. Мы думаем: народ невежествен, исполнен грубых предрассудков и слепой ненависти ко всем отказавшимся от его диких привычек; он не делает никакой разницы между людьми, носящими немецкое платье; с ними со всеми он стал бы поступать одинаково; он не пощадит ни нашей науки, ни нашей поэзии, ни наших искусств; он станет уничтожать всю нашу цивилизацию.

Потому мы также против ожидаемой попытки народа сложить с себя всякую опеку и самому приняться за устройство своих дел. Нас так ослепляет страх за себя и свои интересы, что мы не хотим даже рассуждать, какой ход событий был бы почетнее для самого народа, и мы готовы для отвращения ужасающей нас развязки забыть все, - и нашу любовь к свободе, и нашу любовь к народу.

Под влиянием этого чувства обращаюсь к вам, м. г., с изложением моих мыслей о средствах, которыми можно отвратить развязку, одинаково опасную для вас и для нас.

Делая это, я понимаю, что делаю.

Я изменяю народу" ¹ .

Теория, старая утопическая теория говорит Чернышевскому, что борьба, противопоставление сил, борьба классов, революционное столкновение классов являются растратой общественных сил. Прогрессивным являлось бы мирное действие по принципу сложения сил. Но так как последний путь не удается, то плебейский инстинкт толкает Чернышевского, наперекор его теории, к революционному призыву, к революционным действиям. Выступив в своей тактической проповеди за рамки утопического взгляда на классовую борьбу, Чернышевский сохранил его еще в своей голове. Тов. Стеклов погрешает против истины, когда он сближает воззрения Чернышевского на классовую борьбу с точкой зрения Маркса, сознательно считающего классовую борьбу великой и прогрессивной движущей силой истории.

Считая доказанным, что взгляд Чернышевского на классовую борьбу совпадал со взглядом Маркса на этот вопрос, Ю. Стеклов переходит к исследованию исторической миссии рабочего класса по воззрениям Чернышевского. И опять т. Стеклов интроецирует нашу современную оценку роли пролетариата в истории в систему воззрений Чернышевского, а потом приходит к выводу, что Чернышевский самостоятельным путем пришел к воззрению, совпадающему с воззрением марксизма в этом пункте.

"Все это хорошо, но сознавал ли Чернышевский значение и историческое призвание рабочего класса? Не оказала ли окружавшая его непосредственно российская обстановка влияния в том смысле, что он невольно для себя стал идеологом мелкой буржуазии, в частности крестьянства? Сумел ли

¹ Чернышевский, т. XI, стр. 295.

он силою критического ума преодолеть влияние этого отсталого окружения и подойти к отвергаемой им капиталистической системе с критерием будущего, под углом зрения пролетариата крупной промышленности?...".

"На взгляд Чернышевского, который он не переставал развивать в своих статьях и особенно в своих политических обзорах, ни одно серьезное историческое действие не может совершиться без участия народных масс. Специально относительно социализма Чернышевский определенно высказывал ту мысль, что социалистическое переустройство общества будет достигнуто только путем самостоятельного исторического действия рабочего класс а" (курсив Ю. Стеклова) ¹ .

Таким образом, т. Стеклов приходит к выводу, что Чернышевский совершенно так же, как и Маркс, понимал значение пролетариата в социалистической революции, одинаково с последним понимал историческую миссию пролетариата. Верно ли это? Попробуем проверить.

Несомненно, что Чернышевский давал совершенно правильное определение понятию "пролетариат", что он умел отличать пролетария от бедняка, от трудящегося вообще. Но этим вопрос еще не исчерпывается. Мало понимать экономическую природу пролетариата, надо понимать еще его особую социально- политическую миссию - только тогда мы имеем право говорить о совпадении взглядов того или иного мыслителя, в данном случае Чернышевского, с воззрениями Маркса на сей предмет. И именно второй половины подчеркнутой нами формулы Чернышевский не понимал. В статье Чернышевского о "Кавеньяке" мы читаем: "С другой стороны, были люди, желавшие, как мы говорили, изменения в материальных отношениях сословий, желавшие законодательных и административных мер для улучшения быта низших классов. Естественно было бы полагать, что вся масса простолюдинов станет на этой стороне. Но знание о новых мерах, предполагавшихся в их пользу, было распространено только между простолюдинами больших городов. Поселянин во Франции ничего не читал, почти не встречал образованных людей, которые рассказали бы ему, в чем дело. Потому реформаторы имели на своей стороне только городских простолюдинов; из сельского населения, погруженного в совершенное незнание, большая половина следовала за своими обычными авторитетами, - землевладельцами и духовенством, и только в немногих, ближайших к большим городам, округах поселяне сочувствовали идеям городских простолюдинов"² .

В приведенной цитате Чернышевский говорит о социалистах ("реформаторы") и о необходимости усвоения их учения трудящимися классами. Но особой роли рабочего класса в движении Чернышевский вовсе не подчеркивает. Для него представляются одинаково важными в деле успеха социализма и простолюдин городов, соответствующий не только рабочему, но и ремесленнику, и простолюдин деревни, т. е. поселянин, крестьянин.

¹ "Красная новь" 1927 г., кн. VII, стр. 194, 195.

² Чернышевский, т. IV, стр. 29.

Точно так же и в статье "Капитал и труд", содержащей в себе план социалистического переустройства общества, Чернышевский ничего не говорит об особой роли пролетариата в этом деле, а зато очень много рассуждает о социализме, как о теории трудящихся вообще, в число которых входят и домохозяева из французских и русских деревень.

Число таких примеров можно было бы увеличить до очень большого числа.

Марксизм выделяет пролетариат из всей массы трудящихся и угнетенных, определяет его особую природу и его особую историческую миссию, и лишь после этого определяет условия, при наличии которых пролетариат может возглавить эксплоатируемых и угнетенных других классов в их освободительной борьбе и сочетать борьбу последних со своей социалистической борьбой.

Ю. Стеклов, развивая взгляд, что Чернышевский - не различивший особой исторической роли пролетариата - сходился с Марксом в своей оценке исторической миссии рабочего класса, попутно, ненароком, смазывает это весьма существенное положение марксово-ленинской теории.

Ю. Стеклов, полемизируя с Плехановым, клонит к тому, чтобы доказать, что и в вопросах истории Чернышевский был достаточно совершенным диалектиком и материалистом. "Итак, исторический детерминизм Чернышевского - вне всякого сомнения. Но не только это сближает его с современным научным социализмом. Как мы сейчас увидим, он и в других вопросах довольно близко подошел к материалистическому истолкованию истории. Несмотря на сказывающиеся у него временами идеалистические уклоны при об'яснении исторических событий, в большинстве случаев, когда ему приходилось говорить о движущих силах истории, он указывал их в экономических факторах и в борьбе классов" ¹ .

А между тем дело вовсе не в идеалистических "уклонах" от марксистской в основном концепции. Чернышевский развивался по направлению к историческому материализму. Его стремления к "историческому детерминизму и об'ективизму" несомненны. Но исторический детерминизм и об'ективизм еще не есть исторический материализм. Чернышевский еще не сумел преодолеть утопических представлений об истории (что вовсе не умаляет ни глубины его ума, ни значения его в русской истории). Это приводило к тому, что Чернышевский, наперекор своим стремлениям, в итоге своих попыток материалистического об'яснения истории все же оказывался идеалистом. Вот пример, непонятый Ю. Стекловым: "Крепостное право... возникает так же естественно, как впоследствии возникает отношение наемного работника к капиталисту" ² . Положение, свидетельствующее об историческом детерминизме и об'ектавизме. Но этот исторический об'ективизм тут же оборачивается таким своим концом, который в итоге оказывается идеализмом чистейшей воды. "Естественность известного явления, к сожалению, вовсе не ручается за его сообразность с здравыми экономическими

¹ "Красная новь", стр. 177.

² Чернышевский, т. VI, стр. 4.

понятиями" - продолжает далее Чернышевский - и приводит примеры: "Ведь и протекционная система - явление совершенно естественное в известных обстоятельствах (т. -е. когда масса не имеет здравых экономических понятий, проникнута завистью к иноземцам, думает, что богатство состоит главным образом в деньгах и т. д.)... Война тоже - дело самое естественное, и останется самым естественным делом в истории, пока массы не будут перевоспитаны"¹ .

"Естественность" оказывается зависимостью от воззрений масс. Стремление к исторической об'ективности превращается в исторический идеализм. И все это поэтому, что положение, высказанное наиболее красноречиво Чернышевским в статье "О причинах падения Рима": "Прогресс основывается на умственном развитии; коренная сторона его прямо и состоит в успехах знаний"² - положение это вовсе не является случайным "уклоном", а одной из коренных черт мировоззрения Чернышевского.

Насколько Ю. Стеклов модернизирует Чернышевского, видно из следующего его тезиса, рисующего следующим образом постановку вопроса у Чернышевского об условиях перехода России - через общину - к социалистическому способу производства. "По существу Чернышевский ставит вопрос так: если дворянство в России будет лишено власти и земля достанется народу без выкупа, что поможет общине удержаться, и если, с другой стороны, община сохранится до того времени, когда в Европе начнется социальная революция, то в таком случае общинное землевладение сможет послужить исходным пунктом для некапиталистического развития, для перехода в высшую социалистическую форму ³ . Взгляд этот по существу сходится со взглядом Маркса, высказанным им в предисловии к русскому изданию "Коммунистического манифеста" 1882 г. и в письме в редакцию "Отечественных Записок" - добавляет Ю. Стеклов.

И опять перед нами плод недоразумения, являющийся результатом своеобразной интроекции взглядов, взятых из системы зрелого марксизма, в систему воззрений Чернышевского.

Между позицией Чернышевского по вопросу о перспективах социалистического преобразования России и формулировкой, рисующей эту его позицию, данной Стекловым - есть формальное сходство. Но нет сходства по существу, ибо воздействие Запада на Россию Чернышевский понимал в виде перенесения взглядов, открытых уже на Западе, в Россию, в виде простого научения России передовым Западом, как надо правильно строить основы своего экономического быта. Роль же общины сводилась по Чернышевскому лишь к тому, что она облегчала понимание и усвоение новых взглядов, от сравнения с общинным устройством терявших свою необычность. Что речь шла именно о такой идеалистической концепции, можно видеть из поясняющего примера, приводимого самим Чернышевским. В Китае суще-

¹ Чернышевский, т. VI, стр. 4.

² Чернышевский, т. VIII, стр. 158.

³ "Под знаменем марксизма", 1928 г., кн. I, статья Стеклова - "Был ли Чернышевский утопистом?", стр. 84.

ствуют архаические висячие мосты, сделанные из веревок. Европейские инженеры между тем пришли к изобретению металлических висячих мостов, построенных согласно последним достижениям техники. Когда для Китая наступит время устройства у себя современных путей сообщения, факт существования у китайцев примитивных висячих мостов окажется способствующим усвоению ими принципа современных висячих мостов. "Ведь мандарины не сделаются же вдруг просвещенными европейцами, истинными реформаторами, какими-нибудь Стефенсонами или Робертами Овенами; долго будет у них в головах сидеть азиатская рутина с отвращением от всего истинно-европейского. Вот им и будут говорить порядочные инженеры: "Что же такое, ведь висячие мосты - чисто национальное наше китайское учреждение; ведь в них нет ничего европейского, развращенного и гибельного для китайских порядков". Да и народ китайский не легко поверил бы удобству и прочности железных висячих мостов, если бы не привык к своим веревочным; ну, теперь каждому будет видно, что железные висячие мосты безопаснее во всех отношениях: и с китайскими порядками сходны, и ходить или ездить по ним вовсе не страшно. Значит, китайцы будут много обязаны своим нынешним веревочным мостам за легкие успехи нового инженерного искусства в их стране.

Вот точно такого же рода история и с нашим обычным землевладением"¹ .

Идеалистическая концепция Чернышевского по вопросу о перспективах социалистического переустройства России не совпадает с материалистическими воззрениями Маркса по этому вопросу. Ю. Стеклов идеализирует воззрения Чернышевского и тем самым попутно, нехотя умаляет Маркса.

А между тем Чернышевский вовсе не нуждается в идеализации. Он достаточно велик сам по себе, такой, каким был, чтобы по своим собственным заслугам, по своему собственному значению заслуживать нашего благодарного внимания. И не только юбилейного внимания. Кое-каким существенным деталям и сейчас не грех было бы поучиться нашему времени у шестидесятников, группировавшихся вокруг Чернышевского. Например, их умению вести журналы так, чтобы и направление было выдержанным, и чтобы журнал был остро-интересным. Или, например, типу их литературно-художественной критики, умевшей сочетать задачи чисто эстетического разбора с задачами общественного служения.

Чернышевский в свое время пользовался огромным вниманием. Хотя он и не может быть причислен к числу тех писателей, которые не были поняты своими современниками, он, несомненно, опередил свое время. Чернышевский на почве изучения результатов западной науки и на почве внимательного изучения тех сторон русской жизни, которые могли быть удовлетворительно разрешены только революционным путем, встал на путь, ведущий к марксизму - тогда, когда в России еще не было пролетариата как действующей исторической силы.

¹ Чернышевский, т. VIII, стр. 172.

Чернышевский так и не доразвился до марксизма. Но, соединив утопический социализм с внимательным изучением Фейербаха, политической экономии и русских аграрных отношений, он стал приходить к таким выводам, которые уже не вполне умещались в рамках старого утопизма. Это двойственное динамическое состояние его теории требовало какого-то разрешения. Если бы в России существовало уже рабочее движение, хотя бы в самой начальной стадии, если бы кризис шестидесятых годов дошел бы до силы революционного кризиса, Чернышевский, вероятно, дошел бы до теории, совпадающей по своему значению с марксизмом. Соответствующие жизнеспособные элементы в его учении были. Но этих социальных условий не было тогда в России - и Чернышевский, повторяем, марксистом так и не стал.

Даже то, до чего уже доработался Чернышевский, оказалось для русской общественной мысли не по силам. Освобождение крестьян и другие куцые "великие реформы" были проведены таким образом, что слишком медленно развивался первоначально капитализм в России. Массовых классовых сил в открытом борении на авансцене русской истории не оказалось. Тяжесть революционной борьбы на целых два десятилетия пала, главным образом, на плечи революционной интеллигенции. Борьба классов в России сказывалась таким усложенным и невнятным для самих участников способом. Возник спрос на идеалистические и субъективные теории общественной борьбы. Спрос этот был удовлетворен Лавровым и Михайловским. Оба они потеоретической глубине своих работ стоят позади Чернышевского. Неспособность удержаться на теоретическом уровне Чернышевского сказывается на его непосредственных учениках. Антонович, очень недурно ведший пропаганду фейербахианства под руководством Чернышевского, после удаления Чернышевского от руководства "Современником", начинает вдруг говорить об "эмпирическом", а не об антропологическом материализме. Рост влияния Писарева уже свидетельствовал о понижении теоретического уровня прогрессивной части русского общества. Но особенно рельефно выступает снижение уровня русской общественной мысли после Чернышевского на Лаврове. В своих работах "Очерки о вопросах практической философии" и "Трех беседах о значении философии", вышедших при Чернышевском - редакторе "Современника" Лавров уже в достаточно развернутом виде преподнес русской публике концепцию "Исторических писем", включая их формулу прогресса. При наличии Чернышевского в Петербурге они были мало замечены и никакой существенной роли не сыграли. После удаления Чернышевского из Петербурга, когда уже обозначилась слабость реальных сил русской революции, в ту пору - в 1869 году, - тот же круг идей делает Лаврова знаменосцем освободительного лагеря.

Однако теоретическая работа Чернышевского вовсе не была проделана втуне. Изучение Чернышевского, помноженное на бакунистскую революционную практику, при первых шагах русского рабочего движения дала возможность передовой группе русской революционной молодежи адекватно усвоить западноевропейский марксизм.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - В. Кирпотин:

Комментарии: