С 3 по 6 февраля 1941 г. происходила сессия исторического сектора Института востоковедения АН СССР, на которой были обсуждены многие существенные вопросы истории феодализма на Востоке. Всего сессия заслушала 16 докладов.

Сессию открыл директор Института востоковедения АН СССР акад. Струве докладом "Становление феодализма в Египте".

"В результате большой работы, проведенной в последние годы советскими историками древнего мира, - заявил акад. Струве, - опровергнуто положение о вечном феодализме на Востоке, тождественное по существу с пресловутой теорией об азиатском способе производства".

Перед историками стоит ныне кардинальный вопрос о возникновении феодализма на Востоке. Этот вопрос нельзя решить, не изучив конкретной исторической обстановки, в которой развивались общества Востока.

Далее докладчик перешел к изложению своих взглядов по вопросу о зарождении феодальных отношений в Египте в период владычества Рима. Предпосылкой для решения этого вопроса является определение общественного строя птолемеевского Египта.

Докладчик подробно иллюстрирует рядом материалов положение, что греческое владычество усилило моменты рабовладельческой эксплоатации "в полурабовладельческом, полупатриархальном строе птолемеевского Египта". "Безжалостное выжимание налогов со стороны птолемеевского правительства нанесло смертельный удар сельским общинам, сохранившим внешне еще свою старую организацию"- таков следующим тезис докладчика, подтверждаемый множеством фактов. Обнищание сельских общин рельефно выявляется большим Парижским папирусом N 64 от 164 года. Подробно цитируя его, докладчик оспаривает мнение тех исследователей, которые считают, что обнищание общины явилось следствием вторжения Антония IV в Египет.

Докладчик утверждает, что обеднение египетской деревни началось значительно раньше. При римском господстве в III веке "нищета деревень достигла крайнего предела". "Государство уже не могло находить имущих людей, которым оно имело бы возможность сдать пустующую царскую землю. Поэтому правительство было вынуждено коренным образом изменить передачу в аренду царской земли. В III веке оно стало сдавать в аренду государственные земли не отдельным имущим представителям деревни, а всей совокупности жителей деревни, которые потом уже распределяли землю между имущими и неимущими своими представителями, отвечая за тех и других. Таким образом обедневший представитель сельской "общины, оторванный предшествующим развитием от средств производства, снова прикрепляется к земле, становясь тем самым, по существу, крепостным колоном. В положении раба намечается в период римского владычества тот же процесс прикрепления к средствам производства" - таков заключительный и наиболее важный тезис докладчика, несомненно, нуждающийся в дальнейшем уточнении.

Большой интерес и оживленные прения вызвал доклад проф. В. И. Штейна "К возникновению феодальной идеологии в Китае (социально-экономические учения древнего Китая)".

В "золотой век" китайской философии, хронологические вехи которого примерно

определяются VI - III вв. до н. э., "исключительный напор социальной критики побудил представителей господствующего феодального класса выдвинуть наиболее отвечающую его классовым интересам определенную идеологическую систему, каковой явилось конфуцианство".

С особенной остротой социальная критика направлялась против общественного неравенства, в частности неравенства в потреблении.

Докладчик подробно остановился на характеристике двух основных боровшихся идеологий господствующего класса: конфуцианства, наиболее яркими выразителями которого были Мэн- Цзы и Сюнь-Цзы (IV - III вв. до н. э.), и так называемого легизма, классическим выразителем которого можно считать Шань-Яна (IV в. до н. э.).

В принципиальных спорах между конфуцианцами и легистами, по мнению докладчика, важнейшее место занимает "борьба между двумя началами регулирования общественной жизни: законом (фа) и нормой поведения, основывающейся на нравственном кодексе (ли)". Впрочем, докладчик полагает, что идеологические разногласия между конфуцианцами и легистами имели более глубокие корни.

Социально-экономический строй Китая, как он отразился в трактате Мэн-Цзы, по мнению докладчика, характеризуется следующими чертами: а) земледельческая община остается костяком всей общественной жизни, б) понятие частной земельной собственности еще не существует, несмотря на то что уже различается владение "княжеским полем" и "частным полем", в) поскольку классовая эксплоатация производится через аппарат налогов, вопрос о высоте обложения приобретает значение важнейшей социальной проблемы и уровнем налоговых тягот определяется весь стиль общественной жизни, г) жестокость налоговой эксплоатации тормозит развитие общества, д) крестьянин как непосредственный производитель выступает в качестве самостоятельного хозяина (sic!), заинтересованного в результатах своего производства.

Что касается социально-экономической теории Шань-Яна, то она, по мнению докладчика, "характеризуется прежде всего резким противопоставлением государства и народа, В его построении государство представляется растущим организмом, и ему в жертву должны быть принесены интересы всех классов населения. Население должно заниматься лишь земледелием и войной".

Докладчик критикует встречающиеся в синологической литературе утверждения, будто с победой конфуцианства нравственная норма "ли" победила закон "фа", и Китай на протяжении тысячелетий обходился без закона. "Китай, - заявляет докладчик, - знал не только уголовное, но и гражданское писаное право. Происходила широкая рецепция начал аграрного права Китая соседними народами (Японией, Кореей). На территории современного Индо-Китая возникло особое сино-аннамское право".

Охарактеризовав затем "утопические черты" конфуцианства, выражающиеся в стремлении построить политику государства на принципе гуманности и добродетели, а также в учении о мудрецах (Шэн), которые могут руководить князьями в конфуцианском духе, докладчик переходит к характеристике причин победы конфуцианства. "Если несмотря на эти черты утопизма конфуцианство все же победило легизм, то это объясняется тем, что в нем сильнее всего звучали, как уже отмечено, мотивы оправдания сложившегося и созревшего феодального общества. При практическом же осуществлении конфуцианских начал в политике государства утопические элементы были изжиты. Конфуцианство многое восприняло, в частности, у легизма, например, широкое использование закона для воздействия на общественную жизнь, вмешательство в экономику и др. Разумеется, пришлось отказаться от претензии конфуцианских, ученых на роль "вождей философов". Мудрец Шэн был заменен смиренным начетчиком, представителем вышколенной бюрократии".

Выступавший в прениях акад. Алексеев приветствовал докладчика за его попытку по-новому поставить и осветить эти сложные вопросы. Акад. Алексеев считает, что направление исследований, предпринятых проф. Штейном, может вырасти в новую школу "синологии". Одновременно акад. Алексеев критикует докладчика за его интерпретацию "ли" и нечеткость характеристики конфуцианской теории общественных классов.

Выступивший в прениях проф. Кюнер весьма сдержанно оценил доклад проф. Штейна. Большинство положений доклада проф. Кюнер считает гипотезой.

С докладом о "Надельной системе в Китае" (III - VIII вв.) выступил Л. И. Думан.

"Надельная система землепользования возникла в Китае в период острых классовых боев, когда под ударами восставших рабов и крестьян была разрушена централизованная династия Хань и когда страна оказалась поделенной различными военно-феодальными группами" - таков первый тезис докладчика. В 80-х годах III в. н. э., согласно законодательству цинской империи, установились два вида крестьянских наделов: 1) "поля во владении" - надел на двор, семью (мужа и жену); 2) "поля, облагавшиеся повинностями и налогами" - душевой надел. Все крестьянское население, получавшее душевые наделы, разделялось на три группы: 1) полностью трудоспособные, 2) неполностью трудоспособные, 3) нетрудоспособные. Первые две группы получали различную по размерам земельную площадь и облагались подворной (промысловой) податью.

Система надельного землевладения не уничтожила помещичьего землевладения. Крупная земельная собственность продолжала существовать параллельно с надельным крестьянским землевладением.

Докладчик затем подробно остановился на изменениях, происшедших в надельной системе в империи Сев. Вей (386 - 534), Сев. Ци (550 - 577), Сев. Чжоу (557 - 581), в Сунской и Танской империях.

В VII в. усиливается процесс разложения надельной системы. "Дальнейшая концентрация земли в руках крупных землевладельцев (ленных земель и частной земельной собственности), рост частной собственности на землю вызвали крах надельной системы (VIII в.). Но, потеряв почву в Китае, система надельного землепользования получила распространение в Японии (VII в.) и Корее. Значение надельной системы определяется тем, что она являлась новым этапом, переломным моментом в развитии аграрных отношений на Дальнем Востоке (в Китае, Японии и Корее), когда феодальный способ производства окончательно укрепляется, становится господствующим. Надельная система способствовала прикреплению крестьян к земле, обеспечивая феодальную эксплоатацию крестьянства" - таков заключительный тезис докладчика.

Доклад подвергся обсуждению. Наиболее критическим было выступление проф. Штейна, усомнившегося в существовании особой надельной системы. По мнению проф. Штейна, в Китае была обычная община с обычными переделами земли.

С докладом на тему "Зарождение феодальных отношений в Ираке в III - V вв. н. э." выступил Ю. А, Солодухо.

Докладчик на основе фактических данных еврейских источников раннего средневековья проследил динамику самого процесса прикрепления к земле непосредственных производителей, начиная со II - III вв. нашей эры.

Несколько модернизируя терминологию, а возможно, и реальные исторические процессы, докладчик рисует картину того, как, "принужденный прибегать к предварительной продаже на корню продукции своего будущего урожая, к займам и к закладу своих земельных угодий, мелкий землевладелец попадал в кабалу к зажиточному землевладельцу". Теряя право собственности на свои угодья и перейдя на положение арендатора или издольщика, мелкий землевладелец в силу вещей быстро скатывался к положению крепостного, всецело зависимого от землевладельца.

Наряду с экономическими средствами новые слои землевладельцев начинают прибегать в закрепощении непосредственных производителей к средствам внеэкономическим, используя в этих целях находившийся в их руках судебный аппарат.

Докладчик связывает с этим "наблюдавшийся в Ираке начиная с II - III вв. особый интерес к юриспруденции, к гражданскому праву и возникновение там многочисленных так называемых талмудических школ, разрабатывавших преимущественно гражданские правовые нормы".

Докладчик далее указал, что "феодализация происходила не только за счет свободных крестьян, но в большей степени и за счет рабов, которых землевладельцы-рабовладельцы стали сажать на различных условиях на выделенные для каждого из них в отдельности земельные участки. Такие рабы, прикреплявшиеся постепенно к земле, становились по отношению к рабовладельцам в феодальные отношения: они вносили землевладельцу-рабовладельцу земельную ренту или ввиде части урожая возделываемых ими земельных участков или "виде части непосредственного своего труда - отработочной рентой".

Выступивший в прениях акад. В. В. Струве отметил "большое значение, которое имеет привлечение для разрешения различных вопросов становления феодализма данных, содержащихся в еврейских источниках раннего средневековья, в так называемой талмудической литературе, обширных материалов о производственных отношениях среди населения стран Ближнего Востока - Ирака и Сирии - в первые века н. э.".

В использовании этих материалов, по мнению акад. Струве, заключается серьезная заслуга Ю. А. Солодухо.

С большим докладом на тему "Икта в Азербайджане в период Ильханов" выступил тов. А. А. Али - Заде.

"Распространение "икта" в Азербайджане связано главным образом с постоянными военными действиями между Ильханами и золотоордынскими ханами". Ильханы в целях организации сопротивления своим противникам содержали на территории Азербайджана постоянную армию, воины которой в дальнейшем получали земли ввиде "икта". Особенно большое распространение "икта" получает в период Газан-хана, осуществившего крупную земельную реформу.

"При Газан-хане часть земель "дивана" я "инджу" была отдана в собственность частным лицам, причем были признаны и права старых землевладельцев. Большая же часть земель была отдана военным в качестве икта". Опираясь на анализ ярлыков Газан-хана, докладчик утверждает, что "икта является личной собственностью владельцев и передается по наследству. Собственнику владения икта принадлежали не только земля, оросительная система, пастбища, но и все крестьяне, сидевшие на этой земле. Закон подтверждал и подкреплял существовавший ранее порядок прикрепления крестьян к земле".

"Нет сомнения, - утверждает далее докладчик, - в том, что в этот период на землях икта существовала и барщина. Это видно из ярлыков Газан-хана и других материалов. Для обозначения барщины употребляется термин "бигар". Этот термин в значении барщины употребляется не только при Ильханах, но его можно найти и в домонгольский период. Между прочим, термин "бигар" в значении барщины употребляется в произведениях азербайджанского поэта Низами".

Эти основные положения своего доклада тов. Али-Заде заканчивает следующим выводом: "Прослеживая эволюцию икта, мы видим, что собственники икта в дальнейшем превращаются в феодалов, наделенных землей с прикрепленными к ним рантами. Эго положение дает нам основание владельцев икта отнести к категории феодалов".

А, И. Беленицкий сделал доклад на тему "К истории феодального землевладения в Иране и Средней Азии в послемонгольское время" (сложение института

"суюргал"). (См. статью тов. Беленицкого 8 настоящем номере журнала, стр. 43 - 58.

Интересный доклад на тему "Характеристика феодальных институтов в Турции в XV в. на основе законодательных актов Мехмеда II" сделала А. С. Тверитинова.

Докладчица в отличие от широко распространенной среди историков точки зрения считает, что "окончательное сложение основных черт турецкого феодализма следует относить не к XVI в., а на столетие раньше, к периоду султана Мехмеда II (1451 - 1481), законодательные акты которого явились юридическим завершением предшествующего процесса исторического развития Турции"'.

Докладчица утверждает, что книга законов Мехмеда II о порядке государственных рангов и придворном церемониале составлена, видимо, под непосредственным влиянием византийских законов вскоре после завоевания Константинополя. "Основой второго свода законов Мехмеда - уголовного и финансового - явилось в первую очередь обычное право, господствовавшее в удельных бейликах до завоевания их османскими султанами, и отдельные грамоты удельных беев, носившие в себе отголосок законоположений сельджукских султанов". "Законодательство Сулеймана Кануни (1520- 1566) не изменило характера сложившихся в предшествующие столетия феодальных институтов в Турции, - оно базируется на древних османских законах и главным образом на законах Мехмеда II, которые в значительной части вошли в свод Сулеймана без изменения".

Тов. Тверитинова считает также, что законодательный кодекс, составленный в XVI в. муфтием Абуссуудом, не может служить исчерпывающим источником для изучения истории его времени, так как он переносит в Турцию шариатские догмы VIII - IX веков. Изучение законодательства более раннего времени, в частности XV в., позволяет заявить, что период царствования Мехмеда II является переломным рубежом в периодизации истории средневековой Турции. "Можно считать, - утверждает докладчица, - что при Мехмеде II была завершена организация военно-феодальной империя турок, а периодом наиболее мощного развития этого государства следует считать столетие от Мехмеда II до Сулеймана Кануни".

Докладчица считает также, что "на основании законодательных актов Мехмеда II можно сделать вывод о существовании крепостной зависимости в Турции уже в XV столетии".

Доклад тов. Тверитиновой вызвал оживленные прения. Выступивший в прениях тов. Новичев подробно остановился, в частности, на необходимости привлечения византийских источников для изучения средневековой истории Турции.

Тов. Муратов, соглашаясь в основном с выводами докладчицы, особо остановился на вопросе о крепостничестве в Турции и выразил полное удовлетворение тем, что давно выдвинутая и защищаемая пм точка зрения о существовании крепостнических отношений в Османской империи и о законодательном закрепощении крестьян получила теперь подтверждение в докладе тов. Тверитиновой.

Доклад на тему "Маздакитское движение" сделала Н. В. Пигулевская. Опираясь на обширный материал, докладчица подробно остановилась на характеристике этого крупнейшего движения. Тов. Пигулевская утверждает, что "источники называют проповедь Маздака "ересью" зороастризма и связывают с гностическим учением Мани".

Изложив ход движения, Н. В. Пигулевская аргументировала затем тезис о том, что "идеи маздакизма оказали сильнейшее влияние на все сектантские и крестьянские движения Передней и Средней Азии в средние века. Социальное учение Муканны Сумбата-Мага, тондракитов, карматов повторяет основные идеи маздакизма, влияние которых сказалось на "еретическом учении" богомилов, альбигойцев, стригольников".

Доклад тов. Пигулевской вызвал оживленные прения. Выступавший в прениях акад. Струве посоветовал Н. В. Пигулевской шире использовать до сих пор малоизученные коптские материалы.

Тов. Али-Заде в своем выступлении привел некоторые любопытные факты, показывающие, что в современном Азербайджане бытуют различные рассказы о Маздаке.

Большой доклад на тему "Движение против омайядов в Армении (восстание 747- 748 гг.)" сделал С. Т. Еремян. Подробно изложив обстоятельства подчинения Армении власти омайядов, докладчик остановился затем на характеристике перемен, внесенных арабами в завоеванную Армению. "Значительная часть земельной собственности изгнанных из страны нахараров перешла в руки арабских племен и родов, образовавших в тылу Армении военные поселения". Города превратились в военно-административные центры арабского господства, население должно было "платить подати, относиться дружески к мусульманам, кормить их, помогать им против врагов (Белазури)".

Одновременно в Армении образовался "многочисленный слой свободных земледельцев-крестьян "рамик", которые завладели землями бежавших из Армении в Византию нахараров.

Докладчик утверждает, что термин "анрамик", встречающийся у Иоанна Драсханакертского, означал крепостного, которых иначе называли еще "шинаканами", в то время как термин "рамик" означал свободного крестьянина. Удельный вес рамиков все более возрастал. В связи с этим происходила демократизация армянской конницы. "Рамикская конница вместе с рамикской пехотой играет решающую роль во всех повстанческих движениях против арабского халифата. Они составляли основной костяк вооруженных сил восставшей нахарарской Армении".

Докладчик затем подробно остановился на эволюции общинного уклада в Армении, на мероприятиях арабских завоевателей, направленных к ликвидации нахарарского строя, на видоизменениях в системе нало-

говой политики арабов, в частности на введении во второй половине VII в. денежной ренты- налога. Эти мероприятия привели к совместному выступлению против арабских завоевателей народных масс и армянской знати, начавшемуся во время войны абассидов с омайядами. "Казнь Давида Мамиконяна арабами послужила сигналом к всеобщему открытому вооруженному восстанию народных масс во главе с Григорием Мамиконяном..."

Докладчик подробно остановился, далее, на крестьянской борьбе не только против арабов, но и против нахараров (в 749 г.). Данные об этом имеются у Гевонда. Нахарары под угрозой крестьянских волнений перешли на сторону абассидов. Это было одной из причин победы последних и прекращения восстания.

В прениях по докладу тов. Еремяна выступил акад. Крачковский, указавший на большое значение разработки армянских источников по указанному периоду и по данному вопросу. Арабские источники, вообще очень обильные, этот период почти не освещают. Акад. Крачковский вместе с тов. Беленицким считают, что докладчику следовало бы показать движение против омайядов в Армении как ветвь большого движения, охватившего весь халифат.

Тов. Дондуа упрекал докладчика за то, что он "посадил всех рамиков на коней".

Акад. Струве признал ценным в докладе С. Т. Еремяна то, что он остановился на эволюции общины, стремясь показать, что община имеет свою историю.

Весьма живо изложил И. П. Петрушевский свой доклад на тему "Крестьянское восстание в Гиляне в 1629 г. н. э.".

"Выступление народных масс в Гиляне в 1629 г. следует рассматривать как одно из звеньев серии крестьянских восстаний, прокатившихся по странам Ближнего Востока в конце XVI - начале XVII вв. (группа восстаний, известных под именем "джелали" в Турции, ряд народных восстаний в Гиляне, Фарсе, Арабистане, Хоросане и других областях Ирана в 80 - 90-х годах XVI в.)".

Непосредственной предпосылкой восстания 1629 г. докладчик считает "внутреннюю политику шаха Аббаса I, стремившегося развить производительные силы Ирака персидского и вообще центральных областей Ирана и обогатить их за счет усиления эксплоатации и ограбления окраинных областей и покоренных стран. Отменяя ряд податей (чобан-беги и др.), снимая другие подати (мал у джихат) в Ираке персидском и предоставляя различные льготы и привилегии городам внутреннего Ирана, шах Аббас I вместе с тем систематически налагает ряд контрибуций (тарджуман) на окраинные и вновь завоеванные области и повышает здесь размеры податей и повинностей". Не избежал этих тягот и Гилян, присоединенный к Ирано-Кизылбашскому государству в 1592 году.

Докладчик в подтверждение этой своей мысли ссылается на историка Гиляна - Абд-ал-Фаттаха Фуляни.

Восстание в Гиляне вспыхнуло вскоре после смерти Аббаса I. Поднято оно было потомками местной старинной знати, которые добивались восстановления независимости Гиляна. Но, приняв участие в восстании, "сборище обездоленных и темных людей без имени и отличия" неожиданно для феодалов придало восстанию "резко выраженную антифеодальную окраску".

Докладчик, широко используя данные основных источников ("История Гиляна" Фуляни и "Продолжение мир украшающей истории Абасовой" Искандер-Мунши), рисует картину расхождения целей и обострения отношений между знатью и купечеством с одной стороны и городской беднотой и крестьянскими массами - с другой посла победы над местными шахскими войсками.

Крестьяне и городская беднота, истребив и изгнав шахских чиновников, городских старшин (колантаров) и знать (айян), разгромили дома знатных людей и крупных купцов, а также казенные склады, взяв оттуда товары купцов московских и франкских. Очень активное участие в восстании приняли талышские крестьяне. В результате местная гилянская знать и купечество переметнулись на сторону шахских войск, наступавших на Гилян под командованием Сарухана Талышского.

Подавление восстания превратилось в классовую расправу феодалов над крестьянами. Убытки от восстания, понесенные казной и купечеством, официально определяются в 300 тыс. туманов, огромной по тому времени суммой.

С большим нетерпением сессия ждала доклада тов. Сулейкина на тему "Возникновение и развитие кастового строя в древней Индии в период раннего феодализма". Доклад этот не состоялся из-за болезни тов. Сулейкина. Приводим поэтому только основные положения тезисов этого доклада, представленные на сессию.

"В основе многочисленных буржуазных концепций кастового строя в Индии, - гласит первый тезис, - лежит вульгарная расовая теория, которая выводит кастовый строй из сознания людей". Своего законченного, завершенного развития она достигает в концепциях Рисли и Сенара. "Кастовый строй нужно выводить (sic!) не из сознания людей, но из условий общественного производства. В соответствии с этим нужно различать две существенно разные формы кастовых различий: рабовладельческую и феодальную. В рабовладельческий период древнеиндийское общество разделялось на четыре касты, которые назывались "варнами", в феодальный период общество распадалось на сотни каст, для обозначения которых употребляется термин "джати".

Автор утверждает далее, что данные Ригведы "не дают никаких оснований усматривать в борьбе между арийцами и неарийскими племенами аборигенов источник разделения общества на касты. Гимн X. 90 нельзя рассматривать как закон о разделении на касты. Такое разделение отнюдь не было единовременным законодательным актом, но развивалось по мере сложения классового рабовладельческого общества".

"Кастовый строй древней Индии (4 варны) был формой общественного разделения труда рабовладельческого общества. Главным источником кастовых различий в древней Индии был строй сельских общин, замкнутых производственно-племенных объединений, население которых противопоставлялось рабам".

Несмотря на консервативность данного общественного строя развитие производительных сил привело к необходимости ломки кастовых ограничений. "В связи с этим середина первого тысячелетия до н. э. ознаменовалась развитием широких социальных движений протеста против кастовых различий (материалистические течения в философии, буддизм). Развитие общественного производства совершалось путем ломки кастовых ограничений. Уже в VI - IV вв. до н. э. создаются производственные объединения ремесленников и т. д., деятельность которых расходится с обычными нормами, вытекавшими из разделения общества на четыре варны". "Но ни ремесленники, ни иные объединения не были кастами, т. е. замкнутыми, строго наследственными объединениями". "В империи Маурья (IV - II вв. до н. э.) мы впервые отчетливо наблюдаем распадение рабовладельческого строя". Объективным итогом реформ Маурья, явившихся попыткой найти выход из кризиса рабовладельческой системы, "было возникновение первых элементов феодального общества. Реформы Маурья ускорили распадение старых варн, но они же положили начало кастовым различиям нового феодального типа".

В переходный период от рабства к феодализму постепенно складываются основные институты феодального общества, возникают различные производственные и иные объединения ремесленников, купцов и т. д. Но в этот период они "не были еще замкнутыми, строго ограниченными кастами, хотя в большинстве случаев занятия носили наследственный характер".

Система индийского общества этого переходного периода отражена в "Законах Ману" и в "Законах Вишну".

"В империи Гупт (IV - V вв. н. э.) наблюдается наибольший подъем развития общественного производства, культуры, искусства и т. д. и наибольшее развитие производственных отношений, характерных для феодального общества. В основе индийского феодального общества лежал строй наследственных, строго замкнутых сельских общин. Корпоративно-кастовые принципы сельских общин полагались в основу производственных объединений в городах. Таким образом, строй сельских общин на определенной ступени развития феодального порядка стал источником развития кастовых различий в городах".

Автор указывает далее на растущее вмешательство государственной власти во внутреннюю жизнь корпораций. "Государственная власть превращала уставы и правила внутреннего распорядка корпораций в вечные, незыблемые законы общественного устройства. Корпорации раннефеодального периода окостенели и стали кастами современного типа". "Сложение кастового строя завершается в период между VI и IX веками. В этот же период завершается вытеснение из Индии буддизма и сложение индуизма - системы индийских религий, в основе которой лежит кастовое устройство общества" - таков десятый и последний тезис тов. Сулейкина.

Интересная тема и концепция, выставленные тов. Сулейкиным, несомненно, заслуживают внимания и широкого обсуждения.

Не менее интересные доклады организовала секция так называемых вспомогательных исторических дисциплин.

Тов. Бунаков сделал доклад на тему о китайской письменности как историческом явлении и историческом источнике. Доклад, сопровождавшийся демонстрацией диапозитивов, вызвал прения. Акад. Алексеев резко критиковал докладчика за то, что он элиминировал многое, сделанное крупными буржуазными учеными по данному вопросу. Акад. Струве указал на необходимость ответа на вопрос, почему китайцы не пошл" по пути Запада и не перешли от пиктоидеографического письма к фонетическому, самому демократическому письму, которое предохранило бы Китай от аристократизации культуры.

С интересным сообщением о киданьской письменности выступил Л. Н. Рудов. Докладчик рассказал о краткой истории вопроса и исторических данных об изобретении киданьской письменности, а также о найденной в 1922 г. стэлле в провинции Жехе с киданьскими письменами. Л. Н. Рудов далее подверг анализу и критике метод дешифровки киданьских письмен, примененный Ван Цзинжу, и поделился с собравшимися своим методом фонетической дешифровки киданьского письма.

Л. Н. Рудов считает, что ему удалось найти метод дешифровки киданьского письма. Во всяком случае, для Л. Н. Рудова, по его словам, киданьское письмо - уже не загадка, а расшифровка его - вопрос времени. Это открытие, несомненно, весьма важное не только для лингвистов, но и для историков Китая и вообще Дальнего Востока, вызвало ряд критических замечаний со стороны акад. Алексеева, усомнившегося в действительной ценности метода Л. Н. Рудова.

Возвратившийся к научной работе после излечения от ран, полученных в боях на Карельском перешейке, В. И. Беляев сделал сообщение на тему "Китабал-аурак" ас-Сули (X в.) как источник для истории его времени". Докладчик, охарактеризовав состояние источников по истории халифата при аббасидах, подробно останавливается затем на характеристике ас-Сули: "Одним из историков специально аббасидского периода халифата является автор X в. ас-Сули. Его можно охарактеризовать как придворного историка, его интересы лежат в описании событий, связанных с жизнью двора халифов и столицы Багдада. Особенный интерес сочинение ас-Сули представляет в части, посвященной его времени, так как для этого периода оно является первоисточником. По характеру по-

вествования эта часть сочинения - нечто среднее между мемуарами и дневниками событий. Рассказ ведется без приведения имен информаторов и основан на собственных воспоминаниях и записях.

Сочинение ас-Сули как источник его времени по значению должно быть поставлено рядом с сочинениями Ибн-Мискавейха и Хилаля ас-Саби. Достоверность его информации может контролироваться сравнением с трудом Мискавейха и Ибн ас-Асира".

Выступивший в прениях акад. Крачковский привел ряд данных, подтверждающих ценность "Китаб-ал-аурак" как исторического источника.

В. А. Крачковская сделала сообщение об историческом значении памятников южноарабской архитектуры, расположенных главным образом в Йемене и Хад-рамауте. Доклад иллюстрировался многочисленными, весьма интересными диапозитивами.

Акад. Струве сделал сообщение о "демотической заемной записи Московского музея изобразительных искусств имени Пушкина", которую ему удалось расшифровать. Интерес документа, по мнению докладчика, заключается в том, что это первый образец заемной записи от времен первых Птолемеев.

Уникальным является то, что "перед столбцом, который содержит контракт, имеется столбец из 5 маленьких строчек. В первой строчке этого столбца дается указание дня, когда сделка была заключена. Как известно, в договоре раннептолемеевской эпохи день не указывается".

"В том же столбце определяется процент (3/10 капитала займа), и данный процент прибавляется к сумме займа".

Примечательно и то, что в данном документе встречается имя грека как заимодавца.

И. Г. Бендер сделал сообщение об открытых в 1928 г. в .северной Сирии, на холме Рас-Шамра, клинописных алфавитных текстах и их расшифровке. Найденные тексты, написанные на ранее неизвестном семитическом диалекте, который, невидимому, представляет более древнюю стадию ханаанейского языка, относятся приблизительно к XIV в. до нашей эры. Исследовано до сих пор около ¹ /₈ части того, что найдено. Изученные тексты трактуют о мифологических темах. "Цикл поэм о Ваале и Алейне дает нам подлинные сведения о финикийском пантеоне, известном до сих пор почти исключительно из данных, сохранившихся у греческих писателей. Очень важной является новая версия мифа об умирающем и воскресающем боге (борьба Алейна - сына Ваала и Мота - сына "богов")".

По мнению докладчика, найденные тексты ставят ряд проблем:

"а) в области истории письма: соотношение вновь открытого клинописного алфавита и ранее известного древнесемитического;

б) в области семитической лингвистики: характер вновь открытого диалекта и его отношения к другим семитическим языкам;

в) по своему содержанию тексты Рас-Шамра представляют остатки некогда богатой финикийской литературы и намного обогащают скудные данные о ней, известные ранее;

г) в свете результатов, полученных при изучении текстов Рас-Шамра, должны быть пересмотрены некоторые вопросы в области древнееврейской литературы".

Четыре дня работы сессии исторического сектора Института востоковедения АН СССР показали, что в Институте идет подлинно научная исследовательская работа.

Институт вновь продемонстрировал свою наиболее характерную особенность стиля работы - уменье работать над документом, мы бы сказали, любовь к документу. В этом заключается сила Института востоковедения АН и прочность тех выводов, которые делают сотрудники Института из своих исследований.

Архивохранилище, библиотека и научные кабинеты Института содержат громадное количество ценнейших источников. Эта сокровищница непрерывно пополняется, и, конечно, исследование этих источников - благодарная и необходимая для страны работа. Результаты этой исследовательской работы, продемонстрированные на сессии, помогают также осветить ряд проблем, возникших в процессе работы коллектива Института над томами Всемирной истории.

Но нам кажется, что сессия обнаружила и некоторые недостатки в работе Института востоковедения АН над историей. Главный из них, по нашему мнению, заключается в некоторой изолированности Института востоковедения АН от общеисторического фронта. Институт еще не преодолел тенденций к академической замкнутости. Он еще не стал в первую шеренгу общеисторического фронта, хотя имеет для этого все данные. Институт с запозданием улавливает запросы исторической жизни, В качестве примера можно было бы привести следующие факты:

1. Уже давно историков древнего и средневекового Востока волнует вопрос о периодизации. Диапазон колебаний по вопросу о гранях между рабовладельческим и феодальным обществами иногда достигает восьми веков. Сессия обсуждала вопрос о становлении феодализма, но не поставила и не решила вопроса о периодизации феодализма на Востоке. Между тем практическая работа над многотомной историей упирается в вопрос о периодизации.

2. Страна работает над вопросами философии. Выпущен I том "Истории философии". В нем нет философии Китая, Индии и ряда других стран Востока. Общеизвестно, что эти философско- религиозные системы существуют до сих пор и оказывают громадное влияние на жизнь народов современного Востока. Институт востоковедения АН еще не дал советскому читателю сводной работы по истории философских систем и по истории религий Востока, хотя он имеет все данные, для того чтобы такую работу дать.

3. В вышедшем томе "Истории дипломатии" не разработана чрезвычайно интерес-

ная, сложная и поучительная дипломатия Китая, Японии, Индии, Персии, Турции и других стран Востока.

Нам кажется, что Чингис-хан, Тамерлан, Бабур, Мехмед II и множество других знаменитых деятелей Востока были не худшими дипломатами, чем любой из европейских дипломатов, и история их дипломатии, несомненно, имеет много поучительного. Мы не думаем упрекать Институт в том, что он не предусмотрел необходимости разработки такой темы. Но сделать выводы из выхода "Истории дипломатии" он, на наш взгляд, должен.

4. Вопросы истории общественной жизни, вопросы историографии все сильнее занимают советских историков. Необходимость разработки этих вопросов будет сказываться все острее.

Институт может и должен был бы заниматься историей общественной мысли в странах Востока; проследить влияние, которое оказывала, например, Россия на страны Востока, и, наоборот, влияния, которые проникли из стран Востока в Россию. Институт должен был бы, наконец, заняться вопросами историографии.

На сессии акад. Алексеев, упрекая Ю. В. Бунакова в том, что последний не использовал всего, что сделала буржуазная наука, заявил: "двинуться вперед можно, лишь преодолев труды предшественников". Это правильно и вполне применимо к истории стран Востока, в том числе и к истории Китая.

Институт востоковедения АН мог бы и должен был бы поставить перед своими сотрудниками задачу разработки историографии стран Востока. Институт имеет вес данные для работы в этом направлении.

5. Историков, географов, политиков, каждого советского читателя, когда он сталкивается с соответствующей книжкой, волнует вопрос о транскрипции восточных имен и названий. Существует почти столько же транскрипций, сколько существует востоковедов. Казалось бы, именно Институт востоковедения, имеющий в числе своих сотрудников наиболее квалифицированных лингвистов, имеющий большие традиции лингвистической и исторической работы, должен был бы заняться этим вопросом и, наконец, установить единую транскрипцию хотя бы важнейших, практически наиболее употребительных восточных имен и названий. Однако Институт востоковедения АН почему-то этим вопросом не занимается.

И, наконец, следует отметить один из самых существенных недостатков работы Института востоковедения АН: проблемам Ближнего Востока Институт уделяет ничтожное внимание, тогда как на этом важном участке работы надо было бы сосредоточить и силы и внимание.

Можно было бы привести и другие примеры, свидетельствующие о недостаточном учете актуальных вопросов, стоящих перед исторической наукой, со стороны Института востоковедения АН, но приведенные примеры и отчасти тематика сессии достаточно подтверждают наше мнение.

Речь идет, конечно, не о том, чтобы актуализировать деятельность Института обязательно путем приближения к современности. Совсем нет. Можно и должно изучать древность и средневековье и отвечать этим на назревшие потребности современности.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. Ростовский:

Комментарии: