(П. САМОРОДНИЦКИЙ "ОПРОВЕРЖЕНИЕ БУДУЩЕГО (ВВЕДЕНИЕ В ТЕЛЕОЛОГИЮ ЧЕЛОВЕКА)". М., ЭДИТОРИАЛ УРСС, 2001).

Мало-мальски внимательный взгляд на происходящее в последние 10 - 15 лет на российском философском "фронте" без особого труда открывает: далеко не все философские книги, которые увидели свет в эти годы, было невозможно опубликовать и в советские времена. Непременно ли порочит это, в сущности, очевидное обстоятельство тех сегодняшних авторов, чьи книги по большой вероятности не "зарубила" бы и партийная цензура? Совсем не обязательно, ибо сия строгая, контролирующая и попечительствующая "самой передовой в мире" советской философии дама была, особенно в поздние 70-е и 80-е, заслоном не только для отступлений от идеологической ортодоксальности, к тому же и не столь жесткой, как в былые времена, но одновременно и от дискредитирующей ее саму научной малограмотности и невнятицы.

Рецензируемая и еще не замеченная на философском литературном рынке книга П. Самородницкого относится к числу тех, которые ни в какую советскую погоду не имели шансов увидеть свет по первой из названных причин - ее несовместимость не только с советской, но и любой другой версией марксизма просто, как выражались в некие времена, вопиюща. Что же касается второй - явных признаков научной невнятности, то о наличии или отсутствии таковых пусть читатель судит сам.

Впрочем, представленная в названной книге концепция, на мой взгляд, в любом случае заслуживает внимания (почему я и решил написать о ней) в качестве примера такого, возможно, неизбежного после многих десятилетий марксистского, или псевдомарксистского, засилья способа философствования, начальной установкой которого должно было стать решительное дезавуирование прежде столь возвеличиваемого мнимо авторитета науки. Задним числом,

стр. 231

например, я понял, что мое первоначальное недоумение по поводу отсутствия в книге всякого научного аппарата - библиографии использованной литературы, именного, не говоря уже о предметном, указателя, ссылок и даже сносок и примечаний - было неоправданным. Оказалось, что за этим стоит не небрежность, не просто неучтивость по отношению к общепринятым нормам научной публикации, а ЦЕЛОЕ авторской концепции, отвергающей как тотально обанкротившиеся любые притязания чистого разума и его главного порождения - науки на какие бы то ни было прерогативы решать проблемы человеческого присутствия и поведения в мире. Если мне скажут, что это не ново, а поэтому и малоинтересно, я возражу - нет, с концептуальной стороны обоснование такого подхода отнюдь не избито, не многократно пережевано, пусть и ох как далеко не бесспорно и, стократно, не приемлемо.

Но и с самой концепцией дело обстоит совсем не так просто и ясно. Прежде всего это касается контекста, в который ее можно было бы вписать и обрести тем самым адекватный критерий ее сравнительной оценки. Мое первое и, казалось бы, естественное побуждение отнести ее к едва ли не ровеснице европейской культуры и цивилизации - устойчивой традиции негативизма по отношению к ее умопомрачительным достижениям, увенчалось весьма сомнительным успехом. И дело здесь не в сопоставимости или несопоставимости дарований автора и таких разных и интересных в их несовместимости прославленных мыслителей, как, скажем, А. Токвиль и Ж. Ж. Руссо, К. Маркс и Ф. Ницше, Э. Фромм и М. Хайдегтер, Х. Ортега-и-Гассет и М. Фуко или О. Шпенглер и Ж. Деррида. Важнее другое. Очень схематично говоря, все названные и равные им мыслители целиком или главным образом посвятили себя выявлению и акцентированию оборотных, т.е. вторичных, сторон экономических, социальных и потребительских триумфов Запада. Свою задачу они видели в глубоком осмыслении и обнажении самых болевых точек, наиболее уродливых морально-человеческих, личностно-психологических, социально-экономических, психоаналитических, экзистенциальных и прочих изнанок западного прогресса. Намерение же нашего автора совершенно иное - обличить в онтологической ущербности и безответственности первоначальный сценарий западного культурного и цивилизационного действа, причем, таким образом, чтобы уже в нем обнаружить все далее неустранимые и только нарастающие предпосылки бытийственного тупика, в котором ныне оказалось западное, а с ним и все остальное человечество.

стр. 232

На критический вопрос - удалось ли автору осуществить его намерение, я отвечаю: думаю, что ни в коем случае, хоть за его концептуальными ходами и тропами я следовал с большим вниманием и, признаться, с немалым интересом. Мне кажется, что главной причиной постигшей автора неудачи явилась навязчивость упомянутого выше тотального антимарксизма, чрезмерная прямолинейность его установки "наоборотмарксизма", т.е. стремления решать любые¹ проблемы диаметрально противоположным марксизму образом.

Начну с проблемы БЫТИЯ (написание слов одними заглавными буквами везде авторское), которое в марксизме, как известно, полностью отождествляется с "материей", "реальностью", "действительностью" и т.д., но которое и во всей по крайней мере новоевропейской метафизике фигурирует как нечто такое, идентичность чего "существованию" столь само собой разумеется, что не нуждается в дополнительной дефиниции. Вопреки этому, автор настаивает на разведении БЫТИЯ и существования, истолковывая первое как некие граничные условия, некое лоно, ложе, поле, в котором, но и только в котором возможно всякое, в сущности, что особенно интересно, какое угодно сущее, а второе - в качестве всего лишь присутствия в БЫТИИ, причастности, принадлежности к нему (С. 131; справедливости ради, отметим, что и Хайдеггер в "Бытии и времени" не раз выражал недовольство сведением БЫТИЯ к существованию).

Установка "наоборотмарксизма" еще легче прослеживается в "затравочной" для всей концепции идее "фютчерианства", где дело касается проблемы ВРЕМЕНИ, специфически - трех его состояний или параметров, БУДУЩЕГО, ПРОШЛОГО и НАСТОЯЩЕГО. Так как излишне напоминать об особой любви марксизма к БУДУЩЕМУ, его-то П. Самородницкий и "опровергает", уличая в том же "страшном грехе" всю европейскую культуру и цивилизацию. Одним словом, "фютчерианство" - это якобы изначальная, однозначная и главноопределяющая сориентированность всех жизненных установок, доминант мышления и системы ценностей западного человечества в сторону БУДУЩЕГО в ущерб и за счет НАСТОЯЩЕГО. На вопрос, чем же самому автору так не угодило БУДУЩЕЕ, что он вознамерился опровергнуть его, ответ содер-

¹ "Любые" в самом прямом смысле, ибо речь идет о буквально всеохватной концепции, которая касается не только проблем онтологии, но и эпистемологии, этики, права, а также космогонии, антропологии, этнологии и чего только нет...

стр. 233

жится в такой онтологической храктеристике оного: "Во-первых, - пишет автор, - оно представляется как такое состояние человеческих дел, а также такой порядок вещей в мироздании, которые ни в какой момент времени не наличествуют в реальности; во-вторых, европейское представление БУДУЩЕГО есть всегда инверсия глубокого переживания неудовлетворенности НАСТОЯЩИМ, оборотень коренного и неустранимого несовершенства НАСТОЯЩЕГО; в-третьих, следовательно, БУДУЩЕЕ представляется антииодом НАСТОЯЩЕГО и лишено всякого смысла в любом другом качестве" (С. 4). А из такой - онтологической - дефиниции БУДУЩЕГО явствует, что возобновлением давних первичных онтологических критериев ЕСТЬ и НЕТ, против обращения к которым трудно что-либо возразить, преследовлась одна цель - дискредитировать безрассудное упование марксизма, а в смягченном виде и западной культуры и цивилизации в целом, только на БУДУЩЕЕ. И делается это следующим образом: поскольку БУДУЩЕЕ обречено неизменно принадлежать НЕТ, а не ЕСТЬ, где размещено одно НАСТОЯЩЕЕ², то предпочтение его НАСТОЯЩЕМУ образует вектор движения в сторону НЕБЫТИЯ прочь от БЫТИЯ!

Не менее радикальным "наоборотмарксизмом" является ключевой тезис концепции об особом предназначении человека в мироздании (отсюда и новый термин "телеология человека"). Чуть ниже мы увидим, как этот тезис органически вплетен в общую концептуальную ткань, сотканную П. Самородницким. Предваряется же эта конструкция весьма странным и абсурдным для марксизма - но разве только для него!? - как бы вопрошанием, обращенном к человеку и мирозданию. От первого ожидаются разъяснения: в каком мироздании - в бесконечном во времени и пространстве или конечном, т.е. сотворенном - он, человек, может лучше реализовать себя и свои потенции; ожидания от второго

² Не могу не признаться, что психологически и я испытываю дискомфорт от мысли о быстротечности НАСТОЯЩЕГО, от представления его в качестве ничтожного по длительности зазора между БУДУЩИМ и ПРОШЛЫМ. Но умозрительно я не в силах примириться и с презентацией НАСТОЯЩЕГО как единственно возможного ЕСТЬ, а значит, длящегося, "протяженного", не убывающего в своей принадлежности к БЫТИЮ. Ведь из такого представления вытекает не только ложность общепринятого взгляда об обреченности НАСТОЯЩЕГО на вытеснение его БУДУЩИМ, но и - у автора - предшествование НАСТОЯЩЕГО, а не ПРОШЛОГО в чередовании времен (см. С. 149, 157 - 159).

стр. 234

касаются вопроса: всякому ли ему, т.е. снова, вечному и несотворенному, или невечному и сотворенному, в равной мере и безальтернативно нужен человек и его присутствие в себе. Для автора ответы на оба вопроса ясны и однозначны. Он утверждает, что в вечном во времени и бесконечном в пространстве мироздании, которое, по определению, бесконечно долго обходилось без человека, участь последнего - оставаться вещью среди вещей, столь же не обязательной и не непременной, как и всякая другая. Мало того. Утверждается также, что даже "выбившись в люди" благодаря, как он пишет, "беспримерному в мире сущего эволюционному нахальству", человеку нечем быть в мироздании кроме случайного, не очень прошенного, а в последнем случае - даже совсем нежелательного гостя, которого оно, вечное мироздание, так или иначе, раньше или позже исторгнет из себя (С. 100). П. Самородницкий, таким образом, не колеблясь, "выбирает" мироздание, БЫТИЕ которого отнюдь не вечно, а напротив, есть результат ЧУДА Творения из НЕБЫТИЯ, абсолютного НИЧТО, которому приписывается не одна первоначальность, но и бесконечно большая, чем БЫТИЯ вероятность, так сказать, "естественность", само собой разумеемость.

В этой связи хотелось бы спросить автора, отдает ли он себе отчет, что такой "наоборотмарксизм" заводит его намного дальше задуманного им, т.е. в оппозицию совсем не только к европейской культуре и цивилизации? Попутно скажу, что, дочитав книгу, я все же не уверовал в истинную его религиозность, так как догмат монотеизма об Акте и ЧУДЕ Творения используется им исключительно в качестве концептуального принципа, причем, такого фундаментального, что без него доктрина просто бы не состоялась...

То же полностью относится и к представлению человека как Образа и Подобия Бога, автора ЧУДА Творения. Это становится очевидным, когда выясняется, что в намерение П. Самородницкого входит дать несовместимое уже не с марксизмом, вообще наглухо закрытым для такой терминологии и проблематики, но и со всем великим, начатым еще Платоном, метафизическим нарративом и, не меньше, со всякой подлинной религиозной ортодоксальностью, истолкование Акта Творения БЫТИЯ из НИЧТО как обратимого. Оставляя на минутку чужие и свои концептуальные заботы, замечу, что предлагаемая в книге в таком контексте модель реальной и даже неустранимой угрозы реванша со стороны НЕБЫТИЯ, абсолютного НИЧТО вполне может претендовать на модус объяснительной по отношению к очень и очень многому, наблюдаемому сегодня в мире.

стр. 235

Автор, таким образом, усматривает во всем ныне происходящем пик противостояния, противоборства БЫТИЯ и НЕБЫТИЯ. Но сверх того, он искренно, судя по всему, убежден, что все тупики, несостоятельности и безысходности, которые терзают сегодня западный мир, являются прямыми свидетельствами его уже непосредственной близости к бездне НЕБЫТИЯ, т.е. тому, что было изначально предрешено некогда сделанным выбором БУДУЩЕГО, этого извечного и непоправимого НЕТ.

Как раз здесь мне хочется отметить, что сама по себе авторская концепция отличается несомненной стройностью, внутренней непротиворечивостью и согласованностью всех ее сторон и аспектов. Справедливость требует признать, что, если бы у нее не было притязаний и на "внешнее оправдание", ее безусловную внутреннюю же логичность и последовательность вполне можно было бы поставить в пример другим, в том числе и тем, кто защищает подлинно научное воззрение на человека и его место в мире. Увы, то, что нам предлагается, это лишь чисто формально обоснованное, но вызывающе противонаучное, т.е. многим более, чем антинаучное, предоставление человеку статуса венца мироздания. Яснее говоря, хоть в предлагаемой умозрительной модели все считается одинаково важным, центральное место в ней все же отводится человеку, его особому, поистине уникальному предназначению в мироздании, созданное Актом и ЧУДОМ Творения БЫТИЕ которого, оказывается, лишь он один способен сохранить, уберечь, спасти от провала обратно в НЕБЫТИЕ, абсолютное НИЧТО или погубить.

Само собой разумеется, что имеется в виду не высший продукт дарвинской эволюции, не выскочка из мира сущего, а Образ и Подобие Творца. Почему? Потому, подозреваю, что концепция логически позволяла истолковать наделенность единственно человека в мире сущего свободной волей как свидетельство его предназначенности выбирать вслед за Творцом между БЫТИЕМ и НЕБЫТИЕМ, а значит, вторить Божественному выбору БЫТИЯ или, напротив, брать сторону НЕБЫТИЯ³ . Незачем снова укорять автора в "наоборотмарксизме", чтобы убедиться в отсутствии вся-

³ В последней - шестой - главе ("Телеология человека как телеология ДОБРА") нас ожидает относящееся прямо к делу схоластически изощренное, пусть с формально-логической стороны и безупречное, обоснование неотменимой, роковой, если угодно, взаимообусловленности воления ДОБРА и воления ЗЛА, а значит, умерщвления воли творить ДОБРО тотальным, т.е. равно добровольным и принудительным, блокированием воли и способности ко ЗЛУ.

стр. 236

ких, т.е. не только философских, но и культурных и цивилизационных, "ворот", в которые прошла бы имеющаяся здесь в виду будто бы иначально возложенная на человека - только на человека! - вся ответственность не только лишь за свою собственную судьбу, но и судьбу всякого сущего, а следовательно, и мироздания в целом.

Впрочем, снова отдадим должное П. Самородницкому - идея исключительной миссии человека в мироздании также органически встроена в его концепцию. Задача разъяснить, благодаря чему, посредством чего и как человек выполняет свое бытийственное предназначение, решается двояким образом: во-первых, совершенно иным не только с марксистской, но, как и было задумано, со всей европейской философской, этической, да и общекультурной системой координат подходом к проблематике ДОБРА и ЗЛА, а во-вторых, радикальнейшим из всех известных разрывом даже с самыми слабыми отголосками пресловутой "теории отражения" через "открытие" онтологической тайны человеческой субъективности.

Отправным пунктом совершенно иного, чем до сих пор, подхода к феноменам ДОБРА и ЗЛА является утверждение об их исключительно человеческом происхождении (С, 213). Так как имеется в виду, что лишь там, где присутствует человек, имеет и только может иметь место ДОБРО и ЗЛО, а там, где налицо ДОБРО или ЗЛО, за ними непременно стоит человек, автор настаивает на необходимости отказаться от неразличения, в частности, несчастий, горестей и лишений, которые настигают человека в результате так называемых стихийных катастроф и катаклизмов, и страданий, мук и бедствий, которые причиняются человеку человеком же, а без причастности к ним человека не случаются (С. 213 - 214), Должен признаться, что лично мне предложение квалифицировать как ЗЛО лишь второе, но отнюдь не первое, нередко внешне так мало от него отличимое, не показалось совершенно бессмысленным. Немалое замешательство у меня вызвало только концептуальное наполнение этой идеи. А оно проясняется другим требованием - онтологизировать чисто моральные, этические в контексте западной культуры понятия ДОБРА и ЗЛА, т.е. не более и не менее как прозреть в них феноменальные эквиваленты ноуменов БЫТИЯ и НЕБЫТИЯ (гл. 3 "Человеческая тайна ДОБРА и ЗЛА"). Оставляю открытым вопрос, не является ли чрезмерно прямолинейным и упрощенным делаемое из целого ряда нередко, кстати, вполне резонных, доводов заключение, что выбором ДОБРА человек становится на сторону БЫТИЯ, охраняет и укрепляет БЫТИЕ, а выбирая ЗЛО - потворствует НЕБЫТИЮ, содействует его триумфам над

стр. 237

БЫТИЕМ, ослабляет и разрушает БЫТИЕ. И хотя П. Самородницкий онтологически, правда, не морально, уравнивает предумышленное и непредумышленное ЗЛО как, конечно, и преднамеренное и непреднамеренное ДОБРО, у этой конструкции, я уверен, по многим причинам нет шансов стать когда-либо философски, а тем более культурно, легитимной.

Еще, пожалуй, больше такой "вердикт" справедлив в отношении второго, теснейшим образом связанного с предыдущим, способа обоснования всецело бытийственного предназначения человека в мироздании - полагания бытийственной мощи всех форм человеческой субъективности. Речь в данном случае идет об абсолютной противоположности "ленинской теории отражения" (и снова: разве только ей!): о том, что все основательные, весомые, а главное, широкопринятые и "потребляемые" плоды человеческой субъективности (т.е. и эмоций, и переживаний, и страстей, и вожделений, и воображения, и интуиций, и, разумеется, чистого, абстрактного разума) в буквальном, а не фигуральном, смысле гипостазируются, воовеществляются, реализуются в самом "теле" мироздания: трансцендентируются в него, действительно тем самым формируя и деформируя его структуры, гармонизируя и хаотизируя их, прибавляя им "бытийное здоровье" или отнимая его у них. Признаваясь, что дело идет здесь о том, "на что не осмеливался даже самый крайний идеализм" (С. 120), автор в качестве примеров воовеществления, трансцендентирования в мироздание, а значит, и превращения в совершенно реальные, чистых плодов человеческой субъективности называет, среди прочих, "нацию и национальную специфику", "классы и классовую борьбу", все этические нормы и эстетические ценности и даже "причинность", атомные и субатомные частицы и многое другое.

Не думаю также, чтобы многих когда-либо устроила и нетрадиционная, мягко говоря, авторская модель ВРЕМЕНИ, образом которого у него является не стрела, не река с неумолимой однонаправленностью и необратимостью течения ее вод, а безбрежный и бездонный Океан НАСТОЯЩЕГО⁴ .

⁴ в котором события и происшествия на поверхности символизируют злободневность с ее бурями, штормами и столь редкими штилями; средние слои - недавнюю и частично канувшую злободневность, которая опускается в них, а не безвозвратно истекает; большие же глубины - все возрастающую толщу загадочной неподвижности и таинственного безмолвия далекого ПРОШЛОГО, всегда остающегося фундаментом НАСТОЯЩЕГО и неотделимого от него (С. 153).

стр. 238

Нелегко представить себе сегодня, далее, серьезных мыслителей, которые разделили бы приписывание бытийственной функциональности не социальному равенству, а как раз неравенству, в котором усматривается онтологическое - нет, нет, не моральное - ДОБРО, а также все другие плоды "наоборотмарксизма".

Впрочем, такой результат закономерен - "наоборотмарксизм", так сказать, по определению не в состоянии стать более творчески продуктивным, чем его антипод⁵ .

P.S. Я старался написать настоящий текст в стилистике автора. В какой степени мне это удалось, пусть судит читатель, познакомившись с книгой П. Самородницкого.

[Л. Б. Баженов]

⁵ Для меня не было неожиданностью узнать о книге П. Самородницкого, что ее "издание полностью осуществлено на средства автора".

Постоянный адрес данной публикации: