BIBLIOGRAPHY OF BRITISH HISTORY. Stuart Period, 1603 - 1714. Issued under the direction of the Royal Historical Society and the American Historical Association. Edited by GodfreyDavies, Assistant-Professor in the University of Chicago. Oxford, Clarendon Press, 1928. pp. 8+459.

BIBLIOGRAPHY OF THE WRITINGS OF SIR CHARLES FIRTH, sometime regius professor of modern history in the University of Oxford. Oxford, Clarendon Press 1928. pp IV+45.

Настоятельная необходимость в серьезных справочниках по английской истории XVII века ощущалась уже давно, и отсутствие их являлось серьезным пробелом в литературе предмета. Поэтому появление сразу двух работ на эту тему можно только приветствовать.

Первая из них по своему характеру представляет прямое продолжение классической книги Гросса "Sources and literature of English History to about 1485" и еще не вышедшей "Bibliography of Britich History: Tudor Period" под редакцией проф. Чейни. Вместе с указанными трудами ныне рецензируемая работа составит монументальное руководство для всякого, кто только занимается или интересуется историей Англии.

Ценность настоящего издания подтверждают имена его составителей, ибо помимо официального редактора Г. Дэвиса в нем приняли участие лучшие силы английской и американской исторической науки, как Чарльз Фёрс (в некоторых отношениях второй, негласный редактор книги), Виллиам Роберт Скотт (составитель отдела экономической истории) и ряд других не менее крупных ученых.

По содержанию своему книга распадается на 16 отделов, из которых особенно обширны военная и морская история, религиозное движение и история хозяйства. Особые главы посвящены Шотландии, Ирландии и Уэльсу, не мало места занимает местная история, колониальная политика, и даже таким специальным вопросам, как медицина и музыка XVII столетия, уделено достаточно внимания. Насколько широко задуман этот труд, видно из общего количества собранных здесь названий, доходящего почти до 4 тысяч (3 858); и, действительно, лишь немногие работы не нашли себе здесь места: все, что вышло по XVII веку на всех языках в течение трех слишком последних столетий, составители тщательно разыскали и заботливо собрали. Сверх того, каждому отделу или главе предпослано обычно краткое, но содержательное введение, дающее ряд ценных сведений не только справочного, но, отчасти, и методологического характера (например, глава об аграрной истории).

Внутри каждой главы литература правильно разделяется по двум основным рубрикам: с одной стороны, библиография и источники, с другой - позднейшие работы. Что очень важно, - составители в этом отношении сумели избежать повторений и очень наглядно и четко представили литературу каждого предмета. Последняя подобрана крайне внимательно: отброшены все школьные учебники и чересчур грубые популяризации, оставлены только оригинальные исследования, либо ценные в методологическом или справочном отношении работы. Бесспорное достоинство представляют аннотации к перечисленным работам, где дается ряд полезных библиографических указаний, краткая характеристика и очень часто ссылки на книги, в самой библиографии специально не выделенные ¹ . Наконец, при пользовании трудом Дэвиса большую помощь оказывает подробный индекс авторов и предметный указатель.

Из всего сказанного мы можем заключить, что разбираемый труд является несомненно, одним из лучших справочников по истории Англии XVII века, но все же здесь есть некоторые упущения, и их нельзя обойти молчанием. Мы говорили уже выше, что библиография заключает почти всю, за немногими ис-

¹ Таким образом общее количество названий на много превышает основную цифру-4 тысячи.

ключениями, литературу предмета; к сожалению, упущены книги, представляющие для нас особую важность, -книги, трактующие вопросы социальной борьбы и по своему научному достоинству весьма ценные. Так, например, не упомянуты: старая книга В. Ротшильда- "Der Gedanke der geschriebenen Verfassung in der grossen englichen Revolution" 1903, "История революций" Конради (хотя и не вполне выдержанная, но все же марксистская работа), недавнее исследование В. Коттлера-"Rätegedanke als Staatsgedanke in der grossen englischen Revolution" (Leipzig, 1925), в разделе о Мильтоне пропущен серьезный труд бордосского проф. Denis Saurat - "Milton, man and thinker" (London, 1925).

Я не говорю уже о том, что вся русская литература о XVII веке совершенно игнорируется: нет не только новых работ, по своему миросозерцанию или марксистских, или приближающихся к ним (Пашуканис, Попов-Ленский), но даже старые работы, как С. Фортунатов "Представитель индепендентов Генри Вэн" или исследования А. Н. Савина но аграрной истории XVII века и ряд других работ, отсутствуют. Последнее обстоятельство выявляет определенную политическую тенденцию, ибо обо всех указанных работах можно было легко навести справки и получить необходимые сведения.

Существенные недостатки имеются в классификации всего материала. В данном отношении составители библиографии придерживались совершенно неправильного принципа распределения материала, в связи с чем у них к социальной истории отнесены такие вопросы, как кулинария, спорт, и в то же время сюда включена известная книга Беренса - "The Digger Movement"; работы о социальном реформаторе XVII века - Самюэле Гартлибе - попали в отдел воспитания, а "люди пятой монархии" значатся в главе о религии¹ . Кроме того, отделы, посвященные революционной борьбе, классовому антагонизму отдельных социальных групп, представлены очень слабо, и самая революционная сущность движений такого рода составителями искусно замазывается.

Все это придает книге тенденциозно-консервативный тон, лишает ее какой-бы то ни было научной объективности. В данном случае наглядно еще раз подтверждается всеобщее наступление антимарксистских сил на революционную, пролетарскую науку. Даже в таком безобидном вопросе, как библиография, сказывается реакционная классовая сущность авторов разбираемой книги. И характерный признак: участие в этом издании, субсидируемом крупными капиталистическими предприятиями, американской исторической ассоциации ясно показывает полное подчинение западноевропейской науки капиталу, капитуляцию гордого Альбиона перед американскими банками, к которым его ученые должны обращаться за помощью и поддержкой.

Вторая из вышедших на эту тему работ - Библиография трудов проф. Фёрса - представляет прекрасное дополнение к разобранной выше книге Дэвиса.

Фёрс в настоящее время является, несомненно, первым авторитетом по вопросам Великой английской революции, и в течение его многолетней ученой деятельности ² не было ни одной так или иначе интересной книги, ни одного, хотя бы мелкого вопроса в изучаемой им области истории, на который он не отозвался бы.

Для нас проф. Фёрс известен прежде всего как издатель знаменитых "Clark Papers", документов, рисующих один из периодов напряженнейшей классовой борьбы в эпоху "Великого восстания". Но не этим только исчерпываются его научные заслуги. Фёрс с особенным вниманием относится ко всем радикальным движениям эпохи революции, много сведений о которых мы почерпаем в его многочисленных статьях и заметках. И хотя по политическим убеждениям своим он, вероятно близок к консерваторам, а методологически работы его написаны в значительной степени прагматично и в идеалистическом духе, тем не менее историк-марксист сможет использовать их с большой выгодой в качестве богатейшего и ценного материала.

Кроме того разбираемая книга может представлять для нас большой интерес, еще и потому, что по характеру своему она в значительной степени является библиографией английской революции вообще. Несмотря на свои небольшие размеры, она охватывает сочинения не-

¹ Я разумею книгу L. F. Brown, Political activities of Baptist and Fifth Monarchy-men during the Great English Revolution, Washington 1912.

² Первая работа Фёрса - "Marquis Wellesley" вышла в 1877 г.

только самою Фёрса, но и многочисленные работы других авторов, о которых он писал (рецензии, предисловия, редакция).

Весь собранный в книге материал разделен на три части: 1) работы самого Фёрса, 2) изданные им документы и 3) имеющиеся в бесконечном количестве его рецензии и заметки. Если в связи с этим и встречаются трудности при пользовании книгой, то их в значительной степени устраняет умело составленный указатель.

Разбираемая книга представляет безусловно ценный вклад в литературу по истории английской революции и окажет большую помощь работающим в этой области.

В. Васютинский

М. ДОБВ. Очерк истории Европы (от упадка феодализма до нашего времени). Перевод с английского И. Маркельса. Изд. "Пролетарий", 1929, с. 151.

Рецензируемая книжка дает, как гласит ее заглавие, краткий очерк истории Европы от эпохи феодализма до нашего времени. На английском языке она была издана Plebs League для целей просвещения английских рабочих в духе марксизма и ленинизма.

Задача автора была нелегка. Нужно было изложить историю Европы на протяжении огромного периода времени и значительное количество материала уложить в брошюру небольшого формата.

Автор не справился со своей трудной задачей, и брошюру надо признать неудачной, главным образом, из-за путаницы понятий, из-за ошибочности оценок и объяснений тех событий, которые излагаются в книге. В брошюре то и дело попадаются грубейшие фактические ошибки, ляпсусы, в некоторых местах вместо марксистской трактовки событий дается чисто психологическое изложение и объяснение фактов. Правда, часть грубых ошибок автора исправлена в примечаниях переводчика, но исправлено далеко не все, а кроме того примечания настолько кратки, что являются далеко недостаточными для разъяснения сути дела.

Необычайно большое количество фактических ошибок мы имеем в отделе "Либеральные политические революции", в особенности в той главе, в которой излагается история Великой французской революции. Здесь что ни страница, то грубая ошибка или неверное положение.

Так, например, нам представляется совершенно ненаучной и неправильной мысль автора, что если бы король пожелал выполнить свою роль конституционного монарха, то революция окончилась бы пустяками (с. 58). Эта точка зрения уделяет слишком много места явлениям случайным и роли личности.

Независимо от поведения короля, монархия должна была пасть. Падение последней было вызвано классовыми противоречиями, создавшимися к моменту революции. Старые производственные отношения, закрепленные монархией, становятся препятствием к развитию капитализма. Буржуазия должна была захватить власть революционным путем, для того, чтобы создать новое буржуазное право₄ освящавшее новые производственные отношения.

Автор впадает в чистейший психологизм, когда различие между "бешеными" и робеспьеристами он видит в большей нетерпеливости и неумолимости вождей "бешеных" (с. 61). Классовой основы разногласий автор не дает, а краткое примечание переводчика мало помогает делу. Известно, что разногласия вырастали из различия социальных основ этих группировок, что "бешеные" являлись представителями обнищавших ремесленников, городской бедноты и нарождающегося рабочего класса, и их вожди выявляют интересы именно этих социальных групп; борьба "бешеных" с представителями зажиточного слоя городской буржуазии - робеспьеристами - вполне естественна и понятна.

В примечании оговорена грубая ошибка автора, который считает вождем "бешеных" Гебера. Но примечание не оговаривает того факта, что автор вообще не отмечает существования либерально- анархического течения, связанного с именем журналиста Гебера и опиравшегося преимущественно на беднейший интеллигентный пролетариат.

Но самое замечательное место в книге это-изложение истории 9-го термидора.

В числе причин, определивших 9-е термидора, кроме улучшения положения на фронтах, указывается только одна: разногласия между Робеспьером и его товарищами по вопросу о терроре.

Товарищи Робеспьера желают усилить террор, а Робеспьер проявляет щепетильность. Щепетильность Робеспьера надоела его товарищам, и они решились его свергнуть. Как, в самом деле, просто! Это место оговорено в примечаниях переводчика, но примечание дает такое суммарное изображение причин

9-го термидора, что все же основные моменты 9-го термидора остаются неразъясненными. Более того, естественно возникает вопрос, насколько все эти примечания достигают цели. Ведь, книга предназначается для малоподготовленного читателя. Наличие примечаний, по своей краткости слабо разъясняющих суть дела, наряду с противоположными точками зрения автора, в данном случае и во многих других должно создать еще большую путницу в голове читателя.

Укажем еще, что, по мнению автора, во Франции 1848 г. промышленники и рабочие сосредоточены только в Париже, вне Парижа они пользуются малым влиянием (?!) (с. 75). А Лион, Наш, Амьен, - ведь, и там была борьба и даже отзвуки парижского июльского восстания.

Раз автор изложил нам Великую французскую революцию, революцию 48 года во Франции, Германии, Венгрии, Италии, то уж надо было бы не забыть и Парижской Коммуны. Автор о Парижской Комммуне совершенно не упоминает, - так, как-будто ее никогда и не было.

Более свободна от фактических ошибок и более правильна в смысле идеологическом последняя часть книги, касающаяся довоенного и послевоенного империализма, но изложение этих проблем занимает только четверть книги.

Не стоило переводить и печатать у нас эту книгу. У нас имеется довольно обширная марксистская популярная литература по тем же вопросам, которые трактует книжка, чего-либо нового и ценного она не дает. Рекомендовать же ее как краткое сводное пособие очень трудно из-за многочисленных неправильностей, относящихся и к фактам, и к их объяснению и оценке.

Р. Авербух

Академик Е. ТАРЛЕ. Очерк новейшей истории Европы (1814- 1919), изд. 2, "Прибой", 1929, с. 208

На нашем книжном рынке нет ни одной популярной работы небольшого размера, освещающей всю многосложную совокупность событий XIX в. и первых десятилетий XX в. Видимо, это обстоятельство и побудило академика Тарле взять на себя роль популяризатора и выступить в качестве автора такой весьма нужной книжки.

Сам академик Тарле в предисловии характеризует свою работу как пособие к лекциям, читанным для "взрослой, но мало подготовленной аудитории"; несколькими строками ниже предисловие говорит, что задачей автора книга было "дать неподготовленному читателю первоначальную путеводную нить".

Казалось бы, что эта неподготовленность читателя должна была обязать автора сугубо внимательно отнестись к своей работе. К сожалению, при самом поверхностном чтении книги академика Тарле легко заметить совершенно об ратное. Как-будто даже напротив, неподготовленность читателя сыграла какую-то особо-роковую роль для автора книги, и из-под его пера вышла в величайшей степени небрежная, неряшливая, содержащая громадное количество непростительных промахов, переполненная - стыдно сказать - фактическими ошибками работа.

Никто не станет отрицать того, что обозреть на двухстах страницах всю многосложность событий европейской истории за промежуток времени от Венского конгресса до Версальского мира - является задачей далеко не легкой. Но при строгом использовании марксистского метода эта задача вероятно могла бы быть более или менее выполнена, и читатели действительно могли бы получить некоторые "путеводные нити". Но как-раз с применением то марксистского метода дело и обстоит очень плохо. Автор "Очерков новейшей истории Европы", правда, пользуется марксистской терминологией, но и только. Да и эта терминология иногда весьма хромает: что можно, например сказать по поводу такого термина, как "рабочий пролетарий"? (с. 100).

В виду почти полного отсутствия популярных работ общего характера, касающихся столь важной для изучения эпохи, как эпоха империализма, читатель в первую очередь и с величайшей жадностью пробежит те страницы, на которых академик Тарле трактует именно эту эпоху европейской истории. Увы, чтение этих страниц "неподготовленному читателю" не даст никаких "путеводных нитей" для понимания сущности империалистической эпохи В самом деле, какую "путеводную нить" к пониманию империалистического периода можно дать читателю, если не трактовать последних десятилетий XIX и протекших годов XX в, как эпоху финансового капитала, экспорта капиталов, грандиозного могущества банков и трестов? Именно такой-то трактовки мы и не находим у нашего почтенного историка.

"Последние 30 лет XIX в. и первые годы XX в." являются, по мнению на-

шего автора эпохой "роста торгово-промышленного капитала" Оказывается, именно этот рост торгово-промышленного капитала "вызвал завоевание новых рынков сырья и сбыта" (с 105) Таким образом, финансовый капитал, роль банков, значение трестов, экспорт капиталов, - все эти немаловажные для понимания истории эпохи империализма моменты бесследно исчезли, и это не случайная недомолвка. Прочтите страницы, рисующие Германию конца XIX в, проследите места, касающиеся Англии того же периода, и вы убедитесь в определенной последовательности, с которой академик Тарле игнорирует основные социально экономические черты, характеризующие эпоху империализма (с 109 и 121).

Но игнорируя такое явление, как монопольный характер финансового капитала, наш автор оказывается не в состоянии дать четкую и стройную картину внутренней истории империалистических государств межклассовых отношений, рабочего движения Так, например, ему остается лишь меланхолически констатировать наличие двух крыльев правого и левого, в рабочем движении, при чем одной из характернейших черт левого крыла наш академик почему то считает применение саботажа. Никакого анализа причин такого "расслоения" (как говорит наш автор) в рядах рабочего класса мы не находим (с 108). То обстоятельство, что эпоха империализма характеризуется разложением парламентаризма и буржуазной демократии, автору даже не приходит в голову. Было бы очень утомительно указывать на все промахи нашего автора в его трактовке эпохи империализма. Стоит обратить внимание хотя бы на трогательное описание прелестей рабочего законодательства в Англии или на характеристику состояния рабочего движения в той же Англии конца XIX и начала XX века. Оказывается, здесь существовали "огромные профессиональные организации рабочего класса (тред-юнионы)", которые "упорной и часто успешной борьбой против хозяев организуя и проводя большие стачки толкали вперед это (рабочее, о котором упоминалось раньше) законодательство" Конечно, и огромность организации английских рабочих и мощные, руководимые тред-юнионами стачки, и упорство этих стачек - по меньшей мере фантастичны.

Трактовка вопроса о виновниках ми ревой войны, данная академиком Тарле, в свое время должную оценку со стороны марксистской критики. И вот, сравнивая первое и второе издание разбираемой нами книги мы находим в настоящем втором издании ряд оговорок и поправок которые, впрочем, не изменили ошибочного характера основных взглядов нашего автора. По- прежнему Англия оказывается "внезапно" вступившей в войну (с 175), хотя рядом, на соседней странице, говорится что "финансовый капитал (вот он на конец появился!) долгие годы то шал английскую дипломатию к войне". Не именно эти строки и оказываются исправленными сравнительно с первым изданием. По-прежнему, как и в первом издании, Гаврило Принцип, убийца эрцгерцога Фердинанда, оказывается лишь "настроенным патриотической пропагандой", а не подосланным сербскими патриотическими организациями, находяшимися в связи с сербским правительством (с 168). Относительно участия в воине царской России мы читаем Россия "не собиралась" еще воевать в 1914 г. в России оказывается имелись лишь группы некоторых деятелей "часто и "необдуманно говоривших о России, как о защитнице славянства" и министр Сазонов " лишь по слабости своего характера и нерешительности" "ни разу резко не от межевался о г воинственных пропагандистов с гаванского освобождения" и т. д. (с 167).

Наконец, на страницах, посвященных военной эпохе, мы находим такой перл, как трактовка Брестского мира в качестве фактора, ухудшившего положение сторонников мира. Здесь же мы найдем и указание на тактику коммунистов в Германском национальном собрании по вопросу о Версальском мире, хотя всем известно, что коммунисты бойкотировали выборы в это собрание, и ни один из них в него не вошел.

Если мы перейдем от эпохи империализма к эпохе, ей предшествующей то, прочтя соответствующие страницы работы академика Тарле, придем опять таки к весьма неутешительным выводам относительно качества его работы. Для примера достаточно будет указать два три шедевра вышедшие из под пера автора разбираемой книги. Чего стоит утверждение его о том, что "агитация Лассаля оказывала влияние на Бисмарка" (с 113), или что "часть (Парижской) Коммуны стояла на почве Коммунистического манифеста", т. е., иными словами разделяла взгляды Маркса! Говоря о временном правительстве послеседанской эпохи, академик Тарле говорит о

нем, что оно "хотело продолжать борьбу (с пруссаками) в то время как этого-то именно "правительство национальной измены" и не хотело.

Академик Тарле является автором солидных работ по истории рабочего класса начала эпохи промышленного капитализма. Казалось бы, что по край ней мере эти и смежные проблемы должны были быть им освещены более удачно, нежели все ранее рассмотренные вопросы. Увы эти ожидания далеко не оправдываются.

Возьмем для примера- революцию 48 года во Франции. Уже на страницах, посвященных июльской монархии на ходим утверждение, что Одилон Барро возглавлял мелкобуржуазную партию, между тем как он представлял конечно интересы крупной буржуазии. В изложении событий самой Февральской революции мы натыкаемся буквально на чудовищные утверждения. Так, мы узнаем что Временное правительство, открывая национальные мастерские "не могло и не хотело отказать рабочим в их требованиях" в самой истории мастерских, по мнению академика Тарле особенно тревожным было то, что нельзя было даже приблизительно представить себе, чем кончится это увеличение числа (собранных в мастерских) безработных" Еще более удивительно заявление нашего автора о том что для того, чтобы "покрыть эти расходы (на содержание мастерских), Временное правительство увеличило налоги на 45%". Под всеми строками относящимися к истории национальных мастерских и увеличению поземельного налога охотно подписался бы любой член реакционного Учредительного собрания спровоцировавшего кровавые дни июня 48 года.

Своей работе академик Тарле предпослал список книг, предназначенный для "желающих более полно ознакомиться с новейшей историей Европы" В этом списке, благодаря столь обычной в рассматриваемой книге небрежности работа Энгельса "Революция и контрреволюция в Германии" приписана Марксу, но зато не указано ни одной работы Маркса, относящейся к 48 году. Не коренятся ли чудовищные относящиеся к революции 48 года во Франции утверждения нашего автора в его полном незнакомстве с работами Маркса?

Не лучше обстоит дело и с английским рабочим движением начала XIX в Так, говоря об обезземелении английских крестьян, академик Тарле величественно игнорирует блестящую 24-ю главу "Капитала" и находит возможным говорить о скупке земли помещиками (с 25). На страницах, посвященных чартистскому рабочему движению мы тщетно будем искать трактовки этого движения как "политического по форме и социального по существу" (Энгельс). Ни выяснения значения чартистского движения, ни анализа причин его краха мы не найдем у академика Тарле. Не найдем мы у него и упоминания о введении 10 часового рабочего дня (с 33).

В своем месте мы уже говорили о неумелом использовании академиком Тарле марксистской терминологии. В начале главы, посвященной домартовской Германии, мы встречаемся с прямо таки невероятным применением одного из терминов Маркса, а именно его термина "первоначальное накопление" Игнорирование автором 24 и главы "Капитала" оказывается очень последовательным, именно благодаря этому академик Тар те держится того мнения, что первоначальным накоплением" Маркс называл "время первого внедрения и расширения капиталистически организованной промышленности" (с 52)

А мы но своей наивности думали, что этот период называется эпохой "промышленной революции" Кстати академик Тар те упорно избегает пользоваться этим термином. Воистину становится жалко тех "неподготовленных читателей" которым преподносятся подобные "путеводные нити".

Излагая события революции 48 года в Германии" наш автор (хотя бы своей характеристикой Франкфуртского парламента) обнаруживает полное незнакомство со статьями Маркса из "Новой Рейнской газеты" Но зато ему оказываются известными совершенно удивительные вещи "Только передовые наиболее развитые слои германского пролетариата успехи ознакомиться с Коммунистическим манифестом -пишет наш историк, -но влияние его на усиление революционного настроения среди рабочего класса Германии в 1848 году бесспорно" (с. 54). Это было бы конечно очень хорошо, но плохо то, что "в Германию первые экземпляры Манифеста попали только через несколько недель после мартовской революции" как заявляет нам такой крупный знаток вопроса как Д. Рязанов^1.

¹ "Коммунистический манифест" с введением и примечаниям Д. Рязанова, 1923, с. 28.

Нужно ли нам останавливаться на других, более мелких ошибках и промахах академика Тарле? Нужно ли упомянуть, например, о том, что он говорит о 25 государствах, составлявших Германскую империю (с. 111), о средине 90-х гг., как об эпохе, когда начался экономический упадок Англии (с 120), или о словах "жить работая или умереть сражаясь"- как о лозунге борцов июньских баррикад (с 44) и т. д., и т. д.?

Мы полагаем, что из всего вышесказанного характер и качество разобранной нами книги делаются совершенно ясными. Мы имеем дело с книгой, написанной наскоро, крайне небрежно, с книгой, из каждой страницы, из каждой строки которой выглядывает лицо буржуазно-либерального историка, неумело и неловко прикрытое тонкой маской марксистской терминологии. В этом свете совершенно неслучайными являются и игнорирование термина "промышленной революции", и "скупка земель" английскими Лендлордами и т. д. и т. д. Помимо того, в этой книге, мы встречаемся с чудовищным пренебрежением всеми достижениями и выводами марксистской науки, с незнанием ее автором основных марксистских работ и т. д. и т. д. В виду всего вышеизложенного приходится - именно тем, для кого, по словам автора, книга написана, "читателям мало подготовленным"-категорически рекомендовать воздерживаться от пользования этой книгой. В противном случае эти "малоподготовленные читатели" получат совершенно ложное, превратное и искаженное представление о "путеводных нитях" исторического процесса, протекавшего на отрезке времени от Венского конгресса до Версальского мира.

С. Моносов.

"DIE ENTSTEHUNQ DER DEUTSCHEN REPUBLIK 1871 - 1918". Арт. Розенберг, приват - доцент Берлин. Ун-та, референт комиссии рейхстага для выяснения причин краха Германии". -1928 Ernst Rowohlt Verlag, Berlin, S 283

История Германии за 1871 - 1918 гг., с момента возникновения империи до ее краха, привлекает за последнее время сугубое внимание историков и публицистов Богатая - по числу книг - немецкая историческая литература пытается объяснить причины подъема и гибели империи - "Германии Бисмарка". Эта литература не блещет богатством идей, - она посвящена возвеличению Германии старого порядка или критической ее оценке под углом зрения либерализма и пацифизма. Книга А. Розенберга занимает особое место в немецкой историографии. Это первая серьезная попытка социал-демократической оценки, облеченная в тогу "научной объективности". "Я видел перед собою, - пишет наш автор, - только одного врага: историческую легенду, безразлично - творят ли ее "справа" или "слева".

Ничего удивительного, что эта книга была с восторгом встречена на страницах "Gesellschaft". Историографом с. -д выступает приват-доцент, до войны не чуждый монархистских симпатий, в послевоенные годы принадлежавший к коммунистической партии, бывший даже одним из вождей ее ультралевого крыла, а ныне начинающий очередной "тур приват-доцента" как член социал- демократии. Артур Розенберг выступает историографом немецкой республики Мюллера и Гинденбурга. Историк Розенберг, активный участник комиссии рейхстага по изучению причин "краха Германии", поставил себе благородную задачу бороться "с иллюзиями и политической ложью", которые, по его справедливому замечанию, в немецкой истории играли большую роль, чем у других народов. Но делает это наш автор своеобразным способом: он без стеснения повторяет пошлые заключения и "философские положения" немецкой буржуазной исторической науки. И прежде всего, он конечно возвеличивает 'Бисмарка-"Bismarcks Reich". Бисмарк как организатор и вождь государства может быть сравнен только с Фридрихом Великим.

"Как мы видим, функционирование этой системы основано исключительно на деятельности верховного главы правительств/а. Необходим был канцлер, подобный Бисмарку, или король, подобный Фридриху Великому, чтобы провести диагональ в борьбе враждебных сил". Эти аргументы в устах историка с -д. звучат не более оригинально, чем в устах любого консервативного официоза. Ф. Энгельс дал исчерпывающую характеристику герою буржуазной Германии - Бисмарку - еще в 80-х годах XIX в. В незаконченной рукописи "Сила и экономика в образовании германской империи" он показал нам"- железного канцлера" как "Луи Наполеона, перешитого из французского авантюриста, претендента на престол, в прусского деревенского юнкера и студента-корпоранта". Ф. Энгельс вскрыл нам и секрет культа личности Бисмарка: "сила воли

никогда не покидала его, скорее она переходила у него в грубое насилие. Все правящие классы Германии - и юнкерство, и буржуазия - в такой степени растеряли последние крохи энергии, что единственный человек среди них, еще обладавший волей, именно поэтому стал для них величайшим человеком и тираном над ними всеми, перед которым, вопреки своему сознанию и совести, они, по их собственному выражению, угодливо "скачут через палочку на задних лапках". "Рабочий класс, - добавляет Ф. Энгельс, - доказал, что у него есть воля, с которой не справиться даже сильной воле Бисмарка". Но Энгельс не знал современной с. -д. Книга Ар. Розенберга блестяще доказала, что в современной немецкой историографии с. -д. историки могут быть взяты за одни скобки с их консервативными " либеральными коллегами...

Правда, для Ар. Розенберга существует одна решающая отрицательная сторона в деятельности Бисмарка: он не допустил к власти буржуазию Розенберг видит в этом основное отличие Версальского мира 1871 г. от трактата 1919 г.: отличие "республики Гинденбурга" от "империи Бисмарка"- "в разрушении прусской армии, благодаря военному поражению на Западе, революцией и Версальским договором". Немецкая революция, - утверждает наш историк, - быта исключительно буржуазной революцией. В ноябре 1918 г. было сломлено господство военной касты, и началось царство буржуазии. Собственно эта революция была "катастрофой", нежданной и нежеланной, она пришла в результате случайной политической ситуации, но она очистила Германию от феодального мусора. "Естественно" поэтому, что ни о каком предательстве германской с. -д. не может быть и речи: она не предала пролетариата ни в октябре 1918 г., когда защищала либеральные реформы, которые могли спасти страну от революции, -ни в ноябре - январе 1918 - 1919гг, когда защищала буржуазную республику от выступления большевиков, 'идеологов люмпен-пролетариата. Вот, собственно, "оригинальная" философия книги, написанной "объективным" историкам с. -д. -ренегатам, который объединил и сформулировал то, что буржуа и мелкий буржуа Германии повторяют на протяжении последнего десятилетия.

Но книга Ар. Розенберга представляет для нас не только исключительно политический интерес Анализ ее должен заинтересовать нас и с точки зрения методологической Автор наилучшим образом показал сущность социал-демократического "марксизма" в применении к историческому исследованию Тщетно будем мы искать в книге социально-экономический анализ событий, тщетно мы пытаемся уяснить себе борьбу классов, движущую силу исторического процесса. История Германии в изображении приват-доцента остается ареной, где танцуют бледные тени политических деятелей, и где не только Бисмарк, но и Людендорф играет роль решающего фактора, определившего ход и исход событий.

Эпоха империализма характеризуется - не только признаками чисто экономического порядка. Мы имеем в данном случае дело с исторической эпохой определенной социально-экономической и политической структуры. Она характеризует не только внешнюю, но и внутреннюю политику капиталистических государств конца XIX и начала XX вв. Эпоха империализма, взятая в историческом разрезе, резко отлична от эпохи промышленного капитализма по всей своей классовой структуре. Необходимо прежде всего отметить углубление классовых противоречий в капиталистическом обществе, обострение классовой борьбы под оболочкой буржуазной демократии. Произошло срастание и взаимное проникновение интересов землевладельческой и буржуазной аристократии, создалась крепкая связь между имущими классами капиталистического общества и мелкой буржуазией, наконец, в рядах рабочего класса сформировалась рабочая аристократия. Частичные конфликты в рядах этого блока не уничтожают основного, что отличает классовые взаимоотношения эпохи империализма от предшествующих десятилетий: защиту всеми этими социальными группами экспансии "своего отечества", реакционную сущность блока имущих классов и их боевую готовность в борьбе с приближающейся пролетарской революцией Всего этого не понимает Ар. Розенберг. Он утверждает, что "прусская аристократия не имела никаких оснований участвовать в империалистической и военной политике Германии, так как ост- прусские юнкеры не вели торговли с Китаем и не имели горных предприятий в Марокко". Но как же тогда объяснить всю империалистическую политику Вильгельма II, "строительство флота и колониальные авантюры правящей Германии? Наш ис-

торик разъясняет: "Так создался хаос внешней политики Вильгельма II. Он питался двумя источниками. Прежде всего бесплановостью и хаотичностью работ императора и, во-вторых, беспрерывной грызней отдельных фирм". Это не осмеливаются утверждать даже добросовестные, мало-мальски осведомленные буржуа! Итак, империалистическая политика Германии на протяжении четверти века определялась отсутствием плана в работах Вильгельма и частными интересами отдельных предпринимательских фирм. Иначе говоря: ни землевладельцы, ни буржуазия как классе этой политике неповинны. Отсюда вывод: "Люди, возглавлявшие Германию в 1914 г., не несут моральной ответственности за войну" Наш приват-доцент идет дальше, он с наглостью ренегата утверждает, что поведение германской социал-демократии 4 августа "соответствовало марксистской социалистической традиции": Маркс и Энгельс были всегда за национально-оборонительную политику пролетариата в воине народов и особенно в войне против царской России. Конечно, в этик утверждениях нет ничего оригинального, все эти истины преподносились пролетариату социал-патриотами в годы войны в достаточных дозах. Опровергать эти выводы цитатами из Маркса бесцельно прежде всего потому, что позиция социал-патриотов не определяется теми или другими положениями Маркса и Энгельса. Оригинальным становится Ар. Розенберг только тогда, когда утверждает, что и Роза Люксембург была за оборону отечества "в духе Энгельса" и это потому, что она требовала "защиты Германии рабочими с целью захвата власти пролетариатом". Для историка Ар. Розенберга нет разницы между защитой буржуазного отечества угнетенным пролетариатом и защитой революционного отечества победившим рабочим классом!

Но так же, как Ар. Розенберг не видит разницы между взаимоотношениями землевладельческой и буржуазной аристократии двух эпох: промышленного и финансового капитала, он не понимает значения огромной важности историческою факта срастания интересов мелкой буржуазии и крупного капитала за последние десятилетия накануне войны. Вот почему для него остается секретом роль центра в немецкой истории, и он оставляет без анализа крах бюловской политики либерально-консервативного блока в борьбе с центром и социал-демократией. Его интересует другое : сближение с. - д. с леволиберальной оппозицией накануне воины. К объединению стремилась активно та и другая сторона прежде всего потому, что "серьезного политического стремления к власти в массах-с. -д. рабочих не существовало". Историка Ар. Розенберга при этом весьма мало интересует, скажем, борьба немецких масс в период 1905 - 1910 гг., он оставляет в стороне и процесс дифференциации в рядах немецкой социал-демократии, формирование и рост революционной оппозиции в ее рядах. Здесь его точка зрения совпадает со взглядами ак. Е. Тарле.

Эпоха войны привлекает внимание автора отнюдь не для анализа классовой борьбы этих лет. Его, как и всякого буржуа, интересует прежде всего проблема взаимоотношений военных и гражданских властей. Решающий, переломный момент в истории войны для него - назначение Людендорфа. Когда власть имущие увидели, что военное банкротство. О имперского правительства неизбежно, а допустить парламентаризацию Германии они не хотели, они вынуждены были призвать к власти "einen starken Mann". Людендорф отныне выступает в роли диктатора. Но он-то и вынужден был вступить в результате военных поражений на путь либеральных реформ. "Парламентаризация Германии не была достигнута борьбой рейхстага, а начата Людендорфом", пишет Ар. Розенберг. Провозвестником превращения консервативной империи в либеральную был законопроект прусского ландтага в январе 1917 г. о фидеикомиссах. Затем последовали проекты расширения избирательного права: германское правительство готово было теперь уступить массам в требованиях, за которые оно расстреливало и разгоняло демонстрации в 1907 - 1910 гг. В революции собственно не было больше необходимости, так как война была проиграна еще в сентябре 1918 г., а переворот в октябре - ноябре не мог бы изменить положения дел. Наконец, в правительство вступили демократы, центр и социал-демократы: "Германия Бисмарка, - заявляет наш историк, -была устранена". Империя стала парламентской монархией в стиле Англии, утверждает автор. Вчерашний "коммунист" Ар. Розенберг категорически утверждает, что революция 9 ноября - "самая странная из всех революций", потому что массы выступили против послушною большинства рейх-

стага, против правительства Макса Баденского, т. е. собственно против самих себя". "Почему же собственно произошла революция?" - удивленно спрашивает историк Розенберг и отвечает: потому что трудящиеся массы Германии не верили в искренность поведения нового правительства. Революционные массы нарушают стройность схемы Розенберг а. Но он находит выход из этого положения, он утверждает, что Германская революция была буржуазной революцией и что радикальная пролетарская оппозиция в Германии рекрутировалась среди неквалифицированных рабочих и деклассированных масс. Немецкая революция, пишет Розенберг, "war eine bürgerliche Revolution, die von der Arbeiterschaft gegen den Feudalismus erkämpft wurde". Неудивительно поэтому, что с точки зрения нашего автора и возникающие в Германии советы ничего общего не имели с советами в большевистском смысле этого слова. Но Ар. Розенберг не объясняет нам, почему рабочий класс в этой буржуазной революции выступал под знаменем социалистической республики, почему даже шейдемановское правительство под давлением масс вынуждено было поставить в порядок дня вопрос о национализации средств производства. Он утверждает, что революционные элементы пролетариата представляли в Германии деклассированных, но он не разъяснил нам, почему именно металлисты шли во главе революционного движения военных лет и почему неорганизованные массы солдат были главной опорой социал-демократического правительства в немецких советах 1918 года. Розенберг не удовлетворяет нашего законного любопытства и по вопросу о том, каким образом социал- демократия постепенно сдавала реакции и те буржуазно-демократические завоевания революции, которые добыты были пролетариатом в кровавой борьбе 1918 года.

Словом, Ар. Розенберг, по всем видимостям, никогда не понимал утверждении Ленина: "Весь ход развития германской революции и особенно борьба спартаковцев, т. е. истинных и единственных представителей пролетариата, против союза предательской сволочи, шейдеманов, зюдекумов, с буржуазией - все это показывает ясно, как поставлен вопрос историей по отношению к Германии: "советская власть" или буржуазный парламент, под какими бы вывесками он не выступал, такова всемирно-историческая постановка вопроса" ("Письмо к рабочим Европы и Америки", январь 1919).

Неудача пролетарской революции, по мнению Ленина, исторически объясняется в Германии отсутствием революционной партии. Ленин предвидел эту опасность еще в октябре 1918 года. "Величайшая беда и опасность Европы в том, что в ней нет революционной партии... Конечно, могучее, революционное движение масс может выправить этот недостаток, но он остается величайшей бедой и великой опасностью". Что в этом - и только в этом - основная политическая причина неудачи пролетарской революции в Германии вынужден был признать даже... Носке (см. его статью "Die Abwehr des Bolschewismus" в сборнике "Zehn Jahre deutscher Geschichte"). Но этого не понимает Розенберг. Его "историческое исследование" должно доказать, что поведение партии Шейдемаиа и Эберта, Носке и Ландсберга отнюдь не было предательством, так как... -революция 9 ноября была буржуазной революцией. Книга Ар. Розенберга не исторический труд, а добросовестно выполненный ренегатом заказ для партии, предавшей германскую революцию.

Ц. Фридлянд.

ЛЕТОПИСЬ ЗАНЯТИЙ АРХЕОГРАФИЧЕСКОЙ КОМИССИИ ЗА 1927/28 г., вып. XXXV, изд. Академии наук СССР, Л. 1929 г., с. 316.

Последний выпуск "Летописи занятий" содержит следующие статьи: П. А. Садикова, Земская печать и нижегородское ополчение 1611 - 1612 гг.; В. Г. Геймана, Соляной промысел гостя И Д. Панкратьева в Яренском уезде в XVII в. (Материалы по истории русской промышленности); Б. Д. Грекова, Опыт обследования хозяйственных анкет XVIII в.; С. Ф. Платонова, Проблема русского Севера в новейшей историографии. Затем идут сообщения и заметки: С. В. Юшкова, Правосудие митрополичье; Н. С. Чаева, Северные грамоты XV в.; Л. И. Андреевкого, О новом списке Судебника 1589 г.; А. И. Андреева, Заметки к истории русского Севера. I. Писцовые и переписные книги по Ваге и Чаронде. А. И Андреевым опубликованы материалы из переписки П. М. Строева.

Заканчивается выпуск описанием актов, хранящихся в археографической комиссии Академии наук СССР, и указателями к этому "Описанию", печатаю-

щимися, начиная с предыдущего 34 номера "Летописи занятий".

В своей статье П. А. Садиков рассказывает о думном дьяке Ф. Ф. Лихачеве, примкнувшем к Пожарскому и севшем в сформированном при ополчении поместном приказе. П. А. Садиков анализирует грамоты, выданные для оформления "приобретательской деятельности" Ф. Лихачева. Рассматривая эти грамоты и их печати, П. А Садиков приходит к любопытным выводам. Во- первых, он подтверждает, что нижегородское ополчение старалось подчеркнуть свою обособленность от Ляпуновского ополчения и больше того: не признавало за последним прав земского правительства. Приговором 30 июня 1611 г. под Москвою земская печать находилась в руках Ляпуновского ополчения. Грамоты Лихачева характерны тем, что их владелец имел возможность юридически оформить выгоды политической ситуации. Две "вводных" имеют личные печати Пожарского, третья (от 25 сент. 1612 г.) имеет земскую печать (об этой земской печати см. Н. П. Лихачев, Земская печать Московского государства в Смутное время, Нумизматический сборник, изд. Моск. Нумизм. о-ва, т. III, М. 1914). Дата последней грамоты и показывает, что "капитуляция Трубецкого сопровождалась выдачей единственной государственной регалии, имевшейся в таборах".

Фигура Лихачева типична для характеристики социального облика нижегородского ополчения.

Статья В. Геймана описывает купеческую солеварню " основана на приказчичьих письмах хозяину. Статья детально характеризует это предприятие, его размеры (варили до 300000 пудов), техническую основу, формы конкурентной борьбы (приходилось опасаться соперничества не только частных промышленников, но и царя), обслуживание подсобными предприятиями (строительство дощаников и т. п.). Попадаются интересные цифры о стоимости того или иного товара и о размерах торга, кой-какие подробности об условиях труда и его оплате. Последний вопрос однако не выяснен, хотя сообщаются данные о расплате товаром, т. е. солью, которая давалась вместо зарплаты рабочим из расчета 1 алтын 4 деньги за пуд; рабочие продавали купцам на ближних торгах эту же соль по алтыну за пуд.

Автор статьи пишет, что сообщаемый им материал позволяет рассматривать историю промышленности "в несколько ином свете". В каком именно "свете"- из последующего изложения не "видно; неясно также, какая "иная" точка зрения имеется в виду. Солеварение на технической основе, описанной В. Гейманом, восходит к самым ранним периодам капитализма и ничего принципиально-нового в наше представление о зарождении промышленного капитализма данная статья не вносит. По-видимому, автор не уяснил себе методологически четко самого понятия "промышленный капитализм".

Статья Грекова - самая обстоятельная в данном выпуске и посвящена крайне любопытному, но неосвещенному в литературе вопросу. Речь идет о материале анкет: т. н. Академической (предпринята Академией наук по инициативе Ломоносова), Кадетской (предпринята Кадетским шляхетным корпусом по инициативе акад. Миллера в противовес Ломоносову) и наконец, Сенатской о причинах дорожания хлеба.

Б. Д. Греков, сопоставляя данные трех анкет, подробно описывает Воронежскую губернию с ее четырьмя провинциями: Воронежской Тамбовской, Елецкой и Шацкой. Анкетами представлено 38 уездов из 44, причем не все уезды охвачены тремя анкетами. Наиболее полно уезды охвачены Сенатской анкетой.

Описательный материал представляет несомненный интерес. В сопоставлении с некоторыми данными, иногда и архивными, так например, хранящимися в б. Сенатском архиве губернаторскими отчетами, разработанные анкеты обогащают нас рядом хозяйственно- статистических сведений о положении Центрально-черноземного района. Спорными в ст. Б. Д. Грекова являются его методологические приемы. Прежде всего, самый источник. Степень достоверности этих анкет определяется им полнотой и детальностью сообщаемых сведений. Это не всегда может служить верным критерием. Так, Сенатская анкета, в этом смысле наиболее благополучная, вызывает как раз большие сомнения, нежели Кадетская и Академическая. Материалы, какие сообщает в своих "Топографических известиях" Бакмейстер, первый использовавший Кадетскую и Академическую анкеты, позволяют судить о степени их достоверности. Сопоставление сведений только между этими тремя анкетами совершенно недостаточно. Клингштетовскую анкету Вольно-экономического об-ва автор совершенно упускает из виду.

Недостаточное сопоставление данных в работе Б. Д. Грекова особенно ясно выступает пред нами, если вспомнить, что объектом описания служит отдельная область. Данные этого района следует непременно сопоставить с данными аналогичного района. В этом смысле небезынтересно сопоставить Воронежский район с Курским. Имея в наличности такие показания современников, как напр., книгу Сергея Ларионова, прокурора местной Верхней расправы, - "Описание Курского наместничества", вышедшую в 1787 г., можно говорить о допустимости такого приема. Но наибольшим Недостатком в подходе к источнику является отказ от классового анализа составителей этих анкет. И тут надо прямо сказать, что Б. Д. Греков не заметил, что разница между анкетами лежит в классовом акценте. Если в Кадетской и Сенатской анкетах много академизма и звучат бюрократические нотки крепостнического государства, то Сенатская анкета- выражение активно-настроенной части т. н. предпринимательского дворянства. И чистейшим идеализмом звучат замечания о том, что "от воеводы требовалось гражданское мужество и острый ум..." (с. 52), или о "субъективном" подходе воевод. Между тем сам Б. Д. Греков именно в отношении Сенатской анкеты признает, что "воеводы в качестве дворян не хотели подчеркивать свою заинтересованность в высоких ценах на хлеб".

Третьим недостатком в пользовании источником является то, что Б. Д. Греков одним тоном читает анкеты по всей Воронежской губернии. Между тем Воронежская провинция резко отличается от Тамбовской и Елецкой провинций. Если в Воронежской провинции мы имеем высокий процент оброчных крестьян и низких барщинных, то в Тамбовской -наоборот. В Воронежской провинции заключительно высокий процент однодворцев (см. напр., с 66), в Тамбовской же больше помещичьих крестьян.

Соответственно этому и классовые взаимоотношения складываются разно. Характеристику этих классовых отношений можно видеть у самого же Грекова - они лежат на поверхности его экономического описания. Сенатская анкета по Воронежской провинции отмечает с нарочито классовой подчеркнутостью нерадивость однодворцев. Здесь помещик еще не тронул по- настоящему крестьянских земель. Но он не прочь позариться на этот край, где можно заняться экспортом хлеба, а для этого надо раньше закрепостить население.

В соответствии с этим звучит и ответ о причинах дороговизны на хлеб. Сенатская анкета прямо подсказывает причину удорожания хлеба: местные-де, обыватели, свободные земледельцы, много продают хлеба, особенно на юг.

Иная картина в Тамбовской провинции. Там идет резкий процесс классовой борьбы: "сильные у бедных (землю) во владение отбирают, а паче однодворцы от дворян обидимы" (с. 86). Полупромышленная и полуземледельческая провинция с развитым помещичьим землевладением, Тамбовская провинция отмечена чертами дворянского приобретательства, попытками лэнд- лордизма и "обезземеления". Недаром упомяну" тая фраза о замалчивании воеводою причин удорожания хлеба относится именно к Тамбовской провинции.

Нельзя забывать, что анкета составлялась всего лишь за несколько лет до пугачевщины.

Работа Грекова стоит по своему уровню ниже его работ по XVI в. Объясняем мы это тем, что при изучении XVI в. Б. Д. Греков опирался, сознательно или бессознательно, "а то, что привнесено марксизмом в изучение XVI в. и эпохи торгового капитала. В отношении же XVIII в. Б. Д. Греков шел тем же "самобытным" путем, каким шел, скажем, Дэн в своей работе о V ревизии. Результаты не замедлили сказаться. Будем тем не менее надеяться, что Б. Д. Греков в дальнейшем будет стремиться развивать свою сильную сторону.

Статья Платонова представляет собой литературно связанный обзор новейших работ по истории Северного края. Этот обзор был прочитан в качестве доклада на Берлинской исторической неделе в июле 1928 г. Немного конечно было предложено вниманию иностранной публики, но быть может большего буржуазная историческая наука в СССР и не в состоянии дать...

Интересное сообщение сделал Юшков об одном историко-юридическом памятнике, который автор статьи относит к концу XIII и первой четверти XIV в. В "Правосудии митрополичьем" 36 статей, из которых 23 статьи содержат новый, незаимствованный материал.

Н. С. Чаев сообщает текст 67 грамот XV в. монастырей Соловецкого и Николаевского Вятицкого, а также Двинские грамоты, больше всего в публикации данных и купчих. Есть одна оброчная "на прислон" и три жалованных.

Л. И. Андреевский сообщает о вновь найденном им списке Судебника царя Федора Ивановича 1589 г., представля-

ющего собой варьянт Судебника 1550 г. Судебник 1589 г. был опубликован в 1900 г. С. К. Богоявленским под редакцией Ключевского.

А. И. Андреев сообщил о писцовых и переписных книгах на Ваге и Чаронде и опубликовал материалы из переписки Строева. Не отрицая археографического значения первого сообщения, мы считаем излишней Строевскую публикацию. Нового она почти ничего не вносит в то, что мы знаем о деятельности Строева. Разве только начинаешь понимать отношение к нему Погодина... К тому же переписка относится к 1835 - 36 гг., когда Строев прямого отношения к Арх. ком. уже не имел. Зато большой интерес представляет описание актов, находящихся в Арх. комиссии. В данном томе "Летописей занятий" помещен II вып. "Описания", охватывающий годы 1601 - 1613. Разновидностей документов представлено много. Очень много проезжих грамот, многие из них не безынтересны. О сыске только под N 36 значится отписка Березовского воеводы.

Возникает только вопрос - а не лучше ли все же давать описание не хронологическое, а "сходить в таком описании от фондообразователя? Тогда естественно получилось бы и географическое разделение, внутри которого соблюдалась бы хронологическая разбивка. Иначе исследователю придется по каждому случаю просмотреть все 608 номеров только настоящего выпуска.

И. Татаров

ПАМЯТНИКИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА XIV - XVII вв. Т. I. Под ред. С. Б. Веселовского и А. И. Яковлева. Изд. Центр-архива РСФСР. М. 1929. Стр. VI + 396.

Выпущенный Центрархивом I том сборника памятников русской истории XIV - XVII вв. содержит материалы, извлеченные в 1926 г. С. Б. Веселовским и А. И. Яковлевым из архива 6. Троице- Сергиевой Лавры. Том распадается на две части; в первую входят жалованные и указные грамоты XIV - XV вв., во вторую -cвозные и дозорные книги начала XVII в.

Из напечатанных в сборнике 176 жалованных и указных грамот, охватывающих столетие с 1392 по 1498 г., 120 появляются в печати впервые; остальные 56 были уже опубликованы ранее в разных изданиях, но напечатаны либо неполностью, либо неисправно и печатаются здесь в исправленном и дополненном виде, Что касается грамот, напечатанных ранее удовлетворительно (их 71), то составители сборника, не перепечатывая их, упоминают о них в соответствующих хронологическому порядку издания местах сборника, с указанием места напечатания, места хранения подлинника (если он найден) и местонахождения списков. Большая часть вновь найденных грамот взята из позднейших списков XVI - XVII вв., хранящихся в лаврском архиве, при чем нередко составители имели возможность проверять точность копий, сопоставляя их между собою. По отношению к 107 грамотам (из общего числа 247 известных ныне троицких грамот) им удалось разыскать и подлинники: 4 неизвестных доселе подлинных грамоты были найдены в архиве Лавры, остальные 103 разысканных ими подлинника - в разных других архивохранилищах. В этих случаях лаврские списки были, конечно, сверены с подлинниками, при чем эта сверка дала возможность не только проверить точность списков, но в некоторых случаях и восстановить точное чтение текстов, напечатанных ранее с плохо сохранившихся подлинников. В одном случае наличие лаврского списка середины XVI в. с грамоты 1442 г. дало возможность обнаружить подчистку, сделанную монахами в подлиннике позднее снятия копии (с. 44). В другом случае обнаружена грубая ошибка в грамоте, напечатанной ранее в "Актах Археографической экспедиции", - ошибка, давшая повод для недоразумений: напечатано, что кн. Василий Борисович дал монастырю сельцо Егорий-"святой "в поместье", тогда как следует "в Поемечье" (название местности по р. Емсне) (с. 137 - 138). Грамоты воспроизведены тщательно, с полным соблюдением орфографии оригиналов, и снабжены примечаниями, в которых точно указывается местонахождение подлинника (если он известен) и копий с него, отмечаются разночтения, упоминается о напечатании документа ранее (если он был уже напечатан), сообщаются сведения об упоминаемых в тексте лицах и событиях ( к сожалению не указываются источники, откуда эти сведения заимствованы). На отдельных листах приложены снимки с рукописей трех документов.

По содержанию печатаемые грамоты очень разнообразны: здесь имеются грамоты на пожалование деревень и пустошей, соляных варниц, бобровых гонов и рыбных ловель, грамоты тархан-

ные, льготные и несудимые, грамоты на беспошлинный провоз товаров, на свободу от поставки подвод и от постоя княжеских гонцов, на право рубки леса в княжеских владениях, на отчисление в пользу монастыря известной доли княжеских доходов, на право беспенной высылки с пиров и братчин незванных княжеских чиновников и боярских людей, на право не выпускать отказывающихся крестьян помимо Юрьева дня, а крестьян-старожильцев не выпускать совсем, грамоты о назначении особых приставов для охраны пожалованных монастырю льгот, о досмотре и восстановлении меж и о разных других предоставляемых монастырю льготах и привилегиях. При общем небольшом количестве дошедших до нас грамот XIV и XV веков обнаружение и включение в научный оборот 120 новых грамот и исправление 56 старых является чрезвычайно ценным вкладом в науку. В частности, число известных нам грамот, данных Троице-Сергиевому монастырю, благодаря настоящей публикации, почти удвоилось; изучение же истории этого крупнейшего феодального владения имеет большое значение для истории русского феодализма вообще. Из собранных в книге грамот видно, между прочим, что княжеские пожалования до самого конца XV в. играют видную роль в процессе роста монастырского землевладения, при чем великий князь санкционирует даже самовольные захваты монастырем княжеских земель (N 156, с. 113). Видно также, что монастырь цепко держится за свои феодальные привилегии, добиваясь подтверждения их великокняжескими грамотами вплоть до середины XVI в.: среди напечатанных грамот свыше 30 имеют подтверждения Ивана Грозного, относящиеся к 40-м и началу 50-х годов XVI в. Наконец, важно отметить, что среди опубликованных в сборнике грамот имеются и такие, которые представляют 'существенные отклонения от опубликованных ранее образцов. Так, тарханно-несудимая грамота вел. кн. Василия Васильевича на рыбные ловли в Ростовском озере и в реках (N 19) освобождает монастырских людей не только от суда великокняжеских наместников (как это обычно бывает в несудимых грамотах), но и от суда удельных князей ростовских.

Вторая часть вышедшего тома содержит памятники двух типов; это, во-первых, свозные книги 1614 г. и, во-вторых, книги дозорные, относящиеся к 1610 - 1616 гг. Все помещенные здесь книги перепечатаны из изданного в 1926 г. машинописным способом двухтомного сборника "Памятники хозяйственной истории Троице-Сергиевой Лавры", под ред. С. Б. Веселовского и А. И. Яковлева. Но упомянутый сборник, не говоря уже о технических недочетах, неизбежных при переписке на машинке, был издан всего в 10 экземплярах и поэтому мало доступен. Перепечатку собранных в нем материалов не только не приходится признать излишней, но, напротив, следует пожалеть, что недостаток, по-видимому, места не позволил составителям перепечатать и другие материалы, входящие в этот машинописный сборник. Напечатанные здесь свозные книги 1614 г. относятся к троицким вотчинам в Нижегородском, Балахонском, Владимирском, Юрьевском, Суздальском и Муромском уездах. В них закреплены результаты организованного повсеместно, по ходатайству монастырских властей, сыска троицких крестьян, бежавших во время Смуты. В книгах переименовываются один за другим бежавшие крестьяне, с указанием, кто откуда и в каком году выбежал, на каком жеребьи сидел до побега, где и за кем жил после побега, вывезен ли обратно и куда водворен после возвращения. Очень многих крестьян, хотя и обнаруженных по сыску за боярами и детьми боярскими, за другими монастырями или в черных и дворцовых волостях и казачьих слободах, возвратить в троицкие вотчины не удалось, так как новые их владельцы и начальники "учинились государеву указу сильны" и вывезти их из-за себя не дали. Материалы свозных книг дают возможность сделать целый ряд ценных наблюдений по вопросу о борьбе за крестьян между различными¹ социальными группами, -борьбе, закончившейся окончательным оформлением крестьянской крепости. -по вопросу о движении сельского населения в эпоху Смуты и пр. Попытки использовать данные свозных книг для освещения этих вопросов сделаны уже Л. В. Черепниным (в статье "Из истории борьбы за крестьян в Московском государстве в начале XVII в." - Ученые записки Института истории РАНИОН, т. VII) и И. И. Полосиным (в неизданной еще работе).

Из напечатанных в сборнике 27 дозорных книг (9 собственно дозорных, 12 переписных, 4 отписных, 1 отказная и одна дымная) 25 представляют описи троицких владений, произведенные по инициативе монастырских властей монастырскими же переписчиками в 1610 - 1616 годах, т. е. в последние годы Смуты

и непосредственно после нее. В сравнении с правительственными переписями, монастырские дозорные книги дают гораздо более богатый материал для характеристики монастырского хозяйства и положения монастырских крестьян: тогда как правительственные чиновники, производившие переписи в фискальных целях, интересовались лишь общей суммой платежа с целого селения, монастырские переписчики пытались определить платежеспособность каждого отдельного двора. Кроме того, монастырских переписчиков, естественно, интересовало и хозяйство самого монастыря. Поэтому в книгах дается прежде всего подробное описание монастырского двора (если таковой в данной вотчине был). со всеми его постройками и населением, с живым и мертвым инвентарем, со всякого рода запасами. Затем идет описание монастырской пашни с указанием высеянного озимого и ярового хлеба, описание монастырских лугов и пожень с указанием количества снимаемого сена и пр. При описании отдельных селений перечисляются поименно дворохозяева (иногда и их дети, с указанием даже возраста последних), указывается количество пашни у каждого из них, количество высеваемого хлеба, количество собираемого сена, иногда и количество скота, размер уплачиваемого оброка, или отбываемого изделья, или арендной платы за сдаваемую монастырем землю, -иногда еще и некоторые другие сведения. Напечатанные здесь же две дозорные книги, составленные казенными чиновниками по государеву указу (NN 4 и 12), резко отличаются от книг монастырского письма краткостью и суммарностью сообщаемых ими сведений.

Свозные и дозорные книги изданы так же тщательно, как и жалованные грамоты. Орфография подлинников в основном сохранена; исключение почему-то сделано для i, ъ, ъ, тогда как в памятниках XIV и XV вв., напечатанных в этом же сборнике, сохранены и эти буквы, как это, разумеется, и следует. К сборнику приложены два указателя - личных имен и географических названий, составленные Л. В. Черепниным.

Несколько слов относительно предисловия, в котором имеется ряд существенных недочетов. В нем напр., совершенно не объяснено, почему жалованные и указные грамоты, подлинники которых разысканы, печатаются не с подлинников, а с лаврских списков. Можно догадываться, что это сделано для единообразия, или для того, чтобы включить в сборник и позднейшие подтверждения грамот, имеющиеся в списках, но, может быть, издатели руководствовались и другими какими-либо соображениями, которые остались неизвестными читателю. Не мотивирован также выбор для напечатания в сборнике дозорных книг. В упомянутом выше машинописном сборнике имеется еще ряд дозорных книг, относящихся к тем же годам, а, может быть, в лаврском архиве имеются еще и другие; чем руководствовались составители, выбирая для напечатания те или другие книги, читателю опять приходится догадываться. Не указано, сохранились ли свозные книги 1614 г. по другим уездам, и если сохранились, то почему они не напечатаны. Только из упомянутой выше статьи Л. В. Черепнина мы знаем, что остальные книги до нас не дошли. Вызывает, наконец, недоумение разбивка жалованных и указных грамот на группы: "1392 - 1428 гг.", "вторая четверть XV в.", "1428 - 1432 гг." и т. д.; это тоже нужно было объяснить в предисловии.

Сборник представляет большую ценность для исследователя и может быть очень полезен в качестве материала для семинарских занятий студентов. Учитывая последнее его качество, приходится пожалеть о низком тираже издания (500 экз.): книга несомненно найдет опрос, тем более, что цена ее (2 р. 50 к.), относительно, очень недорога.

Е. Мороховец

А. А. НОВОСЕЛЬСКИЙ . Вотчинник и его хозяйство в XVII веке. РАНИОН, Институт истории, Гиз, 1929, с. 192.

Вотчинные архивы крепостной эпохи являются одним из наиболее ценных материалов, анализ которых позволяет вплотную подойти к действительной жизни как в области экономической, так и социальной, позволяет не только представить картину сложившихся отношений, но и проследить молекулярные процессы нарастания противоречий. Пополнение "книжного рынка в этом направлении работой Новосельского нельзя не приветствовать.

Написанная на ту же тему, что и ранее вышедшие работы Забелина, Заозерского и др., работа Новосельского является в отношении их не только дополнением, но и естественным продолжением, так как анализирует хозяйство более низкого типа по размаху своей деятельности. Объектом исследования взято хозяйство А. И. Безоб-

разова, владельца вотчин в И уездах с населением более чем тысяча душ мужского пола, на основании анализа переписки вотчинника с приказчиками. Исследование ведется с точки зрения развертывания хозяйственной инициативы Безобразова и влияния его личных способностей на всю жизнь вотчины и оставляет совершенно открытым вопрос и влиянии на самого Безобразова как общей социально-экономической обстановки, так и обстановки, складывающейся внутри вотчины.

Название работы не вполне соответствует содержанию - жизнь вотчины рассматривается на протяжении не всего XVI! в., а только 70 - 80 гг., и не во всей деятельности, а только во внутренней. Анализ хозяйственной связи вотчины с остальным миром отсутствует.

В указанных рамках работа разбивается на пять глав: I - А. И. Безобразов, II - Землевладение, III - Вотчинное управление, IV - Боярское хозяйство, V - Крестьяне и холопы. Вместо анализа содержания каждой главы остановимся на тех узловых вопросах, по которым книга дает достаточно материала, - их три: 1) направление хозяйственной деятельности вотчины, 2) влияние этой деятельности на положение главным образом эксплоатируемого класса, 3) итоги.

В самом хозяйстве происходил своеобразный процесс "реконструкции" и рационализации". Частично ликвидировались владения в северных уездах при усиленном приобретательстве земли в черноземных южных (Орловский, Кромский), где за десять лет землевладение Безобразова вырастает на 500 четей. На ряду с твердой линией в сборе всевозможных натуральных поборов сильно- увеличивалась барская запашка, за десять лет с 150 чт. до 300 - 400 чт. При слабом развитии денежных поборов делаются решительные шаги в сторону организации интенсивных товарных отраслей хозяйства: животноводства, садоводства, рыболовства (устройство прудов), винокурения, лесоразработок. В самой усадьбе, в селе Спасском Боровского уезда, производились большие строительные работы (церкви, хоромы, дворы, сады и пр.), стягивавшие большое количество крепостных- мастеровых и обслуживающих работы конных и пеших крестьян. Именно эта хозяйственная работа толкала Безобразова искать всевозможных путей для ухода со службы или в крайнем случае для устройства службы поближе к вотчине.

Оборотной стороной "рационализации" было ухудшение положения крепостных. Трех- четырехдневная барщина в сочетании с поборами и другими повинностями дает _ключ к пониманию положения крестьян.

Тактика вотчинника поражает своей изобретательностью при выжимании из крестьян последних соков; на них перекладывается развитие интенсивных отраслей хозяйства через систему заданий (поручение разводить птицу, выкуривать вино, доставать яблони, рыть и чистить пруды и пр.) вплоть до перерода на денежный оброк районов с дешевыми ценами на продукты. В результате шел процесс разорения крестьянского хозяйства, рост безлошадных, непрерывные просьбы о ссуде семян для посева и хлеба для питания, уход в мир за милостыней и на заработки и, наконец, бегство семьями и в одиночку с "животами" и без них.

Линия развития вотчины захватывала в свой оборот и низший слой помещиков по линии легальной и нелегальной, добровольной и насильной ликвидации ими своих вотчинных земель и "мены" поместий. Доставалось и купцам - сбор "подужных", "причальных", "отчальных" почестей и "поминок" - вплоть до битья менее податливых.

В итоге, несмотря на внешний рост богатства (земля, иконы, сосуды, стекло и т. д.), мы имеем несомненный кризис хозяйства. Выпаханная и поздно обработанная земля давала систематические недороды. Вместо развития животноводства и птицеводства происходило сокращение их не только в усадьбе, но и среди крестьян. Сады и пруды с трудом "выбивались" из крестьян.

В самой вотчине, несмотря на сосредоточение всего управления в руках Безобразова (он не доверял даже жене), имелся постоянный недостаток в деньгах, продовольствии, фураже и пр. Довольно четко выделяются причины такого положения. Разоренное крестьянство чтобы выполнять функцию "рабочей силы", требовало ссуды. Крепостная дворня явно не оправдывала себя, ее снабжали землей и семенами с тем, чтобы, превратившись в крестьян, она в свою очередь могла проделать путь разе рения. Незначительная верхушка деревни-старосты и зажиточные (девять - четыре лошади) - не желала участвовать в общей обработке барской земли совместно с бедняками, требуя разделить работу на части; в то же время разорить их - значило потерять одну из подпорок устойчивости вотчины. Получа-

лась своеобразная "квадратура круга". Под влиянием крепостнической эксплоатации в рассматриваемый период положение создалось такое, что пораженное кризисом крестьянское хозяйство тянуло за собой в кризис всю вотчинную организацию.

Автор - не марксист. Сосредоточив центр внимания на личности Безобразова, он вместо анализа социально-экономических противоречий, вынужден перед фактом краха предпринимательской деятельности хозяйствующего "индивидуума" ограничиваться замечаниями о недостатке "культурных веяний", "традиционности", грубости эпохи и т. д., и в этом главный недостаток работы. Она не только потеряла в своей яркости, но и поставила перед читателем вопрос о необходимости переконструирования материала под иным углом зрения.

Не менее важным недостатком, чем методология книги, является неправильное освещение автором некоторых вопросов; так "память" Безобразова приказчикам (с. 69): "над крестьянами смотреть и меж ними расправу чинить, а налоги никакой не чинить и от дурна всякого унимать и указ чинить при всех крестьянах", рассматривается автором как мероприятие, направленное "прежде всего и главным образом против произвола приказчиков" (разр. наша. - С. С.). Этак ведь можно договориться, что и крепостное право было создано на пользу крестьян. Предписание "карать огурьщиков... на всем мире" трактуется как борьба Безобразова против единоличного управления приказчиков, как "деревенская конституция" (разр. наша - С. С.).

Неужели автор не понимает, что если община со старостой и существовала, то дело шло не об ограничении единоличного произвола приказчиков, а о круговой поруке в выполнении вотчинных повинностей, во-первых, и о создании опоры вотчиннику в деревне путем давления мира на недовольных, путем предоставления старостам некоторых возможностей эксплоатировать крестьян и т. п., во-вторых, не говоря уже о том, что в вотчине. Безобразова нормой была не "конституция", а единоличная расправа и управление. Вмешательство вотчинника в личную жизнь крепостных, регулирование браков и "запрещение выхода невест в другие вотчины" под пером автора превращаются в мероприятия, проводимые в интересах крестьян и "особенно беднейших". И точно с прямой целью демонстрировать свою антимарксистскую позицию автор рассматривает оброчные поборы как процент за первоначальное снабжение крестьян боярским скотом и семенами. В таком случае с неменьшим успехом можно было бы и барщину рассмотреть как форму арендной платы, а вотчинное хозяйство - как вотчинный капитализм.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Комментарии: