Прикреплённые файлы
2445 дней(я) назад
ВАРЯГИ (ИНДОСЛАВИКА ИМЕНИ ВАРЯГИ)



Постоянный адрес файла на сервере Либмонстра:

Постоянный адрес документа (прямая ссылка на файл):

https://libmonster.ru/m/articles/download/14241/3154

Дата загрузки ИЛИ последнего изменения файла:

18.07.2017

Готовая обратная ссылка на данную страницу для научной работы (для цитирования):

ВАРЯГИ (ИНДОСЛАВИКА ИМЕНИ ВАРЯГИ) // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 18.07.2017 . URL: https://libmonster.ru/m/articles/download/14241/3154 (дата обращения: 28.03.2024 )

Вирусов нет! Проверено Либмонстром
© https://libmonster.ru
Libmonster ID: RU-14241

ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

 

ВАРЯГИ

(ИНДОСЛАВИКА ИМЕНИ

ВАРЯГИ)

 

                                                                                    सत्यमेव जयते

 

Рассмотрение славянских этнонимов: их происхождение, действительное содержание и т. п., – необходимо приводит к имени, много значащему в Русской истории, особенно её начальной стадии, связанной с генезисом Русского государства. Это имя – варяги. При упоминании данного имени  могут возникнуть недоумённые вопросы: какое отношение имеют варяги к заявленной теме, коль скоро речь идёт об этнонимах славянских? И является ли имя – варяги – этническим? И если да, то каким этносом являются варяги? Ответ, казалось бы, очевиден, дан давно и независимым источником – Шамсутдином ад-Димашки: “Варяги же есть непонятно говорящий народ и не понимающий ни слова, если им говорят другие (т. е., имеющие свой особенный язык). Они суть Славяне славян (т. е., знаменитийшие из славян)”[1].

Но, вопреки прямому и ясному свидетельству Шамсутдина ад-Димашки, существует норманистское истолкование имени варяги. Если открыть, к примеру, этимологический словарь русского языка М. Фасмера, то можно прочесть безапелляционное утверждение, что “так называли на Руси выходцев из Скандинавии”[2].

То, что варяги – скандинавы – М. Фасмер именно утверждает, но не доказывает. При этом не чураясь мелкого подлога. Так, давая формы этого слова, он пишет: “др.-русск. варягъ (с IX в.) <…>. Ср.-греч. βάραγγος, ср.-лат. varangus «телохранитель, воин из наёмной стражи визант. императоров»”[3].

Однако форма варягъ (с IX в.) не существовала по причине отсутствия буквы я в алфавите. В IX в. мы имеем варѧгъ, мн. варѧзи. Замена буквы юс (малый) на букву я понятна: не упоминая этимологические разыскания С. А. Гедеонова, М. Фасмер заочно полемизирует с ним, отрицая выводы, сделанные С. А. Гедеоновым. Именно отрицает, а не пытается опровергнуть. При этом ни С. А. Гедеонова, ни его фундаментальный труд М. Фасмер даже не упоминает, как если бы его не было, или и сам труд, и его автор – такая малость, что серьёзному исследователю даже и несолидно о том писать.

А между тем, работа С. А. Гедеонова была высоко оценена в своё время крупными специалистами. Так, И. И. Срезневский писал: “На это произведение нельзя не глядеть с особым уважением. Это – плод огромной научной работы, потребовавшей и много времени, и самоотверженной усидчивости, и разнообразной начитанности, и ещё больше разнообразных соображений, а вместе с тем и решимости бороться с такими силами, которых значение окрепло не только их внутреннею стойкостью, но и общим уважением”[4].

М. Фасмер повторяет старые утверждения норманистов, что русское слово варѧгъ, мн. варѧзи заимств. из др.-сканд. *váringr, vɶringr, от vár «верность, порука, обет», т. е. «союзник, член корпорации»[5].

Вызывает недоумение разнообразие скандинавских форм, которые могли бы лечь в основу русского, ср.-гр. и ср.-лат. слов. Здесь и несуществующая др.-сканд. форма *váringr, привлекаемая норманистами, и др.-сканд vɶringr, и vaeringjar[6].

М. Фасмер приводит “исходное” vár «верность, порука, обет», но при начале попыток этимологизировать русск. варѧгъ, мн. варѧзи (и ср.-греч. βάραγγος, ср.-лат. varangus) использовались другие формы: др.-швед. *wâring из предполагаемого др.-сканд. *wârа = обет, присяга[7]. Отсюда, полагали, около 850 г. образовалось русское варѧгъ, мн. варѧзи, а около 950 г. – ср.-гр. βάραγγος[8]. Однако, доказывает С. А. Гедеонов (и это его доказательство, хоть и не принятое норманистами, вернее сказать, проигнорированное, ими так  и не было опровергнуто за неимением контрдоводам), из гипотетического, но никакими источниками незасвидетельствованного, *wâring никак не могло образоваться ср.-гр. βάραγγος: “из wâring могло бы образоваться только βάριγγος”[9].

Далее, С. А. Гедеонов продолжает: “Да и самая (предполагаемая) форма” wâring не может устоять против дошедшего случайно до нас, в названии острова Väringӧ (ӧ = остров) подлинного древнешведского имени Väring. «Väringӧ, – сообщают мне из Стокгольма, – островок, лежащий вблизи от твёрдой земли, в большом проливе между Стокгольмом и Фурусундом»”[10]. По мнению С. А. Гедеонова, это доказывает, что шведы в X – XI вв., как и норвежцы, говорили не wâring, а vaering, но от общескандинавского vaeringi = väringi не могли произойти ни русское варяг [варѧгъ?.– В. К.], ни греческое βάραγγος.[11].

С. А. Гедеонов отмечает, что в памятниках древнескандинавской письменности о вэрингах (vaeringjar) упоминается не ранее первой половины XI в.[12] и вэрингами у норманнов назывались только служившие в варангском корпусе в Константинополе[13]. Стоит подчеркнуть, что, согласно древнескандинавским же источникам, первым скандинавом, поступившим в корпус византийских варангов был Болле, сын Болле (Болле Боллесон) в 1020 – 1026 гг., а начало корпуса варангов относится к 988 г.[14] Получается, что не скандинавы дали корпусу варангов своё имя, а варангами, то есть вэрингами в скандинавском произношении, звались те скандинавы, кто служил в этом корпусе телохранителей[15].

Он же выводит, что “от греков приняли скандинавы имя варангов под формой vaeringi – vaeringjar, заменяя греческое ang [-αγγ. – В.К.] своим северным ing, а начальное α в слоге βαρ, скандинавским ae; так ἄγια Σοφία – Aegisif, παλάτια – Pólótur и т. д.”[16]

С. А. Гедеонов нашёл и славянскую этимологию слова варѧгъ, мн. варѧзи. И именно здесь стоит пояснить, почему мы придали такое важное значение факту, что М. Фасмер дал слово варяг для др.-русск. периода в форме варягъ, а не варѧгъ. Дело в том, что буква юс (малый), то есть ѧ, носовой (назализованный) гласный [ɛ̃], а в древнейших памятниках – йотированный [jɛ̃]. Для современного уха это звучало бы, примерно, как эн, то есть варѧгъ варэнгъ.

Для эпохи С. А. Гедеонова (но не для самого С. А. Гедеонова) было аксиомой считать, что все слова, содержащие суффиксы с назализованным гласным перед [g] – заимствования из германских (то есть немецкого, скандинавского и т. п.) языков. С. А. Гедеонов это мнение оспорил[17] и предположил, что слово варѧгъ “занесено к нам с варяжского (балтийского) Поморья господствовавшими на нём славянскими племенами”[18]. Он видел в нём приводимое Геннингом (по списку Гильфердинга) древанское слово warang меч[19].

Он обоснованно заключает: “Грамматическая правильность производства русского варяг [варѧгъ. – В.К.] от живого, по всем законом славянской лингвистики составленная, у Геннинга буква в букву записанного вендского слова varąg – varang, неотрицаема <…>”[20]. Свой вывод об этом С. А. Гедеонов обосновывал тем, что назализация гласных –  естественное явление в славянских языках.

При этом следует иметь в виду, что отмечается А. М. Селищевым, наличие звука [ę], передававшегося на письме буквой юс малый (ѧ) в суффиксальной группе на -ga, то есть -ę-ga, использовавшейся в словах – именах “с эмоциональной окраской: польск. vłočęga; может быть русские имена на  -яга: воряга, волочага, парняга <…>”[21]. Нетрудно заметить, что слово варѧгъ, то есть varęgŭ, именно из этой категории; и хотя А. М. Селищев относительно русских слов допускал и иное их происхождение ( “но возможно, что русск. -яга из -̓aga”[22]), однако наличие ср.-гр. слова βάραγγος (откуда и ср.-лат. varangus), которое, как доказал С. А. Гедеонов, является источником заимствования в сканд. язык[23], не даёт возможности сомневаться в правильности выводов А. М. Селищева о происхождении славянских слов на –яга из суффиксальной группы -ę-ga, по крайней мере, в отношении слова варѧгъ >> ср.-гр. слова βάραγγος >> ср.-лат. varangus >> скандинавские формы слова. Но, в любом случае, для южнобалтийских славян данный суффиксальный исход естественен и невозможно сомневаться в исконнославянском происхождении слова только на том основании, что, якобы, рассматриваемая суффиксальная группа чужда славянским языкам и её наличие в слове является, якобы, свидетельством заимствования.

Итак, С. А. Гедеонов разделил мнение о том, что слово «варанг» означает «мечник»[24].

И. Первольф с С. А. Гедеоновым не согласился, но отметил, что слово варяг у западных славян должно было звучать именно так, как и указал С. А. Гедеонов – варанг[25]. А. Г. Кузьмин, в этой связи, отметил, что Видукинд Корвейский[26] аналогичным образом объяснял происхождение этнонима саксы – от слова sahs нож. Нелишне будет напомнить здесь, что О. Н. Трубачёв, дополняя этимологический словарь русского языка Фасмера, писал о чехах, что наиболее вероятно объяснение названия этого племени из *čexati/*česati в значении “наносить резкий, рубящий удар”[27]. При этом он подчёркивал, что в отношении к этнониму *čexъ первоначально имелось в виду боевое рубящее, режущее оружие, меч, нож[28]. О. Н.  Трубачёв отмечает возможность калькирования этнонима Boii (то есть кельтское Boii > славянское *čexъ, *čexi) и сближения с этнонимом Sachsen, *sahsa- “саксы” из первоначального “ножи”[29].

В. Н. Татищев считал, вслед за Страленбергом (Фи́липп Иоганн (Ю́хан) Табберт фон Страленберг, Philipp Iohan von Strahlenberg) и со ссылкой на него, полагал, что термин варѧгъ, мн. варѧзи происходит от varg – «волк», то есть «разбойник»[30].

П. Я. Черных полагал, что “<…> скандинавское vaeringjar – варяг, обозначающее «защитник», «охраняющий» может быть заимствованием из славянского, где «варити», «варяти», «варяю», означает «хранить», «беречь», «защищать».”[31] Данная этимология повторяет высказанную Ф. Свистуном, не считавшим имя варяги этническим: “Слово «варяг» есть чисто славянское. Оно происходит от «варяти» (сторожити, hüten, bewahren): у польских флисаков, по словарю Линде, «варуга» означает стражу на судне, «варунек» гарнизон крепости”[32].

Н. Р. Гусева полагает, что имя (этноним) варяги имеет значение «меч», но  выводя его не из славянского, а из санскритского varanga[33], добавляя: “В контексте этого предположения не лишним будет вспомнить и о том, что в английском языке сохраняется такое название варягов, как «варангианс», что может служить подтверждением высказанной нами догадки”[34]. Правда, не настаивая твёрдо на высказанном предположении, отмечает, что считает интересным мнение о  том, что варяги – также воины-наймиты из разных племен, занятые охраной товаров на сухопутных и морских торговых путях, а их название производно  от слов бодричей: «вара» – «товар» и «гаичь»[35].

В. В. Мавродин, касаясь проблемы этимологизирования этого имени, писал, что “«варега», «варежка» в смысле «рукавица», «боевая рукавица», а когда клялись, поднимали руку в боевой рукавице, является уже словом производным, более поздним”[36].

А. Г. Кузьмин доказывал кельтское происхождение варягов (варяги – ославяненные кельты) и слова варяг(и). Он считал, что в основе его лежит кельтское var вода, море[37].

Объяснялось слово и как производное от варя- в значении процесс выварки соли от затопки печи до выноса соли на сушку, а варяги – это солевары[38].

Литература, где достаточно полно приводится обзор работ, в которых показана ненаучность представлений о безусловном отождествлении варягов со скандинавами, к настоящему времени довольно представительна, хотя количественно (но не качественно) уступает норманистской. Есть довольно полный обзор такой литературы в работах В. Б. Вилинбахова[39]. Особенно богатый материал по теме содержится в работе Ф. Л. Морошкина[40]. Интересные метаморфозы претерпели взгляды на этнос варягов А. Г. Кузьмина. Он писал: “<…> выяснение истоков варяжской легенды осложняется её внутренней противоречивостью. С одной стороны, «русь» называется в числе «варяжских» народов наряду со скандинавами и «англянами», с другой стороны варяги строят «Новгород», «Белоозеро», «Изборск», то есть дают славянские названия городам, даже расположенным на неславянской территории (Белоозеро, например), а новгородцы вообще выводятся «от рода варяжска». Именно эта противоречивость заставила в своё время автора настоящей статьи акцентировать внимание на недостоверности и позднем происхождении сказания[41]. Такой подход логичен, если исходить из представления о «варягах» как скандинавах. Но пересмотр этого положения существенно меняет оценку всего предания”[42]. Из статьи можно было сделать вывод, что А. Г. Кузьмин, ещё в 1969-м году считавший варягов скандинавами, в 1970-м пришёл к выводу о славянском происхождении варягов. Очевидно, такой вывод и был сделан, на что А. Г. Кузьмин в 1974 г. возражал: “Несколько лет назад автор настоящей статьи пытался обосновать положение о том, что варяги были не скандинавами, а выходцами с южного побережья и островов Балтийского моря. Это положение вызвало возражения. <…> Между тем в статье неслучайно говорилось о «славяноязычном», а не славянском населении. Эти понятия не идентичны”[43]. В этой статье А. Г. Кузьмин попытался уже обосновать кельтское происхождение безусловно (бесспорно) славяноязычных варягов, то есть – ославяненных кельтов[44].

Очевидно, что нам необходимо посмотреть, как описывают варягов русские летописи: Лаврентьевская и Ипатьевская,– которые, как принято считать, содержат древнейший летописный свод. Первое упоминание о варягах находим в недатированной части, посвящённой расселении колен (родов) Иафетовых. Итак: “в Афетовѣ же части сѣдѧть Русь . Чюдь . и вси ӕзъıци . Мерѧ . Мурома Весь Моръдва . Заволочьскаӕ Чюдь . Пермь Печера Ӕмь. Оугра Литва . Зимѣгола Корсь . Сѣтьгола Любь Лѧхове же и Пруси Чюдь пресѣдѧть к морю Варѧжьскому[45].

Далее сообщается: “по сему же морю сѣдѧть Варѧзи сѣмо ко въстоку до предѣла Симова . по т[о]муже морю сѣдѧть къ западу до землѣ Агнѧнски и до Волошьски[46].

Стоит отметить, что даже прямой текст летописей подвергается различным интерпретациям (в зависимости от того, является ли интерпретатор норманистом или нет): так, Д. С. Лихачёв часть  фразы летописца до землѣ Агнѧнски перевёл как до земли Английской[47]. Читателю, не владеющему древнерусским языком, или просто изучающему летописи в переводе, сразу же внушается, но не в лоб, а исподволь, мысль, что речь идёт именно о скандинавах: именно они, а, точнее, даны (датчане) завоёвывали часть острова Британия, где читатель и знает нынешнюю землю Английскую. Следовательно, речь идёт о стране заморской (варягов, де, пригласили из Заморья, хотя титла в Кёнигсбергской, то есть Радзивил(л)овской, летописи стоит над буквами, обозначающими “из-за”, то есть из-за моря), населённой скандинавами, а это значит… И вывод, как бы невзначай, следует о скандинавстве варягов. И Д. С. Лихачёв не одинок в определении того, что такое земля  Агнѧнска. С. М. Соловьёв, например, тоже полагал, что речь идёт о земле Английской[48].

А вот, что пишет А. Г. Кузьмин: “Западные пределы расселения варягов летописец ограничивал землями «Агнянской» и «Волошской». Этноним «агняне» соседствует в летописях со свеями, готами, варягами, русью. В то же время даны, один из самых активных «норманнских» народов, в Повести временных лет даже не упоминается. На это обстоятельство обращалось внимание, и в объяснении  его наблюдается общий подход: коренное население Дании именно англы. Название это имеет географическое происхождение (от Angeln – угол): в области Шлезвиг-Гольштейн на границе  нынешней Германии и Дании два залива образуют «угол», и соответствующее название сохраняется на протяжении всего средневековья  и даже в новейшее время.[49] Напомним, что с землями англов соприкасались области расселения балтийских славян, именно вагров”[50].

Есть и другое описание: “по сему же морю сѣдѧть Варѧзи сѣмо къ вьстоку . до предѣла Симова . по тому же морю сѣдѧть къ западу . до земли Агарѧньски и до Волошьс̑кыє[51]. Нетрудно догадаться, что земля Агарѧньска считается “опиской переписчика”.

Из этого описания следует, что варяги – обитатели Южной Балтики.

Есть и такое пояснение, кто такие варяги: “ Афетово бо и то колѣно Варѧзи Свеи . Оурмане [Готе] Русь . Агнѧне Галичане . Волъхва Римлѧне Нѣмци . Корлѧзи Веньдици Фрѧгове и прочии доже присѣдѧть ѿ запада къ полуночью и съсѣдѧтьсѧ съ племѧнемъ Хамовъıм[52]. То же: “Афетово же колѣно и то Варѧзи . Свеи . Оурманє . Готѣ . Русь . Аглѧнѣ . Галичанѣ. Волохове . Римлѧнѣ . Нѣмци . Корлѧзи . Венедици . Фрѧговѣ . и прочии присѣдѧть ѿ запада къ полуденью . и съсѣдѧтсѧ съ племенем̑ Хамовомъ[53].

Все отрывки показывают: варяги – не скандинавы, так как скандинавские племена перечисляются самостоятельно. Нетрудно заметить, что если норманисты делают упор на то, рядом с какими народами упоминаются варяги (и упорно стоят на том, что рядом со скандинавцами), поясняя, что именно в этом и состоит ответ на вопрос о национальной принадлежности варягов, то упоминание варягов рядом с галичанами, волохами, римлянами, корлязями, венедицами и фрягами и их соседстве с племенем Хамовым, по “логике” норманистов, должно делать их (причём одновременно) и латинами, и негра…, ну, словом, африканцами негроидного антропологического облика. Но отчего-то такой вывод норманисты не делают и такое объяснение не рассматривают даже и в виде рабочей гипотезы.

Кроме всего, мы знаем, что Русское государство сложилось, со всеми нужными оговорками, вокруг знаменитого пути из варяг в греки. Несмотря на имеющуюся дискуссию о том, где пролегал этот путь[54], в целом господствует норманистский взгляд: это путь из (говоря общо) Скандинавии в Константинополь и обратно, по которому скандинавцы ездили, когда им вздумается, основывая по пути, между делом, государства для славян.

Но вот свидетельство западного источника, Адама Бременского, сообщающего, что за лютичами, которых иначе называют вильцами, протекает Одер – самая полноводная река в земле славян: “Там, где Одра впадает в Скифское море, лежит знаменитейший город Юмна, отличный порт, посещаемый греками [в данном случае, очевидно, под греками понимаются не греки, то есть эллины/ Έλληνες, по национальности, а православные христиане, какой бы национальности они бы ни были.– В. К.] и варварами, живущими вокруг. <…> Юмна – самый большой из всех городов Европы. В нём живут славяне <…>. Что же касается нравов и гостеприимства, то нельзя найти народа более честного и радушного. В этом городе, полном товарами всех народов, ничто не представляется роскошным или редким. Там имеются и вулкановы сосуды (Olla Vulcani), которые местные жители называют греческим огнём. <…> … пустившись на парусах из Юмны, на четырнадцатый день прибудешь в Новгород (Ostrogard), который лежит в Руссии, где столица Киев, соперница Константинопольского скипетра, краса и слава Греции”[55].

Сравним это место с другим изданием: “За лютичами, которых иначе зовут вильцами, протекает Одер, самая полноводная река в земле славян. В её устье, там, где она впадает в Скифское озеро, расположен знаменитый город Юмна, весьма оживлённое местопребывание варваров и греков, живущих вокруг. Поскольку о великой славе этого города  рассказывают многое и не всегда правдиво, мне также хочется упомянуть о нём кое-что, заслуживающее внимания. Это, действительно, крупнейший из всех расположенных в пределах Европы городов, который населяют славяне вместе с другими народами,  греками и варварами. <…> Этот город богат товарами всех северных народов, нет ни одной диковинки, которой там не было бы. Там есть «Котёл Вулкана», который местные жители называют греческим огнём и о котором упоминает также Солин. <…> От этого города коротким путём добираются до города Деммина, который расположен в устье реки Пены, где обитают руны. А оттуда – до провинции Земландии, которой владеют пруссы. Путь этот проходят следующим образом: от Гамбурга или от реки Эльбы до города Юмны по суше добираются 7 дней. Чтобы добраться до Юмны по морю, нужно сесть на корабль в Шлезвиге или Ольденбурге. От этого города 14 дней ходу под парусами до Острогарда Руси. Столица её – город Киев, соперник Константинопольской державы, прекраснейшее украшение Греции”[56].

Мы видим, что путь из варяг начинается в славянском городе Волине (Юлине, Юмне, Йомне) и заканчивается в греки (то есть в славянской Руси).     Давно замечено, что торговый путь, описанный Адамом, который заканчивается в Киеве – столице, красе и славе ГРЕЦИИ, сопернице (у Адама столица Греции – Киев – женского рода) Константинопольского скипетра, а начинается в славянской Юмне (то есть в Волине) – это и есть знаменитый путь из варяг (то есть южнобалтийских славян) в греки (как называли Русь немецкие и скандинавские источники).

Как отмечал А. Г. Кузьмин, данное свидетельство Адама Бременского содержится во всех хрестоматиях по истории Средних веков, но в связи с историей славян почти не рассматривается[57]. И это понятно – иначе придётся признать, что представление о культуртрегерах из Скандинавии, которые проложили знаменитый торговый путь, вокруг которого и создали Русское государство, основано лишь на фантазиях последователей северного националистического движения – готицизма[58].

Отождествление варягов, имя которых вошло в название указанного пути, со скандинавами (а ведь становление пути из варяг в греки, как принято считать – в начале X в., связывается исключительно с деяниями скандинавов[59], как и функционирование пути[60])  наталкивается на непреодолимые противоречия. Так, антинорманист В. Н. Юргевич, ещё в 1867 г., констатировал “совершенное молчание скандинавских саг о плавании скандинавов по Днепру и об его порогах”[61], норманист В. А. Пархоменко в 1913 г. писал, что “до X в. и даже почти до XI в. норманны совершенно не знали днепровского пути в Византию”[62], а исследователь А. Брим, рассматривая вопрос о функционировании пути с норманистских позиций, пришёл к выводу: если “главной заинтересованной стороной в этом деле были скандинавы”, то “как раз скандинавские  известия отличаются необычайной скудостью и часто неточностью”[63]. “Часто неточностью” – это ещё мягко сказано. Тем не менее, норманисты нашли способ преодолеть данную, оказавшуюся для норманизма неразрешимой, проблему – способ квазинаучного забалтывания проблемы. Показательный пример: Т. Н. Джаксон особенно заостряет внимание, со ссылкой на Мельникову[64], на том, что “в литературе утвердилось мнение, что памятники древнескандинавской письменности донесли до нас историко-географические представления двух уровней – теоретического и практического”[65]. Отрадно думать, что уже в древности скандинавы были приверженцами марксизма-ленинизма с его максимой о взаимосвязи теории и практики и о том, что без практики теория мертва. Но что мы видим в действительности?

Вот блестящий пример так называемого практического историко-географического представления скандинавов о стране, которую принято отождествлять с нашей Русью, который содержится в  “Саге о Хаконе  Хаконарсоне”, написанной исландцем Стурлой Тордарсоном в 1264 -1965 гг. Эта сага, “по признанию исследователей”, отличается “вполне документальным характером”[66]. Цитата из саги: “Этим летом отправились они в военный поход в Бьярмаланд, Андрес Скьяльдарбанд и Ивар Утвик. У них было четыре корабля. И то было причиной их поездки, что ездили они в Бьярмаланд в торговую поездку за несколько лет до этого, Андрес из Сьомелингар и Свейн Сигурдарсон, Эгмунд из Спангхейма и многие другие. У них было два корабля. И отправились они назад осенью, Андрес и Свейн; а они остались с другим кораблём, Хельги Богрансон и его корабельщики. Эгмунд из Спангхейма тоже остался и отправился он осенью на восток в Сурдаларики (Суздальское княжество)[67] со своими слугами и товаром. А у халаголандцев случилось несогласие с конунгом бьярмов. И зимой напали на них бьярмы и убили всю команду. И когда Эгмунд узнал об этом, отправился он на восток в Хольмгардар (Новгородское княжество)[68] и оттуда восточным путём к морю; и не останавливался он, пока не прибыл в Йорсалир (Иерусалим)[69][70].

Оставим без особого внимания факт: славные викинги, которых боялась вся Европа, которым никто не мог противостоять, отчего они безнаказанно грабили всю Европу, а в бессильной противостоять им Руси – брали дани с беззащитных, мирных славян и вообще основывали государственность, гражданское общество и культуру, не только оказываются перебитыми безвестными бьярмами, но и остаются неотмщёнными, ибо бесстрашный викинг Эгмунд с рогатым шлемом на голове поднимает полосатые паруса и постыдно бежит от бьярмов в Хольмгардар. Важно не это, а точное и практическое (как это видится норманистам) описание Руси: от берега Белого моря, если пойти морем на восток, то можно попасть – куда? – на Чукотку? – нет, в Суздаль, который, в действительности – город глубоко континентальный и лежит от Белого моря не восток, а на юг. Если же в глубоко континентальном городе Суздале сесть на корабль, то идя морем (морем?!) всё далее на восток, можно попасть – в сумасшедший дом? – в город Новгород (тоже город континентальный, лежащий от Суздаля не не востоке, а на северо-западе). Ну, а там уж, всё тем же морем и всё на восток – и до Иерусалима недалеко.

Из этого факта выводов два: во-первых, если сага описывает действительно Русь, то славные скандинавские викинги, изъездившие полмира, ничего не знали о реальной Руси (и, следовательно, на Руси никогда не бывали); во-вторых, если описание страны верно, то это – не Русь.

Но, может быть, данный фрагмент – случайность (порча текста, ошибки или описки переписчика и т. д. и т. п.)? Нет: “Число таких примеров,– добавляет Т. Н. Джаксон,– можно умножить”[71]. И какой из этого делается вывод? Совершенно норманистский – если такое нарушение географии и неправильно, то это неправильно в кавычках, действительное же положение объектов, расположенных в Руси – правильное тоже в кавычках[72] (словом, если реальная Русь не подходит под скандинавские описания – тем хуже для реальной Руси), а потому правильна не реальность, а фантастическое её отражение в сагах: “Однако оно «правильно» для средневекового скандинава”[73]. С такими “доводами” спорить, разумеется, бесполезно.

Между тем, в сагах упоминаются вовсе не топонимы Руси, а топонимы, которые норманистами читаются как топонимы Руси. Посмотрим на процитированный нами отрывок саги. В нём упоминаются: Бьярмаланд, Сурдаларики, Хольмгардар,– как названия страны Гардарики. Рассмотрим название Хольмгардар. Принято считать, что это – Новгород. Отмечается, что это имя встречается в скандинавских источниках более ста раз[74]. В источниках имеет несколько разных форм, одна из которых – Hólmgarðar. Новгород, как мы знаем, основан варягами. И тем не менее “самая ранняя фиксация топонима Hólmgarðar – в рунической надписи из Эсты (в Сёдерманланде в Швеции) первой половины XI в. <…>”[75]. Общепризнанное толкование Hólmgarðar – Новгород – существовало не всегда. Так, Тормод Торфеус считал ,что Hólmgarðar – это Холмогоры[76]. К настоящему времени установилось мнение, что Hólmgarðar – Новгород. Но объясняется происхождение этого названия очень по-разному – Hólmgarðar – это: “1) «Ильменский город» («Ильмень» > Holm), 2) «город на острове, островной город» (от hólmr «остров»), 3) «поселения в островной (во время паводка Волхова) местности», 4) «Холм-город (т. е. укреплённое поселение Холм»”[77]. Достаточно подробный анализ этих гипотез рассматривает Т. Н. Джаксон[78]. Обилие этимологий, конечно, показательно. Но вот мнение Е. А. Рыдзевской, анализировавшей показания одной из саг: “Самый факт нападения викингов на Швецию [достойно быть отмеченным: факт нападения варягов на словян, или руссов на словян, по мнению норманистов “свидетельствует” о том, что варяги, русь, варяги-русь – неславяне, а вот факт нападения викингов на Швецию – не свидетельствует, что викинги – нешведы, а, шире, нескандинавы; словом, как нападение викингов на Скандинавию не делает их, автоматически, нескандинавами, так и нападения варягов-руси на словян/словен не делает варягов-русь неславянами, ведь и за «Спартак», и за «ЦСКА» бьются фанаты, в основном, одной нации, а обоюдные кричалки не превращают спартаковцев и армейцев в мясо из холодильника и коней из конюшни.– В. К.] и Хольмгард вполне правдоподобен. Хольмгард здесь, по-видимому, надо было бы заменить через Austrvegr, так как возле самого Новгорода островов и мысов нет; дело идёт, скорее, о Прибалтике (остров Сааремаа и др.), само упоминание об островах и мысах вполне подходит к морским набегам викингов именно в этих краях”[79]. C Е. А. Рыдзевской, что Hólmgarðar – это не Новгород, а остров,  согласен и А. Г. Кузьмин[80]. Но, в таком случае, Бьярмаланд – это не Белое море (белый цвет в скандинавских языках опосредуется словом, отнюдь нетождественным слову bjarme, а land – в любом случае – не море, а земля), а, скорее, земля Бременская; Сурдаларики (Suðrdalarίki, Súrdalar, Syrgisdalar) – не Суздальская земля (княжество), а земля южнобалтийских славян сузов; топоним же Йорсалир (Jorsalir) употреблён в значении некий “Святой город”, необязательно Иевус (Иерусалим в Палестине), а, скорее, в том же значении, в каком Афанасий Никитин назвал один из Индийских городов (скорее всего, Бенарес) – Иерусалим Индийский, то есть Jorsalir из саги – это какой-то Святой город на Балтике, каким был, например, город Ромов ес известным святилищем. Понятно, что к Руси и к пути из варяг в греки известия саг о стране Гардар/Garðar/Garðarίki отношение не имеют.

Ещё один топоним, который хочется затронуть здесь в связи с невероятной путаницей. Этот топоним – Pallteskja. Он уверенно отождествляется с Полоцком. Закономерен вопрос: если под топонимом Pallteskja скрывается не мазовецкий  Плоцк (Płock), не Пултуск, то почему именно Полоцк, а не… Pallteskja (современный Палдиски/Paldiski)?

Но, может быть, невероятная путаница с топонимами – единственное, что может смутить, когда мы начинаем непредвзято анализировать скандинавские источники на их соответствие русским реалиям? Вот яркий пример. Существует источник – так называемая “Прядь об Эймунде Хрингссоне” (“Сага об Эймунде”), сохранившаяся в составе “Саги об Олаве Святом”. Из неё можно узнать, что у некоего конунга по имени Вальдемар было три сына: Ярицлейфр/Jarizleifr (имя которого в наших текстах транслитерируется как Ярицлейф, чтобы оно больше походило на имя Ярослав), Бурицлафр/Búrizlafr (обычно – Бурицлав) и Вартилафр/Vartilafr (Вартилав), которые, после смерти конунга Вальдемара, вступили в борьбу за власть. Кто эти конунги? Имя Вальдемар – датская калька русского имени Владимир. На Руси известен Великий князь Киевский – Владимир Святославич. Имя сына Вальдемара –  Jarizleifr –  созвучно имени сына Владимира Святославовича – Ярослава. И этого хватило, чтобы отождествить Вальдемара с Владимиром Святославовичем, а Jarizleifr-а – с Ярославом Владимировичем. Тот факт, что у персонажа по имени Вальдемар трое сыновей, а у Владимира Святославовича – двенадцать (да ещё дочь), никого из норманистов не смутило. А далее начинается и вовсе непонятное. Имя Búrizlafr можно было бы связать с именем Борис, имея в виду, что Борис – это сокращение имени Борислав. Однако Борис был убит в самом начале братоубийственной войны, а Búrizlafr – был активным участником, судя по саге, борьбы за власть. И вот уже Búrizlafr превращается в Святополка. А его имя, совершенно непохожее на имя Окаянного князя, отождествили с именем… Болеслава, короля Польши (получается, что король Польши – сын Владимира Святославовича – ?). Мало того, что трёх сыновей Вальдемара пришлось разделить (каждого) на четыре части (чтобы уравнять с двенадцатью сыновьями Владимира Святославовича), так ещё и одного из них отождествить с собственным тестем. Vartilafr, при таком “исследовании”, может быть отождествлён уже с кем угодно. Он и отождествлён с … князем Брячиславом Изяславовичем. И никого уже не смущает, что сыном Владимира Святославовича был вовсе не Брячислав, а его отец Изяслав. Но Изяслав Владимирович умер в 1001-ом году, а его отец – в 1015-ом году. Пришлось из племянника Ярослава Владимировича – Брячислава Изяславовича – делать брата. Но и этим дело не ограничилось. В популярной литературе авторы, твёрдо стоящие на позициях норманизма, не считаясь ни с чем, “исправляют” русские летописи. Борис и Глеб по летописям были убиты Святополком Окаянным в самом начале междуусобицы? Не беда. И вот уже один норманист в книге, посвящённой, судя по названию, Рюриковичам, а на деле воспроизводящей историю Великой Швеции (каковой, у норманистов является Русь), задаёт вопрос, являющийся целой главой книги: “Кто убил Бориса и Глеба?”[81] Поистине, с русской историей норманисты разделываются, как им угодно. Убитый Борис трижды воюет с Ярославом, в виде Святополка бежит в Бьярмаланд (мы помним, что это, по воззрениям норманистов – Белое море), и Бьярмаланд-Белое море отождествляется с… Польшей[82]. А бьярмы, жители Белого моря, отождествляются… с печенегами. Стоит ли после этого удивляться, что ставший Великим князем Киевским Ярослав Владимирович, стараниями норманистов, в угоду сведениям саги, которые навязываются русской истории, ссылается в Новгород, а в Киеве вокняжается никогда в нём не княживший Вартилав. Дальше – больше. Жену Ярослава Владимировича, по русским источникам звали Ириной. А Jarizleifr (Valdemarsson) был женат на шведке Ингигерд (русским источникам неизвестной). И вот уже отождествлены Ирина и Ингигерд (и это не подвергается сомнениям, отождествление Ирины и Ингигерд в науке – аксиома, то есть истина, не подлежащая сомнению). Ингигерд, выходя замуж, выпросила себе, в качестве калыма, город (место) с названием Aldeigja/Aldeigjuborg со всей округой, что ему принадлежит (Кемска волост! О, йа-йа! Кемска волост!). Русским летописям факт покупки невесты за город с какой-нибудь волостью неизвестен. И мы не будем предлагать в качестве прототипа топонима Aldeigja/Aldeigjuborg, например, датский Ольборг (Aalborg),– хотя бы потому, что история с покупкой Ингигерд за калым в виде Aldeigja/Aldeigjuborg к нашей истории не имеет касательства.  Далее дело ещё более запутывается. У Ярослава Владимировича был сын Владимир Ярославович. И у Jarizleifr-а и Ингигерд был сын Valdemar (Jarizleifrsson). Чего же лучше? Да, всё бы хорошо, если бы не Саксон Грамматик с его сочинением Gesta Danorum (“Деяния датчан”). В нём он утверждает, что сын Jarizleifr-а и Ингигерд – Valdemar – женился на дочери Гаральда (др.-англ. Harold Godƿinson), последнего правившего англосаксонского короля, 14 октября 1066 г. павшего на поле брани под Гастингсом,– Гите Уэссекской (Gytha of Wessex). Так как Valdevar (Jarizleifrsson) отождествлён с Владимиром Ярославовичем, то, по логике норманизма, выходит, что на Гите женился Владимир, сын Ярослава (Мудрого) Владимировича. Стоит ли говорить, что русские летописи упорно молчат об этом факте. Но дело вовсе даже  не в этом: ну, не обратили наши летописцы на такой маловажный факт, как женитьба наследника монарха Руси на дочери монарха Английского, сын которых, при благоприятном политическом раскладе, мог претендовать на английский престол. Дело в другом: уже Н. М. Карамзин обратил внимание на тот факт, что Владимир, сын Ярослава (Мудрого) Владимировича, умер в 1052 году: “Мог ли сей Владимир, умерший прежде отца [Ярослав (Мудрый) Владимирович умер в 1054 г. – В. К.], жениться на дочери Гаральда, когда сей последний сам женился только в 1055 году (см. Юмову Англ. Историю в описании сего года), и когда Гида выехала из Англии через 14 лет по смерти своего мнимого супруга?”[83] (Но не нужно думать, что где-нибудь в источниках содержится жуткий рассказ, как юную Гиту выдали за труп Владимира Ярославовича, как уложили невинную на брачное ложе с бренными останками – Саксон Грамматик не знает, что Владимир Ярославич ко дню свадьбы Гиты уже давно почил в бозе – или, разумеется, пишет о другом монархе). Норманисты из этой неприятной ситуации выкручиваются иначе. Коль скоро отождествление  Gаrðarίki с Русью уже произошло, то нет никаких препятствий для отождествления конунга по имеи Valdemar с каким-нибудь другим князем Владимиром. И вот Valdemar, сын Jarizleifr-а и Ингигерд, становится Владимиром Всеволодовичем (Мономахом). Но ведь Владимир Мономах – не сын Ярослава Владимировича, он сын Всеволода Ярославовича?! Какая мелочь для норманистов. А дальше для отождествлений вообще нет никаких препятствий. У Владимира Мономаха (про брак которого с Гитой Гаральдовной русские летописи, разумеется, тоже ничего не сообщают) первенца звали, в честь деда – Всеволодом. Первенца Гиты тоже назвали в честь деда – Гарольдом (Харольдом). Приходится отождествлять Гарольда Вальдемаровича и Всеволода Владимировича (придумывая, что у русских существовала, де, практика называть детей славянскими и, одновременно, скандинавскими, именами – русские источники не дают никаких оснований для таких измышлений: никто и никогда Всеволода Владимировича Гаральдом Вальдемарссоном не именовал). И никому из норманистов не приходит в голову, что при таких отождествлениях Всеволод Ярославович превращается в… Гаральда, коль скоро именно в его, Всеволода Ярославовича, честь назван был бы сын Гиты, выйди она замуж за русского князя… И ещё одно замечание. Давно замечено, что скандинавские источники не знают: ни руси, ни варягов, ни Рюрика с братьями, ни Олега Вещего, ни Игоря Старого, ни Святослава, ни Ольги… Стоп! Скандинавские источники знают мудрую правительницу Аллогию (Allogia). И вот, “уже некоторые исследователи (между прочим протоиерей Сабинин) догадывались, что под именем Аллогии, супруги Вламимира (Hist. Olavi Tr. f. cap. 46), сокрыта бабка его Ольга”[84]. Впрочем, очевидно, не Сабинин, всё же, был первым, или одним из первых, кто первым догадался отождествить имена Ольга и Аллогия/Allogia/Arlogia (а вслед за этим и самих персонажей), а Байер, которого критиковал ещё М. В. Ломоносов: “Последуя своей фантазии, Байер имена великих князей российских перевёртывал весьма смешным и непозволительным образом для того, чтобы из них  сделать имена скандинавские; так что из Владимира вышел Валдмар, Валтмар и Валмар, из Ольги – Аллогия, из Всеволода – Визавалдур и проч…”[85] Итак, чтобы спасти норманистские отождествления приходится признать Аллогию Ольгой и не смутиться тем фактом, что Аллогия была женой конунга Вальдемара, а Ольга – бабкой князя Владимира Святославовича. Но, если конунг Вальдемар – это Владимир Святославович, а Аллогия – Ольга, тогда Ольга, будучи бабкой Владимира Святославовича, была его… женой. На такие мелочи, как то: Ольга крестилась, мудрая пророчица Allogia, хоть и посоветовала креститься, но сама осталась язычницей; Allogia была “мудрой пророчицей”, о княгине Ольге никаких сведений о волховании и всём таком прочем нет и помина; Ольга крестилась в Константинополе, куда ездила с посольством (государственным визитом), об персонаже по имени Allogia ничего подобного неизвестно; во многом выбор Ольги определил религиозный выбор Руси в пользу православия, Allogia советовала принять совет креститься по, очевидно, латинскому образцу; Allogia рекомендовала принять совет, высказанный скандинавским ярлом; о княгине Ольге мы не имеем никаких сведений, что какой-то скандинавец советовал ей стать христианкой (и почему бы он стал советовать принять именно православие, а если он советовал неправославие, то почему Ольга, если она приняла совет скандинавца и рекомендовала к нему прислушаться, сама крестилась в Константинополе, и если она – Allogia,– почему саги не знают, что Allogia ездила в Константинополь и там крестилась?),–  да, на такие мелочи норманизм закрывает глаза.  И как едко заметил А. Г. Кузьмин, при этом не смутиться ещё и тем, что Ольга, которую норманисты считают норвежкой по имени Helga, носит при этом имя Allogia, то есть имя Ольга, если допустить, что Ольга – это Аллогия (Allogia), для скандинавского уха совсем не звучало, как Helga. Кстати, об имени. Здесь нет места обсуждению всех  версий происхождения этого имени, однако скандинавскую этимологию стоит затронуть. Так, сейчас можно прочесть, что русские/славянские имена Олег/Ольга происходят от сканд. имени Hélgi в значении святой/святая[86]. В этом норманисты солидарны. И их не смущает то, что др.-русск. Ольгъ, которое выводят из др.-сканд. Helgi, оказывается родственно… нов.-в.-нем. Слову heilig «святой»[87]. То есть древнее имя, косвенно, этимологизируется из слов нового времени. Мало того, оказывается, что это имя, в форме Olga, было заимствоано в нов.-в.-нем. из… русского в эпоху антинаполеоновских войн[88]. Но современная этимология имела историю, о которой, в настоящее время, норманисты предпочитают умалчивать. Оказывается, как показал С. А. Гедеонов, имя Ольгъ/Ольга, было представлено как Hélgi/heilig «святой» следующим способом: считается, что у др. скандинавов был бог огня Локи – Loki, имя которого по немецки звучало как Logi. Далее, если прицепить Loki-Logi к слову высокий,  нем. Hoch, то получится Hochloki, или Hochlogi, словом, Hochloche или Hâlogi[89]. Но это ещё ничего не даёт для связывания имени Ольгъ/Ольга с языческим богом огня. Но норманисты как бы задаются вопросом: а что даёт огонь? И отвечают: огонь много чего даёт. И жар, и уголь, и сажу, и пожар… Но, главное, он даёт свет. А свет – это свят. А свят – это святой. Вот и даёт Высокий Локи значение святой, а там уж и до Hélgi в значении святой/святая совсем недалеко. Только при этом забывается, что свет и святость опосредуются в славянских языках, где нет ни Локи, ни слова Hoch. А в скандинавских языках и в немецком слова, обозначающие свет и святой, никак этимологически не связаны друг с другом. Например, свет – это Licht (нем.), Lys (дат.), а для понятия святой существуют лат. происхождения слова. Словом, в сканд. из понятия Высокий Локи понятие святой выведено быть не может. Несмотря же на то, что имя Ольга для скандинавов – не Helga и не Hochloche или Hâlogi, её всё равно отождествили с персонажем по имени Аллогия (Allogia/Arlogia). При этом собственно основание для такого утверждения не приводится. Но это и неважно, ведь мудрая пророчица Аллогия (Allogia/Arlogia), жена конунга Вальдемара,– это отнюдь не русская княгиня Ольга – бабка Владимира Святославовича. (Нелепости, к которым приходится прибегать историкам-норманистам при интерпретировании фактов из Русской и параллельной ей, очень часто никак не пересекающейся истории, в норманистском ключе, этими нашими перечислениями, разумеется, не ограничиваются. И эти люди – норманисты – ещё берутся критиковать академика математики за его, в сравнение с норманистскими отождествлениями, детские шалости с историей). И вывод следует с необходимостью: даже те немногие факты, которые свидетельствуют о связях скандинавов со страной по имени Гардар/Garðar/Garðarίki/Гардарики, к Руси не имеют отношение и привязываются к ней почти исключительно в силу диктата норманизма в науке.

Но вернёмся к рассматриваемому нами пути из варя в греки. Выше мы показали недоумение В. А. Брима, подходившего к рассмотрению проблем, с этим путём связанным, с позиций норманнской “теории”. Далее, В. А. Брим удивляется: “При громадном, прямо-таки исключительном, значении этой реки для варяжских передвижений, совершенно непонятен тот факт, что имя её не получило прочного оформления в скандинавской литературе и встречается там сравнительно редко”[90]. В свете изложенных фактов удивляться тому, что скандинавы не знают путь из варяг в греки, не стоит – ведь путь проходил в греки, всё-таки, из варяг, а не из Скандинавии. И совершенно справедливо А. Г. Кузьмин отмечал: “Между тем наш летописец и не указывает на Скандинавию”[91]. Получается, что автор ПВЛ не знает Скандинавию как отправную точку пути из Варяг в Греки, а скандинавские (аутентичные) источники – не знают сам путь. В рамках норманнской (скандинавоманской) “теории” данный феномен не имеет рационального объяснения, а вот в рамках научной варяжской (славянской) теории – он естественен.

Знаменитый путь содержит большое количество кладов куфических монет, но, как отмечал В. Л. Янин, “основная и притом сравнительно более ранняя группа кладов восточных монет обнаружена не на скандинавских землях, а на земле балтийских славян”[92].

Как отмечал А. В. Арциховский: “Клады восточных монет IX – X вв., часто находимые России и Швеции, были использованы для подтверждения норманнской теории: считалось почему-то несомненным, что только норманны прокладывали в России торговые пути, отмеченные этими находками. Такое мнение опроверг В. Л. Янин[93], разделив клады на четыре периода. Русские клады количественно распределяются по этим периодам довольно равномерно, что облегчает выводы.

Первый период – с конца VIII в. до 833 г. В России от этого времени осталось гораздо больше кладов, чем на Западе. Особо важно, что в Западной Европе клады этого периода встречены главным образом в землях балтийских славян, а в Скандинавии они тогда совсем редки. Таким образом, первые транзитные торговые пути через Восточную Европу были проложены не скандинавами, а на Запад восточные монеты проникли при внутриславянской торговле”[94].

Следовательно, правомерен вывод, что данный торговый путь сложился ДО  так называемой эпохи викингов, без их участия и как внутриславянский транзитный путь[95]. Ещё “в 1956 г. В. Л. Янин пришёл к выводу, что торговые связи между восточными и южнобалтийскими славянами осуществлялись непосредственно и являлись «по существу внутриславянскими связями, развивавшимися без заметного участия скандинавов». <…> Возникнув как чисто славянское явление, объединяющее балтийских и восточных сородичей <…>”[96].

Важным положением, способным пролить свет на происхождение термина варѧгъ, варѧзи и, таким образом, происхождение этноса варягов (этническую природу варягов), является следующее. А. Г. Кузьмин, настоящий учёный и патриот, оспаривая скандинавское происхождение варягов и пытаясь доказать их кельтское происхождение, закономерно обратил внимание на указание ПВЛ (ссылка по Лаврентьевской летописи) о «дунайской прародине славян».[97] Он пишет: “П. Шафарик с полным основанием полагал, что предание, использованное русским летописцем, могло иметь в виду только вторжение кельтов на территорию Паннонии, которое, которое произошло не позднее IV в. до н. э.”[98]

А далее следует закономерный вывод, что “летописные предания о пребывании славян на территории Паннонии и, по всей вероятности, Иллирии и Норика представляется вполне достоверным”[99]. Но те же летописные предания сообщают, что из земли варягов можно пройти непосредственно в Рим. То есть варяги оказываются, представлениям летописца, именно там, где славяне. И здесь же мы находим народ с именем “Rauracī и Rauricī, ōrum m раурики, кельт. Племя на Рейне с главным гор. Augusta Rauricorum[100]. А также и “Rayracum (Rauricum), ī n Раурик, главный город рауриков (ныне Augst близ Базеля)”[101]. Кажется любопытным, что нашему Рюрику и городу балтийских славян Рерику (а также и реке с именем Рерик)[102] соответствуют античные: племя Rauracī и Rauricī, ōrum m раурики, город рауриков Rayracum (Rauricum), ī n Раурик, а также и имена Рурик, известные в регионе центральной Европы (но не в Скандинавии): “Только норманнистским ослеплением можно объяснить поиски аналогов для летописного Рюрика в Скандинавии. <…> Дело в том, что имя это известно в Европе, по крайней мере с IV в. А. Хольдер приводит пять «Рюриков», известных доVII в. 12 «Рориков» отмечено на территории Франции IX – XII вв. <…> Название племени происходит, очевидно, от реки Рур или Руара. В настоящее время это название имеют притоки Мааса и Рейна. В Средние века и у Одера был приток Рурика[103].

Итак, кроме балтийского региона, варяги в русских летописях локализуются в Подунавье. Понятно, что если факт пребывания славян в Подунавье является хоть и дискуссионным, но не невозможным, а потому и славянское происхождение варягов становится весьма вероятным, то скандинавское их происхождение – совершенно невероятным, тем более, что и южнобалтийский регион нахождения варягов свидетельствует, прежде всего, в пользу славянства варягов.

Однако и это не всё. Русские летописи помещают варягов в нижнем течении Северной Двины, то есть на севере, там, куда устремился поток славян – русских переселенцев, давший миру русских поморов.

Данное свидетельство русских летописей настолько потрясло русского академика С. М. Соловьёва, что он, дабы согласовать это свидетельство с норманнской “теорией”, вынужден был прибегнуть к (буквально) столовращению и передёргиванию (географических) карт. Его ухищрения настолько запредельны, что необходимо дать расширенную цитату: “Кто же были эти варяги? Здесь, прежде нежели приступим к разбору летописных свидетельств о варягах, считаем за нужное сказать несколько слов о географических понятиях летописца, во сколько они разнятся от наших. Разница состоит в том, что Балтийское, или Варяжское, море, по летописцу, находится не на северо-западе [от Руси.– В. К.] , но прямо на севере; это видно из описания речных течений: «Днепр бо потече из Оковьского леса и потечеть на полдне, а Двина из того же леса потечеть, а идеть на полунощье, и впадеть в море Варяжское [здесь Варяжское море – явно Белое.– В. К.]; из того же леса потече Волга на Восток». Вследствие такого взгляда становится понятным, как варяги, приседя к морю Варяжскому, могут в то же время соприкасаться с востоком, пределом Симовым; Скандинавский полуостров мы должны положить поперек, Балтийское (Варяжское) море будет находиться прямо на север от русских владений, составлять одно с Немецким, это будет огромный рукав Атлантического океана, совершенно в виде Средиземного моря, причем северный скандинавский берег Варяжского моря будет соответствовать европейскому берегу Средиземного, южный берег Варяжского – африканскому берегу Средиземного; следовательно, Скандинавский перешеек, подобно Суецкому, должен находиться на востоке, около Уральских гор, соприкасаться с частию Симовою”[104].

Если, чтобы хоть как-то согласовать свидетельства русских летописей о варягах, противоречащих норманнской “теории”,  с этой “теорией”, нужно передёргивать карты, верить, что от этого Скандинавский полуостров, который на современных картах стоит как бы на попа, ляжет “поперёк”, Балтийское море “наедет” на Русь, а Скандинавский перешеек “подобно Суецкому”, упрётся в Уральские горы, которые, почему-то, никуда не уедут и даже с места не сдвинутся… Хотя, конечно, кто ж их сдвинет, они же горы… Когда малограмотный уголовник говорит про кто ж его посадит, он же памятник, это, хоть и смешно, но понятно – всё-таки малокультурный и необразованный уголовник. Но прославленный академик, вращающий карты у себя на столе и всерьёз верящий, что от этого сдвинутся с места моря и суша (“Скандинавский полуостров мы должны положить поперек”,  “Скандинавский перешеек, подобно Суецкому, должен находиться на востоке, около Уральских гор”)…

Основным местом русских летописей, которые используются норманистами, является отрывок о дани варяжской.

По Ипатьевской летописи: “ И изгнаша Варѧгы за море . и не даша имъ дани . и почаша сами в собѣ володѣти . и не бѣ в нихъ правды . и въста родъ на род̑ . и быша оусобицѣ в них̑ . и воєвати сами на сѧ почаша . и ркоша поищемъ сами в собѣ кнѧзѧ . иже бы володѣлъ нами и рѧдилъ . по рѧду по праву . идоша за море к Варѧгом̑ . к Руси . сіце бо звахуть . ты Варѧ̑гы Русь . ӕко се друзии зовутсѧ Свеє . друзии же Оурмани . Аньглѧне . инѣи и Готе . тако и си[105].

По Лавретьевской: “Изъгнаша Варѧги за море и не даша имъ дани . и почаша сами в собѣ володѣти . и не бѣ в нихъ правдъı . и въста родъ на родъ . [и] бъıша в них̑ усобицѣ . и воєвати почаша сами на сѧ [и] рѣша сами в себѣ . поищемъ собѣ кнѧзѧ . иже бъı володѣлъ нами . и судилъ по праву . [и] идаша за море къ Варѧгомъ к Русı . сице бо сѧ звахуть и . варѧзи суть . ӕко се друзии зъвутсѧ Свое . друзии же Оурмане . Анъглѧне друзıи Гъте . тако и си[106].

Нет нужды, в который уже раз, повторять, что, во-первых, упоминание варягов рядом с некоторыми, как принято считать – скандинавскими, народами, не делает их, автоматически, скандинавами, а, во-вторых, даже этот отрывок свидетельствует, что варяги, кем бы они ни были и с кем бы они ни соседили, всё-таки не свеи (свии, свое), не оурмѧне, не анъглѧне и не гъте. То есть не шведы, не норвежцы, не датчане… Не скандинавы.

Здесь нет нужды повторять положения работ, в которых доказывается славянское происхождение варягов. Это и обзорные работы В. Б. Вилинбахова[107], особенно отмеченная и названная заслуживающей особого внимания[108] работа Ф. Л. Морошкина[109], обзорные и иные (весьма подробные, основательные) работы В. В. Фомина[110].

Казалось бы, есть ли вообще необходимость выявлять этническую природу варягов? Вот как, например, ставит вопрос Т. Н. Джаксон: “«Варяго-русский вопрос», «варяжский вопрос», «норманнская проблема», «норманнская теория» – все эти слова определяют один из остро-полемических узлов русской исторической памяти. Мы уже обращались к этой теме и видели, что нередко ложно понятый императив патриотизма заставляет людей выносить в общественное пространство спор, который длится в науке уже пару столетий. И чем дальше он идет, тем сильнее видно, что вынесение спора за рамки науки приводит к недопустимой вульгаризации и искажает действительность”[111]. Встаёт вопрос: “вынесение за рамки науки” – это куда?

Т. Н. Джаксон даёт ответ, применительно к критике позиции норманистов со стороны М. А. Алпатова, что “Алпатов излишне политизирует и тоже искажает картину. В трудах академиков-немцев на самом деле видно подлинно академическое отношение к древнейшей русской истории, основанное на изучении источников”[112].

Другой норманист доходит до обвинений самого М. В. Ломоносова: “А потому именно М.В. Ломоносову, которому после упомянутого «репорта» Елизавета Петровна поручила написать историю России, мы в значительной степени обязаны появлением в законченном виде так называемой «норманнской теории».

Точнее, «химии адъюнкту Ломоносову» принадлежит сомнительная честь придания научной дискуссии о происхождении названия «русь» и этнической принадлежности первых русских князей вполне определенного политического оттенка.”[113] Ну, разумеется, мнение какого-то там «химии адъюнкта Ломоносова» (то есть, если условно перевести на современный язык, кандидата химических наук, доцента) немногого стоит в сравнение с исторически подкованным кандидатом исторических наук (к тому же, впоследствие, защитившим и докторскую диссертацию) и не стоило бы на этом заострять внимание, если бы данный пример не являлся бы, сам по себе, блестящим примером эквилибристики, допускаемой норманистами при “доказывании” своей “теории”. Академик (Действительный член Санкт-Петербургской Императорской и почётный член Королевской Шведской академий наук) М. В. Ломоносов был физики адъюнктом, а химии – профессором, адъюнктом же химии он не был: “Следует сразу же заметить, что Ломоносов никогда не был «химии адъюнктом». В январе 1742 г., через полгода по своему возвращению на родину из Германии, он был назначен адъюнктом физического класса петербургской Академии наук (до этого работая, не состоя в штате Академии), а в июле 1745 г. профессором химии”[114]. Вопрос, конечно, интересный и чисто риторический: Если норманисты так небрежно обращаются с информацией, которую легко перепроверить, то чего же ждать от таких исследователей при анализе источников, представляющих определённые трудности в понимании. Если академика, химии пофессора можно легко и безнаказанно разжаловать в адъюнкты, задним числом, спустя столетия, то почему нельзя расславянить Рюрика и варягов, спустя более чем тысячелетие?

Итак, мы видим, что зачинщиком перевода дискуссии из области науки в область политики объявляется  «химии адъюнкт» Ломоносов. Спор между норманистами и их противниками имеет, по мнению норманистов, “не столько научный, конкретно-исторический, сколько политический характер”[115]. Более того, норманисты переводят спор в область психиатрии, утверждая: “Так что придётся, видимо, согласиться с В.О.Ключевским, который называл варяжскую «проблему» патологией общественного сознания <…>”[116]. Понятно, что данный способ ведения дискуссии не является ни научным, ни просто корректным. Чувствуется, что некоторая истеричность тона спора (например, отмеченная выше позиция В. О. Ключевского), объясняется достаточно просто: отсутствие доказательст  норманской “теории”, которую необходимо отстаивать во что бы то ни стало, приводит к нервозности, которую норманисты и срывают на оппонентов. На ненормальность подобного положения обращал внимание ещё М. О. Коялович, писавший, что у нас утвердилось правило, будто признавать норманскую “теорию” – это “дело науки, не признавать – ненаучно”[117]. Одним из блестящих примеров научного подхода к рассмотрению проблемы этнического происхождения варягов (руси), а также и происхождения Русского государства демонстрирует акад. С. М. Соловьёв. В своём многотомном труде по истории России он отдаёт проблеме генезиса Русского государства немного строк, как-то очень торопливо излагая, совершенно не прибегая к анализу достоверности, факты, которые норманисты кладут в основу своей “теории” и скороговоркой убеждает: “На приведённых местах летописи [имеется в виду ПВЛ, которую, как мы это покажем ниже, Соловьёв беззастенчиво фальсифицирует путём столовращения и передёргивания карт.– В. К.] основывается мнение о скандинавском происхождении Варягов-Руси, и основывается крепко; вот почему это мнение древнейшее, древнейшее в науке, древнейшее в народе”[118]. Прекрасно осознавая, что, тем не менее, имеются факты, которые могут быть положены в основу славянской теории происхождения варягов, а также существует возможность иного, нежели норманистского, истолкование фактов, которые норманисты считают законно ими приватизированными, Соловьёв предпочитает, вместо научного анализа, просто от  них отмахнуться: “<…> некоторые хотели и хотят дать место предположению, что князья варяго-русские и дружина их были происхождения славянского, и указывают преимущественно на Поморье (Померанию), как на место, откуда мог быть вызван Рюрик с братьями: но для чего нужно подобное предположение в науке?”[119] Ответ, казалось бы, очевиден: чтобы наука именно ею и оставалась, а не становилась служанкой, обслуживающей чьи-то небескорыстные интересы. Учёный не может, вместо доказывания своей позиции, демагогически вопрошать: а для чего нужен научный анализ, если уже установлена абсолютная истина в последней инстанции? И такой подход норманистами объявляется научным, конкретно-историческим, а теория, основанная на фактах, говорящих, что варяги – не скандинавы, объявляется ненаучной на том лишь основании, что норманисты с ней не согласны.

Совершенно бесспорно, что дело представляется так: “«Варяго-русский вопрос», «варяжский вопрос», «норманнская проблема», «норманнская теория» должны исследоваться научно, как это и делают в своих “трудах академики-немцы” (очевидно, руководствующиеся исключительно любовью к научной истине,– в отличие от антинорманистов, руководствующиеся, по мысли норманистов, таким “постыдным”, как считают норманисты, чувством, как любовь к Родине – “ложно понятый императив патриотизма”[120]), а не политически. Словом, мы видим противопоставление подходов: научного  и политического.

Здесь, как видно, требуется пояснение. Представим, на некоторое время, что где-то идёт симпозиум по проблемам, связанным с высоким уровнем заболевания населения, например, сердечно-сосудистыми заболеваниями. Выступают доктора медицинских наук, все сплошь члены-корреспонденты и действительные члены Академии медицинских наук. Вдруг на трибуну поднимается некто, кто, в стиле персонажа блистательного А. Райкина, заявляет, что он слушал долго и внимательно выступающих и пришёл к выводу, что “ну, и дураки же вы тут все!” Понятно, что от такого заявления академики, на миг, растеряются.

А личность продолжит свой спич и пояснит, что высокий уровень заболевания сердечно-сосудистыми заболеваниями – проблема громадной важности. И её нужно решить. И кому же, как не академикам, этим озаботиться? А они, вместо того, что бы решать проблему в научном ключе, стали её решать в ключе … медицинском.

Ну, тут уж станет всё ясно, и какой-нибудь уважаемый всеми эскулап скажет, что, мол, спасибо, товарищ артист-юморист, за ваше смешное выступление, только оно не к месту, так как концерт, запланированный на неформальную часть симпозиума, начнётся после части формальной. Ведь всем же ясно, что только юморист может противопоставлять медицину и науку. Это – понятия разноуровневые. Медицина может быть научной, может ею не быть, может быть и вовсе антинаучной… Но прямое противопоставление науки и медицины невозможны.

При рассмотрении “«варяго-русского вопроса», «варяжского вопроса», «норманнской проблемы», «норманнской теории» предлагается заведомо ложная альтернатива: либо научное (то есть заведомо правильное) решение, либо политическое (то есть заведомо неправильное, патриотически обусловленное, являющееся патологией общественного сознания).

Но противопоставлять научное и политическое – это так же неправомерно, как и противопоставлять научное и медицинское. Однако, это – общее рассуждение. Перейдём к конкретике.

В этой связи возникает законный вопрос: «Варяго-русский вопрос», «варяжский вопрос», «норманнская проблема», «норманнская теория» – это что? Ответ: в конечном счёте, это – вопрос, проблема, теория возникновения Русского государства. Следующий вопрос: проблема, вопрос, теория возникновения Русского государства – это вопрос, проблема, теория возникновения чего? Правильно: Русского государства.

Государство. Здесь не время и место для решения проблемы того, что есть государство.

Тем не менее, по-русски это явление опосредуется словом государство, которое, как нетрудно заметить, производно от слова государь. Полный параллелизм русскому существует в санскрите. Так, мы имеем глагольный корень राज् rāj – имеющий множество значений, среди них: 1) блестеть, сверкать; 2) появляться; 3) быть во главе чего-л., кого-л. 4) царствовать. Далее – отглагольное существительное – राजन् rājan со значениями: 1) раджа, царь; 2) повелитель, господин; 3) член царской семьи; 4) член касты воинов, кшатрий. А далее – слово राज्य rājyá: как прилагательное – в значении царский; как существительное – в значении 1) царствование над кем-л. (Loc.) и 2) царство, государство. То есть: государь > государство/राजन् rājan > राज्य rājyá.

В некоторых современных языках государство – это штат, производное от нем. Staat, которое, в свою очередь – из латинского status «состояние, положение».

А вот в др.-гр. языке мы имеем слово πόλις, означавшее, первоначально, «город», затем –  «город-государство», а далее –  «государство». От него производны – πολιτική – управление государством (Аристотель добавлял – искусство управления государством). А далее –  πολιτεία – государственное устройство. Вспомним трактат Аристотеля –  Ἀθηναίων πολιτεία «Афи́нская полити́я». То есть, проблема создания Русского государства – это проблема создания Русского полиса (πόλις) в значении государство и политии (πολιτεία). Это – политический вопрос и отказ от его разрешения как политического – в корне неверен, ненаучен.

Какое отношение это всё имеет к «варяго-русскому вопросу», «варяжскому вопрос», «норманнской проблеме», «норманнской теории»? Мы оставим в стороне общие рассуждения норманистов, что в XX в. и, тем более, в XXI в. нельзя думать, что призвание князя уже одно (само по себе) приводит к возникновению государства, что автор ПВЛ не знал то, что знаем мы, когда развитие науки и т. д. и т. п. Между тем, автор ПВЛ вовсе не даёт исследователям современности говорить о нём, как о плохо (или – как-то не так, по-средневековому) понимающему феномен государства.

И мы не будем здесь рассматривать все теории происхождения государства, как и саму дефиницию государства, ибо это не только тема для многочисленных докторских исследований (и здесь нет ни места, ни нужды это подробно рассматривать), которая никогда не будет исчерана, покажем лишь на одном примере всю сложность и запутанность вопроса. Так, Г. В. Ф. Гегель определял государство, в том числе и как нравственную субстанцию: “Но нравственная субстанция есть так же а) природный дух; семья; b) в своём раздвоении и явлении; гражданское общество; c) государство как всеобщая и объективная свобода, остающаяся таковой и в свободной самостоятельности особенной воли”[121]. Далее, “государство в себе и для себя есть нравственное целое, осуществление свободы, и абсолютная цель разума состоит в том, чтобы свобода действительно была. Государство есть дух, пребывающий в мире и реализующийся в нём в нём сознательно, тогда как в природе он получает действительность только как иное себя, как дремлющий дух. Лишь как наличный в сознании, знающий самого себя в качестве существующего предмета, он есть”[122].

Идеалист Гегель не только делает акцент на духе: “Государство есть божественная воля как наличный, развёртывающийся в действительный образ и организацию мира дух”[123]. и нравственности, но особенно выделяет в идее государства свободу: “Государство есть действительность конкретной свободы <…>”[124]. Мы видим, что “совершенное государство есть мир свободы, таким образом, в нём развиты все моменты идеи, каждый обретает своё право и одновременно есть момент системы в целом, и таким образом выступает целостность идеи в её действительности”[125]. То есть “государство есть эта действительность свободы, в ней нет других определений, кроме тех, которые ей имманентны, и так дух в качестве предмета самому себе примирён с собой; он един с собой другим, этот другой есть он как предмет”[126].

Однако, прежде, чем оперировать гегелевским определением государства, нужно сначала узнать, как он определяет право. А “право, – говорит Гегель, – состоит в том, что наличное бытиё вообще есть наличное бытиё свободной воли. Тем самым право есть вообще свобода как идея”[127]. Право понимается им как абстрактная свобода[128].

Таким образом, понятие государства Гегелем даётся через определение свободы, и понятие права – через понятие свободы. Можно говорить, что Гегель не видел, по большому счёту, разницу между государством и правом. Можно увидеть у Гегеля здесь идею государства как правового государства, но для понимания феномена государства гегелевского идеализма недостаточно.

Разумеется, каждый волен находить у Гегеля то, что он считает нужным найти и увидеть, что “государство есть действительность нравственной идеи – нравственный дух как очевидная, самой себе ясная, субстанциональная воля, которая мыслит и знает себя и выполняет то, что она знает и поскольку она знает”[129]. Но общей картины это, разумеется, не изменит.

Главным оппонентом гегельянства в вопросе понимания феномена государства является, разумеется, марксизм. Так, Ф. Энгельс пишет, что “государство никоим образом не представляет из себя силы, извне навязанной обществу. Государство не есть также «действительность нравственной идеи», «образ и действительность разума», как утверждает Гегель. Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые, противоположности, избавится от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходима сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах «порядка». И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, всё более и более отчуждающая себя от него, есть государство”[130].

Далее станет понятным, для чего мы даём столь пространную цитату из классика марксизма-ленинизма в статье о варягах. А для начала укажем, что это положение Ф. Энгельса стало краеугольным камнем советских историков псевдомарксистов-норманистов в их норманистском походе против Русского государства, применительно к его, государства, происхождению. Так, признавая основные, а, чаще всего, все постулаты норманнской псевдотеории происхождения Русского государства, они демагогически прикрывались Ф. Энгельсом (понятно – против классика марксизма-ленинизма в советское время особо спорить не приходилось). Они заявляли: ну, признайте, что варяги, русь (или – варяги-русь) – это скандинавы, что Рюрик, Олег, Ольга, Игорь и иже сними – скандинавы, что имена социальной верхушки Руси – скандинавские, русские имена днепровских порогов – скандинавские, что курганы Гнёздова – скандинавские, что русское право – скандинавское, что русская культура (былины и прочее) – скандинавская, что..., ну, словом, всё у русских – скандинавское. Ведь это ещё не признание норманнской “теории” с её утверждением неспособности славян создать государство. Ведь, смотрите, САМ классик –  ЭНГЕЛЬС утверждает, что “государство никоим образом не представляет из себя силы, извне навязанной обществу.” А потому и признание всего, что представляет из себя норманнская “теория”, не является признанием этой самой норманнской “теории”. Ведь, если “государство никоим образом не представляет из себя силы, извне навязанной обществу”, то и варяги не могли, извне, навязать государство славянскому обществу. Вы не согласны? С кем? С ЭНГЕЛЬСОМ?! Получалось, что прикрываясь марксизмом-ленинизмом, норманисты в советской науке протаскивали норманнскую теорию, считались как бы верными ленинцами, спор с ними, чисто внешне, выглядел бы как спор с классиками марксизма-ленинизма, на что истинные учёные, видевшие всю подноготную норманизма, решиться, по большей части не могли.

А ведь Ф. Энгельс оспаривал гегелевский идеализм и утверждал, что государство – не продукт развития духа, некоей идеи, воли Бога на земле. Он утверждал, что извне, откуда не может быть навязано обществу государство – это из нематериального, потустороннего, мира. И делать вывод, что по этой причине любое общество само создаёт государство, а потому, дескать, оспаривать роль скандинавов в генезисе русского государства априори ненаучно – это извращать не только слова Ф. Энгельса, но и просто – здравый смысл.

Это отметил А. Г. Кузьмин, указавший, что фраза Ф. Энгельса, грубо выхваченная из контекста и перевранная, “нередко понимается слишком буквально как способность и даже обязательность для каждого конкретного общества, самостоятельно, без внешнего вмешательства прийти к государству. В середине XX столетия на это положение смотрели в известной мере через призму автохтонной теории Марра, и одного этого тезиса казалось достаточным для опровержения всей теории норманизма. Между тем Энгельс имел в виду нечто иное: он противопоставлял диалектико-материалистический подход идеалистическому, для которого государство –  нечто стоящее над обществом, вне общества, независимо от общества”[131].

Данное положение А. Г. Кузьмина развил В. В. Фомин, посвятив анализу псевдоантинорманизму советского времени в одноимённой главке главы об антинорманизме истинном и антинорманизме мнимом в своей работе, посвящённой итогам дискуссии по варяжскому вопросу[132].

Марксизм под государством понимает, в частности, то, что оно является продуктом развития классового общества и в условиях действия непримиримых классовых противоречий “оно по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и угнетения эксплуатируемого класса”[133].

В. И. Ленин, развивая учение о государстве, указывал, что “государство –  есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы удержать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы”[134].

Эти цитаты, как и прежде, выхватываются из контекста, из чего делается вызов, что марксизм-ленинизм понимает государство исключительно как машину (аппарат) для подавления одним (экономически и политически господствующим) классом другого (эксплуатируемого). Разумеется, всё это далеко не так. К. Маркс видел в феномене государства две тенденции: “...выполнение общих дел, вытекающих из природы всякого общества, и специфические функции, вытекающие из противоположности между правительством и народными массами”[135].

К середине XX в. “марксистско-ленинская общая теория государства и права” считают, что государство – “это исторически преходящая, выделившаяся из общества и обусловленная его экономическим строем классовая организация политической суверенной власти, обеспечивающая и защищающая общие интересы собственников основных средств производства”[136]. Развитие политической мысли не останавливалось в строгих, единожды определённых рамках, потому дефиниция понятия государство постоянно совершенствовалась, указывалось, что государство – это “особая организация политической власти экономически господствующего класса (трудящихся во главе с рабочим классом – в социалистическом обществе), располагающая специальным аппаратом принуждения и придающая своим велениям обязательную силу для населения всей страны”[137], или “государство — это политическая организация классового общества, выражающая в концентрированной форме интересы и волю господствующих классов, материальным носителем политической власти которых выступает публичная власть”[138].

Но как рождается государство? Этому вопросу посвятил свою работу Ф. Энгельс “Происхождение семьи, частной собственности и государства”, где он выделил три типа (формы): возникновение Афинского государства, возникновение Римского государства и образование государства у германцев.

Возникновение Афинского государства Ф. Энгельс считал классическим примером возникновения государства непосредственно из классовых противоречий без воздействия каких-либо внешних факторов, а господствующий класс формируется непосредственно из родовой знати[139]. Он указывает: “Афины представляют собой самую чистую, наиболее классическую форму: здесь государство возникает непосредственно и преимущественно из классовых противоположностей, развивающихся внутри самого родового общества”[140].

Римская форма возникновения государства (показанная им на примере возникновения Римского полиса) – это форма образования государства, где его образование сопровождается наличием такого внешнего фактора, как борьба патрициев (родовой аристократии) с плебееями (новой аристократией богатства), поэтому господствующий класс здесь формируется как из патрициев, так и из плебеев[141]. Ф. Энгельс показывает: “В Риме родовое общество превращается в замкнутую аристократию, окруженную многочисленным, стоящим вне этого общества, бесправным, но несущим обязанности плебсом; победа плебса взрывает старый родовой строй и на его развалинах воздвигает государство, в котором скоро совершенно растворяются и родовая аристократия и плебс”[142].

Форма образования государства у германцев – это когда процесс образования государства сопровождается наличием такого внешнего фактора как постоянное ведение завоевательных войн. Непосредственным результатом явилось завоевание обширных территорий, для управления которыми первобытный строй не давал никаких средств[143]. Ф. Энгельс показывает: “Наконец, у германских победителей Римской империи государство возникает как непосредственный результат завоевания обширных чужих территорий, для господства над которыми родовой строй не дает никаких средств. Но так как с этим завоеванием не связаны ни серьезная борьба с прежним населением, ни более прогрессивное разделение труда; так как уровень экономического развития покоренных народов и завоевателей почти одинаков, и экономическая основа общества остается, следовательно, прежней, то родовой строй может продолжать существовать в течение целых столетий в измененной, территориальной форме в виде маркового строя и даже на некоторое время восстанавливаться в более слабой форме в позднейших дворянских и патрицианских родах, и даже в родах крестьянских, как это было, например, в Дитмаршене”[144].

Мы сразу можем заметить, что норманисты, отстаивая скандинавство варягов (и беря, как бы, Ф. Энгельса в союзники), объясняют возникновение Русского государства, нигде это специально не оговаривая, как некий “четвёртый тип”. Русское государство не является, по их версии, результатом, как Афинское государство, естественного возникновения из классовых противоречий без воздействия каких-либо внешних факторов, и где господствующий класс формируется непосредственно из родовой знати, ведь и знать – скандинавская, и внешнее воздействие налицо.

Не является Русское государство и типом Римского, ибо нет борьбы патрициев с плебеями и их компромисса.

Не является Русское государство по типу возникновения тем, чем явилось образование государства у германцев, ибо славяне не захватывали уже существующее государство и не приспосабливали его под нужды разлагающегося родового общества для господства над населением завоёванных территорий.

Получается, что Русское государство возникло в IX веке у восточных славян, не имеющих государство, при воздействии скандинавов, не только не имеющих опыт государственного развития, но и не построивших своё государство, как шведы, до XI века[145]. Понятно, что норманисты, чтобы доказать свою псевдотеорию, должны не просто опровергнуть Ф. Энгельса, но и построить свою теорию государства и права.

Но чем же государство отличается от родовой общины, каковы признаки, позволяющие говорить, что в этом обществе государство уже есть, а в этом о государстве говорить пока не приходится? Например, в юриспруденции, в уголовном праве есть учение о составе преступления, который состоит из четырёх составляющих, из четырёх элементов (если нет хотя бы одного элемента, то нет состава преступления, нет самого преступления).

И мы видим, что у государства таких элементов, таких признаков три:

  1.           Территориальная организация граждан. Это первый обязательный признак (состав) государства. Ф. Энгельс указывает: “По сравнению со старой родовой организацией государство отличается, во-первых, разделением подданных государства по территориальным делениям. Старые родовые объединения, возникшие и державшиеся в силу кровных уз, сделались, как мы видели, недостаточными большей частью потому, что их предпосылка, связь членов рода с определенной территорией, давно перестала существовать. Территория осталась, но люди сделались подвижными. Поэтому исходным пунктом было принято территориальное деление, и гражданам предоставили осуществлять свои общественные права и обязанности там, где они поселялись, безотносительно к роду и племени. Такая организация граждан по месту жительства общепринята во всех государствах”[146].
  2.           Публичность власти. Вторым обязательным признаком (составом) государства является учреждение особой, политически и организационно отчуждённой от общества и не основанной на власти родовых старейшин публичной власти, реализующей себя как вооружённая сила. Ф. Энгельс показывает: “Вторая отличительная черта — учреждение публичной власти, которая уже не совпадает непосредственно с населением, организующим самое себя как вооруженная сила. Эта особая публичная власть необходима потому, что самодействующая вооруженная организация населения сделалась невозможной со времени раскола общества на классы. <…> Эта публичная власть существует в каждом государстве. Она состоит не только из вооруженных людей, но и из вещественных придатков, тюрем и принудительных учреждений всякого рода, которые были не известны родовому устройству общества. Она может быть весьма незначительной, почти незаметной в обществах с еще неразвитыми классовыми противоположностями и в отдаленных областях <…>. <…> Публичная власть усиливается по мере того, как обостряются классовые противоречия внутри государства, и по мере того, как соприкасающиеся между собой государства становятся больше и населеннее”[147]. Итак, “мы видели,– указывает Ф. Энгельс,– что существенный признак государства состоит в публичной власти, отделенной от массы народа”[148].
  3.           Налоги и сборы. Третьим обязательным признаком (составом) государства является учреждение системы налогов и сборов для функционирования аппарата публичной власти. Ф. Энгельс указывает: “Для содержания этой публичной власти необходимы взносы граждан – налоги. Последние были совершенно не известны родовому обществу. Но мы теперь их знаем достаточно хорошо. С развитием цивилизации даже и налогов недостаточно; государство выдает векселя на будущее, делает займы, государственные долги. <…> Обладая публичной властью и правом взыскания налогов, чиновники становятся, как органы общества, над обществом. Свободного, добровольного уважения, с которым относились к органам родового общества, им уже недостаточно, даже если бы они могли завоевать его; носители отчуждающейся от общества власти, они должны добывать уважение к себе путем исключительных законов, в силу которых они приобретают особую святость и неприкосновенность. Самый жалкий полицейский служитель цивилизованного государства имеет больше "авторитета", чем все органы родового общества, вместе взятые; но самый могущественный монарх и крупнейший государственный деятель или полководец эпохи цивилизации мог бы позавидовать тому не из-под палки приобретенному и бесспорному уважению, которое оказывают самому незначительному родовому старейшине. Последний стоит внутри общества, тогда как первые вынуждены пытаться представлять собой нечто вне его и над ним”[149].

Из этого Ф. Энгельс делает заключение: “Так как государство возникло из потребности держать в узде противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самих столкновениях этих классов, то оно по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса”[150].

А теперь вернёмся к нашему так называемому “Сказанию о призвании варягов”. Вспомним (по Лаврентьевской летописи), что автор летописи сообщает нам: “[6367 (859)] [И]маху дань Варѧзи изъ заморьӕ . на Чюди и на Словѣнех . на Мери . и на всѣхъ Кривичѣхъ . а Козари имаху на Полѧнѣх̑ . и на Сѣверѣх̑ и на Вятичѣхъ . имаху по бѣлѣи вѣверицѣ ѿ дъıма[151].

Далее: “Изъгнаша Варѧги за море и не даша имъ дани . и почаша сами в собѣ володѣти . и не бѣ в нихъ правдъı . и въста родъ на родъ . [и] бъıша в них̑ усобицѣ . и воєвати почаша сами на сѧ [и] рѣша сами в себѣ. поищемъ собѣ кнѧзѧ . иже бъı володѣлъ нами . и судилъ по праву . [и] идаша за море къ Варѧгомъ к Русı . сице бо сѧ звахуть и . варѧзи суть .
ӕко се друзии зъвутсѧ Свое . друзии же Оурмане . Анъглѧне друзıи Гъте . тако и си
[152].

Это же известие по Никоновской летописи: “В лето 6367. Въсташа Словене, рекше Новгородци, и Меря, и Кривичи на Варяги, и изгнаша ихъ за море, и не даша имъ дани, начаша сами себе владети и городы ставити; и не бе в нихъ правды, и возста родъ на родъ, и рати, и пленениа, и кровопролитиа безпрестании. И по семъ събравъшеся реша къ себе: «поищемъ межь себе, да кто бы въ насъ князь былъ и владелъ нами; поищемъ и уставимъ таковаго или отъ насъ, или отъ Казаръ, или отъ Полянъ, или отъ Дунайчевъ, или отъ Варягь». И бысть о семъ молва велиа: овемъ другаго хотящемъ; таже совещавшася послаша въ Варяги[153].

Сравним с Новгородской первой летописью младшего извода: “И въсташа Словене и Кривици и Меря и Чюдь на Варягы и изгнаша я за море; и начаша владети сами собе и городы ставити. И въсташа сами на ся воеватъ, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не беше в нихъ правды. И реша к себе: «князя поищемъ, иже бы владелъ нами и рядилъ ны по праву». Идоша за море к Варягомъ и ркоша: «земля наша велика и обильна, а наряда у нас нету; да поидете к намъ княжить и владеть нами[154].

Чем закончилась инициатива наших предков?  Ответ: “(862)рѣша . Русь . Чюдь [и] Словѣни . и Кривичи. всѧ землѧ наша велика и ѡбилна . а нарѧда в неи нѣтъ . дапоидѣте кнѧжитъ и володѣти нами . и изъбращасѧ . г҃ . братьӕ . с родъı своими. [и] поӕша по собѣ всю Русь . и придоша старѣишии Рюрикъ [сѣде Новѣгородѣ] . а другии Синеоусъ на Бѣлѣѡзерѣ . а третии Изборьстѣ . Труворъ . [и] ѿ тѣхъ [Варѧгъ] прозвасѧ Рускаӕ землѧ[155].

Сравним: “ркоша . Русь . Чюдь . Словенѣ . Кривичи . и всѧ землѧ наша велика . и ѡбилна. а нарѧда въ неи нѣтъ . да поидете кнѧжит̑ и володѣть нами . и изъбрашасѧ . триє брата . с роды своими . и поӕша по собѣ всю Русь . и придоша къ Словѣномъ пѣрвѣє . и срубиша город̑ Ладогу . и сѣде старѣишии в Ладозѣ Рюрикъ . а другии Синєоусъ на Бѣлѣѡзерѣ . а третѣи Труворъ въ Изборьсцѣ . и ѿ тѣхъ Варѧгъ . прозвасѧ Рускаӕ землѧ[156].

В Никоновской летописи: “<…> три браты со всемъ родомъ своимъ, Рюрикъ, Синеусъ, Триворъ; и бысть Рюрикъ старейшина въ Новегороде, а Синеусъ старейшина бысть на Белеозере, а Триворъ во Изборце. И от техъ Варяговъ находниковъ прозвашася Русь, и оттоле словеть Русскаа земля, иже суть Наугородстии людие и до нынешняго дне, прежде бо нарицахуся Словене, а ныне Русь отъ техъ Варягъ прозвашася: сице бо Варязи звахуся Русью[157].

И в Новгородской первой летописи младшего извода: “Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну, и приидоша к Новугороду. И седее стареишии в Новегороде бе имя ему Рюрикъ; а другыи седее на Белеозере, Синеусъ; а третеи въ Изборьске, имя ему Труворъ. И от тех Варягъ, находникъ техъ, прозвашася Русь, и от тех словет усская земля[158].

Что мы можем видеть? Наши летописи показывают: их автор (авторы), говоря о призвании варягов, отмечает (отмечают) – с варягами связаны:

 1.          Организация) Руси по территориям –  старѣишии Рюрикъ [сѣде Новѣгородѣ] . а другии Синеоусъ на Бѣлѣѡзерѣ . а третии Изборьстѣ . Труворъ . [и] ѿ тѣхъ [Варѧгъ] прозвасѧ Рускаӕ землѧ

                    и сѣде старѣишии в Ладозѣ Рюрикъ . а другии Синєоусъ на     Бѣлѣѡзерѣ . а третѣи Труворъ въ Изборьсцѣ . и ѿ тѣхъ Варѧгъ . прозвасѧ Рускаӕ землѧ.    

               и бысть Рюрикъ старейшина въ Новегороде, а Синеусъ    старейшина бысть на Белеозере, а Триворъ во Изборце.

2.          Публичность власти. Вторым обязательным признаком (составом) государства является учреждение особой, политически и организационно отчуждённой от общества и не основанной на власти родовых старейшин публичной власти реализующей себя как вооружённая сила. Мы видим: и изъбращасѧ . г҃ . братьӕ . с родъı своими. [и] поӕша по собѣ всю Русь . и придоша

          и изъбращасѧ . г҃ . братьӕ . с родъı своими. [и] поӕша по собѣ всю Русь . и придоша

          Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну, и приидоша к Новугороду.

3.        Налоги и сборы. Третьим обязательным признаком (составом) государства является учреждение системы налогов и сборов для функционирования аппарата публичной власти: “[6367 (859)] [И]маху дань Варѧзи изъ заморьӕ . на Чюди и на Словѣнех . на Мери . и на всѣхъ Кривичѣхъ.

          То, что мы здесь имеем дело именно с налогами, а не просто с грабежом славян, беззащитных перед лицом блистательных завоевателей-викингов (как это видится норманистам), видно, если мы обратим внимание на значение слова дань в древнерусском языке. Так, в словаре И. И. Срезневского мы найдём для слова дань значение –  подать, vectigal, τέλος[159]. Это же значение приводит и Этимологический словарь славянских языков, дающий определение, что дань, ст.-сл. дань – слово ж. р. τέλος, vectigal ‘подать, пошлина, дань’[160]. Тем не менее исследователи, стоящие, в той или иной мере, на позициях норманизма, видят в дани то, что современным языком они передают как «наезд», то есть бандитский налёт/грабёж (банды, или – шайки пришлых скандинавских грабителей, нападающей на мирных и беззащитных славянских туземцев), или как рэкет, или, в лучшем случае, как «откат» за отказ от грабежа[161].

Кроме того, из русских летописей мы видим процесс разложения родового строя и невозможность функционирования общества в рамках прежней родовой организации: и не бѣ в нихъ правдъı . и въста родъ на родъ . [и] бъıша в них̑ усобицѣ . и воєвати почаша сами на сѧ [и] рѣша сами в себѣ. поищемъ собѣ кнѧзѧ . иже бъı володѣлъ нами . и судилъ по праву .

Можно сколь угодно долго рассуждать на тему того, что средневековый летописец не знал, что государство – сложный феномен, что научная мысль не стояла на месте и теперь мы понимаем суть процесса образования государства не так примитивно, как средневековый книжник и т. д., и т. п.

Несмотря на то, что русский летописец в вопросах сути государства, его происхождении, функционирования, в вопросах определения признаков государства демонстрирует нам уровень научного понимания феномена государства на уровне научных представлений, который западноевропейская наука достигнет только в конце XIX в., каковой уровень оказался практически непревзойдённым и в веке XXI-ом, авторы, рассматривающие историю Руси сугубо с норманистских позиций (и учащие этому студентов всё новых и новых поколений), представляют нам его (автора ПВЛ), а также и его средневековых читателей, людьми абсолютно невежественными в вопросах понимания теории государства и права, например: “Как бы то ни было, летописец, видимо, стремился прежде всего не столько точно описать конкретное событие, сколько передать с м ы с л Легендарного призвания Рюрика с братьями. Реальные обстоятельства образования государства, которое происходило за два с половиной века до него, волновали его гораздо меньше. Кстати попутно заметим: чтó такое государство он, как и его потенциальные читатели, явно не представлял”[162]. Оставим на совести автора-норманиста обвинение летописца и его читателей (пусть и потенциальных – с одной оговоркой: если автор данного пассажа имеет в виду читателей –  себя и других таких же “знатоков” теории государства и права – то мы готовы согласиться с признанием таких читателей невеждами) в невежестве, прекрасно понимая, что апелляция к личности, оскорбление – не метод научного анализа.

Мы показали, что генезис государства у восточных славян автор ПВЛ понимал на уровне современных представлений о сути государства, связывал этот генезис Русской политии именно с варягами (применительно к Северу Руси).

При этом мы видели, что у народов немецких языков и диалектов государство возникло по типу образования государства у германцев и неудивительно, что у них для обозначения государства используется слово латинского происхождения.

У греков (Ф. Энгельс рассмотрел происхождение государства в Афинах), где государство вызрело в недрах родового (греческого) общества государство и государственное устройство опосредуется греческими же словами – πόλις, означавшее, первоначально, «город», затем –  «город-государство», а далее –  «государство». От него производны – πολιτική – управление государством (Аристотель добавлял – искусство управления государством). А далее –  πολιτεία – государственное устройство.

Та же картина у римлян, где государство опосредуется словами латинского языка.

Зная это, мы можем с высочайшей долей уверенности постулировать национальный характер происхождения государства у индоариев, где мы видим санскритские слова: глагольный корень राज् rāj – имеющий множество значений, среди них: 1) блестеть, сверкать; 2) появляться; 3) быть во главе чего-л., кого-л. 4) царствовать. Далее – отглагольное существительное – राजन् rājan со значениями: 1) раджа, царь; 2) повелитель, господин; 3) член царской семьи; 4) член касты воинов, кшатрий. А далее – слово राज्य rājyá: как прилагательное – в значении царский; как существительное – в значении 1) царствование над кем-л. (Loc.) и 2) царство, государство. То есть: государь > государство/राजन् rājan > राज्य rājyá.

В русском языке понятие государство опосредуется средствами славянского языка, то есть государство у славян русских – это феномен собственно славянский. Если бы варяги, которых автор ПВЛ описывает как активных участников процесса генезиса Русского государства, были бы неславянами, то государство в русском языке опосредывалось бы средствами неславянского языка.

Есть ещё один аспект проблемы, который важно затронуть. Мы видим, что греческое слово государство – πόλις – производно от слова город – πόλις. И ту же закономерность мы видим в славянских языках, где слово город, др.-русск. городъ, ст.-сл. градъ связаны с понятием гражданин в значении не только жителя города, но и страны, а позже – государства. Очень похожая картина в индоарийском мире: देश I deçá m. 1) место; местность 2) страна, край 3) деревня 4) государство 5) город[163].

В этой связи мы снова обращаемся к работе Ф. Энгельса и находим в ней город как важнейший элемент для возникновения государства: “Мы подошли теперь к порогу цивилизации. Она открывается новым шагом вперед в разделении труда. <…> Цивилизация упрочивает и усиливает все эти возникшие до нее виды разделения труда, особенно путем обострения противоположности между городом и деревней (причем экономически господствовать может город над деревней, как это было в древности, или же деревня над городом, как это было в средние века), и присоединяет к этому третье, свойственное лишь ей, разделение труда решающего значения –  создает класс, который занимается уже не производством, а только обменом продуктов, а именно купцов”[164].

При дальнейшем развитии общества “интересы ремесленных групп, возникших благодаря разделению труда, особые потребности города в противоположность деревне требовали новых органов, но каждая из этих групп состояла из людей самых различных родов, фратрий и племен, включала даже чужестранцев; эти органы должны были поэтому возникать вне родового строя, рядом с ним, а вместе с тем и в противовес ему. И в каждом родовом объединении сказывалось, в свою очередь, это столкновение интересов, достигавшее своей наибольшей остроты там, где богатые и бедные, ростовщики и должники были соединены в одном и том же роде и в одном и том же племени. К тому же имелась масса нового, чуждого родовым общинам, населения, которое могло стать силой в стране, как это было в Риме, и притом было слишком многочисленно, чтобы его можно было постепенно включить в основанные на кровном родстве роды и племена. Этой массе родовые общины противостояли как замкнутые, привилегированные корпорации; первобытная естественно выросшая демократия превратилась в ненавистную аристократию. Наконец, родовой строй вырос из общества, не знавшего никаких внутренних противоположностей, и был приспособлен только к нему. У него не было никаких других средств принуждения, кроме общественного мнения. Здесь же возникло общество, которое в силу всех своих экономических условий жизни должно было расколоться на свободных и рабов, на эксплуататоров-богачей и эксплуатируемых бедняков, — общество, которое не только не могло вновь примирить эти противоположности, но должно было все больше обострять их. Такое общество могло существовать только в непрекращающейся открытой борьбе между этими классами или же под господством третьей силы, которая, якобы стоя над взаимно борющимися классами, подавляла их открытые столкновения и допускала классовую борьбу самое большее только в экономической области, в так называемой законной форме. Родовой строй отжил свой век. Он был взорван разделением труда и его последствием – расколом общества на классы. Он был заменен государством”[165].

Посмотрим, что нам даст знание о происхождении самого слова город. Др.-русск. городъ, ст.-сл. градъ – из праслв. *gordъ/ *gorda/ *gordь, где слав. *gordъ представляет собой производное отглагольное имя , истоки которого следует искать в и.-е. *ghordho- или  ĝhordho-[166]. Обращает на себя внимание, что искомое слово имеет значение город: в слав. языках, в лат., где urbs происходит из *horbis < *ghordhis, а так же во фригийском, где мы находим Mane-gordum, Mane-zordum ‘город Манеса’[167]. (Сравним ещё местные архаические имена, распространённые в Древней Греции – Γαρδίκι)[168].  В языках немецкой группы данное слово не развило в себе значение большее, чем ограда, хлев, дом, усадьба и т. п.[169]

Приходится признать, что не только само слово государство у славян – исконно славянское, но и такой важнейший элемент в формировании государства, как город, опосредуется исконнославянским словом. Невозможно представить, что если варяги – это скандинавы, то почему и Русское государство, и город опосредуются словами исконнославянского происхождения, а не скандинавскими; почему, если у самих немецких народов (в том числе и скандинавских) слово государство – латинского происхождения, а у славян, которым они его, по норманской “теории”, принесли – нет и следа такого влияния? В рамках норманнской “теории”, очевидно, эти противоречия не имеют решения.

И, тем не менее, печально знаменитая, как принято о ней говорить, норманская “теория” существует. Но, хоть её адепты и договорились считать, что только она и является единственно правильной (вольно перефразируя ленинское изречение про то что учение Маркса всесильно, потому что оно верно, норманисты любят утверждать, что именно норманнская “теория” верна, потому что научна), в стане норманистов, тем не менее, нет единства в вопросе, кто же был первым норманистом, кто, так сказать, “отец-основатель” этого тоталитарного учения. Так, Л. С. Клейн указывает, что прибывшие в Россию, ту самую, с многовековой отсталостью от Запада, от Европы, каковой факт (отсталости) осознал-таки Пётр I, учёные немцы: Байер, Миллер, Шлёцер,– “приехали в Россию не тунеядствовать, а работать”[170]. Не тунеядец, но работяга Байер (Готлиб Зигфрид Байер, нем. Gottlieb Siegfried Bayer) одним сообщением русской летописи был прямо-таки озарён блестящей догадкой[171]: “и вдревности были призваны такие же иностранцы. Он-то и возглавили туземцев, под их началом создано всё на Руси!

Летопись,– как показалось ослеплённому озарением Байеру и примкнувшему к нему Клейну,– говорила об этом совершенно недвусмысленно”[172]. Сам же Клейн признаёт, что учёные немцы мнили себя некими культуртрегерами в совершенно дикой стране, не хотели видеть её достижений, предвзято и презрительно относились к её культуре[173], а потому, конечно, должны были испытывать некоторый психологический дискомфорт, который и сублимировали в норманскую “теорию”, увидев в ней психологический выход из этого дискомфорта.

Но, отметив это, Клейн сразу же пытается парировать возможные выводы оппонентов о националистической предвзятости учёных немцев: “<…> я поддался общему у нас впечатлению, что немецкие профессора начала XVIII в. воспринимали норманнов как северных германцев [здесь “германцев” – северных немцев.– В. К.]. Я не учёл (и все у нас долго не учитывали), что в начале XVIII в. языковые семьи, ныне общеизвестные, не были ещё чётко выделены, так что особое родство немцев скандинавам не было таким очевидным. Немецкие профессора могли, конечно, воспринимать русское население как недостаточно цивилизованное, но ассоциировать шведских предков со своими не могли[174]. В отношении Байера данное заявление более чем спорное, так как сам же Клейн отмечает, что “Готлиб (Теофил) Зигфрид Байер, историк и знаток скандинавских, классических и восточных языков”[175] был, как и Мюллер, и Шлёцер, обладателем “солидных знаний, добросовестности и трудолюбия”[176].

Мысль Клейна проста и понятна: в отличие от заражённого ложно понятым чувством патриотизма М. В. Ломоносова, Байер, образец ученого “солидных знаний, добросовестности и трудолюбия”, конечно, руководствовался только с трудолюбивой добросовестностью солидными знаниями. Следовательно, у него не было и не могло быть национального пристрастия. Можно долго рассуждать на тему того, насколько солидны знания учёного – знатока скандинавских, классических и восточных языков, коль скоро он, по мысли Клейна, оказался не в состоянии осознать близость языков немецкой группы (собственно немецкого со всеми его диалектами, нидерландского, скандинавского…), но это не имеет никакогозначения для нашего исследования. Отнюдь не Байер, Миллер и Шлёцер являются отцами-основателями норманской “теории”. Всякому историку, берущемуся рассуждать на тему зарождения норманнской “теории” должно быть известно, что основателем этой псевдотеории являетя Пётр Петрей де Ерлезунд, который опубликовал в 1614 – 1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. (с дополнениями и исправлениями) на немецком языке в Лейпциге “Историю о великом княжестве Московском”[177], в которой и выдвинул норманнскую (шведскую) “теорию” происхождения варягов, руси и Русского государства[178]. Причём на шведа, как истинного “творца” норманнской “теории” впервые указал именно норманист и учёный немец – А. А. Куник[179]. Именно сочинение Петра Петрея привлекло внимание учёных на Западе и породило последователей[180]. А вот Н. И. Ламбин считал, что составитель ПВЛ – “вот первый, древнейший и самый упорный из скандинавоманов! Ученые немцы не более как его последователи…”[181] Как отмечает В. В. Фомин “Н.И.Ламбин был, видимо, первым, кто прямо сказал, что составитель Повести временных лет”[182] – первый в истории норманист. На Нестора, считая именно его автором ПВЛ, указывал и А. А. Шахматов: “<…> первым норманистом был киевский летописец (Нестор) начала XII века”[183]. В советской науке мнение о Несторе как творце норманской “теории” было утверждено стараниями В. А. Пархоменко и Д. А. Приселкова[184]. Д. А. Приселков вообще считал, что наш летописец был норманистом “самого крайнего направления”[185].

Тем не менее, вопреки фактам, как и вообще почти всё в норманской “теории”, в норманистской литературе (как, впрочем, также и в части антинорманистской) продвигается взгляд, что не политически ангажированные шведы, а академически сдержанные и пунктуальные учёные немцы были авторами норманнской “теории.” Так, Клейн продолжает: “К сообщению летописи о призвании варягов Байер и его последователи подобрали ряд других фактов, увязывающихся с этим сообщением в единую систему.

Так родилась «норманнская теория». Её сторонников стали называть «норманистами»”[186]. Разделял эту точку зрения и Б. А. Рыбаков, отмечая, правда, априорный характер норманистских построений. Он писал: “Так под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера родилась идея норманнизма, которую часто называют норманнской теорией, хотя вся сумма норманистических высказываний за два столетия не дает права не только на наименование норманнизма теорией, но даже гипотезой, так как здесь нет ни анализа источников, ни обзора всех известных фактов”[187]. Словом, Б. А. Рыбаков, как и Л. С. Клейн, как и другие норманисты, полагают, что учёные академики-немцы: Байер, Миллер и Шлёцер,– являются основателями норманизма.

Эта схема принята и за рубежами нашего Отечества. Так, польский акад. Х Ловмяньский (он же: Г. Ловмяньский, то есть польск. Henryk Łowmiański) повторяет за Н. И. Ламбиным, А. А. Шахматовым, В. А. Пархоменко и Д. А. Приселковым, что “норманнская концепция имеет на Руси давнишнюю, почти 850-летнюю историю, потому что её первым сознательным творцом был автор «Повести временных лет», которым большинство исследователей признаёт монаха Киево-Печерского монастыря Нестора.”[188] Кто же был основоположником норманнской “теории” мпо мнению польского академика? Ответ легко предугадать: “Первые научные основы норманнской проблемы пытался заложить член Петербургской Академии наук Г. С. Байер, языковед, продемонстрировавший одновременно некоторое знание исторических источников и склонность к их достаточно критической – при тогдашнем состоянии источниковедения – оценке, несмотря на использование ненаучных этимологий. Его работы, приводимые иногда в библиографиях, практически забыты”[189].

Действительно, нужно отметить, что самого Байера мало, кто читал из современных авторов. Так, его работа о варягах впервые вышла в 1735 г. на латинском языке[190], а русское издание 1867 г. (перевод 1847 г. Кириака Кондратовича) – большая букинистическая редкость. И ссылки на Байера, и упоминание его работ в библиографиях – это, по сути, лишь дань традиции, некий ритуал, хотя ненаучные этимологии лингвиста Байера живы и в XXI в. И при этом Байера, признаваемого современными норманистами первым из норманистов-учёных, Ловмяньский норманистом… не считает: “В своей самой первой статье он указывал на скандинавское происхождение варягов и таких имён, как Рюрик и другие, приведённые в летописи[191]; однако он не был норманистом [выделено нами.– В. К.]”[192] и обосновывал это тем, что Байер “утверждал в то же время: non a Scandinavis datum est Rossis nomen[193](«россы восприняли своё название не от скандинавов»)”[194].

Словом, всё получается вполне по поговорке, про то, как кули Али валит на Вали, Вали валит на Али кули: одни норманисты указывают на Нестора как самого первого крайнего норманиста, другие – на  Байера и его последователей как на основоположников норманизма, кто-то утверждает, что Байер не был норманистом.

Теперь самое время вернуться к тем данным, которые позволяют сделать вывод о славянстве варягов.

Здесь трудно переценить прямое свидетельство арабских источников, а именно – Шамсутдина ад-Димашки (Шамсутдина Мухаммада ибн Абу Талиба ад-Димашки, араб. شمس الدين محمد بن أبي طالب الدمشقي) и его сочинения “Нухбату-д-дахр фи аджаиби-ль-барр ва-ль-бахр” (“Выборка времени о диковинках суши и моря”), называемого иначе “Космография”. В этом сочинении автор не оставляет сомнений в том, кто такие варяги: “От сего канала [Па-де-Кале.– В. К.]  простирается (Океан [Северное море.– В. К.]) по берегам до тех пор, пока конец изворачивает к северо-западу (вокруг Дании). Здесь находится великий залив, который называется морем Варенгским (Варяжским). Варяги же есть непонятно говорящий народ и не понимающий ни слова, если им говорят другие (т. е., имеющие свой особенный язык). Они суть Славяне славян (т. е., знаменитейшие из славян)”[195].

Казалось бы, коль скоро нет ни одного источника, который бы прямо говорил, что варяги – это скандинавы (или, хотя бы, неславяне), и есть свидетельство независимого – арабского – источника о славянстве варягов, то спор о национальной принадлежности варягов теряет всякий смысл, а разного рода исследования, направленные на одно – хоть каким-то образом создать видимость, что норманская “теория” верна,–  носят очевидно пристрастный и конъюнктурный характер (далёкий и от ненавистной норманистам политики, и от собственно науки). Но тем норманская “теория” и её адепты и славятся – коль есть факты, опровергающие “теорию”, то тем хуже для фактов. Ю. И. Венелин так и отмечает: “Вот наконец! Слава Богу! Наконец дождались буквального, именного, категорического, свидетельства Аравитян, что Варяги не только Славяне, но суть самые Славяне Славян, т. е., славянейшие из всех Славян!”[196] Но не тут-то было. Х. Д. Френ, несмотря на то, что текст ад-Димашки не даёт повода усомнится, в том, что же именно сказал автор (а сказал он одно – варяги – это славяне)[197] тем не менее не может допустить, чтобы варяги были не просто не скандинавы, а именно славяне. Ю. И. Венелин задаётся вопросом и даёт на него ответ: “Но от чего это так? Дело в том что Френу хотелось уличить Араба во лжи, т. е., не хотелось почтенному ориенталисту поверить Арабу, утверждающему, что: «Варяги суть один из главнейших Славянских народов», т. е., хотелось ему Варягов пересадить в Скандинавию: «eben desswegen wage auch nicht die sonst sehr leichte Conjectur», т. е., «по тому именно и не смею я» говорить он про себя, «делать догадку, впрочем, очень лёгкую и удобную: «они (Варяги) суть злее всех Славян», вместо: «они Славяне Славян», т. е., изыскатель сам признаётся, что не смеет коснуться ни какой догадки, хотя бы и самой удобной и вероятной, которая бы показывала Славянизм Варягов и удерживала их на южных берегах (в Померании) Балтийского моря. А! Если так, то это дело другое; тогда перекрестись, и прощай историческая истина!”[198] Но историческая истина норманистов никогда и не интересовала: варяги, по их “теории” должны быть скандинавами, а славяне – завоёванным народом. И вот на наших глазах стараниями (догадками) Френа рождается новый, нигде доселе невиданный арабский (вернее – “арабский”) язык, из которого можно толковать уже что угодно (вспомним здесь филологическую дыбу Шлёцера): “Но посмотрим до конца. «Мне пришло в голову», продолжает он (пришло в голову!), что не надо ли искать в «Славяне» глагола «завоевали» (тут он составил от себя два Арабские слова, долженствующие значит «завоеватели»); но это не согласуется с Арабским словосочинением» (к чему все эти крючки?); ибо тогда вышло бы, что они «завладели господством над Славянами»; по сему мне остаётся ещё догадываться (догадываться!), что, вместо «Славяне», должно стоять, может быть (может быть!).» Тут опять выдумает два Арабские слова: «жили насупротив»; и так вышло бы значение» (вышло бы!), «что они живут насупротив Славян!» Какая счастливая высадка! И так, Френ, основываясь на своём толковании, в переводе Арабского текста Димешкиева, вместо настоящего его значения («они суть Славяне Славян»), выставил: «они живут насупротив Славян» (Sie wohnen den Slawen gegenüber; его слова см. стр. 191)”[199].

С. Герберштейн в XVI в. проводил параллель между именем варягов и именем одного из славянских племён Южной Балтики – варгами[200]. В ряде русских хронографов утверждается славянское происхождение варягов[201], балтийскими славянами считал варягов М. В. Ломоносов[202]. Этой же точки зрения придерживался М. Т. Каченовский[203]. Ученик Каченовского О. М. Бодянский доказывал, что Новгород представляет собой колонию варягов –  славян Южного берега Балтики[204]. Известно, что некий А. В. высказывал мысль о славянстве варягов[205]. Несмотря на предвзятое отношение к нему, Георгий Гуца (Юрий Венелин) много сделал для обоснования того непреложного факта, что варяги –  это южнобалтийские славяне[206]. Он со всей категоричностью настаивал, “что Нестор варягами называл Балтийских или Померанских славян”[207]. Оперируя в основном немецкими источниками славянское происхождение варягов доказывал Ф. Святой[208].

Несмотря на то, что работы Ю. Венелина были встречены с нескрываемой иронией, хотя, по большому счёту, единственное, что могли ему поставить в упрёк норманисты – полемическая страстность, его труды не пропали даром, и во второй половине XIX в. вопрос о славянском происхождении варягов привлёк внимание специалистов по истории западных славян. На основе сравнительного анализа различных данных они пришли к выводу, что эти данные свидетельствуют: между Новгородской землёй и Балтийским Поморьем существовали этнические связи[209].

И. И. Срезневский, в статье “О сношении Новгорода с Балтийским заморьем”, оставшейся незаконченной, прямо указывал: “Военные и торговые отношения Новгорода с Балтийским заморьем начались, без сомнения, ещё до прихода Рюрика с братьями и постепенно всё более укреплялись”[210].

Важнейшей вехой на пути научного анализа “Сказания о варягах” является труд С. А. Гедеонова “Варяги и Русь”[211]. И при этом вывод С. А. Гедеонова: “Славянский характер призвания определяется окончательно характером отношений прежних князей и подвластных им словено-русских племён к варяжской династии”[212],– хоть и не был принят представителями норманской школы, но никогда ими не был и опровергнут – за неимением доводов contra.

Следует особо отметить, что значительное место в своих разысканиях С. А. Гедеонов отвёл данным языка. Именно он определил, что, судя по остаткам языка балтийских славян, их язык занимал среднее положение между польским и чешским, а из этого С. А. Гедеонов смог объяснить множество непонятных слов и выражений из русских летописей[213]. И, как верно заметил М. О. Коялович, “для всякого непредубеждённого читателя, знакомого с нашими русскими памятниками, слишком очевидно, что собранные Гедеоновым данные составляют особое наслоение в указанных им памятниках, очень большое, быстро потом исчезнувшее и несомненно связанное больше всего с западнославянскими наречиями. Одно уже слово «пискуп» [епископ. – В. К.], вошедшее в новгородское наречие, много говорит в пользу мнения Гедеонова”[214]. Следует отметить, что С. А. Гедеонов ставил вопрос шире. Глава, посвящённая этому вопросу, затрагивает больший круг вопросов – “Следы варяжского (вендского) начала в праве, языке и язычестве Древней Руси”[215].

Практика – основной критерий истины. Развитие науки: археологии и лингвистики,– подтвердили правоту С. А. Гедеонова. Мы знаем, что русские летописи утверждают: новгородцы – это варяги (потомки варягов). Под 862 г. мы находим свидетельство: Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци ѿ рода Варѧжьска[216]. Следовательно, новгородцы должны были говорить на варяжском языке. Если это скандинавский, то мы найдём в общерусском языке множество слов скандинавского происхождения, а древненовгородский диалект русского явит нам пример почти чистого скандинавского языка.

Увы (для норманистов и норманской “теории”), но даже И. И. Срезневский (крупнейший филолог XIX в.), веривший, что варяги – скандинавы, смог найти не более десятка слов действительно немецкого, либо предположительно немецкого происхождения, отмечая при этом, что эти слова могли проникнуть в русский язык без непосредственных связей с носителями языка, а от соседей[217]. Эти подсчёты И. И. Срезневского, в дальнейшем, подверглись уточнениям со стороны других норманистов и С. Н. Сыромятников, в 1912 г., указал на восемь заимствований из шведского[218]. Дальнейший анализ, проведённый В. А. Мошиным, сократил этот список до шести слов[219].

А ведь там, где скандинавы действительно побывали, картина совершенно иная: “Влияние скандинавов было <…> ощутимым в Шотландии и на острове Мэн, расположенном в Ирландском море <…>.  Сохранившиеся географические названия в этих местах свидетельствуют о том, что здесь было много скандинавских поселений. К примеру, из 126 деревень на острове Льюис – одном из внешних Гебридских островов – 110 имеют или чисто скандинавское название, либо какое-то его подобие”[220].

В Англии есть целый исторический регион –  область датского права (Дейнло, Данелаг, др.-англ. Dena  lagu, датск. Danelagen, англ. Danelaw), существующий с середины IX в., где “английский язык пополнили по крайней мере 600 датских заимствований (такие слова как «happy» – «счастливый», «ugly» – «уродливый», «fellow» – «парень», «ill» – «больной»), а многие тысячи [многие!!! Тысячи!!!.– В. К.] других слов попали в местные диалекты, которые с тех пор вышли из употребления”[221].

Но и в топонимике Англии (области Дейнло, Данелаг, др.-англ. Dena  lagu, датск. Danelagen, англ. Danelaw)  вклад одного только датского языка огромен, так как “в восточном графстве Линкольншир, например, более половины современных названий деревень имеют скандинавское происхождение. В большинстве случаев имеет место один из трёх вариантов: сочетание скандинавского имени собственного со староанглийским суффиксом «-tun», то есть «деревня», или «хутор» [очевидно, что «-tun», то есть «деревня», или «хутор»  – это, всё же, не суффикс, а второй корень сложносоставного слова.– В. К.]; скандинавское имя собственное с суффиксом «-by», скандинавским эквивалентом «-tun»; наконец, скандинавское имя собственное с суффиксом «-thorp», то есть «деревушка», или «выселки»”[222].

Как отмечал Х. Ловмяньский, “таким образом, в одних частях Дэнло появились мноrочисленные скопления скандинавских названий, в друrих же местах они встречаются реже; однако в целом в Дэнло выявлено oгpoмнoe число топонимов скандинавскоrо, rлавным образом датскоrо, реже норвежскоrо происхождения. В некоторых местах, например Линкольншире, они превосходят число английских названий. В одном небольшом округе – Северный Рединг (в Йоркшире) – названий, оканчивающихся на скандинавское -by («поселение») насчитывается 155. Даже древние английские названия нередко изменялись под влиянием датского языка”[223]. В этой связи В. В. Фомин отмечает, что “во Франции до сих пор некоторые города «сохранили названия, которые присвоили им основатели-викинги тысячу лет назад»”[224].

Совершенно иная картина отмечена в Восточной Европе, не просто иная – странная,– если полагать, что варяги – это скандинавы-викинги. Так, отмечает Е. А. Мельникова, если завоевание датчанами Восточной Англии привело к тому, что до 10 % лексического фонда современного английского языка, а также ряд морфологических инноваций имеют скандинавское происхождение, то в древнерусском языке не отмечено ни одного случая фонетических, морфологических или синтаксических инноваций, которые имели бы скандинавское происхождение, но даже и в лексике, являющейся наиболее проницаемой областью языка, “взаимообмен не был интенсивным и широким”[225]. Такое же положение и в топонимике. Так, норманист Е. А. Рыдзевская подчёркивала, “что ни один из больших древнерусских городов не носит названия, объясняющегося из скандинавского”[226]. Польский лингвист С. Роспонд также отметил полное отсутствие среди названий древнерусских городов IX – X вв. названий скандинавского происхождения[227]. Но ведь из летописей известно, что варяги активно занимались градостроительством: в 862 г. они срубиша Новгород, Белоозеро и Изборск в Северо-Западной Руси. Нам известно, что варяг Рюрик, правил, раздая волости и городы рубити. Под 882 г. Лаврентьевская летопись сообщает, что Олег, после захвата Киева, нача городы ставити, под 988 г., что Владимир (тот самый, которого норманисты отождествляют с конунгом Вальдемаром), нача ставити городы по Десне, и по Востри, и по Трубежеви, и по Суле, и по Стугие[228]. И всем этим городам варяги дают славянские имена., но скандинавским источникам ничего не известно о градостроительной деятельности скандинавов – только о разбоях. Понятно, что существует норманистское объяснение этим фактам: дескать, скандинавы, потакая славянским туземцам, проявляли филологическую чуткость и создаваемым городам давали славянские имена. Получается, что к славянам скандинавы были беспрецедентно толерантны, а вот с западными народами, как видно, нет. Но вот  А. Г. Кузьмин тонко и едко отметил, что “варяги строят «Новгород», «Белоозеро», «Изборск», то есть дают славянские названия городам, даже расположенным на неславянской территории (Белоозеро, например)”[229]. Но как это возможно: неславянские находники в неславянских местах создают города со славянскими именами?! И ведь русские летописи подчёркивают, что варяги – не просто пришельцы среди моря местного славянского населения, Новгородская первая летопись свидетельствует, что новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска[230]. А. Н. Сахаров заметил, что от рода варяжска  происходит не верхушка, не дружина, а население, то есть все новгородцы (людие) – потомки варягов, варяги. И они – не скандинавы, а славяне.

Именно такой вывод следует из летописи, именно это сподвигло С. А. Гедеонова на лингвистический анализ русских летописей, что и привело к выводу, отмеченному особо М. О. Кояловичем, что языком варягов несомненно был язык славянский, имеющий черты генетического сходства с языками западных славян.

Исследования русских летописей продолжалось, и Б. М. Ляпунов, в своих разысканиях пришёл к выводу о языковой близости новгородских славян (словян) и славян полабских[231].

В первой половине 20-х гг., первым после Октябрьской революции, к вопросу о языке варягов обратился Н. М. Петровский. Он в 1922-м г. опубликовал работу, основанную на лингвистическом разборе новгородских летописей, в которой привёл веские, так никогда и неопровергнутые адептами норманнской “теории”, доводы в пользу мнения, что в составе населения Новгородской земли несомненно присутствовал балтийско-славянский элемент[232]. Но, как отметил В. Б. Вилинбахов, на работу Н. М. Петровского, советские историки, формально антинорманисты, но стоявшие на позициях норманизма, не обратили внимание и не учитывали в своих работах[233]. И лишь в 1954 г. Д. К. Зеленин вновь обратил внимание на то, что балтийские славяне принимали участие в этногенезе новгородцев[234].

Работы некоторых учёных, так или иначе затрагивавших интересующую нас тему: А. В. Арциховского[235], Л. А. Динцеса[236], Я. В. Станкевича[237], –позволили знатоку новгородских древностей Н. Г. Порфиридову утверждать: “Между балтийскими славянами и новгородцами Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци ѿ рода Варѧжьска.– В. К.] тянуться какие-то нити совпадения географических названий, личных имён, черт народной жизни”[238].

Но самое поразительное то, что сами варяги, вернее новгородцы, те самые, что Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци ѿ рода Варѧжьска,что бы там ни думали о них норманисты, смогли ответить за себя: открытие новгородских берестяных грамот позволило к середине 1980-х годов А. А. Зализняку констатировать, что разговорный язык новгородцев XI – XV в., так называемый новгородский диалект древнерусского языка, отличен от юго-западнорусских диалектов, но близок западнославянским, особенно – севернолехитскому[239]. В 2002 г. акад. В. Л. Янин отметил, что аналог новгородскому диалекту древнерусского языка, который имел около тридцати отличий от киевского, найден на территории современной Польши, а западные славяне шли на восток под натиском немцев[240]. Некоторые польские учёные, в их числе и Х. Ловмяньский, склонны были считать, что славяне Поморья принимали участие в формировании древнерусской народности[241].

Этот вывод подтверждается и данными археологии. Например, археолог И. И. Ляпушкин пришёл к выводу, что славян лесной зоны (словен и кривичей) невозможно вывести из Приднепровья, а потом нашёл им аналогии в одновременных памятниках западных славян лесной зоны[242]. В дальнейшем эта мысль была широко развита и хорошо аргументирована в специальном исследовании В. В. Седова[243]. К сходным выводам пришёл и антрополог В. П. Алексеев[244]. Мы знаем, что Гнёздовские курганы – одно из мест, которые связаны с варягами. Обычно Гнёздово считают колонией скандинавов на Руси. Тем не менее, при раскопках Гнёздовских курганов были обнаружены различные вещи, имеющие полную аналогию с археологическим материалом из земель балтийских славян, что позволило В. И. Сизову заключить: среди жителей Гнёздова были выходцы с балтийского Поморья[245].

На изначальную непричастность скандинавов к варягам, кроме прямого указания Шамсутдина ад-Димашки, что варяги – суть славяне славян (славнейшие из славян), указывает и другой источник, подробно рассмотренный крупнейшим византинистом XIX в. – В. Г. Васильевским, который этот источник и открыл. Этот источник – “Советы и рассказы” Кекавмена (“Советы и рассказы византийского боярина XI века”, как назвал это произведение В. Г. Васильевский[246]). Из него мы узнаём, что “в Италии при море есть город О т р а н т о. Его охранял уроженец Отрантский М а л а п е т ц и, имея гарнизон, состоящий из Р у с с к и х  и  в а р я г о в, пехотинцев и моряков”[247]. В XX в. этот отрывок, в переводе другого византиниста, уже советского, выглядит так: “Идрунт – город в Италии у моря, многолюдный и богатый. Охранял его идрунтец Малапецис, имея для обороны города русских и варягов, кондаратав и моряков”[248]. Здесь важно отметить не только то, что русские и варяги упомянуты, очевидно, не как этнонимы, а профессиональные термины (где варяги – это моряки, а русские названы кондаратами, что переведено В. Г. Васильевским как пехотинцы, [у нас есть веские основания полагать, что данный термин облзначаеи не пехотинцев, а конников, но здесь не место для обоснования данной теории, лишь вскользь упомянем, что Кекавмен – не единственный автор, который сблизил слово русские/русы со словом кондараты/кондораты; так, автор Волынской (Галицко-Волынской) летописи (по Ипатьевскому списку – в 1229-м г.) отметил про Конрада Мазовецкого: Кондрату же любящю Рускый бой, и понуждающе Ляхы…; Н. М. Карамзин понял это место так, что русские воины воевали лучше (ревностнее) поляков[249], а Д. И. Иловайский – что существовал какоё-то национальный вид боя  – русский, приверженцем которого и был Конрад Мазовецкий, что же до термина кондараты/кондораты, в сопоставлении с русские/русы, то он обозначает, по нашему мнению – конных воинов; действительно, если варяги – это моряки, то им могут быть противопоставлены сухопутные воины, где русские/кондараты – это конники; ср. нем. Ross конь, лошадь; то есть греческое, из Кекавмена, кондараты κονταράτους – это переданный с помощью греческого военный термин, где второй компонент – и.-а. слово  rathа रथ “m. 1) повозка; колесница 2) воин, сражающийся на колеснице 3) воитель 4) герой”[250]; понятно, что Кондрату, который любил русский, то есть конный, бой, приходилось понукать своих конных воинов, то есть кондаратов/ κονταράτους, когда пришла необходимость осаждать Калиш, окружённый лесами и болотами, и где герцог Владислав Оттонович, против которого и выступил Конрад/Кондрат Мазовецкий с князем Даниилом, мог долго отсиживаться, надеясь, что конный = русский бой – мало пригоден при осаде крепостей.– В. К.], а Г. Г. Литаврин предпочитает оставить термин κονταράτους без перевода, лишь отметив очевдное: варяги-моряки противопоставлены русским: “<…> были кондараты и конными, и не все пехотинцы – кондараты <…>”[251].), важно, что русские и варяги, кондараты и моряки обороняли Отранто от норманнов, и Кекавмен их явно друг другу противопоставляет, то есть русских и варягов, кондоратов и моряков – с одной стороны – норманнам – с другой. То есть не одни скандинавы воевали против других, а русские и варяги – против скандинавов. Стоит, также, отметить, что норманнов (а считается, что речь идёт именно о норманнах, от которых русские и варяги, кондараты и моряки обороняли Отранто) Кекавмен называет словом Φράγγοι – франки. И при этом ни один из норманистов не станет утверждать ни то, что французы (Φράγγοι/франки) – это скандинавы, ни то, что скандинавы – французы (Φράγγοι/франки), но, почему-то, фраза про варягов: [и] идаша за море къ Варѧгомъ к Русı . сице бо сѧ звахуть и . варѧзи суть . ӕко се друзии зъвутсѧ Свое . друзии же Оурмане . Анъглѧне друзıи Гъте . тако и си,–  заставляет их считать, что русь, как варяги, не то Свое, не то , Оурмане не то Анъглѧне, не то Гъте… Словом, скандинавы.

Более того, В. Г. Васильевский, споря с С. А. Гедеоновым, привлёк большой материал по византийским источникам и изложил его в сочинении “Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков.” В. Г. Васильевский писал: “<…> зачем делать гадательные предположения, когда в сагах есть совершенно определённые указания о том, кто именно и когда именно был первым Норманном, вступившим в варяжскую дружину”[252]. Далее автор не без удивления пишет: “Мы удивляемся, каким образом никто до сих пор не обратил внимания на следующее в высшей степени важное место в одной из древнейших и наиболее достоверных исторических саг:

«Когда Болле провёл одну зиму в Дании, он решил отправиться в более отдалённые страны, и не прежде остановился в своём путешествии, чем прибыл в Миклагард (Византию); он провёл там короткое время, как вступил в общество Вэрингов (= Варангов). У нас нет предания (нам не предано), чтобы кто-нибудь из Норманнов служил у Константинопольского императора прежде, чем Болле, сын Болле»”[253]. Недаром же ультракрайний норманист, с выводами которого считаются норманисты и сего времени – Шлёцер – называл саги глупыми выдумками, предлагая выбросить эти исландские бредни из всей русской древнейшей истории. Это понятно: сами скандинавские источники свидетельствуют, что когда первый скандинав, Болле Боллесон, был принят в корпус варангов (βάραγγος, мн. ч. Βάραγγοι), корпус уже существовал. То есть был создан не скандинавами, а варягами. И варяги, судя по скандинавским же источникам, это явно не скандинавы, а кто-то другой. Для норманиста такие сведения, конечно же глупые выдумки исландских старух, вот почему и нужно выбросить эти исландские бредни из всей русской древнейшей истории. То есть мы видим всё тот же норманистский метод в действии: если факты (например, исландские саги) противоречат норманнской “теории”, то тем хуже для фактов (их нужно выбросить).

В. Г. Васильевский проводит анализ саги (Лаксдэльской) и летописных свидетельств и приходит к выводу, что “первый Норманн явился в числе Варангов не как не ранее 1020 года, а, по-видимому, после 1023 или даже 1026 года.”[254] При этом варяги были известны на Руси, а в Константинополе они создали корпус без скандинавов и до скандинавов. В. Г. Васильевский категоричен: “Теперь для нас важнее то, что Норманны, то есть, Исландцы, Норвежцы, а потом Шведы вступают в Константинополе в готовое «Варяжское общество»”[255]. Знаменитый византинист приходит к выводу, что если под русскими в источниках подразумевались славяне, то и варяги, упомянутые в Константинополе, тоже славяне: “Но если Русские, Русь, ʽΡῶς, Тавроскифы в XI веке суть православные славянские люди, то и Варанги XI века были такие же православные славянские люди, другими словами: варяжская дружина в Византии состояла первоначально из Русских [славян.– В. К.]; название Варангов прежде всего принадлежало тому наёмному русскому корпусу, который существовал с 988 года <…>”[256]. К неудовольствию немецкого (больного, ложно понятого или как там?...) патриотизма В. Г. Васильевский отмечает и то, что отличало варягов от немецкоязычных (в том числе – и скандинавских) наёмников: “Что касается до германской верности, то византийская история никак не может служить ея доказательством. Напротив того, по мнению Византийцев XI века, предателей всего скорее можно было найти именно среди Немцев, которые также были на службе византийской, но отличались от Варягов, между прочим, своею продажностию (См Anna Comn. P. 62 C. ed. Paris. и главу XII нашего исследования). Факты подтверждали это воззрение”[257].

Итак, можно считать доказанным: варяги русских летописей, Βάραγγοι византийских – это славяне (славяноязычные). Но это не даёт ответ на вопрос: каково происхождение самого имени варягов. Для ответа на этот вопрос нужно вспомнить, что мы знаем о варягах.

Нам известно, что Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци ѿ рода Варѧжьска. То есть, новгородские словяне (в литературе принято чтение словены).

Нам известно, что  в Афетовѣ же части сѣдѧть Русь по сему же морю [Варѧжьскому.– В. К.] сѣдѧть Варѧзи. То есть, варяги – народ приморский, поморяне.

Нам известно, что Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци ѿ рода Варѧжьска . преже бо бѣша Словѣни…и по тѣмъ городомъ суть находници Варѧзи а перьвии насельници в Новѣгородѣ Словѣне. Обычно этот пассаж, с неоговоренной  купюрой (см. текст выше) используется норманистами для “доказывания” неславянства (а для норманистов – и скандинавства) варягов. Текст летописи интерпретируется в том смысле, что славяне в Новгороде – автохтоны (туземцы, тутейшии), а варяги – находники, то есть пришельцы, то есть неславяне (то есть скандинавы – по мнению норманистов). Но если взять текст летописи без купюр (мы воспользуемся Лаврентьевской летописью из первого тома Полного собрания русских летописей, издания 1997 г.), то легко можно увидеть, что автор нисколько не противопоставляет славян и варягов, и только чтением летописей через очки с норманистскими линзами можно объяснить скадинавские страдания при изучении наших источников. Вот текст: “Новугородьци ти  суть людьє  Нооугородьци  ѿ рода Варѧжьска . преже бо бѣша Словѣни . по дву  же лѣту . Синеоусъ оумре . а  братъ єго Труворъ . и приӕ М власть Рюрикъ . и В раздаӕ  мужемъ своимъ градъı . ѡвому Полотескъ  ѡвому Ростовъ другому  Бѣлоѡзеро . и по тѣмъ городомъ суть находии/л.7об./ци  Варѧзи а перьвии насельници в  Новѣгородѣ Словѣне . [въ] Н Полотьски  Кривичи . в  Ростовѣ Мерѧ . в  Бѣлѣѡзерѣ Весь . в  Муромѣ Мурома[258]. Мы видим, что автор указывает, что  Рюрик раздавал своим мужам города: Полоцк, Ростов, Белоозеро. В этих городах первые насельники: в Полоцке – кривичи, в Ростове – меря, в Белоозере – весь, в Муроме – мурома,– а варяги в них – находники, очевидно, здесь слово находники использовано в значении пришельцы. Но новгородцы – варяги, но прежде были Словяне (Словѣни). Нет никаких оснований считать, что до новгородцев-варягов здесь были славяне, автор пишет, что новгородцы (которые потомки варягов) прежде носили имя Словяне (Словѣни). Если мы вспомним, что автор ПВЛ утверждает, что славяне (так интерпретируют этноним современные историки, а  автор ПВЛ, всё же, пишет словяне/ Словѣни) прозвались здесь именем ильмене, то не стоит удивляться, что они могли носить и носили ещё и имя варягов. Кстати, хотя автор ПВЛ, прямо, указывает, что словяне, пришедшие на Север Руси, прозвались именем ильмене от озера Ильмень, думается, это неверно. Не славяне-ильмене получили имя от озера, а озеро – от словян-ильменей. Так, уже С. А. Гедеонов отметил: “К варяжскому влиянию отношу я и форму Ильмень вместо древнерусского Илмер (Halmiris?); Ильменью называлась одна из рек, протекающих по Вендской земле: «Inter fluvios Salam, et Unstrod et Ilmena» var. Ilmina <…>.”[259] Он же обратил внимание и на имя реки Рерик в связи с именем Рюрик: “Формы Рерики, Рерик принадлежат, стало быть, не германскому искажению, не неведению Эйнгарда, Адама Бременского и т. д., а грамматическим свойствам славянского племени, произносившего рерик (сокол) вместо raroh, rarog. На форму Reric указывает и постоянно одинаковое чтение имени города Reric, Rerich у Эйнгарда <…>. Ту же форму находим и в названии впадающей в Одер, под Кёнигсбергом [Калининградом.– В. К.], реки Рерик die Rörice и принявшего от неё имя Рерик командорства иоганнитеров <…>.”[260]  Вспомним, что Д. И. Иловайский был, очевидно, первым, кто обратил внимание на связь имени Олег с одноимённой рекой: “Кроме известной Волги, есть еще река Вольга во Владимирской губернии. Река Олег упоминается летопи­сью (Ипат.) под 1251 годом, в походе Даниила Романови­ча на Ятвягов”[261]. Итак, хотя варягов автор ПВЛ не противопоставляет славянам, но можно считать, что о варягах как находниках имеется мнение, что это имя означает – пришельцы. Так, словарь древнеруссого языка И. И. Срезневского поясняет, что находьникъ – это пришелецъ[262]. Но слово находъ, от которого могло произойти это слово – имеет несколько иное значение: нападение, вторжение. Далее, нахоженѥ, означающее нашествие, нападение[263]. Очевидно, это отглагольные существительные, от глагола находити, нахожоу: 1) вступать, направляться 2) приходить, проявляться 3) нападать, вторгаться 4) идти (о дождѣ) 5) случаться 6) находить, встрѣчать[264]. То есть, можно с определённой степенью уверенности говорить, что значение слова находники могло быть более широким, чем это зафиксировано в источниках; например, мы можем реконструировать дополнительные значения: первопроходцы, нападающие и т. п.

Итак, варяги – это славяне, поморяне, пришельцы, первопроходцы… Такие значения имени варяги мы можем найти в русских летописях. Попробуем проверить на этих значениях имеющиеся этимологии имени варяги.

  1.           Слово варѧгъ “занесено к нам с варяжского (балтийского) Поморья господствовавшими на нём славянскими племенами”[265] – это приводимое Геннингом (по списку Гильфердинга) древанское слово warang меч[266].
  2.           Слово варѧгъ, мн. варѧзи заимств. из др.-сканд. *váringr, vɶringr, от vár «верность, порука, обет», т. е. «союзник, член корпорации».
  3.           Термин варѧгъ, мн. варѧзи происходит от varg – «волк», то есть «разбойник»[267].
  4.          “<…> скандинавское vaeringjar – варяг, обозначающее «защитник», «охраняющий» может быть заимствованием из славянского, где «варити», «варяти», «варяю», означает «хранить», «беречь», «защищать»”[268].
  5.           “Слово «варяг» есть чисто славянское. Оно происходит от «варяти» (сторожити, hüten, bewahren): у польских флисаков, по словарю Линде, «варуга» означает стражу на судне, «варунек» гарнизон крепости”[269].
  6.          Имя (этноним) варяги имеет значение «меч» – из санскритского varanga[270].
  7.           Варяги – воины-наймиты из разных племен, занятые охраной товаров на сухопутных и морских торговых путях, а их название производно  от слов бодричей: «вара» – «товар» и «гаичь»[271].
  8.          Слово варяги – от слова “«варега», «варежка» в смысле «рукавица», «боевая рукавица»”[272].
  9.           Варяги – ославяненные кельты, в основе их имени лежит кельтское var вода, море[273].
  10.           Слово варяги – производное от варя- в значении процесс выварки соли от затопки печи до выноса соли на сушку, а варяги – это солевары[274].

Таким образом, мы можем заметить, что и сами варяги выступают в разных, так сказать, обличьях, и их имя имеет множество этимологий; при этом одни этимологии являются идеологически и политически ангажированными (как норманнские “этимологии”), направленными на то, чтобы попытаться “научно обосновать” норманскую “теорию” (то есть норманнская теория базируется на фундаменте фактов, которые интерпретируются из самой же норманской “теории”), либо учитывают не все значения того имени, которое на страницах различных источников выступает, иногда, с разными значениями.

Совершенно очевидно, что после подробного филологического разбора норманских “этимологий”, проделанного С. А. Гедеоновым, выводы которого так и не были оспорены его противниками антиславянистами (норманистами), говорить всерьёз о том, что имя варѧгъ, мн. варѧзи (откуда ср.-греч. βάραγγος, ср.-лат. varangus «телохранитель, воин из наёмной стражи визант. императоров») – заимствование из др.-сканд. – абсолютно невозможно, др.-сканд. “этимология” навсегда сдана на склад околонаучных курьёзов.

Казалось бы, не более, чем остроумием, ничего не имеющим с научным объяснением, является и “этимология” варяг – от vargr (др.-сканд.) или varg/warg (англ.). У Дж. Р. Р. Толкина (который включил варгов – неких огромных волкоподобных существ – в свой легендариум, в форме warg/wearg/wearh) – пожалуйста, в науке, извините,– нет. Если бы не одно обстоятельство – наличие на юге Балтики (на севере, северо-западе и востоке современной Германии) лютичей. Лютичи – общее название славянского полабского союза племён, обитавших между Одрой (Одером), Лабой (Эльбой) и Балтийским морем.[275] Самоназвание племенного союза – вильцы, что передавалось нем. Wilzen, Wilsen, Wilciken, Wilkinen, или велеты, что по нем. Wieleten, Welataben, польск. –  Wieleci. В нем. источниках они упоминаются и как венды/венеды. С X в. становятся известны под этнонимом лютичи. Считается, что именно этот этноним зафиксирован Клавдием Птолемеем (Κλαύδιος Πτολεμαϊος) в виде Ουελται[276]. Этноним лютичи считается происходящим из прасл. *l'utitjь лютые, злые, жестокие[277]. Само слово – производное с суф. –itjь от *l'utъ(jь)[278]. Так как Адам Бременский даёт этноним Leutici как синоним Wilczi, то он и предположил, что волк считается у славян сыном барса – лютого зверя[279]. Таким образом, можно считать, что варг/vargr/varg/warg – это немецкая калька славянского этнонима лютичи. В таком случае, имя варяги – производное от славянского этнонима, калькированного на скандинавский и немецкие языки. Но, если этот этноним имеет отношение к имени варяги, то, скорее всего в немецкоязычной и скандинавоязычной среде он был переосмыслен, как связанный со словом волк. То есть не варяги производно от слов варг/vargr/varg/warg, а славянский этноним лютичи/вильцы, то есть волки/волковичи, послужил основой для отождествления имени варяги с немецким и скандинавским словами.

Древанская (славянская) этимология (древанское слово warang меч) заслуживает самого серьёзного к ней внимания, при этом нужно иметь в виду, что она, в значительной степени, усиливается и.-а. этимологией – от санскритского слова со значением меч – varanga. К сожалению, Н. Р. Гусева не привела источник своей осведомлённости, а словарь В. А. Кочергиной не приводит именно такое слово с именно таким значением.

В санскрите мы имеем слово वर् II var со значениями 1) выбирать, отбирать 2) просить 3) предпочитать 4) любить[280]. От него – слово वर II vará 1. 1) избранный, самый лучший 2) ценный[281]. Далее अङ्ग III áṅga n. 1) тело 2) член, часть тела[282]. При соединении слова वर II vará со словом अङ्ग III áṅga мы получим новое –  वराङ्ग varāṅga (vara + áṅga) n. голова, а буквально – лучшая часть тела[283]. Если мы вспомним, что Рюрик с его братьями, по просьбе словян (ильменских) избрался идти на Русь, в санскрите мы как раз и имеем वर् II var со значениями 1) выбирать, отбирать 2) просить 3) предпочитать,  а также वर II vará 1. 1) избранный, то предположение, что в основе имени варяги лежит именно этот корень – वर् II var, нельзя считать притянутым. Очень может быть, что в основе славянского имени варяги сохранился индославский (индославянский) корень, а имя варяги – это очень древний реликт языка. Во всяком случае, если акад. О. Н. Трубачёв нашёл Indoarik`y в Северном Причерноморье, то кто поручится, что не будет обнаружена подобная Indoarika и в Южной Балтике? Для значения –  वराङ्ग varāṅga (vara + áṅga) n. голова можно найти множество аналогов в других языках, например, слово капитан, которое, как известно, происходит от лат. caput голова. К вопросу об  Indoarik`e  в Южной Балтике. Не останавливаясь подробно, вскользь укажем на возможность и.-а. прочтения имён варягов-руси: Рюрик – из रूर rūrá горячий, жаркий[284], что вместе с суффиксом क -ka даст слово (имя) रूरक  rūráka, а с суффиксом कि -ika – слово (имя) रूरेक rūreka; Олег/Ольг/ Вольг Ольга/Вольга – из वल्गु  valgú 1) милый, приятный 2) прекрасный, красивый[285].

Именно в этой связи представляется интересным обратить внимание на то, что варяги, если внимательно анализировать летописи, представлены не только как пришельцы (находники), но и как первопроходцы (находники). И вот мы должны обратить внимание на санскр. वर्य várya 1) выдающийся 2) передний 3) первый[286], явно исконнородственное славянскому слову: см., например старославянское ВАРИТИ в значении обогнать, опередить[287]. Сюда же ВАРI̵АТИ в значении обгонять, опережать[288]. Далее, к санскр. слову мы можем добавить अङ्न्  aṅg[289] идти, получив, таким образом, वर्याङ्न् váryāṅg со значением первопрходец.

Как показано выше, А. Г. Кузьмин считает имя варяги происходящим из кельтских языков, где var означает вода. Такой вывод, конечно, возможен, но он не единственный и даже не самый предпочтительный, так как очевидно, что это – общеиндоевропейское слово. Его и производные от него слова можно найти и в других и.-е. языках, в том числе и в славянских. А в санскрите мы найдём वार् vār n. вода[290] и वारि vāri n. вода[291]. Соединив с ними слово अङ्न्  aṅg идти, мы получим वारङ्न् vāraṅg или वरेङ्न् vāreṅg в значении ходящий по воде/мореход.

Стоит отметить особо, что отождествление варягов с варинами может иметь место, если мы примем за основу то, что данный этноним – варины – имеет, очевидно, одновременно и слав., и и.-а. этимологию. Так, этноним варины – это, возможно письменная (возможно, что и несколько искажённая) фиксация названия с типичным для славян суффиксом -ин, происходящим из праславянского, где он служил для образования слов, обозначающих “имена лиц по их принадлежности к коллективу какой-нибудь страны, какого-нибудь места жительства, к общественному классу”[292]. Но это же слово можно этимологизировать и из и.-а., где уже в санскрите мы найдём парадигму[293] интересующего нас слова – имени существительного, среднего рода с основой на -i-, то есть слово वारि vāri n. вода, имеющее в имен. пад. в дв. числе форму वारिणी  vāriṇī,  а им. пад. в мн. числе – वारीणि vārīṇi.

Очевидно, что анализ, идеологически ангажированный (норманистский), так и не дал ответ на вопрос, кто таки варяги, от какого слова образовано и что обозначает их имя. Все этимологии, основанные на приоритете славянских языков, даже если они представляют собой верные догадки, норманистами демагогически опорочиваются как патриотические – понятием, которое, по тем или иным причинам у них числится в разделе стыдных. Видимо, славянские этимологии, коль скоро они рассматривались в отрыве от показаний русских летописей (данные которых мы поверяли данными иностранных источников), представлялись уязвимыми. Здесь существует проблема громадной важности, на которую обращал внимание уже М. О. Коялович, а в наше время, что симптоматично – именно со ссылкой на него – В. В. Фомин. Он отмечает: “«В истории нашей науки,– справедливо говорил М. О. Коялович,– на первом месте должны быть поставлены, как это всеми и делается, наши летописи как первый, надёжный и содержательный источник». К сожалению, сейчас приходится констатировать: то, что когда-то было нормой, сегодня стало чуть ли не исключением. Сторонники норманнского происхождения варяжской руси демонстрируют совершенно иное отношение к летописям, предпочитая чтениям ПВЛ, приоритетным в изучении Киевской Руси и вступающим вразрез с их концепцией, свидетельства иностранных источников, говорящих о восточных славянах со стороны, с понятными отсюда многочисленными ошибками и невнятностями, а зачастую и вовсе не имеющих никакого отношения к русской истории”[294].

Данное положение нуждается в некотором уточнении: бесспорно, что русские летописи должны быть положены во главу угла. Однако, при их изучении должно отбросить норманистские предубеждения. Ведь обвинения автора ПВЛ в скандинавомании были высказаны людьми, именно русские летописи и изучавшими. Сам В. В. Фомин отмечает, что норманист М. П. Погодин[295] категорично утверждал, что в летописях “варяги «беспрерывно» упоминаются в значении «немцы, норманны»”[296]. Что в 1880-м году норманист Н. Ламбин указал на Нестора, которого считал автором ПВЛ, как на первого норманиста, писавшего, что Нестор – “вот первый, древнейший и самый упорный из скандинавоманов! Учёные немцы не более как его последователи <…>”[297]. При этом пример, приведённый В. В. Фоминым, более чем красноречивый. Так, сам В. В. Фомин посвятил разбору сведений о варягах, тому, кто и когда что понимал под эти именем в течение почти тысячелетия, как трансформировалось представление о варягах у разных авторов в разные эпохи,– в одной только монографии “Варяги и варяжская Русь…” целую главу “Этнос и родина варяжской руси в свете показаний источников”[298]. А акад. XIX в., бывший в то время, как представляется, главой норманистов, ограничивался: “Итак, мы видим, что варяги беспрерывно упоминаются в наших летописях всегда в одном и том же значении. Если в последнее время очевидно варягами назывались немцы, норманны,– то и в первое они же, даже и без приведённых доказательств”[299]. Конечно, не нужно наше замечание понимать так, что мы обвиняем Погодина в том, что он высказывал свои мысли и вовсе без доказательств, но очевидно, что эти доказательства он рассматривал схоластически, недиалектично. Его выводы опорочиваются массой примеров, в том числе и из современной жизни: все знают, что афганцы – это жители Афганистана самой разной племенной принадлежности, но в собственном смысле слова – пуштуны (пашто, пахто). Однако хорошо известно и то, что советская, а позже и российская организация воинов-афганцев состоит не из пуштунов, а большее число таких афганцев – славянские воины-интернационалисты. Этноним эллины употреблялся в значении язычники, а греки – в значении православные христиане. Сами же греки (эллины) в Средневековье назывались ромеями, то есть римлянами (как и румыны, и итальянцы одной из итальянских провинций, и урумы – тюркизированные греки тавриды; считается по одной из версий, что и самоназвание некоторых групп цыган – ром, рома – из этой же категории). В XIX в. немецкие земли были объединены в одну империю немецким же государством Пруссия, но пруссаки – это немцы, а не прусы (или пруссы). И кто не знает, что всех выходцев из СССР называют русскими, даже если они и неславяне и нехристиане. Если же применить метод норманистов и на основании этнического состава так называемой “русской” мафии сделать вывод о том, кто такие русь русских летописей, то… Мысль, надеемся, понятна.

Вернёмся же к источникам. Да, мы должны со всем уважением отнестись к русским источникам, здесь нет места для спора, но и зарубежные источники тоже важны. Причём те, что не имеют отношение к истории Руси – особенно. Выше мы показали красноречивое молчание скандинавских источников по истории Руси того периода, когда Рюрик был приглашён по ряду (по договору, а вовсе не потому, что норманистам очень бы хотелось представить славян людьми, если вообще людьми, у которых, без иноземцев-инородцев, даже и порядка нет). Шлёцер хотел отбросить эти источники. Теперь, мы это показали, ясно почему: скандинавские саги – это неподъёмная плита (если не осиновый кол) на могилу мертворождённой норманнской “теории”. Собственно говоря, норманизм (норманнская “теория”, норманнская проблема и т. п.) – это не научная теория, а идеологическая установка, в которой те или иные факты не имеют самостоятельное значение, а призваны лишь подкреплять идеологические конструкции. Действительно: “показателен  один  факт:  на  международном конгрессе историков в Стокгольме <…> в 1960 году вождь норманнистов А. Стендер-Петерсен заявил в своей речи,  что норманнизм как  научное  построение   умер,  так   как   все  его  аргументы   разбиты, опровергнуты. Однако, вместо  того,  чтобы приступить к объективному  изучению предыстории  Киевской   Руси,   датский   ученый   призвал...   к   созданию неонорманнизма”[300]. То, что норманизм не научная категория, а идеологическая, признавал и Б. А. Рыбаков: “ <…> вся сумма норманистических высказываний за два столетия не дает права не только на наименование норманнизма теорией, но даже гипотезой, так как здесь нет ни анализа источников, ни обзора всех известных фактов”[301].

Нужно согласиться, что “норманнизм как объяснение происхождения русской государственности возник на основе  довольно  беззастенчивой априорности,  предвзятости,  пользовавшейся отдельными, вырванными из исторического контекста фактами и «забывавшей» обо всем противоречащем априорной идее[302]. Эта мысль советского академика, по существу повторяет вывод Ф. В. Тарановского, высказанный им ещё в 1923 г., что норманисты XVIII в. смотрели на восточных славян, как на “неку tabula rasam”, на которой скандинавы “нацртали прва начела правног и политичког поретка”, откуда вывод следует с необходимостью: “Норманска теориjа jе у самоj ствари била априорна”[303].

Подводя краткие итоги, мы можем отметить, что история варягов и самого имени варяги показывает – это многогранное явление, имя варяги в разные эпохи обозначало не одно и то же, при его этимологизировании мы должны исследовать целый комплекс источников. Одно ясно: варяги, призванные на Русь – это не скандинавы; их имя из скандинавских языков не этимологизируется; варяги приняли самое активное участие в генезисе Русского государства, а демагогические посылки норманистов, что неважно, к какой этнической группе они принадлежали, не могут быть приняты современной наукой; имя варягов – один из примеров слов с амбивалентным значением; в их имени контаминированы несколько слов с нескольким спектром значений, которые изменялись с течением времени, но в любом случае они имеют индославское (индославянское) происхождение.

 

© 11.05.2015 Владислав Кондратьев

© Copyright: Владислав Кондратьев       

© Copyright: Владислав Олегович Кондратьев, 2015

Свидетельство о публикации №215051101542

© Copyright: Владислав Олегович Кондратьев, 2016

Свидетельство о публикации №116082606980

© 11.05.2015 Владислав Кондратьев

© Copyright: Владислав Кондратьев       

© Copyright: Владислав Олегович Кондратьев, 2015

Свидетельство о публикации №215051101568

© Copyright: Владислав Олегович Кондратьев, 2016

Свидетельство о публикации №116082805382



[1] Венелин Ю. И. Известия о варягах арабских писателей и злоупотребление в истолковании оных // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. Кн. 4. М., 1871. С. 10.

[2] Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4-х т. М., 2004. Т. 1. С. 276.

[3] Там же.

[4] Срезневский И. И. Замечания о книге С. А. Гедеонова “Варяги и Русь”. СПб., 1878. С. 1.

[5] Фасмер М. Цит. раб. Т. 1. С. 276.

[6] См.: Гедеонов С. А. Варяги и Русь. В 2-х частях. М., 2004. С. 154.

[7] См.: Там же. С. 155.

[8] См.: Там же.

[9] Там же.

[10] Там же. С. 156.

[11] См.: Там же.

[12] См.: Там же.

[13] См.: Там же. С. 157.

[14] См.: Там же. С. 156.

[15] См.: Там же. С. 157.

[16] См.: Там же. С. 166.

[17] См.: Там же. С. 158.

[18] Там же. С. 158 – 159.

[19] См.: Там же. С. 159.

[20] Там же. С. 160.

[21] Селищев А. М. Старославянский язык. Ч. 2. М. 1952. С. 63.

[22] Там же.

[23] См.: Гедеонов С. А. Цит. Раб. С. 166.

[24] См.: Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море. // Вопросы истории. 1970. № 10. С. 34.

[25] См.: Первольф И. Варяги-Руси и Балтийские славяне. // Журнал министерства народного просвещения. 1887. Ч. 192. С. 42 – 45.

[26] См.: Monumenta Germaniae historica. Scriptores. Hannoverae. 1839. T. III. Pp. 413.

[27] См.: Трубачёв О. Н. Послесловие к четвёртому изданию “Этимологического словаря русского языка” М. Фасмера // Фасмер М. Цит. раб. Т.1 С. 588.

[28] См.: Там же.

[29] См.: Там же.

[30] См.: Татищев В. Н. История Российская. Ч. I. Гл. 31. Варяги, какой народ и где был.

[31] Черных П. Я. К вопросу о происхождении имени «варяг» // Учёные записки Ярославского педагогического института. Вып. IV. 1944.

[32] Свистун Ф. И. Спор о варягах и началах Руси. Львов., 1887. С. 161. щ

[33] См.: Гусева Н. Р. Русский Север – прародина индославов. М., 2010. С. 66.

[34] Там же.

[35] См.: Там же. С. 66 – 67.; См. также: Карпов А. Варяги // Русский вестник. № 6. 1993.

[36] Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. М., 1971. С. 120.

[37] См.: Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов (к постановке проблемы) // Вопросы истории, 1974, № 11; Он же. Об этнониме «варяги» // Дискуссионные проблемы отечественной истории. Арзамас, 1994; Он же. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. М., 2003.

[38] См.: Анохин А. И. Новая гипотеза происхождения государства на Руси // Вопросы истории, 2003. № 3.

[39] См.: Вилинбахов В. Б. Балтийские славяне и Русь // Slavia occidentalis. 1962.  T. 22. Poznań; Он же. Об одном аспекте историографии варяжской проблемы // Скандинавский сборник. Вып. VII. Таллин. 1963.

[40] См.: Морошкин Ф. Л. Историко-критические исследования о руссах и славянах. СПб., 1842.

[41] См.: Кузьмин А. Г. Две концепции начала Руси в Повести временных лет // История СССР. 1969. № 6.

[42] Он же. «Варяги» и «русь»… С. 29 – 30.

[43] Он же. Об этнической природе варягов… С. 55 – 56.

[44] См. статью.

[45] ПСРЛ. Т. 1.

[46] Там же.

[47] См.: Там же.

[48] См.: Соловьёв С. М. История России с древнейших времён: в 6-ти Тт. СПБ., 1851 – 1879. Кн.1, Тт. 1 – V. C. 94.

[49] См также: Трубачёв О. Н. О племенном названии уличи // Вопросы славянского языкознания. Вып. 5. М., 1961. С. 189 – 190 и др. 

[50] Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов (к постановке проблемы). С. 57.

[51] ПСРЛ. Т. 2.

[52] ПСРЛ. Т. 1.

[53] ПСРЛ. Т. 2.

[54] См.: Бернштейн-Коган С. В. Путь из варяг в греки // Вопросы географии. 1950. № 20; Звягин Ю. Ю. Путь из варяг в греки. Тысячелетняя загадка истории. М.: Вече, 2009; Никитин А. Л. Основания русской истории: Мифологемы и факты. М.: АГРАФ, 2001.

[55] Magistri Adam Bremensis gesta Hammaburgnsis ecclesiae pontificum. Hannover et Lipsie. 1917. Pp. 79 – 80.

[56] Адам Бременский. Деяния архиепископов гамбургской церкви. II, 22.

[57] См.: Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море. С. 49.

[58] О готицизме см.: Грот Л. П. Призвание варягов. Норманны, которых не было. М., 2013.

[59] См.: История Швеции. М., 1974. С. 66; Авдусин Д. А. Gräslund Anne-Sofie. Birka-IV. The Burial Customs. A study of the graves on Bjorko. Stockholm, 1980. 94 p. // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. 1982 год. М., 1984. С. 254.

[60] См.: Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX – XIV вв. // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. 1978 год. М., 1978. С. 133; Мельникова Е. А. Варяжская доля // Родина. 2002. № 11 – 12. С. 31.

[61] Цит. по: Фомин В. В. С. А. Гедеонов и его «Варяги и Русь» // Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 38.

[62] Там же.

[63] Брим В. А. Путь из варяг в греки // Известия Академии Наук. Серия VII. Отделение общественных наук. № 2. Л., 1931. С. 201.

[64] См.: Мельникова Е. А. Географические представления древних скандинавов (к истории географической мысли в средневековой Европе) // Методика изучения древнейших источников по истории народов СССР. М., 1978. С. 289 – 295; Melnikova E. A. The Eastern World of the Vikings: Eight Essays about Scandinavia and Eastern Europe in the Early Middle Ages. Göteborg, 1996. Pp. 13 – 18.

[65] Джаксон Т. Н. AUSTR  i  GÖRÐUM: Древнерусские топонимы в древнескандинавских источниках. М., 2001. С. 15.

[66] Там же. С. 20.

[67] Пояснение Т. Н. Джаксон: Сурдаларики – это Суздальское княжество.

[68] Пояснение Т. Н. Джаксон: Хольмгардар – это Новгородское княжество.

[69] Пояснение Т. Н. Джаксон: Йорсалир – это Иерусалим.

[70] Flateyjarbók  /  S.  Nordal  et  al.  Akranes,  1944-1945.  В .  I-IV. B. III. P. 387.

[71] Джаксон Т. Н. Цит. раб. С. 21.

[72] См.: Там же.

[73] Там же.

[74] См. : Джаксон Т. А. Цит. раб. С. 63.

[75] Там же. С. 83.

[76] См.: Там же. С. 84.

[77] Там же.

[78] См.: Там же. С. 83 и др.

[79] Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX – XIV вв. (материалы и исследования). М., 1978. С. 70.

[80] См.: Кузьмин А. Г. Начало Руси. С. 285, 291.

[81] См.: Пчелов Е. Рюриковичи. Тысяча лет одного рода. М., 2001.

[82] См.: Там же.

[83] Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1842. Кн. I. Т. 2. Пр. 45.

[84] Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 182.

[85] Ломоносов М. В. полное собрание сочинений. Т. 6. Труды по русской истории, общественно-экономическим вопросам и географии. 1747 – 1765 гг. М. – Л., 1952. С. 31.

[86] См.: Суперанская А. В. . Словарь русских личных имён. М., 2006.

[87] См.: Фасмер М. Цит. раб. Т. III. C. 133.

[88] См.: Там же. С. 137.

[89] Cм.: Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 183.

[90] Брим В. А. Цит. раб. С. 234.

[91] Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море. С. 49.

[92] В.Л. Янин. Денежно-весовые системы русского средневековья. М., 1956. С. 89.

[93] В.Л. Янин. Цит. раб. М., 1956. С. 86 – 89, 100 – 103, 118 – 121, 128 – 132.

[94] Арциховский А. В. Археологические данные по варяжскому вопросу // Культура Древней Руси (сб. ст.).  М.: Наука, 1966. С. 41.

[95] См.: Арциховский А. В. Там же.

[96] Фомин В. В.Варяги и варяжская Русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005. С. 445. См. также: Грановский Т. Н. Волин, Иомсбург и Винета. Историческое исследование. М., 1885. С. 8; Потин В. М. Русско-скандинавские связи IX – XII вв. по нумизматическим данным. С. 180; Он же. Русско-скандинавские связи по нумизматическим данным (X – XII вв.) // Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970. С. 66 – 68; Он же. Некоторые вопросы торговли Древней Руси по нумизматическим данным // Вестник истории мировой культуры. Л., 1961. № 4. С. 74; Кропоткин В. В. О топографии кладов куфических монет IX в. в Восточной Европе // Древняя Русь и славяне. С. 113, 115;

[97] ЛЛ. СПб., 1987. С. 5.

[98] Кузьмин А. Г. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. М., 2003. С. 119.

[99] Там же. С. 119 – 120.

[100] Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. М. 2000. C. 640.

[101] Там же.

[102] См.: Гедеонов. Цит раб. С. 175.

[103] См.: Кузьмин А. Г. Начало Руси. С. 329 – 330.

[104] Соловьёв С. М. История Росси с древнейших имён: в 6 кн. – СПб., 1851 – 1879. Кн. 1. Т. I – V. С. 93.

[105] ПСРЛ. Т. 2.

[106] ПСРЛ. Т. 1.

[107] См.: Вилинбахов В. Б. Балтийские славяне и Русь.; Он же. Об одном аспекте историографии…

[108] См.: Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь»… С. 28.

[109] Морошкин Ф. Л. Указ. раб.

[110] См. Фомин В. В. Русские летописи и варяжская легенда. ЛГТУ., 1999; Он же. Варяги и варяжская русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005; Он же. Начальная история Руси. М., 2008; Он же. Голый конунг: Норманнизм как диагноз.М., 2013.

[111] Джаксон Т. Н. Викинги и Древняя Русь // http://polit.ru/article/2012/08/24/Vikings_Rus/

[112] Там же.

[113] Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX – XII вв.) М.. 1998. С. 44.

[114] Фомин В. В. Варяги и варяжская русь. С. 58.; См. также: Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 338 – 339.

[115] Данилевский И. Н. Цит. раб. С. 45.

[116] Там же.

[117] Коялович. М. О. История русого самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Минск, 1997. С. 551 – 552.

[118] Соловьёв С. М. Кн. 1. Т. I – V. С. 95.

[119] Там же.

[120] Джаксон Т. Н. Викинги и Древняя Русь.

[121] Гегель Г. В. Ф. Философия права. М., 1990. С. 93.

[122] Там же. С. 283 – 284.

[123] Там же. С. 296.

[124] Там же. С. 286.

[125] Там же. С. 481.

[126] Там же. С. 482.

[127] Там же. С. 89.

[128] См.: Там же. С. 367.

[129] Там же. С. 279.

[130] Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1934. С. 147.

[131] Кузьмин А. Г. Начало Руси. С. 25.

[132] Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь. С. 147 – 183.

[133] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 171 – 172.

[134] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 75.

[135] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2 изд. Т. 25. Ч. 1. С. 422.

[136] Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия М., 1970. С.216

[137] Теория государства и права. М., 1985. С. 38.

[138] Теория государства и права. М., 1987. С. 40.

[139] См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи… С. 99 – 107.

[140] Там же. С. 147.

[141] См.: Там же. С. 108 – 116.

[142] Там же. С. 147.

[143] См.: Там же. С. 129 – 137.

[144] Там же. С. 147.

[145] Государство у шведов не было не только в IX в., когда возникло Русское государство (государство восточных славян), или в X в., но и в конце XI в. ещё только шёл процесс классообразования в шведском обществе. Образование государства в Швеции – это XII – первая половина XIV в. – см.: Ковалевский С. Д. Образование классового общества и государства в Швеции. М., 1977.

[146] Там же. С. 147 – 148.

[147] Там же. С. 148.

[148] Там же. С. 106.

[149] Там же.

[150] Там же. С. 149.

[151] ПСРЛ. Т. 1.

[152] ПСРЛ. Т. 1.

[153] ПСРЛ. Т. 9.

[154] ПСРЛ. Т. 3.

[155] ПСРЛ. Т. 1.

[156] ПСРЛ. Т. 2.

[157] ПСРЛ. Т. 9.

[158] ПСРЛ. Т. 3.

[159] Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 3-х Тт. СПб., 1893 – 1912. Т. 1. С. 627.

[160] См.: ЭССЯ. Вып. № 4. М., 1977. С. 188.

[161] См.: Данилевский И. Н. Цит. раб. С. 125 – 133.

[162] Данилевский И. Н. Цит. раб. С. 43.

[163] См.: Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь. М., 2005. С. 287.

[164] Энгельс Ф. Цит. раб. С. 148 – 149.

[165] Там же. С. 146 – 147.

[166] См.: ЭССЯ. Вып. 7. С. 37 – 38. Там же см. примеры из др. и.-е. языков.

[167] С.: Там же. С. 38.

[168] См.: Там же.

[169] См.: Там же.

[170] Клейн Л. С. Спор о варягах. История противостояния и аргументы сторон. М., 2009. С. 17.

[171] См.: Там же.

[172] Там же. С. 17 – 18.

[173] См.: Там же. С. 17 и др.

[174] Там же. С. 18 – 19.

[175] Там же. С. 17.

[176] Там же.

[177] См.: Петрей П. История о великом княжестве Московском. М., 1867.

[178] См.: Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь… С. 18.

[179] См.: Куник А. А. Известия Ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах. СПб., 1878. С. 031. 

[180] СМ. : Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь… С. 17 и сл.; Он же: Норманизм и его истоки // Дискуссионные проблемы отечественной истории. Арзамас, 1994. С. 18 – 30; Он же: Норманизм русских летописцев: миф или реальность? // Межвузовские научно-методические чтения памяти К. Ф. Кайдаловича. Вып. 3. Елец, 2000. С. 134 – 136; Он же: Варяги и варяжский вопрос // Роман-журнал XXI век. М., 2001. № 9. С. 107; Он же: Кто же был первым норманистом: русский летописец, немец Байер или швед Петрей? // Мир истории. М., 2002. № 4/5. С. 59 – 62; Он же: Норманская проблема в западноевропейской историографии XVII века // Сборник русого исторического общества. М., 2002. № 4 (152). С. 305 – 324; Он же: Комментарии // Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 552. Коммент. 63.

[181] Ламбин Объяснение сказаний Нестора о начале Руси. На статью профессора Н. И. Костомарова «Начало Руси», помещённую в «Современнике», 1860, № 1. СПб., 1860. С. 13, 39.

[182] Фомин В. В. Норманская проблема… С. 305.

[183] Шахматов А. А. Отзыв о труде В. А. Пархоменко: «Начало христианства Руси» // Журнал министерства народного просвещения. 1914. Ч. LII, новая серия, № 8. С. 342.

[184] См.: Пархоменко В. А. К вопросу о «норманнском завоевании» и происхождении Руси // Историк-марксист. 1938. № 4. С. 108; Приселков М. Д. История русского летописания X – XV веков. Л., 1940; См также: Фомин В. В. Норманская проблема… С. 305.

[185] Приселков М. Д. История русского летописания… С. 39.

[186] Клейн Л. С. Цит. раб. С. 19.

[187] Рыбаков Б. А. Рождение Руси. М., 2004. С. 9.

[188] Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985. С. 58.

[189] Там же. С. 59.

[190] См.: Bayer G. S. De Varagis // Commentarii Acdemiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae. T. IV. Petropoli, 1735.

[191] См.: Op. cit. P. 275 – 311.

[192] Ловмяньский Х. Цит. раб. С. 59.

[193] Bauer T. S. Origines Russicae //  Commentarii Academiae… T. 7/8. 1741. P. 388 – 486.

[194] Ловмяньский Х. Цитю раб. С. 59.

[195] Венелин Ю. И. Известия о варягах арабских писателей и злоупотребление в истолковании оных … Кн. 4. М., 1871. С. 10.

[196] Там же.

[197] См.: Там же. С. 11.

[198] Там же. С. 12.

[199] Там же.

[200] См.: Герберштейн С. Записки о Московии. Спб., 1866. С. 10.

[201] См.: Хронограф 1679 г. // Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесённых в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 447.

[202] См.: Ломоносов М. В. Древняя Российская история // Полн. собр. соч. М. – Л., 1952. Т. VI. C. 184 – 187.

[203] См.: Вилинбахов В. Б. Об одном аспекте… С. 335 – 336.

[204] См.: Бодянский О. М. О мнениях касательно происхождения Руси // Сын Отечества. 1835. №№ 37 – 40.

[205] См.: А. В. О господине Новгороде Великом. М., 1834. С. 31 – 32.

[206] См.: Венелин Ю. Скандинавомания и ея поклонники. М., 1842; Он же. О нашествии зависленских славян на Русь дорюриковых времён // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. 1848. № 5.

[207] Он же. О нашествии… С. 21.

[208] См.: Историко-критическое исследование о варяжской Руси // Маяк. 1845. № 37 и 38.; Он же. Дополнения к статье. Что значит в Несторовой летописи выражение – «поидоша из немец?» или несколько слов о варяжской Руси. Ревель, 1845.

[209] См.: Котляревский А. А. О погребальных обычаях яхыческих славян. СПб., 1864.; Первольф И. варяги, Русь и балтийские славяне // Журнал министерства народного просвещения. 1877. Т. 192. № 7. С. 37 – 97.; Т. 192. № 12. С. 66 – 68.

[210] Архив Академии Наук. Ф. 216. Оп. 1. № 603. Л. 1. – Цит. по: Вилинбахов В. Б. Об одном аспекте… С. 339.

[211] См.: Варяги и Русь. С. 64 – 286.

[212] Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 145.

[213] См.: Вилинбахов В. Б. Об одном аспекте… С. 340 – 341.

[214] Коялович М. О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Спб., 1901. С. 455.

[215] См.: Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 237 – 366.

[216] ПСРЛ. т.1

[217] См.: Срезневский И. И. Мысли об истории русского языка. Спб., 1850. С. 130 – 131, 154.

[218] См.: Сыромятников С. Н. Древлянский князь и варяжский вопрос // Журнал министерства народного просвещения. Новая серия. Ч. XL. Июль. Спб., 1912. С. 132 – 133.

[219] См.: Мошин В. А. Начало Руси. Норманны в Восточной Европе // Byzantinoslavika. Ročnik III. Svarek 1. Praha. 1931. C. 43.

[220] Викинги: набеги с севера. М., 1996. С. 101.

[221] Там же. С. 107.

[222] Там же.

[223] Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985. С. 97 – 98.

[224] Фомин В. В. Комментарии //  Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 467.

[225] Мельникова Е. А. Древнерусские лексические заимствования в шведском языке // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. 1982 год. М., 1984. С. 66.

[226] Рыдзевская Е. А. К варяжскому вопросу. (Местные названия скандинавского происхождения в связи с вопросом  о варягах на Руси) // Известия АН СССР. Отделение общественных наук. VII серия. № 7. Л., 1934. С. 504: Её же. Древняя Русь и Скандинавия в IX – XVI вв. //  Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования 1978 год. М., 1978. С. 136.

[227] См.: Роспонд С. Структура и стратиграфия древнерусских топонимов // Восточно-славянская ономастика. М., 1972. С. 62.

[228] ЛЛ. С. 19, 23, 119.

[229] Кузьмин А. Г. «Варяги» и «русь» на балтийском море. С. 29.

[230] НПЛ. С. 106.

[231] См.: Ляпунов Б. М. Исследования о языке Синодального списка 1-ой Новгородской летописи. СПб., 1900. С. 238 – 240.

[232] См.: Петровский Н. М. О новгородских «словенах» // ИОРЯС. Т. XXV. Птгр., 1922. С. 356 – 385.

[233] См.: Вилинбахов В. Б. Об одном аспекте… С. 344.

[234] См.: Зеленин Д. К. О происхождении северновеликоруссов Великого Новгорода. Доклады и сообщения института языкознания АН СССР. № 6. 1954.

[235] См.: Арциховский А. В. Курганы вятичей. М., 1930; Он же: Городские концы древней Руси // Исторические записки. № 16. 1945.

[236] См.: Динцес Л. А. Дохристианские храмы Руси // Советская этнография. 1947. № 2. С. 85.

[237] См.: Станкевич Я. В. Керамика нижнего горизонта Ст. Ладоги // Советская археология. Т. XIV. 1950; Он же: Классификация керамики древнего культурного слоя Ст. Ладоги // Там же. Т. XV. 1951.

[238] Порфиридов Н. Г. Древний Новгород. М., 1947. С. 297.

[239] См.: Зализняк А. А. Наблюдения над берестяными грамотами // История русского языка в древнейший период. М., 1984. С. 151; Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977 – 1983 гг.). М., 1986. С. 217 – 218.

[240] См.: Фомин В. В. Комментарии // Гедеонов С. А. Цит. раб. С. 466.

[241] См.: Łowmiański H. Początki Polski T. III. Warszawa, 1967. S. 95.

[242] См.: Ляпушкин И. И. Археологические памятники славян лесной зоны Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VII – IX) // Культура Древней Руси. М., 1966; Он же: Славяне  Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. Л., 1968. С. 20.

[243] См.: Седов В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970.

[244] См.: Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы. М., 1969. С. 207 – 208.

[245] См.: Сизов В. И. Курганы Смоленской губернии // МАР. № 28. СПб., 1902. С. 123.

[246] См.: Васильевский В. Г. Советы и рассказы византийского боярина XI века. СПб., 1881; Он же.: То же // Журнал министерства народного просвещения. СПб., 1881.

[247] Васильевский В. Г. Советы и рассказы византийского боярина XI века. СПб., 1881. С. 36.

[248] Советы и рассказы Кекавмена. М., 1972. С. 177.

[249] См.: Карамзин Н. М. Цит. раб. Т. III. C. 160.

[250] См.: Кочергина В. А. Цит. раб. С. 537.

[251] Литаврин Г. Г. Примечания // Советы и рассказы… С. 440.

[252] Васильевский В. Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков // Труды. СПб., 1908. Т. I. C. 185.

[253] Там же. С. 185 – 186.

[254] Там же. С. 187.

[255] Там же. С. 195.

[256] Там же. С. 210.

[257] Там же. С. 218.

[258] ПСРЛ. Т. 1. М., 1997.

[259] Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 259.

[260] Там же. С. 174 – 175.

[261] Иловайский Д. И. Начало Руси («Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю»). М., 2002. С. 136.

[262] См.: Срезневский И. И. Цит. раб. Т. 2. С. 347.

[263] См.: Там же.

[264] См.: Там же.

[265] Гедеонов С. А. Варяги и Русь. С. 158 – 159.

[266] См.: Там же. С. 159.

[267] См.: Татищев В. Н. История Российская. Ч. I. Гл. 31. Варяги, какой народ и где был.

[268] Черных П. Я. К вопросу о происхождении имени «варяг» // Учёные записки Ярославского педагогического института. Вып. IV. 1944.

[269] Свистун Ф. И. Спор о варягах и началах Руси. Львов., 1887. С. 161.щ

[270] См.: Гусева Н. Р. Русский Север – прародина индославов. М., 2010. С. 66.

[271] См.: Там же. С. 66 – 67.; См. также: Карпов А. Варяги // Русский вестник. № 6. 1993.

[272] Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. М., 1971. С. 120.

[273] См.: Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов (к постановке проблемы) // Вопросы истории, 1974, № 11; Он же. Об этнониме «варяги» // Дискуссионные проблемы отечественной истории. Арзамас, 1994; Он же. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. М., 2003.

[274] См.: Анохин А. И. Новая гипотеза происхождения государства на Руси // Вопросы истории, 2003. № 3.

[275] См.: Гильфердинг А. Ф. История балтийских славян // Он же. Собрание сочинений. Т. 4. СПб., 1874; Котляревский А. А. Древности юридического быта балтийских славян. Опыт сравнительного изучения славянского права. Т. I. Прага, 1874. С. 20 -22; Первольф И. Германизация балтийских славян. СПб., 1876. С. 30 – 32.

[276] См.: Клавдий Птолемей. Руководство по географии. М., 1953.

[277] См.: ЭССЯ. Вып. 15. С. 225.

[278] См.: Там же.

[279] См.: Там же; см. также: Трубачёв О. Н. О племенном названии лютичей // ВЯ. 1974. № 6. С. 55; Соболевский А. И. Изв. ОРЯС. XXXI. 1926. 2.

[280] См.: Кочергина В. А. Цит. раб. С. 565.

[281] См.: Там же.

[282] См.: Там же. С. 22.

[283] См.: Там же. С. 565.

[284] См.: Там же. С. 548.

[285] См.: Там же. С. 569.

[286] См.: Там же. С. 568.

[287] См.: Старославянский словарь (по рукописям X – XI веков). М., 1999. С. 108.

[288] См.: Там же. С. 109.

[289] См.: Кочергина В. А. Цит. раб. С. 22.

[290] См.: Там же. С. 577.

[291] См.: Там же.

[292] Селищев А. М. Старославянский язык. Ч. 2. М., 1952. С. 65.

[293] См.: Елизаренкова Т. Я. Санскрит // Языки мира: Индоарийские языки древнего и среднего периодов. М., 2004. С. 53.

[294] Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь… С. 258.

[295] См.: Погодин М. П. Исследования замечания и лекции о русской истории: в 6-ти тт. 1846 – 1855. М., 1846. Т. 2. С. 38.

[296] Там же. С. 203.

[297] Ламбин Н. Объяснений сказаний Нестора о начале Руси. На статью профессора Н. И. Костомарова «Начало Руси», помещённую в «Современнике». № 1. 1860. СПб., 1860. С. 19, 39.

[298] См.: Фомин В. В. Варяни и варяжская Русь… С.422 – 473.

[299] Погодин М. П. Исследования… Т. 2. С. 39.

[300] Рыбаков Б. А. Цит. раб. С. 9.

[301] Там же.

[302] Там же.

[303] Тарановскiй Ф. Увод у исторiуу соловенских праве. Белград, 1923. С. 81.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/ВАРЯГИ-ИНДОСЛАВИКА-ИМЕНИ-ВАРЯГИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Владислав КондратьевКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/rudra

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Владислав Олегович Кондратьев, ВАРЯГИ (ИНДОСЛАВИКА ИМЕНИ ВАРЯГИ) // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 18.07.2017. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/ВАРЯГИ-ИНДОСЛАВИКА-ИМЕНИ-ВАРЯГИ (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - Владислав Олегович Кондратьев:

Владислав Олегович Кондратьев → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Владислав Кондратьев
Краснодар, Россия
1335 просмотров рейтинг
18.07.2017 (2445 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
1 голос(а,ов)
Похожие статьи
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
24 часов(а) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
2 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев
ПРОБЛЕМЫ ИНДИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ
Каталог: Экономика 
10 дней(я) назад · от Вадим Казаков

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
ВАРЯГИ (ИНДОСЛАВИКА ИМЕНИ ВАРЯГИ)
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android