Libmonster ID: RU-10568
Автор(ы) публикации: А. И. ДЕНИКИН

Генерал А. И. Деникин

КРУШЕНИЕ ВЛАСТИ И АРМИИ. Февраль - сентябрь 1917.

ТОМ ПЕРВЫЙ, ВЫПУСК ВТОРОЙ

Глава XXVII. Революция и казачество

Своеобразную роль в истории смуты играет казачество. Слагавшиеся исторически, в течение нескольких веков, взаимоотношения казачества с центральной общерусской властью носили характер двойственный. Власть всемерно поощряла развитие казачьей колонизации на беспокойных рубежах русской земли, где шла непрерывная война, охотно мирясь с особенностями их военно-земледельческого быта и допуская большую или меньшую независимость и самобытные формы народоправства, с представительными органами (кош, круг, рада...), выборной "войсковой старшиной" и атаманами. "Государство при слабости своей, - говорит Соловьев, - смотрело не так строго на действия казаков, если они обращались только против чужих стран: при слабости государства считалось нужным давать выход этим беспокойным силам". Но "действия" казаков обращались не раз и против Москвы, и это обстоятельство вызвало затяжную внутреннюю борьбу, которая длилась до конца 18 века, когда после жестокого усмирения Пугачевского бунта вольному юго-восточному казачеству был нанесен окончательный удар; оно мало-помалу утрачивает свой резко оппозиционный характер и приобретает даже репутацию наиболее консервативного, государственного элемента, опоры престола и режима.

С тех пор власть непрестанно демонстрировала свое расположение к казачеству и подчеркиванием действительно больших заслуг его, и торжественными обещаниями сохранения "казачьих вольностей"*, и почетными назначениями по казачьим войскам лиц императорской фамилии. Вместе с тем власть принимала все меры, чтобы "вольности" эти не развивались чрезмерно в ущерб той беспощадной централизации, которая составляла историческую необходимость в начале построения русской государственности и огромную историческую ошибку в ее позднейшем развитии. К числу таких мер надлежит отнести ограничение казачьего самоуправления и в последнее время традиционное назначение атаманами лиц не казачьего сословия, зачастую совершенно чуж-


Продолжение. См. Вопросы истории, 1990, NN 3 - 9.

* Последняя грамота войску Донскому дана была 24 января 1906 г. императором Николаем II и заключала в себе следующие слова: "...Подтверждаем все права и преимущества, дарованные ему (войску), утверждая Императорским словом Нашим как ненарушимость настоящего образа его служения, стяжавшего войску Донскому историческую славу, так и неприкосновенность всех его угодий и владений, приобретенных трудами, заслугами и кровью предков...".

стр. 98


дых казачьему быту. Старейшее и наибольшее численно Донское войско возглавлялось не раз генералами немецкого происхождения.

Казалось, царское правительство имело полное основание рассчитывать на казачество: многократные усмирения вспыхивающих в России местных политических, рабочих и аграрных беспорядков, подавление более серьезного явления - революции 1905 - 1906 гг., в котором большое участие приняли и казачьи войска, - все это как будто поддерживало установившееся мнение о казаках. С другой стороны, эпизоды "усмирений", с неминуемым насилием, иногда жестокостью, получали широкое распространение в народе, преувеличивались и вызывали враждебное отношение к казакам на фабрике, в деревне, среди либеральной интеллигенции и, главным образом, в среде тех элементов, которые известны под именем революционной демократии. Во всей подпольной литературе - в воззваниях, листовках, картинах - понятие "казак" стало синонимом "слуги" реакции.

Это определение грешило большим преувеличением. Баян Донского казачьего войска, Митрофан Богаевский1 , так говорит о политической физиономии казачества: "Первым и основным условием, удержавшим казачество, по крайней мере, в первые дни, от развала, была идея государственности, правопорядка, глубоко сидящее сознание необходимости жизни в рамках закона. Это искание порядка, законности красной нитью проходило и проходит через все круги всех казачьих войск". Но такие альтруистические побуждения одни далеко не исчерпывают вопроса. Невзирая на огромную тяжесть поголовной военной службы, казачество, в особенности южное, пользовалось известным благосостоянием, исключавшим тот важнейший стимул, который подымал против власти и режима рабочий класс и крестьянство центральной России.

Необыкновенно запутанный земельный вопрос противопоставлял сословно- экономические интересы казачества интересам "иногородних"* поселенцев. Так, например, в старейшем и крупнейшем войске Донском обеспеченность землей отдельного хозяйства выражалась в среднем в десятинах: казачьего 19,3 - 30; коренных крестьян - 6,5; пришлых крестьян - 1,3. Наконец, в силу исторических условий, узкотерриториальной системы комплектования казачьи части имели совершенно однородный состав, обладали большой внутренней спайкой и твердой, хотя и несколько своеобразной, в смысле взаимоотношений офицера и казака, дисциплиной, и поэтому оказывали полное повиновение своему начальству и верховной власти.

Правительство, опираясь на все эти побуждения, широко использовало казачьи войска для подавления народных волнений и тем навлекло на них глухое озлобление среди бродящей, недовольной массы населения.

За свои исторические "вольности" казачьи войска, как я уже сказал, несли почти поголовную службу. Тягость ее и степень относительного значения этих войск в составе вооруженных сил русской державы определяются приводимой таблицей (по техническим причинам данные приводятся не в виде таблицы. - Ред.). Состав казачьих войск к осени 1917 г. Войск Донского: конных полков - 60, сотен не в составе полков - 72, пеших батальонов - 0; Кубанского (соответственно) - 37, 37, 22; Оренбургского - 18, 40, 0; Терского - 12, 3, 2; Уральского - 9, 4, 0; Сибирского - 9, 3, 0; Забайкальского - 9, 0, 0; Семиреченского - 3, 7, 0; Астраханского - 3, 0, 0; Амурского - 2, 5, 0; всего** - 162171,24.

Отчасти как армейская конница - в составе дивизий и корпусов, отчасти же, как корпусная и дивизионная конница - в составе полков,


* Так назывался пришлый, не казачий элемент области.

** С соответственной артиллерией.

стр. 99


дивизионов и отдельных сотен, казачьи части были разбросаны по всем русским фронтам от Балтийского моря до Персии. Казачество, в противовес всем прочим составным частям армии, не знало дезертирству.

Когда началась революция, все политические группировки обратили большое внимание на казачество - одни, возлагая на него преувеличенные надежды, другие, относясь к нему с нескрываемой подозрительностью. Правые круги ожидали от казачества реставрации; либеральная буржуазия - активной опоры правопорядка; левые опасались контрреволюционности и повели поэтому бешеную агитацию в казачьих частях, стремясь к их разложению. Этому отчасти содействовало и то покаянное настроение, которое прозвучало на всех казачьих собраниях, съездах, кругах, радах, где свергнутая власть обвинялась в систематическом восстановлении казаков против народа... Что касается Временного правительства, то отношение его к казакам было также двойственным. С одной стороны, правительство оказывало казакам все знаки внешнего внимания и не противилось созданию на местах захватным порядком широкого самоуправления и выборного атаманства, с другой - стремилось изъять из подчинения выборным атаманам казачьи гарнизоны областей и ограничить компетенцию казачьей власти, ставя повсюду для наблюдения за закономерностью ее действий правительственных комиссаров.

Взаимоотношения казачества с местным земледельческим населением были необыкновенно сложны, в особенности, в казачьих областях Европейской России*. Среди казачьих наделов были вкраплены земли крестьян - давних переселенцев (коренных), земли, находящиеся в долгосрочной аренде, на которых выросли большие поселки, наконец, земли, жалованные некогда верховной властью различным лицам и постепенно переходившие в собственность иногородних. На почве этих взаимоотношений теперь возникла распря, начавшая принимать характер насилий и захватов.

В отношении Донского войска, дававшего тон всем остальным, Временное правительство сочло себя вынужденным обнародовать 7 апреля воззвание, в котором, подтверждая, что "права казаков на землю, как они сложились исторически, остаются неприкосновенными", вместе с тем обещало и иногороднему населению, "владение которого на землю также имеет за собою историческое право", что оно будет удовлетворено в возможной мере Учредительным собранием. Этот земельный ребус, затуманивший самое больное место казачьих чаяний, был недвусмысленно разъяснен в половине мая министром земледелия Черновым (на Всероссийском крестьянском съезде), который заявил, что казаки имеют большие земельные наделы, и теперь им придется поступиться частью своих земель.

В казачьих областях, между тем, шла кипучая работа в сфере самоопределения и самоуправления; печать приносила сведения неясные, сбивчивые; никто еще не слышал голоса всего казачества. Понятно, поэтому, то всеобщее внимание, которое сосредоточено было на собравшемся в начале июня в Петрограде Всероссийском казачьем съезде. Казаки, учтя всю сложность своего положения, отдали дань и революции, и государственности, и собственным своим нуждам - ведь вопрос об угодьях самый жизненный - и сделали приятный жест по адресу Совета. Съезд единодушно сказал: Россия должна быть неделимой демократической республикой, с широким местным самоуправлением. Всемерная поддержка Временному правительству, но обращается его внимание на необходимость борьбы против анархистов, большевиков и интернационалистов и на принятие решительных мер против их пропаганды. Неприкосновенность казачьего уклада. Но после войны -


* В Донской области 48% крестьян и 46% казаков.

стр. 100


несение службы на общих основаниях. Оставление в неотъемлемую и неприкосновенную собственность каждого казачьего войска его земель и угодий со всеми недрами.

Труднее было с вопросом об отношении к Совету. Но и здесь съезд нашел выход: после обмена приветствиями и взаимного кооптирования делегаций, после вскользь оброненной председателем фразы, что "казачество пойдет по одному пути с Советом", после неответственной речи на съезде Советов терского делегата, что казачество считает Совет "истинным хозяином земли русской", - вопрос об отношении к Совету, поставленный на повестку последнего заседания, "за недостатком времени" был снят. Казачий съезд закрылся, оставив в Петрограде "Совет союза казачьих войск". Впечатление у всех осталось неопределенное: и надежды одних, и опасения других не рассеялись.

Тем временем, по инициативе революционной демократии, началась сильнейшая агитация, с целью проведения идеи "расказачивания". Там, где казаки были вкраплены в меньшинстве среди иногороднего или туземного населения, она имела вначале некоторый успех: так, в марте круг Забайкальского войска совместно с крестьянами и инородцами постановил упразднить войско; в Сибирском войске вызвал большие осложнения приезд 43 делегатов, командированных с фронта распропагандированным комитетом Сибирской дивизии для "расказачивания" и для общей разверстки земли между казаками и крестьянами. Но в общем идея самоупразднения никакого успеха не имела. Наоборот, среди казачества все более усиливалось стремление ко внутренней обособленной организации и к единению всех казачьих войск. Повсюду возникли казачьи правительства, выборные атаманы и представительные учреждения (круги и рады), компетенция которых расширялась в зависимости от ослабления авторитета и власти Временного правительства. Во главе казачества появились такие крупные люди, как Каледин (Дон), Дутов2 (Оренбург), Караулов3 (Терек).

В областях образовалось троевластие. Атаман с правительством, комиссар, Совет рабочих депутатов*. Роль комиссаров Временного правительства была довольно неопределенной, права и обязанности неясны. Назначение, например, комиссара в Донскую область определено правительственным актом в таком виде: "Для улаживания всяких споров, для достижения соглашений и вообще для правильной постановки разных местных вопросов"... Впрочем, комиссары после кратковременной и неудачной борьбы вскоре стушевались и не проявляли никакой деятельности.

Гораздо более серьезною становилась борьба казачьей власти с местными Советами, комитетами, опиравшимися на буйную солдатскую чернь, наводнявшую области в качестве армейских запасных батальонов и тыловых армейских частей. Этот бич населения положительно терроризировал страну, создавая анархию в городах и станицах, производя разгромы, захват земель и предприятий, попирая всякое право, всякую власть и создавая невыносимые условия жизни. Бороться с этим засильем казакам было нечем - все части находились на фронте; только в Донской области, случайно, к осени 1917 года, не без сознательного попустительства Ставки, сосредоточилась одна дивизия, позднее три, при посредстве которых генерал Каледин пытался водворить порядок. Но все его мероприятия, как - то: занятие вооруженной силой железнодорожных узлов, важнейших копей и крупных пунктов, обеспечивавшее нормальную связь и питание центра и фронтов, встречало не только сильнейшее противодействие со стороны Советов и обвинение в контрреволюционности, но даже некоторую подозрительность во Временном правительстве. В то же время кубанцы и терцы просили Дон прислать


* Местами "Областной совет иногородних".

стр. 101


хоть несколько сотен, так как "от товарищей дышать становится невозможно".

Завязанные в первые дни революции дружественные отношения между общерусской и казачьей революционными демократиями вскоре порвались окончательно. "Казачий социализм" оказался явлением настолько самодовлеющим, замкнутым в своих сословно-корпоративных рамках, что не укладывался в общепринятой идеологии учения, хотя казачьи представители его носили те же установленные названия - соц. - револ. и соц. - демокр.; при этом в Донском круге, например, при большинстве кадетов, было солидное представительство социал-революционеров*, а в Кубанской раде - преобладание социал-революционеров и социал-демократов. Главная масса выборного казачества - преимущественно степенные "старики" (молодежь - вся на фронте) - не отличалась особенно ни общим, ни политическим развитием и не принадлежала, конечно, ни к каким партиям, смотрела на вещи с чисто прикладной казачьей точки зрения и умеряла до некоторой степени политические увлечения своих верхов.

Советы придали идее "расказачивания" внешние формы как будто объективные: они стремились к объединению всех русских губерний в административном устройстве (советском), казаки же к обособлению и чисто казачьему самоуправлению; Советы требовали проведения общеземского демократического положения, казаки не желали поступаться своими учреждениями; Советы настаивали на уравнении земельных наделов между казаками и крестьянами, казаки всеми силами защищали свое право собственности и распоряжения казачьими землями, основывая его на исторических заслугах своих в качестве завоевателей, охранителей и колонизаторов бывших рубежей русской земли.

Организация общего областного управления не удалась. Началась внутренняя борьба. На почве этой возникли два явления: первое - тяжелая атмосфера отчужденности и вражды между казачьим и иногородним населением, принимавшая иногда, впоследствии, в быстро менявшихся этапах гражданской войны, чудовищные формы взаимного истребления, когда власть переходила из рук в руки. При этом обыкновенно та или другая половина населения крупнейших казачьих областей устранялась вовсе от участия в строительстве и хозяйстве края**. Второе - так называемый казачий сепаратизм, или самостийность.

Казачество не имело никакого основания ожидать от революционной демократии благоприятного разрешения своей участи, и особенно в наиболее жизненном для него вопросе - земельном. С другой стороны, Временное правительство также заняло двусмысленную позицию в этом отношении, и притом правительственная власть явно клонилась к упадку. Будущее рисовалось в совершенно неопределенных контурах. Отсюда, независимо от общего здорового течения к децентрализации у казаков, веками искавших "воли", явилось стремление самим обеспечить себе максимум независимости, чтобы поставить будущее Учредительное собрание перед совершившимся фактом, или, как говорили более откровенные казачьи деятели, "чтобы было с чего сбавлять". Отсюда - постепенная эволюция от областного самоуправления к автономии, федерации и конфедерации. Отсюда, наконец, при вмешательстве местных самолюбий, честолюбий интересов, - перманентная борьба со всяким началом общегосударственного направления, ослаблявшая обе стороны и затянувшая надолго гражданскую войну***. Эти же обстоя-


* Круг вошел в блок с кадетской партией (народной свободы) для выборов в Учредительное собрание, вскоре, впрочем, расторгнутый.

** В главнейших областях, на Дону и Кубани казачье население составляло около половины.

*** Об этих явлениях я буду говорить подробнее впоследствии.

стр. 102


тельства родили идею самостоятельной казачьей армии, возникшей впервые среди кубанцев и не поддержанной тогда Калединым и более государственными элементами Дона.

Все изложенное относится, главным образом, к трем казачьим войскам (Дон, Кубань, Терек), составляющим более 60% всего казачества. Но общие характерные черты свойственны и другим войскам.

В стремлении к объединению казачество добивалось восстановления упраздненной должности походного атамана при Ставке, ведавшего ранее в административном отношении всеми казачьими войсками на фронте. В Ставку приезжала делегация казачьего союза просить о сохранении, до выяснения этого вопроса, атаманского штаба. Очевидно, в будущем предусматривалась возможность серьезного политического значения этого института. Верховный главнокомандующий, исходя исключительно из целесообразности и не желая запутывать еще более в корне нарушенное единство командования, отнесся отрицательно к созданию новой должности.

Интересно, что такого же взгляда держался сам признанный глава казачества генерал Каледин, которому впоследствии правительство, опасаясь возрастающего влияния его на Дону, предложило пост походного атамана. "Должность эта, - говорил Каледин, - совершенно не нужна. Она и в прежнее время существовала только для того, чтобы посадить кого-нибудь из великих князей. Чины штаба проводили время в поездках в тылу и попойках, держась в почтительном отдалении от армии, ее нужд и горестей". Каледин решительно отказался. Однако в левых кругах, чрезвычайно подозрительно относившихся и к казачеству, и к Ставке, проект походного атаманства вызвал большое беспокойство. Отравленная болезненной подозрительностью революционная демократия искала проявления контрреволюции и там, где руководствовались исключительно интересами государственными.

Сообразно с видоизменением состава Временного правительства и падением его авторитета, менялось отношение к нему казачества, нашедшее выражение в постановлениях и обращениях Совета союза казачьих войск, атаманов, кругов и правительств. Если до июля казачество вотировало всемерную поддержку правительству и полное повиновение, то позже оно, признавая до конца власть правительства, вступает, однако, в резкую оппозицию по вопросам об устройстве казачьего управления и земства, против применения казаков для усмирения мятежных войск и районов, и так далее. В сентябре, после корниловского выступления, Донское войско, поддержанное другими, становится на защиту Донского атамана Каледина, объявленного мятежником Временным правительством, проявившим в этом деле чрезвычайное легкомыслие и неосведомленность. Лояльность Каледина в отношении общерусской власти простиралась так далеко, что уже после падения Временного правительства он не решался расходовать на нужды области денежные запасы областных казначейств и сделал это только после ассигнования одним из прибывших в область членов бывшего правительства 15 миллионов рублей... Атамана казаки не выдали, в посылке карательных отрядов категорически отказали. А в октябре Кубанская рада облекает себя учредительными правами и издает конституцию "Кубанского края". С правительством говорят уже таким тоном: "Когда же Временное правительство отрезвится от этого угара (большевистское засилье) и положит решительными мерами конец всем безобразиям?"

Временное правительство, не имея уже ни авторитета, ни реальной силы, сдало все свои позиции и пошло на примирение с казачьими правительствами. Замечательно, что даже в конце октября, когда, вследствие порыва связи, о событиях в Петрограде и Москве и о судь-

стр. 103


бе Временного правительства на Дону не было еще точных сведений, и предполагалось, что осколки его где-то еще функционируют, казачья старшина в лице представителей собиравшегося Юго-восточного союза* искала связи с правительством, предлагая помощь против большевиков, но... обусловливая ее целым рядом экономических требований: беспроцентным займом в полмиллиарда рублей, отнесением на государственный счет всех расходов по содержанию вне территории союза казачьих частей, устройством эмеритальной кассы для пострадавших и оставлением за казаками всей "военной добычи" (?), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне...

Небезынтересно, что Пуришкевич долго носился с идеей переезда на Дон Государственной Думы, для противовеса Временному правительству и сохранения источника власти на случай его крушения. Каледин отнесся к этому предложению отрицательно. Характерным показателем отношения, которое сумели сохранить к себе казаки в самых разнородных кругах, является та тяга на Дон, которая впоследствии, к зиме 1917 года, привлекла туда Родзянко, Милюкова, генерала Алексеева, Быховских узников, Савинкова и даже Керенского, который явился в Новочеркасск к генералу Каледину в двадцатых числах ноября 1917 г., но не был им принят. Не явился только Пуришкевич, да и то потому, что в это время сидел в тюрьме у большевиков в Петрограде. И вдруг оказалось, что все это чистая мистификация, что никакой силы у казачества в то время уже не было!

Ввиду разгоравшихся на территории казачьих войск беспорядков, атаманы не раз входили с ходатайством о возвращении с фронта хотя бы части казачьих дивизий. Их ждали с огромным нетерпением и возлагали на них самые радужные надежды. В октябре эти надежды как будто начали сбываться: потянулись домой казачьи дивизии. Преодолевая в пути всевозможные препятствия, задерживаемые на каждом шагу Викжелем4 и местными Советами, подвергаясь не раз оскорблению, разоружению, употребляя где просьбу, где хитрость, а где и угрозу оружием, казачьи части пробились в свои области.

Как я уже говорил, противогосударственная пропаганда обрушилась с большою силою на казаков. Тем не менее, казачьи части, восприняв и комитеты, и все начала "революционной дисциплины", долго сохраняли относительную боеспособность и повиновение. Еще в июле у меня на Западном фронте казачьи части выступали с неохотой, но безотказно против не повиновавшихся пехотных полков. Принимались меры, чтобы изъять казачьи войска из-под влияния армейских комитетов. Так, на Юго-западном фронте образовалось казачье "правление", отозвавшее казаков из всех общеармейских комитетов и ставшее в подведомственное отношение к "Совету союза казачьих войск". В полки одна за другой приезжали от областей делегации "стариков", чтобы вразумить опьяненную общим угаром "свобод" свою молодежь. Иногда это вразумление выражалось первобытным и довольно варварским способом физического воздействия...

Но никакими мерами нельзя было оградить казачьи войска от той участи, которая постигла армию, ибо вся психологическая обстановка и все внутренние и внешние факторы разложения, быть может, менее интенсивно, но в общем одинаково воспринимались и казачьей массой. Два неудачных и непонятных казакам похода на Петроград с Крымовым** и Красновым*** внесли еще большую путаницу в их смутное политическое миросозерцание.

С возвращением казачьих войск в родные края наступило полное


* Дон, Кубань, Терек, Астрахань и горцы Северного Кавказа. Об этом позже.

** 3-й конный корпус во время Корниловского выступления против Керенского.

*** 3-й конный корпус с Керенским против большевиков.

стр. 104


разочарование: они - по крайней мере, донцы, кубанцы и терцы* - принесли с собой с фронта самый подлинный большевизм, чуждый, конечно, какой-либо идеологии, но со всеми знакомыми нам явлениями полного разложения. Это разложение назревало постепенно, проявлялось позже, но сразу ознаменовавшись отрицанием авторитета "стариков", отрицанием всякой власти, бунтом, насилиями, преследованием и выдачей офицеров, а главное полным отказом от всякой борьбы с Советской властью, обманно обещавшей неприкосновенность казачьих прав и уклада. Большевизм и казачий уклад. Такие нелепые противоречия выдвигала ежедневная русская действительность на почве пьяного угара, в который выродилась желанная свобода. Началась трагедия казачьей жизни и казачьей семьи, где выросла непреодолимая стена между "стариками" и "фронтовиками", разрушая жизнь и подымая детей против своих отцов.

Глава XXVIII. Национальные части

Национального вопроса в старой русской армии почти не существовало. В солдатской среде представители народностей, населявших Россию, испытывали несколько большую тягость службы, обусловленную незнанием или плохим знанием ими русского языка, на котором велось обучение. Только на этой почве - технических затруднений обучения - быть может, общей грубости и некультурности, но отнюдь не национальной нетерпимости возникали много раз трения, отяжелявшие положение инородных элементов, тем более что, в силу системы смешанного комплектования, они были обыкновенно оторваны от родных краев: территориальная система комплектования армии признавалась технически нерациональной и политически небезопасной. В частности, малорусский вопрос не существовал вовсе. Малорусская речь вне официального обучения, песни, музыка приобрели полное признание и ни в ком не вызывали впечатления обособленности, воспринимаясь как свое, русское, родное. В армии, кроме евреев, все остальные элементы ассимилировались довольно быстро и прочно; армейская среда не являлась вовсе проводником ни принудительной русификации, ни національного шовинизма.

Еще менее национальное расслоение заметно было в офицерской среде. За корпоративными, военными, товарищескими или просто человеческими качествами и достоинствами отходили на задний план или стирались вовсе национальные перегородки. Лично мне в течение 25 лет службы до революции и в голову не приходило вносить когда-либо этот элемент в отношения командные, служебные, товарищеские. Именно интуитивно, а не в результате известных взглядов и убеждений. Возбуждаемые вне армии, в политической жизни страны национальные вопросы интересовали, волновали, разрешались в ту или другую сторону, иногда резко и непримиримо, не переходя, однако, за грань военной жизни.

Несколько иное положение занимали евреи. К вопросу этому я вернусь впоследствии. В отношении же старой армии можно сказать, что он имел значение скорее бытовое, нежели политическое. Нельзя отрицать, что в армии известная тенденция к угнетению евреев была, но она отнюдь не входила в систему, не инспирировалась свыше, а возникла в низах и в силу сложных причин, далеко выходивших за рамки жизни, быта и взаимоотношений военной среды. Евреи не имели доступа в офицерскую среду до третьего колена. Закон этот, однако, не соблю-


* Уральское войско до своей трагической гибели в конце 1919 года не знало большевиков.

стр. 105


дался, и в офицерском корпусе состояли не только прапорщики запаса, но и генералы генерального штаба, принявшие до службы христианство.

Правительственная политика среди офицерского состава всех народностей русского государства выделяла одних только поляков. Это традиционное недоверие имело формы несправедливые и обидные. Секретными циркулярами был установлен целый ряд ограничений в отношении офицеров-поляков: определенный процент их в составе войск западных и юго-западных округов, воспрещение назначений на должности полкового штаба, лишение права поступления в академии генерального штаба и даже интендантскую, курсовыми офицерами в военные училища и т. д. Для лиц, обладавших влечением к военной службе и желавших расчистить себе широкий путь через академию, был единственный выход - сделка с собственной совестью и перемена религии. Через это испытание должны были пройти, между прочим, покойный генерал Пузыревский, составивший себе в военном мире большое имя, и один из генералов, занимающий ныне высокий пост в польской армии. Имена других поляков, сохранивших религию и дошедших до высших степеней военной иерархии, исчисляются единицами. Среди командовавших войсками, например, я знал одного только поляка-генерала Гурчина, тогда как немцы насчитывались десятками.

Нужно отдать справедливость офицерской среде - в ней, в общем, совершенно отсутствовали те начала нетерпимости и предубеждений, которые проводились правительством. В военном быту тяготились этими стеснениями, осуждали их и, когда было возможно, обходили закон в пользу поляков. Это обстоятельство должно сгладить горечь некоторых воспоминаний среди той большой части офицерства польской армии, которое нашло себе некогда приемную семью в русской офицерской среде, вместе с нею прошло крестный путь войны и смуты и раньше ее выбилось на дорогу к воссозданию Родины. Война, во всяком случае, опрокинула всякие перегородки, а революция принесла и в порядке законодательном отмену всех вероисповедных и национальных ограничений.

Еще до 1917 года были созданы национальные части по различным соображениям. Несколько латышских стрелковых батальонов, пользовавшихся до революции хорошей боевой репутацией. Кавказская туземная дивизия, которою командовал великий князь Михаил Александрович. Она более известна под названием "Дикой" и состояла из добровольцев - северокавказских горцев. Едва ли не стремление к изъятию с территории Кавказа наиболее беспокойных элементов было исключительной причиной этого формирования. Во всяком случае, эпические картинки боевой работы "Дикой" дивизии бледнеют на общем фоне ее первобытных нравов и батыевских приемов. Сербская дивизия (потом корпус), составленная из пленных югославян, которая после неудач и потерь, понесенных в Добрудже, в задунайском отряде генерала Зайончковского1916 году5 , не могла оправиться. На почве общего упадка дисциплины, отчасти же ввиду возникшей политической распри между родственными, но не очень дружными славянскими племенами ("Великая Сербия" противополагалась "Югославии") пришлось сербский корпус, летом 1917 года, расформировать. Наконец, чехословацкая бригада - из пленных, к осени 1917 года развернутая в целый корпус, сыгравший впоследствии такую исключительную и двойственную роль в антибольшевистской борьбе Сибири.

С началом революции и ослаблением власти проявилось сильнейшее центробежное стремление окраин и, наряду с ним, стремление к национализации, то есть расчленению армии. Несомненно, потребность такого расчленения тогда не исходила из сознания массы и не имела


* Командует армией у большевиков.

стр. 106


никаких реальных обоснований (я не говорю о польских формированиях). Единственные мотивы национализации заключались тогда в стремлении политических верхов возникавших новообразований создать реальную опору для своих домогательств и чувство самосохранения, побуждавшее военный элемент искать в новых и длительных формированиях временного или постоянного освобождения от боевых операций. Начались бесконечные национальные военные съезды, вопреки разрешению правительства и главного командования. Заговорили вдруг все языки: литовцы, эстонцы, грузины, белорусы, малороссы, мусульмане, - требуя провозглашенного "самоопределения" - от культурно-национальной автономии до полной независимости включительно, а главное - немедленного формирования отдельных войск.

В конце концов, более серьезных результатов, несомненно, отрицательных в смысле целости армии, достигли формирования украинское и польское, отчасти закавказские. Прочие попытки были пресечены. Лишь в последние дни существования русской армии, в октябре 1917 года, генерал Щербачев с целью удержания Румынского фронта приступил к широкому расслоению войск по национальным признакам - попытка, окончившаяся полной неудачей. Должен добавить, что только одна национальность не требовала самоопределения в смысле несения военной службы - это еврейская. И каждый раз, когда откуда- нибудь вносилось предложение - в ответ на жалобы евреев - организовать особые еврейские полки, это предложение вызывало бурю негодования в среде евреев и в левых кругах и именовалось злостной провокацией.

Правительство отнеслось резко отрицательно к расслоению армии по признакам национальности. Керенский в письме на имя польского съезда (1 июня 1917 года) высказал такой взгляд: "Великий подвиг освобождения России и Польши может быть совершен лишь при условии, что организм русской армии не будет ослаблен, что никакие организационные изменения не нарушат ее единства... Выделение национальных войск... в настоящий тяжелый момент растерзало бы ее тело, подорвало бы ее мощь и было бы гибелью как для революции, так и для свободы России, Польши и других народностей, населяющих Россию".

Командный элемент относился к вопросу национализации двойственно. Большая часть - совершенно отрицательно, меньшая - с некоторой надеждой, что, порывая связь с Советом рабочих и солдатских депутатов, создаваемые заново национальные части могут избегнуть ошибок, увлечений демократизации и стать здоровым ядром для укрепления фронта и создания армии. Генерал Алексеев решительно противился всем попыткам национализации, но поощрял польские и чехословацкие формирования. Генерал Брусилов самовольно разрешил первое украинское формирование, прося затем Верховного главнокомандующего "не отменять и не подрывать тем его авторитета"*. Полк оставили. Генерал Рузский также самовольно приступил к эстонским формированиям** и т. д.

Вероятно, по тем же мотивам, по которым некоторые начальники допускали формирования, но в обратном их отражении, вся русская революционная демократия в лице Советов и войсковых комитетов восстала против национализации армии. Целый ряд резких резолюций и постановлений посыпался со всех концов. Между прочим, и киевский Совет рабочих и солдатских депутатов в середине апреля в резких и возмущенных выражениях охарактеризовал явление украинизации как


* Генерал Алексеев приказал расформировать, Керенский разрешил не расформировывать.

** Были расформированы.

стр. 107


простое дезертирство и шкурничество и большинством 264 голосов против 4 потребовал отмены образования украинских полков. Интересно, что таким же противником национализации явилась польская "левица", отколовшаяся от военного съезда поляков в июне из-за постановления о формировании польских войск.

Правительство недолго сохраняло свое первоначальное твердое решение против национализации. Декларация 2 июля, наряду с предоставлением Украине автономии, разрешила и вопрос национализации войск: "Правительство считает возможным продолжать содействовать более тесному национальному объединению украинцев в рядах самой армии или комплектованию отдельных частей исключительно украинцами, насколько такая мера не нарушит боеспособности армии... и находит возможным привлечь к осуществлению этой задачи самих воинов-украинцев, командируемых Центральной радой в военное министерство, генеральный штаб и Ставку". Началось великое "переселение народов".

Еще ранее "председатель украинского войскового генерального комитета"6 Петлюра разослал своих агентов - к сожалению, русских офицеров - по всем фронтам в качестве военных представителей комитета. Помню такой полковник - не то Павленко, не то Василенко - был и в Ставке и неоднократно обращался ко мне, скрывая свое официальное назначение, за разрешением украинских формирований, вкрадчиво уверяя, что он - только русский офицер, глубоко предан идее русской государственности и, вместе с своими единомышленниками, стремится лишь ввести в надлежащее русло "стихийное, народное стремление к самоопределению" и дать русской армии здоровые части. Другие агенты разъезжали по фронту, организуя в войсках украинские громады и комитеты, проводя постановления, резолюции о переводе в украинские части, о нежелании идти на фронт под предлогом "удушения Украины" и т. д. К октябрю украинский комитет Западного фронта призывал уже к вооруженному воздействию на правительство для немедленного заключения мира... В качестве главнокомандующего Западным и Юго-западным фронтами (июнь - сентябрь) я категорически воспретил начальствующим лицам входить в какое-либо сношение с "войсковым генеральным комитетом" и его агентами. Но работа комитета продолжалась почти официально, помимо и параллельно командованию, внося неизмеримые затруднения в мобилизацию, комплектование, перевозку и перемещение войск.

Петлюра уверял, что в его распоряжении имеется 50 тысяч украинских воинов. А командовавший войсками Киевского военного округа полковник Оберучев* свидетельствует: "В то время, когда делались героические усилия для того, чтобы сломить врага (июньское наступление).., я не мог послать ни одного солдата на пополнение действующей армии... Чуть только я посылал в какой- либо запасный полк приказ о высылке маршевых рот на фронт, как в жившем до того времени мирною жизнью и не думавшем об украинизации полку созывался митинг, поднималось украинское желто-голубое знамя и раздавался клич: "Пійдем під украиьнским прапором!". И затем - ни с места. Проходят недели, месяц, а роты не двигаются ни под красным, ни под желто-голубым знаменем.

Возможно, ли было бороться с этим неприкрытым шкурничеством? Ответ на этот вопрос дает тот же Оберучев - ответ чрезвычайно характерный своим безжизненным партийным риторизмом: "Само собой разумеется, что можно было силой заставить исполнять свои распоряжения. И сила такая в руках у меня была". Но "выступая силой против ослушников, действующих под флагом украинским, рискуешь за-


* Соц. - рев., эмигрант и деятельный партийный работник. Назначен на должность Керенским по желанию киевского Совета солдатских депутатов.

стр. 108


служить упрек, что ведешь борьбу не с анархическими выступлениями.., а борешься против национальной свободы и самоопределения народностей. А мне, социалисту-революционеру, заслужить такой упрек, да еще на Украине, с которой я связан всей своей жизнью, было невозможно. И я решил уйти"*. И он ушел. Правда, только в октябре, незадолго до большевистского переворота, пробыв в должности командующего войсками важнейшего прифронтового округа почти пять месяцев.

В развитие распоряжений правительства, Ставка назначила на всех фронтах определенные дивизии для украинизации, а на Юго-западном фронте кроме того 34-й корпус, во главе которого стоял генерал Скоропадский7 . В эти части, стоявшие обыкновенно в глубоком резерве, двинулись явочным порядком солдаты со всего фронта. Надежды оптимистов, с одной стороны, и страхи левых кругов - с другой, что национализация создаст "прочные части" (по терминологии слева - контрреволюционные), быстро рассеялись. Новые украинские войска носили в себе все те же элементы разложения, что и кадровые.

Между тем среди офицерства и старослуживых многих славных полков, с большим историческим прошлым, переформированных в украинские части, эта мера вызвала острую боль и сознание, что теперь уже близок конец армии**. В августе, когда я командовал Юго-западным фронтом, из 34 корпуса ко мне начали приходить дурные вести. Корпус как-то стал выходить из прямого подчинения, получая непосредственно от "генерального секретаря Петлюры" и указания и укомплектования. Комиссар его находился при штабе корпуса, над помещением которого развевался "жовто-блакитный прапор". Старые русские офицеры и унтер-офицеры, оставленные в полках за неимением щиро- украинского командного состава, подвергались надругательствам со стороны поставленных над ними зачастую невежественных украинских прапорщиков и солдат. В частях создавалась крайне нездоровая атмосфера взаимной ненависти и отчуждения.

Я вызвал к себе генерала Скоропадского и предложил ему умерить резкий ход украинизации и, в частности, восстановить права командного состава или отпустить его из корпуса. Будущий гетман заявил, что об его деятельности составилось превратное мнение, вероятно, по историческому прошлому фамилии Скоропадских***, что он истинно русский человек, гвардейский офицер и совершенно чужд самостийности; исполняет только возложенное на него начальством поручение, которому сам не сочувствует... Но вслед за сим Скоропадский поехал в Ставку, откуда моему штабу указано было... содействовать скорейшей украинизации 34-го корпуса.

Несколько иначе обстоял вопрос с польскими формированиями. Временное правительство объявило независимость Польши, и поляки считали себя уже "иностранцами": польские формирования существовали фактически давно - на Юго-западном фронте, правда, разлагающиеся (кроме польских улан); дав разрешение украинцам, правительство не могло уже отказать полякам. Наконец, центральные державы, создавая видимость польской независимости, также предусматривали образование польской армии.., окончившееся, впрочем, неудачно; формировала польскую армию и Америка на французской территории.

В июле 1917 г. формирование польского корпуса было возложено Ставкой на Западный фронт, в бытность мою там главнокомандующим. Во главе корпуса я поставил ген. Довбор-Мусницкого****, ныне командующего польской армией в Познани. Сильный, энергичный, решитель-


* Оберучев. "В дни революции".

** Среди других украинизации подверглась моя бывшая 4-я стрелковая дивизия.

*** Один из предков - Скоропадский, украинский гетман.

**** Командовал ранее 38 корпусом.

стр. 109


ный, бесстрашно ведший борьбу с разложением русских войск и с большевизмом в них, он сумел создать в короткое время части, если не вполне твердые, то, во всяком случае, разительно отличавшиеся от русских войск дисциплиной и порядком. Дисциплиной старой, отметенной революцией - без митингов, комиссаров и комитетов. Такие части вызывали и иное отношение к себе в армии, невзирая на принципиальное отрицание национализации. Передача имущества расформированных мятежных дивизий и полная предупредительность начальника снабжений дали возможность корпусу вскоре поставить и свою хозяйственную часть. По приказу офицерский состав польского корпуса комплектовался путем перевода желающих, солдатский - исключительно добровольцами или запасными батальонами; фактически - началась ничем не устранимая тяга с фронта по тем же побуждениям, которыми руководствовались русские бойцы, опустошая поределые ряды армии.

В результате польские формирования для нас оказались совершенно бесполезными. Еще на июньском войсковом съезде поляков довольно единодушно и недвусмысленно прозвучали речи, определявшие цели формирования. Их синтез был выражен одним из участников: "Ни для кого не секрет, что война уже кончается, и польская армия нам нужна не для войны, не для борьбы - она нам необходима, чтобы на будущей международной мирной конференции с нами считались, чтобы мы имели за собой силу". Действительно, корпус на фронт не выходил - правда, формирование не закончилось, во "внутренние дела" русские (октябрь и позже - борьба с большевизмом) не пожелал вмешиваться и вскоре перешел совершенно на положение "иностранной армии", поступив в ведение и на содержание французского командования.

Но и надежды польских националистов также не сбылись: на фоне общей разрухи и падения фронта корпус в начале 1918 г., после вторжения германцев внутрь России, частью был захвачен и обезоружен, частью разошелся, и остатки польских войск нашли впоследствии гостеприимный приют в Добровольческой армии. Лично я не могу не вспомнить добрым словом 1-й польский корпус, частям которого, расположенным в Быхове, мы во многом обязаны сохранением жизни генерала Корнилова и прочих быховских узников в памятные сентябрьские - ноябрьские дни.

Центробежные силы разметали страну и армию. К нетерпимости классовой и партийной прибавилось обострение национальной розни, отчасти имевшее основание в исторически сложившихся взаимоотношениях между племенами, населяющими Россию, и императорским правительством, отчасти же совершенно беспочвенное, нелепое, питавшееся причинами, ничего общего не имевшими со здоровым национальным чувством. Скрытая или подавленная ранее, эта рознь резко проявилась, к сожалению, в тот именно момент, когда общерусская власть добровольно и добросовестно выходила на путь широкой децентрализации, признания исторических прав и культурно-национального самоопределения составных элементов русского государства.

Глава XXIX. Суррогаты армии: "революционные", женские батальоны и т. д.

Мне остается отметить еще одно явление этого периода развала армии - стремление к введению в нее добровольческого начала, к замене или моральному подкреплению армии такими суррогатами вооруженной силы, как всевозможные "дружины смерти", "революционные батальоны", "ударные части", "женские батальоны" и т. д. Идею эту приняли самые разнообразные и противоположные элементы власти,

стр. 110


русской общественности и армии: Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов одобрили формирование "революционных батальонов"; комитет Юго-западного фронта предлагал всем офицерам и солдатам через полковые комитеты поступать в состав ударных войск, "чтобы зажечь огонь любви к Родине и свободе, тлеющий в сердце каждого солдата н офицера, и повести их в решительный бой... за мир без аннексий и контрибуций"...

Объединенные военно-общественные организации* создали Всероссийский комитет и призывали для борьбы "за скорый мир всего мира под красные знамена добровольческих батальонов... рабочих, солдат, женщин, юнкеров, студентов, офицеров и чиновников". Верховный комиссар Временного правительства при Ставке, В. Станкевич, убежденный социалист, в программу своей деятельности ставил создание новой стратегии и новой армии путем радикального сокращения ее "до 15 - 20 корпусов избранного состава, наполовину состоящих из офицеров, прекрасно снабженных и вооруженных". Для поддержания безопасности и порядка в стране он не боялся даже создания "специальных надежных отрядов из социально высших классов", проектируя в первую очередь широкое развитие военных училищ не только как питомников офицерского состава, но и как вооруженной силы.

Все эти начинания не получили и не могли получить надлежащего развития по двум причинам: во-первых, тот бешеный темп, которым шло углубление революции, не давал времени для надлежащей организации; во-вторых, на призыв могли ведь откликнуться только элементы умеренности и порядка, т. е. враждебные углублению социальной революции, а потому давно уже и всецело взятые революционной демократией под подозрение в реакционности. Поэтому, наряду с теоретическим одобрением, практическое проведение формирований в жизнь встречало ряд совершенно непреодолимых затруднений.

Верховное командование также искало спасения армии в добровольческих организациях. Генерал Брусилов в первый же день после своего назначения Верховным главнокомандующим, еще не приезжая в Ставку, утвердил "План формирования революционных батальонов из волонтеров тыла", поручив выполнение его по всей России исполнительному комитету, под руководством "товарища Манакина"**. Не раз приходишь в полное изумление от того духовного перерождения, которое, под влиянием безудержного оппортунизма, произошло с генералам Брусиловым и другими лицами его типа.

"План" представляет смесь наивной регламентации, пафоса и еще более углубленной "демократизации" и демагогии. Достаточно прочесть несколько его положений, чтобы составить себе понятие о предполагавшемся характере новой армии: "В революционных батальонах не должно быть, слова офицер и солдат, а есть начальник и волонтер, так как начальником может быть избран каждый волонтер". "Назначение командиров отделений, взводов, рот и батальонов производится на седьмой день по сформировании батальонов общим и тайным голосованием всех волонтеров, после чего они утверждаются исполнительным комитетом и главнокомандующим и являются несменяемыми". "Если же замена окажется необходимой, то должен быть представлен обвинительный акт за подписью двух третей личного состава части, с предъявлением обвинения только (?) в трусости, растрате казенных денег и измене присяге". "Никаким наказаниям дисциплинарным и служебным начальники и волонтеры не подвергаются; но в случае неблаговидных поступков... все волонтеры наказываются по присуждении товарищеского суда остракизмом и объявляются врагами отечества"...


* "Союз личного примера", Георгиевские кавалеры, Черноморские делегаты и т. д.

** Подполковник генерального штаба.

стр. 111


По всем крупным центрам разосланы были вербовочные "комиссары", которым надлежало при посредстве местных Советов вести агитацию и сбор волонтеров. Конечно, к "товарищу Манакину" убежденные добровольцы в сколько-нибудь значительном числе не пошли, и все предприятие ни к каким результатам не привело.

Возник целый ряд случайных добровольческих формирований, в том числе и "Корниловский отряд" капитана Нежинцева, преобразованный потом в "Корниловский ударный полк". Как трудно было в то смутное время держать в равновесии разум и сердце даже лучшей части воинства, свидетельствует тот факт, что после геройского прорыва неприятельского фронта 25 июня во время наступления 8 армии, после блестящих атак и богатых трофеев, соединенные комитеты Корниловского отряда вынесли требование о выводе его из боевой линии, и Нежинцев оценивал состояние отряда, как близкое к полному развалу. Впрочем, позднее Корниловский полк, благодаря доблести своего командира и офицерского состава, а, может быть, в силу создавшегося культа Корнилова, скоро оправился. Это тот самый полк, который позднее, в начале сентября, среди кипящей ненависти ко всему, что касалось имени Корнилова, имел смелость проходить церемониальным маршем в Могилеве мимо окон арестованного "за мятеж" Верховного главнокомандующего.

При многих полках организовались свои ударные команды, роты, батальоны. Туда уходили все, в ком сохранилась еще совесть, или те, кому просто опостылела безрадостная, опошленная до крайности, полная лени, сквернословия и озорства полковая жизнь. Я видел много раз ударников и всегда - сосредоточенными, угрюмыми. В полках к ним относились сдержанно или даже злобно. А когда пришло время наступления, они пошли на колючую проволоку, под убийственный огонь, такие же угрюмые, одинокие, пошли под градом вражьих пуль и зачастую... злых насмешек своих "товарищей", потерявших и стыд и совесть. Потом их стали посылать бессменно изо дня в день и на разведку, и в охранение, и на усмирения - за весь полк, так как все остальные вышли из повиновения. Неудивительно, что вскоре и эти обреченные потеряли терпение.

Право, скорее с грустью, чем с осуждением я перелистываю "протокол общего собрания штурмовой роты"; в полуграмотном по форме, но непосредственном по содержанию документе этом говорится: "В выступлении на позицию Путивльского полка категорически отказать", ибо солдаты штурмовой роты "выступили не с той целью, чтобы сидеть на одном месте, не двигаясь вперед, и быть сторожами своих окопов.., а идти вперед, на что мы были уже готовы; то мы только и имеем стремление работать там, где есть дружная работа. Пусть нам никто не ставит в укор, что мы своей сотней человек не берем такого укрепления, которое можно только штурмовать всем полком, и то дружно... Просим отправить нас туда, где идет дружная защита нашей Родины... в боях под Станиславовым. А буде, что мы не получим удовлетворения, то будем вынуждены отправиться туда добровольно, как нас на то дело и призывали". Тоже - бунт. Но.., кто может, пусть осудит их.

На защиту Родины поднялись и женщины. "Ни один народ в мире, - говорилось в одном из воззваний московского женского союза, - не доходил до такого позора, чтобы вместо мужчин-дезертиров шли на фронт слабые женщины. Ведь это равносильно избиению будущего поколения своего народа". И далее: "Женская рать будет тою живою водой, которая заставит очнуться русского старого богатыря"... Увы! Рука, сделавшая этот красивый жест, беспомощно повисла в воздухе.

В Петрограде и в Москве образовались "Всероссийские женские военные союзы". Приступлено было к формированию нескольких ба-

стр. 112


тальонов (4 - 6) в столицах и некоторых больших городах; при одном из училищ (кажется, в Москве, при Александровском) было устроено отделение, из которого выпущено несколько десятков женщин-прапорщиков. Один батальон Бочкаревой, сформированный раньше других, принял участие в наступлении в июле, на Западном фронте.

Что сказать про "женскую рать"?.. Я знаю судьбу батальона Бочкаревой. Встречен он был разнузданной солдатской средой насмешливо, цинично. В Молодечно, где стоял первоначально батальон, по ночам приходилось ему ставить сильный караул для охраны бараков... Потом началось наступление. Женский батальон, приданный одному из корпусов, доблестно пошел в атаку, не поддержанный "русскими богатырями". И когда разразился кромешный ад неприятельского артиллерийского огня, бедные женщины, забыв технику рассыпного строя, сжались в кучку - беспомощные, одинокие на своем участке поля, взрыхленного немецкими бомбами. Понесли потери. А "богатыри" частью вернулись обратно, частью совсем не выходили из окопов.

Потом один из женских батальонов остался у Зимнего дворца защищать членов Временного правительства, всеми покинутых в памятный день октябрьского переворота... Видел я и последние остатки женских частей, бежавшие на Дон, в знаменитом корниловском кубанском походе. Служили, терпели, умирали. Были и совсем слабые телом и духом, были и герои, кончавшие жизнь в конных атаках.

Воздадим должное памяти храбрых. Но... не место женщине на полях смерти, где царит ужас, где кровь, грязь и лишения, где ожесточаются сердца и страшно грубеют нравы. Есть много путей общественного и государственного служения, гораздо более соответствующих призванию женщины.

Выдвигая целый ряд суррогатов армии, никто, однако, не имел смелости осуществить идею, совершенно логичную, вытекавшую из основной цели всех этих искусственно создаваемых революционных, ударных, женских и прочих частей, носившуюся в сознании очень многих и даже нашедшую частичное отражение в мыслях Верховного комиссара Станкевича... Я говорю об офицерских добровольческих отрядах.

Нет сомнения, что своевременно созданная сильная офицерская организация имела много шансов на решительный успех в борьбе с большевизмом в первую стадию его властвования. К сожалению, ни Керенский, ни тем более революционная демократия не допустили бы ни под каким видом подобного образования. По личным мотивам они были, конечно, правы; офицерскими войсками после всех событий первого периода революции, после установившихся - и не по офицерской вине - ярко враждебных отношений, и Керенский и Совет были бы насильственно устранены. Эта "потеря" была бы не слишком велика, если бы такою ценою стране удалось, не погружаясь в реакцию, претворить социальную революцию 1917 года в буржуазную и избегнуть ужасов большевизма, отодвинувшего, быть может, на столетие нормальное развитие всей русской жизни. Но если все это - только более или менее спорные предположения, то, во всяком случае для меня, является совершенно бесспорным одно положение: исход революции во многом зависел от армии. Пути революции были бы другие, если бы революционная демократия словом, делом и помышлением не противопоставляла офицерский корпус народу, а привлекла бы его к служению народу. Ибо, при всех своих великих и малых недостатках, офицерство превосходило все другие русские организации способностью и желанием жертвенного подвига.

Казалось бы, что, если не формирования, то, по крайней мере, подготовка офицерской организации на случай падения "существовавшего строя" и фронта, - а это предчувствовалось всеми совершенно ясно -

стр. 113


была необходимой. Но представители активного начала томились в тюрьме, Главный совет офицерского союза, которому наиболее соответствовала эта задача, был разгромлен Керенским в конце августа, а в сознание большинства ответственных руководителей армии глубоко проникла страшная и небезосновательная тревога за судьбу русского офицерства.

В этом отношении очень характерна переписка генералов Корнилова и Духонина. После большевистского переворота, 1 ноября 1917 года, генерал Корнилов из Быховской тюрьмы писал Духонину: "Предвидя дальнейший ход событий, я думаю, что Вам необходимо безотлагательно принять такие меры, которые, прочно обеспечивая Ставку, дали бы благоприятную обстановку для организации борьбы с надвигающейся анархией". В числе их генерал Корнилов указывал: "Сосредоточение в Могилеве или в одном из ближайших к нему пунктов, под надежной охраной, запаса винтовок, патронов, пулеметов, автоматических ружей и ручных гранат для раздачи офицерам-волонтерам, которые обязательно будут собираться в означенном районе". Против этого пункта Духониным сделана пометка: "Это может вызвать эксцессы".

Таким образом, постоянные, болезненные опасения офицерской "контрреволюции" оказались напрасными. События застали офицерство врасплох, неорганизованным, растерявшимся, не принявшим никаких мер даже для самосохранения - и распылили окончательно его силы.

Глава XXX. Конец мая и начало июня в области военного управления. Уход Гучкова и ген. Алексеева. Мой уход из Ставки. Управление Керенского и генерала Брусилова

1 мая оставил свой пост военный министр Гучков. "Мы хотели, - так объяснял он смысл проводимой им "демократизации" армии, - проснувшемуся духу самостоятельности, самодеятельности и свободы, который охватил всех, дать организованные формы и известные каналы, по которым он должен идти. Но есть какая-то линия, за которой начинается разрушение того живого, могучего организма, каким является армия". Нет сомнения, что эта линия была перейдена еще до 1 мая.

Я не собираюсь давать характеристику Гучкова, в искреннем патриотизме которого я не сомневаюсь. Я говорю только о системе. Трудно решить, чьи плечи могли нести тяжкое бремя управления армией в первый период революции; но, во всяком случае, министерство Гучкова не имело ни малейшего основания претендовать на роль фактического руководства жизнью армии. Оно не вело армии. Наоборот, подчиняясь "параллельной власти" и подталкиваемое снизу, министерство, несколько упираясь, шло за армией, пока не пододвинулось вплотную к той грани, за которой начинается окончательное разрушение.

"Удержать армию от полного развала, под влиянием того напора, который шел от социалистов, и в частности из их цитадели - Совета рабочих и солдатских депутатов, - выиграть время, дать рассосаться болезненному процессу, помочь окрепнуть здоровым элементам, - такова была моя задача", - писал Гучков Корнилову в июне 1917 года. И это несомненная правда. Весь вопрос в том, достаточно ли решительно было сопротивление разрушительным силам. Армия этого не ощущала. Офицерство видело вокруг военного министра - ранее твердого и настойчивого политического деятеля, послужившего много восстановлению русской военной мощи после манчжурского погрома - его по мощников Поливанова, Новицкого8 , Филатьева и других - до крайности оппортунистов или даже демагогов. Оно читало приказы, подписанные Гучковым и ломавшие совершенно основы военной службы и быта. Что эти приказы явились результатом глубокой внутренней драмы, тя-

стр. 114


желой борьбы и... поражения, офицерство не знало я не интересовалось.

Неосведомленность его была так велика, что многие даже теперь, спустя четыре года, приписывают Гучкову авторство знаменитого "приказа N 1"... Так или иначе, офицерство почувствовало себя обманутым и покинутым. Свое тяжелое положение оно приписывало, главным образом, реформам военного министра, к которому выросло враждебное чувство, подогреваемое еще более будированием сотен удаленных им генералов и ультрамонархической частью офицерства, не могшей простить Гучкову предполагаемого участия его в подготовке дворцового переворота и поездки в Псков*.

Таким образом, уход министра, если и вызывался "теми условиями, в которые была поставлена правительственная власть в стране, а в частности власть военного и морского министра в отношении армии и флота"**, то имел и другое оправдание - отсутствие опоры и в солдатской и в офицерской среде.

Временное правительство особым актом осудило поступок Гучкова, "сложившего с себя ответственность за судьбы России", и назначило военным и морским министром Керенского. Я не знаю, как вначале отнеслись в армии к этому назначению, но в Ставке - без предубеждения. Керенский совершенно чужд военному делу и военной жизни, но может иметь хорошее окружение; то, что сейчас творится в армии, - просто безумие, понять это не трудно и не военному человеку; Гучков - представитель буржуазии, правый, ему не верили; быть может, теперь министру-социалисту, баловню демократии удастся рассеять тот густой туман, которым заволокло сознание солдат...

Тем не менее нужна была огромная смелость или самоуверенность поднять такую ношу, и Керенский не раз перед армейской аудиторией подчеркивал это обстоятельство: "В то время, когда многие военные люди, изучавшие военное дело десятилетиями, отказывались взять пост военного министра, я - невоенный человек взял его"... Никто, положим, не слышал никогда, чтобы в мае предлагали портфель военного министра военному лицу... И притом оригинально это сопоставление знания и опыта, как будто наличие этих именно "предрассудков" искала революционная демократия в своих избранниках; как будто Керенский понимал хоть сколько-нибудь военное дело.

Первые же шаги нового министра рассеяли наши надежды: привлечение в сотрудники еще больших оппортунистов, чем были раньше, но лишенных военно-административного и боевого опыта***, окружение людьми из "подполья" - быть может, имевшими очень большие заслуги перед революцией, но совершенно не понимавшими жизни армии, все это вносило в действия военного министерства новый, чуждый военному делу элемент партийности. Керенский через несколько дней после своего назначения издал декларацию прав солдата, чем предопределил все дальнейшее направление своей деятельности.

11-го мая министр проезжал через Могилев на фронт. Нас удивило то обстоятельство, что проезд назначен в 5 часов утра и в поезд приглашен только начальник штаба. Военный министр как будто избегал встречи с Верховным главнокомандующим. Разговор со мной был краток и касался частных вопросов - усмирения каких-то беспорядков, возникших на одной из узловых станций, и т. п. Капитальнейшие вопросы бытия армии и предстоящего наступления, необходимость единства взглядов между центральным управлением и командованием, отсутствие которого сказывалось с такой разительной ясностью, - все это,


* Предложение отречения императору Николаю II.

** Официальное письмо Гучкова председателю правительства.

*** Полковник Барановский, Якубович, кн. Туманов, позднее Верховский.

стр. 115


по-видимому, не привлекало никакого внимания министра. Между прочим, вскользь Керенский бросил несколько фраз о несоответствии своему назначению главнокомандующих фронтами, генералов Гурко и Драгомирова, что вызвало протест с моей стороны. Все это было весьма симптоматично и создало в Ставке нервное, напряженное ожидание...

Керенский ехал на Юго-западный фронт, открывая знаменитую словесную кампанию, которая должна была двинуть армию на подвиг. Слово создавало гипноз и самогипноз. Брусилов доносил в Ставку, что всюду в армии военный министр был встречен с необыкновенным подъемом. Керенский говорил, говорил с необычайным пафосом и экзальтацией, возбуждающими "революционными" образами, часто с пеной на губах, пожиная рукоплескания и восторги толпы. Временами, впрочем, толпа поворачивала к нему лик зверя, от вида которого слова останавливались в горле и сжималось сердце. Они звучали предостережением, эти моменты, но новые восторги заглушали их тревожный смысл. И Керенский докладывал Временному правительству, что "волна энтузиазма в армии растет и ширится", что выясняется определенный поворот в пользу дисциплины и возрождения армии. В Одессе он поэтизировал еще более неудержимо: "В нашей встрече я вижу тот великий энтузиазм, который объял страну, и чувствую великий подъем, который мир переживает раз в столетия...".

Будем справедливы. Керенский призывал армию к исполнению долга. Он говорил о долге, чести, дисциплине, повиновении, доверии к начальникам; говорил о необходимости наступления и победы. Говорил словами установившегося революционного ритуала, которые должны были найти доступ в сердца и умы "революционного народа". Иногда даже, почувствовав свою власть над аудиторией, бросал ей смелое, становившееся крылатым слово о "взбунтовавшихся рабах" и "революционных держимордах"... Вотще! Он на пожаре русской храмины взывал к стихии - "погасни!" - вместо того, чтобы тушить огонь полными ведрами воды.

Слова не могли бороться с фактами, героические поэмы с суровой прозой жизни. Подмена Родины - Свободой и Революцией - не уяснила целей борьбы. Постоянное глумление над старой "дисциплиной", над "царскими генералами", напоминание о кнуте, палке и "прежнем солдатском бесправии" или о "напрасно пролитой" кем-то солдатской крови - все это не могло перекинуть мост через пропасть между двумя составными частями армии. Страстная проповедь "новой сознательной железной революционной дисциплины", т. е. дисциплины, основанной на "декларации прав солдата", дисциплины митингов, пропаганды, политической агитации, безвластия начальников и т. д. - эта проповедь находилась в непримиримом противоречии с призывом к победе.

Воспринимавший впечатления в искусственно приподнятой театрально- митинговой атмосфере, окруженный непроницаемой стеной партийных соратников - и в министерстве, и в объездах - в лице приближенных и всевозможных делегаций, депутаций Советов и комитетов, Керенский сквозь призму их мировоззрения смотрел на армию, не желая или не умея окунуться в подлинную жизнь армии и в ее мучениях, страданиях, исканиях, преступлениях, наконец, почерпнуть реальную почву, жизненные темы и настоящие слова. Эти будничные вопросы армейского быта и строя - сухие по форме и глубоко драматичные по содержанию - никогда не составляли темы его выступлений. В них была только апология революции и осуждение некоторых сделанных ею же извращений в идее государственной обороны.

Солдатская масса, падкая до зрелищ и чувствительных сцен, слушала призывы признанного вождя к самопожертвованию, и он и она

стр. 116


воспламенялись "священным огнем", с тем чтобы на другое же утро перейти к очередным задачам дня: он - к дальнейшей "демократизации армии", она - к "углублению завоеваний революции". Так, вероятно, ныне, в храме пролетарского искусства, заплечные мастера палача Дзержинского смотрят с умилением на "страдания молодого Вертера" перед очередной ночью пыток и казней. Во всяком случае, шуму было много. Настолько, что фельдмаршал Гинденбург до сегодняшнего дня искренно верит, что Юго-западным фронтом в июне 1917 года командовал... Керенский. В своей книге "Aus meinem Leben" он повествует о том, как Керенский заменил Брусилова, "которого смыли с его поста потоки русской крови, пролитые им в Галиции и Македонии (?) в 1916 году" (фельдмаршал сильно ошибся в отношении театров войны), как Керенский наступал, как он сокрушал австрийцев под Станиславовым, и т. д. В новом учреждении - политическом отделе военного министерства, со строго выраженной партийной социал-революционной окраской, началась работа по "созданию новой революционной армии", тогда как, по убеждению первого главы отдела В. Станкевича*, "по существу, поскольку главной задачей ставилось продолжение войны на фронте, в основу деятельности мог быть положен лишь чрезвычайный консерватизм, цепкое упорное отстаивание всего старого и, пожалуй, лишь выдвижение новых лиц".

* * *

Между тем в Ставке жизнь понемногу замирала. Административное колесо вертелось по-прежнему; все что-то делали, распоряжались, приказывали. Но из всей этой работы ушла душа. Работа имела чисто формальный характер, ибо все планы, предначертания фатально разбивались непредвиденным и непредотвратимым для Ставки сцеплением обстоятельств. Если раньше Петроград мало считался со Ставкой, то теперь стал к ней в положение слегка враждебное, и военное министерство начало вести какую-то большую реорганизационную работу, совершенно игнорируя Ставку.

Генерал Алексеев чрезвычайно тяжело переносил это положение, тем более что приступы мучившей его болезни участились. С необыкновенным терпением относился он ко всем уколам личному самолюбию и попранию его прав и власти, шедшими свыше; с таким же терпением, с прямотой, искренностью говорил он со множеством представителей армии и организаций, злоупотреблявших его доступностью. И работал неустанно, с целью сохранить, по крайней мере, те обломки, на которые рассыпалась армия. Желая показать пример повиновения, он протестовал, но подчинялся. По свойству своего характера он не мог быть настолько тверд и властен, чтобы заставить Временное правительство и гражданских реформаторов армии считаться с требованиями верховного командования, но, вместе с тем, никогда не кривил душой в угоду власти и черни.

20 мая, возвращаясь с Юго-западного фронта, Керенский остановился на несколько часов в Могилеве. Он был полон впечатлений, отзывался с большой похвалой о Брусилове и находил, что общее настроение и взаимоотношения на фронте не требуют желать лучшего. Хотя в долгой беседе с генералом Алексеевым Керенский ни одним словом не обмолвился о предстоящих переменах, но по некоторой неловкости, которую проявлял его антураж, в Ставке поняли, что решения приняты. Я не решился передать ходившие слухи генералу Алексееву и только на всякий случай принял меры - под благовидным предлогом задер-


* "Воспоминания 1914 - 1919 гг.".

стр. 117


жать предположенную поездку на Западный фронт, чтобы не ставить Верховного главнокомандующего в ложное положение.

Действительно, в ночь на 22 получена была телеграмма об увольнении генерала Алексеева от должности, с назначением в распоряжение Временного правительства, и о замене его генералом Брусиловым. Уснувшего Верховного разбудил генерал-квартирмейстер Юзефович и вручил ему телеграмму. Старый вождь был потрясен до глубины души, и из глаз его потекли слезы. Да простят мне здравствующие поныне бывшие члены Временного правительства вульгарность языка, но генерал Алексеев потом в разговоре со мной обронил такую фразу: "Пошляки! Рассчитали, как прислугу". Со сцены временно сошел крупный государственный и военный деятель, в числе добродетелей или недостатков которого была безупречная лояльность в отношении Временного правительства.

На другой день в заседании Совета рабочих и солдатских депутатов г. Керенский на вопрос, как он реагировал на речь Верховного главнокомандующего офицерскому съезду*, ответил, что генерал Алексеев уволен и что он, Керенский, "придерживается системы одного старого французского министра, что дисциплину долга (?) нужно вводить сверху". После этого большевик Розенфельд (Каменев) выразил полное удовлетворение соответствием этого решения с неоднократно предъявленными пожеланиями Совета. А в тот же день в газетах появилось официальное сообщение правительства: "Несмотря на естественную усталость генерала Алексеева и необходимость отдохнуть от напряженных трудов, было признано все же невозможным лишиться ценного сотрудника, этого исключительно опытного и талантливого вождя, почему ген. Алексеев и назначен ныне в распоряжение Временного правительства".

Генерал Алексеев простился с армиями следующими словами приказа: "Почти три года вместе с вами я шел по тернистому пути русской армии. Переживал светлой радостью ваши славные подвиги. Болел душой в тяжкие дни наших неудач. Но шел с твердой верой в Промысел Божий, в призвание русского народа и в доблесть русского воина. И теперь, когда дрогнули устои военной мощи, я храню ту же веру. Без нее не стоило бы жить. Низкий поклон вам, мои боевые соратники. Всем, кто честно исполнил свой долг. Всем, в ком бьется сердце любовью к Родине. Всем, кто в дни народной смуты сохранил решимость не давать на растерзание родной земли. Низкий поклон от старого солдата и бывшего вашего Главнокомандующего. Не поминайте лихом! Генерал Алексеев".

Мои отношения с генералом Алексеевым приняли к концу нашей совместной службы характер сердечной близости, и перед расставанием он сказал мне: "Вся эта постройка, несомненно, скоро рухнет; придется нам снова взяться за работу. Вы согласны, Антон Иванович, тогда опять работать вместе?". Я, конечно, высказал полную свою готовность.

Назначение генерала Брусилова знаменовало собою окончательное обезличение Ставки и перемену ее направления: безудержный и ничем не объяснимый оппортунизм Брусилова, его погоня за революционной репутацией лишали командный состав армии даже той, хотя бы только чисто моральной опоры, которую он видел в прежней Ставке.

Могилев принял нового Верховного главнокомандующего необычайно сухо и холодно. Вместо обычных восторженных оваций, так привычных "революционному генералу", которого толпа носила по Каменец-Подольску в красном кресле, - пустынный вокзал и строго уставная


* См. главу XXVI.

стр. 118


церемония. Хмурые лица, казенные фразы. Первые же шаги генерала Брусилова, мелкие, но характерные эпизоды еще более омрачили наше настроение. Обходя почетный караул георгиевцев, он не поздоровался с доблестным израненным командиром их, полковником Тимановским и офицерами и долго жал руки солдат - посыльного и ординарца, у которых от неожиданности и неудобства такого приветствия в строю выпали из рук ружья, взятые "на караул"... Передал мне написанный им собственноручно приветственный приказ армиям для посылки... на предварительное одобрение Керенскому...

В своей речи к чинам Ставки, собравшимся проститься с генералом Алексеевым, Брусилов оправдывался, да, оправдывался - иначе трудно назвать сбивчивые объяснения взятого им на душу греха - углубления вместе с Керенским и комитетами "демократизации армии". И резким диссонансом прозвучали после этого прощальные слова адреса, обращенные к уходившему вождю: "...Ваше имя навсегда останется чистым и незапятнанным, как неутомимого труженика, отдавшего всего себя делу служения родной армии. На темном фоне прошлого и разрухи настоящего Вы находили в себе гражданское мужество прямо и честно идти против произвола, восставать против лжи, лести, угодничества, бороться с анархией в стране и с развалом в рядах ее защитников"...

Мой образ действий, так же как и генерала Алексеева, не соответствовал видам Временного правительства, да и совместная работа с генералом Брусиловым, вследствие полного расхождения во взглядах, была немыслима. Я предполагаю, что еще в бытность на Юго-западном фронте Брусилов дал согласие Керенскому, предложившему на должность начальника штаба генерала Лукомского. И поэтому меня удивил тот диалог, который произошел между мною и Брусиловым в первый день его приезда: "Что же это, Антон Иванович! Я думал, что встречу в вас своего боевого товарища, что будем вместе работать и в Ставке, а вы смотрите на меня волком...". "Это не совсем так: мое дальнейшее пребывание во главе Ставки невозможно, да, кроме того, известно, что на мою должность предназначен уже Лукомский". "Что? Как же они смели назначать без моего ведома?..".

Больше ни я, ни он к этому вопросу не возвращались. Я в ожидании заместителя продолжал работать с Брусиловым дней десять. Признаюсь, мне была тяжела в нравственном отношении эта работа. С Брусиловым меня связывала боевая служба с первого же дня войны. Первый месяц в должности генерал- квартирмейстера штаба его 8-ой армии, потом два года в качестве начальника 4- ой стрелковой дивизии (вначале бригады) в той же славной армии и командиром 8 корпуса на его фронте. "Железная дивизия" шла от одной победы к другой и вызывала к себе трогательное отношение со стороны Брусилова и постоянное высокое признание ее заслуг. Это отношение распространялось и на начальника дивизии... Вместе с Брусиловым я пережил много тяжелых, но еще более радостных дней боевого счастья, - никогда незабываемых. И теперь мне было тяжело говорить с ним, с другим Брусиловым, который так нерасчетливо не только для себя - это неважно, - но и для армии терял все обаяние своего имени.

Во время докладов каждый вопрос, в котором отстаивание здравых начал военного строя могло быть сочтено за недостаток "демократичности", получал заведомо отрицательное решение. Было бесполезно оспаривать и доказывать. Иногда Брусилов прерывал текущий доклад и взволнованно говорил: "Антон Иванович! Вы думаете, мне не противно махать постоянно красной тряпкой? Но что же делать? Россия больна, армия больна. Ее надо лечить. А другого лекарства я не знаю".

Вопрос о моем назначении его занимал более, чем меня. Я отказался высказать свои пожелания, заявив, что пойду туда, куда назначат.

стр. 119


Шли какие-то переговоры с Керенским. Брусилов мне раз сказал: "Они боятся, что, если вас назначить на фронт, вы начнете разгонять комитеты". Я улыбнулся. "Нет, я не буду прибегать к помощи комитетов, но и трогать их не стану". Я не придал никакого значения этому полушутливому разговору, но в тот же день через секретаря прошла телеграмма Керенскому приблизительно такого содержания: "Переговорил с Деникиным. Препятствия устранены. Прошу о назначении его главнокомандующим Западного фронта".

В начале августа я уехал в Минск, взяв с собою, в качестве начальника штаба фронта, генерала Маркова. Покидал Ставку без всякого сожаления. Два месяца каторжной работы раздвинули широко военный горизонт, но дали ли они какие- либо результаты в области сохранения армии? Активных - решительно никаких. Пассивные - может быть: несколько умерили темп развала армии. Только.

Сотрудник Керенского, впоследствии верховный комиссар, В. Станкевич*, характеризуя мою деятельность, говорит: "Чуть ли не каждую неделю в Петроград шли телеграммы (мои) с провокационно-резкими нападками на новые порядки в армии - именно нападки, а не советы... Разве можно советовать отменить революцию?..". Если бы это говорил только Станкевич и только про Деникина, это не имело бы интереса. Но так как подобный взгляд разделяли широкие круги революционной демократии и отнесен он к личности собирательной, "олицетворяющей трагедию русской армии", то заслуживает ответа.

Да, революцию отменить нельзя было. Я скажу более: то многочисленное русское офицерство, с которым я был единомышленен, и не хотело отнюдь отмены революции. Оно желало, просило, требовало одного: "Прекратите революционизирование армии сверху!". Другого совета никто из нас дать не мог. И если тот командный состав, который стоял во главе армии, казался "слишком мало связанным с революцией", надо было беспощадно разогнать его, поставить других людей - быть может, кустарей военного дела - но дать им во всяком случае доверие и власть.

Отбросим личности. Алексеев, Брусилов, Корнилов - это периоды, системы. Алексеев протестовал, Брусилов подчинялся, Корнилов требовал. Разве была какая-нибудь руководящая идея в сменах этих лиц, а не одно только судорожное метание правительственной власти, беспомощно погрязшей в собственных внутренних противоречиях? И не кажется ли вам, что перестановка звеньев в этой цепи, быть может, была бы спасительным выходом из нашей обреченности...

(Продолжение следует)

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Богаевский Митрофан Петрович - председатель "Войскового правительства" донского казачества, поднявшего антисоветский мятеж (октябрь (ноябрь) 1917 - февраль 1918 г.), известный под названием "калединщины" по имени возглавившего его атамана Каледина. Член "Донского гражданского совета" - белогвардейского правительства, созданного в Новочеркасске в ходе мятежа и претендовавшего на роль всероссийского правительства. В своих речах и статьях не раз излагал историю и проблемы донского казачества (отсюда выражение Деникина "Баян Донского казачьего войска").

2 Дутов Александр Ильич (1879 - 1921)-в годы первой мировой войны полковник. После Февральской революции избран председателем совета "Союза казачьих войск", в июне возглавил "Всероссийский казачий съезд". Был тесно связан с Кор-


* "Воспоминания 1914 - 1919 гг.".

стр. 120


ниловым. С сентября 1917 г. атаман Оренбургского казачества. В ноябре поднял мятеж против Советской власти. В июне 1918 г. в ходе мятежа Чехословацкого корпуса организовал борьбу за ликвидацию Советской власти на Южном Урале. В июле как член Учредительного собрания вошел в Комуч. В 1918 - 1919 гг. с перерывом командовал Оренбургской армией в войсках Колчака. С 1920 г. - в эмиграции.

3 Караулов М. А. - войсковой атаман Терского казачества. После разгрома Красной Армией войск Деникина в марте 1920 г. и освобождения Северного Кавказа казачье войско, как и само это сословие, было упразднено.

4 Викжель - Всероссийский исполнительный комитет союза железнодорожных рабочих и служащих, созданный 1-м Всероссийским съездом железнодорожников 15 июля - 25 августа (28 июля - 7 сентября) 1917 г. в Москве. Его руководители бойкотировали мероприятия Советской власти. 20 ноября (3 декабря) принял резолюцию о ее признании при условии передачи ему управления железнодорожным хозяйством. В декабре Чрезвычайный Всероссийский съезд железнодорожных рабочих и мастеровых выразил недоверие Викжелю и образовал Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников - Викжелдор. Руководство Викжеля развернуло борьбу против декрета Совета Народных Комиссаров от 23 марта 1918 г. о централизации управления железнодорожным транспортом и других мероприятий Советской власти в отрасли, а в июне призвало железнодорожников к забастовке. Рабочие не поддержали призыва. По их требованию организации Викжеля были распущены.

5 Зайончковский Андрей Медардович (1862 - 1926)-генерал от инфантерии (1917), военный историк. Во время первой мировой войны командовал пехотной дивизией, корпусом и Добруджинской армией. С мая 1917 г. в отставке. В 1919 г. вступил в Красную Армию. С августа 1919 по март 1920 г. начальник штаба 13-й армии, сражавшейся с войсками Деникина в составе Южного и Юго-Западного фронтов, затем состоял при начальнике Полевого штаба РВС Республики. Был помощником председателя Военно-исторической комиссии и руководителем работ по обобщению опыта первой мировой войны. С 1922 г. профессор Военной академии РККА. Автор ряда работ по истории первой мировой войны.

6 Петлюра Симон Васильевич (1879 - 1926). В 1914 г. был мобилизован в армию, с 1915 г. - председатель Главной контрольной комиссии Всероссийского земского союза по Западному фронту. В начале мая 1917 г. избран во Всеукраинский войсковой комитет Центральной рады в Киеве, был его председателем, позже секретарем (министром) Государственного секретариата Центральной рады по военным делам. Во время гетманщины - председатель Киевского губернского земства и Всеукраинского союза земств. С начала 1918 г. член украинской Директории и главный атаман войска "Украинской народной республики", с февраля 1919 г. - председатель Директории. Один из главных организаторов борьбы против Советской власти на Украине. После разгрома войск Директории Красной Армией в конце 1919 г. бежал в Польшу. С 1924 г. жил в Париже, где был убит.

7 Скоропадский Павел Петрович (1873 - 1945). Во время первой мировой войны командовал 1-й гвардейской кавказской дивизией и армейским корпусом на Юго-Западном фронте, генерал-лейтенант (1916). В октябре 1917 г. возглавлял военные формирования Центральной рады. С начала австро- германской оккупации Украины выступал как ставленник Германии. 29 апреля 1918 г. избран гетманом, провозгласил создание "Украинской державы" вместо "Украинской народной республики". 14 декабря свергнут восставшим народом, бежал в Германию, где продолжал антисоветскую деятельность, сотрудничал с гитлеровцами.

8 Новицкий Василий Федорович (1869 - 1929)-военный историк, профессор (1912), заслуженный деятель науки (1928). В первую мировую войну командовал стрелковой бригадой и пехотной дивизией, генерал-лейтенант (1916). После Февральской революции занимал должность помощника военного министра, затем командира корпуса, командующего 12-й армии, главнокомандующего Северного фронта. После Октябрьской революции перешел на сторону Советской власти и в 1918 г. вступил в Красную Армию. Был заместителем военного руководителя и военным руководителем Высшей военной инспекции РККА. С октября 1919 по 1929 г. профессор Военной академии РККА, где занимался и разработкой проблем истории первой мировой войны.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/История-и-судьбы-ОЧЕРКИ-РУССКОЙ-СМУТЫ-2015-11-15-0

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

German IvanovКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Ivanov

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. И. ДЕНИКИН, История и судьбы. ОЧЕРКИ РУССКОЙ СМУТЫ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 15.11.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/История-и-судьбы-ОЧЕРКИ-РУССКОЙ-СМУТЫ-2015-11-15-0 (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - А. И. ДЕНИКИН:

А. И. ДЕНИКИН → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
German Ivanov
Moscow, Россия
549 просмотров рейтинг
15.11.2015 (3058 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
Вчера · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
2 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
4 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
5 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
6 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
8 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
9 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
9 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
9 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
10 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
История и судьбы. ОЧЕРКИ РУССКОЙ СМУТЫ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android