Юстин

Эпитома сочинения Помпея Трога "Historiarum Philippicarum"

М.: РОССПЭН, 2005

Эта книга, впервые изданная в переводе на русский язык, но давно знакомая специалистам в оригинале, представляет собой сокращенное изложение ("эпитома" - сокращение) "Всемирной истории", написанной известным римским автором Помпеем Трогом в начале I века новой эры - в эпоху правления Августа.

В центре сочинения Помпея Трога была история Филиппа Македонского и его сына Александра Великого, история их времени и греко-македонских государств, возникших в результате распада империи Александра. Попутно здесь сообщались сведения о других странах и народах, начиная с царствования полумифического ассирийского царя Нина и Семирамиды. Сочинение это было во многом уникально: многое из того, что в нем содержалось, не встречалось более ни в одном другом труде античности. Но, при всех неоспоримых достоинствах, сочинение Помпея Трога большой популярностью не пользовалось - должно быть, из-за его значительного объема (44 книги). Популярное изложение, сделанное неким Марком Юнианом Юстином во II-III веках н.э., известно гораздо больше, чем оригинал (как и всегда бывает, когда есть надобность выбирать между многотомником и тоненькой книжкой). Благодаря ему информация, содержавшаяся в работе Трога, дошла до наших дней.

"Росспэновское" издание Юстина отличается научной добротностью, что подтверждают пояснительная статья К. К. Зельина, обстоятельный и обширный комментарий и указатель.

В. Бокова

Нечволодов А.

Сказания о русской земле

М.: Белый город, 2006

Александр Дмитриевич Нечволодов (1864 - 1938) - действительный член Императорского Русского военно-исторического общества - составил многотомный историко- просветительский труд "Сказания о Русской земле" незадолго перед Первой мировой войной. Издание этой книги было высочайше одобрено, и она стала настольной в семье последнего российского императора Николая II.

После расстрела царской семьи генерал-лейтенант Генштаба Нечволодов эмигрировал из России. Его имя встречается на страницах романа А. И. Солженицына "Август Четырнадцатого".

"Сказания о Русской земле" включают в себя обширный исторический материал: от древнерусских былин, песен и летописей до работ Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, И. Е. Забелина и других. Как и во всех изданиях "Белого города", уникален иллюстративный ряд - более 750 репродукций, среди которых многие публикуются впервые.

С. Михайлова

стр. 69

Мальро А.

Анти мемуары

СПб.: Владимир Даль, 2005

Андре Мальро - из породы так называемых активистов. Приключения жизни им интереснее книг, пусть и самых великих. Они и сами, когда берутся за перо, могут, по сути, писать лишь о том, что видели и пережили. "Семь столпов мудрости" полковника Лоуренса, аравийского авантюриста, - их вечная точка отсчета. Дневники военных лет немца Эрнста Юнгера (также выпущенные издательством "Владимир Даль") - наиболее понятный читателю растиражированный образец. Все без исключения прозаические сочинения Лимонова - их новейшая измельченная ипостась. Есть в таком типе людей что- то неизбывно наивное, детское. Все потрогать, повертеть в руках, а при случае и разломать... Недаром Мальро начинает свою книгу дневников с воспоминания об одном капеллане, с которым в 1940 году вместе бежал от гитлеровцев. На вопрос писателя, что он думает о человечестве после того, как исповедовал на своем веку десятки тысяч людей, священник поделился с ним своим главным выводом: Нет взрослых людей...

Шум времени всегда был для Мальро привлекательнее прохлады вечности. Солдат Первой мировой, выказавший недюжинную (почти как Юнгер) храбрость, потом энергичный политик-левак, потом участник Сопротивления, потом посол Франции в Китае, Японии, Индии, потом министр культуры своей страны, он хотел быть не наблюдателем, а делателем истории. Его и влекли к себе по преимуществу большого полета политики, по мановению которых таинственно менялась карта мира. Разговоры с де Голлем, Неру, Мао Цзэдуном занимают едва ли не половину толстенного фолианта. Харизматические лидеры - вот, по Мальро, те, от кого зависит земной "Удел человеческий" (так называется его самый известный роман).

В то же время Мальро - искушенный писатель, привыкший подбирать точные слова вослед всякому событию и переживанию. В своих записках он хотел бы соединить холодную наблюдательность и объективированную рефлекторность Юнгера с изящным, не без самолюбования, плетением словес своего прославленного современника и тезки Андре Жида, чьи "Дневники" признаются одной из вершин жанра. Впрочем, в этом жанре никому еще не удавалось обойтись без пафосного отношения к себе, любимому, и следовательно, без красивостей. Ну, вроде такой вот:.. жизнь, подобно богам исчезнувших религий, иногда являлась мне словно прелюдия к какой-то неведомой музыке.

В чем можно отыскать смысл жизни, если есть смерть? Этот вопрос преследует Мальро на протяжении десятилетий и, конечно, роднит его с признанными экзистенциалистами, мастерами заброшенности и отчаяния, Сартром и Камю. Для него множащиеся в наш век мемуары - признак утраты былого религиозного чувства. Шатобриан, автор классических "Замогильных записок", был еще человеком Откровения, беседовал с Богом, как и величайший предшественник его Паскаль. В теперешних мемуарах Исповедь исчезает - потому как не перед кем исповедоваться. Нынешний "самокопатель" пытается отыскать опору своей самости во внешнем, в событиях и положениях, заполнивших Историю вместе с его собственной жизнью. Зацепиться памятью за былое - в надежде, что оно было, может статься, не зря...

Удается ли Мальро сделать своим союзником читателя противоположного ему склада? То есть не активиста, а созерцателя? Нет, конечно, не удается. Даже под его пером политики не становятся людьми сколько-нибудь интересными. Но Мальро умен, отменно образован и на французский манер сдержанно, округло речист. Поэтому читать его необыкновенно интересно.

Ю. Архипов

стр. 70

Карпенко С. В.

Очерки истории Белого движения на юге России (1917 - 1920 гг.)

М.: Издательство Ипполитова, 2006

Изучение Гражданской войны все чаще и чаще выводит исследователей на новые, малоизученные темы. Традиционные позиции отечественной историографии основывались на преимущественном внимании к изучению военных действий на фронтах, тогда как для победы в войне гражданской не менее важным является и состояние тыла. В Гражданской войне в России, в ходе которой стороны стремились не просто к военной победе над врагом, а к уничтожению самой экономической основы его власти, экономика сыграла еще большую роль, чем в войнах между государствами: как экономика занимаемой каждой из них части России (базовая составляющая их "тыла страны"), так и тыл действующей армии (система ее снабжения и обслуживания), - пишет Карпенко.

Автор далек от противопоставления "гнилого тыла" и "героического фронта", столь популярного как в историографии российского зарубежья, так и среди многих современных историков и публицистов в России.

Хорошо известны многочисленные примеры фронтовой спекуляции, основанной на пресловутом принципе "реалдоба" (реализация военной добычи). Ясно, что расхищение трофеев и грабеж населения отнюдь не укрепляли, а расшатывали дисциплину воинских частей, подрывали у многих веру в "святость борьбы с большевизмом". И в этой ситуации единственным центром, который и обязан был, и вполне был способен навести порядок на фронте и в тылу, являлась военная и гражданская власть, сконцентрированная в руках главкома Вооруженных сил Юга России (ВСЮР). Таким образом, в добавление к фронтам военным, белая власть получала еще и своего рода тыловые фронты, положение на которых оказывало непосредственное влияние на прочность военных диктатур и ситуацию на передовой.

Беда Белого Юга состояла в том, что интересы власти и бизнеса оказались в разных плоскостях. Декларированные принципы свободы торговли должны были бы сразу урегулировать отношения между производителями и потребителями, между фронтом и тылом, между городом и деревней таким образом, чтобы в относительно равной мере удовлетворить интересы тех и других. Но в жестоких условиях войны и разбалансированности рынка свобода торговли лишь ухудшила товарно-денежное обращение и сорвала снабжение ВСЮР. В начале 1919 года перед ВСЮР, обеспечившими себе базу на Северном Кавказе, стояла дилемма: взять Москву до конца года, утвердив центральную власть и создав тем самым политические условия и инструменты для решения экономических проблем, или не взять ее никогда.

Определенную степень стабильности Белому Югу могли бы обеспечить иностранные кредиты. На них, в частности, еще в 1918 году рассчитывал Верховный руководитель Добровольческой армии генерал М. В. Алексеев.

В противовес распространенной точке зрения о возможности независимого развития Белого дела на территории "острова Крым", анализируя его экономическое положение, автор делает вывод: реформаторский курс правительства генерала П. Н. Врангеля не гарантировал прочности тыла и фронта. Опыт Врангеля и его "левой политики правыми руками" особенно ярко показал, что реформаторство сверху было обречено на провал.

В. Цветков

стр. 71

Алиев К. -М.

В зоне "Эдельвейса"

М.: Илекса; Ставрополь: Сервисшкола, 2005

В январе 1943 года в оккупированной и уже оставляемой убегающими оккупантами Карачаево-Черкесии побывал знаменитый немецкий писатель Эрнст Юнгер. Художественная проза его дневника, включающая бытовые и психологические зарисовки перемежается нордической мистикой: И я понимал, что в этих массивах находится один из великих источников, что так сильно чувствовал и Л. Толстой. Но когда я обсуждал со Шмидтом детали моего пребывания, из Теберды пришло сообщение по рации, что нужно немедленно отступать. Это означало, что положение под Сталинградом еще более ухудшилось. И погода, которая была здесь ясной на протяжении недель, вдруг стала угрожающей, - видно было, как теплый воздух с Черного моря круговоротами и флагами шел через перевалы, и облака стали громоздиться на вершинах гор. Я еще раз взглянул снизу на эти исполины - на их склоны, зубцы, обрывы. Самые смелые, самые высокие мысли, соединенные с самими темными ужасами власти. В таких местах проявляется суть мира. В конечном итоге немцам скверно пришлось на Северном Кавказе. А ведь начиналось всё для них превосходно.....

Есть научные дисциплины, не обязательно предполагающие работу в полевых условиях, достаточно источниковедения. В историографии существует величественный тип "кабинетного ученого", посвятившего труды и досуги архивным розыскам. Основы иранистики заложены, например, одним венским профессором, никогда не бывавшим в Иране. Но книга Кази-Магомета Алиева - явление иного порядка. Двадцатилетний труд базируется не только на подборе многочисленных документов (советских, немецких, собственно кавказских). Да, четкая, детальная, обстоятельная работа с подлинными свидетельствами стоит за каждой фразой. Но здесь и собственное "исследование на местности". Труд не только архивиста, но и скалолаза, труд огромный и подвижнический. Алиев вместе с друзьями-альпинистами прошел по склонам и уступам ледяного высокогорья. Находил вмерзшее в вечный лед оружие давно минувшей войны. Выполнял и печальный долг - погребение останков бойцов. Не случайно книга Алиева посвящена памяти отца, боевого командира Великой Отечественной войны.

Исследователь не замкнулся в фактографии. Важны его выводы, размышления об истории и предыстории, о предвоенной жизни родного Карачая и родной Балкарии (карачаевцы и балкарцы - один народ, разделенный горами). О характере горной войны, о стратегических просчетах и тактических ошибках, о недомыслии и жестокости, о выживании и сострадании в условиях оккупации, об особенностях имперской политики.

Конечно, Алиев - стойкий защитник собственного народа, но он честный и объективный историк, к тому же человек, всей душой преданный русской культуре, русской литературе. Между прочим, ряд лет проработавший в суздальском музее. Русский язык стал для Кази-Магомета вторым родным. Я решился бы сказать, что Алиев не только карачаевский, но и российский интеллигент, принадлежащий к той истинной, духовной элите Северного Кавказа, которая сохранила историческую память о преступлениях царизма и злодеяниях сталинизма, которая тяжело переживает все происходящее в Чечне. Но все же и в своей жажде правды и справедливости она не мыслит собственного дальнейшего бытия отдельно от России. Эта позиция - определенный шанс для Москвы. Это тот голос, который надо бы услышать.

М. Синельников

Постоянный адрес данной публикации: