Советская литература по истории Испании еще, к сожалению, очень небогата. Поэтому читатель с особенным интересом ожидает выхода каждой новой книги по этому вопросу.

Недавно в серии "Жизнь замечательных людей" вышла биография Риэго, написанная Г. Ревзиным ¹ .

Рафаэль дель Риэго - один из лучших сынов испанского народа, которым его родина; как и все передовое человечество, всегда будет гордиться. Однако в самой Испании до победы народного фронта в 1936 году Риэго не только не был оценен по достоинству исторической и художественной литературой, а, наоборот, был оклеветан. Относясь некритически к мемуарам, составленным как врагами, так и некоторыми деятелями революции 1820 - 1823 годов, испанские историки изображали Риэго человеком невежественным, тщеславным, недалеким - игрушкой в чужих руках.

Большая заслуга принадлежит писательнице Кармен де Бургос, которая в 1931 году, когда "либеральные" историки буржуазной республики все еще продолжали клеветать на Риэго, предприняла за-

¹ Г. Ревзин "Риэго". "Жизнь замечательных людей". Вып. 10 - 11-й. (154 - 155). Изд. "Молодая гвардия". 454 стр. 60 000 экз. 6 руб.

дачу его реабилитации. Она напасала интересную биографию Риэго ¹ Карден де Бургос с большой любовью подошла к своей работе и собрала ряд очень интересных документов, в том числе и из архива семьи Риэго. Ее книга написана серьезно, богато документирована и рисует очень привлекательный и убедительный портрет "героя из Лас Кавесас". Но буржуазная идеалистка, конечно, не могла дать настоящую, научную биографию деятеля революции.

Таким образом, задача создания подлинно научной, исторически правдивой биографии героя испанского народа остается делом советских историков.

Книга Г. Ревзина открывается географическим описанием Испании. Затем автор, кратко знакомит читателя с историей Испании до XVIII века, начиная с эпопей Сагунта и Нумансии. Автор останавливается подробнее на конце XVIII и начале XIX века, когда создавались предпосылки испанской революции. Читатель обстоятельно знакомится с главными действующими лицами этого периода: Карлом IV, Марией-Луизой, Годоем, инфантом - будущим королем Фердинандом VII. Во время революции 1808 - 1814 годов выступает на сцену герой книги. Рассказав о революции 1808 - 1814 годов, о реакции 1814 - 1819 годов, автор затем описывает ход революции 1820 - 1823 годов, и с этой главы мы уже не расстаемся с героем до его трагической смерти.

Книга Г. Ревзина знакомит читателя с фактической стороной двух славных эпизодов испанской истории: великой национально-освободительной войны против Наполеона - революции 1808 - 1814 годов - и революции 1820 - 1823 годов.

Автор в основном правильно характеризует революцию 1820 - 1823 годов: "Лучше всего о слабости испанского движения можно судить, сопоставляя его с Великой буржуазной революцией во Франции. Якобинцы убрали с исторического пути Франции выродившуюся династию, испанские же либералы робко останавливались у ступеней трона. Французская революция... совершила величайший переворот в сознании народа, сумев показать ему подлинное лицо церкви. Кадикская же конституция в одном из первых своих пунктов отвесила низкий поклон величайшему национальному злу, раковой опухоли, истощавшей все материальные и духовные силы страны, - "единой истинной религии, католической, апостолистической, римской". Наконец, революция французов дала крестьянам землю и, таким образом, связала их неразрывно со своею судьбою. Движение же испанских либералов не пошло в этом жизненном деле дальше отмены феодальных привилегий и прав сеньоров ² . "Нейтрализованное" таким образом крестьянство стало впоследствии легкой добычей контрреволюции" (стр. 390 - 391).

Автор, по существу, правильно, но не совсем удачно с точки зрения терминологии подчеркивает основную проблему буржуазной революции в Испании. "Защищая право на землю "святого подвижника - испанского мужика" (как попало в Испанию такое сугубо русское, народническое выражение? - Н. К.), либералы едва ли постигали, что судьба их партии, подготавливаемой ими конституции, что участь всей революции зависит от того, добьются ли они земельного передела. Новая Испания стояла или рушилась вместе с тем или иным решением этой великой задачи" (стр. 168).

Совершенно неправильную характеристику дает тов. Ревзин испанскому крестьянству. Здесь сказалось влияние на автора буржуазных историков и мемуаристов, которые все писали о враждебном отношении крестьянства к конституции 1812 года и революции 1820 года. Роялисты вообще любят писать о монархической природе крестьянства, а буржуазные авторы пытаются свалить на "реакционное мужичье" вину за поражение революции. Г. Ревзин не проявил в трактовке этого вопроса необходимого для советского писателя политического и исторического чутья. Он отнесся некритически к россказням реакционных и буржуазно-либеральных авторов и повторил миф о реакционности испанского крестьянства. Правда, автор на стр. 422 правильно об'ясняет равнодушие крестьян к судьбе конституционного режима в 1823 году тем, что конституционное правительство им ничего не дало, но все изложение внушает читателю мысль, что испанское крестьянство в целом было реакционно и что революция потерпела поражение именно из-за реакционности крестьянства. Чтобы лучше убедить читателя в справедливости взглядов Мартиньяков и Миньяко, Г. Ревзин не постеснялся изобразить следующим образом прием, который провозглашение конституции якобы встретило у крестьян:

¹ Carmen de Burgos "Riego". Uncrimen de los Borbones. Madrid. 1931.

² До мая 1823 года были отменены только некоторые несущественные привилегии и права сеньоров, но не их феодальные земельные права, которые были более всего обременительны для крестьянства. - Н. К.

"Глухой бас скрипел раздраженно:

- Покою нет от них, столичных нехристей. Опять старое затеяли. Помнишь, когда дрались с французами...

- Отец Сальвадор говорит, что это все только для видимости, чтобы королю легче было переловить всю свору. Из Мадрида велено пока что, присягать этой самой... Тьфу, нечистая сила, и не выговоришь - констинтусии (?! - Н. К.) Ох, что это, Исусе сладчайший, матерь божия!..

Из придорожных кустов выскочило двое взлохмаченных, оборванных бродяг. Издавая нечленораздельные вопли, они со всех ног бросились в сторону деревни. Крестьяне долго молча глядели им вслед, затем злобно выругались и пошли дальше" (стр. 357). Читатель, не думайте, что это разбойники возмутили крестьян: то были Рафаэль дель Риэго и будущий министр иностранных дел конституционного правительства Эваристо Сан Мигель!

Здесь комментарии, кажется, излишни...

В разных местах автор пытается показать, что страх перед реакционным крестьянством сковывал руки либералам и удерживал их от более революционных мер (см., например, на стр. 390: "Либералы понимали, что королевская власть гибельна для страны, но они боялись вооруженной Европы и не решались восстать против народного предрассудка").

Неправда! Если бы испанские крестьяне получили землю от республиканского правительства, они бы расстались с монархией с таким же удовольствием, как и французские крестьяне в 1792 году.

А о том, как крестьяне приняли конституцию, свидетельствует человек, столь далекий от революционных симпатий, как русский консул в Аликанте: описав провозглашение конституции крестьянами в местечке Алхесарес (около Мурсии), консул делает вывод: "Общественное мнение высказывается все более открыто за конституцию, которая распространяется даже в наименее цивилизованных коммунах и деревнях, что указывает на то, что нация вообще расположена в пользу восставших"¹ . Донесение написано в конце февраля 1820 года, когда король еще не присягнул конституции и когда еще продолжался героический поход Риэго по Андалусии.

Как только открылась сессия кортесов в июле 1820 года, она стала получать жалобы сеньоров на отказы крестьян платить феодальные повинности. Из одной такой жалобы мы узнаем, что уже весной 1820 года "некоторые коммуны присвоили себе доход с лесов и земель, принадлежащих поместьям инфантов, под предлогом, что эти поместья больше не существуют (как феодальные владения. - Н. К.), согласно новых законов" ² . 25 августа герцогиня Бенавенте жаловалась, что в различных принадлежащих ей деревнях крестьяне отказываются платить земельные повинности. 28 августа сразу пять титулованных землевладельцев жаловались на отказ крестьян вносить повинности. 1 сентября маркиз Альбудейте, 3 сентября граф Мората, 7 сентября дон Лукас де Сафра и граф Мирафлорес выступили с такими же заявлениями ³ . В Авиле крестьяне разделили между собой все земли герцога Мединасели ⁴ . Перелистывая протоколы заседаний кортесов за 1820 - 1821 годы, можно найти много таких случаев.

Еще большую активность крестьянство стало проявлять в 1821 году в связи с обсуждением в кортесах закона об отмене сеньориальных прав. 25 марта депутат Лодас заявил в кортесах: "Бесчисленное количество деревень... не только отказалось платить повинности бывшим сеньорам, но и завладело их землями, пастбищами, лесами и, под тем предлогом что они в силу ст. 5 закона 6 августа 1811 г. перестают принадлежать старым владельцам, отказываются платить арендную плату, обращая землю в свою собственность и в некоторых местах даже продавая ее с аукциона". Увеличилось количество крестьянских петиций об отмене феодальных повинностей. Принятие кортесами закона от 8 июня 1821 года вызвало волну приветствий от крестьян. В одном из этих приветствий крестьяне подтверждали свои "торжественные обещания быть верными конституции и конституционному королю и скорее умереть, чем допустить малейшее нарушение священного пакта, который об'единяет и идентифицирует интересы монарха и народа" ⁵ .

Можно ли после всего этого заявлять: "В эту весну революции только одна часть испанцев оставалась в прежнем состоянии неподвижности и политической спячки - испанское крестьянство, три четверти всего народа" (стр. 364)? В первые годы революции испанское крестьянство проявляло большую активность, огромный интерес к конституции и к деятельности кортесов. Оно не относилось и

¹ Архив министерства иностранных дел. Канцелярия 1820 г., д. 6, л. 45 - 46.

² МИД, канц. 1820 г., д. 7567, л. 377.

³ "Diario de las cortes. Sesiones ordinarias del afjo 1820". T. I, pp. 648, 688, 751, 780, 853.

⁴ МИД, канц. 1820 г., д. 7565, л. 210.

⁵ "Diario... 1821". Т. I, pp. 678, 1564, 1698, 1616, 1654, 1690.

не могло относиться пассивно и равнодушно к революции, потому что оно ожидало от революции, от кортесов землю. Но в течение двух с половиной лет у власти находились "модерадос" - представители либерального дворянства, которые никак не хотели расстаться со своими вековыми привилегиями, - со своей монополией на землю. Буржуазия, которая добивалась отмены феодального землевладения, не проявила в этом деле достаточной решительности и настойчивости. Она не только не показала крестьянству примера революционной расправы с феодализмом, а, наоборот, громко осуждала случаи самовольного захвата крестьянам сеньориальных земель. Когда в мае 1823 года закон об отмене сеньориальных прав после двух королевских вето (в 1821 и 1822 годах), наконец, вступил в силу, его уже негде было применять, да и некому. В провинциях, еще не занятых интервентами и роялистами, управляли "конституционные" генералы - дворяне, которые вовсе не были заинтересованы в проведении закона, в жизнь. К этому времени крестьянство уже было разочаровано напрасным ожиданием земли в течение трех лет и устало от гражданской войны. И все же в 1823 году многие крестьяне защищали конституцию с оружием в руках в отрядах геррильеров ¹ .

Следовательно, причины поражения революции 1820 - 1823 годов надо искать не в крестьянстве, которое в истории никогда самостоятельной роли в революции не играло и всегда нуждалось в руководстве со стороны другого революционного класса, а в слабости испанской буржуазии, которая оказалась неспособной решительно разделаться с феодализмом и не хотела или не сумела превратить крестьянство в активную революционную силу.

Взгляд тов. Ревзина на роль испанского крестьянства (т. е., по существу, испанского народа) привел к тому, что книга о славном революционере оказалась пессимистичной. Она не внушает веры в революционные силы героического испанского народа. Где славные традиции борцов 1820 - 1823 годов? Где связь между 1820 и 1936 годами? Тов. Ревзин ее не показал. А ведь испанский народ сложил романсеро о Риэго! Гимн Риэго - национальный гимн республики 1936 - 1939 годов - раздавался всегда, когда на улицах Испании лилась кровь революционеров (по выражению одного испанского историка). А тов. Ревзин, изображая гибель Риэго, увидел только глумившихся над ним попов и монахов. Автор не заметил тех, кто явился продолжателем дела Риэго. Реакционная чернь заслонила от тов. Ревзина и подменила собой весь испанский народ.

Нельзя так писать историю!

Некритическое использование недоброкачественной литературы сказалось и на характеристике самого героя книги и привело автора к созданию исторически ложного образа.

Питал ли Риэго в глубине души симпатии к республике, мы не можем сказать, но публично в 1820 - 1823 годах он никогда не выступал как республиканец. Так называемый "республиканский заговор" в августе 1821 года в Сарагосе был провокацией. Его руководитель Монтарло через год был арестован как французский шпион ² . Даже интервенционист Мартиньяк признает, что правительство никогда не представило серьезных доказательств причастности Риэго к "заговору". Реакционное правительство Фему пыталось связать имя Риэго с "республиканским заговором" для того, чтобы скомпрометировать его и его политических друзей, "эксальтадос", в глазах народа. Республика тогда еще являлась пугалом для большинства народа, и реакция старалась изобразить революционеров - эксальтадос республиканцами, чтобы оттолкнуть от них массы (еще раз подчеркиваем, что приверженность к монархической форме правления отнюдь не означает привязанности испанского народа к феодально-абсолютистскому строю, как утверждают буржуазные и реакционные писатели и вслед за ними тов. Ревзин). Как раз в связи с сарагосским "заговором" Риэго публично отвергал приписываемые ему республиканские взгляды ³ .

Из всего этого следует, что попытка тов. Ревзина изобразить Риэго участником "республиканского заговора" в Сарагосе (см. стр. 396 - 397) явно несостоятельна.

Демократизм Риэго проявлялся в его отношении к солдатам, в организации и поддержке патриотических клубов, в разрешении споров крестьян с помещиками в пользу первых, а вовсе не в развязном поведении в театре "Принсипе". Неверно изображать Риэго плебейским вожаком. Он им не был. Он был дворянин-офицер, а в политике - представитель революционной буржуазии, один из лучших, наиболее революционных ее представителей, но все же не представитель городского плебса, хотя и являлся его кумиром. Риэго никогда не говорил непримиримым народным языком французской якобинской газеты "Отец Дюшен". Несмотря на свою рево-

¹ См. "Таймс" за август - сентябрь 1823 года.

² См. "Таймс" от 16 ноября 1822 года.

³ См. "Таймс" от 25 января 1822 года.

люционную страстность Риэго в публичных выступлениях и политических спорах всегда был чрезвычайно сдержал и не позволял себе никаких резкостей, которые ему приписывает автор.

Преследуемый врагами, Риэго обратился к своим друзьям - и это было его ошибкой - с призывом не обострять борьбу с "модерадос", а об'единиться со всеми сторонниками конституции, в том числе умеренными (к которым он как раз относил министров 1820 года: Аргуэльеса, Канту и других), для борьбы против врагов революции. ¹ Риэго не понимал, что люди, называвшие себя "умеренными" конституционалистами, по существу являлись врагами революции и что с ними нужно было бороться так же, как и с открытыми врагами. Риэго не собирался поднимать народ на борьбу против министерства Аргуэльеса. Поэтому ему незачем было устраивать и он не устраивал вызывающей демонстрации в театре 1 сентября, о которой сообщает тов. Ревзин (см. стр. 382 - 383) ² , доверившийся недобросовестным авторам и дающий фальшивое изображение героя испанской революции.

Кем же был Риэго? Он был не политический вождь революции, а, "скорее, ее рыцарь - "рыцарь без страха и упрека". Риэго первым поднял знамя конституции 1812 года в январе 1820 года, Он больше чем кто-либо сделал для победы революции в январе - марте 1820 года, поддерживая вспыхнувшее в Кадиксе восстание до тех пор, пока оно не охватило Галисию, Арагон, Каталонию и, наконец, Мадрид. После победы революции (присяга короля конституции 8 марта 1820 года) Риэго остался во главе андалусской национальной армии - восстановительницы и первой хранительницы конституционного строя, и летом 1820 года он боролся всеми доступными для него легальными путями против ее роспуска, но безуспешно. Риэго упорно отказывался от всех почестей и наград, которыми его осыпали правительство и кортесы. Будучи любимцем народа, он оставался исключительно скромным. Он выступал на первый план только тогда, когда революция оказывалась в опасности. Так, в июле 1822 года он организовал подавление роялистского мятежа в Мадриде. В августе 1823 года, когда почти во всей Испании уже свирепствовал белый террор роялистов, которым вернули власть французские интервенты, когда гибель революции была так же очевидна, как несомненна была и гибель Риэго, если он попадет в руки абсолютистов, когда, кроме доблестного Мины, уже предали революцию все виднейшие генералы, - Риэго покинул заседания кортесов и ушел в армию, пытаясь сплотить, воодушевить и повести на врага последние вооруженные силы конституционного правительства. Но армия уже была дезорганизована повсеместной офицерской изменой, и Риэго погиб вместе с революцией. Это был человек кристальной моральной чистоты, скромный, храбрый, бескорыстный, беззаветно преданный делу освобождения своей родины от деспотизма.

Надо отметить также ряд фактических ошибок в книге.

Неправильна характеристика положения в стране осенью 1821 года. Контрреволюционные действия правительства Фелиу (которое нельзя противопоставлять реакции, как это делает автор на стр. 399, ибо оно являлось скрытым авангардом реакции и делало то же дело, что и роялистские банды Мосен Антона и Трапписта) вызвали повсеместное движение народа за смену министров. Победа досталась народу (а не реакции, как говорит автор), ибо королю пришлось несмотря на все свое нежелание уступить и уволить ненавистных министров в январе 1822 года. Как раз в результате этого массового революционного подъема и вопреки всем проискам реакции в кортесы 2-го созыва были выбраны левые депутаты. Но движение в целом не приобрело противомонархического характера, как утверждает автор на стр. 398. Лишь очень редко в представлениях к королю встречались угрозы расправы с ним, если он не уступит желаниям народа.

Исторически невозможно сочиненное автором на стр. 407 обращение Фердинанда к мятежным гвардейцам. Испанский король Фердинанд VII не мог давать такие директивы восставшим, какие дает Фердинанд Ревзина. Не Фердинанд выработал план мятежа, не он руководил его выполнением; и уж, конечно, он не мог сказать, что "если бы даже и произошло что-либо непредвиденное, наше дело послужит прекрасным поводом для вступления в Испанию французских войск" (стр. 407). Фердинанду было важно не только восстановить абсолютизм, а прежде всего восстановить свою собственную абсолютную власть. Собственная гибель никак не входила в его расчеты, и он никогда не мог бы так хладнокровно рассуждать о подобной "неожиданности". Незачем было

¹ См. МИД, канд. 1820 г., д. 9108, л. 259.

² В лондонской газете "Таймс" от 11 января 1821 года помещены отрывки из заявления Риэго, в котором он отвечает на обвинения, брошенные ему министром внутренних дел 7 сентября 1820 года. Касаясь эпизода в театре, Риэго называет "Трагала" "мерзкой песней" и говорит, что ушел из театра, как только стали петь ее.

заговорщикам арестовывать Моржльо и Сан-Мартина, ибо они сами участвовали в заговоре. ¹

Слишком много дифирамбов расточает автор по адресу Карла III. Не он был столь просвещен, прогрессивен и антиклерикален, как сказано у автора, а его министры и его время. Он был достаточно умен, чтобы не идти против течения.

Из многочисленных мелких неточностей отметим несколько, Фамилия героя книги - не Риэго-и-Нуньес (см. стр. 81), а Риэго-и-Флорес. Испанская двойная фамилия составляется из фамилии отца и матери. Поэтому сын не носит ту же двойную фамилию, что и отец, как думает тов. Ревзин.

Риэго не был председателем кортесов летом 1823 года, как, по прихоти автора, заявляет Кирога (стр. 426). Председатели кортесов выбирались только на один месяц. Риэго председательствовал в марте 1822 года, но не в августе 1823 года.

Граф Торено, которого на стр. 452 автор об'являет "офранцуженным" ² , был одним из виднейших деятелей кортесов 1810 - 1813 годов, руководивших борьбой испанского народа против Наполеона. Вряд ли он мог быть "офранцуженным"!

Стиль книги неоднороден. Историческое повествование перемежается, а в конце книги совсем уступает место беллетризированной биографии героя. Нам кажется, что от этой беллетризации, при которой автор представил нам своего героя через посредство сочиненных диалогов и сцен, книга не выиграла. Например выступление барселонского купца на заседании масонской ложи (стр. 255 - 256) похоже на главу из учебника, рассказывающую о положении купечества перед буржуазной революцией, и в то же время речь эта перемежаемая такими отнюдь не испанскими выражениями, как: "говорить красно", "пляшет под дудку", "к примеру", "отсюда и пошла такая несуразица" и т. д.

Распределение материала в книге нам кажется не совсем удачным. Исторические предпосылки революции 1820 года, конечно, надо было показать. Но они не должны были занимать ²/₃ книги. Если о самом Риэго нечего было сказать больше, чем сказано автором, то книга только выиграла бы, если бы она была сокращена вдвое.

Очень досадно, что в тексте нигде нет ссылок на источники. Ведь читатель не обязан верить историку наслово.

Книга неплохо оформлена портретами и рисунками. Непонятно только, зачем понадобился чрезвычайно неудачный портрет, помещенный в начале книги. Известно, что реакционные авторы и издатели, пытавшиеся изуродовать моральный облик Риэго, стремились соответствующим образом изобразить и его физический облик. Но зачем нашим издателям понадобилась эта мазня, когда они имеют в своем распоряжении прекрасные портреты Риэго?!

Жизнь Рафаэля дель Риэго, его достоинства, его ошибки чрезвычайно поучительны и для нас - строителей нового человеческого общества, уничтожившего всякое классовое угнетение. Настоящая, научная биография этого замечательного революционера может и должна быть создана.

¹ См. брошюру "Bosquejo del plan de la conspiracies del 7 de Julio" в архиве МИД, канц. 1822 г., д. 7573, л. 199.

² Офранцуженными" ("afrancesados") назывались испанцы, которые поддерживали короля Жозефа Бонапарта посаженного Наполеоном на испанский престол в 1808 году. Испанский народ презирал и ненавидел их.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. КОСОРЕЗ:

Комментарии: