Верования религиозные, верования политические²⁵

Существует два способа рассмотрения проблемы. Аналитический, суть которого может быть сведена к вопрошанию о природе и месте верования в процессе развития человеческого духа, к вопросу о специфике религиозного верования по сравнению со всеми другими возможными типами верований, а также к вопросу о сходстве и различии между верованием религиозным и верованием политическим, начиная с определения того, что делает из политики объект верования. Существует также исторический способ трактовки вопроса. Именно ему я и буду следовать.

Фактически в течение вот уже двух столетий эта пара понятий - религиозное и политическое верования - отражают динамику общества и движение духа. Они характеризуют то, что, как мне кажется, должно быть рассмотрено в качестве основного фактора современных обществ, а именно - процесс выхода из религии. Он охватывает переход от гетерономного общества, структурированного религией, к обществу автономному, которое само определяет свой собственный закон и полагает самоуправление в качестве идеала. Общество, которое развивает дискурс самого себя вне религиозного дискурса и нерелигиозных верований. Этот новый тип дискурса и верования мы можем назвать идеологией.

В первую очередь я буду описывать именно этот переход от религии к идеологии, от религиозного верования к верованию политическому. Во-вторых, исходя из этого, я попытаюсь обрисовать параллельно пути развития верования религиозного и верования политического. С одной стороны, речь будет идти о том, что происходит с религией в мире, в котором она уже не выполняет конституирующей его функции. С другой стороны, что идеологии

* Марсель Гоше (р. 1948 г.) - французский философ и историк. В 1980 г. совместно с П. Нора основал и возглавил редколлегию социально-политического журнала Le Débat. В настоящее время является профессором философии в Высшей школе социальных наук (EHESS).

²⁵ Gauchet M. La démocratiу contre elle-même. P., 2002. P. 91 - 108.

стр. 151

заимствуют в своём развитии у религии, которую они заменили (они могут по случаю позаимствовать многое, как показывает пример так называемых светских религий). В-третьих, в конце этого пути мы увидим, что живём в особенную эпоху долгой истории - в момент глубокого разъединения религиозного верования и верования политического. История меняет и то, и другое.

Иначе говоря, я попытаюсь проанализировать различные стороны исторической реконструкции пути развития верования. Причём этот путь должен быть рассмотрен как движение.

От религии к идеологиям

Наиболее явным свидетельством перехода от религии к идеологии, который мы наблюдаем в Европе между 1750 и 1850 гг., до и после Французской революции, стал поворот легитимного социального времени от прошлого к настоящему. Религиозное верование - это верование, находящееся во власти прошлого, тогда как верование политическое, возникающее в результате этого обращения, - это верование во власти будущего. Переход мира от гетерономии к автономии происходит во время формирования исторического сознания, т. е. сознания, носящегопродуктивный характер по отношению к будущему. Все общества являются историческими в той степени, в которой они подвластны изменениям. Но эти отдельные изменения не носят определяющего характера. Как раз наоборот. Общества мыслятся в целом через всю историю, как навсегда определённые в их сущности некими высшими силами. Именно в этом состоит суть религии, которая доминировала в течение огромного периода человеческой истории: в отказе в способности к самоопределению и самообразованию, в наделении этой властью иных существ, имеющих сверхъестественную природу, прародителей-основателей, Богов-распорядителей или единого Бога-творца. Напротив, перелом, который характеризует современные общества, основан на возвращении этими обществами себе способности к самоопределению. Это происходит через изучение истории как формирования общности людей во времени. И появление темыпрогресса около 1750 г. является первым этапом этого процесса. Автономия проектируется на будущее. Она будет состоять не в абстрактном самоуправлении, а в конкретном самопроизводстве. Таким образом, сознание истории не сводится к пассивному сознанию исходной силы времени; оно продолжается в активном сознании необходимости добиваться собственных продуктив-

стр. 152

ных трансформаций. Общество, выходящее из религии, - это общество, которое формируется с целью быть лучше, общество, в котором совокупность индивидуальных и коллективных действий ориентирована на будущее как время, по отношению к которому определяется власть над самим собой. Это становление, породившее мир нашего существования, требует расшифровки и объяснения в прошлом. Оно вынуждает сделать в настоящее время выбор, который нужно оправдывать. Оно просит представить себе будущее, предвидеть его, проникнуть в его тайну. Именно на совокупность этих требований призвана ответить идеология как политическое верование.

Сначала рассмотрим подробнее этот решающий переход. Для этого необходимо вернуться от ограниченной религии к индивидуальным верованиям, какими мы знаем их сегодня. Религия изначально и вплоть до самого последнего времени выступала в качестве формы бытия, способа структурирования человеческих обществ. Именно это значение имеет понятие "гетерономия". Религиозное верование, таким образом, характеризует коллективную организацию. Оно представляет собой веру в нечто сверхъестественное, извне дающее людям общий для них закон. Однако такая зависимость от невидимой силы оборачивается зависимостью от прошлого. Гетерономный порядок глубоко пассеистичен. Хотя и не очевидная в абстракции, эта зависимость важна для понимания форм и функционирования религиозных обществ. Метафизически радикальное положение о внешнем начале подразумевает и его предшествование во времени. Мы не играем никакой роли в упорядочивании мира, в котором живем. Порядок дается и навязывается нам свыше. Высший характер его источника проявляется в его предшествовании человеческой воле. Он превосходит ее настолько, насколько он её предшествует. Человек получает порядок, который держит людей вместе, и должен передать его в том виде, в котором получил. Именно это имеется в виду, когда утверждается, что религиозные общества - это общества традиционные. Причем смысл, вкладываемый в это понятие, неизмеримо более глубок, нежели его трактуют обычно.

Речь идет лишь о системе верований и представлений. Высший характер и предшествование начала проявляются в организации коллективной связи. Они получают развитие в форме властвования, ярким примером которой является власть короля. Король есть персонифицированное воплощение порядка. Они получают развитие в форме социальной связи. Иерархия распространяет принцип

стр. 153

внешнего начала на все отношения между человеческими существами через отношения зависимости и органических связей подчиняющего и подчиненного так, что именно природные различия между людьми держат их вместе. Они получают развитие в общей форме сообществ, которую можно было бы назвать, повторяя слова Луи Дюмона, холистической, т. е. основанной на превосходстве целого над его частями.

И эта система начинает раскачиваться между 1750 и 1850 гг. с переходом от легитимизированного прошлого к будущему, характеризующемуся футуристической направленностью коллективного опыта. С развитием, которого достигает в указанную эпоху сознание, раскачивается и система представлений, и система организации. Этот сдвиг, по моему глубокому убеждению, происходит неразрывно как в практической, так и теоретической плоскости. Это проявляется в формировании нового коллективного порядка. Общество, осознающее, что оно само себя институционализирует во времени, неизбежно станет стремиться к этому и организуется согласно собственному закону. Отсюда и ускорение ритма перемен, сопутствующее появлению сознания перемен.

Это развёртывание под знаком изменения влечёт за собой ниспровержение того, что мы определили как религиозную организацию. Оно полностью модифицирует порядок приоритетов между властью и общностью людей. Насколько власть главенствовала и господствовала в религиозную эпоху, когда фундаментальное основание носило внешний и априорный характер, поскольку она была посредником в общении между людьми, настолько в эпоху истории (истории как вектора автономии) именно общество будет доминировать. Первым итогом обнаружения продуктивного характера становления будущего станет к тому же приведение формирования и развития этого понятия "общество" к его интерпретации как источника и очага этого творческого динамизма. В религиозном мире приоритет отдаётся власти как упорядоченной силе. В историческом мире преимущество переходит к обществу как к силе движения. Идея легитимного управления в этом случае полностью изменяется. Его источником может быть только общество, а его функция сводится к удовлетворению социальных потребностей. Иначе говоря, поворот к будущему влечёт за собой узаконение либерального и представительного правления. Представительного, поскольку оно должно происходить именно из общества, и либерального, поскольку оно должно уважать социальное различие как способность общества отделять себя от него. Мы видим, что

стр. 154

именно здесь рождается политика в самом строгом смысле слова. Она обнаруживает связь между обществом и образом правления. Она соответствует области коллективного размышления над назначением и контролем за деятельностью правителя, принимая во внимание как неожиданно произошедшие изменения, так и те, которые могут произойти в обществе. Именно в этом пространстве политических споров будут проявляться идеологические представления и верования. Идеология станет дискурсом общества и одновременно будет выполнять социальный заказ по обоснованию его истории, оправданию выбора, сделанного в результате его политической деятельности, и давать определение будущего.

Очевидно, какой будет специфика этого дискурса. Она будет непосредственно связана с пестротой социальных форм и множеством общественных функций. По своей природе идеология состоит из трёх элементов. В первую очередь, общество, которое осознаёт себя через самопроизводство во времени, нуждается в объяснении своего становления через сопротивление трансцендентальным оправданиям религии. Оно должно опираться на теорию общества, уделяющую внимание факторам и силам, объясняющим эту динамику. Такова рациональная часть идеологии, притом необходимо рациональная. Во-вторых, это общество, обращенное к будущему, нуждается в знании того, к чему ведёт эта динамика, проистекающая из него. Именно здесь мы вновь обнаруживаем верование. Будущее не менее укоренено в этом мире, чем по ту его сторону. Существует невидимая земля, которая делает необходимой как спекуляцию, так и веру в существование невидимой небесной сферы, и которая способствует рециркуляции ожиданий по отношению к тому, что находится по ту сторону. Рациональное объяснение прошлого и настоящего составляет, таким образом, единство с верованием и религией в будущем. Наконец, третий компонент состоит в том, что эта идея прошлого и этот образ будущего распространяются на настоящее в форме политических опционов на краткий, средний и длительный срок (программа, проект, предсказание). Политическая дискуссия - это спор о возможном изменении и изменении желаемом.

Всякая идеология суть совокупность этих трёх факторов в различных пропорциях. Она объединит в себе более или менее гармонично и последовательно элементы социальной теории, политических предпочтений и убеждений относительно будущего. Она сделает возможным сосуществование научного притязания, политического реализма и прогностических амбиций. Максимальная ра-

стр. 155

циональная строгость будет в ней соседствовать с возбуждённой эсхатологической надеждой. Необходимо подчеркнуть, в противоположность естественной претензии идеологий на научность, что верование не сводится в современную эпоху к политике. Оно может быть более или менее сильным, но оно неуничтожимо: оно с необходимостью сопровождает всякое стремление к будущему, о котором никто не знает, каким оно будет, и которое мы можем постичь лишь через догадки, спекуляции, убеждения, короче говоря, через "скачок" веры.

Этот краткий анатомический обзор достаточен для того, чтобы выявить то, что внутренне присуще идеологии. Идеологические дискурс и верование являются по своей природе множественными и противоречивыми. Там, где есть место идеологии, существует несколько конкурирующих идеологий. Эра идеологии совпадает с концом единства сознаний. Фаза её инсталляции в Европе первой половины XIX столетия связана с утверждением трёх великих идеологических концепций - консерватизм, либерализм и социализм, - которые сохраняют свою значимость вплоть до наших дней. Фактически, идеологии - это "измы", мультипликация которых наблюдается, начиная с Французской революции. Этими суффиксами обозначаются в языке футуристические установки и прагматический характер новых систем представлений и убеждений. Испытание истинности Революции правами человека, открытие исторического горизонта, обеспечение коллективной способности к действию и к самообразованию дают им материал для самоопределения. Не скрывает ли прошлое непревзойдённые модели хорошо упорядоченного общества, модели, к которым мудрость становления только и может нас вновь привести в противоположность химерам революционного разрыва с прошлым? Не является ли уроком настоящего то, что настало время проявить свои права на свободу во всех областях управления, жизни общества и экономики? Или огромный мир новых сил не обещает нам радикально иного будущего? Не являются ли они знаком наступления такой социальной организации, которая обеспечит реальные возможности для свободы, справедливости и равенства? Содержимое доктрин не переставало эволюционировать и адаптироваться, начиная с момента их первых формулировок, однако границы расхождения между различными позициями остаются заметно стабильными.

стр. 156

Религия в идеологическом обществе

Классической истории чувств и идей не достаточно для осознания того, что происходит на самом деле. Это то, что бы я хотел выявить благодаря изучению параллельных путей развития религиозного и политического верований, начиная с того момента, когда последнее проявляет себя в идеологии.

Не надо думать, что смена одного типа верований или типа дискурса другим происходит мгновенно. Религия и не исчезает день ото дня. Она просто утрачивает свою политическую функцию, свой высший узаконенный авторитет. И она находится в конкуренции с дискурсом, который радикальным образом противостоит её предпосылкам внутри социального мира, который она больше не объединяет в единое целое и не нормирует столь сильно, как это было в религиозном обществе. Наличествующая ситуация и дискурс постепенно, очень медленно, её "заражают" и трансформируют.

Это трансформация имеет два аспекта.

С одной стороны, религиозная мысль превращается в идеологию или проскальзывает в идеологический язык. Традиционный идеал христианского общества, который резко противостоит "обществу без Бога", будет определён на историческом и светском языке. Первый шаг в этом смысле был сделан с начала Французской революции антиреволюционно настроенными мыслителями - это то, что в дальнейшем, как известно, будет сделано основоположниками социологической мысли. Они выступят за восстановление социальной и политической истины христианской религии, но фактически на основе внутреннего и естественного анализа потребностей социального и политического механизма. Они вводят фактор имманентности в политику трансценденции, которая не переставала прогрессировать в течение всего XIX столетия. "Наука о Боге, человеке и обществе", которую Бональд хотел изложить, напрасно старается причислить себя к божественному порядку, она основана на разуме, который выявляет закономерности в потребности установления порядка в отношениях между людьми. Исходя из этого, его последователи смогут углубить анализ законов общественного функционирования, забывая о его теологических основаниях.

С другой стороны, религия как убеждение будет переосмыслена, но также медленно и едва уловимо, но неизбежно, как индивидуальное верование, как религиозный взгляд среди прочих возможных воззрений, внутри плюралистичного пространства конфронтации,

стр. 157

которое формирует общественная дискуссия и политические права. Система представительств и всеобщее голосование как действие были даны во времени через откровения великих символических трансформаторов. В глазах собственных сторонников они изменили статус веры от объединяющей общество характеристики до частного выбора гражданина.

Два важных момента проявляются в этом адаптационном процессе религиозного верования в течение двух последних веков: 1900 г. и настоящее время.

В течение этих плодоносных годов с 1880-го по 1914-й имели место два значимых перехода: с одной стороны, к завершению превращения религиозного верования в идеологию, а с другой стороны, к включению массы верующих в политическую игру либеральной демократии на пути к её основанию. Контрреволюция становится революционной, превращаясь в националистическую. Крадя Нацию у партии движения для того, чтобы воплотить в ней свою мечту о реставрации, она отказывается от божественного порядка во имя господства воли людей. Она интерпретирует с чисто рационалистических и естественных позиций форму религиозного общества - монархическую, иерархическую, органическую и общинную, - которую и стремится восстановить. Она мыслит религиозный порядок без религии. Это признак того, что мысль, которая старается быть традиционной, в действительности, вернулась к интеллектуальным предпосылкам исторического и либерального общества, против которого она боролась. Антисовременный экстремизм сам по себе стал таковым, несмотря на это. И это в то время, когда религия вовлекается в демократическую политику. Она не обязательно разделяет её принципы; она приноравливается к её правилам игры и с этого момента вынуждена испытывать влияние политической логики. Она проявляет себя в политической деятельности христианских партий или же отмеченных преданностью христианским идеалам, которые конфессиональную идентичность превращают в силу, действующую внутри коллективного плюрализма. Т. е. силу, относительную по отношению к другим силам убеждения, силу, не имеющую иного смысла, кроме сосредоточения избирателей, индивидуально высказывающих своё собственное мнение. Церкви, со своей стороны, имеют склонность к самопозиционированию как части гражданского общества, свобода которой состоит в способности к самоорганизации на основе добровольного согласия их членов. Их связь с Государством, которое официально признавало способность Церквей к определению

стр. 158

общей нормы, теряет свою обоснованность, будет ли эта связь резко разорвана, как это было в законе об отделении от 1905 во Франции, или будь она поддержана по инерции обычаем и институциями.

Вот уже 30 лет мы являемся свидетелями ещё одного значительного изменения. Прежде всего идея религиозного общества постепенно потеряла свой смысл. Образ гетерономии стал для нас практически немыслимым; призывы к нему еле слышны, за исключением волны ностальгии, которая не в состоянии отныне даже определить объект своих притязаний. Кроме того, верующие до такой степени вошли в пространство плюрализма и демократической автономии, а верование стало настолько индивидуальным, что изменился его смысл. Связь между религиозным верованием и социальным порядком ослабевает. Вера как таковая ничего не говорит о социальном и политическом порядке. Даже самый ревностный защитник религии не причисляет себя к христианскому порядку или a fortiori к божественной политике, так как он убеждён, что именно люди обладают способностью к формированию общежития, которое их объединяет только им присущими средствами. Смешивать божественное с такими тривиальными, мирскими вещами ему представляется проявлением безбожия. Предмет заботы находящегося по ту сторону не имеет ничего общего с обустройством земного мира, даже если имеются его отдельные проявления в этом мире.

Попытаемся определить значение этого события: мы живём не в эпоху религиозного верования, а в эпоху конца религии, точнее, утрачивания её первоначальной функции по определению человеческих общностей. Религиозное верование входит в новую эпоху своего развития по отношению к тому, что всегда определяло его природу и функцию.

Развитие идеологии и религиозная модель

Как религия не исчезает неожиданно, так и идеология не вооружена с ног до головы. Она представляет и формирует себя постепенно в своих различных вариантах. Она развивается вместе с развитием общества истории, с изменением, с самопроизводством, на когнитивные требования которых она отвечает. Будучи беспрерывно в течение долгого времени проникнуто религией, общество пропитано её образами и её духом на глубинном уровне. Идеология будет прочно нести на себе её отпечаток; даже полностью порвав с ней, в идеологии с необходимостью сохранится элемент религии.

стр. 159

История политического верования в течение двух веков будет историей освобождения от этого религиозного наследия, давящего на неё и продолжающего оказывать на неё своё упорное воздействие. Самое важное состоит в том, что это наследие не является аспектом какого-то недвусмысленного порядка, оно является стороной некой неочевидной его формы, которую чрезвычайно сложно прочувствовать. Оно суть некоторое массовое и не требующее доказательств допущение, сделанное в отношении коллективного порядка. За пределами ясно выраженного порядка - такого, функционирование которого мы рассмотрели как идеал контрреволюционной мысли (монархия, иерархия, общность), фактически имеется имплицитная форма ещё более глубокая, монархические и иерархические механизмы которой являются её инструментами. Её можно назвать формой Единого. Будем понимать под ним единство неба и земли, которое формируется благодаря власти посредника, а также единство коллективного тела и власти, которое конкретизируется через посредничество иерархических градаций, единство людей, понимаемое как коллективное тело. Это тройственное единство - духовное и материальное единство людей, проявляющееся в единстве с властью, которая их объединяет невидимой рукой, - несомненно, обнаруживает сущность религиозного структурирования обществ. Это единство определяет круг мыслимого и осуществляемого в процессе учреждения человеческого общежития, от которого сложно будет оторваться. Удивительно и даже необычно то, что эта имплицитная форма окажется способной уцелеть при разрушении эксплицитных инструментов и отказе от них. В течение всего XIX-го и вплоть до начала XX в. она будет сосуществовать с более антимонархическими, эгалитаристскими, индивидуалистическими и антирелигиозными идеями. Она создаст принудительную модель, в которую проскользнёт идея противоположного ей: идея истории, созданная людьми и обращенная в будущее. Форма единого, возникшая в эпоху гетерономии, будет господствовать вплоть до наиболее радикальных версий автономии. Будущее обещает воссоздать коллективное единство. Идеологии в значительной своей части станут дискурсами условий и средств этого будущего единства. Остаётся только догадываться о возможностях развития в этой области: авторитет и зависимость системы от закона, с консервативной точки зрения, гармоничная саморегуляция индивидуальных свобод, с либеральной точки зрения, и эгалитарный коллективизм, с социалистической точки зрения. Основной идеологический вопрос, поставленный под этим углом зрения, может

стр. 160

быть сформулирован следующим образом: как достичь коллективного единства, которое порождало бы религию, но иным, нежели религиозным способом?

Тем более что это неявное религиозное стремление к коллективному единству будет только развиваться в течение XIX столетия, когда общество истории проявляло себя всё больше и больше на практике как общество, функционирующее через разделение, диссоциацию и разногласия. Оно отделяет гражданское общество от государства, разъединяет индивидов, разделяет сознания, труд, противопоставляет различные интересы, приводит к классовым столкновениям. Отсюда и призрак "социального распада", который неотступно на протяжении всего XIX в. преследовал самых разных авторов, проявляясь то в "интеллектуальной анархии" социальной войны, то в индивидуалистической раздробленности. Впрочем, для многих очевидно, что один из наиболее сильных аргументов, появляющийся в условиях непреодолимой социальной необходимости в религии как факторе коллективной интеграции через нечто духовное - это тезис Дюркгейма. Отсюда широко распространённый диагноз, согласно которому общества находятся в переходном состоянии, состоянии кризиса, требующего разрешения, "критической фазы" между двумя моментами органического единства, как скажет Огюст Конт, которые чётко продемонстрировали патологический, нестабильный и требующий преодоления настоящего, отличительными чертами которого являются раздор, рассеивание и противоречивость. Перед непреодолимой очевидностью того, что единство представляет собой нормальное и необходимое условие существования и функционирования обществ, эти разделения создают скандальный образ. Теория, ответственная за историю, будет иметь в качестве своего единственного предмета возможность выйти и преодолеть эти разделения. Специфика будущего ясна: оно может быть временем примирения. Даже те, кто старается подчеркнуть полноту и непримиримый характер социальных антагонизмов, делают это для того, чтобы обратить внимание на обещание разрешения противоречий, которое несёт в себе будущее. Типичным случаем этого является концепция Маркса. Спектакль конвульсий и распрей, характерный для настоящего времени, призван усилить веру и надежду на будущее единство.

Впрочем, результатом развёртывания постоянно меняющегося общества, с точки зрения многозначности его следствий, является углубление идеологии. Отныне оно способствует её утверждению в имманентности, в сознательном разрыве с трансцендентным дис-

стр. 161

курсом религии. 1848 г. в этом смысле предстаёт как главный перелом в европейской культуре.

Расширение диспозитива становления поддерживает идею, согласно которой сообщество людей само себя определяет во всех отношениях - нет ничего среди нас, что не было бы продуктом истории, да и сама история есть только то, что является результатом деятельности её субъектов. Разум становления выходит за пределы теологии в то самое время, когда он начинает проявляться. Его перспективой является действие, которое привело бы общество, создающее само себя во времени, но анархистски и беспорядочно, без знания того, куда на самом деле оно идёт, к отказу от самоопределения при осознании собственной тотальности. Акт революционного разрыва, который бы стал свидетельством конца истории, но в то же время формированияколлективного единства в высшей его форме, т. е. в форме общества, которое хорошо осознаёт себя и владеет самим собой как обществом.

Так, например, в процессе его становления в период с 1880 по 1914 г., важность которого для истории религиозного верования мы увидели, светское развитие идеологии столкнулось с религиозным наследием в толковании единства, чуждого политическому верованию, которое можно справедливо обозначить термином "светская религия". Светская, потому что она основана на вере лишь в человеческую деятельность и в способность человеческого общества к самоформированию. И тем не менее религиозная по своей природе и форме, придаваемой этой способности в будущем. Ясно также, что в ней присутствует и антирелигиозный аспект, поскольку речь идёт о реализации автономии, но в соответствии с путями и средствами, к которым молчаливо прибегает религия, поскольку гетерономной является в сущности любая социальная деятельность. Антирелигиозность раскрепощённого суждения комбинируется с бессознательной религиозностью коллектива, и этот гипнотический образ объединения общества проистекает из эпохи богов, ставший столь опасным в эру человека вследствие возникновения новых инструментов для этого объединения. Ясно, что произойдёт с этим тератологическим соединением в дальнейшем.

Отныне речь уже не идёт о том, чтобы превратить светские религии в истину идеологий. Они лишь соответствуют одному из отдельных этапов в её развитии и представляют собой возможность её ограничения. Но этот пример свидетельствует о неясных очертаниях истории идеологий в целом. Внутреннее терзающее их напряжение даёт возможность увидеть определяющее воздействие,

стр. 162

которое религия продолжала в неявной форме оказывать на социальный дискурс, отделившийся от неё. Этот неожиданный гнёт прошлого по отношению к будущему не везде принимает опасный вид веры, проявляющийся в земном спасении; религия в меньшей степени господствует сегодня повсюду, нежели раньше.

Но история никогда не останавливается. Светские религии можно рассматривать лишь как момент на пути развития идеологий. Мы наблюдали их чахнущими и исчезающими магическим образом в течение последних тридцати лет параллельно с трансформациями, которые привели к вовлечению религиозного верования в универсум демократической автономии. Было бы неправильным делать из этого поспешный вывод о конце идеологии или смерти идеологий. Они ощущают себя лучше, чем когда-либо, и не приходят в упадок. Они всего лишь столкнулись с метаморфозой и не столько в своих радикальных выражениях, сколько в своих умеренных суждениях. Нет ничего мистического в этом отклонении. Не нужно пытаться искать его источник нигде, кроме как в новом развитии сознания истории и диспозитива изменений и самопроизводства современных обществ. Это работа истории, которая сделала возможной неявную историческую религию в данный конкретный момент. И именно она её разрушила. Эта работа истории сделала немыслимым образ конца истории, и одновременно она же свела на нет навязчивое очарование коллективного единства. Она завершила процесса детеологизации становления и рассеивания следов гетерономии. Делая это, она не только лишила смысла всякую революционную перспективу, но также перевернула условия определения и применения социального дискурса.

Таким образом, мы столкнулись с примечательной историей религиозного и политического верований. Религиозное верование постепенно утрачивает свою связь с политикой. Оно лишается своих прежних причастностей к ней в том, что касается формы человеческого сообщества. Это отделение при сохранении своей собственной первоначальной сути открывает перед ней иное будущее. В свою очередь, политическое верование перестаёт быть религиозным. Оно освобождается от ограничений, которые сакральная модель в скрытой форме продолжала накладывать на любое представление об обществе. Это освобождение по отношению к первоначальным рамкам, которыми ограничивалось понимание современного мира, делает возможным для нас войти в новую эпоху политики в более широкой перспективе - эпоху исторического действия.

Перевод с франц. А. В. Энговатовой

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - М. ГОШЕ:

Комментарии: