Если взглянуть на реальный мир и на все, что в нем существует, без каких-либо особых предубеждений, но при этом с единой вполне определенной точки зрения, то при самом первом приближении можно дать следующий однозначный ответ - все это есть не что иное, как существование бесконечного множества самых разнообразных вещей. И если к тому же мы прибегнем к своему воображению, то сможем также дать не менее однозначный ответ о способе существования любой вещи. А именно, всякая реально существующая вещь проявляет себя в трех ипостасях: субстратно (т.е. в виде физического тела), динамично (т.е. находящееся в состоянии непрерывного процесса изменения) и структурно (т.е. находящееся в условиях внутренних и внешних связей и отношений). А самое главное, из этого следует вполне определенное суждение о том, что все эти три ипостаси находятся в вещи в неразрывном единстве по отношению друг к другу. И что если мы не будем придавать этому единству абсолютного значения и за существующими вещами признаем только какою-то одну или даже две ипостаси, то мы будем иметь дело не с реальным миром, а только с той или иной его абстракцией. Всякое такое абстрактное рассмотрение мира само по себе не только не заключает в себе ничего предосудительного, но даже, наоборот, как показывает практика научного познания, является весьма полезным и необходимым при углубленном постижении сути вещей. Однако в этом случае мы должны четко и ясно отдавать себе отчет в том, что мы имеем дело не с самими реальными вещами, а всего лишь с их абстракцией. А потому, хотя эти наши абстрактные представления необходимы и полезны для познания сути вещей, но относиться к ним надо только

как к вспомогательным конструкциям и не более. В противном случае происходит явная подмена реального мира той или иной его абстрактной конструкцией и подобную подмену, я называю не иначе, как отступлением от здравого смысла в самом широком смысле этого слова.

В философских работах по гносеологии здравый смысл, как правило, относят к обыденному уровню познания и это, как мне представляется, совершенно справедливо. Ведь здравый смысл есть не что иное, как знание о действительности, полученное человеком в результате обобщения непосредственного жизненного опыта. Между тем человек, располагая этим видом знания, можно сказать, совсем не задумывается над его внутренней природой, он ограничивается только тем, что целенаправленно его использует в своей жизненной практике. Но представим себе, что кому-то захотелось бы подшутить над нами, и этот некто задал бы, скажем, такой вопрос, может ли существовать тело вещи отдельно от его динамики или структуры, а динамика и структура в свою очередь в отрыве друг от друга, а вместе в отрыве от тела вещи? Если мы с вами находимся в здравом рассудке и не предрасположены к легкому помешательству, то, вне всякого сомнения, со всей убежденностью ответили бы, что такого в реальной жизни в принципе и ни при каких обстоятельствах быть не может, это полностью исключено. Подобным ответом мы бы в полной мере продемонстрировали свою прямую причастность к здравому смыслу, а также свою уверенность в его абсолютной непогрешимости.

Однако если мы обратимся к научному познанию, которое с точки зрения подавляющего большинства философов, вне всякого сомнения, и, опять-таки, совершенно справедливо расценивается как высшая форма проявления познавательной деятельности человека, мы сплошь и рядом сталкиваемся с изобилующими фактами не только отхода от здравого смысла, но иногда и явного пренебрежения к нему. А если мы обратимся к философии, то обнаружим еще более странную картину, когда в ряде философских течений и школ само понятие здравого смысла интерпретируется как нечто противоположное самой его изначальной сути.

Наиболее ярким примером подобной философской трактовки здравого смысла может служить логическое построение доказательства исходной позиции субъективного идеализма, проделанного его родоначальником в философии нового времени в начале XVIII века английским философом Дж. Беркли. Им была поставлена цель, во что бы то ни стало опровергнуть материализм как философскую

основу атеизма и вместо него утвердить в сознании людей философию, которая бы, по его представлениям, полностью соответствовала христианским религиозным воззрениям. Острие своей критики он направляет главным образом против основополагающего понятия материализма - понятия материи, в котором, как он считает, содержится вопиющее противоречие якобы со здравым смыслом, а именно в том ее пункте, где она рассматривается как физический носитель всех существующих в мире процессов, свойств, связей и отношений. В качестве доказательства своей позиции он использует известный в логике прием - подмену одного понятия другим, опираясь на факт их тождества по происхождению, но, при этом, игнорируя существенное различие по их семантическому содержанию. За основу доказательства он берет понятие чувственного образа, но интерпретирует его не просто как наглядный образ, внешне фиксирующий в сознании человека воспринимаемый им объект, а как проявление непосредственно здравого смысла. Короче говоря, Беркли отождествил понятие единичного чувственного образа с понятием здравого смысла, не замечая того, что чувственные образы, взятые сами по себе, даже если мы будем иметь дело с любой их совокупностью, то это всего лишь наглядные слепки с вещей, которые как таковые никаким здравым смыслом не являются. Под здравым смыслом понимается, как уже было сказано, эмпирическое знание, полученное в результате обобщения жизненного опыта, на основе которого человек способен осуществлять свои практические действия. Чувственный образ безусловно присутствует в здравом смысле и его роль в нем заключается в том, что он фиксирует вещь со стороны ее внешней структуры как совокупности свойств. Но главное его назначение в здравом смысле состоит в том, что он, будучи слепком, объективно существующей вещи, выполняет функцию ее заместителя в функционировании и проявлении здравого смысла. Но, при этом, очень важно обратить внимание на то, что было полностью проигнорировано Беркли: здравый смысл как знание не сводится исключительно к чувственному слепку вещи и к ее внешней структуре как совокупности свойств. Кроме, взятых самих по себе, чувственного слепка и совокупности свойств вещь обладает еще некой динамикой и знание о ней в здравом смысле не менее важно, чем знание о внешней структуре вещи. Но самое важное место в здравом смысле занимает знание о физической субстанции вещи, о вещи как носителе всех ее свойств и проявлений, без чего все рассуждения о структуре или о динамике повисают в воздухе. Более того, без констатации физического носителя вещи,

здравый смысл как знание лишается своей познавательной уникальности и тем самым теряет свой только ему одному присущий гносеологический статус подводить итог в познании объективной реальности. А потому этот элемент знания является центральным в здравом смысле, но именно его-то всеми силами и пытается опровергнуть в своей философии Дж. Беркли.

Что касается науки, то ее знание является не конкретно-чувственным, а абстрактно-логическим, она оперирует не чувственными образами, а абстрактными понятиями и в соответствии со своей спецификой, она в чем-то превосходит здравый смысл, а в чем-то, наоборот, ему уступает. Знание абстракций позволяет вникать в сущность вещей, вскрывать причинно-следственные связи и тем самым не только описывать явления, но и объяснять их - в этом ее преимущество перед здравым смыслом, знание которого ограничено лишь описанием единичной чувственной конкретности. В то же время абстракции способны схватывать, причем во всех возможных и невозможных вариациях, но, при этом, только одну, структурную, сторону бытия. Что касается непосредственно динамики протекания процесса, а также субстратного начала вещей, то они для абстрактного знания совершенно не доступны. Но зато они являются основной компетенцией здравого смысла - именно в этом состоит его главное преимущество перед абстрактно-логическим знанием науки.

В связи со сказанным выше возникает риторический вопрос, может ли наука существовать в отрыве от здравого смысла, а здравый смысл соответственно без участия науки или нет? На этот вопрос, как мне представляется, есть только один и, причем совершенно очевидный, ответ: наука без здравого смысла в принципе существовать не может, здравый же смысл не только может, но и фактически существует без науки. Кроме того, он на протяжении многих тысячелетий, пока не возникла наука, был у человечества единственным источником позитивного знания о действительности. Наука же, особенно естествознание, наоборот, с момента своего возникновения и на протяжении всей своей истории существовала и вплоть до сегодняшнего дня существует в неразрывном единстве со здравым смыслом, без которого ее развитие было бы просто невозможным. Однако характер связи науки со здравым смыслом не был в научном познании однотипным, а тот тип связи, который на тот или иной исторический период сложился в науке, имеет для нее принципиальное значение. Если мы обратимся, например, к истории такой науки, как физика, то

обнаружим, что одним из определяющих факторов замены физики Аристотеля классической физикой Галилея, Ньютона в XVI- XVII вв. послужила именно кардинальная смена типа связи этой науки со здравым смыслом. Физика Аристотеля покоилась на стихийных обыденных представлениях об окружающем мире, например, ее автор при анализе причин природных процессов часто использует наглядный образ причинных связей, наблюдаемых при строительстве дома. Классическая же физика опирается на целенаправленные эмпирические методы исследования - научное наблюдение, эксперимент, измерение и т.д., - используя их, непосредственно в процессе изучения тех или иных конкретных явлений природы. В первом случае здравый смысл играл роль внешнего стихийного эмпирического фона для науки, во втором же случае он превращается в самостоятельный раздел самой науки и будет обозначен в ней как ее эмпирический базис. Этот тип связи здравого смысла с физической наукой сопровождает последнюю на протяжении всей ее последующей истории и по сегодняшний день он по своей сути остается неизменным.

Но в таком случае возникает вполне резонный, но уже не риторический, а самый, что ни на есть актуальный, особенно для нашего времени, вопрос, почему в науке вообще, и в первую очередь в физике, наблюдаются факты явного отклонения и даже пренебрежения если не по отношению к здравому смыслу в целом, то, по крайней мере, по отношению к отдельным его сторонам? Говоря о естествознании и прежде всего о физике, то, как мне представляется, ответ надо искать не столько в типе связи науки со здравым смыслом, сколько в тех исходных методологических установках классической науки, которые были в свое время заданы ее основоположниками Г. Галилеем, Р. Декартом, И. Кеплером, И. Ньютоном и др. Впервые они в полном объеме были высказаны Галилеем в его знаменитом "Диалоге о двух главнейших системах мира", где он выдвигает три основополагающих правила (положения), которых необходимо придерживаться при постижении сущности природных явлений: строго следовать опыту (или, что одно и то же, здравому смыслу, о чем мы только что говорили), использование математики и принцип идеализации. Этот подход к познанию природы явился альтернативой прежнему, в основном аристотелевскому, натурфилософскому взгляду, который носил умозрительный характер и нацеливал на изучение только качественного аспекта природных явлений. Его можно в определенном смысле рассматривать как методологическое основание собственно

научного познания в противоположность сугубо философским основаниям прежней натурфилософии.

При ответе на поставленный вопрос нас будет интересовать в основном одно из названных правил - использование математики при изучении природных явлений. Но речь пойдет вовсе не о критике этого правила, наоборот, я считаю, что благодаря синтезу математики и опыта классическое и современное естествознание смогло достигнуть невероятных успехов не только в познании природы, но что не менее важно, он позволил научные результаты широко применять в практической деятельности. Имеется в виду совсем другое, что вместе с утверждением этого правила в физической науке будет господствовать так называемый количественный подход в исследовании природных явлений, и что именно он, будучи односторонним, является основной причиной отхода этой науки от ряда существенных моментов здравого смысла. Его можно рассматривать как альтернативу аристотелевскому, качественному подходу, у которого также есть свои плюсы и минусы, но, как и количественный подход, он является также односторонним.

Каждый из подходов - качественный и количественный - имеет свои особенности, оказывающие существенное влияние на характер научного исследования. Качественный подход сводится в основном к категориальному анализу, который предполагает раскрытие семантики понятий и вьювление системных отношений между ними. Классическим образцом подобной науки является обширнейший разнородный комплекс квалитативного знания не только о природе, но и об обществе и человеке, созданного патриархом качественного подхода Аристотелем. Он обозначил в "Метафизике" почти все (если не все) виды универсальных понятий (философских категорий), создал науку об отношениях между понятиями различной степени общности (формальную логику), и на этой базе положил начало исследованию качественной стороны действительности, охватив все ее основные природные и социальные формы. Этот качественный подход, безусловно, заложил основы развития собственно научного знания на все последующее время. Но в то же время в нем четко высветились слабые стороны. В трудах Аристотеля мы найдем бесчисленное множество плодотворных идей по пониманию сущности явлений, они отличаются глубиной логической аргументации, а также исключительной строгостью в определении понятий, но, вместе с тем, в них слабо просматривается связь знания с практикой. Причиной тому служит полное отсутствие математического анализа. Такого

рода науку можно было бы обозначить как абстрактно-логическое квалитативное знание.

Начиная с XVII в. и до наших дней, естествознание, особенно физика, находятся на диаметрально противоположном пути своего развития по сравнению с предшествующим, аристотелевским, периодом. Физика стала заниматься преимущественно количественным анализом, придавая, при этом, решающее значение опыту (наблюдению и эксперименту) и, кроме того, находясь в прямой взаимосвязи с человеческой практикой. Это, конечно не означает, что в точном естествознании отсутствует качественный аспект, без которого в принципе невозможно никакое знание. Качество просто перестало рассматриваться как нечто самодовлеющее и тем самым потеряло самостоятельную значимость в определении научных понятий, а также при интерпретации научных фактов. Ему уделяется внимание только в той мере и в тех долях, которые необходимы для получения положительных результатов в количественных выражениях.

Специфика количественного подхода заключается в том, что при изучении любого объекта или явления познавательной целью является описание и объяснение, относящееся непосредственно к двум разнородным по содержанию количественным параметрам: размерности и структурности, под которой понимается отношение или связь материальных точек. Во многих случаях суть познания сводится к определению размерности посредством структурности, либо, наоборот, к определению структурности посредством размерности. Например, в классической механике ставится задача определить величину изменения скорости перемещающейся материальной точки через отношение двух других величин - силы и массы. Иначе говоря, посредством структуры двух величин (отношение силы и массы) определяется размерность третьей величины - ускорения. В итоге получаем систему отношений (структуру) между тремя величинами - силой, массой и ускорением. Но это уже не просто структура, а физический закон (второй закон механики), посредством которого можно определить любой из названных физических величин, если известны величины двух других. В третьем законе, наоборот, структурность устанавливается посредством размерности. Равенство величин действия и противодействия определяет устойчивую структуру между ними.

Что касается качественной стороны дела, то для взаимоопределения количественных параметров требуется обширный набор абстрактных понятий. Существует пять видов этих понятий, позна-

вательная функция которых четко просматривается. Во-первых, это такие понятия, которые, выражая суть какого-либо явления, служат эмпирической основой для количественного анализа. В классической механике, например, таким понятием является "инерция", в электродинамике эту роль выполняет понятие "электромагнитная индукция", а в теории относительности - принцип относительности. Подобные понятия могут быть использованы как исходный эмпирический плацдарм для определения и измерения количественных параметров. Понятие инерции выполняет эту функцию в классической механике, где оно сформулировано в форме первого закона. Оно может также служить материалом, по отношению к которому проводится количественный анализ, что характерно для понятия "электромагнитная индукция" в электродинамике или "принцип относительности" - в теории относительности. Во-вторых, это понятия, определяющие физическую специфику материальной точки. В классической механике - "инерциальное тело", в электродинамике - "заряд", "электромагнитное поле"; в теории относительности - "событие". В-третьих, это понятия, характеризующие качественную специфику какой-либо размерности. Их обычно делят на две категории - скаляры и векторы. Величины, не имеющие направления, называются скалярами; величины, имеющие направление, называются векторами. В-четвертых, это понятия, относящиеся к тем явлениям, по отношению к которым описывается динамика материальной точки. Обычно их называют "системой отсчета" или на языке математики - "системой координат". И, наконец, в-пятых, - это понятия-идеализации, необходимые для количественного исчисления как нулевые отметки. Функцию нулевой отметки выполняют также так называемее константы, например, постоянная скорость света в специальной теории относительности или постоянная Планка в квантовой механике.

Односторонность количественного подхода проявляется прежде всего в том, что качественные понятия в данном случае используются не столько для того, чтобы с их помощью раскрывать содержательную суть изучаемых явлений, сколько для решения сугубо формальных задач и носят они, при этом, исключительно инструменталистский характер. Это находит свое подтверждение в первую очередь в обозначении субстанциального начала изучаемого предмета, т.е. той материальной основы, которая выступает как носитель всех его свойств и отношений. В качестве таковой здесь, как правило, рассматривается не реально существующий субстрат, а заменяющий его условный символ, представляемый понятием

"материальная точка". Бывают случаи, когда так называемое точное естествознание пользуется такими инструментальными понятиями, семантическое содержание которых фактически является фиктивным, но без них количественное описание было бы невозможным. Классическим примером подобных понятий являются "абсолютное пространство" и "абсолютное время", без которых механистическая теория И. Ньютона вообще не смогла бы состояться. Это доказывает лишь то, что при описании количественных параметров не безуспешно пользоваться даже фиктивными понятиями.

Сосредоточенный на решении сугубо формальных задач, количественный подход, взятый сам по себе, в принципе не способен схватить некоторые весьма важные реальные стороны качества явлений. К таким сторонам необходимо отнести в первую очередь непосредственно осуществляемую динамику (процессуальность) любого какого-либо физического явления. Количественный анализ позволяет схватить структуру протекания процесса, но он совершенно не способен воспроизвести сам ход его протекания, который доступен исключительно интуитивно-чувственному восприятию человека. Это означает, что математическому описанию, сконцентрированному в основном на фиксировании соотношения количественных параметров - размерности и структурности, - совершенно безразлично, в какой конкретно форме протекает динамика процесса - в форме, скажем, прямолинейного перемещения или в форме кругового движения или в форме колебания, будь это вибраторное или осцилляторное колебание. Другая не менее важная сторона качества, не охватываемая количественным подходом, - это субстратное (телесное) начало изучаемого предмета. Роль носителя всех возможных свойств и отношений в данном случае выполняет, как уже было сказано, материальная точка, которая как таковая лишена каких бы то ни было субстратных характеристик. Поэтому для количественного подхода совершенно безразлично, находится ли изучаемый объект в том или ином агрегатном состоянии, его телесность проявляется актуально или виртуально и т.д.

Между тем эти две важнейшие стороны качества предмета в точном естествознании обычно выявляются методами наблюдения или эксперимента, обозначаются соответствующими понятиями, а затем для их математического описания вводятся дополнительные количественные параметры. Так, например, перпендикулярное взаимодействие электрических и магнитных явлений в электродинамике в противоположность параллельному действию силы на тело в классической механике было экспериментально зафиксировано

Фарадеем в сделанном им открытии электромагнитной индукции. Позже этот феномен был обозначен Максвеллом понятием "электромагнитная волна" и количественно описан в терминах классической электродинамики. Приведенный пример, как мы видим, относится к определению процессуальной характеристики изучаемого предмета. Тот же способ применяется при определении его субстратных характеристик. Например, агрегатные состояния вещества, как правило, фиксируются в опыте, его специфические признаки обозначаются соответствующими понятиями и переводятся на язык дополнительных количественных параметров.

Однако опыт далеко не всегда обеспечивает выявление процессуальной и субстратной характеристик предмета. Его возможности принципиально ограничены рамками наглядности этих качественных сторон, реализуемых только на уровне макромира. На уровне же микро- и мегамиров опыт оказывается не способным напрямую решать эту проблему. В этом случае на помощь приходят воображение и интуиция, продуктивность которых зависит, конечно, от таланта и личных качеств ученого, но также в значительной мере обусловливается мировоззренческой позицией ученых и в первую очередь их онтологической и гносеологической ориентацией. Можно сказать, что именно в этом пункте точное естествознание вынуждено непосредственно вступать на путь качественного анализа предмета, который во многом определяет весь ход научного исследования.

Впервые физика столкнулась с этой проблемой в процессе изучения теплоты при создании классической термодинамики. Построение теории термодинамики с самого начала и до конца было во многом гипотетическим и неопределенным. Если теория Ньютона, базируясь на твердом эмпирическом фундаменте, объясняла очевидный наглядный феномен - ускорение, то теория термодинамики, опираясь на предположения, была призвана объяснить данные, лишенные наглядности. Перед ней стояла задача объяснить факт равновесия газовых систем, выраженный через отношение двух ненаглядных (температура и давление) и одного наглядного (объем) параметров. Подобное объяснение можно было сделать только на базе какого-либо представления о субстратном начале теплоты. Но в силу отсутствия наглядности это представление нельзя получить посредством наблюдения или эксперимента, и потому изначально оно должно было быть гипотетическим. Ученые долгое время руководствовались гипотезой о существовании особого теплового вещества, названного теплородом. Однако эта гипотеза вошла в противоречие с эмпирическими фактами и, пре-

жде всего, с фактами, подтверждающими связь тепловых явлений с механической работой. Учитывая эту связь, они пришли к выводу о существовании общего механического эквивалента между теплотой и работой, назвав его энергией. После чего представление о теплоте как об особом субстрате было заменено пониманием ее как механического процесса, что положило начало появлению новой науки - термодинамики.

Следующим шагом должно было стать раскрытие природы механического процесса, специфичного для теплоты, а также не снимается с повестки дня и решение вопроса о субстрате теплового процесса. Первый шаг на этом пути сделал Максвелл. Он представил наглядную модель газа, которая состоит из большого числа твердых и упругих шариков, действующих друг на друга только во время столкновений, допустив также, что они перемещаются с разными скоростями. Отсюда он сделал вывод о распределении микротел по группам в соответствии с их скоростями, предполагая в каждой отдельной группе постоянную среднестатистическую скорость. Постоянной среднестатистической скоростью он объяснил факт равновесности термодинамической системы. Кроме того, он предложил новый метод вычисления скоростей, получивший название вероятностного метода. Работу, начатую Максвеллом, продолжил и завершил Больцман. Во-первых, он расширил трактовку распределения скоростей, и в таком виде она вошла в физику под названием "распределение Максвелла - Больцмана". И, во-вторых, что самое главное, он, воспользовавшись древней философской гипотезой об атомах и пустоте, по сути, решил проблему субстратного начала теплового процесса. В итоге была создана молекулярно-кинетическая теория теплоты, под которой стали понимать хаотическое перемещение огромного множества микрочастиц.

Из опыта создания этой теории вытекают принципиально важные гносеологические выводы. Прежде всего, было показано, что наука не ограничивается внешним феноменологическим описанием, что она способна к познанию глубинных сторон бытия, того, что характеризует реальное существование мира. Был также продемонстрирован научный подход к познанию реальности, который отличается от всех прочих подходов тем, что опирается на все три основных вида познания - интуицию, логику и эмпирию. При этом каждый из названных видов занимает определенное место и выполняет вполне конкретную познавательную функцию при построении теории. Так, эмпирия (или говоря иначе, то, что собственно относится к здравому смыслу) служит исходным ма-

териалом и гарантом достоверности теории, но этим самым она ограничивается по отношению к ней лишь внешней функцией. Внутреннее же содержание теории - это вовсе не простое обобщение эмпирических фактов, а стройная система логических связей и понятий, относительно самостоятельных по отношению к эмпирии. Теория теплоты, как видим, строилась интуитивно-логическим способом. Определяющей идеей этой теории явилась интуитивно введенная гипотеза о существовании микрочастиц (атомов и молекул), находящихся в состоянии хаотического перемещения. Она требовала абстрактно-логического доказательства. Соответствующее доказательство впервые применяет Максвелл, а Больцман дальше его развивает, используя для этого вероятностно-статистический метод, который впоследствии полностью себя оправдал. Через описание факта броуновского движения, произведенного А. Эйнштейном и М. Смолуховским в 1905 г., эта идея получила также, хотя и косвенное, эмпирическое подтверждение.

Можно с полной уверенностью сказать, что интуитивно-логическое решение проблемы процессуального и субстратного начала в классической термодинамике оказалось успешным, чего нельзя сказать о классической электродинамике. Незаконченность решения этой проблемы в электродинамике позже рикошетом отзовется в ряде других фундаментальных физических теорий: теории относительности (специальной и общей), квантовой механике и квантовой теории поля. Это, в частности, послужило причиной возникновения, как мне представляется, таких весьма сомнительных космологических конструкций, как модель расширяющейся Вселенной и так называемой теории большого взрыва. Именно в отсутствии этого решения и кроется, на мой взгляд, ответ на вопрос, почему современная физическая наука склонна отходить от здравого смысла, и даже им пренебрегать. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к истокам классической электродинамики и последующими за ней фундаментальными теориями современной физики и космологии.

После того как Фарадеем было открыто явление электромагнитной индукции, встал вопрос о ее математическом описании, а соответственно и о создании теории. Так как при возникновении индуктивного тока отсутствует прямой телесный контакт проводника с магнитом, то надо было либо допустить в соответствии с механикой Ньютона возможность их взаимодействия через пустоту (идея дальнодействия), либо предположить существование отличного от вещества какого-то другого субстрата (идея близкодействия).

Фарадей пошел по второму пути, интуитивно допустив, что магнит с проводником связан тончайшими невидимыми упругими силовыми линиями (нитями), посредством действия которых и возникает электрический ток. Представленный Фарадеем чувственный образ был первым шагом на пути исследования, так сказать, нового вида материи. Однако многие физики и математики того времени отвергли идею близкодействия как таковую, а чувственный образ, предложенный Фарадеем, расценили как чистую фантазию. Физики отрицали этот образ, потому что он ненагляден, а математики, потому что у него бесконечное число неизвестных величин, не позволяющих его описать в количественных параметрах. Проблему, как известно, разрешил Максвелл, который, как и Фарадей, руководствуясь единственно интуицией, заменил представление о невидимых нитях понятием "электромагнитное поле", образный прототип которого также остается невидимым. Но его преимущество по сравнению с невидимыми нитями заключалось в том, что он позволил Максвеллу математически описать явление электромагнитной индукции, а самое главное, создать электромагнитную теорию, объединяющую в одно целое три природных явления: электричество, магнетизм и свет. После того, как Герц в 1888 г. посредством эксперимента получил феномен электромагнитной волны, было доказано реальное существование электромагнитного поля и тем самым подтверждена теория электродинамики.

Между тем теория электродинамики Максвелла, состоящая из четырех уравнений, относится к разряду чисто математических теорий, а это значит, что в ней не было дано никакого ответа о субстратной основе (носителе) электромагнитного поля. Если в случае с термодинамикой такая же проблема успешно решилась благодаря удачному использованию Больцманом атомистической гипотезы, то в электродинамике она не решена еще до сих пор. Ориентация ученых на количественный подход первоначально привела к гипотетической идее о существовании неподвижного эфира, выполняющего роль системы отсчета при математическом описании динамики электромагнитной волны.

Неподвижный эфир занял место абсолютного пустого пространства, характерного для классической механики, и его назначение в электродинамике определялось прежде всего тем, что он должен был играть роль субстратной основы (носителя) электромагнитной волны.

Гипотеза о субстрате электромагнитного поля как о неподвижном эфире очень скоро вошла в противоречие с эмпириче-

скими фактами и логикой, и в итоге была опровергнута вначале эмпирически (опыты А. Майкельсона и Э. Морли), а затем и логически теорией относительности А. Эйнштейна. Важнейшее методологическое значение специальной теории относительности для физической науки состоит в том, что она раз и навсегда покончила с представлением ученых об электромагнитном поле как неком неподвижном феномене. Но вместе с тем само электромагнитное поле мыслится в ней крайне упрощенно, только как прямолинейное перемещение электромагнитной волны, причем для свободного перемещения в вакууме была однозначно определена ее скорость - постоянная скорость света. В этом отношении специальная теория относительности так же, как и электромагнитная теория Максвелла, является чисто математической теорией с той только разницей, что количественные параметры при описании перемещения тел в пространстве будут теперь рассматриваться не по отношению к абсолютной системе отсчета (неподвижному эфиру), а по отношению к постоянной скорости света. Что же касается проблемы субстрата электромагнитного поля, то она как бы сама собой отпала и можно с полным правом сказать, что, начиная со специальной теории относительности, точное естествознание, фактически, абстрагировалось от этой проблемы и замкнулось исключительно в рамках формального математического анализа.

Вслед за специальной теорией относительности Эйнштейн формулирует общую теорию относительности и в ней уже нет даже намека на проблему существования субстрата как такового. Так, для объяснения всемирного тяготения в общей теории относительности выдвигается идея о существовании так называемого гравитационного поля, под которым понимается четырехмерный пространственно-временной континуум и которое при наличии тяжелых масс² приходит в состояние искривленности, вызываю-

² К сожалению, в научной литературе понятие массы часто отождествляется с телесностью вещества, что, фактически, не соответствует истинному положению вещей. По Ньютону, масса, это не тело и даже не количественный его параметр, а это всего лишь инерциальный параметр, характеризующий способность тела противостоять воздействию на него внешней силы. Подобное заблуждение приводит, в частности, к неверной трактовке известной формулы Эйнштейна E = mc². Ее почему-то принято интерпретировать как пропорциональное соотношение между энергией и массой как количеством вещества, иногда даже подчеркивают, что якобы эта формула указывает на неразрывную связь между энергией и материей. На самом же деле эта формула констатирует открытый

щей в нем энергетическую напряженность. Напряженность гравитационного поля - это и есть тот физический фактор, который собственно порождает, по мнению Эйнштейна, силу тяготения. Образуется своеобразная цепочка взаимосвязанных величин: от величины массы тел зависит степень искривленности четырехмерного пространства, вызывающая в свою очередь соответствующую напряженность гравитационного поля, которая в итоге и обусловливает проявление силы тяготения.

С точки зрения функционального (формально-математического) метода, эта цепочка является блестящей научной находкой для описания процесса тяготения. Некоторые качественные моменты этой теории, на наш взгляд, также не вызывают сомнения. Исходя из взглядов Ньютона о том, что тяготение не является существенным свойством вещества³, оно безусловно может быть понято только как свойство некоего другого отличного по своей физической природе от вещества, объекта. Такая постановка вопроса не только уместна, но и неизбежна. Можно признать также, что в качестве фактора, вызывающего силу тяготения, берется напряженность некоего искривленного физического поля, кривизна которого порождается присутствием в нем тел, обладающих массой. Однако взятый сам по себе пространственно-временной континуум является всего лишь геометрическим феноменом, оторванным от какого бы то ни было материального носителя", и потому его нельзя рассматривать как самостоятельно существующий физический объект. Говоря иначе, в общей теории относительности фактически отсутствует какое-либо представление о материальном начале гравитационного поля, и потому эта теория носит формальный характер. По существу, общая теория относительности вернулась к прежним, свойствен-

Эйнштейном физический факт: энергия любого тела равна величине его силы инерции, помноженной на постоянную скорость света в квадрате, и энергия, конечно, пропорциональна массе, но только как инерциальной способности вещества.

³ Вот что пишет по этому поводу сам Ньютон: "Всеобщее тяготение подтверждается явлениями даже сильнее, нежели непроницаемость тела, для которой по отношению к телам небесным мы не имеем никакого опыта и никакого наблюдения. Однако я отнюдь не утверждаю, что тяготение существенно для тел. Под врожденною силою я разумею единственно только силу инерции". (Ньютон И. Математические начала натуральной философии. М., 1989. С. 504).

⁴ На односторонний геометрический характер общей теории относительности указывают некоторые физики (см., например, Бриллюэн Л. Новый взгляд на теорию относительности. М., 1972).

ным механике Ньютона, представлениям о пространстве и времени с той лишь разницей, что они берутся в едином континууме. Если заменить принцип дальнодействия, характерный для классической механики, принципом близкодействия, то ее совершенно спокойно можно рассматривать в рамках дорелятивистской физики.

Отрицание субстрата в общей теории относительности сыграло негативную роль для современной космологии, это сказалось прежде всего при решении проблемы построения космологической модели Вселенной. Первый, кто занялся этим вопросом, был сам Эйнштейн. Задачу ее построения он видел в том, чтобы соединить в единое целое обозначенные в общей теории относительности три мировых компонента: гравитационное поле, электромагнитное поле и тела, обладающие массой. По мнению Эйнштейна, гравитационное поле образует главную составляющую, электромагнитное поле - это материал для образования тел, а сами тела - это тот фактор, который создает кривизну пространства. Так как у него не было никакого представления ни о субстратном начале обоих полей, ни о специфике их процессуальное™, то при построении модели он вынужден был руководствоваться исключительно одними формальными требованиями. А это привело к тому, что его модель будет фактически основываться на трех совершенно произвольных допущениях: пространство и время однородны, общая масса вещества постоянна, средняя плотность вещества равномерно распределена в пространстве. В итоге Эйнштейн построил модель, которая представляет собой некий цилиндр с ограниченным трехмерным пространством, имеющим положительную постоянную кривизну, причем радиус кривизны соответствует общей массе вещества. Что касается времени, то оно, образуя четвертое измерение, направлено в бесконечность вдоль длины замкнутого в ширину цилиндра. Конечно, подобную модель в реальности представить фактически невозможно. Но главная трудность возникла не в этом, а в том, как установить равновесие между телами, которые обладают, по признанию всех без исключения физиков, включая самого Эйнштейна, свойством притяжения, но лишены свойства отталкивания. Для решения этой проблемы он вводит еще одно произвольное допущение - так называемую космологическую постоянную (k),призванную обеспечить равновесие сил притяжения и сил отталкивания. Вообще говоря, факт введения этой постоянной указывает лишь на несостоятельность традиционного взгляда в понимании сути тяготения. Если даже придерживаться

только одного здравого смысла, то совершенно очевидно, что сила отталкивания такая же реальность, как и сила притяжения, и потому для ее утверждения не требуется никаких произвольных констант. Но как бы то ни было, в итоге была создана модель, получившая название "стационарная модель Вселенной". В 1923 г. Эйнштейн под влиянием А. А. Фридмана откажется от своей модели, а несколько позже и от космологической постоянной.

В начале 20-х годов прошлого века наш соотечественник, выдающийся математик А. А. Фридман, отбросив космологическую постоянную, сумел установить функциональную зависимость между двумя параметрами в уравнении общей теории относительности: параметром протяженности трехмерного пространства и параметром длительности одномерного времени. Пространство он стал рассматривать как функцию времени, а само время как независимую переменную. В результате образовалась динамическая модель Вселенной, которая должна либо расширяться, либо сжиматься. Самым главным следствием, вытекающим из этой модели, явилось то, что стабильность Вселенной рассматривается с позиции динамичности, стационарное же состояние может быть только как момент перехода от расширения к сжатию или, наоборот, от сжатия к расширению. При этом динамичность возможна только при наличии вещества, порождающего кривизну и напряженность пространства; при отсутствии вещества динамичность исключается. В то же время Фридман отмечает: "Знание кривизны пространства еще не дает нам непосредственных указаний на его конечность или бесконечность"⁵. Иначе говоря, для динамической модели безразлично, будет ли Вселенная рассматриваться как конечная (т.е. с положительной кривизной пространства) или как бесконечная (с отрицательной кривизной). Кроме того, Фридман высказывает идею об исходных пунктах зарождения динамической Вселенной. Он пишет: "Переменный тип Вселенной представляет большое разнообразие случаев; для этого типа возможны случаи, когда радиус кривизны мира, начиная с некоторого значения, постоянно возрастает с течением времени; возможны далее случаи, когда радиус кривизны меняется периодически: Вселенная сжимается в точку (в ничто), затем снова из точки доводит радиус свой до некоторого значения, далее опять, уменьшая радиус своей кривизны, обращается в точку и так далее"^в. Эти последние вы-

⁵ Фридман А. А. Избранные труды. М., 1966. С. 243.

⁶ Там же. С. 317.

оказывания Фридмана лягут в основу будущей так называемой теории "большого взрыва".

Итак, А. А. Фридман, базируясь на представлениях общей теории относительности, чисто математически решил проблему построения модели Вселенной. Правда, сам он, хорошо осознавая формальный характер этой модели, весьма осторожно к ней относился. Он считал, что она должна быть подтверждена астрономическими фактами, а пока о ней можно говорить только как о математической гипотезе.

Но, как обычно в подобных случаях говорят, было бы желание, а факты всегда найдутся и они, как это, ни странно, якобы нашлись. В начале XX в. американский астроном В. Слайфер в межгалактических туманностях обнаружил эффект красного смещения в видимой части спектра - это когда спектральные линии оказываются смещенными к красному концу. Аналогично смещаются спектры в диапазоне радиоизлучений. В 1929 г. другой американский астроном, Э. Хаббл, занимаясь измерением лучевых скоростей, установил связь между расстоянием и лучевой скоростью во внегалактических туманностях. Он пришел к выводу, что по мере удаления луча от галактики его скорость перемещения пропорционально возрастает. Этот вывод был назван как закон красного смещения, или иначе его называют законом Хаббла (v = Hr, где v - лучевая скорость, H - постоянная Хаббла, r - расстояние до галактики). Одновременно с этим ученые продолжали работать над моделью Вселенной. Так, в 1927 г. бельгийский ученый Ж. Леметр, как и Фридман, пришел к заключению о нестационарности Вселенной. Но он, кроме того, получил линейную зависимость между скоростью и расстоянием, аналогично той, которую на два года позже установит Хаббл для лучевых скоростей, но только у Леметра речь идет не о красном смещении, а о разбегании самих галактик. Дело в том, что по представлениям динамической модели, основанных на общей теории относительности, разбегание галактик есть следствие расширения однородного пространства. Галактики, будучи сами по себе неподвижными, удаляются друг от друга благодаря расширению однородного и изотропного пространства.

Таким образом, возникла весьма примечательная ситуация. С одной стороны, налицо эмпирический факт красного смещения, зафиксированный в межгалактических туманностях, а с другой, формальная динамическая модель, из которой следует вывод о расширении Вселенной. На первый взгляд, вроде бы нет никакой проблемы, ибо теория однозначно подтверждена фактом, а факт со-

ответствует теории. Но все дело в том, что, факт напрямую связан не с расширением Вселенной, а с динамикой электромагнитного излучения. Поэтому неизбежно встал вопрос об интерпретации феномена красного смещения. Ясно, что только при понимании красного смещения как следствия расширения Вселенной (что означало бы не что иное, как утверждение известного в физике так называемого эффекта Доплера) можно с уверенностью говорить о доказанности динамической модели, в противном случае эта модель бесперспективна. И тогда, часть ученых без всякого на то основания, попросту говоря, совершенно произвольно взяла да и провозгласила эффект Доплера как единственно возможный способ объяснения феномена красного смещения. Эффект Доплера - это, конечно, ближайшее, и весьма кстати для динамической модели, основанной на произвольных допущениях об однородности и изотропности пространства и однородности времени, объяснение красного смещения. С некоторых пор такое объяснение для подавляющего большинства ученых стало единственно возможным, что, на мой взгляд, не только не является самоочевидным, но и противоречащим здравому смыслу и логике.

Сторонники динамической модели, стремясь во что бы то ни стала ее отстоять, выдвинули, так сказать, "убийственный" аргумент против всякой альтернативы доплеровскому объяснению красного смещения. Они считают, что все иные объяснения приводят к представлению о различии красного смещения в разных участках спектра. А, наблюдения, по их мнению, показывают, что красное смещение якобы не зависит от частоты различных спектров и что относительное изменение частоты совершенно одинаково для всех частот излучения. Такое изменение частоты, как они считают, характерно только для доплеровского смещения и потому исключает все другие интерпретации красного смещения.

Может быть, для доплеровского смещения это и так, но это далеко не так для красного смещения, ибо данные наблюдений показывают как раз с точностью наоборот. Если красное смещение и на самом деле есть следствие доплеровского эффекта, то согласно формуле v = Hr, скорость (v) должна изменяться только относительно расстояния (r), а H (постоянная Хаббла) должна оставаться неизменной, т.е. она и на самом деле должна быть космологической постоянной. Иначе говоря, при одновременном (однородном) времени, а также, находясь в условиях однородного и изотропного пространства, разбегание галактик, галактических систем или квазаров, а соответственно и весь спектр мирового излучения должны

изменяться совершенно одинаково. В действительности же, как это видно из наблюдений, у разных спектров постоянная Хаббла весьма существенно колеблется, о чем написано даже в школьном учебнике по астрономии: "По современным оценкам значение H заключено в пределах 50 км/(с * Мпк) < H < 100 км (с * Мпк)"⁷. Доказательством этому может служить также и то, что ученые не могут измерить расстояние до квазаров по той простой причине, что квазары в отличие от звезд или галактик имеют разбросанный диапазон спектров. Этого достаточно, чтобы сказать, что красное смещение не имеет никакого отношения к эффекту Доплера и что, следовательно, это явление совсем другой природы. Кстати, важно отметить, что сам Хаббл не исключал недоплеровское объяснение красного смещения, о чем, в частности, пишут российские физики, впрочем сторонники доплеровского объяснения А. С. Шаров и И. Д. Новиков: "Хаббл и Толмен в 1935 году заявили, что "...оба мы склонны к мнению, что если красное смещение вызвано не удалением, его объяснение, вероятно, содержит некоторые совершенно новые физические причины""⁸.

В ряде своих работ⁹, опровергая доплеровское объяснение феномена красного смещения, я предлагаю его объяснить с позиции корпускулярно-волнового дуализма, и совершенно убежден, что это единственно возможное объяснение. В наше время всякий сколько-нибудь грамотный человек знает, что космический луч представляет собой не что иное, как перемещение квантов света - фотонов. Очень многим также известно, что фотон наделен одновременно двумя видами энергии, - кинетической и волновой, - из чего нетрудно заключить, что эти виды энергии, как и любые другие виды, согласно закону сохранения и превращения энергии, способны переходить друг в друга. А потому по мере удаления фотона от любого источника света, в том числе это относится и к космическому излучению, вполне допустимо, что его колебательная энергия теряется, но не исчезает бесследно, а эквивалентно переходит в кинетическую энергию поступательного перемещения. Именно этим объясняется закон Хаббла, согласно

⁷ Левитан Е. П. Астрономия. Учебное пособие для 11 классов общеобразовательных учреждений. М., 1994. С. 171.

³ Шаров А. С., Новиков И. Д. Человек открывший взрыв Вселенной: жизнь и труд Эдвина Хаббла. М., 1989. С. 91.

⁹ См., например, Арлычев А. А. Формально-механистическая модель Вселенной: миф и реальность // Философские исследования. 2006. N 3 - 4.

которому скорость перемещения луча увеличивается в соответствии с тем, как возрастает его расстояние от источника. Красное смещение, таким образом, есть не что иное, как переход колебательной энергии фотона в его кинетическую энергию.

На мой взгляд, закон Хаббла можно рассматривать как частный случай общего закона, относящегося к динамике материальных объектов субатомного уровня, включая все виды динамики физических полей и все виды динамики элементарных частиц. Специфика динамики субатомных объектов заключается в том, что она во всех без исключения случаях носит корпускулярно-волновой характер, а это значит, что она содержит в себе соответствующее соотношение двух динамик - динамики корпускулы и динамики волны. Это соотношение можно рассматривать как закон, согласно которому кинетическая энергия субатомного объекта находится в обратно пропорциональной зависимости к его колебательной энергии.

Итак, я прихожу к выводу, что феномен красного смещения в космических излучениях не может служить эмпирическим обоснованием динамической модели Вселенной. Однако независимо от того, идет ли речь о динамической модели типа Фридмана - Леметра или о стационарной модели типа Эйнштейна, главный их недостаток состоит в том, что они являются всего лишь математическими конструкциями, основанными на сугубо формальных принципах общей теории относительности. Преимущество динамической модели по сравнению со стационарной состоит лишь в том, что в ней дано адекватное решение уравнений общей теории относительности. Как видим, такое преимущество носит, опять-таки, чисто формальный характер.

Совсем не так динамическую модель оценила в основном своем составе научная общественность. Несмотря на то, что общая теория относительности до сих пор не является общепризнанной, вызывает сомнение и критику у ряда ученых, тем не менее, динамическая модель после, прямо скажем, сомнительной интерпретации красного смещения и открытого Хабблом закона признается подавляющим большинством ученых как безукоризненная научная истина. На основе этой модели выдвигаются идеи о зарождении Вселенной, по сути дела, из ничего, на что обратил внимание еще сам Фридман. Но если Фридман об этом говорил как о курьезном факте"¹⁰, то другой автор динамической модели, Леметр, будучи протестантским священником, связывал этот факт с божественным

¹⁰ См.: Фридман А. А. Указ соч. С. 317.

актом творения мира. Именно Леметр впервые выдвинул идею о том, что поскольку в настоящее время Вселенная расширяется, то, мысленно переносясь в прошлое, мы должны представить себе уменьшение объема Вселенной и в то же время увеличение ее плотности. Поэтому, по его мнению, к началу расширения вещество Вселенной было сжато в объеме одного сверхплотного проатома. Конечно, леметровский термин "проатом" не прижился в науке, но зато, не изменяя существа дела, в научный обиход вошел другой термин - "сингулярность", под которым понимается состояние вещества с предельной плотностью (p = 1 * 10⁹⁶кг/м³). При такой плотности теряет свой обычный смысл пространство и время, а, следовательно, бессмысленно задавать вопрос, сколько длилось сингулярное состояние и что "было до этого". Именно это состояние и было принято как некоторый нуль (ничто), как начало расширения и, соответственно он будет рассматриваться как исходный пункт творения мира, согласно церковным представлениям, или как исходное начало эволюции и истории Вселенной в ракурсе научной интерпретации. Так библейская религиозная догма о божественном творении мира из ничего в XX веке сольется в одно целое с якобы научными воззрениями эволюции Вселенной тоже из ничего. Тут невольно возникает риторический вопрос, о каком вообще здравом смысле после этого может идти речь в современной фундаментальной науке!?

Но на этом история вопроса о возникновении и развитии Вселенной не заканчивается, наоборот, она приобретает в физике и космологии широкий размах. Отталкиваясь от нулевого состояния, ученые стали предлагать различные гипотезы зарождения и эволюции Вселенной пока, наконец, одна из них не получила всеобщего признания. Имеется в виду так называемая гипотеза "большого взрыва", выдвинутая в 1946 г. американским ученым русского происхождения Г. А. Гамовым. Если до него нулевому состоянию Вселенной приписывалось два фундаментальных, причем оба механических, свойства - расширение и предельная плотность, то Гамов добавил к ним еще одно, на этот раз термодинамическое, свойство - предельную температуру (10^1! градусов по шкале Кельвина). Сингулярность, таким образом, он стал рассматривать как соединение двух свойств - предельной плотности и предельной температуры. Вещество, находящееся в таком нулевом состоянии, неизбежно взрывается (это и есть то, что в наши дни принято называть "большим взрывом") и тем самым порождает расширение, сопровождаемое охлаждением и рождением различных

вещественных форм, начиная от элементарных частиц и кончая Метагалактикой.

Из гипотезы Гамова следовал один примечательный факт - она предсказывала в сегодняшней Вселенной существование особого космического фонового микроволнового излучения. Это излучение советский астрофизик И. С. Шкловский назовет реликтовым (остаточным), ибо предполагается, что оно должно было остаться от той эпохи, когда якобы происходил "большой взрыв". Предполагается, что в ходе расширения это излучение остыло, и сегодня должно иметь температуру 1 - 30 градусов по шкале Кельвина с радиоволной сантиметрового и миллиметрового диапазона. В 1965 г. названное излучение было обнаружено американскими астрофизиками Р. Вильсоном и А. Пензиасом, что в значительной мере способствовало утверждению в науке гипотезы.

"большого взрыва". Однако, несмотря, казалось бы, на первый взгляд на очевидное эмпирическое подтверждение, гипотеза "большого взрыва" породила много проблем в объяснении эволюции Вселенной, на что обращают внимание даже ее сторонники. Много вопросов вызывает прежде всего первоначальное сингулярное состояние вещества. Во-первых, как отмечает Л. Э. Гуревич, "...сингулярность есть приближенный способ описания кратковременного по космологическим масштабам процесса, кинетику которого мы не знаем"". Г. И. Наан по этому вопросу пишет: "Для исследований же состояния вещества при бесконечной плотности (и бесконечно кривизне пространства-времени) пока нет даже надлежащих математических средств"¹². Во-вторых, неясно, что послужило причиной расширения, которое началось с большого взрыва? В-третьих, как отмечает Гуревич, существует причинная несвязность Метагалактики от исходного состояния до современного состояния¹³. Возникает также проблема космической турбулентности, "...наличие которой необходимо предполагать для объяснения возникновения структурных образований различного масштаба в Метагалактике"¹⁴. Наблюдаемый астрономами факт космической турбулентности гипотезой большого взрыва фактически исключается. Наан, кроме того, отмечает, что сведение Вселенной, согласно гипотезе большого взрыва, к одной единственной Метагалактике не является обоснованным. Далее он пишет: "Не исключено, что столь же трудно

¹¹ Гуревич Л. Э. О происхождении Метагалактики. Киев, 1976. С. 3.

¹² Наин Г. И. Космология // БСЭ. Т. 13. С. 258.

¹³ Гуревич Л. Э. Указ. соч. С. 258.

¹⁴ Там же. С. 4.

будет объяснить зарядовую ассиметрию во Вселенной: в нашем космическом окружении (во всяком случае, в пределах Солнечной системы, а, вероятно, и в пределах всей Галактики) имеет место подавляющее количественное преобладание вещества над антивеществом. Между тем, согласно современным теоретическим представлениям, вещество и антивещество совершенно равноправны. Космология пока не дает достаточно убедительного объяснения такого противоречия"¹⁵. Мне представляется, что эти и другие проблемы, возникшие в связи с гипотезой большого взрыва, вытекают не столько из ее собственного логического несовершенства, сколько из тех концептуальных оснований, на которые она опирается. Это относится непосредственно к динамической модели Вселенной, построенной в свою очередь на формалистических началах общей теории относительности. Что же касается феномена реликтового излучения, предсказанного гипотезой Гамова и подтвержденного данными наблюдений, то, я считаю, для его обоснования вовсе не обязательно ссылаться на так называемый большой взрыв, который якобы возник в момент зарождения Вселенной. Достаточно предположить, что взрывы, способные порождать реликтовое излучение, вполне возможны на начальном этапе эволюционного процесса, но только это относится не к Вселенной как таковой, а к возникновению каких-либо новых галактик или квазаров во Вселенной.

¹⁵ Наан Г. И. Указ. статья. С. 258.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. Н. Арлычев:

Комментарии: