Иллюстрации:
Libmonster ID: RU-6734
Автор(ы) публикации: Н. Лукин

I

25 февраля этого года умер от кровоизлияния в мозг профессор Альбер Матьез, один из крупнейших специалистов по истории Французской революции. Матьез родился в 1874 г. в Брюйере (департамент Hau te Saone), в крестьянской семье. Среднее образование он получил в коллеже Люра (Lure) и лицеях Везуля и Лаканоля. В 1897 г. он окончил Высшую нормальную школу в Париже, после чего преподавал историю сначала в лицее Вольтера, а затем, получив степень доктора философских наук (1904 г.), занимал профессорскую кафедру в Нанси, Безансоне и Дижоне. В 1926 г., ввиду отъезда в Египет проф. Саньяка, Матьез был приглашен заменять его в качестве приват-доцента на словесном факультете: Сорбонны, где и вел занятия в течение последних лет.

Типичный представитель мелкобуржуазной интеллигенции, Матьез отражал настроения того промежуточного класса, который неминуемо и неизбежно во всех странах и при всяких комбинациях колеблется между революцией и контрреволюцией, между пролетариатом и крупной буржуазией 1 . Эти колебания, которыми кстати сказать в значительной мере объясняются многочисленные противоречия, имеющиеся в его работах, можно хорошо проследить по эволюции политических и научных взглядов Матьеза.

Его первые научные работы были посвящены религиозной политике Великой революции 2 . Эта тематика отнюдь не была случайной: начало 900-х годов полно шумной (хотя и давшей ничтожные результаты) борьбой радикальных кабинетов с католической церковью - борьбой, закончившейся неожиданно для самих радикалов отделением церкви от государства. Своими работами Матьез давал историческое обоснование соглашательской политике Комба и Рувье, доказывая благодетельность того "неполного" отделения церкви от государства, которое нашло свое выражение в конституции III года и существовало при Директории 3 .

Со свойственной мелкому буржуа ограниченностью, Матьез особенно настаивает на необходимости "нейтральной" политики государства в отношении религиозных верований; активная проповедь атеизма ему претит, и он решительно становится в этом вопросе на сторону Робеспьера против Шометта и Парижской коммуны, одно время проводившей политику активной борьбы с христианским культом ("дехристианизация").


1 Ленин. Соч., т. XIV, 1-е изд., стр. 137.

2 "La Theophilantropie et la culte decadoire", "Les origines des cultes revolution-naires" (1904, докторская диссертация), "Contributions a l'histoire religieuse de la revolution francaise" (1907), "La revolution et l'eglise" (1909 - 1910), "Rome et le clerge francais dans la Constituante" (1910). Любопытно отметить, что в своем некрологе о Матьезе черносотенная газета "Temps" дает перечень только этих ранних работ Матьеза, аттестуя его чем-то вроде историка церкви в эпоху революции ("Temps", 27/II 1932 г. То же в "Quotidien" 27/II 1932 г.) 3 "La revolution et 1'eglise", 1909 - 1910, 261 - 269,300, et passim.

стр. 60

В этих ранних работах Матьез еще очень далек от марксизма: верный последователь своего учителя - идеалиста-эклектика Олара 4 , он ставит - при объяснении причин террора - "религиозный фанатизм" на одну доску с "антагонизмом классовых интересов" и "необходимостью, национальной обороны" 5 . Полную методологическую беспомощность проявляет он и при объяснении оживления религиозных чувств и всякого рода мистических настроений, наблюдавшегося после поражения революции.

Не следует однако забывать, что Матьез начал свою ученую карьеру в те годы, когда радикально настроенная мелкая буржуазия еще фрондировала против политики финансовой олигархии и заигрывала с все усиливавшимся пролетариатом, надеясь использовать его как таран против крупного капитала. Часть этой мелкой буржуазии и мелкобуржуазной интеллигенции голосовала за социалистических кандидатов и поставляла вождей реформистского крыла тогдашнего социалистического движения, вождей типа Жореса, Мильерана, Бриана.

Политические симпатии радикала Матьеза явно склоняются 'в этот период к социал- реформизму. Это сказывается на его тематике, на его научных установках. Матьез, который увлекался историей Великой революции еще в Нормальной школе, принимается за реабилитацию Робеспьера, в котором видит подлинного вождя революции. Основав в 1908 г. "Общество по изучению жизни и деятельности Робеспьера" (Societe des etudes robespierristes), организовав в противовес либеральному оларовокому журналу ("Французская революция") своя "Анналы Французской революции" 6 , Матьез начинал бунт против установок и традиций буржуазно-либеральной (оларовской) школы с ее преклонением перед Дантоном 7 и интересом к чисто политической истории Революции. Эти начинания Матьеза вызвали живейший интерес со стороны Жореса, робеспьеристские симпатии которого усиливались с каждым днем 8 .

Характеризуя свои тогдашние методологические установки в письме к проф. Готшальку, Матьез писал: "Совершенно правильно, что в этот период (моих) дебютов (речь идет о начале 900-х гг. - Я. Л.) идея связать исторический процесс с борьбой классов не была у меня преобладающей идеей, которой я подчинил бы все другие объяснения" (Gottsehalk, "Une lettre d'Albert Mothiez", "Annales", 1932, N 3, p. 219).

Для тогдашних социально-политических взглядов Матьеза довольно характерен его доклад, прочитанный в помещении биржи труда в Кане (Caen) в декабре 1904 г., надо полагать перед рабочей аудиторией.


4 Матьез не слушал курсов Олара в Сорбонне, но хорошо знал его работы и первые годы своей научной карьеры находился под несомненным его влиянием, что отчасти сказалось и на матьезовской тематике этого периода - преобладание интереса к религиозной и политический истории революции. Характерно, что свою докторскую диссертацию ("Происхождение революционных культов") Матьез посвятил Олару.

5 Contributions", p. 40 - 41.

6 С 1909 г. С 1924 г. орган Матьеза стал называться "Annales Historiques de la Revolution francaise".

7 В статьях 1910 - 1912 гг. ("La fortune de Danton", "Danton sous le legislative", "La corruption parlamentaire sous la terreur" и т.д.) Матьезу не без успеха удалось разоблачить Дантона как беспринципного "жуира", состоявшего все время на содержании у двора и нажившего затем крупное состояние путем растраты казенных денег, получения взяток за попустительство роялистам, участия в мошеннических операциях шайки "прогнивших" ("pourris") депутатов и всякого рода прожженных дельцов, в свою очередь связанных с иностранными шпионами и т. и. Таким образом "легенде" о Дантоне был нанесен серьезный удар.

8 См. предисловие Матьеза к новому изданию "Социалистической истории, Жореса (Jean Jaures, Histoire socialiste de la revolution francaise, v. 1, p. 6).

стр. 61

"Когда парламент воспрещает ночной труд детей л женщин, - говорил Матьез, - когда он ограничивает продолжительность рабочего дня взрослых мужчин... когда он вводит обязательное страхование на случай увечий или болезни или поддерживает установление пенсий для престарелых рабочих, он каждый раз пытается разрешить часть социального вопроса в том смысле, кап мы его теперь понимаем" 9 . Типично реформистская, жоресистская теория врастания в социализм путем частичных завоеваний, без насильственной экспроприации буржуазии.

II

Но вот грянула мировая война. Французский пролетариат, как и пролетариат других стран, был предан своим партийным руководством, социал-реформизм перерос в социал- патриотизм. Мелкая буржуазия шарахнулась в объятия контрреволюционного финансового капитала. Присоединяется к общему националистическому хору и Матьез, отдавая вместе с Оларом свое перо на службу французскому империализму.

В небольшой научно-популярной брошюре "Победа во II году 10 он использует силу исторических традиций для подогревания патриотических чувств в массах. В этой брошюре революционная война 1792- 1794 гг. изображается автором исключительно как национальная война, как война, которая велась под лозунгом национального единства; ее классовый смысл - борьба буржуазной Франции с феодальной Европой, в войсках которой дрались притом французские дворяне-эмигранты, и обратно: сочувствие революционной Франции со стороны "всей угнетенной части человечества", тесная связь национальной обороны с гражданской войной в тылу - все это упорно замалчивается.

В другой, относящейся к военному периоду работе - "Революция и иностранцы. Космополитизм и национальная оборона" (1918 г.), Матьез старается найти в опыте Великой революции оправдание суровых репрессивных мер, принятых против проживавших во Франции австро-германских поданных французским правительством, а также изобразить войну 1914 г., как чисто оборонительную для Франции. Последнее положение доказывается с помощью незаконной аналогии между империалистической войной 1914 г. и революционными войнами 1792 - 1793 гг. "В 1789 г., - писал здесь Матьез, - французы так же мало были охвачены воинственной горячкой, как и в 1914г. Далекие от того, чтобы готовиться к близким боям, они мечтали о примирении между народами в труде и прогрессе. Они забыли старую ненависть и охотно называли себя гражданами человечества. В обоих случаях провокация или нападение немецких суверенов заставили их взяться за оружие 10 . В той же работе империалистическая война 1914 г. характеризуется Матьезом как; война рас". 11

III

Годы послевоенного кризиса, новые настроения среда французской мелкой буржуазии - новая полоса в научно-политической деятельности Матьеза. Разоренная инфляцией, негодующая на наступившее поело войны засилье реакции во внутренней политике эта мелкая буржуазия снова колебнулась теперь в сторону пролетариата и социализма.


9 Mathiez, La question sociale pendant la Revolution franaise, P. 1905, p. 4.

10 Эта брошюра переведена на русский язык под названием "Как побеждала французская революция", М. 1928.

11 La Revolution et les etrangers, p. 1 - 2.

стр. 62

Более того, в 1919 г. под влиянием роста большевистских симпатий среди французских рабочих, "не дававших... на улицах и собраниях Парижа... говорить тому, кто смел сказать слово против большевистской России" (Ленин), виднейшие представители буржуазной интеллигенции (Анатоль Франс, Бюиссон и др.) выступили с протестом против вмешательства в дело России, против участия Франции в блокаде Страны советов, "против союза, реакционнейшей Франции с реакционнейшей Германией с целью удушить голодом рабочих и крестьян России 12 . В свое время это выступление было отмечено В. И. Лениным. Оценивая этот протест представителей французской интеллигенция, Владимир Ильич говорил: "Вот это выступление, шаткое, жалкое само по себе, выступление той интеллигенции, которая, как мы видели на десятках и сотнях примеров, может, миллионы раз больше шумит, чем представляет собой силу, но которая отличается свойством быть хорошим барометром и показателем того, куда клонит мелкая буржуазия, куда клонит общественное мнение, насквозь буржуазное" 13 .

Эти симпатии к Советской России, наблюдавшиеся в некоторых кругах "образованного мещанства" в первые послевоенные годы, упрочились с переходом к нэпу, окрылившему мелкобуржуазную интеллигенцию надеждами на близость капиталистического перерождения Страны советов и замены диктатуры пролетариата демократией.

Эти новые настроения среди мелкой буржуазии и буржуазной интеллигенции отразились и на Матьезе, который сильно "левеет". Одно время он примыкает к французской компартии, сотрудничает в "L?Humanite". В 1922 - 1923 гг., будучи профессором Дижонского университета, он принимает активное участие в борьбе местной организации с "центризмом". Матьез объявляет себя "другом Советской России", входит в "Комитет интеллектуального сближения между Францией и Россией", завязывает постоянные связи с советскими историками-марксистами, предоставляя им страницы своего журнала. В эти годы он восхищается Октябрьской революцией, хотя и не понимает ее принципиального отличия от движения 1793 - 1794 гг. В своих "Анналах" он ведет энергичную борьбу против единого фронта реакционных и либеральных историков (от Ленотра, и Гаксотта 14 до Олара включительно), фальсифицировавших историю Великой революции в интересах реакционной империалистической буржуазия и для нападок на революционный марксизм и клеветнических выступлений против русских большевиков.

Со всей силой своего темперамента, полемического таланта, во всеоружии своих обширных познаний он беспощадно разрушает и высмеивает хитросплетения этих слуг французского империализма.

В 1920 г. он выпускает специальную брошюру "Большевизм и якобинизм", в которой проводит ряд параллелей между 1917 и 1793 г., между большевиками и якобинцами, Лениным и Робеспьером.


12 Ленин, Соч., 1-е изд., т. XVI, стр. 411 - 413.

13 Там же, стр. 412.

14 См. например его рецензию на работу реакционера Гаксотта ("La Revolution francaise"), которую он характеризует, как шедевр "контрреволюционного злопыхательства", продиктованный "навязчивой идеей" боязни коммунизма и "предубеждением против русской революции" (Annales Historiques, 1923, N 4, p. 384) - или статью, посвященную памфлету воспитанника иезуитов Госселена-Ленотра ("Робеспьер и "богородица"), где автор аттестуется как "невежественный шут", ловкий "плагиатор", бесцеремонно жонглирующий источниками и нагло фальсифицирующий историю на глазах у доверчивой публики в целях систематического шельмования революции и революционеров (op. cit., 1927, N 20).

стр. 63

Он берет под свою защиту большевистскую тактику, стараясь показать, что в основном она воспроизводила или развивала до логического конца тактику монтаньяров. "Мне возразят - писал он, - что монтаньярская диктатура была диктатурой законной, органом Национального конвента, а этот последний - выражением воли страны, тогда как большевистская диктатура с самого начала носит на себе печать противозаконности: она разогнала Учредительное Собрание, она держится только на насилии".

В действительности, продолжает Матьез, различие не так уже велико: и якобинская диктатура возникла в результате восстания 31 мая - 2 июня, якобинцы получили большинство в Конвенте, изгнав оттуда жирондистов, "большевики предпочли распустить Учредилку, чем ее калечить. При чем же здесь легальность?" "Большевики заменили Учредительное собрание съездами советов, также и Комитет общественного спасения заменил Конвент Якобинским клубом". Большевики лишили права голоса целые категории граждан; якобинцы раньше их составляли списки "подозрительных". "Большевики просто усовершенствовали якобинский метод, как и в том случае, когда вместо ровного для всех граждан пайка большевики ввели классовый паек" 15 .

"Революционные трибуналы в Советской России карают, как в монтаньярской Франции, за скупки, саботаж, контрабанду, за нарушение декретов о твердых ценах, учета, за контрреволюционные действия".

В обстановке внешней и гражданской войны террор был одинаково необходим как в 1793, так и в 1917 г.

То, что говорил в свое время Робеспьер о сущности революционного правительства, характеризуя его как режим, необходимый для подавления врагов революции, можно сопоставить с тезисом Ленина, что "было бы величайшей глупостью и самым вздорным утопизмом полагать, что без принуждения и без диктатуры возможен переход от капитализма к социализму" 16 .

Матьез делает ряд дальнейших сопоставлений: "комитеты бедноты" и санкюлотизированные революционные комитеты 1793 г., наблюдавшие за применением законов о минимуме, борьба с бюрократизмом Ленина и Сен-Жюста и т. п.

Правда, эти матьезовские параллели между большевистской и "якобинской" диктатурой не свободны от грубейших ошибок: смешение пролетарской и мелкобуржуазной диктатуры, о чем речь будет ниже, мнимый оппортунизм большевиков в вопросе о ликвидации частной собственности, отождествление пролетарского интернационализма большевиков с мелкобуржуазным космополитизмом Робеспьера или якобинской политики в отношении банкиров с советской политикой национализации банков и т. п. 17

Но нельзя отказать тогдашнему Матьезу в гражданском мужестве: поднять голос в защиту пролетарской диктатуры, советской власти и проводимой ею внутренней и внешней политики против единого хора буржуазных и социал-демократических клеветников и фальсификаторов общественного мнения Европы, осмелится большевизировать якобинские традиции Великой революции именно во Франции, в разгар послевоенной реакции и травли большевиков в буржуазной прессе - значило поставить себя под беспощадный обстрел не только консервативной и радикальной, но и социалистической печати, во всяком случае рисковать своей академической карьерой.


15 ,Le bolohevisme et jacobinisme", P. 1920, p. 12 - 13.

16 Ленин, Соч., т. XV, стр. 198.

17 Порой в своем усердии реабилитировать большевиков в глазах европейского "общественного мнения" Матьез пускает в ход смехотворные доводы, ссылаясь, например на то, что народные комиссары (Ленин, Луначарский, Чичерин) не какие-нибудь "низкопробные авантюристы" (les avanturiers de bas Stage), какими изображает их продажная пресса, а все выходцы из дворянских семей ("Le bolohevisme et jacobinisme", p. 6).

стр. 64

Действительно разоблачая оппортунизм и подкупность кумира оларовской школы и официального "национального героя" республики - Дантона 18 , продолжая реабилитировать Робеспьера, якобинскую диктатуру и террор как законный "деспотизм свободы для победы над деспотизмом короля" 19 , утверждая, вопреки Олару, что именно большевики воскресили лучшие традиции Великой революции, помещая в своем журнале статьи, авторы которых выступали в защиту Марата или опровергали либеральную концепцию "аполитичности" армии Конвента, - Матьез вооружил против себя все буржуазное общественное мнение. Олар и его школа презрительно замалчивали работы Матьеза, как бы считая ниже своего достоинства с ним полемизировать. "В течение четверти века, - писал впоследствии Матьез, - я ждал, что г. Олар или кто-либо из его учеников предпримут серьезное и лояльное обсуждение моих работ, чтобы противопоставить свои тезисы моим. Г. Олар предпочитал хранить презрительное и благоразумное молчание" 20 .

Реакционная профессура закрыла перед ним двери Французской Академии 21 и провалила его кандидатуру, во время выборов на кафедру истории Великой революции, освободившуюся в Сорбонне за смертью Олара. Крупнокапиталистическая газета "Temps" аттестовала Матьеза как единственного профессора по истории классовой войны в Сорбонне, как террориста за работой, использующего изучение революции для оправдания "социалистических элементов настоящего".


18 Отнюдь не случайно, что Матьез уделял столько внимания выяснению связей дантонистов с "новыми богачами" и наиболее скандальными представителями этого слоя буржуазии (банкирами, спекулянтами, поставщиками на армию и т. п.), что он особенно подчеркивал продажность всеми прославленного "народного трибуна" - типичного оппортуниста, служившего всем партиям, всегда готового пойти на прямую измену делу революции. В лице Дантона этот последний из могикан старозаветного радикального мещанства атаковал продажных министров и депутатов III Республики. "Кто не видит, - писал Матьез - что, отпуская грехи Дантонам прошлого, обеспечивают безопасность Дантонам сегодняшнего дня"?

В своем докладе "Почему мы - робеспьеристы", прочитанном в 1920 г., Матьез ставит в особую заслугу Робеспьеру, что тот не переоценивал парламентаризма, и формальной демократии и бичевал "пороки" парламентаризма; с особым удовольствием он приводит гневные тирады Робеспьера против безответственных депутатов, всецело поглощенных заботами о собственном обогащении и о сохранении своего мандата, бесцеремонно надувающих своих избирателей, играющих в мнимый демократизм и т. п. Приводя эти цитаты из речей Робеспьера, Матьез в сущности составляет обвинительный акт против прогнившего французского парламентаризма эпохи империализма. "Увы, - пишет он, - порода демократических баронов не исчезла, но уже нет больше Робеспьера, который сорвал бы с них маски (Robespierre- terroriste, p. 176 - 178). Но вся беда Матьеза и подобных ему старозаветных радикалов была в том, что они не понимали неизбежности вырождения буржуазной демократии и парламентаризма при фактическом господстве финансовой олигархии и думали излечиться от кризиса парламентаризма и режима "призрачной демократии" реализацией лозунга - назад к Робеспьеру (Ibid, p 189, 190 - 192, см. также Autour de Robespierre, p. 8 - 9 "Girondins et Montagnards.p.905)

Во всяком случае развенчание Дантона, "последней надежды и постоянного" покровителя всех роялистов и мошенников", канонизированного Третьей республикой, являющегося для французской буржуазии символом патриотизма и священного единения классов перед лицом внешнего врага, - было крупной политической заслугой Матьеза. "

19 " Террор был роковой необходимостью переживаемого момента... Революционеры увивали, чтобы не быть убитыми самим", писал тогда Матьез ("Французская революция", т. III, стр. 91, 92).

20 Girondins et Montagnards," Avertissement, p. VII.

21 Матьез был членом-корреспондентом Академии наук СССР.

стр. 65

Именно в этот период, несмотря на ряд неблагоприятных условий 22 , он развивает колоссальную энергию, его научная деятельность достигает наивысшего расцвета: выходят лучшие его работы, основанные на освоении огромного архивного материала по политической и социально-экономической истории Революции- "Danton et la paix" (1919) "L'affaire de la companie des hides" (1921), "Robespierre - terroriste", (1921), "Autour de Robespierre" (1925), "Autour de Danton" (1929) "La Corruption parlamentaire souslaterreur"(l927), его трехтомная научно-популярная "Французская революция" (1921 и 1927) 23 наконец самое крупное из его произведений "Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху террора" (1927 г.).

Эта последняя работа была написана под несомненным впечатлением первых годов пролетарской революции в России, а вовсе не была вызвана волной экономических затруднений капиталистического хозяйства, как это утверждает Лефевр в своем некрологе о Матьезе 24 . Она свидетельствует об огромном интересе автора к социально- экономической истории Революции, массовому движению народных низов на почве дороговизны жизни.

Эти массы являются настоящей движущей силой революции и приобретают все большее влияние на ход событий по мере роста своей организованности. Все важнейшие декреты, определившие продовольственную политику Конвента с весны 1793 г., были буквально вырваны у него парижскими низами. Силою этих народных низов они и проводились в жизнь. То же можно сказать о терроре, ибо "политический террор сливался с экономическим, шел с ним нога в ногу". Вообще законодательство эпохи террора "было выражением борьбы классов, в то время когда эта борьба еще не объявляла себя открыто таковою".

Эта работа Матьеза дает богатейший материал для классовой характеристики различных партий, боровшихся в Конвенте и за его стенами, впервые уделяет должное место так называемым "бешеным" и "эбертистам", опиравшимся на городские пролетарские и полупролетарские массы.

В то же время Матьезу удалось показать, что на известном этапе продовольственный вопрос был главнейшим фактором революции, что те или иные способы его разрешения имели определяющее значение для партийной борьбы и судьбы отдельных политических течений, да и для судьбы самой революции.

Необходимо наконец отметить, что, в противоположность реакционным буржуазным историкам (Marion, Тарле), Матьез дает положительную оценку системы максимума, которая "в чрезвычайной мере способствовала замедлению обесценения ассигнатов", т. е. мешала буржуазии переложить все издержки революции на плечи народа.


22 Будучи профессором в Дижоне, Матьез мог только в каникулярное время зарываться с головой в сосредоточенные в Париже "Национальные архивы".

23 I том вышел на русском языке в 1925 г., II и III тт. - в 1929 - 1930 гг. (над. "Московский рабочий").

24 Lefebvre, "Albert Mathiez" ("Annales Historiques" 1932, N 2). Кстати сказать, статья Лефевра, избранного за смертью Матьеза главным редактором "Анналов", является образчиком методологической беспомощности: автор не делает ни малейшей попытки связать научные работы Матьеза с его политической платформой и наивно недоумевает, почему произошел "разрыв" между столь почтенным" людьми, как Олар и Матьез (р. 100). Этой связи не нащупывают и другие авторы статей, вошедших в специальный номер "Анналов", целиком посвященный Матьезу (см. .Annales Historiques" 1932, N 3, Hommage a Alb. Mathiez).

стр. 66

"Хлебная карточка смягчила кризис для бедных классов", "правительство Робеспьера спасло рабочую Францию от голода" 25 .

Именно в этот период наблюдается и наибольшее приближение Матьеза к марксизму, но настоящим марксистом он никогда не был, хотя и претендовал в свое время на таковое звание 26 . В своих исторических исследованиях этого периода Матьез отводит весьма важную роль борьбе классов, нередко правильно нащупывает классовую основу тех или иных политических группировок: добросовестное изучение экономической истории революции не раз приводит его к чисто марксистским положениям. Он настойчиво подчеркивает социальный характер Великой революции. "Буржуазия, - пишет он, - пыталась заставить поверить, что Французская революция была только политической революцией. Пролетариат теперь будет знать, что она была революцией в отношении собственности, революцией социальной 27 .

В одном из своих докладов, относящихся к 1923 г., Матьез дает правильную методологическую установку для изучения историографии Французской революции. "Даже наиболее добросовестный и беспристрастный историк конструирует свое представление о прошлом в той или иной степени на основе своего личного опыта, который, вопреки его воле, навязывает ему давление среды. Наши предшественники, которые писали историю Французской революции в эпоху великой борьбы либерализма против реставрации, против июльского режима или Второй империи, охотно воспроизводили борьбу между жирондистами и монтаньярами в духе тех страстей, которыми жили они сами. Те из них, которые склонялись к народной республике, рисовали монтаньяров в виде предшественников социализма, подписывались охотно под суждениями Буонарроти, этого ученика Робеспьера и друга Бабефа, вдохновителя тайных обществ после 1830 г. Те, которые мечтали, напротив, о конституционной монархии или о либеральной республике под опекой господствующих классов, не верили в способность трудящихся к управлению государством... я видели в социализме лишь угрозу грядущей диктатуры варваров, - восхваляли жирондистов за то, что те противопоставили монтаньярам традицию законности, порядка, собственности, образованности; они же оплакивали гибель Жиронды. Те и другие между прочим были согласны в том, что конфликт между Жирондой и Горой в большей мере отражал борьбу классов" чем столкновение мнений".


25 Матьез, Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху террора, стр. 363, 371, 458, 276, 457. Подробный разбор этой работы Матьеза см. в моей статье "Новая работа по социально-экономической истории эпохи террора" ("Историк-марксист" N 10).

26 Констатируя слабый интерес к экономике современного ему капиталистического общества у Бланк", Матьез пишет: "Читая эти строки (у Бланки), начинаешь понимать все историческое значение Карла Маркса. Между тем как французские социалисты запрятывали весь социальный вопрос в свою чернильницу ЕЛИ в чашу с освященной водой, Маркс проделал огромную работу: он наблюдал экономические факты, разбирал камень за камнем все здание капиталистического общества, строя свою систему на базе огромного статистического материала". Вслед за Бланки Робеспьера поносили как раз те буржуазные историки, которые игнорируют экономическую историю Революции и в то же время "имеют дерзость оспаривать научную ценность исторического материализма" (Notes de Blanqui sur Robespierre". "Annales Historiques", 1928, N4, p. 420, 421). Даже в 1-й книжке "Анналов" за 1929 г, можно найти сердитый окрик Матьеза по адресу его ближайшего сотрудника Анри Сэ, который в своей статье об американской революции не преминул "воспользоваться случаем, чтобы бросить камешек в огород исторического материализма", и обнаружил своими замечаниями "узкое и почти детское его понимание- ("Atmales Historiques", 1929, v. I, p. 101 - 102).

27 J.. Jaures, Histoire socialiste dela Revolution, Edition revue par A. Mathiez, v. I, Avtrtiisement, p. 7

стр. 67

Наконец существовала третья категория историков, которые, как Кинэ, оплакивали "междоусобные распри" республиканцев и либералов и мечтали о какой-то великой прогрессивной партии, которая должна противостоять реакционным группировкам. Эти историки "старались примирить в могиле жирондистов и монтаньяров, которые жестоко поносили друг друга во время своей недолговечной политической жизни", старались изобразить конфликт между Горой и Жирондой каким-то досадным недоразумением, результатом борьбы личных честолюбий, ибо те и другие, якобы, разделяли одни и те же принципы, стремились к одной общей цели, а если и расходились в чем, то только в вопросах тактики. Среди современных историков эту концепцию воскресил Олар и его школа 28 .

Но у Матьеза нет четкого классового анализа партий, правильного понимания соотношения между классом и партией, руководящим ядром той или иной партийной группировки и ее "клиентурой" (теми широкими слоями, на которые они в данный момент почему-либо опираются). Неусвоение марксистского учения о классах приводит Матьеза к смешению пролетариата с широкой массой "нуждающихся", обездоленных, бедняков вообще 29 . Часто он не способен связать политику определенной группировки по тому или иному конкретному вопросу с классовыми интересами, с классовой природой этой группировки, что ведет к чисто идеалистическому объяснению фактов.

Методологическая беспомощность Матьеза особенно сказывается в имеющемся у него смешении пролетарской и мелкобуржуазной диктатуры. "Якобинизм и большевизм, - писал Матьез, - одинаково - две диктатуры, рожденные гражданской и внешней войной, две классовые диктатуры, оперирующие теми же методами: террором, реквизицией и таксами, и ставящие себе в конечном итоге схожие цели: преобразование общества - и не только русского или французского, но универсального" 30 . "Чтобы реализовать (свою) программу, Равные заимствовали у робеспьеристов и их метод, т. е. террористическую диктатуру, которая ныне называется диктатурой пролетариата" 31 .

В связи с этим стоит и полнейшее непонимание принципиального отличия нашей Октябрьской революции от эпохи якобинской диктатуры, непонимание социалистической сущности Октября и последующей политики советской власти. "Пусть не возражают, - пишет Матьез, - что Робеспьер уважал частную собственность, а Ленин ее отрицал. Различие в эпохах объясняет различие теорий и программ, но суть дела та же. Впрочем, Ленин не уничтожил собственности. Его мероприятия столь же оппортунистичны, как и принимавшиеся монтаньярами. Они отвечают тем же потребностям, принципального различия между ними нет"32 .

Далее. Революционная диктатура мыслится Матьезом исключительно как парламентская диктатура, будь то учредительная власть, осуществляемая Национальным собранием, или террористический режим, проводимый Конвентом после насильственного устранения жирондистов из его среды.


28 "Girondlns et montagnards", p. 1 - 2.

29 J. Jauies, Histoire sooialiste. Edition revue par A. Mathiez, p. 5. A. Mathiez. Note sur I'importance du Proletariat en France a la veille de la Kevolution ("Annales Historiques", N 6).

30 "Le bolchevisme et le jacobinisme", 1920, p. 5 - 4.

31 "Girondins et montagnards", p. 138.

32 A. Mathiez, La Revolution franfaise #t la thiori" d" la dietafcur* вето* Historique, 1929 Тоже, CL XI, II).

стр. 68

Матьез забывает, что как раз в период своей наибольшей силы (сентябрь 1793 г. - март 1794 г.) якобинская диктатура менее всего была диктатурой Конвента: ее силы были в вооруженных санкюлотах (революционная армия) и их массовых организациях внепарламентского типа - Якобинском клубе, секциях с их революционными комитетами, народных обществах и т. п. "Историческое величие настоящих якобинцев, якобинцев 1793 г., - писал Ленин, - состояло в том, что они были якобинцами с народом, с революционным большинством народа, с революционными неродовыми классами своего времени" 33 .

Это - первое. О другой стороны, ставя на одну доску "диктатуру" Учредительного собрания и диктатуру Конвента, Матьез игнорирует классовое содержание диктатуры, он не замечает, что Конвент был "диктатурой общественных низов - пролетариата и мелкой буржуазии" 34 .

В другом месте он оправдывает установленный Робеспьером режим Комитета общественного спасения ссылкой на практику современного буржуазного правительства Франции, которое, не спросясь парламента, ввело в 1914 г. - ввиду военной ситуации - осадное положение по всей Франции 35 . Матьез не подчеркивает при этом, "что бывает диктатура меньшинства над большинством... и бывает диктатура гигантского большинства народа над кучкой насильников, грабителей и узурпаторов народной власти", что в последнем случае, а таков и был "случай" Конвента, диктатура являлась "организацией авангарда угнетенных в господствующий класс для подавления угнетателей" 36 .

Наконец матьезовское учение о диктатуре имеет весьма мало общего с марксизмом еще и потому, что для Матьеза исторической смысл революционной диктатуры вовсе не в организации угнетенного класса "для подавления угнетателей", а в спасении отечества от военной опасности. Оправдание действий "якобинского меньшинства" Матьез видит в том, что оно могло прикрыть их "исполинской фигурой отечества, "которое оно взялось защищать и спасти" 37 . Значить, если нет налицо военной опасности, диктатура не может быть ничем оправдана: ей остается уступить место "демократии". Такая постановка вопроса роднит Матьеза с социал-фашистами и русскими меньшевиками, пускающими в ход подобные же аргументы против существования пролетарской диктатуры в Советском союзе мосле окончания гражданской войны. Но трактовка проблемы диктатуры пролетариата является тем оселком, на котором выясняется право того или иного историка претендовать название марксиста. "Главное в учении Маркса есть классовая борьба. Так говорят и пишут очень часто", - замечает Ленин. "Но, - продолжает он, - это не верно. И из этой неверности сплошь и рядом получается оппортунистическое искажение марксизма, подделка его в духе приемлемости для буржуазии. Ибо учение о классовой борьбе не Марксом, а буржуазией до Маркса создано и для буржуазии, вообще говоря, приемлемо. Кто признает только борьбу классов, тот еще не марксист, тот может оказаться еще невыходящим из рамок буржуазного мышления и буржуазной политики.


33 Ленин, Соч., т. XIV, стр. 222.

34 Ленин, Соч., т. VIII, стр. 311.

35 "Robespierre - terroriste, p. 6.

36 Ленин, Соч., т. VIII, стр. 95; т. XIV, стр. 369.

37 См. предисловие Матьеза к книге Ant. Richard, "Gouvernement revolutionnaire dans les Balses Pyrenees"; см. также "Французская революция" т. III, стр. 21.

стр. 69

Ограничивать марксизм учением о борьбе классов - значит урезывать марксизм, искажать его, сводить его к тому, что приемлемо для буржуазии. Марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры пролетариата. В этом самое глубокое отличие марксиста от дюжинного мелкого (да и крупного) буржуа. На этом оселке надо испытывать действительное понимание и признание марксизма" 38 . Но на этом-то "испытании" Матьез, как мы видим, как раз блестяще провалился.

Большая путаница у Матьеза с терминами: коммунизм и социализм, - который он зачастую не отличает от мелкобуржуазного эгалитаризма: "сделать всех собственниками путем конфискации существенно смахивает на коммунистическое разрешение вопроса" 39 , - пишет он. В "Борьбе с дороговизной" он применяет термин "социализм" к идее так называемого "аграрного закона", или считает систему реквизиций, пайков и твердых цен осуществлением коммунизма, или определяет как "социалистические взгляды Ру" 40 и т. п.

Наиболее удовлетворительно Матьез разрешает проблему борьбы между Горой и Жирондой. В докладе, прочитанном на международном конгрессе исторических наук в Брюсселе (1923 г.), он вскрывает всю несостоятельность оларовского объяснения конфликта между жиронддистами и монтаньярами, будто бы вызванного лишь тактическими разногласиями между этими партиями. Он убедительно доказывает, как со времени революции 10 августа-политика Жиронды более и более отражает интересы напуганной бурным народным движением буржуазии, фактически уже ставшей контрреволюционной силой. Жирондисты сопротивляются всем революционным мероприятиям и в то же время занимают непримиримую позицию в отношении требований рабочих и городской бедноты вообще, боровшихся за повышение заработной платы, за обуздание спекуляции, за введение твердых цен на предметы первой необходимости и т. п. 41 "Силою вещей Жиронда все более и более солидаризируется с- собственностью". В другом месте он прямо говорит, что "жирондисты представляли промышленную и земледельческую буржуазию, стремившуюся защитить свою собственность от ограничений, обложений, конфискаций, возможность которых они уже предвидели" 42 .

Монтаньяры, напротив, опирались на народ, так как буржуазия от них отвернулась. Правда, первоначально Гора вовсе не собиралась объявлять войну этой буржуазии, но ход событий и сопротивление буржуазии в лице жирондистов заставили монтаньяров принять лозунг таксации и соединиться с народом для борьбы с буржуазией, не желавшей "плебейской" расправы со всеми врагами революции. Отсюда и следует, что "в основе конфликта между Горой и Жирондой лежал вопрос собственности" и что правы были те старые историки революции, которые видели в этом конфликте "менее боьбу идей, чем борьбу классов" 43

К сожалению, Матьез проводит эту точку зрения далеко непоследовательно: там и сям у него получаются "срывы".


38 Ленин, Соч. т. XIV, 2-е изд., стр. 323.

39 "Girondins et montagnards", p. 112.

40 "Борьба с дороговизной", стр. 75, 86, 327.

41 "Girondins et montagnards", p. 8 - 17, possim.

42 "Французская революция", т. II, стр. 16 (русский перевод).

43 "Giroadins et montagnards", p. 17, 18.

стр. 70

В своей работе "Борьба с дороговизной" он утверждает например, что жирондисты "оказались неспособными разрешить проблему дороговизны" потому, что "они не понимали, что инфляция делает невозможной экономическую свободу"; что "Ролан, человек формул, же понимал действительности" 44 . В другом месте 45 он замечает, что "Жиронда могла не удержаться у власти, если бы отказалась от своей мстительной политики и согласилась бы стать на страже общественных интересов". Разумеется здесь мы имеем дело с чисто идеалистическим подходом к вопросу.

Матьез дает правильную оценку социального смысла революции 2 июня 1793 г., которая была, по его мнению, "не только политической революцией": "санкюлоты ниспровергали не только партию, но, в известном смысле, целый социальный класс. За поражением дворянства, павшего вместе с престолом, последовало поражение крупной буржуазии" 46 .

Правильное материалистическое объяснение дается и поражению восстания, поднятого вычищенными из Конвента жирондистами. Жирондисты были разбиты в гражданской войне, потому что "восстание распространилось более в ширину, чем в глубину". "Оно было, в сущности, созданием департаментской и дистриктской администрации, состоявшей из крупных собственников. Коммуны, стоявшие по своему составу ближе к народу, в большинстве случаев проявляли полное равнодушие или даже враждебность. Рекрутские наборы, объявленные восставшими властями, наталкивались на непреодолимые затруднения. Рабочие и ремесленники не хотели жертвовать собой для богачей, которые не сделали ничего для облегчения их участи". Не поддержал жирондистов и мужик, которого якобинский Конвент перетянул на свою сторону декретом о полной и безвозмездной ликвидации феодальных повинностей и о разделе общинных земель между крестьянами. "Таким образом, - писал Матьез, - падение Жиронды означало для крестьян окончательное освобождение земли" 47 .

Правильно определяя классовую сущность робеспьеризма ("партия мелкой буржуазии и ремесленничества"), Матьез превосходно вскрывает социальную подоплеку дантонистов, связь "снисходительных", "продажных депутатов" с крупными "мошенниками", со всей той новой спекулятивной буржуазией, которая, несмотря на существование законов о максимуме и террористический режим, сумела разбогатеть на военных поставках, скупках продовольствия и звонкой монеты. Эту связь он блестяще демонстрирует на деле о фальсификации (за крупную взятку) декрета о ликвидации Индийской компании, в котором были замешаны почти все виднейшие дантонисты 48 . Показав, затем, что именно Дантон стоял в центре подготовлявшегося всеми контрреволюционными элементами заговора против правительства Робеспьера, что его программа заключалась в решительном повороте вправо, вплоть до разрешения эмигрантам возвращения во Францию; вскрыв контрреволюционные махинации дантонистов во время их процесса, Матьез окончательно разрушает легенду о невинно - осужденном на эшафот, "трибуне революции" - Дантоне 49 .


44 "Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху террора", стр. 465 (русский перевод).

45 "Французская революция", т. II, стр. 10.

46 "Французская революция", т. II, стр. 106.

47 Lib. cit. т. III стр. 16 - 17.

48 Матьез, Французская революция, т. III, стр. 102 - 105, 117.

49 См. также ряд его статей, собранных в книжке "Autour da Danton", особенно его доклад - Дантон, история и легенда", напечатанный в "Annales Historiqu за 1927г. и вышедший затеи в сборнике "Girondms et montagnarde".

стр. 71

Другая важнейшая проблема - борьба фракций внутри монтаньярства - разрешается Матьезом совершенно неудовлетворительно. Правд" всего эха борьба фракций внутри монтаньярства не рассматривается ИМ как неизбежное следствие развития классовых противоречий и классовой борьбы в ходе революции, хотя именно его работы дают богатый фактический материал для марксистски выдержанного объяснения этой борьбы и ее конечных результатов.

Мелкобуржуазная ограниченность Матьеза не позволяет ему видеть, что раскол якобинства был политическим выражением раскола внутри демократии, что на известном этапе революции должны были оформиться революционные течения, которые шли дальше робеспьеровцев, что эти течения (в лице "бешеных" и "эбертистов") представляли интересы пролетарских и полупролетарских слоев города и деревни, что только под напором этих слоев в сентябре 1793 г. происходит решительный поворот во всей политике якобинцев, и революция вступает в тот период, в который Конвент становится, - по выражению Ленина, - "диктатурой низов, т. е. самых низших слоев городской и сельской бедноты", господством "не крупной или средней буржуазии, а просто народа, бедноты, т. е. именно того, что мы называем пролетариат и крестьянство" 50 .

Этот наивысший период якобинской диктатуры длился примерно до марта 1794 г., когда распадается блок между робеспьеристской мелкой буржуазией и "общественными низами", что и находит свое политическое выражение в борьбе Робеспьера с "эбертистами" и гибели последних. Вместе с тем казнь эбертистов сопровождалась разгромом важнейших массовых организаций (внепарламентского типа - Парижской коммуны, клуба Кордельеров, революционной армии), на которые опиралась якобинская диктатура. Робесньеровцы переставали быть "якобинцами с народом, с революционным большинством народа". Это означало ослабление самого революционного правительства и ускорение его гибели. Но эта сторона дела, отмечавшаяся не раз в наших марксистских работах, совершенно выпала из поля зрения Матьеза, который не видит в движении "бешеных" и оппозиции "эбертистов" первых шагов пробуждающегося движения пролетариата, хотя в одном месте он, как бы нечаянно, правильно определяет "историческую роль Жака Ру": "он первый противопоставил народ, санкюлотов, владеющих только своими рабочими руками, собственникам, владельцам или скупщикам продовольствия и предметов первой необходимости" 51 .

На эту борьбу внутри якобинства Матьез смотрит глазами своего героя Робеспьера, в котором он отказывается видеть выразителя интересов определенного класса - мелкой зажиточной буржуазии. Робеспьер, "этот наиболее подлинный представитель демократии", стоит у него "выше всех партий", для него "существуют только интересы революции" 52 . Поэтому все, что он делает, разумно, правильно, достойно истинного революционера. Максимум, революционную армию, навязанную ему "демагогией", он "принял скрепя сердце". Он - за единение всех революционных сил и делает все, чтобы избежать раскола среди якобинцев 53 .


50 Ленин, Соч., т. VIII, стр. 216 - 217. "Конвент, - говорит там же Ленин, - диктатура общественных низов, пролетариата и мелкой буржуазии".

51 "Дороговизна жизни...", стр. 276.

52 "Girondins et montagnards", Avertissement, p. V, "Французская революция", т. III, стр. 12.

53 Ibid., p. 119, 129.

стр. 72

Он - враг всяких крайностей как правого, так и левого порядка, он "держится на одинаковом расстоянии от Филиппа и от Моморе 54 , говорит Матьез, но сам же рассказывает дальше, как Робеспьер спас в свое время Дантона от исключения из Якобинскою клуба; поверил доносу Фабра на друзей Клотца, проявил явную политическую близорукость в деле Фабра я К, сыграл на руку дантонистам, бившим на раскол между "центром" и "левой", допустил исключение из Якобинского клуба Клотца и только после появления N 3 "Старого кордельера", разглядел наконец правую опасность.

Чтобы оправдать нерешительность, проявленную Робеспьером и его друзьями 9 -10 термидора и несомненно сыгравшую важную роль в ходе восстания, Матьез создает целую гипотезу, согласно которой все, якобы, объясняется ошибкой Робеспьера в оценке создавшейся политической ситуации. Не зная о существовании заговора, он надеялся на конвентское "болото", а потому верил в возможность изжития кризиса чисто парламентскими средствами. С другой стороны, он недооценил своей популярности среди парижского населения: последовавшее за его арестом восстание Парижской коммуны было для Робеспьера полной неожиданностью. Вот почему освобожденный своими сторонниками, он добровольно остался под арестом и решил держаться выжидательной, пассивной тактики. Когда же стало известно постановление Конвента, объявлявшее его вне закона, Робеспьер явился уже в 10 ч. вечера на заседание выделенного Коммуной Исполнительного комитета, где и были приняты при его участии такие важные мероприятия, как приказ об аресте членов обоих Комитетов, обращение к секции "Пик" и к армии. В час ночи (с 9 по 10 термидора) Робеспьер появился наконец на пленуме Совета Коммуны, где он был захвачен, благодаря измене, войсками Конвента 55 .

Эта остроумная, хотя и не подкрепленная достаточными доказательствами гипотеза не опровергает того факта, что именно нерешительность Робеспьера, его колебания, его "пассивная" тактика, его отказ возглавить в решающий момент восстание парализовали действия Коммуны и предрешили исход борьбы; решения ее Исполнительного комитета оказались запоздавшими.

Присмотритесь к характеристикам, которые дает Матьез "бешеным", "эбертистам" и их вождям - и вы убедитесь, что устами радикального профессора XX в. говорит тот же Робеспьер, который, по словам Матьеза, "оказал революции значительную услугу, освободив ее от демагогии "бешеных", этих "сеятелей подозрений, зачинщиков насилий и анархии", не гнушавшихся союза с сомнительными элементами, из среды которых вербовал своих сторонников ролановец Кошуа 56 , добивавшийся отмены закона о твердых ценах 4 мая. Без всяких оговорок Матьез цитирует речь Робеспьера, где Ру и Леклерк клеймятся как "наймиты врагов народа", злоупотребляющие именем Марата; где "бешеным" бросается ничем не обоснованное обвинение в подготовке новых "сентябрьских зверств" и т. д.57 .

То же в отношении "эбертистов"- Оказывается "большинство из них жаждало не столько осуществить ту или иную социальную программу, сколько удовлетворить свое честолюбие и злобную мстительность"; оказывается, "у них не было, строго говоря, никакого представления о социальной политике" 58 . Конечно, если под термином "эбертисты" разуметь только самого Эбера, действительно мало интересовавшегося экономическими проблемами, и узкий кружок его ближайших друзей, с Матьезом еще можно было бы согласиться.


54 Ibid, p. 129.

55 "Autour de Robespierre" (Robespierre a la Commune); p. 216 - 332.

56 "Французская революция", стр. 37 - 38.

57 Ср. "Борьба с дороговизной...", стр. 101 - 106, 200 - 209, 217.

58 "Французская революция", т. III, стр. 146.

стр. 73

Но он сам употребляет это понятие в обычном, более широком смысле (левое крыло монтаньярства, оплотом которого была Парижская коммуна и клуб Кордельеров). Но почему бы в таком случае не привлечь для характеристики эбертизма социальную прогрмму Шометта? Но о ней Матьез почему-то не говорит ни слова. Почему бы наконец не разглядеть за "яростными атаками" газеты Эбера на "коммерсантов" и скупщиков недовольство рабочих и городской бедноты вообще, требовавших более энергичного применения системы максимума? Разве не слышится протест этих пролетариев, продающих свою рабочую силу, против всех буржуа, в том числе и мелких торговцев, как продавцов своих продуктов, в том номере "Отца Дюшенн", который тут же цитирует Матьез? "Я не пощажу, - писала эберовская газета, - торговца морковью так же, как и самого крупного негоцианта, потому что вижу единую линию фронта, образованного всеми, кто продает, против всех, кто покупает, и встречаю столько же недобросовестности в маленьких лавочках, сколько и в крупных магазинах"59 . Очень характерно, что Матьез безоговорочно принимает правительственную робеспьеровскую точку зрения, амальгамируя эбертистов с дантонистами 60 . Вообще все оценки "левых" построены у Матъеза на неправильном методологическом приеме, отмеченном еще Марксом, предостерегавшим историков от привычки "верить на слово каждой эпохе в том, что они о себе говорят или воображают".

Матьез первый из историков революции обратил серьезное внимание на так называемые "вантозовские" декреты, о которых даже в работе Жореса говорится весьма немного.

Матьез совершенно прав, что их осуществление, означавшее массовую конфискацию собственности "подозрительных" и бесплатный раздел ее между неимущими патриотами, было бы равносильно "обширной экспроприации одного класса в пользу другого", означало бы значительное расширение социальной базы якобинской диктатуры, ее укрепление путем создания "нового социального класса, который был бы обязан республике своим существованием", и, - добавим от себя, - дальнейшее углубление буржуазно-демократической революции.

Верно и то, что известие о вантозовских декретах нашло сочувственный отклик в широких народных массах, среди беднейших слоев города и деревни, ожидавших от революции наступления "царства равенства" 61 . Заслугой Матьеза остается и выдвинутое им положение, что террористический закон 22 прериаля ставил своей задачей облегчить правительству применение вантозовских декретов, что в этом смысле террор был настоящим "орудием социальной политики робеспьеристов".

Но Матьез ошибается, когда пытается доказать, что вантозовские декреты не стоят ни в какой связи с программой "эбертистов" и гибелью их вождей на эшафоте. Во-первых, он сам признает, что "полное приравнение (уподобление) подозрительных к эмигрантам (в целях конфискации их имущества. - Н. Л.) имело место в пожеланиях большинства клубов и в частности тех, где преобладали эбертисты" 62 . Во-вторых, нельзя отрицать, что вантозовские законы, которые должны были явиться своего рода компенсацией городской и деревенской бедноте за уже начавшееся: смягчение максимума, преследовали и другую цель: включение требований эбертистов в правительственную программу обезвреживало их агитацию и облегчало расправу с этими союзниками "слева"


59 Матьез, "Французская революция...", т. III, стр. 146.

60 Там же, стр. 152.

61 "Girondins et montagnards", p. 109, 110, 122 (La terreur instrument de lapolitiqu" eociale des robespierristes").

62 "Girondins et montagnards", p. 115

стр. 74

Вряд ли случайно, что идея "уравнения состояний, как единственного средства превратить демократию в реальность", была развита Робеспьером- 18 плювиоза, через три дня после освобождения эбертистов Ронсена и Венсана, арестованных по доносу Фабра д'Эглаптина 63 .

Матьез сам сообщает нам, что вантозовские декреты, применение которых еще и не начиналось, уже сослужили робеспьеристам неплохую службу при подавлении так называемого "восстания Кордельеров", накануне которого был как раз издан закон 13 вантоза.

"Если призыв эбертистов к оружию остался висеть в воздухе, - говорит он, - то это, может быть, потому, что столь настойчиво проводимые вантозовские декреты окрылили надеждой сердца санкюлотов".

В-третьих остается фактом, что, покончив с эбертистами, правительство не очень-то торопилось с практическим осуществлением этих декретов. В самом деле. Применению декретов должно было предшествовать составление по всей стране двух списков: подлежащих экспроприации "подозрительных" и подлежащих наделению землей или движимостью бедняков, санкюлотов. Но только 27 жерминаля был издан декрет, предусматривавший создание шести "народных комиссий", которые должны были заняться отбором подозрительных, имущества которых подлежали конфискации. Комиссии должны были начать свою работу с 15 флореаля. Между тем только 24 флореаля было образовано две такие комиссии, которые ограничились разбором дел "подозрительных", находившихся только в парижских тюрьмах, причем деятельность этих парижских комиссий отличалась чрезвычайной медлительностью: к началу термидора не был заключен ни один из трех списков (подлежащих освобождению, ссылке и преданию суду революционного трибунала) 64 , которые надлежало представить в Комитеты. Только 4 термидора на совместном заседании обоих правительственных Комитетов было решено создать остальные 4 комиссии, которые должны были заняться списками "подозрительных", содержавшихся в провинциальных тюрьмах.

Итак за 4 месяца возвещенная с таким шумом "новая революция" не сдвинулась с места, что признает и сам Матьез 65 . Но он объясняет этот компрометирующий робеспьеристов факт упорным саботажем со стороны Комитета общественной безопасности и вообще всех будущих термидорианцев. Что этот саботаж имел место, сомневаться не приходится, но что правительство не приняло никаких мер, чтобы его сломить, это также бесспорно: характерно, что глава правительства (Робеспьер) устраняется от дел на целый месяц в такой момент, когда требовался энергичный нажим на всех тех, кто ставил палки в колеса исполнителям вантозовских декретов. Невольно напрашивается вопрос (который Матьез пытается решительно устранить): а не является ли вся эта волокита с проведением в жизнь вантозовских декретов следствием того, что, расправившись с эбертистами, правительство "почило на лаврах" и не спешило с превращением малоимущих санкюлотов в собственников?


63 Ibid., p. 116.

64 "Girondins et montagnards", p. 122, 139 - 140, 203.

65 До заседания Комитетов 4 и 5 термидора вантозовские декреты оставались в теории ("restes jusquo la theoriques"). "La reaction therjnidorienne", p. 2.

стр. 75

Но если вантозовские законы фактически не применялись, это еще не означает конечно, что, затрагивая интересы массы людей (число "подозрительных" определялось в 100 000), они не вселяли тревоги в умы всех имущих, особенно обогатившихся за время революции на спекуляциях, поставках, а потому имевших полное основание опасаться попасть в категорию "подозрительных" или "врагов народа". Поэтому нельзя не признать, вместе с Матьезом, что вантозовские законы несомненно ускорили гибель робеспьеровского правительства, вооружив против него новые категории собственников. "Если бы Робеспьер и его друзья не внушали своими социальными экспериментами серьезного беспокойства имущим, быть может в решающий момент они не оказались бы покинутыми "болотом" 66 .

Наиболее существенной является ошибка Матьеза в оценке значения вантозовских декретов. Матьез серьезно верит, что их осуществление "принесло бы пользу пролетариату! и непреодолимо привязало бы его к революции"; вместе с Робеспьером, Сен-Жюстом и неимущими санкюлотами он готов разделить их мелкобуржуазные иллюзии, будто реализация этого "завещания робеспьеристов" означала бы, что "ни один враг революции не был бы собственником, и ни один патриот не остался бы без собственности", что господство капиталистических отношений не исключает возможности "построения республики на принципах равенства, без богатых и бедных". Тем самым Матьез допускает возможность разрешения социального вопроса без обобществления средств производства, возможность существования общества равных товаропроизводителей при господстве капитализма 67 .

Матьез не видит, что уравнительная программа Робеспьера и Сен-Жюста находилась в неразрешимом противоречии с теми объективными задачами, которые возложила история на якобинскую диктатуру: расправившись "по-плебейски" со всеми контрреволюционными силами, создать предпосылки для максимально свободного развития капиталистических отношений, следовательно в том числе для ничем не ограничиваемого накопления. С этой точки зрения уравнительная установка, которая связывалась с вантозовскими декретами, была реакционной утопией.

Наконец методологически неправильный подход к оценке вантозовских декретов влечет за собой у Матьеза и другую ошибку, заключающуюся в недооценке бабувизма как первого революционного коммунистического течения в эпоху революции: "это факт, - пишет он, - что программа "Равных" в зародыше уже содержится в вантозовских законах".

У Матьеза нет вполне четкого и последовательного объяснения "термидора".

В общем он правильно рисует то новое, неблагоприятное для революционного правительства соотношение сил, которое вскрылось накануне термидора. "Крестьяне, - пишет он, - которым надоели реквизиции и подводная повинность, рабочие, истощенные хроническим недоеданием и ожесточенные в борьбе за размеры заработной платы, в которых им отказывал закон; торговцы, наполовину разоренные нормированием, рантье, разоренные обесценением ассигнатов, - за видимым спокойствием накипело глубокое недовольство". Благоденствовали лишь обширные кадры новой бюрократии, да фабриканты, работавшие на оборону 68 .


66 "Girondins et montagnards", p. 137.

67 Ibid., p. 112, 122. "Французская революция", т. III, стр. 206 (русский перевод).

68 "Французская революция", т. III, стр. 165 - 166.

стр. 76

В этой картине есть однако один существенный пробел: нельзя недовольную крупную буржуазию сводить к "наполовину разоренным торговцам и пострадавшим от инфляции рантье". Матьез забыл упомянуть здесь о той нарождавшейся новой спекулянтской буржуазии, состояния которой создались именно в годы войны и революции, несмотря на все строгости террористического режима; что эта новая буржуазия (как и усилившееся кулачество в деревне) отнюдь не желала удовольствоваться теми уступками (в виде смягчения режима максимума), на которые пошло правительство Робеспьера после казни эбертистов. В то же время осуществление вантозовских законов неизбежно ударило бы в первую голову именно по этому социальному слою. Вот почему эти "новые богачи"("nouvеаих riches") являлись главной контрреволюционной силой, на которую опирались термидорианцы.

Что касается позиции крестьянства, то в другом; месте она рисуется Матьезом совершенно иначе. "Впрочем, - говорит он в своей "Дороговизне жизни...", - больше всего страдали (от нужды. - Н. Л.) не жители деревень. Напротив... Крестьянин ругал реквизиции, которые лишали его возможности распоряжаться своими продуктами, ругал максимум, который сокращал его доход, ругал гужевую повинность, которая отнимала у него время и телеги, но в общем он повиновался, так как прикидывал в уме, какую громадную пользу он извлек из перемены режима; он не желал содействовать победе неприятеля н возвращению своих притеснителей" 69 .

Выходит таким образом, что весной 1794 г. крестьянство было едва ли не самой прочной опорой правительства Робеспьера. При этом Матьез забывает, что нельзя говорить о крестьянстве, как о чем-то целом: он забывает, что в связи с применением декретов об учете хлеба, реквизициях, твердых ценах на продукты и рабочие руки, об обработке участков призванных в армию и маломощных крестьян вообще и т. п. в деревне шла напряженная классовая борьба, которой Матьез вообще почти не уделяет внимания 70 . С другой стороны, суровая действительность далеко не соответствовала той идиллической картине, которую рисует здесь Матьез: продовольственная политика Конвента встречала упорное сопротивление со стороны всех категорий крестьян- собственников, а особенно кулаков, и случаи открытого противодействия реквизициям были весьма многочисленны.

"Продовольственная политика Конвента углубила и обострила классовую борьбу в деревне. В борьбе с сельской буржуазией, срывавшей систему максимума и реквизиций, революционное правительство не сумело привлечь на свою сторону деревенскую бедноту и крестьян-середняков. В результате в деревне создался контрреволюционный блок всех собственнических элементов, заинтересованных в уничтожении максимума. С другой стороны, суровая политика Конвента в отношении сельскохозяйственных рабочих создала равнодушие к судьбе революционного правительства среди тех социальных элементов деревни, на поддержку которых оно могло еще рассчитывать. Тем самым создавалась одна из важнейших предпосылок термидорианской реакции".

Не было достаточных стимулов к поддержке Робеспьера и у городских рабочих и ремесленников.


69 "Дороговизна жизни...", стр. 433.

70 Подробнее об этом см. мою статью "Борьба классов во французской деревне" и продовольственная политика Конвента в период действия 2 и 3 максимума" (см. сборник "Классовая борьба во Франции в эпоху Великой революции", 1931).

71 Лукин, "Борьба классов во французской деревне..." (сборник, стр. 109).

стр. 77

"Если Коммуна, - говорит Матьез," - не получила в ночь с 9 на 10 термидора единодушной поддержки со стороны рабочих и парижских ремесленников, если в конечном счете она потерпела поражение, то причину этого надо искать в том недовольстве, которое имелось среди трудящегося класса максимумом заработной платы, установленным Коммуной за несколько дней перед тем. В самый день 9 термидора во многих секциях, при том даже перед зданием Ратуши, происходили собрания недовольных рабочих. В выпущенной около 8 часов вечера прокламации Коммуна тщетно пыталась свалить ответственность за низкие ставки заработной платы на докладчика по вопросу о максимуме Барера; рабочая масса не отозвалась на призыв робеспьеристов, а на другой день встретила их шествие на казнь криками "к черту максимум" 72 .

Колеблется Матвее и в оценке социально-экономической политики якобинцев в последние, решающие месяцы перед термидором. С одной стороны, он признает, что ряд мероприятий по смягчению максимума, имевших место в жерминале-прериале II г. (так называемый якобинский "нэп"), стоял в несомненной связи с разгромом эбертистов, а потому не мог не означать уступки имущим элементам города и деревни.

"Так или иначе, - пишет он, - падение эбертизма должно было оказать влияние на новую ориентировку политики правительства в вопросе о регламентации и максимуме. С падением эбертистов максимум потерял своих вдохновителей и защитников. Правительство сохранило закон о максимуме, но без энтузиазма и даже без искреннего убеждения. Отныне оно применяло этот закон, если не в мягкой форме, то в духе терпимости" 73 .

А несколькими страницами ниже он утверждает, что в этот период Комитет общественного спасения ставил своей задачей "одновременное покровительство продавцам и потребителям" без "принесения в жертву одних другим" 74 ."После жерминаля, - писал он в другом месте, - Комитет старался соблюсти интересы всех 'классов населения" 75 .

Это стремление проводить какую-то "среднюю" линию, вообще говоря, свойственно представителям мелкой буржуазии, каковыми и являлись робеспьеровцы. Но эта "средняя", якобы одинаково приемлемая для всех классов политика существует только в воображении идеологов мещанства: в действительности им приходится выбирать между пролетариатом и буржуазией. "В обществе ожесточенной классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом, особенно при неизбежном обострении этой борьбы революцией, не может быть "средней" линии. А вся суть классовой позиции, и стремлений мелкой буржуазии состоит в том, чтобы, хотеть невозможного, стремиться к невозможному, т. е. как раз к такой средней линии" 76 .

Но Матьез не удерживается на этой ничего не объясняющей концепции "средней" линии и в других местах видит одну из важнейших причин падения Робеспьера в вантозовских законах. Он присоединяется к мнению бареровского подголоска Vilate, что "одной из глубоких причин оппозиции, которая поднялась против триумвирата, была его социальная программа" 77 . "Робеспьер перешел за пределы демократической политики.


72 Мathiez, Le neuf thermidor de M. Barthou "Girondms et montagtiards", p. 205. Ср. "Французская революция", т. III, стр. 206.

73 "Дороговизна жизни", стр. 418.

74 Там же, стр. 427.

75 "Французская революция", т. III, стр. 187 (русский перевод).

76 Ленин, Соч., т. XIV1, стр. 272.

77 "Girondins et montagnards", p. 204.

стр. 78

Он стоял на пути к социальной революции, что и является причиной его погибели" 78 .

Но эта концепция приводит нас к оценке самих вантозовских декретов, о чем уже говорилось. Если стать на точку зрения Матьеза, считающего, что эти декреты уже открывали перед неимущими санкюлотами заманчивые и вполне реальные перспективы (чего в действительности, как мы видели, не было), что они вызвали настоящий энтузиазм в сердцах бедняков, то непонятно, почему суживалась социальная база якобинской диктатуры, почему парижские рабочие и ремесленники отказали правительству в своей поддержке 9 - 10 термидора.

Матьез пытается устранить это противоречие, ссылаясь то на недомыслие "толпы безграмотных бедняков", на "несознательность санкюлотов", об интересах которых так заботился Комитет общественного спасения, то на непопулярность террора, который якобы "разрушал в умах уважение к революционному режиму", то наконец на... преждевременность самой республики (!). "Порожденная войной и ее лишениями, - пишет Матьез, - принявшая силою обстоятельств форму противного ее принципам террора, эта республика, несмотря на свои чудеса, была по существу чистой случайностью. Опираясь на все более суживающееся основание, она осталась непонятой даже теми, кого хотела приобщить к своей жизни". Только благодаря "пылкому мистицизму ее основателей" и их сверхчеловеческой энергии" республика могла еще продержаться до победы над внешним врагом. Но в дальнейшем ее участь была предрешена. "Нельзя изгладить в течение нескольких месяцев следы двадцати столетий монархии и рабства", меланхолически добавляет Матьез 79 . Но стать на путь таких "объяснений" - значит отказаться от объяснения 9 термидора с точки зрения классовой борьбы.

Между тем даже в том материале, который использовал сам Матьез, можно найти ключ к правильному, марксистскому разрешению проблемы. Весной 1794 г. ходом революции были поставлены такие задачи, поднять которые мелкобуржуазная диктатура монтаньяров была бессильна. Правительство Робеспьера пыталось выйти из все возраставших затруднений путем противоречивой политики колебаний. С одной стороны, оно уничтожает своих противников слева - эбертистов, требовавших, ввиду нового обострения продовольственного кризиса, более радикальных мер в интересах городской и деревенской бедноты; оно становится на путь развязывания частнохозяйственной инициативы (смягчение системы максимума) в интересах буржуазии и зажиточного крестьянства, в то же время усиливая нажим на рабочих, старавшихся удержать заработную плату на уровне, достигнутом в период участия эбертистов в правительстве.

С другой стороны, ввиду усиления оппозиции справа, отправляют на эшафот дантонистов, проводят вантозовские декреты и прериальский террористический закон, который должен был облегчить их применение.


78 Mathiez, La reaction thermidorietine, p. 2.

79 "Французская революция", т. III, стр., 207 - 208.

стр. 79

Якобинский "нэп" (упразднение особых комиссаров по борьбе с спекуляцией и революционной армии (продотрядов), отмена реквизиционных зон и т. п.) отнюдь разумеется не означал какого-то "перерождения" монтаньяров до термидора, о котором писали некоторые наши историки 80 , лишая таким образом 9 термидора всякого смысла кал контрреволюционного переворота, от которого датируется принципиально новый исторический этап. Правда, этот нэп являлся известной уступкой буржуазии и кулацкому крестьянству, но он вовсе не означал почти полного уничтожения максимума: в общем система твердых цен и реквизиций сохраняет свою силу. Мало того, по некоторым линиям "та система даже получает дальнейшее развитие. Так закон 8 мессидора впервые вводил не только учет предстоявшего урожая, но и его общую реквизицию. Мы не говорим уже о том, что террористический режим, разивший врагов революции, был даже усилен декретом 22 прериаля, а вантозовские законы, хотя еще и не приведенные в действие, создавали далеко не радужную перспективу для весьма значительной категории собственников, их кредиторов и т. п.

Но в условиях мелкобуржуазной диктатуры "нэп" не мог не иметь самых роковых последствий для всего режима.

Ослабление системы максимума, на которое вынуждено было пойти правительство в целях восстановления подорванных затяжной войной производительных сил, неизбежно вело к такому усилению капитализма и крупной буржуазии, которое было несовместимо с дальнейшим существованием мелкобуржуазной диктатуры. Робеспьеровцы не могли парализовать этих роковых последствий своего "нэпа", поскольку они не имели в своем распоряжении тех командных экономических высот, которые позволяют пролетарскому правительству заставить самый нэп служить делу социалистического строительства. Но для образования пролетарской власти в конце XVIII в. не было, как известно, ни субъективных, ни объективных предпосылок. Эта проблема - проблема неизбежности гибели мелкобуржуазной диктатуры в условиях возрождавшегося капитализма - даже не поставлена Матьезом.

Но, развязывая капиталистические отношения и тем самым усиливая своего врага - крупную буржуазию и кулачество, робеспьеристы в то же время отталкивали от себя известные слои рабочих и бедноты вообще, составлявших настоящую силу террористического режима.

То, что терпели эти классы в результате политики смягчения максимума в отношении припасов и его усиления, в отношении наемного труда, отнюдь не могло компенсироваться вантозовскими декретами, которые были скорее долгосрочным векселем низам, чем реальной уступкой им. Но одного уже опубликования этих декретов (в особенности в соединении с прериальским) было более чем достаточно, чтобы еще более раздражить имущие классы, к тому же отнюдь не склонные удовольствоваться теми уступками, которые были получены в форме якобинского нэпа, и добивавшиеся полной ликвидации системы максимума. Таким образом "средняя линия", политика колебаний, повела к новому усилению объективно прогрессивного класса буржуазии, за которым было все будущее капиталистического развития. В то же время эта политика не только не привела к примирению этого класса с якобинской диктатурой, но, напротив, толкнула его на решительную борьбу за ее свержение. Это сужение социальной базы робеспьеризма и обеспечило 9 термидора победу контрреволюции.

Не подчеркнута Матьезом и историческая роль якобинской диктатуры. Говоря о Великой французской революции, Маркс писал: "Революция ушла на столетие вперед, и это прежде всего соответствовала прогрессу капиталистического общества и углублению классовых противоречий в обществе.


80 Щеголев, К характеристике экономической политике термидорианской реакции, "Историк-марксист", т. IV.

стр. 80

Правда, в первые годы французской революции буржуазия возглавляла движение, но уже в 1793 - 1794 гг. ей противостоял "народ", как активная историческая сила. "Народ" этот состоял из "пролетариата и не принадлежавших к буржуазии слоев городского населения". Это была в социальном отношении еще бесформенная масса, не имевшая своей особой классовой программы..." Там, где этот народ выступал против буржуазии, "он боролся только за осуществление интересов буржуазии, хотя и не на буржуазный манер". "Весь французский террор (1793 - 1794) представлял не что иное, как плебейскую манеру расправы с врагами буржуазии - абсолютизмом, феодализмом и филистерством" 81 . То же положение выдвигал и Энгельс, когда он говорил, что для того, чтобы обеспечить буржуазии хотя бы главные плоды победы над старым режимом, "необходимо (было) довести революцию значительно дальше этой цели" 82 .

Развивая взгляды основоположников научного социализма, Ленин, как известно, не раз повторял, что полная победа буржуазно-демократической революции невозможна как победа буржуазии, что торжество буржуазной революции может быть осуществлено только вопреки буржуазии, которая всегда "стремится к сделке со старой властью, колеблется между революцией и реакцией, боится народа, боится свободного я всестороннего развития его деятельности". Характерную особенность Великой революции Ленин видел именно в том, что там переворот был "проведен хотя бы в известной части активно-революционной массой народа, рабочих и крестьян, отодвинувших, хотя бы на время, в сторону солидную и умеренную буржуазию" 83 . Именно в этом и заключалось историческое значение якобинской диктатуры.

В более развернутой форме Ленин высказывает ту же мысль в статье "О старых и новых истинах". Там он писал: "Низы" даже в те короткие периоды, когда им случалось в истории играть роль "центров притяжения для демократического крестьянства", когда им удавалось вырвать эту роль из рук либеральной буржуазии, оказывали решающее влияние на то, какую степень демократизма получала страна в последующие десятилетия так называемого спокойного развития. Эти "низы" в короткие периоды своей гегемонии воспитывали свою буржуазию, переделывали ее так, что она потом старалась пятиться назад, но не могла в этом попятном движении зайти дальше, скажем, второй палаты во Франции или отступлений от демократизма выборов и т. д. и т. п. Вот эта, историческим опытом всех европейских стран подтверждаемая идея о том, что в эпохи буржуазных преобразований (или вернее: буржуазных революций) буржуазная демократия каждой страны оформливается так или иначе, принимает тот или иной вид, воспитывается в той или иной традиции, признает тот или другой минимум демократизма, смотря по тому, насколько гегемония переходит в решающие моменты национальной истории не к буржуазии, а к "низам", к плебейству XVIII в., к пролетариату XIX и XX вв. эта идея гегемонии и составляет одно из коренных положений марксизма" 84 . Но этот переход гегемонии к "шебейству XVIII в." и был якобинской диктатурой в период ее наивысшего развития, и именно ей, этой диктатуре, французская буржуазия обязана теми основными завоеваниями революции, которые уцелели даже после реставрации Бурбонов.


81 Маркс. Баланс прусской революция.

82 Цит., по Ленину, Соч., т. XII, изд. 3-е, стр. 210 - 211.

83 Ленин, Соч., т. XV, изд. 3-е, стр. 430; т. VI, изд. 1-е, стр. 452.

84 Ленин, Соч., т. XV, изд. 2-е, стр. 195 - 196.

стр. 81

IV

Новая историческая полоса в развитии нашего пролетарского государства и капиталистического мира вызвала новью колебания среди мелкой буржуазии и повела к дальнейшей диференциации среди французской интеллигенции. Неожиданные для буржуазного мира грандиозные успехи социалистического строительства в СССР, чрезвычайное обострение классовой борьбы в нашем Союзе, бросившее между прочим часть наших ученых в ряды подпольных контрреволюционных вредительских организаций, наступление жесточайшего мирового кризиса и рост революционного движения в капиталистических странах, их колониях и полуколониях - все это повело к сплочению единого фронта мировой буржуазии и ее идеологов против Страны советов, воскресило идею антисоветского блока всех империалистических правительств и вооруженной интервенции против Советской России.

В этой новой ситуации, когда борьба двух систем социалистической и капиталистической - приняла небывало острые формы, Матьезу пришлось занять более определенную позицию, более четко выявить свою политическую и научную позицию. Теперь он не последовал примеру той лучшей части французской интеллигенции, которая в лице Ромен Роллана или Домманже имела мужество открыто перейти на сторону рабочего класса. Матьез готов был мириться с существованием диктатуры пролетариата, поскольку он надеялся на близкое перерождение ее в любезную его сердцу демократию. Когда же суровая действительность разбила вдребезги эти мелкобуржуазные иллюзии, Матьез перешел в лагерь наших врагов, трогательно объединившись со своими вчерашними политическими противниками.

Но этот позорный для недавнего "друга Советской России" финал наступил не сразу: Матьез спускался в стан контрреволюции на тормозах, хотя уже с 1926 г. он отошел от французской компартии.

Уже в 1928 г. Матьез ждет обновления мира не от пролетарской революции, а от Лиги наций, верит в возможность франко-германского примирения и т. п. (см. Alfred Rufer, Souvenirs sur Albert Mathiez "Armales", 1932, N 3, p. 232).

Уже в статьях о Бабефе, напечатанных в "Revue des cours et conferences" за 1929 г., он выступает с антимарксистской оценкой Бабефа, у которого якобы не было никакой самостоятельной коммунистической системы, а вся его программа с успехом может быть выведена из вантозовских законов 85 . Таким образом Бабеф из величайшего революционного коммуниста XVIII в. превращается в скромного ученика Робеспьера, а марксова схема развития французского социализма от революционного движения, начавшегося в 1789 г. в Социальном клубе, возглавлявшегося потом Леклерком и Ру, через заговор Бабефа к коммунистическому учению Буонаротти - оказывается не выдерживающей критики.

Еще в 1927 г. Матьез защищал антимарксистский тезис о "непартийности" исторической науки 86 . Предисловие к "Термидорианской реакции", помеченное июлем 1920 г., уже определенно свидетельствует о том, что он сильно колебнулся вправо и подготовляет мостки для решительного перехода в лагерь контрреволюции. "Я пишу, - говорит он там, - не для того, чтобы рекрутировать или чтобы рекрутировать сторонников с той или с другой стороны, а лишь для того, чтобы учить и ознакомлять с фактами.


85 "Revue des cours et conferences", 1929, N 4, p. 15.

86 См. "Girondins et Montagnards", p. 201 - 202.

стр. 82

Я считал бы себя упавшим в собственных глазах, если бы я, берясь за перо, заботился о тех или иных политических партиях, которые извлекали бы из моих писаний выводы для политики нынешнего дня во Франции ИЛИ За границей. Пусть люди действия- красного, черного или белого стараются использовать мои книги для своего дела; это - неприятность, которую я должен переносить спокойно. Ни их похвалы, ни их оскорбления не заставят меня отклониться от моего пути. Если история - политика прошлого, то это не является еще основанием для того, чтобы делать ее низкой прислужницей политики, тем более политики настоящего".

В предисловии к сборнику статей "Жирондисты и монтаньяры", написанному в декабре того же года, Матьез, стараясь оправдаться от обвинения в пристрастии к Робеспьеру, пишет: "Я научал персонажей Французской революции не с точки зрения нашей эпохи, а их... Да, когда я снова погружаюсь в это мертвое прошлое, я стараюсь перенестись в него целиком, не думая больше о людях и о вещах настоящего... Что за дело, если мои суждения будут или не будут использованы моими склонными к действию современниками. История представляется мне суровой богиней, которая, чтобы остаться безупречной, должна отвергать заискивания политиков" 87 .

Итак, да здравствует "объективная", стоящая в стороне от современной классовой борьбы, аполитичная историческая наука. Ее жрецу, стоящему превыше всех политических страстей, должно быть безразлично, кто будет его хвалить или критиковать: "красные" или "черные", советские марксисты или оголтелые французские реакционеры типа Ленотра, Барту, Мадлена или Гаксотта, антикоммунистические произведения которых еще недавно так великолепно разносил наш горячий поклонник Робеспьера! Матьез готов теперь протянуть руку примирения и "черным", травившим его как "террориста на кафедре" и "белым" (оларовцам), презрительно замалчивавшим его работы, далеко затмившие исторические труды их учителя. В то лее время декларация аполитичности означала совершенно недвусмысленное отмежевание от марксизма, особенно в лице его последовательных представителей - советских историков-коммунистов.

Отсюда было уже недалеко до полного и окончательного разрыва со своим научным и политическим прошлым, до перехода на интервенционистские позиции, что вскоре и сделал Матьез.

В ноябре 1930 г. он составляет совместно с реакционнейшими профессорами Сорбонны протест против ареста одного из участников монархического заговора против советской власти - академика Тарле. В январе 1932 г. он демонстративно присоединяется к напечатанному в "Matin" протесту представителей французской интеллигенции против расстрела 48 вредителей, организаторов голода в нашей стране, а незадолго перед тем (в конце 1930 г.) Матьез выступает в своем журнале с целым обвинительным актом против советских историков-марксистов, упрекая их в упрощенчестве при объяснении исторических явлений, в стремлении отыскать борьбу классов даже там, где ею и не пахнет, в превращении марксизма "в катехизис", в откровенном признании сугубой партийности исторической науки 88 . В мартовско-апрельской книжке (1932 г.) "Исторических анналов" он снова возвращается к той же теме.


87 "La reaction thermitlorienne", Avertissemeat, p. VII-VIII. "Les Girondins et Montagnards", Avertissement, p. VI.

88 Подробнее об этом см. в моей статье "Новейшая эволюция А. Матьеза" ("Историк-марксист", т. XXI или сборник "Классовая борьба во Франции в эпоху Великой французской революции".

стр. 83

Советских истериков-марксистов он обвиняет в том, что они отказались от своей независимости и стали лишь орудием в руках их правительства" 89 . "Вы смешиваете, - писал он там, - марксизм с советским коммунизмом, который вы прославляете, Сталин - бог, и вы - его пророки". Положение советской исторической науки он клеветнически изображает в следующем виде: "В Сталинской России нет больше места для независимой, свободной и незаинтересованной науки, короче - для науки как таковой "90 .

Он возмущается выступлениями беспартийных академиков на митинге научных работников в Ленинграде, созванном для организации протеста против интервенционистской политики империалистических правительств. В частности Матьез негодует на слова акад. Марра, заявившего, что "теперь кто не с революцией, тот против нее", сейчас "оставаться нейтральным - преступление" 91 .

Но если работы и поведение этой категории советских историков вызывают у Матьеза самое резкое осуждение, то он горячо берет под свою защиту, якобы незаслуженно утесняемую контрреволюционную, вредительскую профессуру ("наиболее замечательного из современных (советских) историков" ак. Тарле, Платонова, Егорова и др.) и ее научные работы.

Защищая контрреволюционера Тарле или протестуя против "партийности" советской исторической науки, Матьез, тесно сблизившийся за последние годы с социал-фашистами и троцкистами, воображал, что он защищает "чистую", "объективную" науку, священные принципы которой попираются советскими "террористами". "Если и верно, - пишет он, - что историки зависят от окружающей их среды, что на их научных построениях сказывается влияние современности, то это свидетельствует "об ограниченности человеческого могущества", которую можно только "оплакивать" 92 . В действительности же, выступая против революционного марксизма и политики советской власти в тот момент, когда все реакционные силы открыто подготовляют вооруженную интервенцию, Матьез стал рупором той части мелкой буржуазии, которая держит сейчас общий фронт со всеми господствующими классами. Он снова отдал свое перо на службу французскому империализму.

Еще и еще раз приходится вспомнить слова Ленина по поводу претензий буржуазных ученых играть роль жрецов "беспристрастной", "чистой" науки, стоящей вне классовой борьбы. "Учение Маркса, - писал Владимир Ильич, - вызывает к себе во всем цивилизованном мире величайшую вражду и ненависть всей буржуазной (и казенной и либеральной) науки, которая видит в марксизме нечто вроде "вредной секты". Иного отношения и нельзя ждать, ибо "беспристрастной" социальной науки не может быть в обществе, построенном на классовой борьбе. Так или иначе, но вся казенная и либеральная наука защищает наемное рабство, а марксизм объявил беспощадную войну этому рабству. Ожидать беспристрастной науки в обществе наемного рабства такая же глупенькая наивность, как ожидать беспристрастия фабрикантов в вопросе о том, не следует ли увеличить плату рабочим, уменьшив прибыль капитала" 93 .


89 "Annales Historiques," 1931, N 2, p. 154 (Choses de Russie Sovietique).

90 Jbid., p. 156.

91 Jbid.

92 Jbid., p. 152.

93 Ленин, Соч., т. XII2 , стр. 54. .Три источника и три составные части марксизма".

стр. 84

Этими последними выступлениями завершилась эволюция нашего временного "попутчика" Альбера Матьеза. Беспощадная логика классовой борьбы вскрыла до конца мелкобуржуазную сущность теоретических и политических установок и толкнула его в стан наших врагов. Его политическое падение неизбежно влекло за собой отказ даже от тех научных установок, которые Матьез разделял с марксистской наукой и которые помогли ему в свое время приобрести известность как крупнейшего историка Великой революции.

Смерть помешала Матьезу выявить до конца свое новое, реакционное лицо в конкретно- исторических вопросах, но отход от старых научных позиций уже успел наметиться с полной определенностью. В одном из писем к русским историкам он уже выдвинул тезис, который не рискнул бы защищать даже его умеренно-либеральный учитель - А. Олар. Этот тезис гласит, что террор эпохи Французской революции "задержал развитие демократии в Европе по крайней мере на целое столетие". Что это, как не полная сдача "робеспьеристских позиций", как не отказ от всего того, что писалось Матьезом в защиту террора под влиянием опыта российской пролетарской революции?

Достаточно также просмотреть библиографический отдел последних номеров "Annales Historiques", вышедших еще при жизни Матьеза, чтобы убедиться в том, что "новый курс" направо уже начал проводиться редакцией. От былой непримиримости в Отношении правых не осталось и следа: Матьез любезно расшаркивается перед такими заведомыми монархистами, как Le Goffic или Hadengue 94 , отдавая должное их "добросовестности", стремлению к истине и т. п. В то же время он тщательно регистрирует в своем журнале все выпады буржуазных писак против советской исторической науки, вплоть до статей белоэмигранта Востокова в "Le Monde Slave" 95 .

Так бесславно заканчивал Матьез свою научно-политическую деятельность.

***

Эта последняя прошла, как мы видели, четыре этапа. На первом (довоенном) этапе Матьез выступает перед нами как типичный радикал с уклоном к социал-реформизму, колеблющийся между жоресизмом и научными традициями оларовской школы, против установок которой он поднимает уже однако почти открытый бунт. С началом войны Матьез равняется по социал-патриотической линии официального руководства Социалистической партии, подогревая своими историческими параллелями шовинистические настроения, столь распространенные в годы войны среди мелкой французской буржуазии и части пролетариата.

С заключением мира, выявившего с особой наглядностью звериное лицо французского империализма, Матьез вместе с частью мелкой буржуазии и интеллигенции колебнулся влево. Это - полоса его наибольшего политического радикализма (участие в коммунистическом движении, энергичная защита Октябрьской революции и Страны советов). В то же время это - наиболее плодотворная полоса в его научной деятельности.

Можно с полным правом сказать, что именно в эти годы он вырос в крупнейшего историка Французской революции.


94 См. рецензии Матьеза на их работы: "La Clouannerie" "Les gardes rouges de l'an II, l'armee revolutionnaire et le parti heberiste ("Annales Historiques", 1931, N 1, p. 69 - 74).

95 Ibid, Revue de le presse, p. 89.

стр. 85

Всю свою внушительную эрудицию, свою отточенную технику исторического исследования, свой крупный литературно-публицистический талант, наконец, свою огромную, столь не свойственную французским ученым, работоспособность - Матьез мобилизует для обоснования своих новых научных и политических установок. Именно в этот период своей деятельности Матьез пустил в научный оборот массу ценнейшего, дотоле неизвестного архивного материала 96 и "обновил" историю Великой революции, использовав этот свежий материал не только для борьбы с либеральными схемами политической истории революции, по н для разработки социально- экономической ее стороны, которую он первый из французских историков, если не считать Жореса, выдвинул на" подобающее ей место. Именно в эти годы он сумел превратить свой журнал в боевой орган, в цитадель борьбы со всеми учеными и неучеными прислужниками послевоенной реакции, сумел мобилизовать вокруг него свежие научные кадры как в самой Франции, так и за границей, где имя его как крупного исследователя, было достаточно известно среди специалистов и учащейся молодежи (см. напр. Gottschaik, L'infuience de Mathiez aux Etats-Unis, "Annales Historiqiies", 1932, N 3.

Не будучи марксистом, Матьез именно в этот период испытал наибольшее влияние исторического материализма. В эти годы (1919 - 1926) Матьез дал максимум того, что может дать по-своему честный представитель мелкой буржуазии в эпоху послевоенного империализма. Его мелкобуржуазная ограниченность сказалась как в трактовке отдельных проблем якобинской диктатуры, так и в непонимании социальной сущности пролетарской диктатуры в Стране советов, ее принципиального отличия от мелкобуржуазной диктатуры, осуществлявшейся робеспьеристами в 1793 - 1794 гг. Самые противоречия в работах Матьеза (а их немало!) объясняются в последнем счете его мелкобуржуазной сущностью.

В "третий" период послевоенной эпохи, в период нового обострения противоречий между двумя системами - социалистической и капиталистической, Матьеза увлекает за собою грязная волна лжи и клеветы по адресу Советского союза, поднявшаяся в связи с кампанией в пользу вооруженной интервенции против нашей страны. Матьез спешно перебирается в стан наших врагов, попутно отрекаясь от ряда своих прежних методологических установок и ища примирения с своими недавними политическими противниками. Своими ренегатскими выступлениями на этом, четвертом этапе Матьез еще раз обнаружил всю непоследовательность и дряблость идеолога мещанства, колеблющегося между пролетариатом и буржуазией. Внезапная смерть оборвала эволюцию Матьеза на этом новом этапе, позорящем все его прошлые научно- политические заслуги.

Очередная задача историков-марксистов заключается не только в разоблачении пвсендомарксизма и ренегатства Матьеза, но и в использовании оставленного им литературного наследства при разработке Французской революции в свете ленинских высказываний, к чему мы, к стыду нашему, в сущности еще почти не приступили.


96 Эта работа по публикации ценнейших архивных материалов, печатавшихся на страницах "Annales Historiqiies", а так же - его редакционно-издательская деятельность (публикация собрания сочинений Робеспьера, руководство "Библиотекой истории революции") должны быть отмечены особо.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/АЛЬБЕР-МАТЬЕЗ-1874-1932

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Vladislav KorolevКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Korolev

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Н. Лукин, АЛЬБЕР МАТЬЕЗ (1874 - 1932) // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 14.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/АЛЬБЕР-МАТЬЕЗ-1874-1932 (дата обращения: 29.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - Н. Лукин:

Н. Лукин → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Vladislav Korolev
Moscow, Россия
2464 просмотров рейтинг
14.08.2015 (3150 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
Вчера · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
2 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
4 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
5 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
6 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
8 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
9 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
9 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
9 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
10 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
АЛЬБЕР МАТЬЕЗ (1874 - 1932)
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android