Глава X. Время безумия

1 ноября 1906 г. Николай II записал в своем дневнике: "Повстречались с Божьим человеком Григорием, родом из Тобольской губернии...". Тот год ознаменовал начало всевластия при императорском дворе Григория Распутина и той роковой стези, которая безжалостно привела царя и его семью в подвал дома Ипатьева в Екатеринбурге, где они приняли смерть от пуль чека. Нелегко составить полное представление о поражающей всех власти, которой обладал неграмотный мужик из далекой сибирской деревни Покровское. Фантастическое превращение Распутина из близкого к императорской семье знахаря в человека, творившего историю России, - одна из тех исторических нелепостей, когда сугубо личная семейная драма выносится на авансцену мировой политики. Это еще раз подтверждает мою убежденность, что история не определяется "объективными" законами и что далеко не последнюю роль в ее развитии играет личность.

Будущий император Николай II в Виндзорском замке встретил Алису из великого герцогства Гессен-Дармштадта и влюбился в нее. Королева Виктория весьма благожелательно отнеслась к зарождавшимся чувствам своей любимой внучки и молодого наследника престола. Царь Александр III, зная, что гемофилия из поколения в поколение поражала членов гессенского дома, решительно воспротивился планам брачного союза, но в конце концов вынужден был уступить. Принцесса Алиса почти ничего не знала о России, где до того побывала лишь однажды, проведя несколько недель в гостях у своей сестры, жены великого князя Сергея Александровича*. Времени, чтобы приготовиться к выполнению своих августейших обязанностей, у нее тоже не было. О помолвке с наследником было объявлено в апреле 1894 г., а свадьбу отпраздновали в ноябре того же года, вскоре после смерти Александра III.

Принцесса Алиса получила воспитание в Виндзорском замке, однако во всем другом она мало чем отличалась от типичной английской девушки викторианской эпохи. И кто бы мог предугадать, что искрящейся радостью принцессе, "виндзорскому солнечному лучику", как ласково называл ее Николай II, суждено стать мрачной русской царицей, фанатичной приверженицей православной церкви. Однако очаровательная принцесса несла в себе семена будущих бедствий. Вместе со склонностью к мистицизму она унаследовала от своей матери способность передавать наследникам по мужской линии гемофилию. Поначалу судьба, судя по всему, благоволила ей, отказав даровать сына. Она родила четырех дочерей, что подорвало ее здоровье, но не смогла произвести на свет наследника престола. Страстное желание родить сына побудило царицу искать помощи у шарлатанов, авантюристов и "чудотворцев".

Продолжение. См. Вопросы истории, 1990, NN 6 - 9.

* Московский генерал-губернатор, младший брат Александра III.

стр. 122

Европа тех лет буквально кишела ими, и некоторые попытали свое счастье в России. Первым при дворе появился д-р Энкосс, француз, которого все именовали Папусом. Он был представлен Николаю II в 1902 г. в Париже великим князем Николаем Александровичем. В 1901, 1905 и 1906 гг. Папус побывал в России и навсегда остался другом императорского семейства. В качестве президента Высшего совета ордена мартинистов он основал в Санкт- Петербурге масонскую ложу, в которой царь, по слухам, занял пост "высшего гостя". В число членов ложи вошли наиболее видные представители санкт- петербургского общества. Папус проводил сеансы, во время которых обычно вызывал дух Александра III для бесед его с сыном Николаем II. Незыблемую верность царя союзу с Францией, которую не могло поколебать никакое внешнее давление, часто объясняют связями с орденом мартинистов*.

Папус был предшественником и духовным отцом другого "чудотворца" - Филиппа Вашода, человека весьма незаурядного. Уроженец Лиона, он был представлен императорской чете в Компьене во время их визита во Францию, и его влияние на царицу было столь сильным, что в своем письме мужу в 1916 г. она именует его "одним из двух друзей, посланных нам Богом", под вторым подразумевая, конечно же, Григория Распутина. Престиж Филиппа Вашода был огромен, он имел немало последователей во Франции. Царица самозабвенно следовала всем его наставлениям, но наследника по-прежнему не было. В конце концов французу пришлось покинуть Россию. Духовник царицы архимандрит Феофан проклял его, назвав порождением бесовских сил.

Лишь много лет спустя, 30 июля. 1904 г., после десяти лет супружеской жизни императрица родила сына. Его рождение вызвало в Александре Федоровне глубокие изменения. До этого все ее интересы ограничивались в основном семейным кругом. В чуждой и враждебной ей атмосфере двора она жила в постоянном страхе перед актами террора в отношении царя. Болезненная, крайне застенчивая, неимоверно страдающая при исполнении своих официальных функций, она редко появлялась в санкт-петербургском обществе, довольствуясь узким кругом склонных к мистицизму друзей. Однако после рождения престолонаследника она стала уделять внимание делам государственным, поскольку самодержавие отныне символизировало уже не только власть ее мужа, но и будущее ее сына. Алексей должен был стать истинным самодержцем. В ее экзальтированном сознании православие и самодержавие были неразделимы. Она верила в мистическое единение короны и народа и страшилась самой идеи ограничения самодержавной власти. В этом ее всячески поощряли Вашод и Распутин. Вот что писала она императору**: "Сам месье Филипп сказал, что дарование конституции обернется большой потерей и для тебя, и для России". Она умоляла царя быть настоящим самодержцем, напоминая о том, что "им следует научиться трепетать перед тобой, помни, ведь о том же говорили тебе месье Филипп и Григорий...". Имя месье Филиппа упоминалось также в письме, написанном в 1915 г., когда император, уступив ее настояниям, принял на себя верховное командование армией: "Наш первый друг (месье Филипп) подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я бы предостерегала тебя". И далее: "Стань новым Петром Великим, покажи, что ты властелин и твоя воля будет исполнена... Важно, чтобы министры боялись тебя".

Но на трон уже легла тень смерти. Сын царицы Алексей страдал гемофилией, болезнью страшной и неизлечимой. Однако Александра

* Ср.: Papus, sa vie, son oeuvre. Editions Ocia. P. 1949, p. 283.

** 14 декабря 1916 г., письмо N 631.

стр. 123

Федоровна была не из тех женщин, которые сдаются без борьбы. Убежденная, что вера способна сдвинуть горы, она была одержима идеей найти святого человека, который молился бы за нее и сына. И тут из самой гущи народа, нижайший из самых низких, появился Григорий Распутин. Жизнь этого удивительного человека хорошо известна, и я ограничусь лишь изложением основных фактов. В годы молодости Распутин, неграмотный крестьянин, отличался распутством*, пьянством и буйством. Как и отец, который промышлял конокрадством, он никогда не жил в достатке и не гнушался воровством. Подобно многим сибирским крестьянам Григорий время от времени занимался извозом, совершая поездки в самые глухие уголки Тобольской губернии. Рассказывают, что однажды ему довелось везти в один из дальних монастырей священника и по дороге они разговорились. Священнику, видимо, удалось затронуть какую-то, потаенную струну в сердце деревенского буяна.

Совершенно неожиданно Распутина охватило раскаяние. И с этого дня всю силу своей необузданной души он обратил к молитве, посту и хождению в церковь. Оставив дом и семью, он обошел пешком огромные просторы России, переходя от монастыря к монастырю. Он стал странствующим проповедником того типа, который был столь характерен для России. Вскоре вокруг него образовался кружок верных последовательниц, которых он называл своими "утешительницами". Его идеи о грехе и покаянии представляли собой путаную мешанину из религиозного экстаза и эротики. Вскоре слухи о Распутине - удивительные рассказы о его разнузданности и оргиях, благочестии и богоданном наитии - распространились по всей России и быстро дошли до Санкт-Петербурга. Уже в тревожном 1905 г. Распутин оказался в столице. Звезда его восходила стремительно. Он стал желанным гостем в домах церковных сановников и любимцем тех слоев общества, где процветали вошедший в ту пору мистицизм и увлечение спиритическими сеансами. Основой его влияния и успеха по-прежнему были женщины.

Григорию ничего не стоило после самой разнузданной оргии перейти к состоянию наивысшего религиозного экстаза. Наделенный живым умом, необычайной интуицией и необъяснимым магнетизмом, он хорошо понимал, какую ему следует выбрать для себя роль. Постепенно он стал вхож к архимандриту Феофану, инспектору санкт-петербургской Духовной академии и духовнику царицы, известному своей святостью и аскетизмом. Феофана не оставили равнодушным распутинский "дар проповедника", страстная истовость веры и врожденная мудрость его туманных толкований Евангелия. Благословение высокочтимого архимандрита окончательно закрепило за Распутиным репутацию святого человека и провидца.

В значительной мере успеху Распутина способствовало покровительство двух дочерей черногорского князя, как их называли, "черногорок". Одна из них, Милица, была замужем за великим князем Петром Николаевичем, вторая, Анастасия, - за его братом, великим князем Николаем Николаевичем. Анастасия была ярой приверженкой спиритизма и мистицизма. Постоянно чувствуя остракизм со стороны высшего света, сестры находили утешение в дружбе с царицей Александрой. Через великого князя Николая Николаевича они и представили Распутина императорской чете. Немного времени понадобилось, чтобы архимандрит Феофан понял, что Распутин вовсе не является ни божьим избранником, ни "святым чертом", как называли его ревностные столичные поклонницы, что он просто - дьявол. Но к тому времени уже и доброму архимандриту было не под силу обуздать власть Распутина. Не Распу-

* Отсюда и его кличка "Распутин".

стр. 124

тин, а он, архимандрит Феофан, вынужден был покинуть столицу и уехать в Крым.

Постепенно Распутину удалось удалить черногорских принцесс из близкого окружения царицы, чем он восстановил против себя великого князя Николая Николаевича. В 1914 г., находясь на посту верховного главнокомандующего, великий князь получил телеграмму с просьбой разрешить Распутину посетить его. Ответ был краток: "Милости просим. Повешу немедля". Во дворце Распутина считали святым человеком и целителем, обладавшим сверхъестественной силой. Такие заслуживающие доверия свидетели, как преданный царю камердинер Чемодуров и семейный врач Д. Деревянко*, рассказывали мне, что в ряде случаев Распутину и впрямь удавалось остановить кровотечение у больного мальчика. Однако они же отмечали, что Распутин каждый раз появлялся у постели ребенка к концу кризиса, когда кровотечение, судя по всему, должно было остановиться само собой.

Но самые удивительные факты я узнал от преданной царю старой фрейлины Елизаветы Алексеевны Нарышкиной ("Зизи"). Она с самого его рождения знала и любила царя, которого звала "Ники". Большую часть вины за его неуверенность и изменчивость характера она возлагала на людей, окружавших царя в годы его формирования, и на тяжелую руку его сурового отца. По ее словам, Александр III подавил волю своего чувствительного старшего сына, превратив его в неискреннего, скрытного и даже коварного человека. Но больше всего винила она царицу - однако, вовсе не за то, за что ее более всего обвиняли в годы войны, - не за ее немецкое происхождение. Мадам Нарышкина подходила к трагедии царской семьи совсем с другой точки зрения, рассматривая ее в плане интимной, семейной жизни. Она категорически отвергала идею, которая, по мнению многих, даже тех, кто близко стоял к трону, не требовала доказательств, - идею о том, что интересы Николая II были для царицы превыше всего. Нарышкина уверяла, что "Ники" и его дочери составляли единую группу, от которой Александра Федоровна и ее сын держались в стороне.

"Все произошло из-за него", - сказала она мне с каким-то непонятным раздражением, имея в виду царевича. И намекнула, что, по мнению вдовствующей императрицы, которая близко знала интимную жизнь императорской четы, именно ее невестка была источником всех несчастий. Я понял, что душевные недуги царицы и трагедия не только царя, но и всей империи каким-то образом связаны с рождением наследника. Подлинная история личной жизни царицы не стала и вряд ли когда-либо станет достоянием гласности. Однако до тех пор, пока мы не согласимся с тем, что какие-то сугубо личные, интимные обстоятельства настолько потрясли Александру Федоровну, что полностью изменили ее, мы не сможем объяснить ужасную драму, происходившую в те годы в Царском Селе. Ее подруга и наперсница, Анна Вырубова, была в курсе всего, но она предпочитала не касаться этого в своих полных вымысла мемуарах. После убийства царской семьи главный камердинер царя Чемодуров позволил себе произнести несколько зловещую сентенцию о "наказании за ужасный грех".

Распутин прекрасно вписывался в образ, составленный царицей о России. Он был для нее олицетворением "священного единения" самодержавия и крестьянства, а следовательно, рукой Провидения. Все слухи о моральной распущенности Распутина отвергались как клеветнические. Распутин совратил няньку царевича Вишнякову. Когда последствия этого уже невозможно было "крыть, она призналась царице в содеянном грехе, однако положение Распутина было настолько проч-

* Так у автора (ред.).

стр. 125

ным, что Александра Федоровна восприняла ее признание как попытку оболгать святого человека. По семейной традиции, Софье Ивановне Тютчевой, фрейлине и члену узкого придворного круга, было доверено воспитание принцесс. Она решительно воспротивилась привычке Распутина входить в любой час дня и ночи без всякого предупреждения в апартаменты ее воспитанниц. Однако царица и тут оказалась глуха к возмущению мадам Тютчевой, и фрейлине пришлось уйти в отставку. В конце концов, вмешался царь, и Распутина попросили воздерживаться от неожиданных визитов к юным принцессам.

Вряд ли царь сомневался в достоверности сообщений о поведении Распутина вне стен дворца, особенно когда они исходили от столь преданных и заслуживающих доверия слуг короны, как его премьер-министр В. Н. Коковцов, председатель Думы М. В. Родзянко, обер-прокурор святейшего Синода А. Д. Самарин, товарищ министра внутренних дел и начальник полиции В. Н. Джунковский, который, помимо всего прочего, был личным другом царя.

К началу войны, против которой Распутин ожесточенно боролся, в Царском Селе у него сложился определенный круг приспешников, которые часто собирались в так называемом маленьком домике Анны Вырубовой. Слепая вера царицы в Распутина побуждала ее искать его советов не только в сфере личной жизни, но и в вопросах государственной политики. Генерал М. В. Алексеев, пользовавшийся большим уважением у Николая II, попытался поговорить с царицей о Распутине, но добился лишь того, что приобрел в ее лице непримиримого врага. Он рассказывал мне позднее, как был обеспокоен, узнав, что секретная карта военных действий каким-то путем попала в руки царицы. Но, как и многие другие, был бессилен что-либо предпринять.

Александра Федоровна была неколебима в своем убеждении, что всем министрам надлежит подчиняться Распутину. Читаем в одном из ее писем: "Не нравится мне выбор военного министра [генерала Поливанова]... Он враг нашему Другу, а это плохая примета...". К советам Распутина прислушивались даже при решении стратегических задач: "Я с волнением буду следить за твоей поездкой [вдоль фронтовой линии]... Помни, что сказал он о Риге...". И снова: "Наш Друг, с которым мы [императрица и Анна Вырубова] виделись вчера... выразил опасение по поводу того, что, если мы не введем в Румынию крупных воинских частей, то можем попасть в ловушку с тыла...". Чуть позднее она пишет: "Дорогой ангел, у меня к тебе множество вопросов о твоих планах относительно Румынии, наш Друг так хотел бы знать о них...".

Дом Распутина находился под постоянным внешним наблюдением и охраной тайной полиции, а сменяющие друг друга министры внутренних дел тратили бешеные деньги на внедрение в дом агентов для получения надежной информации о "божьем человеке". Чрезвычайная следственная комиссия, которую я создал от имени Временного правительства, раскрыла поистине чудовищную картину деятельности Распутина и его камарильи. Вокруг царицы и Вырубовой вились самые бессовестные льстецы и наиболее бесчестные министры, а то и просто заурядные шарлатаны. Из последних многие были связаны с германской секретной службой, которая окружила Распутина плотным кольцом своих агентов и "советников". Вне всякого сомнения, Распутин был центром, вокруг которого кипела деятельность не только прогерманских элементов, но и прямых германских агентов. Улики ошеломляют.

А. Н. Хвостов, назначенный во время войны по совету Распутина министром внутренних дел, едва ознакомившись с содержанием секретных досье своего министра, вознамерился убить Распутина. Как рассказал мне позднее Хвостов, он с абсолютной достоверностью установил, что через Распутина немцы получали наиболее секретные планы Гене-

стр. 126

рального штаба и что удалить Распутина от двора было совершенно невозможно. Для любой разведывательной службы Распутин являлся настоящей находкой. Не воспользоваться им было бы для германского правительства чистейшим безумием. Распутин обладал тремя в высшей степени ценными качествами: он был против войны и поддерживал тесные связи с теми, кто разделял его взгляды; он был неразборчив в выборе друзей, особенно в тех случаях, когда они подсовывали ему соответствующую его вкусам женщину; и, наконец, он был безмерно хвастлив, когда дело касалось его беспредельной власти над "папой и мамой", как звал он своих венценосных покровителей, и не терпел чьих-либо сомнений относительно своего положения при дворе. Все это позволяло без особых усилий заставить Распутина впитывать необходимую информацию, а затем выжать ее из него, как воду из губки.

У Верховного командования были свои веские причины относиться с подозрением к недостойному окружению Александры Федоровны. И потому всякий раз, когда царица прибывала к своему мужу в Ставку, там всегда возникала атмосфера большого беспокойства. Справедливость таких опасений в полной мере подтвердил эксперимент, проведенный морским министром адмиралом И. К. Григоровичем. Адмирал был предан царю, однако его настолько снедали сомнения и подозрения, что, не в силах совладать с ними, он счел своим патриотическим долгом проверить слухи о проникновении германских шпионов в Царское Село. В ответ на настойчивые запросы из Царского Села относительно точной даты осуществления определенной военно- морской операции, он передал туда ложную информацию о приказе к отплытию отряда русских крейсеров. И именно в тот час и в том месте, когда и где, согласно переданной им информации, должны были появиться русские крейсеры, оказалась германская эскадра.

Постепенно всеми государственными делами стала заправлять царица, которая практически ежедневно обсуждала их с Распутиным и Анной Вырубовой. Одновременно стали распространяться слухи, будто Распутин пытается убедить царицу сместить царя и провозгласить себя регентшей империи. Стало очевидным, что для распутинской клики царь превратился в помеху, в опасное препятствие на пути осуществления их замыслов. Распутину было необходимо держать царя под своим полным контролем и постоянным наблюдением. И тут Распутину пришел на помощь его друг, тибетский знахарь Бадмаев. Самая влиятельная персона в распутинской клике, тибетский врач использовал для лечения своих пациентов травы, коренья, настои; он утверждал, что знает древние секреты, применявшиеся в земле далай-ламы, и вера в Бадмаева его многочисленных петроградских пациентов была безгранична. По неосторожности Распутин рассказал Юсупову, что некоторые из бадмаевских трав и кореньев могут "вызвать душевный паралич, а также останавливать или усиливать кровотечение". Что больше свидетельствовало об эффективности лечения Бадмаева, чем бегающие глаза царя и его беспомощная улыбка? Примерно к этому времени относятся постоянные напоминания царицы в письмах к царю "принимать капли, предписанные Бадмаевым".

Но как же относился ко всему этому сам царь? Какую роль играл он в развертывавшейся драме? Принято считать, что царь был столь же убежден в святости и мудрости "Друга", как и царица. Да, действительно, императорская чета разделяла неприязнь к людям своего круга и предпочитала общество "простых людей". Излюбленной мечтой Николая II, которой он не раз делился со своей матерью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, было сблизиться с людьми, находящимися вне круга интеллигентов, профессиональных политиков и государственных деятелей.

стр. 127

Распутин применил весьма ловкий ход: в императорский дворец он явился в личине "мужика" и соответственно этому и вел себя. Наделенный почти безошибочной интуицией, "святой черт" быстро раскусил императорскую чету. Он никогда не льстил им. В лукавстве своем он так и не отказался от зипуна, подпоясанной кушаком рубахи, смазных сапог и нечесаной бороды, хорошо понимая, что именно это больше всего импонирует императорской семье. Царь и царица верили, что в лице одного из своих неграмотных "сыновей" с ними говорит истинно русский народ.

У Распутина не было никакой политической программы. Он просто-напросто проповедовал мистическую веру в царя как помазанника божьего. Он убедил императора и императрицу, что через него они общаются со всем русским народом, в то время как крестьянские представители в Думе - мошенники, марионетки в руках дворянства. На деле же, чем дальше удалялась Россия от воплощения в жизнь царской мечты о самодержавии, православии и Московском царстве, тем глубже и шире становилась пропасть, разделяющая монарха и нацию. В конце концов сосуществование России и Николая II стало и вовсе невозможным, поскольку царь продолжал упорствовать в своем стремлении использовать власть короны для разрушения живого тела империи во имя своих абсурдных фантазий. Царь был убежден в необходимости сохранить верность клятве, которую он дал Александру III на его смертном одре, клятву "достойно нести бремя абсолютной монархии".

Удивительно, насколько по-разному относились к власти царь и царица. Александра Федоровна воспринимала свое право на власть честолюбиво и вполне осознанно. Николай II лишь покорно нес ее бремя. Он всегда помнил, что рожден "в день праздника великого долготерпенья". В. Н. Коковцов, близко знавший императора, утверждал, что по натуре своей Николай II был бы превосходным конституционным монархом. Однако в силу присущего ему упрямства, он продолжал вести себя как самодержец даже после того, как даровал России конституцию. Возможно, причина его безучастности в момент, когда он был вынужден отречься от престола, крылась в том, что в освобождении от бремени власти он видел промысел божий, поскольку сам, добровольно не мог сложить ее, связанный клятвой помазанника божьего. Повседневная жизнь монарха была для него непереносимо утомительной. Он не испытывал ни малейшего желания бороться за утраченную власть. Я с полным основанием могу подтвердить это, так как после падения монархии императорская семья находилась на моем попечении, и я имел полную возможность наблюдать за поведением как Александры Федоровны, так и Николая II.

Хотя Николай II наверняка знал о художествах Распутина, он не отдавал себе отчета в том, что за пределами дворца они сказываются на короне куда более разрушительно, чем любая революционная пропаганда, и что те группы, которые веками служили опорой монархии, оказались в состоянии глубокого потрясения и отчуждения. Но царь был лишен возможности удалить Распутина от постели больного царевича. Источник влияния Распутина - в интимных отношениях царя и царицы. По причинам, которые я не волен раскрыть, царь считал себя обязанным уступать Александре Федоровне во всем, что касалось наследника. Даже если бы здравый смысл взял верх, и царь захотел бы вверить жизнь ребенка заботам опытных врачей, императрица с ее верой в целительную силу Распутина все равно настояла бы на своем.

Нужно ли говорить о том, что пребывание Распутина при дворе и его поведение не прошли незамеченными общественностью? Слухи распространялись подобно лесному пожару, положением вещей заинте-

стр. 128

ресовалась и пресса. Императорская чета явно не испытывала удовольствия от этого интереса к своей личной жизни. А тем временем сфера влияния Распутина становилась все шире. В различные государственные учреждения все чаще обращались за содействием многочисленные обладатели безграмотных, кое-как накарябанных карандашом записок Распутина. У всех на виду были его оргии и пьяные эскапады. Вопреки усилиям царицы скрыть от внимания общественности упоминания о Распутине его скандалы с церковными властями получили широкую огласку. Его имя то и дело упоминалось на заседаниях Думы. Распутин обращался к министрам и высокопоставленным чиновным лицам со все большей наглостью и высокомерием. Впадая в бешенство при малейшем проявлении несогласия или неуважения, он терроризировал царицу угрозами возвратиться в родную деревню.

В. Н. Коковцов, который занял пост премьер-министра после смерти Столыпина, был вынужден из-за Распутина уйти в отставку. В своих мемуарах, выгораживая царя, он рассказывает о царившей при императорском дворе власти "темных сил" и о трагических последствиях этого. Поначалу Коковцов пользовался полным благорасположением царицы, которая считала его абсолютно неспособным к каким-либо самостоятельным действиям. Однако, как всякий сознающий свою ответственность государственный деятель, он не мог мириться с пребыванием Распутина при дворе и с его растущей властью.

В феврале 1912 г., когда положение Распутина при дворе стало предметом жарких обсуждений в III Думе, В. Н. Коковцов получил приглашение от вдовствующей императрицы. "Разговор, который состоялся 13 февраля и длился полтора часа, был полностью посвящен Распутину", - записал он в своих мемуарах. "Я ответил на все вопросы престарелой царицы и откровенно рассказал ей обо всем, что знал, ничего не утаивая и не пытаясь преуменьшить опасности положения, при котором личная жизнь императорской семьи становится достоянием всеобщей гласности, а самые интимные ее стороны превращаются во всех слоях общества в предмет грубой клеветы и безответственных сплетен. Царица горько расплакалась и обещала переговорить с сыном, добавив, однако, при этом: "Моя несчастная невестка неспособна осознать, что навлекает гибель на себя и династию. Она глубоко верит в святость этой весьма сомнительной личности, и никто из нас не в силах предотвратить катастрофу". Ее слова оказались пророческими.

Вдовствующая императрица умолила В. Н. Коковцова сказать царю правду. В апреле, имея при себе все необходимые доказательства, он сделал доклад Николаю II. Никаких комментариев со стороны царя не последовало. Вот что пишет В. Н. Коковцов о последствиях той аудиенции: "После визита ко мне Распутина 15 апреля 1912 г.* и моего сообщения царю все неожиданно изменилось самым решительным образом. С этого момента мой уход стал неизбежным. Его величество в течение последующих двух лет всячески проявлял ко мне внешнее расположение, но царица изменила свое отношение почти сразу после моего доклада царю о визите Распутина... Мое отрицательное отношение к пребыванию вышеназванной персоны при дворе стало решающим фактором".

29 января В. Н. Коковцову был пожалован графский титул, а вскоре без всяких видимых причин он был неожиданно смещен со своего поста. Сразу после этого вдовствующая императрица Мария Федоровна, крайне расстроенная смещением Коковцова, имела с ним беседу. "Выслушав мои объяснения, - сообщает он в своих мемуарах, - царица погрузилась в долгое молчание, а затем, расплакавшись, сказала мне:

* Очевидно, В. Н. Коковцов имеет в виду попытку Распутина завоевать его расположение.

стр. 129

"Я знаю, что вы честный человек и не желаете зла моему сыну. А потому вы поймете, как страшусь я будущего и какие мрачные предчувствия мучают меня. Моя невестка не любит меня, считая, будто я лишь ревностно защищаю свои права. Ей не дано понять, что я забочусь только о счастье сына и что вижу, как мы несемся навстречу катастрофе, покуда царь только и делает, что прислушивается к голосу льстецов. Теперь, когда вы располагаете свободой, почему бы вам не сказать царю все, что вы думаете, и не предупредить его, пока не будет слишком поздно?"

Смещение В. Н. Коковцова было личным триумфом Распутина, ибо никаких иных причин, кроме недовольства Распутина, для отставки этого верного короне государственного деятеля, всегда лояльно относившегося к Думе, не было. Дума в отношении Распутина заняла непримиримую позицию, и потому вполне естественно, что царица и ее приближенные стремились любым путем подорвать престиж Думы.

Вне всякого сомнения, в обычных условиях патологическая абсурдность распутинщины никоим образом не сказалась бы на быстром экономическом и политическом развитии России, но в случае войны стране пришлось бы нелегко. Я уже упоминал о том, что Распутин яростно выступал против войны. Но в решающие дни июля 1914 г. он отсутствовал в непосредственном окружении своих венценосных покровителей.

Мой друг Суханов, член Думы от Тобольской губернии (той самой, откуда был родом Распутин), показал мне копию телеграммы, которую Распутин послал царю: "Не объявляй войны, - говорилось в ней, - прогони Николашку... если объявишь войну, зло падет на тебя и царевича". Во время расследования обстоятельств убийства императорской семьи, проведенного в 1918 г., об этом же свидетельствовала и распутинская дочь Матрена. "Мой отец был решительно настроен против войны с Германией. Когда началась война, он лежал раненый* в Тюмени. Его величество послал ему много телеграмм, спрашивая совета... Отец настойчиво советовал ему "проявить твердость" и не объявлять войны. В то время я была рядом с ним и видела и телеграммы царя, и ответы отца. Все это так расстроило его, что из раны вновь началось кровотечение".

Мы сделаем еще один шаг к пониманию сложившейся ситуации, если ознакомимся с донесением полицейского чиновника, осуществлявшего наблюдение за Распутиным: "В середине 1916 г. мне довелось слышать его слова: "Если бы та потаскушка не пырнула меня ножом, никакой войны не было бы и в помине, я бы не допустил этого". Он также открыто заявлял, что наступило время положить войне конец: "По мне, так крови уже пролито достаточно, немцы для нас уже не угроза, они теперь слабые". Его идея сводилась к тому, что нам следует заключить с Германией мир".

В те критические дни накануне объявления войны царь был охвачен нерешительностью и не предпринял никаких усилий, чтобы избежать, как казалось ему, неизбежного развития событий. В одном его нельзя упрекнуть: этот человек трагической судьбы любил свою страну с беззаветной преданностью и не захотел покупать отсрочку капитуляцией перед кайзером. Думай Николай II больше о своем благополучии, чем о чести и достоинстве России, он бы наверняка нашел путь к соглашению с кайзером. В 1915 г., когда России приходилось особенно трудно, немцы обратились к царю с весьма выгодными мирными предложениями, которые предусматривали передачу ему столь желаемых для России Дарданелл и Босфора. Царь даже не снизошел до ответа.

Мне кажется, царица искренне старалась полюбить Россию, но

* Он был ранен некоей Гусевой.

стр. 130

только ту, которую она сама придумала в своем воображении и которой призван был управлять в качестве самодержца ее сын. Ради этого мифа она всеми силами противостояла России реальной.

Имеется достаточно оснований полагать, что к осени 1916 г. царь стал проявлять очевидные признаки усталости от Распутина и его окружения. Поведение Распутина становилось все более вызывающим, а в ряде случаев он позволил себе открыто перечить царю. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы понять, что царь более не доверял Распутину.

В декабре 1916 г., десять лет спустя после его встречи с императорской четой, Распутин был убит группой заговорщиков, в которую входили великий князь Дмитрий Павлович, князь Феликс Юсупов* и реакционный депутат Думы Пуришкевич. Но убийство произошло слишком поздно. Во дворце не последовало никаких существенных перемен, ибо сам царь был центральной фигурой в той драме, которая близилась к своей трагической кульминации.

Глава XI. План императора

В первые дни после Февральской революции Чрезвычайная следственная комиссия обнаружила в личных бумагах Николая II переданную царю в ноябре 1916 г. анонимную записку, в которой излагался поистине фантастический план. Записка дает ключ к пониманию политики правительства в предшествующие падению монархии месяцы и некоторых акций кабинета А. Д. Протопопова, проведенных по инициативе царя. Вот некоторые выдержки из этого весьма поучительного документа: "Записка, составленная в кружке Римского-Корсакова и переданная Николаю II кн. Голицыным в ноябре 1916 г.: Так как в настоящее время уже не представляется сомнений в том, что Государственная дума, при поддержке так называемых общественных организаций, вступила на явно революционный путь, ближайшим последствием чего по возобновлении ее сессии явится искание ею содействия мятежно настроенных масс, а затем ряд активных выступлений в сторону государственного, а весьма вероятно, и династического переворота, надлежит теперь же подготовить, а в нужный момент незамедлительно осуществить ряд совершенно определенных и решительных мероприятий, клонящихся к подавлению мятежа, а именно:

I. Назначить на высшие государственные посты министров, главноуправляющих и на высшие командные тыловые должности по военному ведомству (начальников округов, военных генерал-губернаторов) лиц, не только известных своей издавна засвидетельствованной и ничем не поколебленной и не заподозренной преданностью Единой Царской Самодержавной власти, но и способных решительно и без колебаний на борьбу с наступающим мятежом...

II. Государственная дума должна быть немедленно Манифестом Государя Императора распущена без указания срока нового ее созыва.

III. В обеих столицах, а равно в больших городах, где возможно ожидать особенно острых выступлений революционной толпы, должно быть тотчас же фактически введено военное положение (а если нужно, то и осадное), со всеми его последствиями до полевых судов включительно.

IV. Имеющаяся в Петрограде военная сила в виде запасных батальонов гвардейских пехотных полков представляется вполне достаточной для подавления мятежа, однако, батальоны эти должны быть

* Муж племянницы царя.

стр. 131

заблаговременно снабжены пулеметами и соответствующей артиллерией...

V. Тотчас же должны быть закрыты все органы левой и революционной печати и приняты все меры к усилению правых газет...

VI. Все заводы, мастерские и предприятия, работающие на оборону, должны быть милитаризированы с перечислением всех рабочих, пользующихся так называемой отсрочкой, в разряд призванных под знамена и с подчинением их всем законам военного времени.

VII. Во все главные и местные комитеты союзов земств и городов, во все отделы, а равно во все военно-промышленные комитеты... должны быть назначены в тылу правительственные комиссары, а на фронте коменданты из эвакуированных офицеров для наблюдения за расходованием отпускаемых казною сумм и для совершенного пресечения революционной пропаганды среди нижних чинов...

VIII. Всем генерал-губернаторам, губернаторам и представителям высшей администрации в провинции должно быть предоставлено право немедленного собственной властью удаления от должности тех чинов всех рангов и ведомств, кои оказались бы участниками антиправительственных выступлений...

IX. Государственный Совет остается впредь до общего пересмотра основных и выборных законов и окончания войны, но все исходящие из него законопроекты впредь представляются на Высочайшее благоусмотрение с мнением большинства и меньшинства. Самый состав его должен быть обновлен таким образом, чтобы в числе назначенных по Высочайшему повелению лиц не было ни одного из участников так называемого прогрессивного блока*.

В вышеизложенной записке нет ссылки на сепаратный мирный договор как средство спасения России. Однако в объяснительной записке ко второму пункту этого документа Говорухи-Отрока с поправкой Маклакова подчеркивается, что восстановление "неограниченного самодержавного правления" - патриотический долг, поскольку к "мерзостям.., неизбежно порождаемым конституционным правлением" для России добавляется и угроза "вражеского нашествия и раздела между соседями самого Государства Российского".

Свет на происхождение анонимной записки пролил в своем показании на заседании Чрезвычайной следственной комиссии, учрежденной Временным правительством, товарищ министра** С. П. Белецкий, который "втерся" в окружение Распутина и был связан с крайне реакционными кругами. В добавление к устным показаниям Белецкий буквально засыпал Чрезвычайную следственную комиссию из Петропавловской крепости, где находился, объяснительными записками. В одном из таких письменных показаний он подробно объясняет сущность и состав "кружка Римского-Корсакова", в который, по его утверждению, в основном входили сенаторы и члены Государственного Совета***.

Члены Чрезвычайной комиссии потребовали от Маклакова дополнительных показаний. В кратком заявлении от 23 августа 1917 г. он осторожно признает, что одобрил Записку, и излагает свое письмо, направленное им царю 19 или 20 декабря 1916 г., в котором содержались аналогичные идеи. Далее он пишет: "После этого я писал еще письмо и проект Манифеста, и в памяти не осталось отчетливых следов

* Архив русской революции. Берлин, 1922, с. 337 - 338.

** Так у автора (ред.).

*** Наряду с сенаторами и членами Государственного совета в группе принимали участие Н. Е. Марков - второй и Г. Г. Замысловский. Марков - второй был видным и активным лидером Союза русского народа (Архив русской революции, т. 5, с. 337 - 342).

стр. 132

всех этих документов в их подробностях"*. Манифест, о котором идет речь, несомненно был тот, который предусматривал роспуск Думы, о чем говорится во втором пункте записки.

Было бы абсолютно нереалистичным полагать, что небольшая группка крайне правых деятелей из Государственного совета и Союза русского народа могла принудить царя пойти на переворот. Обе эти группы находились в полной зависимости от царя, и совершенно очевидно, что "кружок Римского- Корсакова" подготовил записку по его просьбе. Эту просьбу передал кружку Маклаков, которому царь ранее дал секретную аудиенцию, не занесенную в распорядок дня двора. Тем не менее сообщение о ней просочилось к Родзянко и некоторым другим членам Думы.

В середине сентября 1916 г. неожиданно для всех министром внутренних дел был назначен товарищ председателя Думы А. Д. Протопопов. В то время я находился в Туркестане, где проводил расследование в связи с серьезными беспорядками среди местного населения. На обратном пути я остановился в волжском городе Саратове, главном городе моего избирательного округа, где встретился и беседовал со многими ведущими политическими и общественными деятелями. В Саратове назначение Протопопова явилось для всех полной неожиданностью. Оно было истолковано, однако, как показатель того, что царь намерен найти общий язык с Думой, поскольку о тесных связях Протопопова и Распутина широким кругам не было известно. (Теоретически Протопопов считался умеренным либералом и представителем Прогрессивного блока.) Распутин, по слухам, хвастался, будто это он сыграл решающую роль в назначении Протопопова; показав на ладонь своей руки, он сказал, что "теперь всю Россию держит в своем кулаке".

По возвращении в Петроград я обнаружил на своем столе телеграмму из Саратова, в которой сообщалось об аресте после моего отъезда многих общественных деятелей, встречавшихся со мной. Поскольку мы оба - Протопопов и я - были уроженцами Симбирска и поддерживали хорошие отношения, я позвонил ему и попросил о немедленной встрече. "Можете приходить хоть сейчас. Мои двери для вас всегда открыты", - ответил он. На пороге своего просторного кабинета меня сердечно приветствовал новый министр в мундире шефа жандармов. В этой своей форме он выглядел в высшей степени импозантно, но я, сколько ни старался, никак не мог понять, зачем ему понадобилось надеть ее. Едва я вошел, он принялся рассуждать об огромной ответственности, возложенной на его плечи, о своих замыслах и планах на будущее. При первой же представившейся возможности я вручил ему телеграмму и стал излагать детали моего визита в Саратов. Он прервал меня и, покрутив пуговицу у меня на сюртуке, воскликнул: "Сейчас мы все уладим!" Тут же возле него появился молодой помощник. Передавая ему мою телеграмму, Протопопов сказал: "Немедленно телеграфируйте об освобождении лиц, упомянутых в этой телеграмме"

На левой стороне письменного стола министра я увидел вставленную в рамку репродукцию известной картины Гвидо. На ней была изображена голова Христа с удивительными глазами: если смотреть издалека, они казались закрытыми, а если подойти поближе - открытыми. Бросив на меня взгляд, Протопопов заметил: "Я вижу, вы удивлены, не правда ли? Вы так пристально все время рассматривали Его. Я никогда не расстаюсь с Ним. И когда нужно принять какое-то решение, Он указывает мне правильный путь". Я начал подозревать, что происходит

* В этой связи см.: Блок А. Собр. соч. Т. 6. М. 1962, с. 218 - 219 ("На следующий день или через день у царя был Н. Маклаков... Протопопов сказал Маклакову, что царь поручает ему написать проект манифеста на случай, если ему будет угодно остановиться не на перерыве, а на роспуске Думы").

стр. 133

нечто непонятное. Протопопов продолжал о чем-то рассуждать, но я уже не слушал его. Я был ошеломлен. Кто он - помешанный или шарлатан, ловко приспособившийся к затхлой атмосфере апартаментов царицы и "маленького домика" Анны Вырубовой?

Я знал Протопопова как нормального, элегантного, хорошо воспитанного человека, и перемена в нем была абсолютно необъяснима. Протопопов меж тем продолжал излагать свои планы спасения России, но у меня уже не было сил выносить это долее. Не дав ему кончить фразу, я встал, улыбнулся, поблагодарил и буквально выбежал из его кабинета. Я бросился в Таврический дворец, где заседала Дума, и пулей влетел в кабинет Родзянко, где собралось несколько депутатов Думы. Не в силах сдержать себя, я почти прокричал: "Да он сумасшедший, господа!". "Кто сумасшедший?"

Я пересказал, что произошло у нас с Протопоповым. Когда я дошел до его жандармского мундира, Родзянко рассмеялся и добродушно заметил: "Вы же сами сказали, что он сумасшедший, потому он и носит мундир шефа жандармов - он и нас посетил в нем же". И поведал мне историю с назначением Протопопова. Тем летом в Париж, Лондон и Рим совершила поездку парламентская депутация видных членов Государственного совета и Думы. Целью ее участников - либо членов, либо сторонников Прогрессивного блока - было упрочение дружественных связей с союзниками. Протопопова, товарища председателя Думы и отличного лингвиста, назначили главой депутации и, по словам Милюкова и Шингарева, также входивших в состав депутации, он справился со своими обязанностями с величайшим тактом и искусством.

На обратном пути он провел несколько дней в Стокгольме, где встретился с советником германского посольства, немецким банкиром Варбургом, близким другом германского посла в Швеции Люциуса. Русским властям было известно, что Люциус ведал вопросами пораженческой пропаганды и всей германской разведывательной работой в России. В результате, когда стало известно об этой встрече, в Думе, да и по всей стране разразилась буря возмущения. Протопопов попытался представить дело так, будто эта встреча состоялась с согласия русского посла в Швеции Неклюдова. Человек высоких моральных качеств, Неклюдов вел крайне трудную, но в то же время весьма успешную борьбу против попыток Германии втянуть Швецию в войну против России. Прослышав о том, что Протопопов сослался на его имя в целях оправдания своей секретной встречи, Неклюдов доложил министерству иностранных дел о том, что узнал об этом сенсационном рандеву post factum и предупредил Протопопова о возможных последствиях*.

И тем не менее вскоре, после скандальной истории в Стокгольме, Протопопов был назначен на пост министра внутренних дел. А чуть позже вся эта история стала достоянием гласности. Судя по всему, Протопопов страдал неизлечимой венерической болезнью и в течение многих лет лечился у д-ра Бадмаева. Именно в доме Бадмаева он и повстречался с Распутиным, которому не стоило большого труда подчи-

* В меморандуме, опубликованном в "Голосе минувшего" (Берлин, N 2, 1926), Протопопов утверждает, что во время секретной стокгольмской встречи "вопрос о сепаратном мире" не поднимался. П. Рисе, которому Протопопов передал этот меморандум, замечает: "Согласно словам Протопопова, России следовало бы за несколько месяцев до этого сообщить союзникам.., что, будучи неспособной продолжать войну, она вынуждена вступить в переговоры с Германией. Все эти месяцы союзникам и России надо было вести эти переговоры. В случае же отказа союзников от переговоров Россия в упомянутое время после заключения мира с Германией могла бы выйти из войны. Таким образом, она стала бы нейтральной страной. В декабре 1916 г. ... Протопопов изложил свой план царю, который по утверждению Протопопова утвердил его". Царь, конечно же, скорее мог утвердить план разгрома Петрограда, чем план сепаратного мира.

стр. 134

нить себе человека с неустойчивой психикой. И хотя Протопопов всеми силами стремился скрыть дружбу с Распутиным, дружба эта, как видно, росла и крепла, и в "маленьком домике" Анны Вырубовой Распутин представил Протопопова царице, которую тот очаровал. Именно царица и рекомендовала позднее Протопопова на пост министра внутренних дел. Насколько я знаю, немногие из членов Думы были в курсе дела, а те, кто располагал информацией, предпочли хранить молчание.

Протопопов, был не первый министр, получивший пост из рук Распутина. Но он был первый член Думы, который принял назначение, не поставив предварительно об этом в известность своих коллег. Через несколько дней после назначения он предпринял безуспешную попытку убедить Родзянко и других членов Прогрессивного блока в своих добрых намерениях. В начале октября разрыв стал окончательным, и с того дня двери Государственной думы для нового министра внутренних дел оказались навсегда закрытыми.

Дума знала о готовящемся императорском указе, предусматривавшем назначение генерала Курлова на пост товарища министра внутренних дел. На генерале Курлове, используя слова главного военного прокурора в беседе с зятем Столыпина, лежала "главная ответственность за смерть Столыпина". В той же беседе военный прокурор информировал зятя Столыпина о том, что "уголовное преследование Курлова было прекращено по личному указанию царя". Поэтому неудивительно, что предполагаемое назначение генерала вызвало в Думе бурю возмущения. От имени всех членов Думы, за исключением крайне правых, Родзянко предупредил Протопопова, что в ответ на назначение Курлова будут опубликованы все подробности, связанные с убийством Столыпина и ролью Курлова в этом деле. Их достоверность вызвался подтвердить Шульгин, человек неподкупной честности, пользующийся всеобщим уважением. Указ подписан не был, однако Курлов остался "тайным" товарищем министра и неофициально занимался всеми делами Департамента полиции. Встречаясь в доме тибетского доктора, они хорошо узнали друг друга.

Назначение Курлова, хоть и неофициальное, неизбежно должно было вскоре повлечь определенные последствия. Приблизительно в середине ноября, как раз когда царь рассматривал возможность назначения Маклакова в качестве преемника Протопопова, ко мне зашел для конфиденциальной беседы мой друг, профессор В. Н. Сперанский. Он спросил, не хотел бы я увидеться с сенатором С. Н. Трегубовым, который только что вернулся из Ставки в Могилеве. Встречу предполагалось провести, при соблюдении полной тайны, в доме его отца, главы медицинского департамента Министерства двора д-ра Сперанского. Я знал Трегубова еще со школьных лет в Ташкенте, где он занимал пост прокурора окружного суда. Я всегда испытывал к нему уважение за то, что при выполнении своих обязанностей он руководствовался не указаниями Щегловитова, а голосом собственной совести.

Встреча состоялась через несколько дней. Когда мы остались в комнате одни, Трегубов сообщил о глубокой тревоге, охватившей Ставку после получения от военной разведки данных об усиленной активности германских агентов среди петроградских рабочих. "Мы знаем, - сказал он, - что по роду своей политической деятельности вы связаны с представителями рабочих и хотели бы знать ваше мнение по данному вопросу". Я ответил, что хотя и не имею информации о деятельности германских агентов, с удовольствием обменяюсь с ним мнениями по этой проблеме. Я бы также хотел, добавил я, выразить свою обеспокоенность позицией Департамента полиции в отношении глубокого раскола среди рабочих по вопросам военной пропаганды.

"Что собственно вы имеете в виду?" - спросил он. "Исходя из

стр. 135

собственных наблюдений, а также из бесед с рабочими, я пришел к выводу, что по каким-то соображениям Департамент полиций закрывает глаза на подрывную деятельность, которую ведут среди рабочих пораженцы, руководствующиеся пресловутыми "Тезисами о войне", присланными в Россию Лениным. Я предлагаю вам как можно скорее приступить к расследованию действий Департамента полиции. Возможно, лучшим вариантом явилось бы создание сенатской комиссии". В подтверждение моих подозрений я рассказал о нескольких случаях, когда охранка арестовала на политических митингах совсем не тех ораторов, которых следовало бы арестовать. Агитаторы- пораженцы, призывавшие рабочих бастовать в знак протеста против империалистической войны, ухитрялись скрыться, а арестованными оказывались те, кто ратовал за новые усилия по защите страны. Было очевидно, что агенты охранки, действуя несомненно по инструкциям свыше, не проявляли ни малейшего интереса к агитаторам-пораженцам. Столь необъяснимое поведение придавало достоверность распространяющимся среди рабочих слухам об "измене наверху".

Закончив наш конфиденциальный разговор, мы возвратились в гостиную, где нас ожидал хозяин. Обменявшись несколькими общими фразами, я с тяжелым сердцем покинул этот дом. Я не сомневался, что Трегубов передаст нужным людям суть нашего разговора. Однако с горечью вынужден признать, что никаких последствий эта беседа не имела, и Курлов остался на своем ответственном посту.

"Во второй половине ноября, - писал незадолго до своей смерти Протопопов, - начало выкристаллизовываться рабочее движение. То там, то тут в разных районах города вспыхивали стачки... Мы были вынуждены разработать план для подавления, рабочего движения на случай, если оно начнет распространяться и приобретать насильственный характер". В качестве первого шага в этом направлении он обратился к градоначальнику Петрограда генералу Балку, попросив его доложить обстановку в городе. К своему удивлению, Протопопов узнал об учреждении военной комиссии во главе с генералом Хабаловым с участием представителей Департамента полиции для разработки планов совместных действий армии и полицейских подразделений на случай беспорядков в столице. И хотя аппарат градоначальника находился в подчинении министерства внутренних дел, сам министр не имел ни малейшего представления о происходящих событиях.

Пока министр внутренних дел усиливал кампанию борьбы против союзов земств и городов, а также против кооперативных и общественных организаций, для оказания помощи полиции разрабатывался детальный план о вводе в город вооруженных пулеметных подразделений. С другой стороны, Департамент полиции почти открыто поддержал пропаганду большевистских пораженческих организаций, которые провоцировали рабочих на забастовки. После назначения 1 января 1917 г. И. Г. Щегловитова на пост председателя Государственного совета Протопопов, уже не скрывавший своей непримиримой позиции в отношении Думы.

Совершенно очевидно, что второй пункт записки, составленной в кружке Римского-Корсакова, выражал политику самого Царя, главным инструментом которой был Протопопов. Еще раз подчеркиваю, что то была политика лично царя, а не правительства как такового. Против линии, которую проводил в жизнь полупомешанный Протопопов, выступали все члены Совета министров, включая его председателя кн. Н. Д. Голицына, и все они стремились сохранить если не дружественные, то надлежащие отношения с Думой и гражданскими организациями, работавшими на оборону. Стремясь избежать прямого столкновения между Протопоповым и Думой, кн. Голицын перенес открытие

стр. 136

сессии Думы с января на февраль и трижды по разным случаям обращался к царю с настойчивой просьбой о смещении Протопопова. Он подчеркивал "полную его неосведомленность в делах Министерства и незнакомство с очень сложной машиной Министерства внутренних дел...", что "он вреден и не сознает того положения, которое он создал"*. Царь неоднократно давал уклончивый ответ, однако под давлением Голицына в конце концов заявил: "Я долго думал и решил, что пока я его увольнять не буду"**.

На первый взгляд нерешительность царя в отношении Протопопова противоречит его более раннему намерению назначить на его место Маклакова. Единственным логическим объяснением такой позиции является то, что после смерти Распутина царь видел в Протопопове "безвредного" деятеля, неспособного в силу этой своей безвредности вести дело к сепаратному миру. И хотя император должно быть полностью отдавал себе отчет в том, что Щегловитов и Протопопов - сторонники именно такого курса, это не очень беспокоило его, коль скоро оба они, действуя в духе его великого предназначения, по-прежнему выступали как против Думы, так и против всех гражданских организаций.

В январе 1917 г. разработка плана переброски в Петроград армейских и полицейских войск была завершена. Все войсковые соединения и полицейские подразделения, так же как и отряды жандармов, подчинялись теперь штабным офицерам, специально назначенным во все шесть подразделений, находящихся под началом главы городской полиции. В случае беспорядков первой должна была действовать полиция, затем казаки, а если потребует ситуация, в действие будут введены войска, вооруженные пулеметами. По специальному приказу в городе была оставлена и передана в распоряжение градоначальника прибывшая морем партия английских пулеметов, предназначавшихся для фронта. Этот план, предусматривавший отношение к столице как к оккупированному городу, был абсурден и с самого начала обречен на провал. Царь, обеспокоенный разговором с Протопоповым, который выразил сомнение в надежности резервных войск в Петрограде, призвал для консультаций генерала Хабалова. Выслушав его доклад, он немедленно отдал приказ генералу В. И. Гурко*** возвратить в казармы якобы для отдыха два гвардейских кавалерийских полка и полк уральских казаков. Протопопов был в восторге от решения царя.

Тем временем с помощью агента-провокатора генерал Курлов, воспользовавшись первым же попавшимся предлогом, совершил налет на Центральный военно-промышленный комитет. 26 января 1917 г. все члены "Рабочей группы", за исключением полицейского агента Абросимова, были арестованы. Таким образом, был разгромлен центр патриотического движения "оборонцев" среди рабочих. Та же судьба постигла группы рабочих "оборонцев" в Москве и в провинции. 31 января по всей столице начались массовые демонстрации и стачки и было решено, что время для осуществления военных операций против населения, предусмотренных в записке "кружка Римского- Корсакова", созрело. Однако попытка положить конец движению "оборонцев" вызвала невиданный взрыв возмущения в широких слоях народа, который усмотрел в ней верный признак тайного стремления монархии заключить с Германией сепаратный мир. И даже поспешно призванные кавалерийские полки не могли спасти положение.

Во время последнего разговора с Протопоповым, 22 февраля, царь кивком головы попросил его выйти из апартаментов императрицы для

* Падение царского режима. Л. Т. 2. 1925, с. 253 - 254.

** Там же, с. 254.

*** Генерал В. И. Гурко временно из-за болезни Алексеева исполнял должность начальника штаба Верховного главнокомандующего.

стр. 137

беседы с ним tete-a-tete. В голосе его звучала тревога. Он сообщил Протопопову, что генерал Гурко самым возмутительным образом отказался выполнить его приказ и вместо полков личной гвардии, о направлении которых в Петроград он распорядился, послал туда морскую гвардию. Моряками командует великий князь Кирилл, который, как и большинство других великих князей, является злейшим врагом царицы*. Император сообщил Протопопову о своем намерении немедленно отправиться в Ставку с тем, чтобы обеспечить переброску в столицу необходимых армейских подразделений и принять дисциплинарные меры в связи с поведением генерала Гурко. Протопопов умолял царя не задерживаться в Ставке без крайней необходимости и заручился его обещанием возвратиться не позднее, чем через восемь дней.

Перед тем как покинуть Петроград, царь подписал указы Сенату как об отсрочке, так и о роспуске Думы, не проставив на обоих даты, и вручил оба документа князю Голицыну**. Таков был заключительный шаг царя по осуществлению его плана восстановления абсолютного правления и обеспечению победы под его личным руководством.

Глава XII. Последняя сессия Думы

После долгих поисков был найден нужный человек, человек "готовый на все". 18 января 1916 г. был смещен И. Л. Горемыкин, который к тому времени полностью растерял остатки своего влияния в Царском Селе. 19 января на его место был назначен Б. В. Штюрмер, человек крайне реакционных взглядов, для которого была ненавистна сама идея народного представительства или местного самоуправления. И, что более важно, он безгранично верил в необходимость прекращения войны с Германией. Подтвердилось зловещее предсказание Горемыкина: "Когда я уйду, они заключат мир". И действительно, вскоре развернулась лихорадочная деятельность по подготовке мирного соглашения.

В первые месяцы пребывания на посту председателя Совета министров Штюрмер являлся также и министром внутренних дел. Однако все еще занимавший пост министра иностранных дел С. Д. Сазонов неуклонно придерживался курса на сохранение союза с Великобританией и Францией и на продолжение войны до победного конца и оставался верным обязательствам кабинета вести политику в соответствии с мнением большинства Думы. Однако 9 августа Сазонов был неожиданно снят со своего поста. Его портфель взял себе Штюрмер, а 16 сентября министром внутренних дел был назначен А. Д. Протопопов. Таким образом вся официальная власть в Российской империи оказалась полностью в руках императрицы и ее советников.

Теперь стало абсолютно ясно, куда толкает Россию эта шайка безответственных реакционеров, авантюристов и невропатов. Германский министр пропаганды, весьма влиятельный член рейхстага Эрцбергер, писал в своих мемуарах: "В сентябре 1916 г. на кое-кого произвела большое впечатление новость о том, что возросла возможность заключения мира с Россией. 20 сентября 1916 г. один человек в следующих словах изложил свои впечатления в письме, направленном лично мне: "Ознакомившись с политической ситуацией, которую в целом я оцениваю как весьма тревожную, я полагаю справедливым сделать вывод о том, что Россия - единственная страна четырехстороннего союза, которая может начать переговоры, и, в случае уступок, которые позволят ей сохранить за границей военный престиж, пойдет первой на заключение мира. Ключом к пониманию ситуации является личность Штюрмера, взгляды которого коренным образом отличаются от взгля-

* См. предыдущую главу.

** The Russian Provisional Government. Stanford, 1961, p. 41.

стр. 138

дов Сазонова...". В тот же день я получил донесение из Петрограда о том, что, по словам высокопоставленных русских официальных лиц, они устали от войны и были бы рады заключить мир с Германией. Естественно, об этом тут же было доложено врагам Штюрмера. Назначение Протопопова на пост министра внутренних дел, что было делом рук Штюрмера, публикации в прессе относительно его встречи с д-ром Варбургом* привели к крайне резким заявлениям Милюкова и Шульгина, с которыми они выступили в Думе в декабре 1916 года. Они и привели к падению Штюрмера, "премьер-министра мира"**.

Не менее очевидным стало то, что все шансы избежать столкновения между монархией и народом упущены. 1 ноября, в первый день пятой и последней сессии Думы, Милюков выступил с резким заявлением в адрес Штюрмера. В своей речи он упомянул имя царицы, особа которой до тех пор номинально была неприкосновенна для какой-либо критики, и намекнул на ее косвенную причастность к германским интригам, завершив свое обвинение словами: "Что это - глупость или измена?" Ответ армии и народа на этот риторический вопрос мог быть только одним: "измена". И хотя позднее Милюков утверждал, будто задавая свой вопрос, он имел в виду именно глупость, а не измену, в это поверили немногие, особенно, если учесть, что все другие представители Прогрессивного блока и левых групп в течение длительного времени говорили то же самое, никогда, впрочем, не упоминая имени царицы.

На том же заседании членов Думы крайне озадачило неожиданное выступление лидера крайне правых В. М. Пуришкевича, который позже стал одним из соучастников убийства Распутина. Обрисовав в совершенно недвусмысленных выражениях махинации распутинской клики, он закончил речь призывом ко всем членам Думы, сохранившим верность России и монархии, отправиться в Царское Село и "коленопреклоненно" молить царя спасти Россию и трон от происков предательских "темных сил".

10 ноября Штюрмер был освобожден от занимаемых должностей. Его преемником стал А. Ф. Трепов, крайне правый член Государственного совета и человек, близкий к царю. Члены Прогрессивного блока были довольны, считая, что одержали совершенно неожиданную и блистательную победу. Однако трудовики и социал-демократы прибегли к тактике обструкции, стремясь помешать новому премьер-министру выступить в Думе, поскольку он сохранил в своем кабинете на посту министра внутренних дел Протопопова. Дума единогласно вынесла нам порицание, приняв решение не допускать нас на пятнадцать следующих заседаний Думы.

Тем временем набирала все большую силу правительственная кампания против добровольных общественных организаций, ратовавших за продолжение войны. 8 и 9 декабря полиция по приказу Протопопова учинила в Москве разгон съездов союзов земств и городов. Были запрещены съезды кооператоров, занимавшихся продовольственным снабжением. 13 декабря, в канун открытия общих дебатов о деятельности Протопопова, председатель Думы объявил, что, согласно правилам процедуры, правительство потребовало проводить эти дебаты за закрытыми дверями.

Я немедленно взял слово и на "открытом заседании" зачитал текст резолюций, принятых обоими съездами до их разгона. В одной из них, принятой съездом Союза городов, в частности, говорилось: "В России всем сословиям, всем классам, всякому единению честных людей вполне

* См. главу XI.

* Souvenirs de guerre de M. Erzberger. P. 1921, p. 271.

стр. 139

ясно, что безответственные преступники, гонимые суеверным страхом, изуверы, кощунственно произносящие слова любви к России, готовят ей поражение, позор и рабство! Россия окончательно прозрела, и грозная действительность открылась перед ее глазами. Жизнь государства потрясена в ее основе, мероприятиями правительства страна приведена к хозяйственной разрухе, а новые меры правительства довершают расстройство и готовят социальную анархию. Выход из настоящего положения, ведущего Россию к несомненной катастрофе, один - реорганизация власти, создание ответственного министерства. Государственная дума должна с неослабевающей энергией и силой довести до конца свою борьбу с постыдным режимом - в этой борьбе вся Россия с нею. Союз городов призывает Государственную думу исполнить свой долг и не расходиться до тех пор, пока основная задача создания ответственного министерства не будет достигнута. Союз городов призывает и все организованные группы населения - города, земства, сельских хозяев, торговцев, промышленников, кооператоров и рабочих - объединиться для работы прежде всего в области упорядочения продовольственного дела, разруха которого грозит стране и армии".

В тот же день еще более решительно и серьезно изложил свою позицию Союз земств, возглавляемый князем Г. Е. Львовым: "Историческая власть страны стоит у бездны. Наша внутренняя разруха растет с каждым днем и с каждым днем становится труднее организовать страну в уровень с великими требованиями, которые к ней предъявляет война. Наше спасение в патриотизме, в нашем единении и ответственности перед родиной. Когда власть ставит преграды на пути к спасению, ответственность за судьбы родины должна принять на себя вся страна. Правительство, ставшее орудием в руках темных сил, ведет Россию по пути к гибели и колеблет царский трон. Должно быть создано правительство, достойное великого народа, в один из величайших моментов его истории, сильное, ответственное перед народом и народным представительством. Пусть Государственная дума при начатой решительной борьбе помнит о великой ответственности и оправдает то доверие, с которым к ней обращается вся страна. Время не терпит, истекли все сроки для отсрочек, данные нам историей".

Зачитав оба эти исторические документа, я подчеркнул, что цитирую не резолюцию рабочих и крестьян, а резолюцию городских и земских деятелей*. Далее я сказал, что мы выступим со всеми теми, кто открыто и прямо призывает народ и страну к открытой решительной борьбе со старой властью, губящей страну. Мое предложение обсудить этот вопрос на открытом заседании не было поставлено на голосование: отказавшись сделать это, Родзянко действовал согласно "Учреждению Государственной думы"**.

Я совершенно уверен в том, что если бы 13 декабря мое предложение было принято, то такой "революционный" акт со стороны Думы не вызвал бы никаких репрессий. В тот момент распутинская клика еще не была готова к решающим шагам, и Дума смогла бы стать не только глашатаем надежд народа, но и руководителем страны в переломный момент истории. Убийство Григория Распутина 17 декабря ни в малейшей степени не изменило политику Двора.

Через несколько дней, как раз накануне Рождества, дальнейшие заседания Думы были отложены на полтора месяца, а через неделю после этого, 27 декабря, на пост председателя Совета министров вместо Трепова был назначен высокопоставленный сановник двора князь Н. Д. Голицын, советник царицы по делам благотворительности.

* То есть людей скорее либеральных, чем революционных убеждений.

** Стенографический отчет. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия V. Заседание пятнадцатое. 13 декабря 1916 г., с. 1095 - 1098.

стр. 140

Это назначение носило весьма курьезный характер, если учесть, что новый глава правительства, которому предстояло в этот критический момент принять на себя руководство всей внутренней и внешней политикой страны, со слезами на глазах умолял царя не назначать его на столь ответственный пост, да еще в военное время. Но все мольбы его оказались напрасными. Впрочем, он и получил такое назначение именно потому, что не имел никакого опыта в делах государства и отличался полным отсутствием собственной воли. Отныне вся власть сконцентрировалась в руках Протопопова и его подручных.

1 января 1917 г. председателем Государственного совета стал один из самых влиятельных лиц, связанных с троном, бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов. Этот пост, как и пост председателя Думы, давал право лично докладывать царю. Назначение на столь высокий пост человека, который всего шесть месяцев назад по требованию общественности был смещен с должности, было явным свидетельством того, что монарх окончательно и безвозвратно утратил чувство ответственности за положение дел в стране. Именно в этот момент Протопопов и его приспешники кинулись, закусив удила, во все тяжкие. Их война против земств, Союза городов, кооперативов и всех добровольных организаций, работавших на нужды национальной обороны, приобрела патологический характер. В Думе стало известно, что правительство вознамерилось взять все эти организации под свой прямой контроль, а это наряду с другими мерами означало, что именно Протопопову поручили заниматься продовольственным снабжением жителей Петрограда.

В январе в столице резко возрос размах беспорядков среди рабочих. Если в 1916 г. по всей стране прошло 243 политические забастовки, то за первые два месяца 1917 г. их число составило 1140.

К середине января специальный комитет во главе с командующим Петербургского военного округа, которым он командовал вплоть до 27 февраля 1917 г., генералом С. С. Хабаловым, закончил разработку детального плана размещения в столице войск для совместных действий с полицией на случай беспорядков. Одновременно правительство начало кампанию борьбы с Центральным военно-промышленным комитетом из-за входящей в него Рабочей группы. Эта независимая группа рабочих, являвшаяся частью комитета (членами которого были ведущие представители промышленности), была сущим проклятием для Протопопова по одной простой причине: действуя с позиций марксистской идеологии и пролетарских принципов, группа успешно защищала экономические интересы промышленного пролетариата и вынуждала предпринимателей идти ему на уступки. Таким образом удавалось избегать забастовок на заводах, занятых оборонным производством.

31 января вся Рабочая группа была арестована, и ей было предъявлено обвинение в участии в "преступной организации, стремящейся к свержению существующего государственного строя и установлению социалистической республики". По приказу генерала Хабалова газетам было запрещено опубликовать письмо арестованных лидеров группы к трудящимся Петрограда, в котором они призывали их продолжать работу на оборонных предприятиях и не проводить демонстраций и забастовок в знак протеста против их ареста. Лишь один из членов группы "избежал" треста: это был Абросимов, самый левый член группы, который постоянно вылезал вперед, правда, без большого успеха, со всякого рода "революционными" предложениями. В первые недели после падения монархии, когда досье охранки попали в руки нового правительства, выяснилось, что Абросимов был одним из самых активных агентов полиции. Но даже и без этого неоспоримого доказательства вся история о проведении кампании Протопопова - Курлова по деморализации "оборончества" рабочего класса столицы была доста-

стр. 141

точным свидетельством участия Абросимова в деятельности "пораженцев".

8 февраля по личному приказу царя Петроградский военный округ был выделен из Северного фронта, и командующий округом генерал Хабалов получил специальные полномочия. Дума оставалась единственной независимой организацией, которую еще не рискнул тронуть Протопопов. В те черные месяцы этот орган народного представительства, конечно же, весьма далекий от совершенства, был единственной надеждой России. Думе доверяла армия на фронте, в ее силу верили рабочие столицы. Однако неделя шла за неделей, разрушительные силы действовали со все большей наглостью, а Дума по- прежнему так и не возобновляла своей работы.

По городу начали быстро распространяться слухи, будто Царское Село уже приняло решение расправиться с Думой. Слухи с каждым днем все нарастали, вызывая всеобщее беспокойство. Все понимали, что в случае разгона Думы общественное мнение потеряет всякое значение. Представители всех слоев общества, от командиров на фронте до простых заводских рабочих в Петрограде, верили в то, что Дума может спасти положение. Когда, в конце концов на 14 февраля был назначен день возобновления работы Думы, нас с Чхеидзе посетила делегация рабочих Путиловского завода, игравшего ведущую роль в рабочем движении столицы, и сообщила нам, что в день открытия Думы рабочие планируют провести массовую демонстрацию в ее поддержку. Демонстрация была отменена, поскольку, по тактическим соображениям, Прогрессивный блок принял решение не поддерживать этот план. Об этом решении было объявлено в письме, которое Милюков направил в газеты.

Как обычно, в канун открытия Думы Родзянко отправился с всеподданнейшим докладом к царю. "Правительство, - сказал он, - все ширит пропасть между собой и народным представительством. Министры всячески устраняют возможность узнать государю истинную правду... С прежней силой возобновились аресты, высылки, притеснения печати. Под подозрением находятся даже те элементы, на которые раньше всегда опиралось правительство, под подозрением вся Россия. Государственной думе грозят роспуском. При всех этих условиях никакие героические усилия,.. предпринимаемые председателем Государственной думы, не могут заставить Государственную думу идти по указке правительства, и едва ли Председатель, принимая со своей стороны для этого какие-либо меры, был бы прав и перед народным представительством, и перед страной. Государственная дума потеряла бы доверие к себе страны и тогда, по всему вероятию, страна, изнемогая от тягот жизни, ввиду создавшихся неурядиц в управлении, сама могла бы стать на защиту своих законных прав. Этого допустить никак нельзя, это надо всячески предотвратить и это составляет нашу основную задачу"*.

Царь, явно раздраженный позицией Родзянко, предупредил его, что Думе будет позволено продолжить заседание лишь в том случае, если "она не допустит новых непристойных выпадов в адрес правительства", и отказался дать согласие на просьбу Родзянко об удалении наиболее непопулярных министров. В ответ на высказанные Родзянко опасения по поводу реакции общественного мнения и его намеки на возможность насильственных действий снизу Николай заявил, что имеющаяся в его распоряжении информация свидетельствует "совсем об обратном". На грани отчаяния, Родзянко высказал свои "самые худшие предчувствия... и убеждение", что это его последний доклад. "Я по всему вижу, что Вас повели на самый опасный путь... Вы хотите распустить Думу... Еще есть время; еще возможно все изменить и дать стране ответствен-

* Russian Provisional Government, 1977. Stanford. 1961, p. 3.

стр. 142

ное правительство. Видимо, этому не суждено сбыться. Ваше величество, Вы выражаете несогласие со мной и все останется как было... Я Вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет Вас, и Вы уже не будете царствовать!" Пророчество Родзянко вскоре сбылось.

Такое негативное отношение к докладу Родзянко красноречиво свидетельствовало о том, что царь одобряет действия Протопопова и не имеет ни малейшего намерения пойти на какие-либо изменения.

Когда 14 февраля открылось заседание Думы, в повестке дня стоял вопрос о ее роли в противостоянии между властью и страной, близившемся к своей высшей точке. Милюков заявил, что, по его мнению, страна далеко опередила свое правительство. Но мысль и воля народа способны выразить себя только через узкие щели, которые оставляет мертвая бюрократическая машина. Все чаще из глубины России... мысль несется с надеждою к Государственной думе. В то же время его "несколько смущают" подобные призывы к действию, ибо, как он выразился, "наше слово есть уже наше дело"*. И это было абсолютно справедливо. Слова в качестве действий вполне годятся для поэтов, философов и писателей, но не достаточны для государственных деятелей и политиков. Их слова, даже самые зажигательные и мудрые, абсолютно бесполезны, если за ними не следуют действия.

Как правильно сказал Милюков, в настоящее время весь народ возлагает свои надежды на Думу, но Россия ждет от нее не слов, а действий. Оправданы ли эти надежды или нет, но люди ждут, что Дума станет во главе как их глашатай. И не только "мертвая бюрократическая машина" принесла народу страдания и помешала ему выразить свои творческие возможности. В конце концов, в каждой стране существует та или иная форма бюрократической машины; без нее не может обойтись ни одно современное государство. Да и в самой России бюрократическая машина была далеко не так мертва, ибо у нее на службе было немало разумных и преданных делу людей. Однако их полностью лишили возможности действовать, они лишь выполняют приказы министров. А кто назначал этих министров? Кто смещал честных министров и назначал на их место прихлебателей Распутина?

Отвечая на замечание Милюкова относительно "мертвой бюрократической машины", я сказал то, о чем думали, но не рисковали говорить открыто депутаты Думы. И заявил, что ответственность за происходящее лежит не на бюрократии и даже не на "темных силах", а на короне. Корень зла, сказал я, кроется в тех, кто сейчас сидит на троне. Обращаясь к членам Прогрессивного блока, я продолжал:

"Нам говорят: правительство виновато, правительственные люди, которые как "тени" приходят и уходят с этих мест. Но поставили ли вы себе вопрос, наконец, во всю ширь и всю глубину, кто же те, кто приводит сюда эти "тени"? И если вы вспомните историю власти за эти три года, вы вспомните, как много здесь говорилось о "темных силах"; и эти разговоры о "темных силах" создали союз юных наивных мечтателей с политическими авантюристами**. И вот эти "темные силы" исчезли! Исчез Распутин! Что же, мы вступили в новую эпоху русской жизни? Изменилась ли система? Нет, не изменилась, она целиком осталась прежней...

И вот, я и спрошу вас, гг. члены Государственной думы (а вместе с вами и ту общественность, которую вы представляете): что же, наконец, эти три года войны привели вас к тому основному убеждению,

* Государственная Дума. Четвертый созыв. Сессия V. Заседание двадцатое. 15 февраля 1917 г.

** Намек на соучастников убийства Распутина - князя Юсупова, Пуришкевича и других.

стр. 143

которое, и только оно одно, может вас соединить с нами, представителями демократии?! Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят? Как сочетать это ваше убеждение, если оно есть, с тем, что отсюда подчеркивается, что вы хотите бороться только "законными средствами"?! (В этом месте Милюков перебил меня, указав, что такое выражение является оскорблением Думы.) Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь - физического их устранения".

Председательствующий в этом месте спросил, что я имею в виду. Я ответил: "Я имею в виду то, что свершил Брут во времена Древнего Рима". Председатель Думы позднее распорядился об исключении из стенографического отчета этого моего заявления, оправдывающего свержения тиранов. Когда мои слова передали царице, она воскликнула: "Керенского следует повесить!". На следующий день или, быть может, днем позже Председатель Думы получил от министра юстиции официальное заявление с требованием лишить меня парламентской неприкосновенности для привлечения к судебной ответственности за совершение тяжкого преступления против государства. Получив эту ноту, Родзянко тотчас пригласил меня в свой кабинет и, зачитав ее, сказал: "Не волнуйтесь. Дума никогда не выдаст вас".

На следующем заседании Думы, 17 февраля, обсуждался вопрос о Рабочей группе Военно-промышленного комитета и об аресте и суде над ее членами. (Этот вопрос был включен в повестку в день заседания по решению, поддержанному значительным большинством депутатов.) Первым на заседании выступил член партии прогрессистов и заместитель председателя Военно- промышленного комитета А. И. Коновалов. Он сделал подробное сообщение о налете полиции на штаб-квартиру "оборонческого" движения рабочих. Приведенные Коноваловым факты вызвали в Думе возмущение всех депутатов, за исключением, конечно, крайне правых.

Особое негодование вызвали два обстоятельства: первое - это приказ, запрещавший публикацию в прессе письма арестованных рабочих, в котором они призвали всех рабочих продолжать работу и воздерживаться от проявлений массовых протестов; второе - это то, что рабочий Абросимов, единственный из группы, не подвергшийся аресту, своим поведением после арестов достаточно красноречиво показал, что был агентом охранки. Факты, приведенные Коноваловым, дали каждому честному и порядочному члену Думы ключ к ответу на вопрос, кто стоял за спиной организаторов "диких" забастовок на фабриках и заводах и кто толкал администрацию фабрик и заводов, занятых военным производством, на проведение политики локаутов.

18 февраля началась серия забастовок в ответ на резкое повышение цен. Кузнечный цех Путиловского завода тотчас потребовал 50-процентного повышения зарплаты. Администрация решительно отвергла это требование, и рабочие, не покидая территории завода, остановили машины. Митинги состоялись и во всех других цехах завода. Тремя днями позже администрация, стремясь отделаться от "нежелательных элементов", распорядилась о закрытии кузнечного цеха под предлогом прекращения поставок угля и увольнении всех рабочих, занятых в производстве. Были закрыты и другие цехи, и волна забастовочных митингов прокатилась в тот вечер по всему заводу. На следующий день, 22 февраля, администрация Путиловского завода объявила локаут, в результате которого около 40 тыс. рабочих оказались буквально вы-

стр. 144

швырнутыми на улицу. Рабочие решили обратиться за поддержкой ко всем рабочим Петрограда и для координации действий создали стачечный комитет. В тот же самый день царь, который после смерти Распутина жил в Царском Селе, отбыл на фронт, пообещав Протопопову возвратиться через неделю.

А тем временем нарастала нехватка продовольствия. За несколько дней до этого, 19 февраля, возле продовольственных магазинов собрались толпы людей, требовавших хлеба. 21 февраля в ряде районов жены рабочих ворвались в булочные и бакалейные лавки и разграбили их. 23 февраля критическое положение с продовольствием обсуждалось на заседании Думы, при этом особое внимание было уделено ситуации в Петрограде. В своей речи я, в частности, сказал: "Я сегодня взял на себя обязанность передать вам то, что мне вчера сказали те путиловские рабочие, которые у меня были. Они просили передать вам следующее: скажите вашим товарищам, членам Государственной думы, что мы сделали все, чтобы этого закрытия завода вчера не последовало; мы сделали все ...и даже согласились вернуться на работу на старых условиях. Но в тот момент, когда таково было настроение руководящих рабочих масс завода, они прочитывают объявление о закрытии Путиловского завода и о том, что 36000 петербургского населения, самого обездоленного и голодающего, выбрасывается на улицу. Они прочли это тогда, когда только что провели по всем мастерским ряд организованных собраний, где доказывали по тем или другим соображениям несвоевременность сегодня развивать это рабочее движение, и они просили меня вам передать. Я ответил им: "Я сомневаюсь, чтобы большинство Государственной думы поняло вас; кажется, общего языка между вами и ими нет никакого", но я обязанность свою исполняю (слева и в центре голоса: "Напрасно!"), я вам передаю. И если напрасно, то сделайте то, что требует от вас гражданский долг настоящего момента".

И это свершилось - они приступили к обсуждению этой проблемы! В конце заседания Милюков от имени Прогрессивного блока внес следующий проект резолюции: "Признавая необходимым, 1) чтобы правительство немедленно приняло меры для обеспечения продовольствием населения столицы так же, как и других городов; 2) чтобы, в частности, были немедленно удовлетворены продовольствием рабочие заводов, работающих на оборону; 3) чтобы для распределения продовольствия были теперь же широко привлечены городские самоуправления и общественные элементы и организованы продовольственные комитеты, - Государственная дума переходит к очередным делам". От имени группы трудовиков я предложил включить в проект резолюции Прогрессивного блока следующий пункт: "что все уволенные рабочие Путиловского завода должны быть приняты обратно и деятельность завода немедленно восстановлена". Предложение было поставлено на голосование, и моя поправка была одобрена.

К несчастью, попытка Думы положить конец провокационным действиям администрации завода и правительства была предпринята слишком поздно. 23 февраля началась всеобщая стачка рабочих. На десятках заводов и фабрик состоялись митинги и была прекращена работа. По окончании митингов рабочие под звук революционных песен устремились на улицы города. К полудню они заполнили Сампсониевский проспект, и отряды конной и пешей полиции оказались бессильны сдержать толпу. В два часа градоначальник Петербурга генерал Балк отдал приказ военному командованию подавить бунт.

На следующий день Дума продолжила обсуждение критического положения; на ее утверждение был внесен законопроект о передаче союзам городов и земств организации продовольственного снабжения. Родзянко обратился к князю Голицыну с настоятельной просьбой пере-

стр. 145

дать это дело из рук Протопопова в руки муниципальных властей. Тем временем тысячи рабочих двигались по направлению к Литейному проспекту, толпы людей собирались и в других районах города. В соответствии с планом генерала Хабалова о подавлении бунта силой оружия, поперек мостов были воздвигнуты заграждения, чтобы разделить город на две части. Но приказы генерала запоздали.

25 февраля против народа были брошены казачьи отряды и пехотные подразделения. Невский проспект и прилегающие к нему улицы были запружены толпами людей. На площади у Николаевского вокзала, у памятника Александру III проходил многотысячный митинг, однако казаки не только не стали разгонять его, но начали брататься с толпой. Неожиданно прибыл отряд конной полиции под командованием какого-то офицера. Он приказал сделать предупредительный залп, но в этот момент из рядов казаков прозвучал выстрел, и офицер упал замертво. Полицейские немедленно произвели ружейный залп прямо в толпу, и люди стали разбегаться по прилегающим улицам.

В тот день Дума собралась на свое последнее и самое короткое заседание. Стремясь как можно скорее утвердить законопроект о передаче продовольственного снабжения объединенной комиссии союзов городов и земств, члены Думы начали заседание в 11 утра и прервали его в 12 ч. 50 мин., назначив очередное заседание на 11 часов утра 28 февраля. Для всех было очевидно, что судьба Думы висит на волоске, что она наверняка будет либо распущена, либо ее заседания будут перенесены на более поздний срок. Чтобы не дать застичь себя врасплох, Думе следовало любой ценой продолжить сессию. Левая оппозиция настаивала на проведении следующего заседания не во вторник 28 февраля, а в понедельник 27 февраля.

Однако наши усилия оказались бесплодными перед лицом сопротивления большинства, и предложение было отклонено. Но одна уступка все же была сделана - на неофициальном заседании совета старейшин, состоявшемся в кабинете Родзянко, было решено провести закрытое заседание Думы в 2 часа дня в понедельник. В течение всего воскресного дня большое число членов Думы от различных фракций безуспешно пытались убедить председателя провести в понедельник официальное заседание.

В полночь с 26 на 27 февраля весенняя сессия Думы была прервана царским указом, на котором князь Голицын проставил дату - 25 февраля. Этим декретом была поставлена последняя точка в реализации плана царя. Утром 27 февраля начался мятеж в резервных батальонах гвардейских частей. Кавалерийские подразделения, отозванные с фронта, не прибыли в столицу. В то же утро правительство князя Голицына перестало существовать.

(Продолжение следует.)

Постоянный адрес данной публикации: