1946. Изд. АН СССР.

Книга акад. Б. Д. Грекова не нуждается в рекомендациях. Перед нами итоги 35-летних трудов Б. Д. Грекова, создавших их автору имя крупнейшего современного исследователя истории русского крестьянства. Это первая книга, в которой подробно и глубоко изучена история "крестьян на Руси", так как работа Беляева под тем же названием, вышедшая более полувека тому назад, крайне устарела.

В области изучения истории крестьян русская историческая наука имеет уже более чем двухвековую традицию.

Советские историки получили от старой, дореволюционной науки огромное наследство в виде литературы по истории крестьян: в России. Научная ценность этого наследства бесспорна, но вместе с тем бесспорно и другое: дворянско-буржуазная историография оказалась неспособной создать подлинно научную историю русского крестьянства, что явилась вполне закономерным следствием неудовлетворительности исходных теоретических, принципиальных позиций старой, домарксистской исторической науки.

История общественных классов, в том числе и история крестьянства, могла, быть построена лишь на базе подлинно научной теории общества, которую дал в руки исследователям только марксизм.

Именно с этих новых, марксистских позиций ведёт своё исследование истории крестьян на Руси Б. Д. Греков.

Теоретическими предпосылками исследования Б. Д. Грекова послужило марксистское учение о феодализме. Как указывает Б. Д. Греков, его книга "ставит целью изучение крестьянства как одного из классов феодального и отчасти дофеодального общества, стремится показать место крестьянства в производстве в различные периоды в истории русского общества в целом, начиная с того времени, когда крестьянин в дофеодальном обществе был свободным членом сельской общины, и кончая временем его окончательного закрепощения" (стр. 4). Из этой основной предпосылки вытекает второе важнейшее положение, характеризующее теоретические позиции Б. Д. Грекова: "в основу периодизации истории русского крестьянства с древнейших времён... положена смена форм эксплоатации зависимого крестьянства, в свою очередь обусловленная развитием экономической и политической жизни страны" (стр. 11).

Конкретизируя задачи, Б. Д. Греков выдвигает два тезиса, определяющие общее направление его исследования.

Первый из этих тезисов Б. Д. Греков формулирует следующим образом: "Русский крестьянин в своей исторической

судьбе не представляет какого-либо "самобытного" явления, а переживал в своей истории совершенно те же этапы, что и крестьяне всех стран, в которых требования внутреннего и внешнего рынков сказались раньше, чем эти страны успели изжить феодальные общественные отношения" (стр. 11). К этой группе стран, ход исторического развития которых в эпоху феодализма обнаруживает некоторые общие черты, Б. Д. Греков, вслед за Энгельсом, относит европейские страны, лежащие "на восток от Эльбы" (стр. 5).

Как подчёркивает сам Б. Д. Греков, "в отличие от тех авторов, которые занимались изучением крестьянства различных частей Руси изолированно", он "совершенно сознательно" рассматривает в своей книге "историю крестьян всей Руси и не только её одной, но и соседних с нею стран в твёрдом убеждении, что только таким путём мы сможем избежать многочисленных ошибок, сделанных авторами, не желавшими учитывать аналогичны, процессов в странах, поставленных в одни и те же условия развития экономики и классовых отношений" (стр. 11).

Второй тезис, из которого исходит Б. Д. Греков, состоит в последовательно проводимой им мысли о том, что корни истории русского крестьянства уходят в эпоху Киевской Руси: "История смердов периода Киевской Руси - это основа дальнейшей истории крестьян великорусских, украино-русских, белорусских, как и вся Киевская Русь - колыбель истории трёх родных народностей" (стр. 11 - 12).

Таковы общетеоретические предпосылки, из которых исходит Б. Д. Греков в своих "Крестьянах на Руси".

Анализ концепции Б. Д. Грекова следует начать с рассмотрения двух моментов, являющихся определяющими для его схемы истории русского крестьянства. Это проблема "Русской Правды" и вопрос о группировках в составе сельского населения.

"Русская Правда" является фундаментом всего построения Б. Д. Грекова.

Основной вывод, к которому он приходит, - это то, что нормы и институты "Русской Правды" являются исходным моментом эволюции общественных отношений во всех районах, входивших некогда в состав Киевского государства, а затем в итоге процесса феодального раздробления территорий Киевского государства, обособившихся в самостоятельные политические образования. Так, по мнению Б. Д. Грекова, "не может быть ни малейшего сомнения в том, что в Червоной Руси "Русская Правда" была кодексом действующего права не только во время самостоятельности Галицкой земли, но и некоторое время в заметных пережитках и после потери этой самостоятельности" (стр. 287).

Нормы "Русской Правды" лежат и в основе общественных отношений Новгорода и Пскова (стр. 404). С этим же критерием "Русской Правды" подходит Б. Д. Греков и к истории литовско-русского крестьянства (стр. 431 - 432). Наконец, для Руси северо-восточной, Ростовско-Суздальской Б. Д. Греков также устанавливает "факт бытования... норм "Русской Правды", факт, по его словам, "имеющий особо важное значение" для целей его исследования (стр. 512).

Не меньшее значение для схемы истории русского крестьянства Б. Д. Грекова имеет его тезис о двух группах феодально-зависимого крестьянства.

В отличие от традиционного деления сельского населения на свободных и зависимых крестьян Б. Д. Греков приходит к выводу, что в феодальной Руси имелись "три основных слоя сельского населения: 1) крестьяне-общинники, ещё не попавшие под власть феодала; 2) крестьяне-общинники, очутившиеся вместе со своей землёй под властью феодала, в связи с чем появилась расчленённая феодальная форма собственности; 3) люди, оторванные от общины, лишённые средств производства, в силу чего оказавшиеся на чужой земле в качестве зависимой от феодала рабочей силы" (стр. 111). Выделению трёх категорий в составе сельского населения Б. Д. Греков придаёт особо важное значение, указывая, что "каждый из этих слоев имеет свою особую историю", и подчёркивая, что "непризнание различий в судьбе двух последних разновидностей сельского населения явилось источником очень многих заблуждений в трактовке, всего вопроса в целом" (стр. 111).

Значение предложенной Б. Д. Грековым группировки разновидностей сельского населения видно из следующего. Основные положения традиционной схемы истории русского крестьянства в дворянско-буржуазной историографии - свобода русского крестьянина до XVI в. и взгляд на крестьянина как на арендатора чужой земли - покоились, как показывает Б. Д. Греков, на неправомерном распространении на всё крестьянство выводов, полученных на основании изучения третьей из выделенных Б. Д. Грековым категорий сельского населения, т. е. "людей, оторванных от общины, лишённых средств производства, в силу чего оказавшихся на чужой земле в качестве зависимой от феодала рабочей силы". Характерные для этой разновидности сельского населения формы зависимости, возникшие в связи с новым этапом развития феодальной Руси в XV-XVI вв., были приняты дворянскими и буржуазными историками крестьянства за первичные формы зависимости крестьянства в целом и квалифицированы как зарождение крепостного права. Напротив, основная масса зависимого крестьянства - "крестьяне-общинники", очутившиеся вместе со своей землёй под властью феодала", - вообще оказывалась за пределами внимания исследователей. В итоге всего этого создавалась совершенно искажающая действительность картина, в которой исконный земледелец-крестьянин превращался в бродячего человека, ищущего феодала, на земле которого он мог бы

осесть; феодал же уподоблялся колонизатору, осваивающему пустые земли, раздающему их крестьянам-арендаторам и снабжающему последних кредитом для налаживания крестьянского хозяйства (истоки теории "задолженности").

Выделяя две группы в составе зависимого крестьянства, Б. Д. Греков исходит из констатации того, что установленные им категории земледельческого населения "выросли из одного и того же источника, из крестьянской соседской общины, в результате двух главных воздействовавших на неё причин: наступления феодалов и внутреннего в ней расслоения" (стр. 481). Так Б. Д. Греков получает возможность изучать историю русского крестьянства с самого момента зарождения феодальных отношений как историю судеб "крестьянской соседской общины", захватываемой феодалами и вместе с тем разлагающейся изнутри под влиянием экономических факторов.

Б. Д. Греков в той большой эпохе, которую охватывает его книга, намечает четыре периода в истории русского крестьянства, начиная с древнейших времён до XVII века. При этом главное внимание автора сосредоточено на трёх последних периодах. Первый же период, который можно назвать периодом первобытно-общинного земледелия, рассматривается Б. Д. Грековым лишь в порядке "введения" к основной теме его исследования.

Путём филологического анализа термина "смерд" (первоначально означавшего "человек вообще"), опираясь на работы Н. Я. Марра и Е. А. Рыдзевской, Б. Д. Греков приходит к выводу, что именно смерды составляли основную массу сельского населения, которая и после- образования классов "попрежнему продолжала носить название смердов", тогда как для обозначения выделившейся из общины знати появились новые термины: "боярин", "княж муж", "гость" и др. (стр. 17)..

При такой постановке вопроса центральной проблемой истории крестьян на Руси становится история смердов и их судеб в эпоху классового феодального общества. Все же другие категории зависимого населения оказываются производными от смердов, иными словами, - смердами, попавшими в ту или иную форму феодальной зависимости (за исключением тех форм зависимости, которые уходят своими корнями в рабство).

С появлением классов и образованием государства начинается второй период в истории крестьян на Руси.

Основное содержание намечаемого Б. Д. Грековым второго периода составляет процесс возникновения на Руси феодальной вотчины.

Принципиальная позиция Б. Д. Грекова при изучении этого периода определяется выдвинутым им тезисом о том, что "процесс образования крупной земельной собственности" на Руси есть "процесс разложения родовых отношений и образования классового общества в земледельческой среде" (стр. 94).

Таким образом, другой стороной процесса образования крупной земельной собственности являлся процесс превращения свободных земледельцев-общинников в класс зависимых от крупных землевладельцев крестьян. Отсюда следует, что именно характер крупной земельной собственности, формы организации феодальной вотчины в Киевской Руси обусловливали формы зависимости непосредственных производителей и методы их эксплоатации, т. е. сообщали данному периоду все те черты, которые и дали основание Б. Д. Грекову назвать этот период "периодом господства примитивной отработочной ренты" (стр. 83).

Основной особенностью организации феодальной вотчины в период господства примитивной отработочной ренты было то, что "вотчинник жил, главным образом, от трудов своей челяди" (стр. 528). Характеризуя вотчину этого времени, Б. Д. Греков отмечает следующие важнейшие её черты: "замкнутость господского хозяйства и преобладание отработочной ренты бросаются в глаза. Челядь тут же, на глазах у своего хозяина, под угрозой физического воздействия, добывает всё необходимое на господскую потребу" (стр. 121).

Состояние источников не даёт возможности изучить с необходимой степенью полноты историю крестьян в течение всего периода господства примитивной отработочной ренты, начало которого Б. Д. Греков относит ко временам "задолго до образования Киевского государства"¹ . Этим объясняется то, что соответствующий раздел "Крестьян на Руси", посвященный рассмотрению этого периода, Б. Д. Греков снабжает подзаголовком "Последний его этап".

Основное "новшество" этого последнего этапа господства примитивной отработочной ренты заключалось в том, что в составе челяди, рядом с другими зависимыми элементами (рядовичами, закупами), появляется смерд.

Появление смерда в составе челяди, характеризуя последний этап периода господства примитивной отработочной ренты, вместе с тем знаменует собой и конец этого периода, переход к новому этапу в истории русского крестьянства.

Б. Д. Греков рассматривает "появление смерда рядом с холопами и работающими по договору людьми" как "симптом, угрожающий самому существованию челяди в качестве основы барского хозяйства". Это есть, по определению Б. Д. Грекова, "симптом перехода к новому, более прогрессивному способу ведения хозяйства, стало быть, к следующему, новому этапу в развитии всего общества. Смерд действительно сделал в конечном

¹ Греков Б. Д. "Опыт периодизации истории крестьян в России". "Вопросы истории" N 8 - 9 за 1946 г., стр. 7.

счёте челядь ненужной" (стр. 140. Разрядка моя. - И. С. ).

Следствием процесса развития феодализации являлось и то, что старая форма организации феодальной вотчины, основанная на труде челяди, не могла уже удовлетворять растущие аппетиты феодалов. В эпоху раннего феодализма у феодала "ещё не было средств для расширения и интенсификации барского хозяйства, обслуживаемого челядью" (стр. 4). Поэтому единственно возможным путём увеличения количества прибавочного продукта, извлекаемого феодалом из эксплоатируемых им непосредственных производителей, было "экстенсивное расширение земельных владений" (стр. 125) путём захвата общинных земель и подчинения власти землевладельца сидевших на этих землях и обрабатывавших их смердов.

Феодал XI-XII вв. фактически не мог превратить всех подвластных ему смердов в челядь, т. е. согнать смердов с их земли, переселить насильственно в барский двор и превратить землю смердов в барскую пашню. Этот путь расширения собственного хозяйства феодала исключался всем характером эпохи. Поэтому для феодала оставался один единственный путь - обложить смердов, подпавших под его власть, повинностями в натуральной форме в виде определённого количества продуктов.

Основой экономики феодальной вотчины становился труд смерда.

Развитие этих новых форм эксплоатации и победа их над старыми методами эксплоатации труда зависимого крестьянина составляют содержание третьего периода в истории крестьян на Руси.

В общем построении Б. Д. Грекова третий период в истории русского крестьянства занимает совершенно особое место. Основная задача исследователей этого периода - "найти ответ на вопрос, что несли крестьянству XIII и XIV вв." (стр. 251. Разрядка моя. - И. С ). Невозможно переоценить важность этого вопроса. Сущность проблемы "Что несли крестьянству XIII и XIV вв." с исключительной выпуклостью представлена самим Б. Д. Грековым в виде следующей формулы: каждому исследователю русского крестьянства "необходимо считаться с очевиднейшим фактом крупных перемен, происшедших в состоянии сельского населения за период от времён "Русской Правды" до конца XV в.". Однако "мы совсем не можем ответить на вопрос, как это конкретно происходило" (стр. 251 - 252. Разрядка моя. - И. С).

Итак, исследователь третьего периода истории крестьян на Руси должен восстановить то звено, которое заполнило бы разрыв в исторической цепи развития русского крестьянства между эпохой "Русской Правды" и эпохой Судебников XV-XVI веков. Сказанным определяется важность проблемы "Что несли крестьянству XIII и XIV вв.", а вместе с тем и её сложность.

То, что "мы совсем не можем ответить на вопрос" о том, как смерд "Русской Правды" превратился в новгородского смерда, киевского селянина или крестьянина северо-восточной Руси XV в., объясняется прежде всего отсутствием или крайней скудостью источников для эпохи XIII-XIV веков. Однако "вопиющий пробел" и "пустота" в специальной литературе по истории крестьян для эпохи XIII - XIV вв., отмечаемые Б. Д. Грековым (стр. 251), не могут быть объяснены одной лишь недостаточностью источников для этого периода. Правильнее будет связать неудовлетворительность попыток исследователей выяснить значение XIII- XIV вв. в истории крестьян на Руси с "теми упрощёнными представлениями, которые так часто имели место в литературе, когда авторы начинали изучать историю крестьян едва ли не с XVI в. в уверенности, что до того времени все крестьяне свободны и их судьба не имеет для исследователя интереса" (стр. 11).

Сам Б. Д. Греков образно характеризует новый подход в истории русского крестьянства словами: "нельзя безнаказанно отбросить киевского или галицкого смерда, если перед нами стоит вопрос о московском старожильце или "непохожем" человеке Литовского государства" (стр. 11).

Мы отмечали уже, что фундаментом построения Б. Д. Грекова является "Русская Правда". Признание того, что именно нормы "Русской Правды" лежат в основе истории русского крестьянства, делает закономерным вывод о том, что дальнейшую эволюцию этих норм лучше всего можно" изучать на том материале и Для того района, где состояние источников позволяет сделать это с наилучшим результатом. Так мы подходим к уяснению той роли, которую в книге Б. Д. Грекова играют главы, посвященные истории крестьян Галицко-Волынской Руси.

Принципиальное значение изучения истории Галицко-Волынской Руси подчёркивается Б. Д. Грековым выражением "надежды именно в Галицкой и Волынской Руси найти ответ на вопрос, что несли крестьянству XIII и XIV вв." (стр. 251) и ещё более категорическим указанием на то, что "исследователь, поставивший себе задачу проследить эволюцию норм "Русской Правды", никогда не перестанет снова и снова обращать своё внимание именно сюда, в этот уголок древней Руси, потому что е с л и вообще суждено разрешить в какой-либо мере вопрос, то он скорее всего может быть решён на галицко-волынском материале" (стр. 252. Разрядка моя. - И. С ).

Следует признать, что Б. Д. Греков блестяще разрешил стоявшую перед ним задачу.

В чём же состоит главный результат проделанного Б. Д. Грековым исследования истории крестьян Галицко-Волынской Руси? Ответить на это лучше всего можно словами самого Б. Д. Грекова из его доклада о периодизации истории кре-

стьян в России: "Мост от "Русской Правды" к Вислицкому статуту, к Новогородской, Псковской судным грамотам и к Московскому судебнику проложен, хотя и не столь прочный, как хотелось бы"² .

Путём тщательного анализа Б. Д. Греков устанавливает, что Галицко-Волынская Русь, развивавшаяся в период своей самостоятельности на основе норм "Русской Правды", в течение длительного периода сохраняла "русское право" как основу общественной жизни и после завоевания этих земель Польшей (стр. 258). Вместе с тем Б. Д. Греков показывает, что и польское право этого- времени (сохранённое в так называемой "Польской Правде" XIII в.) было очень сходно с "русским правом", что "Польская и Русская "Правды" трактуют крестьянина в основных чертах одинаково" (стр. 328). Эта близость (и даже тождество) норм Русской и Польской "Правд" облегчало возможность распространения действия Вислицкого статута 1347 г., изданного польским королём Казимиром Великим, и на галицко-русские земли путём создания для этой цели особой редакции Вислицкого статута. В этой редакции, "переведённой с латинского языка на язык украинско-русский", Вислицкий статут "стал действующим законом и для Галицкой и Белзско-Холмской земель" (стр. 282), причём, как полагает Б. Д. Греков, эта украинско-русская редакция Вислицкого статута хотя и "содержит в себе нормы польского права, но так или иначе учитывает и состояние общества Галицкой Руси и положение ... галицких крестьян в частности" (стр. 252. Разрядка моя. - И. С ).

В итоге Б. Д. Греков приходит к выводу, что "в Вислицком статуте... мы можем видеть одно из важных звеньев в истории русско-украинского крестьянства. Он несомненно имел в виду не только польских крестьян, но и галицких" (стр. 321).

Так, Б. Д. Греков обосновывает право исследователя рассматривать Вислицкий статут как кодекс не только польского, но и русского права. Всё значение этого вывода Б. Д. Грекова становится ясным, если, учесть, что "Вислицкий статут... внося много нового, ломая часто старину... эту старину отождествлял с нормами как Польской, так и Русской "Правды", (стр. 321. Разрядка моя. -И. С .).

Основное новшество, вносимое Вислицким статутом в правовое положение галицкого смерда (как и польского крестьянина), - это отмена права мертвой руки. Право мёртвой руки было наиболее глубоким выражением крепостного состояния зависимого смерда эпохи "Русской Правды". "Смерд - княжеский крепостной" - так резюмирует Б. Д. Греков существо ст. 90 Пространной Правды, формулирующей право мёртвой руки в отношении смерда ("Оже смерд умрет без дети, то задница князю") (стр. 207). Именно это право делало "зависимого Господского смерда "Русской Правды" стоящим на одной доске с холопом, подлежащим праву мёртвой руки" (стр. 326). Но как раз в вопросе о праве мёртвой руки Вислицкий статут "стоит на совсем другой точке зрения, противоположной Польской и Русской "Правдам" (стр. 319). Он не только отменяет это право, но и, как подчёркивает Б. Д. Греков, "называет вредным обыкновением (abusiva consvetudo) закон обеих "Правд" (Русской и Польской) о мёртвой руке" (стр. 322).

Ставя вопрос о том, почему землевладельцы-феодалы (выражением воли которых явился Вислицкий статут) начали осуждать право мёртвой руки, Б. Д. Греков ищет объяснения этому в изменении экономических условий по сравнению с эпохой "Русской Правды": "...отменялись старые нормы, созданные во время первичной барщины, сейчас уже совершенно устаревшие, поскольку изменилась форма эксплоатации главной массы зависимого крестьянства, поскольку господствующей формой стала рента продуктами и отчасти даже деньгами. Оброчный крестьянин был самостоятельным хозяином с собственной инициативой, подчинялся хозяину в силу закона, а не через физическое воздействие, имел возможность накоплять... Вислицкий статут не мог не считаться с этой переменой в организации сельского хозяйства как польского, так и галицкого, вызванной ходом общественной и политической жизни. Нормы и Русской и Польской "Правд", волею исторических судеб встретившихся в Галицкой земле, отжили своё время. Появились новые" (стр. 323 - 324). Так отмена права мёртвой руки Вислицким статутом явилась закономерным выражением развития оброчной системы хозяйства.

Определив "на галицко-волынском материале" генеральное направление развития истории крестьян на Рус", Б. Д. Греков путём анализа положения крестьян в других районах Руси: Новгороде и Пскове, Литовско-Русском государстве и, наконец, в северо-восточной Руси - приходит к выводу, что и здесь процесс развития шёл всё в том же направлении дальнейшего роста феодально-зависимого крестьянства и утверждения господства оброка-ренты продуктами как главной формы эксплоатации крестьянина.

Вывод Б. Д. Грекова о непрерывности развития истории русского крестьянства "от Киевских времён до XV в." (стр. 523) позволяет ему сделать заключение, что состояние, которое характеризует положение зависимого крестьянина в XV в., является закономерным результатом эволюции форм эксплоатации крестьянина от времён "Русской Правды".

Нам остаётся рассмотреть последнее звено концепции Б. Д. Грекова, четвёр-

² "Вопросы истории" N 8 - 9 за 1946 г., стр.. 12. Разрядка моя. - И. С.

тый период в истории крестьян на Руси "с древнейших времён до XVII века".

Этот новый период в истории русского крестьянства возникает как закономерный результат коренного изменения форм эксплоатации зависимого крестьянства в связи с глубокими сдвигами в экономической и политической жизни Европы и Русского государства в XV-XVI веках.

В отличие от предшествовавших периодов истории русского крестьянства общий характер данного периода не вызывал и не вызывает разногласий. То, что именно в XVI в. "появилось крепостное право", признавал ещё Татищев. Больше того: вся дворянско-буржуазная историография (за немногими исключениями) видела в XVI в. грань, разделявшую крестьянскую свободу и крепостное право. Но если самый факт появления "крепостного права" в XVI в. был очевиден для всех исследователей истории русского крестьянства, то этим и исчерпывалось то общепризнанное, что имелось в дворянско-буржуазной исторической литературе относительно рассматриваемой эпохи. Всё остальное - и в том числе коренной вопрос о том, как возникло это крепостное право и какими причинами оно было вызвано, - являлось предметом многочисленных, иногда весьма тонких и остроумных, но тем не менее совершенно неудовлетворительных теорий, самое обилие которых свидетельствовало о неспособности их авторов найти верное решение вопроса.

Нам сейчас нет даже нужды доказывать, насколько неудовлетворительны были две основные теории "происхождения крепостного права", созданные дворянско-буржуазной историографией: "указная" теория с её закрепощением крестьянина государством в процессе общего "закрепощения сословий" для нужд "обороны" и "безуказная" теория, отрицавшая какое бы то ни было участие государства и выводившая крепостное право из "задолженности" крестьянина землевладельцу.

Для Б. Д. Грекова, как и для всякого исследователя-марксиста, самый подход к проблеме "крепостного права XVI в." должен был быть принципиально иным. Раз "крепостное право XVI в." есть лишь новый этап в развитии форм зависимости феодального крестьянина, то, очевидно, задача исследователя должна заключаться в том, чтобы выяснить, почему возникло это право какими причинами оно было вызвано и в чьих интересах введено.

Исходным моментом анализа Б. Д. Грекова является общая оценка им эпохи XV-XVI вв., как времени "крупнейших перемен в жизни всей Европы", вызванных развитием рыночных отношений и прежде всего - ростом внутреннего рынка (стр. 549). Но, будучи общеевропейским явлением, эти перемены по своему характеру существенным образом отличались в различных странах Европы. Если такие страны, как Англия, Нидерланды, Италия, Кастилия, Португалия и в значительной степени Франция, переживали в это время "переходный период от средневековья к новому времени, от феодализма к капитализму" и соответственным образом "перестраивали всю свою хозяйственную систему", то другие европейские страны (лежавшие на восток от реки Эльбы): Австрия, Венгрия, Восточная Прусия, Польша, Литва, Ливония, Русь - "ещё долго оставались феодальными и вынуждены были приспосабливать новые требования жизни к феодальным общественным отношением" (стр. 549).

Эти различия в уровне и характере общественного развития европейских стран к западу и востоку от Эльбы определяли собой и судьбы крестьянства в этих странах. Если для первой из названных групп европейских государств "сравнительно рано труд крепостного крестьянина делается анахронизмом", то своеобразие общественного развития стран, расположенных на восток от Эльбы, - рост внутреннего рынка в обстановке господства феодального режима - привело к "новому нажиму на крестьянина" со стороны феодала и к дальнейшему его закрепощению, принявшему такие формы, при которых крепостной крестьянин оказался низведённым "до состояния, очень близкого к рабскому" (стр. 376). Такова общая концепция четвёртого периода истории русского крестьянства, предложенная Б. Д. Грековым.

С этих позиций Б. Д. Греков подвергает рассмотрению весь комплекс вопросов по истории крестьян на Руси в XV - XVI веках.

Новые формы крепостного права, возникшие в XVI в., неразрывно связаны с барщиной. Б. Д. Греков выдвигает тезис исключительной важности: "...не крепостничество привело к барщине, а барщина вызвала крепостничество" (стр. 413).

Принципиальное значение этой формулы состоит в том, что она вскрывает экономические корни новых правовых норм, которыми стало определяться положение крестьянина. Вместе с тем формула о барщине и крепостничестве представляет собой конкретное выражение общего положения о том, что новые формы зависимости крестьян от феодалов были вызваны изменившимися экономическими условиями.

В условиях растущей роли рынка и денег старая форма организации вотчинного хозяйства оказывается уже не в состоянии обеспечить потребности феодалов. "Их перестаёт удовлетворять доставляемый с поместий и вотчин натуральный, издавна определённый оброк. Они стремятся увеличить доходность своих имений, чтобы получить возможность жить так, как требовали новые условия. Уровень этих требований всё поднимался. Деньги стали необходимостью, их нужно было гораздо больше, чем землевладелец обычно получал от своего поместья или вотчины" (стр. 7). Но разрешение этой основной проблемы - увеличения доходности феодальных имений - было возможно для феодалов-землевладельцев лишь "фео-

дальним" средствами" (стр. 6), т. е. на базе труда всё того же феодально-зависимого крестьянина.

Эта проблема была разрешена землевладельцами путём "создания крупных барских хозяйств, обслуживаемых барщинным трудом зависимого крестьянства" (стр. 376). Б. Д. Греков подчёркивает, что барщина представляла собой в обстановке господства феодального режима "единственное, самое простое доступное средство, при помощи которого можно было наладить новую систему хозяйства" (стр. 8). Но если для феодализма барщина создавала возможность извлечения из крестьянина новых, добавочных количеств прибавочного труда, то "для зависимой крестьянской массы" барщина была "тяжёлым нововведением" (стр. 8). Это определило позиции феодалов и крестьян в отношении к барщине. На введение феодалами барщины крестьянство ответило "усиленными побегами" (стр. 9).

Так для феодалов во весь рост стала проблема рабочих рук, проблема привлечения и удержания на своих землях крестьянина. "Землевладельцы в погоне за необходимыми рабочими руками изощряются в способах сманивания к себе чужих крестьян, делают крестьянина биржевой ценностью, стремятся приобрести рабочие руки и другими путями. Замаскированный и совершенно открытый наём играет здесь далеко не маловажную роль". Но все перечисленные способы не могли разрешить проблемы рабочей силы феодального имения. "Принудительный труд крепостных крестьян - вот идеал, лелеемый основной массой средней руки землевладельцев, из которых составлялась великокняжеская, а потом и московская царская армия" (стр. 9) (т. е. помещиков).

В этой борьбе землевладельцев "за рабочие руки" позиция государственной власти предопределилась её природой: "Интересы помещиков не могла не поддержать государственная, по своей природе помещичья, власть. Она и поддержала их" (стр. 9).

Поддержка государственной властью интересов земледельцев-феодалов нашла своё выражение в законодательстве по крестьянскому вопросу, законодательстве, содержанием которого являлось уничтожение важнейшего из сохранившихся у крестьянина прав - "права выхода" - и закрепления крестьянина за землевладельцем. В своей совокупности это законодательство и создало те нормы, которые составили "крепостное право" в тесном смысле этого термина, т. е. "самую тяжёлую форму зависимости крестьянина от господина, приближающуюся к состоянию рабства" (стр. 781).

Такова в самых общих чертах картина четвёртого периода в истории русского крестьянства, периода его окончательного закрепощения.

Характеристикой крепостнического законодательства о крестьянах и холопах конца XVI в. и первых десятилетий XVII в., завершающегося изданием Уложения 1649 г., Б. Д. Греков заканчивает своё исследование.

Мы изложили основные моменты концепции истории русского крестьянства Б. Д. Грекова. Наиболее существенной её чертой является последовательно проводимый взгляд на историю крестьян на Руси как на единый и закономерный процесс, неразрывно связанный с общим ходом исторического развития Русского государства и обусловленный развитием экономики феодальной Руси. Именно такой взгляд на историю русского крестьянства дал возможность Б. Д. Грекову раскрыть исторические корни крепостного права, проследить развитие форм крепостной зависимости крестьянства от самых истоков крепостничества во времена "Русской Правды" и до окончательного оформления крепостного права в XVI-XVII веках. Опираясь на ленинские мысли о том, что крепостничество существует на Руси с IX в., что землевладельцы кабалили смердов ещё во времена "Русской Правды" (стр. 190 - 191), Б. Д. Греков смог отбросить "упрощённые представления" дворянско-буржуазных историков о свободе крестьян в России до XVI в. и показать, что свободы русский крестьянин лишился за много веков до отмены Юрьева дня.

Таким образом, в основе концепции истории крестьян на Руси Б. Д. Грекова лежит марксистское учение о феодальном обществе и его классах, марксистское понимание истории Русского государства. Этим определяется значение и ценность концепции Б. Д. Грекова.

Но Б. Д. Греков не ограничивается одной лишь формулировкой общей схемы основных этапов в истории, русского крестьянства. Свою задачу как исследователя он понимает гораздо шире. Исходя из разработанной им общей схемы, Б. Д. Греков подвергает рассмотрению всю совокупность вопросов по истории крестьян на Руси. Касаясь этой стороны своего исследования, сам Б. Д. Греков замечает, что почти каждая из глав его книги "может служить предметом отдельной монографии" (стр. 12). Соглашаясь с Б. Д. Грековым в том, что круг охваченных им вопросов настолько широк, что мог бы явиться предметом целого ряда монографических исследований, следует вместе с тем отметить, что многие главы его книги, являясь органической составной частью его общего построения, представляют вместе с тем и вполне самостоятельные этюды, монографически исследующие отдельные проблемы из истории русского крестьянства. (Глава о хозяйственном кризисе 70 - 80-х годов XVI в.; глава о "Юрьевом дне" и "заповедных годах"; о законодательстве 90-х годов XVI в. о крестьянах и холопах " ср.)

До сих пор мы не касались спорных моментов в книге Б. Д. Грекова. Мы делали это сознательно, ибо считали, что следует прежде всего подвергнуть рассмотрению основу книги Б. Д. Грекова-

её концепцию. Анализ этой концепции убеждает нас в том, что перед нами - марксистская в своих основах концепция истории русского крестьянства, верно отражающая главные моменты в истории крестьян на Руси.

Это не значит, однако, что все вопросы истории русского крестьянства в книге Б. Д. Грекова разрешены или что все решения вопросов бесспорны.

Так, например, остаётся не вполне ясной хронология тех периодов в истории русского крестьянства, которые устанавливает Б. Д. Греков. Мы имеем в данном случае в виду вопрос о времени начала четвёртого периода в истории русского крестьянства. В "Крестьянах на Руси" Б. Д. Греков не даёт определённой датировки начала этого периода, но по ряду замечаний автора можно полагать, что, отмечая первые признаки нового периода в XV в., Б. Д. Греков относит этот период уже к XVI в. ("...новый период в истории крестьянства, первые признаки которого мы можем наблюдать в Новгородской земле уже в конце XV в., падает целиком на XVI в.", - стр. 505). В статье же "Опыт периодизации истории крестьян в России", представляющей авторский комментарий в книге "Крестьяне на Руси", Б. Д. Греков прямо датирует начало четвёртого периода временем "с середины XVI в.", продолжая верхнюю хронологическую грань третьего периода "до середины XVI в."³ .

Но в связи с этим встаёт вопрос о Судебниках. Являются ли Судебник 1497 г. и Судебник 1550 г. кодексами, подводящими правовые итога старого периода, или же они, напротив, создают правовую основу для отношений, связанных с новым периодом? Мы полагаем, что правильным будет второе, т. е. правильным будет рассматривать судебники как кодексы нового права. Но в таком случае не вернее ли будет отнести начало нового периода в истории русского крестьянства ко второй половине XV в., а не к середине XVI века?

Такая датировка начала четвёртого периода истории русского крестьянства находит своё подтверждение не только в соответствии её с общей периодизацией истории Русского государства, но и в таких явлениях, как зарождение и развитие новых категорий зависимого сельского населения - серебреников, кабальных людей, половников и др., - рост которых падает как раз на вторую половину XV века. Для всех этих категорий зависимого сельского населения основной формой эксплоатации является работа на барской пашне (или "во дворе" у господина), т. е. барщина, отработочная рента-явление, характерное именно для четвёртого периода.

Ряд спорных моментов имеется и в самой характеристике четвёртого периода. Мы имеем в виду, в частности, проблему соотношения "найма" и крепостного труда. Совершенно правильно усматривая в росте значения феодального "найма" одно из знамений времени, связывая развитие "найма" с борьбой феодалов за рабочую силу, Б. Д. Греков, однако, рассматривает "наём" альтернативно по отношению к труду крепостного крестьянина ("наемный труд... значительно заглох, как только осуществилась мечта помещиков получить полностью в свои руки крепостной крестьянский труд"), "Барщинная система хозяйства сделала применение наёмного труда (либо в феодально-замаскированной либо в открытой форме) уже не столь необходимой, даже излишней, потому что именно крестьянин непосредственно стал работать на хозяина" (стр. 782). Но нам представляется, что и феодальный "наём" и крепостной труд - это две стороны развития форм феодальной зависимости. Мы полагаем, что, исходя из тезиса Б. Д. Грекова о двух группах зависимого сельского населения, проблему "найма" следует рассматривать как один из путей вовлечения в сферу феодальной зависимости второй из названных групп- "людей, оторванных от общины, лишённых средств производства, в силу чего оказавшихся на чужой земле в качестве зависимой от феодала рабочей силы" (стр. 111).

Мы вполне согласны с наблюдением Б. Д. Грекова, что "наёмный труд... значительно заглох" в конце XVI. -начале XVII века. Но нам представляется, что это произошло не потому, что осуществившие свою "мечту" о крепостном труде помещики потеряли интерес к тем элементам, которые они эксплоатировали в форме "найма", а потому, что эти наёмные люди разделили судьбу основной массы крестьянства и подобно им потеряли свою свободу (этот параллелизм в судьбе наёмных людей и крестьян ярко выступает в законодательстве 80 - 90-х годов об отмене Юрьева дня и о "добровольных" людях - "добровольных холопах").

Второе замечание, которое нам хотелось бы сделать по поводу трактовки Б. Д. Грековым проблем четвёртого периода истории русского крестьянства, касается проблемы кабальных людей.

Б. Д. Греков решительно настаивает на том, что кабальный человек первой половины XVI в. - не холоп, сближая кабальных людей с серебрениками и рассматривая кабальных как одну из разновидностей серебреничества (стр. 668). Соглашаясь с Б. Д. Грековым, что кабальный человек XVI в. - это не полный холоп, мы, однако, полагаем, что невозможно полностью растворить кабальных людей в серебрениках. По нашему мнению, служилая кабала при всей близости её к "недельному серебру" есть самостоятельная форма зависимости, хотя и проходящая в своём развитии этапы, общие всем другим видам зависимости крестьянства. Иначе было бы трудно объяснить такой факт, как устойчивое существование "служилой кабалы" на протяжении всего XVII века. Не считая возможным предлагать какое-

³ "Вопросы истории" N 8 - 9 за 1946 г., стр. 8.

либо "своё" решение проблемы "служилой кабалы", мы полагаем, что вопрос о кабальных людях потребует ещё дальнейшего исследования.

Обращаясь к другим категориям сельского населения, следует коснуться трактовки Б. Д. Грековым старожильцев. В решении этой центральной проблемы истории русского крестьянства XV - XVI вв. во всей полноте сказалось всё превосходство тех позиций, с которых ведёт своё исследование Б. Д. Греков, над позициями старой, дворянско-буржуазной историографии. Б. Д. Греков полностью опровергает миф о крестьянине как бродячем арендаторе и доказывает, что в лице старожильцев перед нами выступает основная масса крестьянства - та часть его, которая "издавна и крепко сидела на своих местах, без крайней нужды по Русской земле не бродила и ни у кого земли не арендовала, потому что владела своей землёй" (стр. 622). Столь же решительно выступает Б. Д. Греков и против утверждения, что "землевладельцы занимал" только пустую землю и называли к себе бродячих земледельцев" (стр. 623), доказывая, что феодалы захватывали крестьянские земли вместе с сидевшими на них крестьянами-старожильцами. Полностью соглашаясь с Б. Д. Грековым в таком решении проблемы старожильства⁴ , мы, однако, полагаем, что оно - это решение - не снимает тем не менее проблемы феодальной колонизации пустых земель. Сам Б. Д. Греков приводит известный пример с Есипом Пикиным (стр. 526), где перед нами типичный образец феодальной колонизации - освоения новых земель феодалом при помощи осаживаемых на землю половников. На феодальную колонизацию указывает и формула жалованных грамот, предоставляющая землевладельцу право перезывать "из иных княжений" людей, "окупать" и "сажать" их на своей земле.

Отсюда мы делаем вывод, что, отвергая ту трактовку проблемы колонизации, которая имелась в дворянско-буржуазной историографии, советские историки должны разрешить эту проблему с марксистских позиций.

В этой связи нам хотелось бы коснуться ещё одной проблемы - проблемы права крестьянских переходов, точнее, возникновения права крестьянских переходов. Б. Д. Греков подробно рассматривает проблему крестьянских переходов в главах о "старожильцах", "новоподрядчиках", "Юрьевом дне" и др. Но при этом он исходит уже из факта существования этого права. Нам представляется, однако, что предметом исследования должно явиться самое возникновение этого права. Нам уже приходилось однажды касаться этого вопроса⁵ . Мы пользуемся теперь возможностью вновь подчеркнуть, что вопрос о возникновении права крестьянских переходов ждёт своего разрешения. Б. Д. Греков касается этого вопроса, говоря о процессе расслоения общины и подчёркивая, что именно в этом процессе следует искать истоков "пресловутого "брожения" крестьян" (стр. 81). Но не отсюда ли надо вести и происхождение права крестьянских переходов?

Мы позволили себе коснуться некоторых спорных вопросов исследования Б. Д. Грекова.

Мы хотели бы закончить нашу рецензию выражением уверенности в том, что "Крестьяне на Руси" Б. Д. Грекова, закладывая прочные основы марксистской истории русского крестьянства, явятся исходным моментом новых исследований по одному из важнейших вопросов истории нашей Родины.

⁴ Яркой иллюстрацией к взгляду Б. Д. Грекова на старожильцев как на прямых и непосредственных потомков смердов времён "Русской Правды" может служить эпизод, сохранившийся в правой грамоте 1531 г. по делу о спорной земле между вотчинником Переяславского уезда Облязом Лодыгиным и Благовещенским Кержацким монастырём.

Во время обычной в таких случаях процедуры "обвода" судей старожильцами по границам спорных земель произошёл инцидент, который правая грамота излагает следующим образом: "И Обляз приехав да ударил своего ж старожильца Ондронка Игнатова сына по ушем плетью, аркучи: чего смерд стал, подите смерди прямо, не опинайтесь, на што вам гранные места. И монастырской слуга Максим тако рек: господине судьи, видите сами, Обляз сам своих старожилцов учит" (Сборник актов, собранных Н. П. Лихачёвым, стр. 184. 1895). Здесь не только трактовка феодалом XVI в. старожильца как "смерда", но и характер отношений между вотчинником и старожильцем очень напоминает времена "Русской Правды".

⁵ См. нашу статью в сборнике "25 лет исторической науки в СССР". Изд. АН СССР. 1942.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. СМИРНОВ:

Комментарии: