ДЕКАБРИСТЫ И ИХ ВРЕМЯ. Труды Московской и Ленинградской секции по изучению декабристов и их времени. Том I. Издательство Всесоюзного Общества политических каторжан и ссыльно-поселенцев. 240 стр. Цена 2 руб. 50 коп.

Отрадно, что юбилей декабристов дал толчек к организации их длительного и систематического изучения на основе документальных данных. Эту цель и ставят себе Московская и Ленинградская секции по изучению декабристов и их времени, созданные при Всесоюзном обществе политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Первый том объединенных трудов этих секций перед нами.

К оценке этой серьезной работы нельзя приступить, не отдав себе ясного отчета в очередных задачах научного исследования, которые стоят в настоящее время перед изучением декабризма и оформлению которых чрезвычайно способствовал юбилей декабристов и вызванная им литература. Монографическое документальное исследование крупных проблем декабризма и планомерная публикация крупных комплексов документов о декабристах - вот очередные наиболее назревшие формы работы. Южное общество декабристов, декабристы и массовое движение, в частности-декабристы и солдаты - вот наименее исследованные и особо значительные темы изучения декабризма. Назрела крупная планомерная исследовательская работа. Если в растущей литературе о декабристах - как это было в юбилейной литературе - будет количественно преобладать популяризация, случайные заметки, семейные предания, передаваемые через третьи, если не четвертые руки здравствующих потомков, публикация мелких случайных документов и документиков - все это будет распылением сил и к настоящему изучению проблемы декабризма мы будем плестись черепашьим шагом.

Сборник секций по изучению декабристов и их времени не ставит перед собой определенного строгого плана изучения и не дает крупных законченных исследований. Тематически он сосредоточен главным образом на вопросах ранних тайных организации ("Зеленая лампа") и деятельности Северного общества: Никита Муравьев, Н. Тургенев, И. Якушкин, А. Одоевский - в центре сборника. Исключение в этом смысле представляет лишь публикация двух небольших документов о М. П. Бестужеве-Рюмине Крупных вопросов марксистского исследования декабристов, классового анализа движения, связи движения с развитием производительных сил, с проблемой буржуазной революции в России - сборник не касается вовсе. В нем преобладают работы двух типов - детальное документальное исследование узких социальных вопросов (Detail forschung) и комментированная публикация небольших документов. Важность обоих типов работ, конечно, бесспорна, но лишь в том случае, если они являются ступенью к планомерному марксистскому монографическому изучению и не остаются без дальнейшего развития.

По тщательности анализа и глубине разработки в центре сборника необходимо поставить прекрасную работу Н. М. Дружинина "Конституция Никиты Муравьева (происхождение и различие вариантов)". Автор детально изучает историю текста конституции, правильно полагая, что лишь такое изучение может явиться базой для правильного социального анализа содержания конституции. Формальная история вариантов дана в работе Н. М. Дружинина исчерпывающе. Совершенно правилен вывод, что текст конституции, хранящийся в следственном деле С. Трубецкого, является наиболее ранним из известных нам вариантов конституции Никиты Муравьева, и именно последний, а не С. Трубецкой, как думают некоторые исследователи, является автором этого текста. Взаимная связь трех вариантов конституции - упомянутого выше, затем текста 1824 г., разработанного после политических столкновений с Пестелем, и, наконец, известного тюремного варианта, обрисована очень отчетливо. Приходится возражать лишь против одного методологического приема изучения текста: на сто. 90 - 93 автор сопоставляет отдельные статьи различных ва-

риантов конституции, и от особенности редакции (растянутость или сжатость формулировок, наличие или отсутствие мотивировок, отсутствие или наличие вступительных замечаний) умозаключает ко времени появлений вариантов, устанавливая, который появился раньше другого. Этот вообще чрезвычайно условный способ имеет известное значение лишь в применении к бесспорно авторскому тексту. Между тем Никита Муравьев далеко не всегда был автором формулировок своей конституции: многие из них просто списаны с западных конституций, в частности с конституций революционной Франции. И сличение редакционных вариантов обязательно должно принимать во внимание этот иностранный подлинник. Н. М. Дружинин, между тем, этот подлинник к анализу редакций не привлекает. Работа Н. М. Дружинина дает ряд ценных попутных выводов: устанавливает, например, оживленное обсуждение конституции членами Северного общества, вызванную ею полемику. Положение о том, что эта конституция - подлинный сгусток политических мнений не одного только Н. Муравьева, а значительного ядра членов Северного общества, получает важное подтверждение.

Работа Б. Л. Модзалевского "К истории Зеленой Лампы" публикует и комментирует бумаги "Зеленой Лампы", найденные в архиве редакции "Русской старины". Большая часть этих бумаг - литературные опыты, стихи, меньшая - отрывки политического содержания, -среди последних особо замечателен "Сон" (стр. 53 и сл.) неизвестного автора, являющийся но существу отрывком социальной утопии; из фантастического описания будущего Петербурга мы заключаем, что автор- сторонник конституционной монархии и последовательный "вольнодумец" в религиозных вопросах. Б. Л. Модзалевский в результате анализа этих бумаг делает вывод о "Зеленой Лампе": "главной целью организации были не преобладавшие в ней количественно литературные занятия... центр тяжести собраний, несомненно, лежал... в критике современности, в спорах на политические темы" (стр. 60). Но как ни интересен опубликованный автором материал, вывод этот в рамках статьи остается глубоко спорным: опубликованный материал случаен и неполон, важнейшие документы организации, например, протоколы, до нас не дошли, необходимы новые поиски и дополнительное исследование.

Статья А. Шебунина "Н. П. Тургенев в тайном обществе декабристов" не охватывает равномерно поставленной темы: она сосредоточена на более частном вопросе - анализе покаянных записок декабриста Николаю I, - остальные вопросы темы освещены очень бегло. Центральному вопросу - оправдательным попыткам Н. Тургенева - придан в исследовании А. Шебунина особый уклон: очень или не очень виновен Н. Тургенев в том, что каялся пере царем? Вывод автора тот, что моральная оценка предательского поведения Н. Тургенева должна быть смягчена. Так ли важен этот вопрос моральной оценки в плане научного исследования? Факт покаяния лишь маленький штрих в неопровержимом положении - классовом единстве кающегося декабриста и судящей его царской власти. А очень или не очень "виноват" Н. Тургенев-вопрос по существу праздный. Особо важным выводом работы является обоснованное на вариантах записок положение о том, что "искренним" (как думает А. И, Заозерский) Н. Тургенев в этих записках, конечно, не был, и самым "плановым" образом лгал, чтобы оправдаться. Но другие выводы автора: якобы отрицательное отношение Н. Тургенева к республиканскому образу правления и убеждение в ничтожности тайных обществ кажется нам противоречащим фактическому материалу, приведенному самим автором, обрисовавшим высокую активность Н. Тургенева в тайном обществе и участие в его восстановлении. Место не позволяет, к сожалению, детально аргументировать это возражение.

В центре документальных публикаций стоит вопрос, важный в биографии декабриста И. Д. Якушкина, - неразделенная любовь его к Н. Д. Щербатовой (в замужестве Шаховской), вскрытая его перепиской с нею и с ее братом. Письмо К. П. Бестужева-Рюмина к Л. Толстому о декабристе М. П. Бестужеве-Рюмине и письмо этого последнего к П. Я. Чаадаеву вносят в характеристику декабриста лишь несколько незначительных штрихов, все же ценных, так как биографические документы о нем очень скудны. Любопытно неопубликованное стихотворение А. Одоевского - яркого, политического содержания, комментированное Б. Николаевским.

М. Азадовскому принадлежит интересная статья "Неосуществленный замысел побега декабристов из Читы".

К сборнику приложен список докладов ¹ , прочитанных в секциях. Общий вывод ясен: сборник ценен, но необходимо пожелать работе секций не застывать в сравнительно мелких и довольно случайных темах, а расти к разрешению крупных проблем декабризма, к его углубленному классовому анализу, к большим детально обоснованным на документах монографическим исследованиям, в которых так бесспорно нуждается современное изучение декабризма.

М. Нечкина

В. КИРПОТИН. Радикальный разночинец Д. И. Писарев. Ленинградский научно- исследовательский институт марксизма. Изд. "Прибой", 1929, Л. Стр. 252, ц. 2 р. 50 коп.

В русской марксистской литературе до сих пор не было сколько-нибудь исчерпывающей характеристики такого в свое время властителя дум передовой молодежи, как Писарев. Очень интересная и для своего времени безусловно ценная биография Писарева, написанная Соловьевым и вышедшая в павленковской серии, конечно, марксистской не может считаться, притом она была подцензурной и сильно устарела. Статья М. Н. Покровского, посвященная вопросу о революционности Писарева, и небольшие, в значительной мере отрывочные, хотя и весьма содержательные статьи В. Ф. Переверзева (а отчасти и Б. Козьмина), - вот, насколько нам помнится, все, или почти все, что было написано у нас марксистами о Писареве после Октября. Поэтому нельзя не приветствовать работу В. Кирпотина, представляющую собою не столько биографию Писарева (биографического элемента в ней очень мало, да в этом и нет надобности, так как эта сторона достаточно выяснена в литературе), сколько попытку дать более или менее исчерпывающий марксистский анализ важнейших сторон его литературной деятельности, и основных элементов его миросозерцания.

Книжка распадается на следующие главы, между которыми не всегда чувствуется архитектурное единство, которые иногда производят впечатление как бы собрания отдельных статей: I. Превращение в радикала. II. Журнальная полемика 1860 - 62 гг. (и первое выступление Писарева на левом фланге журналистики). III. Материализм Писарева. IV. Исторические воззрения Писарева. V. Писарев и революция. VI. Писарев и социализм. VII. Разрушение эстетики. VIII. Антонович и Писарев. IX. Социальная характеристика и историческое значение Писарева.

Наиболее интересными и вместе с тем - как это нередко бывает - наиболее спорными представляются главы, посвященные вопросу о революционности и социализме Писарева, а также его социальной характеристике. Автор задается целью построить своеобразную закономерную схему эволюции взглядов Писарева по отношению к революции и социализму. А именно, если в области механического материализма и в своих исторических взглядах Писарев, начиная приблизительно с 1861 г., в основном оставался верен себе, т. е., принимая целиком так называемый материализм естествознания, оставался идеалистом в объяснении исторического процесса, то его революционные и социалистические убеждения, по мнению В. Кирпотина, проделали путь некоей кривой. Достигнув наибольшей яркости в момент наивысшего общественного подъема, эти убеждения потускнели, стали более умеренными, скептическими и более, так сказать, откровенно буржуазными после 1862 г., т. е. в эпоху начавшейся правительственной реакции и общественного отлива. Наоборот эстетические взгляды Писарева становились все более отрицательными по мере его отхода от веры в революцию и социализм. Здесь "левая" фраза, пресловутое "отрицание эстетики" как бы прикрывала политическое и социальное "поправение" Писарева, радикализм в области литературной критики заменил для него радикализм общественный.

Эта схема автора, подкрепляемая многочисленными цитатами, на первый взгляд подкупает своей простотой и логической стройностью. Но беда в том, что подлинный Писарев был сложнее, чем изображает автор, и в рамки его схемы не совсем укладывается. Так, по его мнению, "тактические расчеты Писарева после 1862 г. окончательно лишают его возможности ставить какую бы то ни было ставку на массовое движение. Массы окончательно скидываются им со счетов истории, им не предоставляется никакой роли в деле их собственного освобождения" (стр. 140). Все

¹ Пользуюсь случаем исправить одну ошибку этого списка: Доклад М. О. Ковалевского "Сатирические куплеты на декабристов" ошибочно приписан... мне.

надежды Писарев возлагает на "мыслящих реалистов" из образованного меньшинства. При этом все цитаты, в подтверждение своей мысли, автор берет из статьи "Реалисты", напечатанной в 1864 г. Между тем в статье "Посмотрим!", являющейся полемическим ответом Антоновичу на его критику "Реалистов", в статье, появившейся в 1865 г., мы находим чрезвычайно интересные и яркие места, находящиеся в противоречии с концепцией нашего автора, и - странным образом - несмотря на их исключительный интерес и значение, мы во всей книжке В. Кирпотина не встречаем никакого упоминания, никакого даже намека на них. Это - места, говорящие о необходимости вербовать для "решения общественной задачи" адептов из "низших классов", ибо только они "встречают новые идеи с пылким, деятельным и совершенно сознательным сочувствием".

На вопрос, что должны делать мыслящие реалисты, "если теоретическое решение ("общественной задачи". Б. Г.) будет найдено, Писарев отвечает: "Постоянно разъяснять обществу с разных сторон и во всех подробностях основные начала разумной экономической и общественной доктрины... и при этом всеми возможными средствами усиливать приток новых людей из низших классов в образованное общество; другими словами, надо вербовать адептов найденного разумного учения, и надо увеличивать массу мыслящего пролетариата" ¹ .

Конечно, при желании можно толковать это место так, что под "низшими классами" Писарев понимал только разночинцев. Но мы думаем, что это было бы натяжкой. Не веря в историческое творчество масс, Писарев все же был убежден, что эти массы способны выделять значительные количества таких людей, которые, пополняя ряды "мыслящего пролетариата", наиболее способны толкать образованное "общество" на путь социальных реформ.

Что касается противоречий социальной позиции самого Писарева, его попыток соединить социализм с капитализмом, попыток, опирающихся на стремление к индустриализации и на одновременное глубокое и искреннее сочувствие к "голодным и раздетым людям", то мы в истории европейского утопического социализма имеем прототип такой позиции в лице Сен- Симона самых последних лет его жизни. Не даром у Писарева было такое тяготение к ученику Сен- Симона - Конту.

Вообще самой слабой стороной безусловно интересной и ценной работы В. Кирпотина является слишком поверхностное знакомство с общей историей европейской и русской социалистической мысли, что мешает ему найти для Писарева наиболее точное место в этой истории. Так, говоря, что пропаганда Писарева подготовляла почву для "Исторических писем" Лаврова, он ни словом не упоминает о Ткачеве, хотя несомненно, что Ткачев идейно был гораздо ближе к Писареву, чем Лавров. Далее, некритически повторяя полемический оборот Плеханова, В. Кирпотин в теории Михайловского о "Героях и толпе" видит теорию "великих людей", двигающих историю (стр. 100), хотя у Михайловского в данном контексте под "героями" разумеются те безвестные люди, которые во время тех или иных массовых движений внезапно появляются в качестве инициаторов и вожаков, с тем, чтобы столь же внезапно исчезнуть, раствориться в толпе. Неверно также, что "революционные народники обосновывали свою самоотверженную и кровавую борьбу с самодержавием идеалистически" (стр. 140). Если здесь идет речь о землевольцах-бакунистах, то именно, как бакунисты, они пытались обосновывать свою программу материалистически, что не мешало им оставаться утопистами.

Автором не использована, по-видимому, интересная работа Б. П. Козьмина о "расколе в нигилистах", так как мы не находим у него четкой социальной характеристики той борьбы "Русского слова" с "Современником", в которой Писарев занимал одно из первых мест.

Несмотря на эти слабые моменты книжки Кирпотина (к ним нужно еще отнести встречающиеся иногда длинноты и повторения), она прочтется с интересом и пользой.

В. Горев

И. И. ЛИТВИНОВ. Экономические последствия столыпинского аграрного законодательства. РАНИОН. Институт экономики. Стр. 143. Цена 1 р. 50 к.

"В этом труде должны быть изучены те процессы, которые происходили в русской экономике и в классовых взаимоотношениях в период между 1905 к 1917 гг. и которые подготовили первую

¹ Соч. т. V, стр. 202 и 203. Подчеркнуто нами. Б. Г.

в мире социалистическую революцию. Весь труд содержит 5 частей.

Первая часть этого труда вышла в свет в 1924 г. Она была посвящена изучению промышленной депрессии после 1905 года и теперь вся разошлась.

В предлагаемой работе автор занимается изучением влияния столыпинского аграрного законодательства на расширение емкости русского рынка и на рост промышленности; вместе с тем, автор затрагивает проблему влияния последствий аграрных реформ на взаимоотношения классов" ¹ .

Читатель извинит меня за то, что я начал свою рецензию с большой цитаты, в которой сам автор говорит о содержании своей работы. Но эта цитата абсолютно необходима для того, чтобы иметь в виду, о чем автор должен писать, так как заголовок книжки не вполне соответствует ее содержанию. Надо прямо сказать, что поставленные автором в приведенной выше цитате задачи не выполнены, хотя работа и задумана чрезвычайно интересно.

Автор обещает рассмотреть и развитие экономики, и классовые изменения до 1917 года. Между тем, автор нигде не затрагивает эпохи войны (1914- 17 гг.), ограничиваясь 1914 годом. Очевидно, последующие события должны быть рассмотрены в тех трех томах, которые еще не написаны, но обещаны автором. К сожалению и в более узких хронологических рамках (до войны 1914 г.) автор не дал ответа на все поставленные им вопросы. В то время, как депрессии т. Литвинов посвятил первую часть работы, промышленный подъем накануне войны, образование русского империализма в данной работе обойдены автором совсем.

Естественным последствием столыпинщины являлось более быстрое проникновение капитализма в сельское хозяйство, изменение его техники и форм хозяйства. Все эти вопросы должны быть обязательно освещены, иначе будет непонятна и необоснована классовая дифференциация крестьянства. В данной же книжке вся сумма этих вопросов также обойдена. О самом столыпинском аграрном законодательстве читатель также узнает только из цитат Ленина в предисловии. По части использования Ленина автор проявил похвальное усердие, перепечатав целых десять страниц. Спрашивается, чем же заняты 140 страниц книги?

Около 30 страниц (28) т. Литвиновым заполнены всякими приложениями: таблицы, списки литературы, указ об общине и т. п. Конечно приложения имеют кое-какую цену, но т. Литвинов явно преувеличивает их значение и дает их в несоответствии с текстом. В самом деле, в какой связи с "последствиями" столыпинщины находится таблица о колебании цен на хлеб в Москве, с 1850 г. (!) или статистика пожаров с 1860 года? Ведь это же явное пренебрежение к читателю. Вместо того, чтобы тщательно подобрать для приложения материал, или еще лучше проработать его для текста, сырье дается в качестве платного приложения к книге, раздувая ее на 1¹ /₂ печатных листа.

Кроме исторической справки о цене хлеба в 60 годах прошлого столетия, читатель найдет в тексте страницы, посвященные марксизму и ленинизму, тому, что Роза Люксембург была славная революционерка, Каутский и Бернштейн - ревизионисты и т. п. вещи, прямого отношения к теме не имеющие.

Специальный отдел своей книги тов. Литвинов посвятил вопросу о ленинизме и марксизме. Прочитавши его, читатель идейно обогатится и узнает, что "ленинизм органически вытекает из марксизма", или, что "ленинизм есть марксизм эпохи империализма" (стр. 79 и др.). Конечно, никто из нас ничего не имеет пропив того, чтобы т. Литвинов писал о ленинизме и сводил теоретические счеты с Розой Люксембург, - но, право же для этого гораздо удобнее писать другую книжку, на другую тему.

Тов. Литвинов считает удобным заниматься теоретическими вопросами марксизма в работе о столыпинщине, но это явное неуважение к вопросам, заслуживающим более серьезного отношения. Поэтому "пример" т. Литвинова не может найти одобрения.

По мнению т. Литвинова, нельзя писать о столыпинщине до мировой войны, не предпослав отдельчика о прорыве империалистического фронта, другого - об идеологии международного пролетариата и известных ревизионистах Каутском и Бернштейне и т. д.

Фактически свою работу о столыпинщине т. Литвинов превратил в "собрание сочинений" на разные темы, на которые автору когда-либо приходилось писать. Поэтому в брошюру втиснута и статья, в свое время напечатанная в "Большевике", хотя там о столыпинщине и с лупой нельзя ничего разыскать. Совершенно непонятно, как все это мог пропустить Институт экономики Ра-

¹ "Экономические последствия".. стр. XVI.

ниона, который утвердил данную работу, и дал ей свою визу.

Переходим к рассмотрению глав, посвященных существу темы. По заголовку такой главой является третья: "Аграрный вопрос и экономическое развитие России".

Прочитавши эту главу, читатель разочаруется, так как большая часть ее (4 страницы из 6) посвящена рассмотрению внешней политики царского правительства. Совершенно непонятно, почему автор не озаглавил ее иначе, соответственно с содержанием.

Следующая глава носит слишком длинный заголовок, а поэтому повторять его не буду. Речь идет о повышении товарности крестьянского хозяйства. Вместо того, чтобы на основе фактического материала проанализировать поставленную проблему, т. Литвинов предпочитает, пожаловавшись на царскую статистику, которая не дает "прямых данных", - обойти вопрос. Вопрос действительно обойден по существу. В какой мере повысилась товарность крестьянства и его различных слоев, как росли и крепли связи крестьянского хозяйства с внутренним и внешним рынком - на сей счет нет ни слова. Между тем, не верно, что вообще на эту тему нет материала. Сводный, обработанный материал приводит Лященко, Кондратьев, Тюменев, а сырой материал нашел и использовал т. Беленко в своей статье "Расслоение старой деревни"¹ . Те цифры, которые приводит т. Литвинов относительно роста кооперации и крестьянских вкладов, ни в какой мере не могут являться ответом на вопрос. Поэтому и вывод, который он делает в конце главы, бездоказателен и слишком общ. Литвинов говорит о сильном влиянии столыпинщины "на рост товарности крестьянского хозяйства". Но нужно экономически проанализировать, в какой мере увеличилась товарность различных слоев крестьянства, ибо без этого ничего нельзя понять в процессе дифференциации деревни. Наметка этого вопроса дана уже Дубровским и Карповым в их работах о столыпинщине. В следующей главе говорится о росте потребления деревни, т. е. о развертывании внутреннего рынка. Тов. Литвинов упор делает здесь на расширении потребления с. -х. машин в связи со столыпинщиной. Это расширение и происходило, как в крестьянском, так и в помещичьем хозяйстве. Но на этом останавливаться не следует. Ибо связь двух фактов: столыпинской политики с ростом потребления сельскохозяйственных машин устанавливается цифрами. Задача сводится к тому, чтобы проанализировать, какие группы крестьянства и в какой мере являлись покупателями этих машин. В этой же работе автор все время оперирует с понятием - "деревня", как нечто единое. "Деревня" больше потребляла машин, галош, ситцу - вот обычные выражения, которыми он оперирует, игнорируя классовые деления.

При анализе душевого потребления продуктов: сахара, ситца - мы не можем согласиться с положением автора. С его точки зрения главнейшим фактором этого расширения является деревня, т. е. крестьянство. Расширение потребления буржуазии, помещиков и мелкой буржуазии города он сбрасывает совсем со счетов. Совсем неверно, будто помещики "вымирали, как зубры". Они приспосабливались к капиталистическим условиям ведения хозяйства. Сильное влияние "а рост общего душевого потребления оказывал город, где население быстро росло, а индивидуальное потребление было в несколько раз выше, чем в деревне. За 7 лет городское население России увеличилось почти на 5 милл. человек, конечно, не только за счет одних рабочих. Усилилась и разбогатела городская буржуазия, которую сбрасывать со счетов нельзя. Точно так же едва ли можно говорить о росте потребления сельской бедноты и пролетариата, находившихся в кабале у растущей деревенской буржуазии; необходим иной, классовый подход к анализу потребления, а не ответ "в общем".

При рассмотрении городского строительства, в главе "Влияние столыпинщины на город", надо было дать не только число "случаев" стройки, но, главным образом, просмотреть рост городских бюджетов, выпуск городами специальных займов на новое строительство. Тогда картина была бы более ясна.

В общем главы, посвященные внутреннему рынку, дают слишком общую и весьма неотчетливую картину. На фоне общих мест выделяется интересным материалом глава, посвященная кооперации.

Переходя к рассмотрению положения рабочего класса, т. Литвинов пишет: "Здесь не место заниматься детальным разбором высоты заработной платы и положения рабочего класса за разби-

¹ См. Проблемы марксизма. Статьи и исследования. Ленинградский н. -исслед. инст. марксизма, стр. 85 - 133.

раемый период. Это должно быть предметом особого исследования" (стр. 82). Тов. Литвинов всю главу написал лишь на основании заработков московских текстилей. Надо было бы взять несколько типичных районов, тем более по этому вопросу нельзя жаловаться на недостаток "прямых данных". Материальное положение московских текстилей было чрезвычайно низкое, ниже, чем у рабочих других отраслей. Металлисты зарабатывали раза в два больше текстилей, культурный уровень их был выше. Затем третья типичная группа рабочих - это рабочие Донбасса и нефтяных промыслов в Баку.

Последняя глава работы посвящена "социально-классовым последствиям столыпинщины". Здесь автор рассматривает позицию буржуазии, помещиков, крестьянства и пролетариата. Как раз относительно первых двух классов сказано очень мало, а материала по этим вопросам довольно много. Здесь совсем не поставлен вопрос о германофильских тенденциях среди определенной части помещиков, об англофильстве нашей промышленной буржуазии, перерастающей в империализм. Между тем, вовсе не случайно, внешняя политика самодержавия, одобряемая империалистской буржуазией, как раз в начале столыпинщины повертывается в сторону союза с Англией, своим старым противником.

При анализе положения крестьянства т. Литвинов правильно намечает две линии противоречий и борьбы, с одной стороны, между всем крестьянством и помещиками, с другой - внутри самого крестьянства, между кулацкими элементами и остальной массой крестьянства. Обе эти линии имеют свое значение в последующей борьбе. Без единого фронта всего крестьянства против помещиков не было бы буржуазной революции в России, без широких пролетарских и полупролетарских кадров, создаваемых в условиях столыпинщины особенно быстро, трудно было бы провести раскулачивание деревни.

Сравнительно с другими частями работы заключительная глава разработана 1учше, несмотря на слабое освещение позиции буржуазии и помещиков.

Резюмируем. Имеющаяся литература о столыпинщине страдает тем недостатком, что она анализирует только область аграрных отношений, не прослеживает влияние столыпинской политики на развитие экономики и классовой борьбы. Тов. Литвинов правильно поставил вопрос, стараясь заполнить наиболее существенную орешь, но проблему не разрешил, так как слишком элементарно осветил ряд основных вопросов этой темы и переполнил работу общими местами, например, об особенностях исторического развития России, марксизме и ленинизме и т. п. Совершенно не прослежен вопрос о дифференциации деревни, об удельном весе различных слоев крестьянства. Влияние столыпинщины на город освещено однобоко, неполно. Борьба пролетариата с буржуазией и самодержавием, оформление политической идеологии рабочего класса - частью пропущены, частью рассмотрены слишком суммарно и обще. Центральный вопрос-влияние аграрных отношений на развитие капитализма - сведен в плоскость рассуждений о внешней политике.

А. Сидоров

ЕЛ. ДРАБКИНА. Грузинская контрреволюция. Издание "Прибой", Истпарт, ЦК ВКП(б). 1928 год.

По истории грузинского меньшевизма в эпоху его владычества, 1919- 1921 гг., мы почти не имеем никаких исследований. Отдельные публицистические работы, изданные по этому вопросу: М. Орахелашвили, Ф. Махарадзе и Л. Троцкого, не могли претендовать и не претендовали на название научного исследования. Единственная книга, в какой-то степени претендовавшая на это, была книга Шафира "Очерки по истории грузинской жиронды", однако эта книга, включившая большое количество свежего и неопубликованного материала, сделана с такой редкой неряшливостью, с таким незнанием исторического метода, что говорить о ней, как о серьезной исследовательской попытке, конечно, не приходится. Лишь в самый последний период на книжном рынке появились две больших работы: Ел. Драбкиной "Грузинская контрреволюция", изд. ГИЗ РСФСР и Ф. Махарадзе, "Борьба за советы и советскую власть в Грузии", Изд. ГИЗ ССРГ. Работа Ел. Драбкиной - интересная попытка на основе уже изданного книжного и сохранившегося газетного материала нарисовать схему развития классовой борьбы за этот период в Грузии. Правда, автор в предисловии оговаривается, что большая часть архивов, освещающих деятельность грузинского меньшевизма за этот период, увезена за границу и что имеющиеся сейчас в архивах остатки архивных фондов автором по мере возможности использованы. Однако, мы

должны констатировать, что из сохранившихся в Музее революции ССРГ архивных фондов автором использовано далеко не все, что могло бы быть им использовано. Так, например, у автора имеется специальная глава об аграрной политике правительства и крестьянском движении. Душетское восстание в общей борьбе грузинского крестьянства с меньшевиками в период 1918 - 1920 гг. имело большое политическое значение; в архиве Музея имеются следственные дела по этому восстанию, частью на русском, частью на грузинском языках. Материалы эти обязательно должны были быть использованы исследователем, так как они, в значительной степени, вскрывают характер крестьянских движений за этот период в Грузии. Также должны были быть использованы и уцелевшие (правда далеко не полностью) архивные фонды министерств меньшевистского правительства: военного, иностранных дел, внутренних дел.

Автором также не использованы такие материалы, как стенограммы Учредительного собрания. Мало того, посвящая специальную главу предистории владычества грузинского меньшевизма (1917 - 1918 гг.) автор не использовал уцелевшие значительные архивные фонды Краевого центра советов рабочих депутатов, Тифлисского совета рабочих депутатов (1917 - 1920), краевого совета армии, Закавказского сейма и его комиссий, межнационального совета и ряда разрозненных архивов, хранящихся в Музее Революции Грузии. Все это в значительной степени понижает научную ценность рецензируемой нами работы.

Достаточно указать на то, что автор, характеризуя аграрную политику грузинского меньшевизма, совершенно не использовал протоколов аграрной комиссии закавказского сейма, а именно здесь, в этой комиссии, обрабатывался и создавался по частям этот закон. Достаточно проследить день за днем работу этой комиссии, в заседаниях которой принимали участие представители различных партий, для того, чтобы понять, как создавался этот закон, чтобы по-настоящему вскрыть его основную социально-политическую установку.

Автор посвящает целую главу своей книги внешней политике грузинского меньшевизма, почти целиком строя ее на материалах, изданных грузинскими меньшевиками-"Материалы по внешней политике Закавказья и Грузии" - в то время, как в архивах Музея Революции ССРГ сохранились протоколы Трапезундской и Батумской мирных конференций, имеются почти все протоколы заседаний Закавказской делегации в Трапезунде и Батуме, сохранилась телеграфная переписка между вождями грузинского меньшевизма Жордания и Чхенкели в исторические дни, предшествовавшие объявлению независимости Грузии, проливающая в значительной степени свет на характер деятельности грузинского меньшевизма в области внешних сношений. Простой перечень неиспользованных материалов дает возможность утверждать, что работа Е. Драбкиной по истории грузинского меньшевизма далеко не полна.

Книге предпослано большое введение, характеризующее социальные и политические процессы, имевшие место в Грузии в XIX и XX столетиях. Введение это, освещающее экономическое развитие и соотношение классовых сил в этот период, в некоторых своих выводах страдает рядом неточностей и неправильных положений. Так, недостаточно четко охарактеризована история аграрных отношений. Анализ аграрной политики царского правительства в Грузии пестрит обобщениями, могущими привести к неправильным политическим выводам. На стр. 16 автор пишет: "Эксплоатация же крепостного труда через помещика-представителя торгового капитала в деревне - была идеальным разрешением вопроса. С другой стороны, в сторону прусского варианта толкала надежда организовать производство промышленного сырья в самих помещичьих имениях. Наконец, помещик был военной и политической опорой, гарантирующей как от внешнего, так и от внутреннего врага. Россия избрала прусский путь". (Подчеркнуто мной. С. С.)- Утверждение автора, что царская Россия по отношению к Грузии в аграрном вопросе избрала не американский, а прусский путь, по меньшей мере наивно. Ленин в ряде своих произведений достаточно убедительно показал, что путь американский это - путь коренной ломки аграрных отношений, путь ликвидации помещичьего землевладения, непосредственно связанный с вопросом о необходимости ликвидации самодержавия. Понятно, что русский царизм ни по отношению к метрополии, ни по отношению к колониям не мог стать на этот путь. Таким образом перед русским самодержавием ни в какой мере не мог стоять вопрос о том, стать ли

ему на путь прусский или стать на путь американский, как это пытается утверждать автор.

Характеризуя историю аграрных мероприятий русского царизма в Грузии, уместно будет поставить вопрос, проводило ли русское самодержавие в своих колониях ту же аграрную политику, которую оно осуществляло в метрополии. То есть, иными словами - можно ли утверждать, что русское самодержавие, проводя аграрную реформу в Грузии во второй половине XIX столетия и намечая ряд мероприятии в вопросах землеустройства в эпоху столыпинщины, стало на прусский путь развития. Нам думается, что те мероприятия, которые были проведены русским самодержавием в Грузии в эти два переломных этапа политики правительства, говорят за то, что русское самодержавие стремилось к тому, чтобы возможность капиталистического развития в Грузии затормозить. Что это действительно так, подтверждается отказом русского правительства от проведения в пределах Закавказья столыпинского земельного законодательства. Сам же автор указывает, на то, что когда после революции 1905г. стал вопрос о проведении аграрной реформы в пределах Закавказья, то "проект распространения на Закавказье столыпинского земельного законодательства был с самого же начала решительно отвергнут, как противоречащий принципам русской политики в крае", как мероприятие, которое "увеличит вредную тягу, имеющуюся среди лиц сельского состояния, к выделению, внесет хаос в земельные отношения, озлобит одну часть населения против другой и нанесет непоправимый удар производительным силам края" (стр. 18). Все это говорит за то, что прусский путь развития был русским самодержавием по отношению к Закавказью, а значит и Грузии, решительно отвергнут; столыпинское правительство, проводя мероприятия, создающие условия капитализации крупного землевладения в пределах метрополии, считало необходимым для своих колоний сохранить условия полного господства крепостнических и полукрепостнических элементов деревни.

Именно потому, что русское правительство по отношению к своим колониям и в частности по отношению к Грузии отказалось от прусского пути развития, грузинское помещичье хозяйство, грузинское дворянство испытывало столь бурный процесс разорения. Если реформа 1861 года, равно как и столыпинская реформа по отношению к России в значительной степени являлись мерами предупредительными, призванными спасти дворянское хозяйство путем его капитализации (хотя бы за счет частичного разорения наименее устойчивых, наименее приспособленных), то аграрная политика, проводимая в Грузии, при росте и развитии капиталистических элементов в деревне, при все более и более растущей зависимости помещичьего хозяйства от рынка, создавала условия быстрого разорения значительной части грузинского дворянства.

Но если царское правительство, как оно само заявляло, не желало развязывать развития капитализма в своих колониях, даже в той мере, в какой оно проводило это по отношению к своей метрополии, то дворянское сословие этих колоний должно было быть компенсировано какими- либо другими путями. Охарактеризованная автором политика широкой материальной поддержки и беспрерывной опеки, проводимая царизмом по отношению к грузинскому дворянству, и являлась той компенсацией, которая призвана была заменить право на экономическую мощь, на самостоятельное экономическое существование. Однако эта близорукая политика создавала условия, при которых значительная часть грузинского дворянства, теряя свою материальную базу, теряла в значительной степени и свои специфические сословные черты. Часть разорившегося грузинского дворянства уходила в города и заполняла кадры городской интеллигенции, и никакая политика опеки не могла удовлетворить нужд всей этой массы. Поэтому часть дворянства, сохранившая свои владения или устроившаяся на хорошей государственной службе, составляла опору русского самодержавия, являлась проводником его политики, его устремлений, другая же часть, разорявшаяся под влиянием этой политики, заполняла ряды врагов русского самодержавия, врагов царизма, борцов за национальное самоопределение. Грубой ошибкой автора является утверждение, что выброшенный социал-федералистами лозунг национально - территориальной автономии нужно рассматривать как акт лояльности по отношению к русскому самодержавию, в то время как лозунг этот был выброшен представителями сил, враждебных русскому царизму. В ряде работ уже было указано на то, что кадры разорявшихся дворянских детей заполняли ряды не только партии

социал-федералистов, но и грузинских социал-демократов. Лозунг требования национально- территориальной автономии являлся не лозунгом изгнания армянского капитала из пределов Грузии, как это пытается утверждать автор, а являлся лозунгом, противопоставляющим близорукой политике царского правительства политику развязывания капиталистических отношений в стране, политику, единственно способную приостановить бурно развивающийся процесс разорения дворянского хозяйства.

Не менее важным вопросом, на который автор пытается дать ответ, является вопрос о социальной сущности грузинского меньшевизма.

Автор, характеризуя процесс возникновения и развития социализма в Грузии, приходит к выводам, что эти процессы аналогичны развитию социалистических идей в Китае, в среде китайской радикальной мелкой буржуазии.

На стр. 50 автор пишет: "Китайская демократия не могла свергнуть старого порядка в Китае и завоевать республику без громадного духовного и революционного подъема масс. Такой подъем предполагает и порождает самое искреннее сочувствие к положению трудящихся масс, самую горячую ненависть к их угнетателям и эксплоататорам. А в Европе и Америке, от которой передовые китайцы, все китайцы, поскольку они переживали этот подъем, заимствовали свои освободительные идеи, на очереди стоит уже освобождение от буржуазии, т. е. социализм. Отсюда неизбежно сочувствие буржуазных демократов социализму, их субъективный социализм.

Они субъективно - социалисты, потому что они против угнетения и экоплоатации масс. Но объективные условия Китая, отсталой землевладельческой полуфеодальной страны, ставят на очередь дня... лишь один определенный вид этого угнетения и этой эксплоатации, именно - феодализм. И вот, оказывается, что из субъективно-социалистических дум и программ китайского демократа на деле получается... программа уничтожения одной только феодальной эксплоатации"...

Приведя эти строки из статьи Ленина "Демократия и народничество в Китае", автор заявляет: "В Грузии так же, как и в Китае, необходимым условием победоносной буржуазной революции было сплочение вокруг ее знамени широких народных масс... Так же, как и там, освободительные идеи складывались под непосредственным влиянием социализма, и этот субъективный социализм превращался на деле в радикальный демократизм".

Дальше автор пытается показать, почему эти социалистические устремления в Грузии не пошли по народническому пути, а стали на путь социал-демократического самоопределения. Охарактеризовав борьбу классов в Грузии как борьбу за победу буржуазной революции под крестьянским руководством, автор выдвигает следующее положение" "Руководящая роль в грузинской социал-демократии принадлежала не пролетариату, а мелкой буржуазии".

Это нагромождение выводов нельзя, конечно, признать удовлетворительным, однако из всего этого явствует, что грузинская социал-демократия (ее оппортунистическая часть) являлась передовым отрядом в борьбе за доведение до конца буржуазно-демократической революции. Из поля зрения автора совершенно выпадает процесс возникновения и развития революционного крыла грузинской соц. -демократии, выросшего и оформившегося под влиянием развития бакинского пролетариата и опиравшегося на те незначительные слои пролетариата, которые уже в этот период имелись в пределах Грузии.

Вот это стремление автора рассматривать социальные и политические процессы, имевшие место в Грузии, совершенно изолировано от тех процессов, которые характеризовали развитие Закавказья в конце XIX и в начале XX века, в целом и привело его к совершенно неправильным выводам.

Ведь российская социал-демократия, что не раз было указано Лениным, в первый период своего существования росла и развивалась в условиях борьбы за доведение до конца буржуазно- демократической революции, революции в основном крестьянской, и, однако, эти условия не помешали чрезвычайно быстрому формированию пролетарского ядра, формированию левого крыла социал-демократии, определившего путь пролетариата на длительный период и взявшего на себя руководство буржуазно-демократической революцией. Вместо того, чтобы показать, что правооппортунистические слои социал-демократии не в состоянии были не только перевести борьбу на рельсы социальные, но по существу не могли довести до конца и

буржуазно-демократическую революцию, автор скатился к выводам чрезвычайно опасным и двусмысленным, утверждающим, что основным руководителем буржуазной революции в Грузии было крестьянство и его идеологи, грузинские меньшевики.

Исход борьбы за доведение до конца буржуазно-демократической революции в Грузии определялся тем, к го явится руководителем и организатором этой борьбы. Процесс возникновения и развития грузинской социал-демократии может и должен быть охарактеризован как процесс двусторонний: с одной стороны, под давлением мелкобуржуазных слоев города и деревни, под сильнейшим влиянием национальной буржуазии развивалось и оформлялось правое, оппортунистическое крыло грузинской социал-демократии, с другой, под влиянием развития промышленных очагов в Грузии и под непосредственным руководством растущего бакинского пролетариата оформлялось революционное крыло грузинской социал-демократии. Эти два крыла в первый же период своего существования вступили друг с другом в борьбу за гегемонию. Понятно, что правое, оппортунистическое крыло, имевшее в Грузии значительно более сильную социальную базу, пользовалось преобладающим влиянием в стране, и одно это определило невозможность доведения до конца буржуазно-демократической революции, до тех пор, пока не произойдет изменение в соотношении классовых сил, пока давление основных слоев пролетариата не преодолеет мелкобуржуазные устремления, не сумеет повести за собой основные слои крестьянства.

Правда, автор впоследствии в противоречие со своими основными положениями о роли грузинского меньшевизма ("Программа последовательной буржуазной революции", 30 стр.) пытается доказать, что все же меньшевики в результате своей деятельности не смогли последовательно бороться даже за доведение до конца буржуазно-демократической революции. Однако, эти положения нужно считать также крайне нечеткими и неопределенными. Что это так, достаточно говорит тот факт, что у автора при определении социальной сущности грузинского меньшевизма совершенно выпадает вопрос о социальном перерождении этой партии.

Из выразителя интересов и настроений городской и деревенской мелкой буржуазии грузинский меньшевизм превращался (перерождался) в идеолога национальной буржуазии. Конкретно в политике это сказывалось в нежелании последовательно проводить в жизнь начала аграрной и рабочей политики, сказывалось в вопросах международных, в которых грузинский меньшевизм сознательно ставил себя в колониальное, зависимое положение.

Необходимо отметить, что именно эти процессы, чрезвычайно сильно сказавшиеся на социальном существе грузинского меньшевизма, и послужили главной причиной отхода основной массы грузинского крестьянства и предопределили волну крестьянских восстаний в период 1918 - 1920 гг.

Отсутствие характеристики процессов социально-классового перерождения грузинского меньшевизма определило недостаточную обрисовку картины проведения в жизнь аграрной реформы (1918 - 1919 гг.). При разборе вопроса о том, какими методами грузинскими меньшевиками была проведена аграрная реформа, должен быть выпячен вопрос - была ли проведена в жизнь последовательная программа аграрной революции. Как бы это парадоксально ни казалось, мы смеем утверждать, что грузинским меньшевизмом в период его владычества не была проведена программа, защищавшаяся даже правым крылом российской социал-демократии. В жизнь была проведена кадетская программа.

Нужно считать, что именно в этом - основной смысл аграрной реформы грузинского меньшевизма, причем реформа эта явилась результатом выше охарактеризованного процесса перерождения. Только перерождаясь и меняя свою социальную базу, грузинский меньшевизм мог притти к аграрной реформе, в значительной степени направленной против основных слоев крестьянства.

Конечно, к этому вопросу нельзя подходить догматически. Грузинские меньшевики не предлагали провести в жизнь "принудительное отчуждение за справедливый выкуп", однако, проведенная ими реформа может и должна быть охарактеризована как кадетская уже потому, что она так же, как и та, создавала все необходимые условия для роста крупного капиталистического землевладения и предопределяла массовое разорение в первую очередь хозяйств бедняцких. Подводя итоги, можно сказать, что затронутая Е. Драбкиной тема требует еще дальнейшей более углубленной разработки с непременным условием использования всех имеющихся материалов.

С. Е. Сеф

Проф. П. КУРЦ. Русско-китайские сношения BXVI, XVII и XVIII столетиях. Госиздат Украины 1929, с. 158, ц. 3 р. 50 к.

Количество новых работ (включая и статьи), затрагивающих вопросы истории русско-китайских отношений, невелико. Многие из них к тому же значительно устарели, напр., труды А. Корсака "Историко-статистический обзор торговых сношении России с Китаем", Х. Трусевича "Посольские и торговые сношения России с Китаем" и единственная в своем роде, в отношении подбора фактического материала, работа Н. Бантыш-Каменского "Дипломатическое собрание дел между российским и китайским государствами". Приходится поэтому приветствовать появление книги проф. П. Курца, в некоторых отношениях восполняющей заметный пробел в современной нашей литературе по истории русско-кит. отношений.

В двух первых главах автор останавливается на вопросе о торговле с Китаем до установления непосредственных русско-китайских сношений и о попытках России к первым сношениям с Китаем в то время, когда границы обоих государств, благодаря продвижению русских "землепроходцев" на Дальний Восток, сомкнулись в середине XVII столетия на Амуре.

В первой главе, являющейся центральной, хронологически дана история сношений России с Китаем с 1654 и до 1805 г. Автор добросовестно не пропускает здесь даже мелочей, но, к сожалению, у него получается сухой перечень посольских, торговых и пограничных сношений. Излагая события, автор не выделяет главных, основных моментов, в результате чего остается совершенно незаметной эволюция русско-китайских отношений на протяжении почти двух столетий. Далее, автор почему-то не нашел нужным иллюстрировать свои выводы о русской- китайской торговле цифровым материалом. Это придало бы многим выводам значительно большую убедительность.

Следовало бы также подробнее остановиться на значении для русской казны кяхтинской торговли, т. к. корни миролюбия и уступчивости русского правительства в отношении Китая были тесно переплетены с этим вопросом. В пятой главе автор останавливается на политическом положении народов, обитавших между Российской и Срединной империями Вопрос о закреплении за Россией и Китаем территорий, населенных монголами, джунгарцами, киргизами, калмыками и др. народами, является одной из интереснейших и еще мало разработанных тем в истории русско-китайских отношений. То, что сделано автором в этом отношении, безусловно, заслуживает внимания.

Подводя итоги русско-китайским взаимоотношениям, автор делает вывод, что-"Срединная Империя конечной целью своей внешней политики ставила охранение границ и целость империи, а Россия в Сибири - развитие торговли". Конечно, этот вывод далеко недостаточен: колониальное соперничество двух империей остается невскрытым, стремление к территориальному расширению, характерное как для одной, так и для другой страны, автором не подчеркнуто и т. д. В конце каждой главе даны весьма ценные примечания (с богатейшим указателем литературы), которые, в некоторых случаях, благодаря веди-чине и содержанию дают даже больше, чем основное изложение.

Помимо многочисленных литературных источников, автор использовал для своей работы также ряд архивных материалов, повышающих естественно ценность книги. Несколько мелких замечаний: церемония поклонения китайскому императору называется по-китайски не "ков-тов", как пишет везде автор, а "кэ-тоу", правильнее также не "цун ли ямень", а "цзун ли ямынь". Термин "империалистический" в отношении русской и китайской захватнической политики XVII и XVIII вв. автор понимает слишком широко (напр., на стр. 132: "Все вышеизложенное в настоящей главе о политическом положении народов, обитавших между Россией и Китаем, свидетельствует о той важной роли, какую играли эти народы во взаимоотношениях империалистически развивающихся держав..."); это противоречит ленинскому пониманию природы империализма.

Несмотря на указанные недочеты, книга, безусловно, заслуживает внимания, благодаря ее насыщенности богатым и проверенным фактическим материалом. Отметим еще, что высокая цена книги (3 р. 50 к ) совершенно не соответствует ее величине (158 стр.).

Г. Рейхберг

Ю. БОЧАРОВ, А. ИОАНИСИАНИ и др.

Учебник истории классовой борьбы (XVIII - XX вв.). Под общей редакцией проф. А. Д. Удальцова.

Допущено подсекцией по работе среди взрослых Научно-полит секции ГУС'а. Гиз, 1928 г, стр. 564- VI, Ц. 2 р. 75 к.

Рецензируемый учебник - результат коллективной работы ряда практиков педагогов. Рассчитанный на средние звенья нашей школьной системы, учебник открывается отделом "Эпоха буржуазных революции" и заканчивается отделом "Эпоха пролетарских революций". Хронологические рамки учебника. XVIII век до наших дней.

Впервые мы имеем учебник, где отводится место Америке и в двух словах Востоку.

Книга имеет две самостоятельные, но органически связанные части: текстовую и методическую.

Материалы текста разбиты по трем отделам: эпоха буржуазных революции, буржуазия и пролетариат; эпоха пролетарских революции.

Количество страниц, отведенных Америке - вернее С. -А. Соед. Штатам, чрезвычайно мало (страницы: 5, 6, 7, 223, 224, 413, 423).

Притом Америке отводится внимание авторами только при изложении XVIII и XIX в., а в изложении классовой борьбы наших дней авторы ВЫПУСТИЛИ Америку

Еще меньше внимания уделено Востоку. Восток из учебника выпал, если не считать краткого упоминания о национально-революционных движениях в Турции, Китае, Персии и в Афганистане и все это на полуторах страничках (стр. 522 - 523)

Текстовая часть дает последовательное марксистское изложение исторических фактов в основных странах Европы и СССР.

Книга легко читается.

Легко и увлекательно написаны главы: Великая французская революция и промышленный переворот в Англии.

Очень скудно освещена революция 1848 г.. в Германии. Давая подробный анализ февральской революции 1848 г. во Франции, авторы уделяют всего несколько слов событиям в марте 1848 г. в Германии.

Глава восьмая-эпоха II Интернационала охватывает историю борьбы классов с конца 70-х до 1914 г.

О рабочем движении за это время в Соединенных Штатах Америки - ни слова.

1905 год изложен обстоятельно. Недостаток заключается в том, что автор в нескольких строчках (6 строк, а вся тема имеет 22 страницы-350 - 372) сделал попытку изложить теорию перманентной революции Троцкого.

Что можно было дать в нескольких словах? Вновь повторить, что Троцкий игнорировал крестьянство, пытался перескочить через буржуазно-демократическую революцию.

Конечно, это верно. Но это недостаточно. Троцкизм требует к себе большего внимания. Разоблачение оппортунистической сущности троцкизма требует пристального внимания к нему со стороны аудитории.

Авторы не уделили достаточного внимания оппортунистической сущности троцкизма во время империалистической войны.

Очень бегло задета дискуссия во время Бреста и совершенно мельком об объединенной оппозиции между 14 и 15 съездами.

Вызывает недоумение, почему в учебнике по истории классовой борьбы выпали русские профессиональные союзы.

Русские профсоюзы у авторов выпали и из раздела о 1905 годе, и из главы об Октябрьской революции.

Прежде чем закончить вопрос с текстовой частью остановимся еще на одном моменте.

Нужно ли в учебнике по истории классовой борьбы уделять соответствующее место личностям? Конечно нужно.

Мы считаем это положение бесспорным.

Мы, конечно, не думаем ставить личность на первый план, но мы не забываем о роли людей на каждом конкретном этапе борьбы.

Авторы учебников постарались пойти по пути внесения элементов библиографичности в изложение.

Но недостаточно.

Давая картину бабувизма, авторы ничего не говорят о Бабефе (стр. 85 - 92).

Об Ог. Бланки сказано то, что стало трафаретным: "Из 76 лег своей жизни 37 лет он провел в тюрьмах" и т. д. (стр. 132).

Глава "К. Маркс и научный социализм" (стр. 153) обходит молчанием биографические черты творца научного социализма.

Об Энгельсе имеется замечание такого характера: "В составлении манифеста большое участие принимал Энгельс" (стр. 155).

Перед школьной аудиторией было бы полезно в живых красках развернуть великую дружбу и сотрудничество двух великих революционеров и ученых.

Сказанное нами в отношении Ог. Бланки, Маркса и Энгельса полностью относится к характеристике Чернышев-

ского, Плеханова и В И. Ленина (стр. 315 - 331).

2-ую часть книги составляет методический аппарат.

Эта последняя любовно и кропотливо составлена, чрезвычайно богата и в этом большая заслуга составителей.

Именно за методическую аппаратуру будут благодарны составителям педагоги на местах.

Методическая часть содержит:

1) Введение к каждой главе, выясняющие цеди проработки данной главы, основные вопросы темы и связь ее с предшествующим изложением.

2) Календари важнейших событий, сгруппированных по отдельным периодам.

3) Три синхронистических таблицы.

4) Контрольные вопросы, служащие целям учета и самоконтроля учащихся.

5) Задачи поручения, содержащие материалы и показания, необходимые для организации самостоятельной работы учащихся, желающих исследовать отдельные вопросы по предварительно изученной эпохе.

6) Аннотировочные указания литературы, подобранной с таким расчетом, чтобы помочь учащимся углубить свои знания по интересующим их вопросам; приводимая литература разбита по рубрикам: документы, пособия, воспоминания, художественные произведения, драматические произведения.

7) Перечни иллюстративных пособий: таблиц, схем, диапозитивов, кинофильм (предисловие).

Но эта богатая аппаратура имеет свои мелкие недочеты, вполне устранимые при последующих изданиях. Остановимся на некоторых из них.

Иллюстративная сторона.

Учебник, как правило, снабжен новыми картами, новыми диаграммами.

Приведенная на стр. 172 кривая доходов и задолженности графов Шереметьевых, конечно, интересна и под руками опытного руководителя превратится в прекрасный материал.

Хороша карта распределения барщинных и оброчных крестьян перед реформой (стр. 181), или диаграмма расслоения крестьянства во второй половине XIX в. (стр. 195).

Ряд карт-диаграмм, повторяем, впервые введены в учебную книгу.

Остановимся, однако, на некоторых недочетах.

Помещая карту колоний 1914 года (стр. 406) надо было поместить карту Европы, а еще лучше карту мира после Версальского мира.

Это бы дало наглядное представление об итогах войны.

Можно сомневаться, чтобы фотография разрушенного бомбой шестиэтажного дома (стр. 415) могла иллюстрировать результаты империалистической войны.

Глава "Диктатура пролетариата и империализм" недостаточно иллюстрирована.

На стр. 495 помещен рисунок "Сибирские партизаны", но партизаны очень смахивают на украинцев из Гоголя, а не на сибирских крестьян.

В этом разделе нет ни одной диаграммы, а между тем тут можно было бы поместить карту гражданской войны, построение СССР и т. д.

Каждая тема, как было упомянуто, снабжена задачами-поручениями.

Авторы правы, подчеркивая во введение к учебнику, что "задачи-поручения, конечно, примерны. Практика предложит новые ' задачи, соответствующие условиям местной работы"...

Составлены они умело, но некоторые мелкие недочеты все же имеются в задачах-поручениях.

Задачи-поручения тем по Зап. Европе кладут в основу хрестоматии Фридлянда и Слуцкого (год издания не указан).

Сравнивая тему поручения с указанными документами из хрестоматии, обнаруживаешь несовпадение задания со смыслом и назначением документов.

Например, стр. 123 п. 2 предлагает составить диаграмму доходов и расходов ткачей по документу из хрестоматии N 5.

Развертываем хрестоматию (Гиз, изд. 1925 г., стр. 273). Документ N 5-"Замена взрослых рабочих на фабриках женщинами и детьми".

Означенный документ не дает материала для выполнения упомянутого в п. 2, стр. 123.

Задания гл. 5, п. 1 (стр. 206) предлагает "Пользуясь таблицами в хрестоматии Вознесенского, Большакова и Русакова, сделать"...

Как известно имеются две хрестоматии, совершенно не равноценные:

Большаков и Рожков "История хозяйства России" в 3-х вып. и хрестоматия Вознесенского "Экономика России XIX, XX вв.".

Выводы:

Было бы странным, если бы в новом деле, - а создание учебной исторической книги - новое дело - все было бы гладко.

Отсюда некоторые недочеты, в известной мере обусловленные спешкой.

Но недочеты легко устранимые.

Мы не останавливались подробно на всех положительных сторонах учебника.

Книга оставляет хорошее впечатление удавшегося опыта создания коллективным путем - мы это подчеркиваем - марксистского учебника по истории классовой борьбы.

В заключение об опечатках.

Стр. 28, строка 17 сверху напечатано: "последние"- надо читать "на поселение".

Стр. 475, 13 строка снизу напечатано: "1918 г" надо "1917 г.".

Стр. 477, строка 19 сверху напечатано: "1917 г", надо "1918 г.".

Цена сравнительно недорогая.

А. Мильштейн

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Комментарии: