Том I. Докапиталистические формации. ОГИЗ - Государственное издательство политической литературы. 1947. 663 стр.

Новое издание капитального труда члена-корреспондента Академии наук СССР П. И. Лященко отличается от предыдущего прежде всего большей полнотой изложения. В то время как I том в издании 1939 г. охватывал период от древнейших времён - первобытного хозяйства - до крушения царизма и капитализма в 1917 г., I том издания 1947 г., при том же почти объёме, заканчивается реформами 1861 - 1866 годов. Отличия нового издания от старого сводятся не только к большей детализации, полноте изложения и использованию ряда источников и материалов, из которых некоторые впервые вовлечены в научный оборот. Исходя из того, что основой для правильного понимания закономерности исторической смены как самого экономического фундамента, так и его надстройки является теория классовой борьбы, П. И. Лященко считает своей задачей "рассмотрение каждой эпохи в развитии, рассмотрение классового общества как определённой системы производственных отношений со всей их политической надстройкой, вскрытие антагонистического, противоречивого характера этих отношений, показ классовой борьбы и неизбежности революционного свержения антагонистических общественных систем" (стр. 9). Таковы новые задачи, поставленные в последнем издании книги П. И. Лященко.

*

Предмет истории народного хозяйства автор определяет как развёрнутую конкретно-историческую картину "смены форм развития производства и общественных отношений с учётом всех особенностей каждой отдельной страны и разных эпох" (стр. 5).

Из приведённого определения вытекает необходимость периодизации по общественно-экономическим формациям, в основе чего лежит смена исторически развивающихся способов производства.

Что же касается истории народнохозяйственного развития России, то, как верно отмечает автор, необходимо учитывать возникшие в силу ряда исторических условий отличия в экономическом развитии России от экономического развития западноевропейских стран.

В первом разделе книги рассматриваются первобытное хозяйство, его разложение и формирование классового общества. П. И. Лященко прав в том, что не выделяет, не рассматривает раздельно первобытно-общинный строй и строй рабовладельческий в экономическом развитии народов СССР. В истории народов СССР рабовладельческий строй не получил такого распространения и не приобрёл таких развитых форм, как то было в Западной Европе: в древней Греции и Риме. В истории нашей Родины одни народности (скифы VII - V вв. до н. э., хозары, половцы), наиболее рано вступившие на историческую арену, достигали этапа родового строя и примитивного кочевого хозяйства, иногда даже создавая подобие государственных образований, но затем исчезали. Другие (некоторые народности и племена Сибири, Средней Азии, Кавказа), напротив того, сохраняли строй патриархально-родовых отношений в сочетании с первобытным рабством. Что же касается племён и народностей Закавказья и Средней Азии, имевших государственные образования рабовладельческого типа (Урарту, Бактрия, Согдиана и др.), то "проникновение рабовладельческих отношений в общественный строй этих народностей... не дошло здесь до такой глубины, как... в античном и азиатском мире, ограничившись главным образом лишь правящей верхушкой этих древних государственных образований" (стр. 59).

Греко-римские колонии на побережье Чёрного и Азовского морей приобрели рабовладельческий характер как колонии Греции и Рима, а не в результате процесса внутреннего развития племён, населявших южную степь. Когда же в V в. до н. э. значительная часть этих колоний объединилась в рабовладельческое Бос-

порское царство (от Херсонеса до Дона и Кубани), оно просуществовало недолго. В I в. до н. э. Боспорское царство было завоёвано Римом, а в IV в. н. э. - готами, после чего распалось.

Наконец, у восточных славян - этнической основы наиболее многочисленного и ведущего в экономической истории нашей Родины великого русского народа, - а также украинского и белорусского народов "рабовладение и хозяйственная эксплоатация раба не получили такого значительного развития, чтобы стать в дальнейшем производственной базой и законченным способом производства, особой и законченной рабовладельческой формацией, как это было в античном мире" (стр. 102).

Автор правильно характеризует общественно-экономический строй Киевского государства как период разложения первобытно-общинного хозяйства и перехода к феодализму. В Киевской Руси IX - X вв. развивались наряду с рабовладельческими феодальные отношения, получившие в XI в. господствующее значение.

Если П. И. Лященко прав в том, что не выделяет в особый период экономического развития народов СССР рабовладельческий способ производства, то данная в книге периодизация развития феодализма вызывает возражения. Эта периодизация: ранний феодализм у народов СССР в древний период; феодально-крепостное хозяйство в период развитого феодализма и феодальной раздробленности (XIII - XIV вв.); феодально-крепостное хозяйство в период позднего феодализма и ликвидация феодальной раздробленности Московским государством в XV - XVII вв.; крепостное хозяйство России в эпоху абсолютистского государства XVIII в.; разложение хозяйственной системы крепостничества в первой половине XIX в. и падение крепостного права - построена по двум признакам - экономическому и политическому. Например: "крепостное хозяйство России" (экономический признак) "в эпоху абсолютистского государства XVIII в. (политический признак). Само собой разумеется, что на развитие способа производства влияет вырастающая на его основе политическая надстройка, но она не может играть определяющей роли для периодизации в экономической истории. В основу периодизации феодализма должен быть положен единый признак, характеризующий закономерности развития этого способа производства: его возникновение, развитие, разложение, кризис и гибель. Поэтому более правильной для экономической истории представляется такая периодизация развития феодального хозяйства: становление и утверждение феодального строя хозяйства; экономика развитого феодализма (XIII - XIV вв.); феодально-крепостное хозяйство (XV - XVII вв.); апогей крепостного хозяйства и начало его разложения (XVIII в.); разложение и кризис крепостного хозяйства, отмена крепостного права.

*

Несомненным достижением в новом издании книги является раздельная характеристика в специальных главах периодов экономического развития, ранее объединявшихся в одной главе. Так, вместо главы (в издании 1939 г.) "Город и промышленность в Московском государстве в XV - XVII в." даны две главы: "Город, промышленность и торговля в Московском государстве в XV - XVII вв." и "Экономика Московского государства в XVII в.". Такое выделение характеристики экономического развития в XVII в., особенно во второй его половине, в отдельную главу целесообразно потому, что, по определению В. И. Ленина, примерно с XVII в. начинается "новый период русской истории"¹ . В это время оформляется всероссийский рынок, развивается подчинение мелкого промышленного производства города и деревни торговому капиталу, зарождается мануфактура, выявляется необходимость в реформах, осуществлённых впоследствии Петром I.

Наибольшему изменению в смысле диференциации прежде обобщенных характеристик подвергся раздел "Феодально-крепостное хозяйство России в XVIII и в первой половине XIX века". В новом издании вместо него даны два раздела: "Крепостное хозяйство России в эпоху абсолютистского государства XVIII в." и "Разложение хозяйственной системы крепостничества в первой половине XIX в. и падение крепостного права", - причем в первом разделе выделены в специальные главы начало XVIII в. и вторая его половина.

Однако такое разделение всё же далеко не всегда приводило автора к характеристикам, правильно и полностью отражающим присущие этим периодам закономерности развития, специфические черты, особенности как в экономике, так и в экономической политике государства и идеологии борющихся классов.

Прежде всего неточно охарактеризована классовая природа петровской империи. Автор полагает, что "политическими силами, которые представляла государственная власть, являлись старый класс феодального дворянства и нарождающийся класс буржуазии" (стр. 377), не проводя различия в политической и экономической роли этих классов.

И. В. Сталин, говоря о возвышении класса помещиков и о содействии нарождавшемуся классу торговцев² , разграничивает отношение Петра к двум эксплоататорским классам империи. Проводимое И. В. Сталиным разграничение требует чётких, диференцированных характеристик роли эксплоататорских классов как политической опоры и экономической силы.

Политической опорой Петра было дво-

¹ Ленин. Соч. Т. I, стр. 73.

² См. Ленин и Сталин "Сборник произведений к изучению истории ВКП(б)". Т. III, стр. 523.

рянство, монополизировавшее права собственности на землю и крепостных.

Иной была роль купечества. В руках купечества в результате стихийного развития оказались местные рынки и связи всероссийского рынка. Купечество в значительной мере подчинило торговому капиталу мелкого промышленного производителя города и деревни. На купечество Пётр I возлагал дальнейшее развитие рынка. Купечество он усиленно втягивал в крупную промышленность. Политическая же роль купечества была в то время незначительной.

В противоречии с возложением на купечество ведущей роли в развитии рынка находится утверждение П. И. Лященко, что "к XVIII в. образование "всероссийского рынка" получило "наиболее законченное развитие" (стр. 377). Если бы такое положение действительно сложилось к XVIII в., то незачем было принимать столь энергичные, в духе меркантилистского протекционизма, меры содействия купечеству. Но такого противоречия на самом деле не было. Не только "к XVIII веку", но и в конце его всероссийский рынок не получил "наиболее законченного развития", да и не мог его получить, ибо "законченное развитие рынка" является отражением развития капитализма и притом на высших его ступенях.

П. И. Лященко верно относит начало мануфактурного периода в развитии русской промышленности к петровскому времени. По вопросу о том, что представляли собою петровские мануфактуры в техническом и экономическом отношениях, автор не согласен ни с теми исследователями (М. И. Туган-Барановский, П. Г. Любомиров и др.), которые рассматривают петровские мануфактуры как централизованные, ни с теми (Е. В. Тарле, И. М. Кулишер и др.), кто определяет их как децентрализованные. П. И. Лященко полагает, что среди петровских мануфактур были и централизованные и децентрализованные.

Не возражая против такого общего вывода, полагаю, что он весьма недостаточен. Решение данного вопроса возможно и следует дать диференцированно, по отраслям производства, для чего сейчас уже имеются данные (в работах П. Г. Любомирова, Б. Б. Кафенгауза, Е. И Заозерской и др.)

Автор не прав, полагая, что "крупный торговый капитал явился главным источником создания первых мануфактур петровского времени" (стр. 387). За исключением немногих металлургических заводов частные предприятия, создаваемые крупным купеческим капиталом, появляются лишь с середины второго десятилетия XVIII века. Русское крупное купечество, не только строившее тогда мануфактуры, но и получившее ряд казённых предприятий при раздаче их государственной властью в частные руки, играло основную роль в развитии мануфактуры. Но всё же первые мануфактуры при Петре I были созданы казной, что в дальнейшем, говоря о формах организации промышленных предприятий (стр. 399), признаёт автор.

На петровской мануфактуре, по правильному мнению автора, крепостной труд занимал преобладающее место (стр. 391). Дав характеристику петровской мануфактуры по составу предпринимателей и рабочих, П. И. Лященко не остановился на социальной природе мануфактуры и не сделал вывода по этому вопросу, привлекающему в настоящее время внимание исследователей.

Явно идеализировано отношение к крепостному праву Петра I, которому приписывается "мысль о необходимости в государственных целях отменить фактическое рабство громадной части его подданных" (стр. 368). Приводимые П. И. Лященко доказательства этого положения неубедительны. Имевшие место советы Петру предоставить "умеренную свободу" своим подданным ещё не говорят о том, что он внял этим советам, А его указ продажу крепостных врозь "пресечь, а ежели невозможно будет", то продавать хотя бы семьями, нельзя рассматривать как протест против крепостного права, как его осуждение. Впоследствии против такой продажи крестьян возражали самые заядлые крепостники, как А. П. Сумароков и М. М. Щербатов. Это было стремлением смягчить одну из наиболее диких сторон крепостного строя для его упрочения.

Перед Петром не стоял вопрос об уничтожении крепостного права, которое он рассматривал как нечто данное, как факт. Петровская политика, напротив, была направлена на расширение крепостного права и усиление крепостнической эксплоатации крестьянства, с которого драли три шкуры. И никакого противоречия в отношении к крепостничеству между идеологией и политикой Петра, вопреки мнению П. И. Лященко, не было.

Идеализирован в отношении к крепостному праву также прогрессивный идеолог петровской эпохи Посошков. "Основное, с чем борется Посошков, - это крепостничество", - утверждает автор (стр. 328). Однако приводимые автором в доказательство этого положения слова Посошкова не свидетельствуют о борьбе последнего против крепостничества. Посошков говорит, что "крестьянам помещики не вековые владельцы, того ради они не весьма их и берегут, а прямой их владетель всероссийский самодержиц, они владеют временно. И того ради не надлежит их помещикам разорять... понеже крестьянское богатство - богатство царственное"³ .

Приведённые слова Посошкова указывают на то, что он исходит из традиционных представлений русского феодализма о владении помещиков крестьянами и землёю лишь за службу государю. Для него права помещиков не являются неотъемлемыми, естественными, абсолютными, священными; он повсюду подчёркивает временный и условный характер этих прав. Но эти права он рассматривает как данные. Для Посош-

³ Посошков И. "Книга о скудости и богатстве". "Редакция, вступительные статьи и примечания Б. Кафенгауза, стр. 254. М. 1937.

кова крепостное право дано как факт. Он останавливается лишь на практике крепостного права, на взаимоотношениях крестьян и помещиков. Посошков рассматривает при этом крестьянское хозяйство как основу народного хозяйства и потому заслуживающее особого внимания государственной власти. Это были, несомненно, прогрессивные для того времени мысли и требования. Но их всё же никак нельзя считать направленными против крепостничества. И уж подавно нельзя рассматривать крепостничество как "основное, с чем борется Посошков".

При Петре, как верно отмечает автор, "централизованное, абсолютистское полицейско-бюрократическое государство, феодально-крепостническое по своей основе, усилило закрепощение трудящихся путём расширения феодально-крепостнических отношений" (стр. 379). Отмечая расширение и усиление крепостничества при Петре I, автор вместе с тем подчёркивает происходившее в то время зарождение и складывание капиталистических отношений в недрах крепостнического хозяйства.

*

К концу XVIII в. крепостничество и крепостное право достигли своего апогея, "вылившись в законченную хозяйственную систему, охватывающую всё народное хозяйство, как сельское хозяйство, так и промышленность" (стр. 409).

Вместе с тем продолжало расти значение "буржуазных элементов в хозяйственном развитии страны (там же).

Верно отмечая общую тенденцию развития, автор недооценивает развитие буржуазных элементов. В 1770-е годы большинство предприятий, подведомственных Мануфактур-коллегий, устраивалось купцами⁴ . Стало быть, неверно утверждение автора о том, что во второй половине XVIII столетия дворянские предприятия начинают "относительно побеждать фабрики купеческие", усиливая "роль дворянского промышленного предпринимательства и крепостной дворянской мануфактуры" (стр. 421). Напротив того, несмотря на стремление дворянства и покровительственную в отношении его предпринимательской деятельности политику преемников Петра, а также Екатерины II, купеческая мануфактура как в начале, так и в середине и конце века развивалась значительно быстрее дворянской и занимала господствующее положение.

Свыше трети предприятий Мануфактур-коллегии, и притом почти исключительно купеческие, эксплоатировали наёмный труд⁵ , главным образом оброчных крестьян, и не только помещичьих, как отмечает автор (стр. 389), но и государственных. Нельзя поэтому согласиться с мнением П. И. Лященко, что лишь "с XIX в. купеческие мануфактуры стали переходить на вольнонаёмный труд" (стр. 391). Купеческие предприятия, эксплоатировавшие наёмный труд, были не крепостническими, а имели буржуазные черты, представляли собой прообраз - капиталистических предприятий.

Буржуазные отношения не только росли в народном хозяйстве России XVIII в., как отмечает автор, но с середины века они складываются в систему, формируются в капиталистический уклад, развивающийся в рамках феодально-крепостнического строя и его разлагающий⁶ . Нельзя признать поэтому верным утверждение П. И. Лященко, полагающего, что, достигнув своего апогея во второй половине XVIII в., крепостническая система лишь "после этого с начала XIX в. начинает усиленно разлагаться и к середине века сменяется системой капитализма" (стр. 362). Начало разложения крепостничества имело место не в первой половине XIX в., когда уже назрел кризис крепостной системы, а во второй половине XVIII века. В конце XVIII столетия апогей крепостничества противоречиво соединяется с началом его разложения вследствие зарождения и роста капиталистического уклада.

*

Рост товарно-денежных отношений, формирование капиталистических отношений в капиталистический уклад в середине XVIII столетия через некоторое время обусловили изменения в экономической политике государственной власти.

Дворянство, являвшееся монопольным собственником на землю и крепостные рабочие руки, было заинтересовано в приспособлении своего хозяйства к новым условиям. Оно стремилось к сбыту на рынок продукции своих вотчин. "Поэтому требования руководящих кругов дворянства сводились к свободе промышленности и торговли" (стр. 419). Это правильно. Но неверно утверждение автора, что эти требования дворянство стало предъявлять лишь "к концу века" (стр. 418). Они выставлялись ещё в середине века. Неверно и то, что происшедший под влиянием требований дворянства, а также купечества поворот в экономической политике от меркантилизма к либерализму произошёл лишь при Екатерине II, которая "явилась провозвестником этих пожеланий дворянства" (стр. 419).

⁴ Центральный Государственный Архив древних актов (ЦГАДА), ф. 299, N 385, ч. I, тетр. I. Чулков М. "Историческое описание российской коммерции", т. VI, кн. II, стр. 547 - 617 и 621 - 680, кн. III, стр. 591 - 661. М. 1786. Кашинцев Д. "История металлургии Урала". Т. I, стр. 115 - 116. М. -Л. 1939.

⁵ ЦГАДА, ф. 199, N 385, тетр. I, стр. 6 - 13.

⁶ См. Рубинштейн Н. "Крепостное хозяйство и зарождение капиталистических отношений в XVIII в." ("Учёные записки" Московского государственного университета. Вып. 87. М. 1946). Бак И. "К вопросу о генезисе капиталистического уклада в крепостном хозяйстве России" ("Вопросы истории" N 4 за 1948 год).

На самом деле поворот в экономической политике к ограниченному дворянскому либерализму наметился ещё в конце елизаветинского царствования.

Появился ряд "мнений", "прожектов", "записок", выражавших отрицательное отношение широких слоев дворянства и купечества к откупам и монополиям. В 1760 г. был составлен проект указа Сенату об уничтожении ряда откупов, монополий, пошлин, привилегий, запретов⁷ .

Из проектов, 1760 г. Наибольший интерес представляет письмо конференц-секретаря Волкова графу Чернышёву сразу по назначении последнего президентом комиссии о коммерции. Волков предлагал "все товары здешнего продукта, кои каким-либо образом были доныне запрещены, и так от времени из коммерции выбыли, что нескоро их и покупать станут, не токмо тотчас позволить, но и беспошлинно отпускать или с такою малою пошлиною, которая была бы совсем не чувствительна"⁸ . В письме подчёркивается выгодность активизации торгового баланса, хотя бы и за счёт сокращения таможенных поступлений: "Если б казна теряла, например, двести тысяч рублей, а государство приобретало тем миллион, мне кажется, сию потерю великою находкой почитать можно"⁹ . В этом определении отчётливо подчёркнуто предпочтительное значение народнохозяйственных интересов сравнительно с фискальными интересами казны.

Идеи Волкова совпадают с основными положениями известного указа Петра III от 28 марта 1762 г.¹⁰ , где предписывалось "всякому торгу свободну быть", провозглашались принципы, подобные тем, которые легли в основу екатерининского законодательства.

В науке утвердилось мнение, что поворот русской экономической политики к либерализму произошёл при Екатерине II (Ключевский, Бильбасов и др.). Это мнение разделял покойный академик Готье, полагавший, что отмена монополий началась лишь в царствование Екатерины II¹¹ . На этой позиции стоит и автор рецензируемой книги. Многие историки и экономисты (Корсак, Лодыженский, Витчевский, Вернер и др.) добавляли, что этот поворот произошёл под влиянием увлечения Екатерины II западноевропейскими экономическими идеями.

В действительности же, как свидетельствуют указанные выше документы, поворот к новому курсу экономической политики начался ещё при Петре III и даже ещё ранее, в конце царствования Елизаветы. Он начался под влиянием классовых интересов дворянства и купечества.

Продолжая уже ранее наметившуюся линию экономической политики, екатерининское правительство рядом законодательных актов уничтожало систему откупов и монополий, а указом 17 марта 1775 г. позволило "всем и каждому... добровольно заводить всякого рода станы я рукоделия производить, не требуя на то уже иного дозволения от вышнего или нижнего места"¹² .

Таким образом, поворот" русской экономической политики к либерализму произошёл не под влиянием западноевропейских экономических идей, а вследствие изменений во внутреннем развитии в конце 1750 г., когда капиталистические отношения в недрах крепостного хозяйства складываются в систему, формируются в капиталистический уклад.

*

Рост капиталистического уклада вызвал движение экономической мысли, обострение борьбы экономических идей. Как отмечает П. И. Лященко, если для первой половины века господствующей экономической идеей была "идея всемерного развития производительных сил страны", то во второй его половине передовые умы эпохи приходят к выводу, что "в конечном счёте проблема развития производительных сил упирается в вопрос о крепостничестве", причём то или иное направление в разрешении этого вопроса "проводило резкую черту между прогрессивными и реакционными общественными течениями" (стр. 427.)

Автор говорит о наличии трёх течений экономической мысли: крепостнического дворянства, либеральной буржуазии и революционного направления. И далее автор называет идеологов этих направлений: крепостнического - Щербатова; буржуазно-либерального - Чулкова, Рычкова, Голикова, Болотова, Левшина, Шелехова; революционного - Новикова и Радищева.

Эта классификация вызывает возражения. Нельзя считать единственным идеологом крепостнического дворянства Щербатова. Среди идеологов крепостнического дворянства, стремившегося "полностью обеспечить свои сословные привилегии, классовые интересы и господство" (стр. 428), были различные течения, различными путями стремившиеся к этой цели. Крайние реакционеры, вроде Сумарокова, боролись за неприкосновенность крепостного права и против промышленного развития страны. Другие идеологи крепостнического дворянства (Щербатов) стремились использовать рост производительных сил и рынка, развитие буржуазного уклада для укрепления политических и экономических по-

⁷ См. "История Правительствующего сената за двести лет. 1711 - 1911". Т. II, стр. 303. СПБ. 1911.

⁸ Письмо конференц-секретаря Д. В. Волкова о русской торговле от 19 декабря 1760 г. "Архив князя Воронцова". Кн. 24, стр. 123. М. 1880.

⁹ Там же, стр. 124.

¹⁰ Полное собрание законов (ПСЗ). Т. XV, N 11489.

¹¹ См. "История СССР". Т. I "С древнейших времён до конца XVIII в.", под редакцией акад. Б. Д. Грекова, чл. -корр. С. В. Бахрушина и проф. В. И. Лебедка, стр. 643. 1947.

¹² ПСЗ. Т. XX, N 14275.

зиций дворянства, расширения его сословных прав и привилегий. Многие дворянские идеологи пытались путём организации и рационализации помещичьего хозяйства приспособиться к изменявшейся обстановке, вернее, овладеть ею в своих интересах. Таковы цели и задачи сочинений как Щербатова, так и Рычкова, Болотова, Комова, Самборского, Полторацкого и др.

П. И. Лященко напрасно причисляет таких крепостников и монархистов, как Рычков и Болотов, к представителям передовой буржуазии (стр. 429). Они были идеологами, реагировавшими с дворянских позиций на рост буржуазного уклада, а не идеологами буржуазии.

Среди дворянских идеологов, ратовавших за уступки крестьянству для сохранения основы феодально-крепостного строя, выделяется в качестве сторонника предельной меры уступок Д. А. Голицын. Отражая нарастание в рамках феодально-крепостного строя тенденции развития капиталистического уклада, Голицын стремился в гораздо большей мере, чем Щербатов, дать простор этому развитию, но направить его, подобно Щербатову, в интересах своего, дворянско-помещичьего класса. Поэтому даже Голицына нельзя рассматривать как идеолога буржуазии, имевшей свои, отличные от дворянства и противоречащие ему интересы. В классификации П. И. Лященко не оказалось дворянского либерализма - значительного идеологического течения той эпохи.

Наконец, если А. Н. Радищев является выдающимся представителем революционного направления, то сюда уж никак нельзя причислить, как это делает автор (стр. 430), Н. И. Новикова, который, не будучи ни политическим борцом, ни революционным мыслителем, пребывал на позициях мирной общественно-просветительной деятельности.

Классовая борьба в России второй половины XVIII столетия имела своим кульминационным пунктом крестьянскую войну 1773 - 1774 годов. В характеристике этого ярчайшего события в классовой борьбе XVIII в. автор не говорит о специфических чертах, отличающих крестьянскую войну под водительством Пугачёва от предшествовавших крестьянских войн. В пугачёвском движении участвовали наряду с крестьянами и казаками угнетённые народности Поволжья и Приуралья. В нём участвовали также "работные люди" Урала, придававшие движению черты некоторой организованности. Крестьянская война 1773 - 1775 гг., поколебавшая государство "от Сибири до Москвы и от Кубани до муромских лесов" (Пушкин), была ударом, расшатывавшим устои крепостного строя в период его апогея.

П. И. Лященко же считает, что лишь после апогея (в конце XVIII в.) крепостного хозяйства оно "с начала XIX в. вступает уже в период разложения и упадка" (стр. 501).

*

Переходя к вопросу о развитии крепостного сельского хозяйства с начала XIX в., П. И. Лященко останавливается на роли общины. Он правильно отмечает, что община всё же защищала "в некоторой степени крестьян от произвола помещика" (стр. 504). Следовало, однако, вместе с тем подчеркнуть и то, что община не изменяла и не могла сколько-нибудь существенно изменить ход экономического развития: усиление крепостнической эксплоатации, расслоение крестьянства, рост буржуазного уклада.

Для характеристики усиления крепостнической эксплоатации автор приводит произведённые Семевским подсчёты стоимости барщинных повинностей, а также его и Середонина подсчёты величины оброка. Так как все эти расчёты даны в денежном выражении, без учёта обесценения рубля (вследствие выпуска ассигнаций), то получились весьма высокие коэффициенты номинального роста феодальной ренты. Так, оброк с 1760-х годов до "второй половины царствования Александра I", т. е. за полвека, возрос, по этим данным, в 15 - 20 раз. Несомненно, что в этот период феодально-крепостнические повинности росли, но если учесть обесценение рубля, реальный их рост был значительно меньшим.

Может быть, то, что автор не учитывал при переводе различных форм феодальной ренты в денежное выражение обесценения рубля, привело его к неверному выводу, что "тяжесть оброков была для крестьян не меньше тяжести выполнения барщины" (стр. 518). В доказательство этого положения приводится тот факт, что в промысловом имении Шереметевых (в Нижегородской губернии) "некоторые крестьяне платили оброку до 7500 рублей в год" (стр. 518), т. е. в несколько сот раз больше, чем платили другие крестьяне, крестьянская масса. Но это говорит не о тяжести оброка, а о богатстве некоторых крестьян, об имущественной диференциации среди крестьянства, отразившейся в размерах оброка. Хорошим доказательством того, что оброк был менее обременителен, чем барщина, является постоянное стремление барщинных крестьян перейти на оброки. В этом отношении настроения самих крестьян - весьма надёжный показатель. Кому, как не им, было знать, какая форма феодальной ренты менее, а какая более тягостна. Однако крепостнический нажим на крестьянство не мог повысить урожайности - основного показателя в сельском хозяйстве¹³ .

Мастерски написанная, опирающаяся на многочисленные источники и ряд предшествующих трудов автора, гласа о крепостном сельском хозяйстве в первой половине XIX в. заканчивается впервые приводимыми в литературе исчислениями урожайности по 50 губерниям Европейской России. Эти исчисления, произведённые

¹³ См. Ленин. Соч. Т. XII, стр. 272.

автором но данным губернаторских отчётов, привели его к весьма важному выводу, что "за 60 лет XIX в. крепостное земледелие давало почти совершенно стационарную урожайность" (стр. 522).

И в заключение этой главы автор даёт верное и глубокое объяснение низкой урожайности, как необходимого последствия крепостного строя. "Низкие урожаи были следствием низкой техники крестьянского и помещичьего земледелия, утрированности трёхполья и зерновых посевов, сильной распашки земель, сокращения скотоводства и отсутствия удобрения, а всё это в свою очередь было неизбежным следствием крепостной системы хозяйства" (стр. 552).

*

Автор полагает, что новые явления, свидетельствующие "о начале упадка крепостнических отношений в промышленности и о зарождении новых отношений и связей буржуазного типа" (стр. 523), возникают в первой половине XIX века. Необходимо всё же разграничивать эти два процесса. "Зарождение новых отношений и связей буржуазного типа" имело место ещё в середине XVIII в. и во второй его половине наряду с развитием крепостнических отношений, достигающих своего апогея. А начало "упадка крепостнических отношений в промышленности" действительно приходится на первую половину XIX века. В конце этого периода начинается промышленный переворот, который не ограничивается лишь областью техники, потому что за "техническим переворотом неизбежно идёт самая крутая ломка общественных отношений производства"¹⁴ .

Этому перевороту в России предшествовало развитие отечественной технической, конструкторской мысли, что не нашло достаточного освещения в книге. Из русских изобретателей конца XVIII в. назван лишь Ползунов. Даже не упомянуты Кулибин, Фролов, Нартов, Аносов и другие талантливые изобретатели и учёные, вышедшие из недр народных.

Показав, что промышленный переворот в первую очередь охватил хлопчатобумажное производство, П. И. Лященко верно характеризует Урал как главный в то время район металлургии и металлообработки, где в основе организации производства лежал тогда принудительный труд: "Этот район является одним из наиболее ярких примеров отрицательного влияния крепостничества на развитие промышленности" (стр. 526). Но далее, в полном противоречии с этим верным положением, П. И. Лященко говорит, что "в это время", т. е. "к началу XIX века" (там же), крепостное право лежало в основе процветания Урала. Автор приводит цитату из Ленина, в которой Владимир Ильич противопоставляет роль крепостного права "в исходный период пореформенного развития России"¹⁵ , когда крепостничество было главной причиной застоя и упадка Урала, положению Урала, процветавшего на основе крепостного права "во время оно"¹⁶ .

Автор полагает, что ленинское "во время оно" относится к началу XIX века. Между тем эти слова Ленина относятся ко времени господства крепостного права "не только в России, но отчасти и в Европе"¹⁷ , т. е. не к XIX, а к предшествовавшему ему столетию, что подтверждается дальнейшим изложением, где В. И. Ленин прямо приводит большие цифры производства и вывоза из России железа в XVIII в. и их падение в XIX веке¹⁸ . В этом месте рецензируемой книги очевидное недоразумение, ибо такая неверная интерпретация ленинских слов расходится с правильным контекстом у П. И. Лященко.

Следует отметить также несоответствие названия этой главы о промышленности XIX в. её содержанию. Глава называется "Крепостная промышленность в первой половине XIX в. и зарождение капиталистической мануфактуры", в то время как в ней, в соответствии с действительным ходом развития, говорится не только о зарождении капиталистической мануфактуры (которое имело место ещё в XVIII в.), но и об её перерастании в капиталистическую фабрику. Более правильным представлялось бы нам такое название главы: разложение крепостной мануфактуры, развитие капиталистической мануфактуры и зарождение капиталистической фабрики.

*

Разложение и кризис крепостного хозяйства, обостряя и усложняя борьбу классов, отразились на русской экономической мысли. "Отход либеральной части дворянства от революционного движения усилил в последнем демократические элементы и позволил расширить движение до постановки основных социальных проблем. Для крепостнической России 30 - 40-х годов вопрос ставился уже не только о необходимости ликвидации крепостничества, - этот вопрос в той или иной форме был решён и для правительства, но о том, пойдёт ли Россия, уничтожив крепостничество, по пути каких - то "самобытных" форм политического и экономического развития или по пути буржуазно-капиталистического прогресса западноевропейских стран?" (стр. 494 - 495).

Охарактеризовав размежевание течений русской общественной мысли между правыми и либерально-буржуазными группами, с одной стороны, и представителями революционной мысли - с другой, автор остановился на взглядах Герцена. В сжатой характеристике общественно-экономических взглядов Герцена автор переоценивает его и Чернышевского роль, полагая, что "Герцен и Чернышевский исторически под-

¹⁴ Ленин. Соч. Т. III, стр. 353.

¹⁵ Там же, стр. 376.

¹⁶ Там же.

¹⁷ Там же.

¹⁸ См. там же, стр. 377.

готовили обоснование одного из звеньев будущей социалистической революции и союза в ней крестьянства и пролетариата" (стр. 501). Это неверно. Марксизм-ленинизм ни в какой форме не воспринял развитого народниками ошибочного положения Герцена о крестьянстве, руководимом интеллигенцией, как главной революционной силе. Напротив того, в борьбе с народничеством, в противоположность ему марксизм-ленинизм рассматривает пролетариат как класс, наиболее революционный в силу своего пролетарского положения, как передовую революционную силу общества. Ленин указывал, говорит И. В. Сталин, что "именно рабочий класс России в союзе с крестьянством свалит царское самодержавие, после чего русский пролетариат в союзе с трудящимися и эксплоатируемыми массами, рядом с пролетариатом других стран, прямой дорогой открытой политической борьбы пойдет к победоносной коммунистической революции¹⁹ .

Приходится удивляться тому, что П. И. Лященко даже не упоминает в рецензируемом томе о процессе первоначального накопления в России, относя его рассмотрение ко II тому, в общей характеристике промышленного капитализма в России. Между тем без первоначального накопления, создающего основные предпосылки для развития капитализма, нельзя дать полной характеристики феодально-крепостного хозяйства.

С захватывающим интересом читаются страницы, посвященные отмене крепостного права. Автор показывает, как ход экономического развития, классовой борьбы сделал вопрос о крепостном праве центральным для правительства Николая I:

"Все 30 лет царствования Николая I были заполнены "секретными комитетами" по разрешению крестьянского вопроса. Начиная с учреждённого 6 декабря 1826 г. первого комитета, их было одиннадцать, так и не разрешивших при жизни Николая вопрос об освобождении крестьян" (стр. 480).

*

Труд П. И. Лященко в новом издании, ставя новые задачи и проблемы, не всегда их разрешает верно и полно. Это в особенности относится к характеристикам идеологии борющихся классов и внутриклассовых групп. Таковы идеализация отношения к крепостному праву Петра I и Посошкова, неправильная классификация и характеристика течения русской экономической мысли второй половины XVIII в., ошибочное определение значения и роли мнения Герцена и Чернышевского о крестьянстве и др. Значительно лучше показан самый процесс экономического развития, анализ которого составляет основное содержание книги.

Если вызывают возражения периодизация феодализма, определение начала разложения крепостного строя, недостаточно чёткая и диференцированная характеристика роли дворянства и купечества в экономике и экономической политике петровской империи, оценка значения купечества в развитии русской промышленности, то книга в целом и особенно главы, посвященные аграрному развитию, представляют большой интерес и ценность. Рецензируемая книга является не только хорошим учебным материалом, но и новым обобщением научных исследований по экономической истории СССР, среди которых труды П. И. Лященко занимают выдающееся место.

¹⁹ "История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс", стр. 21. М. 1938.

Похожие публикации: L^Россия L^World Y G

Публикатор:

Julia Gapon → Контакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Gapon

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир) • Google • Yandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

И. БАК, ВОПРОСЫ ИСТОРИИ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР В ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД. П. И. ЛЯЩЕНКО. ИСТОРИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 01.09.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/ВОПРОСЫ-ИСТОРИИ-НАРОДНОГО-ХОЗЯЙСТВА-СССР-В-ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ-ПЕРИОД-П-И-ЛЯЩЕНКО-ИСТОРИЯ-НАРОДНОГО-ХОЗЯЙСТВА-СССР (дата обращения: 19.04.2024).

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. БАК:

И. БАК → другие работы, поиск: Либмонстр - Россия • Либмонстр - мир • Google • Yandex

Комментарии: