Выступления С. Моносова, С. Куниского, А. Удальцова, Н. Фрейберг, Н. Лукина

Моносов. Между докладом и прениями оказался перерыв в целую неделю. После доклада непосредственно были лишь, так сказать, кулуарные разговоры, и мы, выступающие в прениях, оказались в довольно невыгодном положении, а сам докладчик - в более выгодном положении. Он учел кулуарные разговоры и внес на основании их некоторые поправки в свой доклад, которые в виде, якобы, резюме доклада были нами сейчас заслушаны. Что же касается тех, кто участвует в прениях, то у них доклад, конечно, сильно изгладился из памяти. Поэтому сейчас выступать довольно трудно, - не знаешь, против чего выступать, против ли самого доклада, или против того "резюме", а, в сущности, второго доклада, который нам сейчас был сделан.

Когда я слушал т. Фридлянда, я пришел, примерно, к следующим соображениям: уважение к традиционным взглядам нам, марксистам и коммунистам, конечно, не очень полагается. Но, с другой стороны, я думаю, что каждая атака на традиционные взгляды, - я имею в виду традиционные марксистские взгляды - у нас создались до известной степени традиции по целому ряду вопросов, которые вошли в нашу учебную, научную и научно-популярную литературу - каждая атака на такие взгляды должна совершаться, во-первых, во всеоружии громадного фактического материала, а, во-вторых, такая атака должна иметь, как совершенно необходимый момент, четкую, ясную и стройную теорию, которую хотят противопоставить той традиционной теории, на которую нападают. Я думаю, что в докладе т. Фридлянда была только половина этих элементов. Я имею в виду большой фактический материал, который был чрезвычайно интересно представлен докладчиком. Но сказать, что т. Фридлянд из этого материала сделал четкие и ясные выводы, что он построил ясную и отчетливую концепцию Термидора, этого я бы не решился сказать. Мне кажется, что тот материал, которым пользовался т. Фридлянд, чрезвычайно интересен. Например, вопрос о финансовых разногласиях между Камбоном и Робеспьером, вопрос, который, за исключением Матьеза, никем не замечался, и у Матьеза-то по поводу него имеется всего несколько строчек. Этот вопрос, тов. Фридлянд поставил очень хорошо и вообще, он дал чрезвычайно много ценных фактов. Но, по-моему, из всего этого им не было сделано достаточно четких, стройных выводов, настолько стройных и четких, чтобы их можно было противопоставить той теории, которую я называю традиционной и которую мы видим у Кунова, у т. Лукина в его "Робеспьере", и в тех учебниках и в тех книжках, которые мы пишем. Наша концепция Термидора, которую я называю традиционной, вероятно, будет когда-нибудь кем-нибудь опровергнута, я на нее так и смотрю, как на рабочую гипотезу, но по-моему т. Фридлянд ее не опроверг. Слабым местом всего того, что говорил т. Фридлянд является отсутствие той стройности, такой цельности и отчетливости, которая имеется в нашей концепции Термидора.

Действительно у тов. Фридлянда было очень много противоречий и неясностей. Он говорил, что произошел крах между некоторой теорией, теорией отсталой, реакционной, и теми прогрессивными и экономическими отношениями, которые развивались. Но ведь это лишь общая фраза. С этим вероятно все согласны. Но дальше многое остается неясным. Что, например, из себя представляли Робеспьер и Сен-Жюст. Мы говорим, что это представители зажиточных слоев мелкой буржуазии, и это хоть какое-нибудь определение. Если оно ошибочно, с ним нужно бороться и нужно доказать, что оно неправильно. Но т. Фридлянд не сделал этого.

Дальше идет ряд положений, которые теперь взяты назад тов. Фридляндом. Напр., та неразбериха, которая якобы творилась налево от Робеспьера,

она теперь принимает в "поправках" к докладу некоторые формы и что-то-начинает собой представлять. А до этого Билло, Варэн, Жавог, Вулан, Вадье и т. д. представляли собою какую-то нестройную массу без идей экономических и политических. Почему это так - не известно. Между тем у этой группы были определенные политические взгляды, у Билло- Варэна были и определенные социально-экономические воззрения, зафиксированные им в книге "Принципы республиканизма", книге, которой кажется у нас в Москве не имеется.

Фридлянд: Есть, я ее видел.

Моносов: Поэтому я считаю, что нельзя говорить, что налево от Робеспьера ровно ничего не было, что там была сплошная каша каких-то безыдейных в политическом и экономическом отношении людей. Да и сам т. Фридлянд теперь эти утверждения взял назад в своем "резюме".

Потому т. Фридлянд вскользь упомянул о деле Легре. Правда, об этом деле у Матьеза имеется всего небольшая статья, но этот вопрос тоже чрезвычайно интересен. Вопрос здесь заключается в том, что атака на революционное правительство велась определенными слоями. Какими слоями? По статье Матьеза как будто бы выходит, что зажиточными слоями, теми, кого мы называем обычно "термидорианцами". Но дело обстоит не так просто, ведь имя Легре упоминается всегда вместе с именами Варлэ. А Варлэ, конечно, не представлял зажиточных слоев, а представлял слои городской бедноты, те, кого мы считаем идущими за "бешеными". Эта борьба против революционного правительства велась и после термидора, в эпоху термидорианской реакции. Но в докладе все эти "бешеные", все эти многочисленные кадры были почти скинуты со счетов. Поэтому оказалось, что подготовка Термидора происходила в какой-то социальной пустоте. Правда, в докладе на один момент выступают рабочие, т. Фридлянд говорил о забастовках, но затем он очень быстро о них забыл и больше к ним не возвращался. А между тем является очень интересным вопрос: поддерживали ли эти слои Робеспьера или нет. Мы утверждаем, что нет, и что именно в этом-то и заключалась трагедия Робеспьера, что масса как городская, так и деревенская его покинула. Другой точки зрения по этому вопросу держится Матьез. Он уверяет, что последними покинули площадь перед Городской Думой секции с рабочим и ремесленным населением, следовательно - налицо противоречие с нашим обычным представлением. Поэтому этот вопрос нужно было осветить подробно. Из доклада же мы так и не узнаем, поддерживали рабочие массы Робеспьера или не поддерживали. Вообще у тов. Фридлянда получается некоторая бесформенность всех явлений и событий революции. У него нет тех отчетливых граней, которые мы обычно себе представляем: 31 мая возникла диктатура мелкой буржуазии, 9-го термидора эта мелкая буржуазия сошла со сцены. У товарища же Фридлянда оказываются действующими все одни и те же слои. Крупная буржуазия ничего не имела против переворота 31 мая, даже помогала ему (переговоры банкиров с Маратом). Затем та же буржуазия по каким-то причинам свергает Робеспьера. Спрашивается, почему она не могла с ним ужиться, тем более, что оказывается согласно целому ряду фактов, приведенных т. Фридляндом особенно суровых репрессивных мер, направленных против крупной буржуазии якобинцы в лице Робеспьера не проводили и вообще не очень враждебно к ней относились. По-моему, во всем этом имеется большая неясность.

Затем вопрос о том, как вели себя робеспьеристы в разные моменты накануне термидора. То оказывается, что они были чрезвычайно пассивной партией, никакой работы в секциях не вели, а затем очень быстро оказывалось, что они были очень активны и вели большую агитационную работу в секциях. Может быть они по-разному держались в разных секциях. В одних секциях они могли быть пассивны, в других энергично вели работу. Это

вполне возможно, но во всяком случае этот вопрос остался совершенно невыясненным.

Резюмируя все сказанное, я считаю, что в смысле использования фактического материала докладом был затронут целый ряд интереснейших вопросов. Но говорить, что этот доклад опроверг ту концепцию Термидора, которая вошла в нашу учебную, в нашу научную и научно-популярную литературу, - говорить этого нельзя, ибо ей не была противопоставлена какая-либо новая стройная и четкая концепция. Такой концепции докладчик нам не дал.

Куниский. Доклад тов. Фридлянда обладал большим достоинством. Достоинство это заключается в том, что он был проникнут одной мыслью, весь доклад был посвящен развитию одной мысли. Правда, сегодня т. Фридлянд внес целый ряд поправок, и надо сказать, что эти поправки в значительной мере уничтожили этот монизм, который наблюдался в прошлый раз в докладе. Но тем не менее, известное впечатление единства остается.

Мысль, доказываемая тов. Фридляндом, была действительно новой, исключительно новой мыслью. Она заключалась в том, что якобинцы - а сегодня т. Фридлянд говорил о части якобинцев - о робеспьеристах - представляли собой в своей политике и в своей идеологии, типичный образец реакционной утопии, как он выразился. Но тов. Фридлянд не сделал всех выводов. Мне кажется, что он остановился на полдороге. Ведь если принять такого рода понимание политики робеспьеристов, то надо установить какое-то новое понимание того, чем было 9 Термидора Тут на полдороге останавливаться меньше всего полагается. Если якобинцы представляли собой реакционно-утопическую идеологию, то первый вывод, который следует по законам логики, это то, что те, которые выступали против них 9-го Термидора, были силой прогрессивной и переворот 9-го термидора носил прогрессивный характер. Это мне кажется, элементарный вывод, о котором вы все время почему-то избегали говорить открыто, но который напрашивается сам собой.

Фридлянд. С точки зрения капитализма.

Кунисский. И против этого, по-моему, в первую голову следовало бы направить критику.

Можно ли все-таки с полным основанием утверждать, что и политика якобинцев была реакционна, и их идеология была реакционна, что переворот 9 термидора поэтому был явлением прогрессивным. Мне кажется, что даже с теми оговорками, которые внес сегодня т. Фридлянд, этих выводов сделать нельзя. В отношении той политики, которую вели якобинцы, тов. Фридлянд для того, чтобы придать известную убедительность своим выводам, пытался разбить политику якобинцев на две части, он говорит относительно политики якобинцев, начиная с июня, июля 1793 г. примерно, до весны 1794 г. и с весны 1794 г. до 9 термидора текущего года. Этот разрыв, эта попытка разбить каким-то образом политику единой фракции, единой партии является несостоятельной. В конечном счете, т. Монооов тоже говорил относительно реакционности якобинцев. Надо вопрос поставить ребром - можно ли считать экономически-реакционными те законы, которые были поставлены в порядок дня именно якобинцами, именно робеспьеристами, можем ли мы считать реакционной утопией закон 17 июля, закон 10 июня и пр. Можете ли вы считать все эти законы реакционной утопией, можем ли мы считать реакционным закон, который вырывает с корнем все остатки феодализма, при чем вырывает очень искусно, потому что, вырывая остатки феодализма, все-таки оставляет буржуазную собственность, те формы собственности, которые успели в процессе революции переменить свою оболочку. Можете ли вы это сказать? Вы скажете, что это все слишком просто, слишком естественно, но ведь именно так и ставится вопрос. Вы не можете оперировать случайными речами, которые как раз и не наиболее характерны для Робеспьера или

кого-нибудь другого из его единомышленников. Вы не можете опираться на эти речи, ибо все то, что вы говорили относительно реакционности идеологии робеспьеристов, как раз характерно в гораздо большей степени не для самого Робеспьера, а пожалуй для Сен-Жюста. Вы могли найти элементы уравнительности, этой реакционной уравнительности в некоторых частях речи Сен-Жюста 8 вантоза. Но можете ли вы на этом основании сделать вывод относительно реакционности экономической политики якобинцев вообще? По-моему, этот вывод сделать нельзя не только в отношении политики, но и в отношении идеологии.

Чем по существу являлась политика якобинцев? Мне кажется, что тут было бы уместно вспомнить знаменитые слова Маркса относительно плебейских методов, относительно того, что это была, по существу говоря, политика буржуазии, проводимая со всей той решимостью, на которую была способна мелкая буржуазия того времени. И я спрашиваю, если оказалось возможным у нас, в нашу Октябрьскую Революцию, что пролетариат выполнил функции, которые должна была выполнить буржуазия, то почему это не могло удаться в 1793 - 94 г.г., почему мелкая буржуазия не могла тогда выполнить функцию крупной буржуазии? И она это по существу сделала, потому что, в сущности говоря, вся политика мелкой буржуазии, начиная с мая - июня 1793 года до 9-го термидора, шла по линии интересов крупной буржуазии. Дело здесь заключается в том, что сама крупная буржуазия не была в состоянии провести это с той решительностью, с какой сделала мелкая буржуазия не только в том смысле, что якобинцы оказались в состоянии последовательно провести чисто буржуазные мероприятия, не в этом одном дело, а я говорю в том смысле, что они в экономической политике проводили мелко-буржуазные меры, но так, что они в конечном счете оказывались выгодными буржуазии, - скажем, в принудительном займе, который, по существу говоря, являлся чем-то вроде налога на доход, потому что он не был доведен до конца и не дал тех результатов, которые от него ожидали получить якобинцы. Жизнь снимала те крайности, которые мелкая буржуазия хотела провести. Чем был принудительный заем, превратившийся фактически в налог на доход. Это было мероприятием, которое хотела провести и проводила и сама буржуазия. Правда, буржуазия поставила этот вопрос в порядок дня гораздо позже - в начале XX века (министерство Клемансо), но, во всяком случае, вопрос относительно принудительного займа или подоходного налога, это мероприятие, в котором заинтересована буржуазия, как целое. И это мероприятие было проведено якобинцами. Я не усматриваю в этом ничего реакционного, ничего такого, что не позволяло бы говорить, что якобинцы проводили политику буржуазии.

Теперь относительно пресловутой эгалитарности. Тов. Фридлянд все время доказывал реакционность принципов якобинцев тем, что они были эгалитаристы, проводили уравнительность. Но надо сказать, что это в значительной мере жупел. Мы должны подойти теоретически к этому понятию. Можно ли говорить, что политика эгалитарности, идея эгалитарности во все времена, всегда, в любых условиях является реакционной. Этого нельзя сказать. Эгалитарность в условиях Французской Революции, т. -е. в тех условиях, когда при отчаянном экономическом положении страны нужны были средства, когда эти средства можно было получить только обкарнав крупные состояния, эта эгалитарность вовсе не была реакционным явлением. Мы должны судить о якобинцах не только по их идеологии, не только по тому, что они говорили, но и по тому, что они делали.

Когда вы подходите к этому вопросу с этой точки зрения, с точки зрения того, что якобинцы смогли, что они успели сделать, то вы видите, что они шли, конечно, по руслу экономического развития. А те крайности, которые были, то, что якобинцы пытались провести наперекор экономическому развитию, это было отброшено и сметено беспощадно.

Фридлянд: Вместе с ними, с этой маленькой поправочной я согласен.

Куниский. Но это нисколько не говорит в вашу пользу, в пользу того, что вы хотите утверждать. Если якобинцы были сметены, то понятно известную долю этого - этого нельзя отрицать - сыграло и то обстоятельство, что они бросались в крайности эгалитарного порядка. Этого нельзя отрицать. Но ваше утверждение от этого нисколько не выигрывает, оно не выигрывает потому, что вы все-таки не сможете доказать, исходя из анализа того, что сделали якобинцы, что они представляли собой реакционную идеологию; из наличия некоторых крайностей эгалитарного порядка не следует, что они проводили реакционную политику. Мне кажется, что это вполне ясно.

Теперь, если вы взглянете на вопрос с более узкой точки зрения, не с широкой точки зрения, т. -е. не с точки зрения того, что представляли собой якобинцы, взятые в известной перспективе, а с более узкой точки зрения, т. -е. с точки зрения того, что непосредственно последовало за 9 термидора, то вы, конечно, не можете утверждать, что якобинцы представляли собой реакционную силу, ибо то, что пришло вслед за ними, было еще более реакционным.

Фридлянд: Но с какой точки зрения, с экономической или с политической?

Куниский: И с той и с другой. Ибо пришедшие вслед за якобинцами термидорианцы, - я говорю о правой части термидорианцев, термидорианского блока, - ибо они представляли кого? Представляли собой вовсе не ту часть буржуазии, которая была заинтересована в консолидации буржуазной революции. Это были представители распадающейся буржуазии. Это были остатки буржуазии, это была та буржуазия, которая была бессильна консолидировать революцию, свести к единому знаменателю все, что было сделано революцией.

Следовательно, те, кто пришли вслед за якобинцами вовсе не представляли собой более прогрессивное по сравнению с ними явление. Я не говорю уже о том утверждении, которое т. Фридлянд бросил мимоходом, что вовсе не возможно перерождение ни одной группы, ни одной партии. Это утверждение ни с какой точки зрения неправильно. Ведь кем были сами якобинцы в своей правой части, как не переродившейся частию их, если вы хотите. И все то, что совершилось в 1793 - 94 гг., и даже разоблачения, сделанные Матьезом, и открытия, сделанные Матьезом по поводу Дантона и дантонистов, и все действия отдельных комиссаров в провинции, что это было, как не симптомом связи части якобинцев со спекулятивной, выросшей в условиях гнилостного распада буржуазией?

Фридлянд. Это были жулики среди якобинцев. (Смех).

Куниский. Понятно, можно отделаться от любого анализа таким утверждением, что это были жулики. Но эти жулики потом взяли политику в свои руки. Потом один из этих жуликов - Барас был одним из главных деятелей в исполнительной директории, и несомненно, что этот жулик делал большую политику. Поэтому я полагаю, что это утверждение т. Фридлянда относительно того, что вообще невозможно перерождение, что это перерождение не наблюдалось в эту эпоху Великой Французской Революции, неправильно и опровергается просто историческими фактами.

Вот вкратце те замечания, которые я хотел сделать.

Фрейберг. Тут уже говорил тов. Моносов, что те замечания, которые вы сделали сегодня, были в значительной степени изменением вашего прежнего доклада, потому в прошлый раз вы говорили очень четко только о двух партиях, боровшихся накануне 9 термидора. С одной стороны, реакционная, крестьянская эгалитаристская партия Робеспьера и Сен- Жюста, с другой стороны, партия буржуазии, которая, довольная падением феодализма, готова была итти возможно быстрым темпом по пути капиталисти-

ческого развития. Теперь вы термидорианцев расслоили на две группы, чего в прошлый раз вы не сделали. В одну и ту же партию вы зачислили, с одной стороны, Куртуа, а с другой стороны - Вадье, Бильо, Варенна, Вуллана и Жавога. Однако несомненно, если даже эти деятели и не имели определенной программы, то все же они были представители совершенно разных социальных слоев. Об этом т. Моносов уже говорил.

Я больше хотела остановиться на партии Робеспьера и Сен- Жюста. Когда вы ее характеризовали, вы говорите о ней, - соответственно о Робеспьере и Сен-Жюсте, - как о представителях крестьянских интересов. Вы все время это очень подчеркивали и ни разу не упоминали о тех городских элементах, на которые эта партия, бесспорно, опиралась. Как- никак якобинский клуб, шедший за Робеспьером, и (хотя бы и "очищенная") Парижская Коммуна, вставшая на его защиту в дни 9 - 10 термидора, опирались именно на горожан. С одной стороны - это городские ремесленники, затем очень большие слои служащих различных комиссий и учреждений. Не будем забывать, что в Продовольственной комиссии было до 500 служащих. Это все были группировки, которые поддерживали революционное правительство, включая сюда, конечно, Робеспьера и Сен-Жюста. Это первое.

Затем второе, относительно "эгалитарных" стремлений Робеспьера. Конечно, "свобода, братство и равенство" были общим лозунгом Французской революции; и правые (напр., жирондистские) группы - Верньо, Кондорсе были также эгалитаристы. Но, если вопрос идет о политическом равенстве, если вы будете говорить о том "фактическом" равенстве, требование которого стало выдвигаться определенными группировками, то к этим группировкам вы вряд ли сможете отнести Робеспьера. Вряд ли человек, который говорил, что имущественное равенство это - химера, a loi agraire это - пугало, которое придумано для того, чтобы пугать безмозглых людей, вряд ли тот человек, который говорил, что надо различать людей не по имущественному состоянию, а только по их нравственным качествам, который утверждал, что санкюлоты никогда не стремились к имущественному равенству, а только к равенству прав, - вряд ли этого человека можно характеризовать, как лидера партии с эгалитаристскими стремлениями в экономическом смысле. Правда, все термины, которые относятся к Великой французской революции, или по крайней мере, большинство из них достаточно шатки и неопределенны. Но, мне кажется, что термин "эгалитаризм" и "эгалитаристы" приобретает гораздо более определенное значение, когда мы применяем его к Моморо, Шометту, Сильювену, Марешаллю, отчасти к Варле и Жаку Ру.

Теперь несколько отдельных замечаний по поводу вашего доклада. Мне кажется, что наиболее интересным пунктом вашего доклада был вопрос о финансовых разногласиях накануне 9 термидора. Вообще до сих пор роль Камбона была недостаточна подчеркнута; думается, ее следовало бы более выпукло подчеркнуть и на ней более подробно остановиться. Мне кажется, что было бы очень интересно, если бы вы этот пункт развили более подробно.

Далее, отдельные места вашего доклада были основаны на очень интересном материале, но они как-то на мой взгляд были мало связаны с вашей основной мыслью. Например, ваше утверждение, что весной 1794 года продовольственное положение несколько улучшилось. Если это так, то нужно было доказать это. Кроме того, я неясно улавливаю, зачем это понадобилось для вашей темы.

Фридлянд. Матьез это доказал в его книге.

Фрейберг. Я читала Матьеза, но его доказательства не вполне убедительны. Мне кажется, что такого большого улучшения продовольственного положения к весне 1794 года не было. Ведь даже тот "convoi d'Amerique" - продовольственный транспорт из Америки, навстречу которому был послан

Жанбон Сент Андре, только летом 1794 г. (я не знаю точно месяца, кажется, в июне).

В документах я нашла очень характерное замечание, которое относится как раз к вантозу 1794 года, к месяцу, о котором вы говорите. Вот что пишут члену Конвента, Мору, из департамента Ионн.

"Голод у наших дверей. Каждый день комнаты полны несчастными, которые кричат - "Мы умираем с голоду. Наши дети подыхают от нужды. Мужчины в отчаянии, женщины в слезах; жалобы, стоны, а с нашей стороны - отказы за неимением средств. Вот грустные сцены, которые повторяются каждый день".

Мне кажется, что эти слова, сказанные в официальном документе и характеризующие положение дел в вантозе 2 года, вряд ли могут быть применимы к тому, по вашим словам улучшившемуся, положению с продовольствием весной II года.

Удальцов. Я позволю себе остановиться на некоторых пунктах доклада.

Прежде всего нельзя, конечно, не отметить, что т. Фридлянд в своем докладе привлек очень большое количество материала, который характеризовал экономическое положение, предшествующее термидору. Но мне кажется все-таки, что некоторые основные положения, которые он при этом хотел доказать, он не доказал. Кроме того, что т. Фридлянд хотел доказать улучшение продовольственного положения к этой эпохе, он еще выдвинул такой тезис, что в эту эпоху мы наблюдаем общее оживление экономической деятельности и уменьшение экономической депрессии, наблюдаем некоторое экономическое оживление. Но, по крайней мере в докладе, мне кажется, т. Фридлянд этого не сумел доказать. Для доказательства своего тезиса он приводил тот факт, что в комитеты поступали всякого рода петиции от фабрикантов и коммерсантов с ходатайствами о поддержке, о субсидиях и т. д. Но из этого, мне кажется, еще нельзя заключать, что действительно произошло улучшение в самом хозяйстве. Все это характеризует только, что к этому времени, когда страна начала переходить на мирные рельсы, наблюдается и некоторое оживление в торгово-промышленной среде, т. -е. появляются некоторые виды на лучшее будущее, а в связи с этими видами на лучшее будущее в этот период наблюдается и рост всякого рода петиций. Во всяком случае мне кажется, что здесь скорее психологическое, т. -е. суб'ективное улучшение обстановки, но еще не улучшение самого об'ективного положения. Об улучшении самого об'ективного, экономического положения, все-таки, мне кажется, рано говорить и после доклада т. Фридлянда.

Затем об улучшении положения в области продовольствия. Тов. Фридлянд здесь указывал, что, повидимому, это улучшение в области продовольствия можно ставить в связь с тем, что максимум в это время стал меньше соблюдаться. Но ведь этот факт, конечно, имеет две стороны. Улучшение продовольственного положения в этом смысле действительно могло быть, но с одной стороны, это было улучшение, а с другой стороны - это не было улучшением. Тут надо диалектически этот вопрос рассматривать.

Фридлянд. Не возражаю.

Удальцов. Несоблюдение максимума это ведь означает срыв твердых цен, повышение цен. Конечно, при этом вы наблюдаете, может быть, появление на рынке тех товаров, которые раньше припрятывались, но они становились недоступны для беднейших слоев населения, которые при максимуме имели все же возможность что-нибудь покупать, а при срыве максимума потеряли эту возможность. Вы, говоря об улучшении продовольственного положения, имеете в виду появление с'естных припасов на рынке, но вы совершенно упускаете из виду, что эти товары продаются зато по недоступным ценам для беднейших слоев населения. Об этом говорит и рост продоволь-

ственных волнений, и рост забастовок, которые к этому времени возникают.

Теперь, перейдем к вопросу о классовой сущности якобинцев, - в частности, - может быть, действительно не следует говорить о "якобинцах" потому, что это понятие довольно сложное, - а о робеспьеристах. Вы в своем докладе, - я, к сожалению, не слышал вашего сегодняшнего резюме, которое, как говорят, товарищи, внесло некоторые изменения в доклад...

Фридлянд. Это то, что я вам показывал, только это.

Удальцов. Следовательно, вы доказываете, что идеология робеспьеризма была в чистом виде идеологией отсталого крестьянства. Но когда мы говорим об этой эпохе революции и представляем себе отсталое крестьянство, - не только в эту эпоху, Маркс тоже представлял себе крестьянство в этом виде в 48 году, - невольно напрашивается вандейское крестьянство. И получается на первый взгляд так, что Робеспьер является представителем Вандейского крестьянства. Тут все-таки эта характеристика крестьянства как отсталого должна была бы быть вами уточнена, во всяком случае учтено то, что ведь Маркс различает различные слои крестьянства, он говорит о восстании севенов, о восстании крестьянства в самом начале XVIII века и о Вандейском крестьянстве и эти два типа различает. Если вы хотели характеризовать крестьянство, то во всяком случае должны были бы все это принять во внимание и не давать такую суммарную характеристику.

Фридлянд. Я даже приводил размеры земли. Я точно приводил.

Удальцов. Вы называли это середняцким крестьянством.

Фридлянд. Я приводил его доходы и показывал, что это не Вандея.

Удальцов. По доходам, это так, но я думаю, что такая характеристика "как отсталое, реакционное" как-то не подходит к социальной основе "робеспьеризма".

Мне думается, что тут возникает вот какой вопрос. Правильно ли вы охарактеризовали робеспьеризм, когда вы отождествляете его с крестьянством, когда вы говорите, что это была идеология среднего крестьянства? Вы доказываете это тем, что после революции 2 июня было проведено законодательство о разделе земель, и считаете, что как будто за раздел общинных земель стояло среднее крестьянство. Этот аргумент вы выдвигали тогда, когда вы хотели доказать, что робеспьеристы были представителями среднего крестьянства. Но это вопрос тоже весьма спорный, и во всяком случае я думаю, что правы те исследователи, которые считают, что как раз среднее крестьянство стояло скорее за сохранение общинных земель, а два крыла кулацкое и беднейшее крестьянство были против этого и стояли за раздел общинных земель, только в разных направлениях. Но это частный вопрос. Я думаю, что подвести под одну скобку робеспьеризм и считать его целиком идеологией крестьянства, это, во всяком случае, будет большой неточностью. Робеспьеризм отражал в себе в своей части действительно крестьянскую идеологию, но с другой стороны, все-таки это была идеология, которую Кунов, в данном случае случайно правильно, я вообще не поклонник Кунова, - охарактеризовал как идеологию зажиточной мелкой буржуазии. Я считаю, в общем, эту характеристику правильной. Это была по типу идеология зажиточной якобинской буржуазии, в противоположность слоям буржуазии кордельеровского типа. Здесь эти два момента, городской и деревенской, нужно различать. И поэтому окрашивать все в один крестьянский цвет, мне думается, несколько односторонне. Но вы доказываете, что как раз в этот момент весной 1794 г. робеспьеристы придавали особенно большое значение аграрному вопросу. Совершенно верно, только мне кажется, что это диктовалось об'ективными условиями данного момента. Как раз в это время вопрос о новом урожае стоял весьма остро, и продовольственный вопрос

тоже не был разрешен, он был тоже весьма запутан. Все это привлекало внимание робеспьеристов к этому вопросу. И ряд декретов, и, может быть, ряд тех замечаний, которые так и остались только в портфелях у Робеспьера и Сен-Жюста, они, может быть, имели в виду как раз это создавшееся конкретными условиями весны 1794 г. положение, и именно поэтому робеспьеризм в этот момент окончательно получил такую аграрную окраску.

Вот те соображения, которые я хотел высказать.

И. М. Лукин. Я сначала хотел бы вернуться к вопросу о том, в какой мере можно говорить о каком-то экономическом под'еме, о каком-то хозяйственном улучшении весной 94 года. Мне кажется, что в своем докладе тов. Фридлянд не доказал этого улучшения, как не доказал его и Матьез. В самом деле, если вы хотите сказать, что чувствовалось известное улучшение в области финансов, то это будет не верно, ибо известно, что курс ассигнатов в январе 94 года был 40%, а в июле - 34, т. -е. произошло падение их ценности на 16%. Если вы хотите сказать, что наблюдалось известное улучшение в продовольственном вопросе, то, мне кажется, что это вам никак не удастся доказать.

Работая в Национальном Архиве осенью прошлого года, я просмотрел массу бумаг, как Комитета земледелия, так и Продовольственной комиссии. Как раз на этот период падает громадное количество всякого рода жалоб, которые исходят как от городов, которые буквально голодают, так и из тех земледельческих районов, которые до революции были не производящими, а потребляющими районами. Что тут никакого улучшения не произошло, это ясно из того, что даже термидорианцы не решились отменить максимум - до десятого нивоза. А когда они его отменили, то вся администрация на местах совершенно растерялась перед последствиями этой отмены. Ведь и после отмены максимума нужно было кормить города и армию; разрешите же эту задачу с отменой максимума, когда крестьяне использовали положение и взвинтили цены на хлеб, оказалось чрезвычайно затруднительно. Где же улучшения продовольственного положения весной 94 года? Его нет.

Если вы возьмете донесения такого вдумчивого правительственного агента, как Сире, который специально наблюдал парижские настроения, то в этих донесениях на каждом шагу говорится о всевозможных продовольственных затруднениях как раз весной и летом 94 года волнениях на этой почве. Выходит, что наблюдалось не смягчение, а жесточайшее ухудшение продовольственного положения. И те самые забастовки и волнения среди рабочих, о которых вы говорили в своем докладе, как раз представляли из себя другую сторону этого процесса. Это были волнения в городах, среди рабочих, в частности в Париже.

Затем вы усиленно подчеркивали аграрный характер законодательства с весны 94 года. Здесь уже было отмечено, что всякое правительство в этот момент вынуждено было бы уделять аграрному вопросу львиную долю внимания, потому что производительные силы были до такой степени истощены и разруха была так велика, что не заниматься этим вопросом и не искать выхода из создавшегося положения было нельзя. Этим продолжали заниматься и термидорианцы: возьмите хотя бы закон 13 термидора. Точно так же они вынуждены были оставить систему реквизиций после отмены максимума. Все это показывает, насколько этот вопрос стоял остро и до и после 9 термидора. Им занимались везде и всюду. Просмотрите переписки Комитета земледелия: она полна всевозможными аграрными проектами, всевозможными предложениями относительно введения новых культур, осушения болот, проектами улучшения животноводства и т. д. В силу создавшихся обстоятельств, это был основной, модный, так сказать, вопрос. В его разрешении искали выхода из того тупика, в котором находилось народное хозяйство Франции, страны земледельческой по преимуществу. Но отсюда еще не следует, что именно

в этот момент робеспьеристы превратились в какую-то "середняцкую" партию.

Затем я хотел бы указать на основной тезис докладчика, на тезис, который гласит, что робеспьеристы были идеологами реакционного крестьянства. Сегодня нам об'яснили, что под этим термином "реакционного крестьянства" надо понимать середняков. Мне кажется, что это положение тоже не было доказано. Нужно было установить какую-то связь между тогдашними настроениями крестьянства и робеспьеристской политикой. Но вы этого не доказали и не докажете, потому что для настроений тогдашнего крестьянства характерно чрезвычайное недовольство режимом максимума и подводной повинностью, ибо крестьянство должно было снабжать армию не только своими продуктами, но и доставлять эти продукты на своих собственных конягах. Это недовольство было настолько сильно, что во многих районах самое 9 термидора было истолковано крестьянством, как отмена максимума. Мы имеем целый ряд донесений местных властей, что крестьянство истолковывало переворот 9 термидора именно в этом смысле. Каким же образом можно считать робеспьеровскую политику весной 94 года соответствующей интересам середняка, если Робеспьер не разглядел того основного, что в данный момент волновало, возмущало, будоражило крестьянскую массу? Вместо того, чтобы отменить максимум, и вместо того, чтобы сделать какие- нибудь серьезные поблажки крестьянству, он выдвинул такой лозунг, как раздел имущества контрреволюционеров, который, в сущности говоря, не мог найти широкого отклика среди этого середняцкого крестьянства. Итак, я утверждаю, что вы не установили никакой связи между утопической аграрной политикой Робеспьера, как вы ее называете, и тогдашним настроением крестьянства. А между тем вы определенно утверждаете, что Робеспьер являлся идеологом этого реакционного, "отсталого" середняцкого крестьянства. Мне кажется, что для такого радикального пересмотра социальной базы робеспьеристов нет достаточных, оснований. В деревне в это время происходит совершенно определенный процесс, процесс усиления этого самого середняка (cultivateur); это он заполнил все деревенские муниципалитеты, и, в сущности говоря, правительство становится все более и более бессильным проводить режим максимума, ибо между ним и крестьянской массой стоит это средостение середняцких муниципалитетов.

Если бы Робеспьер действительно отражал интересы этого крестьянства, мне кажется, его политика была бы иной. Вместо того, чтобы обещать журавля в небе в виде раздела имущества контрреволюционеров, к которому, кстати сказать, фактически не приступили, проще было дать "синицу в руки". Вы, может быть, сошлетесь на те уступки крестьянству, которые были сделаны в этот период. Да. Они были сделаны, но сделаны под напором крестьянства, как враждебной силы. Вы думаете, что якобинцы провели летом 93 года закон о равном распределении поделенных общинных земель, потому что сочувствовали этой идее? Ничего подобного. Они сделали это под напором мелкого крестьянства. Но это не значит, что они были идеологами этого крестьянства. Да и мало ли что должны были делать якобинцы в ходе революции. Но это не значит, что это соответствовало их экономической программе. Тот же Матьез утверждает, что ни максимум, ни революционная армия не были настоящим делом робеспьеристов, все это было им навязано извне. Относительно максимума, это до известной степени правильно. Но это только пример того, что нельзя на основании той или иной политики партии в определенный момент делать то заключение, которое вы делаете. Против попытки превратить робеспьеристов в какую-то середняцкую партию я самым решительным образом возражаю.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Фридлянд. Я постараюсь быть кратким.

Прежде всего начну с утверждения т. Моносова, что я внес какие-то "радикальные изменения" в свой доклад своими вступительными замечаниями. Это весьма неудачный способ дискуссии, хотя и вошедший во все "учебники" и хрестоматии "ораторского искусства"...

Моносов: Все признали, не я один.

Фридлянд: По поводу расслоения термидорианской коалиции я сегодня во вступительном слове сказал то, что мне не удалось, что я не успел сделать во второй части своего доклада, которую мне пришлось скомкать. Цена этого аргумента возросла бы, если бы оппоненты доказали противоречие между положениями доклада и вступительными замечаниями к дискуссии, но этого они не сделали, они не смогли установить, в чем состояли "изменения" моей основной точки зрения.

Второй момент, на который я бы хотел обратить внимание товарищей, это утверждение почти всех оппонентов, что в основной части моего доклада, привлечено было очень много нового материала, особенно в части, касающейся экономической политики Конвента с весны 1794 г. Да, но ведь этот материал кое-что доказывал. И тут есть две версии. Тов. Куниский говорит: этот материал доказал, что у Фридлянда была одна идея, проходящая через весь доклад, и к ней он "подбирал" материал. Печально, но более или менее убедительно. Другие утверждают: у Фридлянда не было "идеи", его доклад напоминает одеяло из пестрых кусков. Принимая во внимание эти две диаметрально противоположные версии моих оппонентов по одному и тому же вопросу, мне кажется, что докладчик может отнестись весьма спокойно к такого рода возражениям.

Но перейдем к вопросу по существу, что во всяком случае является для нас всех более интересным. Первое возражение: я веду атаку против марксистской традиции, выступаю войной против того, что написано в учебниках. Я преклоняюсь перед этим аргументом т. Моносова, я считаю его очень убедительным, но думаю, что все-таки подобный аргумент не является руководящей нитью в научной работе. Видите ли, т. Моносов, у меня есть основание заявить, что мы, к сожалению, в нашем понимании французской революции находимся в плену у реформиста Жореса и квази-марксиста - Кунова; наша задача раз навсегда ликвидировать эти традиции для данного этапа изучения Великой французской революции. Я не отрицаю исторических заслуг Жореса, я не претендую на то, чтобы целиком выполнить эту задачу. Я надеюсь, что мы все, совместными усилиями, должны заняться этой работой. Но я попробовал разобрать "традиционную" схему Кунова по отношению к июню - июлю 1793 г., и я попытался это сделать теперь по вопросу о 9 термидоре.

Кунов даем нам только схему, эта схема мешает часто конкретному анализу. Кунов не всегда знает подлинники. Он, например, не читал работ Марата дореволюционных лет, о которых пишет, что Марат был только практиком. Схема Кунова приносит нам уже теперь мало пользы в исследовательской работе; любой из товарищей, который занимается Великой революцией, тот же самый т. Моносов, в своей книге "Якобинский клуб", когда он приступает к анализу конкретных событий, отбрасывает часто его схему, оставаясь марксистом. Не правда ли?

Моносов. Нет, неправда.

Фридлянд. Вы можете теперь отрицать то, что вы писали по вопросу о борьбе фракций в якобинском клубе, может быть, вы ошибались в вашей книге, но я думаю, что вы поступили правильно и шли по тому пути, по которому следовало итти. Я уже не говорю о работах Николая Михайловича.

Я бы был очень удивлен, если бы т. Лукин встал бы на защиту Кунова и его авторитета. Кстати, т. Моносов, "учебники" писали мы с вами, неужели вы серьезно считаете их последним словом научной марксистской мысли? Я несколько скромнее оцениваю их...

Т. Фрейберг выдвинула следующее положение. Она утверждает, что термидорианцы были разнообразной, пестрой массой, следовательно, не было двух партий, ведущих борьбу в эпоху термидора. Извините, тов. Фрейберг, хотя термидорианцы и представляли собой пеструю массу, но классовой силой, направляющей политику этой коалиции была одна социальная группа - буржуазия. У термидорианской коалиции была одна социально-экономическая программа. Это, очевидно, если теория марксизма имеет какое-нибудь значение при анализе конкретных событий. Сторонники Робеспьера были также чрезвычайно пестрой массой, но все же это был один социально-экономический лагерь; гегемоном этой коалиции была определенная классовая группа. Это не значит, что в рядах того и другого блока не было разногласий. Но, если вы откажетесь от установления основных классовых сил, ведущих борьбу, вы вынуждены будете заявить, что в столкновении пестрой массы политических групп играли роль случайные моменты: борьба за власть и т. д. Это положение я считаю абсолютно необходимым подчеркнуть, потому что ведь надо же нам как-нибудь реализовать наше звание марксистов.

Вы утверждаете, что я говорил о робеспьеристах, как исключительно крестьянской группе. Позвольте, но почему вы совершенно отметаете то, что я говорил относительно состава Генерального Совета Коммуны. Я утверждал, что часть городской мелкой буржуазии и даже отдельные группы буржуазии поддерживали Робеспьера. Я утверждаю, товарищи, что это отнюдь не меняет моего анализа основных борющихся сил.

Лукин. Они были робеспьеристы.

Фридлянд. Лагерь Робеспьера был такой же составной коалицией, как и лагерь Комитета общественного спасения. Здесь тоже были различные классовые группы, под одним общим руководством.

Теперь позвольте обратить ваше внимание на замечания т. Куниского, потому что с моей точки зрения они имеют очень большое методологическое значение.

Что собственно хотел доказать т. Куниский? Он хотел здесь, во-первых, доказать, что и якобинцы проводили в свое время прогрессивную политику, а именно уничтожали феодализм. Это признано всеми. И соответственная часть моего доклада, а главное моя статья о июне - июле 1793 года доказала, что они вели эту политику. Но если вы этим хотите сказать, что наша революция состоит из "буржуазной" и "небуржуазной" революции, что наша Октябрьская революция осуществила то, чего не могла осуществить буржуазия...

С места. Пролетариат выполнил задачу буржуазии.

Фридлянд. Да, пролетариат выполнил задачу, но выполнил эту задачу, как часть своей революции. Это не одно и то же. Когда Маркс говорит, что Конвент осуществил буржуазные задачи революции "плебейским способом", то этим он хочет подчеркнуть ту мысль, что якобинцы не имели своей самостоятельной классовой программы, положительной программы. Тоже говорит и Ленин: "в требовании черного передела (мы имеем) реакционную утопию обобщить и увековечить мелкое крестьянское производство, но в нем есть... и революционная сторона: именно, желание смести посредством крестьянского восстания все остатки крепостного строя".

Куниский. Вопрос заключается в том, что является основным.

Фридлянд. Таким образом, позвольте вам сказать, тов. Кунисский, что якобинцы выполнили прогрессивную часть своей программы, уничтожив

феодальные пережитки, но этим они создали лишь условия для развития буржуазного порядка. Выполнив одну часть своей программы, уничтожив вместе с буржуазией феодальный порядок, робеспьеристы попробовали весной 1794 г. осуществить вторую часть своей программы, о которой я говорил, как об утопической программе.

Я с сожалением должен отметить, что мои оппоненты совершенно оставили вне поля зрения своей критики основную часть моего доклада: анализ социально- экономического законодательства, хотя они и хвалили ее. Они не возразили ни против одного моего положения о природе внутренних противоречий этого законодательства, но тем самым ценность их аргументов катастрофически падает, потому что все то, о чем они говорили, является вопросами побочного порядка. Уважаемые оппоненты обрушились на след. положения моего доклада: с весной 1794 г. наступило некоторое относительное (по сравнению с прошлыми месяцами) ослабление продовольственной нужды, некоторое оживление (спекулятивного характера) торговли и промышленности. Но играют ли эти положения решающую роль в моем докладе? Тем более, что я все время говорил о неизжитом голоде и продовольственных бунтах, о жалобах предпринимателей на стеснения хозяйственной деятельности. Допустим, однако, что здесь ахиллесова пята моего доклада. Что противопоставили оппоненты моим аргументам?

По продовольственному вопросу т. Моносов в своей статье, помещенной в журнале "Революция и Культура", указывает, что 9 термидора было между прочим ответом на исключительный продовольственный зажим с весны 1794 г. Если здесь нападали на мое положение, об ослаблении продовольственного кризиса, то следует ли считать, что мои оппоненты и тов. Лукин солидаризируются с "теорией зажима". По всей видимости, мы имеем здесь дело с противоречивыми марксистскими взглядами.

Одни утверждают, что мы в эту эпоху имели жестокий голод, хуже, чем это было зимою II года, а другие отмечают, в это же время ослабление законодательства о максимуме, связанное с временным улучшением продовольственного положения страны. Я утверждаю категорически и вы, Николай Михайлович, докажите, что это не так, - что мы, марксисты, до сих пор относились достаточно пренебрежительно к экономическому материалу по истории революции, а между тем это есть один из существеннейших моментов в нашем споре. Вот доказательство: во всех русских публикациях речи Робеспьера от 8 термидора, все места о конфликте между Робеспьером и Камбоном по вопросу о финансах, опущены. Они опущены и в ваших книгах. Как это случилось? На эти вопросы никто из вас не обратил внимания. Это об'ясняет нам и ту неразбериху, которая здесь выявилась при оценке марксистами вопросов экономической истории революции, продовольственного вопроса. Мы находимся в плену у немарксистских школ изучения революции и недостаточно внимательны к экономическим процессам, которые суть основные процессы революции.

Тов. Лукин утверждает, что продовольственное положение страны с весны 1794 г. резко ухудшились, об этом, - заявляет он, - свидетельствуют многочисленные жалобы на продовольственную нужду. Тов. Лукин, жалобы эти поступают беспрерывно, начиная с 1792 г., но вы не сосчитали количество этих жалоб для того, чтобы утверждать, только на этом основании, об ухудшении продовольственного дела. Но мы знаем ряд документов, которые сообщил нам Матьез в "La vie chere", и, которые я цитировал, свидетельствующие о противоположном. Если мы с вами пойдем по пути цитирования подобных документов, мы не найдем решения вопроса, поставленного вами. Часто жалобы были вызваны стремлением добиться дальнейшего ослабления максимум а, добиться его отмены. Нам с вами пришлось бы заняться анализом этих "жалоб" и только тогда решать вопрос. Вы говорите:

в это время надо было кормить города и армию; государство было бессильно это выполнить, и это свидетельствует об обострении продовольственного вопроса. Но вы этим только доказываете, что в это время продовольственные комитеты и государство были бессильны выполнить огромную задачу по снабжению армии и городов, что попытка создания центрального продовольственного комитета для налаживания единой государственной системы не удалась, что это было крахом попыток государственного регулирования хозяйства. Это бесспорно. Но отвечает ли это на вопрос о расширении частного рынка. Ослабление максимума означало торжество товарного хозяйства, его расширение. Это-то и послужило причиною ослабления продовольственного кризиса весною 1794 г. по сравнению с летом и зимою 1793 г. Но Н. М. Лукин не опроверг моих рассуждений, не привел фактов, свидетельствующих о том, что накануне термидора произошло сужение товарного хозяйства, а, следовательно, обесценил те "жалобы", на которые он ссылался. Н. М. признает, ведь, что Конвент пошел навстречу крестьянству своими весенними декретами о максимуме. Что же, эти уступки крестьянину породили отказ от подвоза хлеба в города? Все это мало убедительно...

Н. М. Лукин считает, что об ухудшении продовольственного положения в эти месяцы свидетельствует и рост забастовочного движения в стране, что забастовочное движение весной II года было вызвано продовольственным кризисом. Это значит совершенно не учитывать того обстоятельства, что рабочее движение в это время вступило на следующую ступень своего развития. Я категорически утверждаю, что известный нам всем материал убеждает нас в том, что стачечники жаловались в Коммуну и в Конвент не на продовольственную нужду, а на низкую заработную плату и бесконечно длинный рабочий день; на борьбу с этими требованиями пролетариев и было направлено рабочее законодательство Конвента и распоряжения Коммуны.

Тут было дано еще другое об'яснение под'ему рабочих стачек, - победа на фронтах и успокоение Франции. Но, позвольте, забастовки начались еще до решительных побед. В тяжелые месяцы продовольственной нужды мы имеем дело с продовольственными бунтами, но не со стачечным движением. Это было доказано еще Тарле. Вы утверждаете, что под'ем стачечного движения относится к моменту, по вашим словам, катастрофического ухудшения продовольственного положения. Но где доказательства этому? Я воздерживаюсь от загромождения моего заключительного слова фактами; отсылаю вас к книге Матьеза, к главам, посвященным рабочему вопросу. Но одно очевидно: сведение всей социальной борьбы весны 1794 г. к ухудшению продовольственного положения упрощает вопрос, потому что не об'ясняет нам своеобразие классовой борьбы с жерминаля II года. Если Франция все еще оставалась "осажденной крепостью", то почему неизбежно было ослабление диктатуры, в том числе и экономической диктатуры?

Возражения подобного же рода выставлены были против моих замечаний об оживлении промышленной деятельности. Но опроверг ли кто-нибудь из выступавших здесь сообщенные мною факты о деятельности Комитетов и Конвента в этой области? С весны 1794 г. началась отмена всякого рода ограничений производства предметов роскоши, и предприняты были энергичные меры для возрождения предприятий Лиона и других городов юга; в эти месяцы были также отменены все ограничения экспорта предметов роскоши. Тов. Фрейберг утверждает, что издание этих декретов подготовлялось еще с зимы 1793 г. Аргумент не лишен остроумия, но, т. Фрейберг, я говорю не "о подготовке к изданию декретов", а о самих декретах. Я ссылался в своем докладе также на оживленную работу предприятий по вы-

работке вооружений в это время; я отмечал меры по оживлению торговли; изменение характера войны, и т. д., и т. п.

Но оппоненты прошли мимо этих фактов. Александра Дмитр. Удальцова не удовлетворили мои указания на значительное количество петиций, поданных в это время в Комитеты по вопросу о восстановлении предприятий, о субсидиях, и т. д. Но почему протоколы Комитета торговли и сельского хозяйства, свидетельствующие о росте промышленного строительства, о требовании предпринимателей, почему этот документ, т. Удальцов, следует игнорировать? Конечно, было бы лучше, Ал. Дм., если бы я мог представить вам цифровую таблицу об итогах промышленного развития весною 94 года, но я думаю, что вы от меня этого, при данном состоянии экономической истории революции, не потребуете. Тов. Удальцов, наконец, готов согласиться, что в эти месяцы имело место оживление промышленной деятельности, но оно было вызвано фактором суб'ективным, близостью победы и надеждами буржуазии. Я считаю, что более влиятельным фактором было падение курса ассигнаций, которое послужило стимулом для под'ема промышленности. Этот фактор сыграл решающую роль в оживленной распродаже буржуазных имуществ и вообще хозяйственном под'еме весной II г. Это не психологический, не суб'ективный, а об'ективный фактор. Ал. Дм. апеллирует к диалектике. Но я спрашиваю, почему вы пред'являете это требование мне, разрешите его пред'явить вам. Я в своем докладе совершенно ясно сформулировал следующее положение: с весны 1794 г. следует отметить относительное, по сравнению с предшествующим периодом, улучшение хозяйственного положения страны, и одновременно недовольство теми, еще не уничтоженными препятствиями для дальнейшего развития сельского хозяйства, промышленности и торговли, которые, в интересах буржуазного развития, были уничтожены только после 9-то термидора. В этом смысле и интерес поступающих в Комитет "жалоб" и требований скорее восстановить нормальные положения дел. Такие "жалобы" насчитываются десятками.

С места. Правильно, верно.

Фридлянд. С весны 1794 г. мы констатируем определенный рост классовых сил буржуазии, стремящейся поскорее ликвидировать мелко-буржуазные реакционные эксперименты робеспьеристов и Революционного правительства. И тут я перехожу к последнему вопросу, крестьянскому вопросу. Собственно это есть основной спорный вопрос по докладу, но ему было уделено сравнительно мало внимания. Мое утверждение об аграрном "уклоне" мелко-буржуазных проектов Робеспьера оппоненты вырвали из общей связи всех моих рассуждений о глубоких противоречиях экономического законодательства; с торжествующим криком "он разрушает традиции", они прошли мимо основных положений доклада. Что опровергают мои уважаемые оппоненты? Рост удельного веса крестьянской проблемы с весны 1794 г.? Стремление робеспьеристов в это время осуществить свою программу республики "равных товаропроизводителей", их пристальный интерес и предпочтение земледельческих коммун городским поселениям, или, наконец, своеобразие их мелко-буржуазной, реакционной программы и борьбу мелкой буржуазии с капиталистической программой? Или, быть может, сама постановка вопроса неправильна: робеспьеристы были носителями "буржуазных идеалов"? Но тогда в чем исторический смысл 9-го термидора? Быть может, Робеспьер хотел осуществить программу "соц. революции"? Оппоненты не защищали ни одной из этих постановок вопроса.

Ал. Дм. Удальцов дал правильное обоснование и толкование вопросу об условиях, способствовавших росту интереса к крестьянской проблеме весною 1794 г., он об'яснил это перспективами урожая. Об этом говорил и я в докладе. Он готов со мной согласиться, что влияние крестьянства на Кон-

вент было в это время значительным, он согласен даже признать, что робеспьеристы в значительной мере отразили в своей программе это влияние, он готов даже признать, что может итти речь об "аграрно-эгалитарном" уклоне робеспьеризма. Между нами нет, таким образом, принципиальных расхождений. Спор идет только о конкретной оценке этих явлений. Вы находите, А. Д., что я, увлекаясь, излишне обобщаю, утрирую свои положения; но между вами и Ник. Мих., я обращаю ваше внимание на это, нет согласия по этому решающему вопросу наших споров. Собственно мы спорим о существовании эгалитарных тенденций в аграрном законодательстве эпохи. Н. М. Лукин утверждает, что оно таковым не было, что оно удовлетворяло интересам "кулацкого крестьянства". Подтвердил ли это мой оппонент опровержением моего анализа декретов, речей и предположений с жерминаля 1794 г. или Н. М. ссылается только на постановления об ослаблении максимума? Но он раньше отрицал значение и этих декретов для изменения продовольственного положения Франции весною 1794 г. Разве Робеспьер в данном случае был представителем кулаков? У Н. М. эта мысль была центральной в его возражениях. Но он ее не конкретизировал. Он уделил больше внимания побочным вопросам. Но у меня следующее возражение против трактовки Робеспьера, как представителя "кулацкого крестьянства": что могло в таком случае послужить причиной разрыва между робеспьеристами и термидорианцами? Основной спор между ними был по вопросу о пределах капиталистического накопления. И в этом случае "кулаки" были частью буржуазного, термидорианского блока. Они боролись с Робеспьером, потому что он ставил преграды этому накоплению своими эгалитарными проектами. "Фрагменты" Сен-Жюста не были "кулацким" трактатом. "Левая, правая, где сторона", это трудно понять после сегодняшних выступлений. Для тов. Фрейберг - Сен-Жюст был эгалитаристом, а Робеспьер им не был. Этот взгляд защищает и т. Куниский. Но если между Робеспьером и Сен-Жюстом была значительная разница во взглядах на эгалитаризм, то что их тогда об'единяло, что сделало из них одну политическую группу, идущую на эшафот? Куниский готов себе облегчить свою задачу, заявляя: эгалитаризм - одно, а фактическое равенство - другое. Что вы понимаете под "фактическим равенством" - коммунизм, аграрный закон, - тогда это бесспорно. Но кто утверждал, что Робеспьер, Сен- Жюст были сторонниками коммунизма, аграрного закона. Под эгалитаризмом мы понимаем в данном случае совершенно определенное понятие: речь идет о создании республики земледельцев, "равных товаропроизводителей".

Отрицая эту оценку робеспьеристов, моим оппонентам следовало бы указать другое, что выделяло их в рядах якобинцев, но это не было ими сделано. Неужели для марксистов приемлем вывод тов. Фрейберг, что не следует различать в рядах мелкой буржуазии никаких социальных прослоек, а надо просто сформировать нашу мысль "по- куновски": якобинцы - идеологи мелкой буржуазии. Все тогда будет просто и ясно, и никто никаких претензий не пред'явит, и в "учебниках" все будет благополучно.

Кто был носителем этой теории, этой теории республики "равных производителей"? Я это неоднократно подчеркивал, товарищи: идеалом для эгалитаристов было середняцкое хозяйство. Оно для них не было общественной силой, которая в союзе с бедняцкими слоями деревни строит социализм и обороняет республику под руководством пролетариата, а единственной опорой для борьбы в союзе с городскими ремесленниками против буржуазной олигархии для осуществления идеального государства "равных собственников". Может быть, по созвучию слова "середняк" кто-нибудь скажет: "аналогия"! Но не следует забывать, что у нас идет речь о XVIII в.

Мои оппоненты настаивают на том, что для меня робеспьеристы ничего общего не имеют с городскими ремесленниками. Это измышление. Никто из вас не опроверг тот факт, что после вентозовских декретов в декрете 10 флореаля вопрос о социальном обеспечении городских низов был снят с обсуждения Конвентом или во всяком случае поставлен во вторую очередь.

Если я неправильно об'яснил этот декрет, противопоставьте ему правильное толкование.

Любопытно, что уважаемые оппоненты обошли молчанием мое толкование отличий Камбона, Барера и Робеспьера в вопросах финансовой политики, в частности по поводу значения декрета о консолидации пожизненной ренты для распродажи земель национального фонда; они прошли мимо доклада Изоре о земледельческой политике Конвента, где совершенно точно обрисован тот тип крестьянина, который он считает идеальным; мои оппоненты вместо этого заявляют, что я говорил "вообще" о "реакционном, рутинном крестьянстве", даже вандейском крестьянстве, по словам А. Д.. Я отнюдь не претендую на то, что всегда правильно толкую исторические документы, что знаю "все" исторические документы. Я отнюдь не страдаю пороком доцентской и кастовой, академической среды. Но, будьте добры, раз'ясните, в чем моя ошибка в толковании доклада Изоре. Я дал здесь анализ "фрагментов" Сен-Жюста. Доказали ли вы, что это случайный документ, не характерный для анализа данной проблемы в данную эпоху. Нет, вы прошли мимо. Или для нас, марксистов, все эти социально-экономические вопросы не имеют никакого значения и нам следует остаться в орбите вопросов террора, борьбы за власть, и т. д., и т. п.

Я заявил, что для меня ряд экономических вопросов этой эпохи остался неясным, невыясненным (даже в вопросах финансовой политики, - за что вы меня хвалили), но вы в своих выступлениях, к сожалению, ничего не прибавили для уяснения этих вопросов, и в этом основной грех нашей дискуссии.

Мои оппоненты пытались утверждать, что я в своем докладе заявил, будто робеспьеристы совершенно игнорировали вопросы торговли, промышленности, словом город. Познакомьтесь со стенограммой моего доклада, и вы убедитесь, что я сообщил ряд фактов противоположного характера. Напомню только доклад Сен-Жюста 26 жерминаля. Но в то время, как Я. Захер берет его отдельно, вырывает его из общей связи робеспьеристских идей, я отмечаю внутренние противоречия мелко-буржуазной утопии. Я совершенно точно сформировал, в чем бессилие реакционной утопии робеспьеристов, которые, стремясь, с одной стороны, к эгалитаризму, к созданию государства земледельцев "равных товаропроизводителей", в тоже время подрывали базу под этим обществом, становясь на точку зрения капиталистического развития торговли и промышленности.

Но у меня спрашивает тов. Фрейберг: когда Робеспьер выступал по экономическим вопросам в это время? Я уже указывал и повторяю, что Робеспьер без всякого основания утверждал 8-го термидора, что он не занимался изучением конкретных вопросов экономической политики. Это не соответствует исторической правде: в речи 8-го термидора, как мы видели, Робеспьер уделил не мало внимания экономическим вопросам. Правда, все выступления Робеспьера с весны 94 г. имеют один основной лейтмотив - Робеспьер говорит только о "морали", о "религии", громит атеизм, философов-материалистов. Но за этой философией таилось конкретное содержание, это было обоснование и политической программы действия. Культ Верховного существа есть философские обоснования грядущего общества - "равных товаропроизводителей". Это философия мелкого буржуа, реакционная по своему существу. Философская система Робеспьера была, в конечном счете, обоснованием его экономической программы.

А затем, предполагаете ли вы, что выступления Сен-Жюста, живо интересовавшегося экономическими проблемами, можно отделить от Робеспьера? Что же их тогда, спрошу я снова, об'единяло? Нет, мы в лице Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона, имеем дело с одной политической группой, идеологами части французского крестьянства и городской мелкой буржуазии конца XVIII в., эпохи домашинного производства, предполагавших возможным противопоставить капитализму "справедливый общественный строй", где богатые не исчезнут, но бедные будут уважаемы. Робеспьеристы потерпели поражение 9-го термидора не потому, что они во II году вместе с собственнической Францией уничтожали феодализм, а потому, что они теперь против буржуазии пытались осуществить свой идеал эгалитарного государства.

Кончая и подводя итоги дискуссии, я должен поблагодарить товарищей за указание ошибок моего доклада. Я хочу надеяться, однако, что не только это будет результатом доклада, а что он будет толчком для более внимательного изучения социально-экономической истории Революции.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Комментарии: