Проф. Н. Рубинштейн

Издательство Ленинградского Государственного ордена Ленина университета. 1945. 431 стр.

Книга проф. В. В. Мавродина посвящена древнейшему периоду в истории нашей страны, историй складывания русского народа и образования древнерусского - Киевского государства. Хронологически она охватывает огромный период от неолита (III тысячелетие до н. э.) до смерти Ярослава Мудрого (1054).

Работа строится в ином плане, чем последние исторические труды о Киевской Руси и прежде всего труд акад. Б. Д. Грекова, посвящённый социально-экономическому исследованию и главным образом проблеме генезиса феодализма в древней Руси. Автор сам указывает, что считает эту проблему уже разработанной Б. Д. Грековым, в основном с ним солидаризуется (хотя в этом отношении он далеко не последователен) и поэтому сосредоточивает своё внимание на других вопросах.

В книге проф. Мавродина большое место занимает вопрос славянского этногенеза, которым до сих пор занимались специально лингвисты и археологи. Этому вопросу автор посвящает первые три главы книги. Большая часть работы (главы V-IX) посвящена политической истории древней Руси. Автор детально рассматривает эту проблему от "истоков Киевского государства" в VI в. до завершения феодальной раздробленности после смерти Ярослава Владимировича.

Автор использовал и свёл в работе обширный документальный материал, в том числе археологический; им использована также обширная историческая, археологическая и лингвистическая литература. Такая попытка свести воедино и подытожить всю обширную исследовательскую работу, проделанную историками, археологами и лингвистами, делается, в сущности, впервые, и постановку такой задачи надо безусловно приветствовать. Но это имеет и свою оборотную сторону. Задача оказалась непомерно большой и по кругу охваченных вопросов и по объёму накопленного уже материала. Широта охвата пошла за счёт глубины исследовательского характера изучения.

В оценке книги мы считаем необходимым сделать прежде всего несколько общих критических замечаний методологического характера. Автор имеет дело с рядом спорных в нашей историографии вопросов, с новыми и ещё дискуссионными положениями. Таковы, например, вопросы о ромёнских городищах, по которым идёт дискуссия между П. Н. Третьяковым и А. В. Арциховским, об этнической принадлежности дьяковской культуры и др. В первом случае автор, видимо, солидаризуется с Третьяковым, во

втором он механически соединяет две существующие точки зрения, но как в этих, так и во многих других случаях он излагает ту или иную точку зрения, но не аргументирует её и не пытается разобрать по существу противную точку зрения, опровергнуть её аргументацию. Такой простой отбор той или другой точки зрения не помогает углублению изучения, решению вопроса, не двигает науку вперёд¹ .

Автор привлёк обширный материал, в частности археологический, по вопросам этногенеза, но этот материал остаётся, по существу, нераскрытым, используется совершенно формально: автор пытается воссоздать историко-археологическую карту будущего славянского мира от самого неолита, но при этом, когда он говорит о различных культурах ленточной, ямочно-гребенчатой, шнуровой, крашеной керамики, все эти понятия остаются общими археологическими формулами, так и не получающими исторического раскрытия и осмысления. Неудивительно поэтому, что автору слишком часто приходится прибегать к чисто формальному заключению "итак", "очевидно", "повидимому", что отнюдь не является доказательством. Очень часто автор заканчивает рассуждение по тому или иному вопросу неожиданным итогом: "Это только наше предположение", - снимая с себя таким путём всякую ответственность за сделанный только что вывод. Иногда после подробного изложения вопроса он заявляет: "Мы не знаем". Так, например, в итоге пространного рассуждения об этногенезе славян автор пишет: "мы не знаем", когда, где, из кого сложились славяне (стр. 25). Дело, конечно, не в том, что автор констатирует невыясненность частного вопроса, - это было бы вполне закономерно, но такое заявление является совершенно неожиданным после пространного изложения вопроса на нескольких страницах и вполне определённой трактовки его. При этом, стремясь примирить отдельные теории по спорным положениям, автор нередко сам впадает в противоречия, как будет показано ниже.

Нельзя также пройти мимо совершенно непонятного выпада автора против А. А. Шахматова и его критического метода в источниковедении (стр. 66 - 67). Согласно В. В. Мавродину, метод А. А. Шахматова и его ученика М. Д. Приселкова, оказывается, только "непомерное, нездоровое, граничащее со снобизмом стремление во что бы то ни стало построить свою гипотезу", "течение, всячески старающееся опровергнуть чуть ли не каждое известие древних летописцев, всё и вся ставящее под сомнение". Автор пишет об увлечении гиперкритикой, о критике ради критики, о "разрушительной работе историков", которая "заставляет призвать к защите источника от источниковедов". Мы не согласны с В. В. Мавродиным и считаем, что критический метод Шахматова обеспечил большую созидательную работу советских историков, особенно в области древнерусской истории, и результаты его работы используются советской исторической наукой.

Проблему этногенеза славянства автор ведёт от начала III тысячелетия до н. э. "Первые шаги этногенеза славян мы можем проследить лишь с начала III тысячелетия до н. э." (стр. 25). Но спрашивается, как можно вообще говорить об этногенезе народа в период позднего неолита, т. е. самого перехода от дикости к варварству, когда, как указывал Энгельс, в это время ещё только складывается племенная организация. В конечном счёте это осознаёт и сам автор, пытаясь внести уточнение и устанавливая три этапа, или "стадии", в процессе этногенеза. Он пытается отделить первый этап - становление "протославянства" - от образования "собственно славянства", отводя первой стадии примерно три последних тысячелетия до н. э. Этой стадии автор посвящает главу первую "О происхождении славян". Вторую стадию автор относит примерно к III-V векам н. э. и связывает её с антами, которым посвящает главу II. Третий этап - распространение славянства и окончательное определение его территориальных и этнографических границ - процесс, охватывающий в основном VI-VIII, но местами доходящий, по словам автора, даже до XII века; этот период рассматривается в главе III "Восточнославянские племена перед образованием Киевского государства".

Как разрешает В. В.. Мавродин поставленную им проблему "протославянства"? Он даёт археологическую карту Восточной и отчасти Центральной Европы. Но ему не удаётся протянуть какие-либо реальные нити от протославян к позднейшему славянству. Автор, определяя круг протославянских культур-племён, вынужден всякий раз оговаривать, что не все представители той или иной местной "культуры" вошли в славянство, - из них вышли разные этнические образования, и не только из этих, но и из других культур сложилось славянство. "Какая-то часть этих протославянских или праславянских племён вышла из прародины - основного очага этногенеза - и, попав под культурное и политическое влияние соседей, могла стать, например, германцами; с другой стороны, в состав славянства позднее могли войти племена, отличавшиеся в период неолита и бронзы по своей культуре от праславянских племён" (стр. 16). На стр. 78 автор снова пишет: "Круг славянских племён всё время увеличивался, разрастаясь за счёт вовлечения в славянский этногенез племён, которые могут быть названы протославянскими только лишь потому, что они в конце концов превратились в славян". Подобные оговорки повторяются неоднократно.

На стр. 14 вдруг приводится славянский календарь, но самому автору ясно, что он принадлежит другой эпохе - "собственно славянству", - и неслучайно автор займётся им конкретно уже во II главе, отнеся его к середине I тысячелетия н. э. Едва ли также можно отожествлять облик скифа с

¹ Ярким примером такой формальной сводки является, в частности, данная автором голая ссылка на книгу Г. Вернадского "Ancient Russia", вышедшую в 1944 г. и вызвавшую резкую критику советских учёных.

Кульобской вазы, облик анта и облик русского, как это делает автор.

Именно поэтому проф. Мавродин и вынужден заявить, что "мы не знаем", когда начался этногенез славянства (стр. 25); "где находился древнейший очаг славянского этногенеза, нам тоже неизвестно"; и "кто они были, мы не знаем". Автор ставит последний вопрос: "Разрешён ли археологически вопрос о генезисе славянства?" - и отвечает: "Нет, он только поставлен".

Протославянство остаётся пустой схемой, понятием без содержания. В конечном счёте это не больше как этнический субстрат, первичное, древнейшее население той территории, на которой впоследствии складывается славянство, и, конечно, оно в той или иной мере вошло в состав славянства.

Но понятие протославянства не только ничего не объясняет в самом славянском этногенезе, оно вносит путаницу, оно мешает. В своём логическом развитии оно приводит В. В. Мавродина (и не только его) к утверждению "протофиннов". И хочет ли он этого или нет, но, говоря о протославянах и протофиннах, он то и дело подменяет понятия протославян и славян, протофиннов и финнов. Именно так, в виде протофиннов, возрождается в книге В. В. Мавродина старая теория о великом финском народе от Балтики до Урала, а на юге - до Оки и верховьев Днепра до Десны. Автор признаёт всю топонимику этой обширной страны "финского, точнее протофинского, происхождения". В соответствии с этим он относит к финнам (вслед за старой и в том числе за финской лингвистикой) и мордву и мари, и чудь, и мерю. Нам думается, что эту теорию пора пересмотреть, что термин, утверждающий этническое подчинение мордвы финнам, едва ли закономерен. Нам думается, что надо ставить вопрос не о превращении мордвы, мари и др. из протофиннов в финнов, а о превращении населения Поволжья и Севера в отдельные народности - чувашскую, марийскую, мордовскую и др. По мнению автора, "финский вклад... в русский язык - реликт той эпохи, когда не было ещё ни славян, ни финнов" (стр. 80). Это положение является сплошным противоречием и приводит В. В. Мавродина к неправильным выводам. Так, протофиннами, по его мнению, оказывается население единого Приднепровья, хотя, "когда произошла их славянизация - неизвестно" (стр. 80). Финнами объявляется и "большая часть населения восточных дьяковых городищ", хотя тут же объявляется о специфических особенностях, "свидетельствующих в то же самое время о славянском характере их населения" (стр. 79).

Спрашивается: можно ли говорить об этнической принадлежности населения, которое ещё этнически не оформилось, - говорить о финнах дофинского периода? История дьяковской культуры - это, в сущности, история оформления славянства на базе местной племенной культуры под влиянием оформившегося на соседней территории славянского этноса.

Нам думается, что всё учение о протославянах, протофиннах и т. д. требует общего принципиального пересмотра не только в отношении работы проф. Мавродина. В связи с этим приходится поставить принципиально вопрос и о третьей стадии славянского этногенеза в целом. Нам думается, что автор смешивает в этом третьем этапе два качественно различных процесса. Одно дело - распространение славянства на племена, у которых этногенетический процесс ещё не осуществился. Это тот же основной процесс складывания "собственно славянства", славянского этногенеза, который в одних областях совершился раньше, в других несколько позднее и под известным воздействием уже существующей славянской культуры. Я имею в виду хотя бы Волго-окское междуречье, население городищ дьяковского типа. Другое дело - славянизация уже оформившихся народов, которая может совершиться довольно поздно и ничего общего с этногенезом не имеет.

Итак, к теме славянского этногенеза, т. е. к образованию "собственно славянства", реально относится лишь второй этап, с которым надлежит объединить и определенные элементы, отнесённые автором к третьей стадии.

Автор связал этот этап в основном с историей антов. "История антов, - пишет он, - первая глава в истории великого русского народа". Надо сказать, что в своё время эту концепцию на лингвистическом материале развил А. А. Шахматов. В советской историографии её новый вариант на археологической основе развил Б. А. Рыбаков. В самое последнее время археолог П. Н. Третьяков дополнил её учением о ромёнских городищах и ромёнской культуре, противопоставив последних антам, утверждая столкновение между ними и оформление последующей славянской культуры, как синтеза аптекой и романской (гл. IV, стр. 115 сл.). В этой схеме П. Н. Третьякова многое остаётся гипотетичным и спорным, но автор ограничивается просто её изложением.

В. В. Мавродин пытается объединить весь этот разнообразный материал, дополняя его рядом собственных новых наблюдений, в частности, относительно последовательного распространения антов-славян по Восточной и Центральной Европе. Ряд таких наблюдений, в частности, по распространению славянства на север - в Приладожье, в Волгоокский район - и на юго-запад - к Днестру и Дунаю, - представляет несомненный интерес (впрочем, и они не представляют полной новизны); другие заключения автора малоубедительны. Укажу для примера на предположительное отнесение полян к более отсталой группе славянских племён лесной полосы (стр. 78). Как связать это с их передовой ролью в истории восточного славянства и с издавним утверждением передового характера их культуры, засвидетельствованного летописью? Сомнительно также утверждение о позднем (после Олега) переселении тиверцев и уличей на территорию нынешней Бессарабии; оно плохо согласуется с данными раффельштетинского мытного устава начала X века. Отмечу вместе с тем, - что автор дал здесь очень полную сводку данных о процессе размещения восточнославянских племён, используя при

этом и византийские, и арабские, и западноевропейские свидетельства.

Чтобы закончить с вопросом этногенеза, остановлюсь ещё на заключительном указании автора в последней главе. Автор говорит здесь о "русской народности", опирающейся на два фактора: "язык и национальное самосоздание, создание себя, как единой народности" (стр. 396). Мы думаем, что автор смешивает здесь понятия "народность" и "народ". "Русская народность" - более сложное и более позднее явление, возникающее, когда уже существует осознание себя "народом". Но сам автор увязает в очередном клубке противоречий: он говорит о "единой, складывающейся, но так и не сложившейся до конца народности". "Киевское государство, - продолжает он, - не успело и не могло слить восточнославянские племена в единую народность" (стр. 395). Русские складывались не в народность, а в народ, создавали единство "Русской земли"; народом к этому времени они уже стали и русским народом они себя сознавали.

Отмечу, наконец, что автор тут же говорит о "наличии общего древнерусского языка", о складывающемся в городах "общерусском разговорном языке" (стр. 394). Здесь уже всё неясно. Во-первых, как увязать наличие городов (очевидно, X в.) и отсутствие письменности ("дописьменный язык")? Во-вторых, какие имеются данные об "общерусском разговорном языке"? Что мы о нём знаем? Скорее мы знаем об отсутствии такого общерусского языка: ведь именно местные племенные особенности языка определили в дальнейшем образование украинского, белорусского, русского языков. Мы можем говорить, напротив, об общерусском письменном языке, формирующемся в X-XI веках.

В четвёртой главе автор даёт краткий очерк "Разложения первобытно-общинного строя и возникновения феодальных отношений в древней Руси", очерк социально-экономического, общественного развития древней Руси в VII-X веках. Эта важная глава особенно неудачна. Конкретный материал подан отрывочно, лоскутно; отбор его носит случайный характер. Зато тем резче выступает внутренняя противоречивость общей схемы, отсутствие собственной чёткой концепции. Автор говорит о развития феодализма в Киевской Руси и характеризует общественные отношения VIII-XI вв. очень неясно и сбивчиво. В' конечном счёте автор готов видеть в Руси VIII-X вв. одновременно и полупатриархальное и феодальное общество, и "военную демократию", и "варварское государство", и развитую политическую организацию. Мы имеем здесь как бы параллельно развивающуюся двойную характеристику эпохи. "В IX и даже в X вв. феодальное землевладение ещё не сложилось", - заявляет автор на стр. 160. Но уже на стр. 162 формулировка меняется: "то, что мы видели в XI в. и тем более в XII в., т. е. развитая феодальная собственность, заставляет искать её зарождение в предшествующие времена, в X в., а быть может, и в IX веке". Наконец, на стр. 164: "именно феодальный общественный порядок характеризует Киевскую Русь, не только XI-XII вв., но и IX в., эпохи "славного варварства", Русь дофеодального периода".

С этим противоречием общей концепции связаны противоречия в конкретной характеристике.

Рядом с воинами-купцами и признанием замкнутости местных мирков ("в чюжю землю свода нетуть") автор изображает город уже в VIII в. тортовым центром местной округи (стр. 134). "Город становится типичным феодальным торговым, ремесленным и административно-политическим центром" (стр. 145), И это говорится о "дофеодальном периоде". Автор снова вспоминает "Гардарикию", пишет, что "Русь была покрыта городами", и совершенно забывает обо всём, что было написано об этих "городах" IX и X веков. На стр. 141 он говорит о денежном обращении, а на стр. 161 повторяет определение Русской Правды, данное Ключевским: "Это был городской законодательный памятник, оставлявший деревню в тени". Той же неопределённостью страдает и формула о "наличии развитых ремёсл" для X-XI веков.

Возможно, что подчёркнутые нами противоречия - результат недостаточной чёткости в структуре материала. Автор очень часто опускает его датировку. Если на стр. 161 он раздельно говорит об XI в., о времени Ярослава, то на стр. 140 - 145 он как бы берёт за одну скобку всё время от IX или даже от VIII до XI в., т. е. объединяет дофеодальный и феодальный города.

То же смешение эпох наблюдается и в характеристике сельского населения. И здесь - полное смешение явлений дофеодальной и феодальной Руси. В одном ряду стоят и патриархальные рабы, и челядь, и изгои, и смерды, и даже закупы, которые в Русской Правде появляются лишь в XII в. и едва ли могли оформиться много раньше. Нет ясности и в характеристике этих категорий.

Автор сперва будто отожествляет челядь с патриархальным рабством (стр. 156), а на следующей странице он уже присоединяется к гипотезе Б. Д. Грекова, признающего в челядине собирательный термин, объединяющий и рабов, и смердов, и рядовичей, и другие категории. При этом он не пытается аргументировать ни одно, ни другое понимание.

Такие же противоречия и в толковании термина "смерд". Сначала автор вслед за Е. А. Рыдзевской выводит его из племенного названия, применяя весьма условные лингвистические сопоставления (стр. 165), затем он как будто солидаризируется с социальной характеристикой смерда, данной С. В. Юшковым: смерды - "данники князя", "смерд - зависимый от князя человек" (стр. 166). А на стр. 167 он солидаризируется с Б. Д. Грековым, признавая широкий смысл слова "смерд" - вообще крестьянин - и узкое значение термина.

Столь же противоречива и характеристика политического строя. Отмечу хотя бы произвольное соединение понятий: дань, вира, продажа (стр. 155). Ведь совершенно ясно,

что дань относится к одной эпохе, а вира и продажа - к другой.

Начиная с V главы В. В. Мавродин переходит к конкретной политической истории. В этой части работы В. В. Мавродин мог опереться на выдающихся предшественников: на труды А. А. Шахматова, А. Е. Преснякова, М. Д. Приселкова. Но в ряде случаев автор вносит и свои собственные наблюдения, используя при этом иностранные свидетельства о России. В этой главе можно отметить, интересную постановку вопроса о роди хазарского каганата в истории древней Руси, вытекавшей из роли славянского элемента в самой Хазарии, а также из роли Хазарии как связующего звена в движении Руси на восток. Автор правильно подчёркивает незначительное влияние хазарского каганата на внутреннюю жизнь восточного славянства, развивавшегося своими самостоятельными путями, но при этом автор допускает неправильную формулировку, говоря о владычестве хазар как о "стимуле, развития Руси" (стр. 195). Рядом с русско-хазарскими подробно рассматриваются и русско-болгарские отношения. Отметим только, что воскрешаемая "автором теория, отожествляющая северян с савирами и утверждающая участие чёрных болгар в складывании этого славянского племени, представляется малоубедительной.

Другой большой вопрос, на котором автор остановился в той же V главе, - вопрос норманнский. В ряде мест автор в основном правильно ставит вопрос о формировании древнерусского государства как внутреннем процессе развития славянских племён. Варяго-норманнов он показывает в роли разбойничьих дружин или воинов-наёмников, по уровню развития стоявших не выше, а, может быть, ниже восточных славян и именно поэтому быстро растворившихся в славянской среде (стр. 207 - 213). Однако в другом месте, вопреки этой точке зрения, эти воины-находники несколько неожиданно уже в IX в. превращаются в купцов. Едва ли стоило развивать гипотезу о захвате власти Рюриком в Новгороде и борьбе с Гостомыслом и Вадимом Храбрым, - всё это область легенды.

В этой же главе автор становится как будто и на позицию славянской принадлежности Руси. Развивая концепцию "русского каганата" на территории Киевской земли (стр. 200 - 203), он противопоставляет южную Киевскую Русь новгородской "Славии", северным словенам. В то же время он противопоставляет Киевскую Русь "шведам, именуемым росью", пытаясь дать своё истолкование известному рассказу Бертинских анналов.

К этому же вопросу о происхождении Руси автор возвращается ещё раз, уже специально, в заключительной главе своей книги. Он начинает здесь с критики норманизма в лице его представителей XVIII и начала XIX в., "немецких псевдоучёных Академии наук", и снова говорит о невозможности какого-либо серьёзного влияния варягов-норманнов на внутреннее развитие древней Руси. Но автор и здесь непоследователен: и здесь эклектичность трактовки, формальное объединение различных точек зрения может сбить читателя. Рядом с первым утверждением является второе - "о весьма существенном значении варягов в истории Руси" (стр. 383). В конечном счёте он говорит о них даже как о колонизаторах, хотя и с известными ограничениями: "Как колонизаторы варяги были очень слабы" (стр. 384).

Та же неопределённость и в вопросе о происхождении имени "Русь". С одной стороны, автор как будто принимает концепцию Тивериадского о социальном значении термина "Русь", соединяя её с теорией Марра. Но при этом даваемая им характеристика этой социальной верхушки звучит совсем неисторично. "Русь" - это социальная верхушка, варварская, военно-торговая, военно-рабовладельческая, купеческая знать, живущая в городах, организованная в дружины... правящая, творящая суд, администрирующая и управляющая, эксплоатирующая славянских общинников" (стр. 388). Двумя абзацами ниже оказывается, что "Русь" обозначает одновременно также землю и государство. А уже на следующей странице автор, ссылаясь на акад. Б. Д. Грекова, предлагает принять теорию Брима о слиянии в Киевской Руси скандинавской "руси" и южной "роси", гипотезу крайне искусственную и малоубедительную.

Подробно излагаются автором первые этапы русско-византийских отношений. Необоснованно звучит только дипломатическая история русско-византийской войны 860 года. Автор почему-то и здесь (стр. 215) и в истории последующих русско-византийских войн ищет причину войны в нарушении Византией какого-то предшествующего договора, хотя никаких прямых указаний на это в источниках не имеется.

Периоду X века - от Олега до Святослава - посвящена глава VI - "Образование Киевского государства".

Автором тщательно собраны различные свидетельства о деятельности Олега, Игоря и Святослава, в частности об их византийских и восточных походах. Но самый процесс образования Киевского государства дан нечётко и противоречиво. Особенно резко сказалось это в характеристике Святослава. Автор начинает с резкой антитезы Святослава и Ольги. Последняя - строительница государства, "Святослав не правитель. Ой - воин... дружинный князь... олицетворение "славного варварства", героического, дружинного периода в истории русского народа. Он - князь времён "военной демократии", превыше всего ставящий свою дружину, сам первый дружинник и воин земли Русской, ничем ни в быту, ни в привычках, ни в одежде не отличающийся от своей "братьи" - дружинников" (стр. 259 - 260). В сущности, эта характеристика совпадает с той, которую даёт С. В. Бахрушин и против которой В. В. Мавродин в дальнейшем изложении ополчается (стр. 274). Но дальше Святослав превращается у В. В. Мавродина уже в строителя "могучей славянской русско-болгарской державы" (стр. 267), а на стр. 275 речь идёт уже о "русско-византийско-болгарской державе". "В его планы, - говорится на стр. 274, - входило создание огромной

и могущественной империи, все жизненные центры которой находились на Балканах, у Дуная, столицей которой должна была б будущем стать столица Византии-Константинополь", "будущая четвёртая столица Руси". Такая характеристика планов Святослава скорее приложима к проектам "светлейшего князя" Потёмкина и императрицы Екатерины II в XVIII веке.

Обе характеристики Святослава неверны. Что касается летописной характеристики, то она несёт на себе явную печать литературной стилизации. В этой характеристике Ольга и Святослав как бы олицетворяют два борющихся начала в государственном развитии Руси, подобно двойной характеристике Владимира Святославича - до и после принятия им христианства.

Наиболее полно освещена в работе деятельность Владимира Святославича и Ярослава Владимировича (в VII и VIII главах). Мы считаем правильной общую трактовку времени Владимира как "грани двух эпох" и как переход от "варварской дружинной Руси" к "феодальной Руси". Подробно разобраны внешняя политика Владимира, его внутреннее строительство, церковная реформа и крещение Руси. Из отдельных вопросов следует отметить наблюдения автора о "земских старцах" или "старцах градских" (стр. 324), Мы не стали бы в такой мере подчёркивать единство русской земли в конце княжения Владимира, игнорируя феодальную борьбу отдельных земель, в которых сидели его сыновья.

"Образование древнерусского государства" заканчивается главой о Ярославе.

Заключительная глава посвящена трём специальным вопросам: роли варягов, термину "Русь" и проблеме древнерусской народности. Высказывания автора по этим вопросам уже были рассмотрены выше.

Подводя итоги, надо ещё раз сказать, что настоящая работа представляет неудачную попытку дать общий овод разнообразных материалов по указанным выше вопросам. Свод этот имеет пока сугубо черновой характер, материал ждёт ещё тщательного критического изучения. Для этого автору надо освободиться от отмеченного выше эклектизма и в решении поставленных им больших проблем стать на чёткие принципиальные методологические позиции.

Необходимо в заключение обратить внимание автора на часто встречающуюся стилистическую неряшливость и на общую риторичность изложения, ненужную в научном исследовании (см., например, начало главы первой или главы о Владимире Святославиче). Нам кажется, что она нередко мешает научной мысли и порой увлекает самого автора по ложному пути. Ограничусь одним примером. На стр. 5 автор пишет: "Могущественный и многочисленный славянский народ, с оружием в руках, под звон мечей и пение стрел вышедший могучей поступью на арену мировой истории". Образ настолько увлёк автора, что он повторяет его на стр. 64: "Могучей поступью, с оружием в руках, под звон мечей и зловещее пение стрел, в огне пожаров вышел на арену мировой истории русский народ". А между тем нам представляется, что этот образ абсолютно далёк от того, что сообщают о славянах-руси древние авторы. Не "с оружием в руках, под звон мечей и пение стрел, в огне пожаров", а в мирном упорном труде по освоению своей земли вступил в историю русский народ.

Похожие публикации: L^Россия L^World Y G

Публикатор:

Alexander Kerz → Контакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Kerz

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир) • Google • Yandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Н. РУБИНШТЕЙН, Критические статьи. ПУТАНАЯ КНИГА ПО ИСТОРИИ КИЕВСКОЙ РУСИ. (В. В. Мавродин, проф. "Образование древнерусского государства") // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 26.09.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/Критические-статьи-ПУТАНАЯ-КНИГА-ПО-ИСТОРИИ-КИЕВСКОЙ-РУСИ-В-В-Мавродин-проф-Образование-древнерусского-государства (дата обращения: 19.04.2024).

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. РУБИНШТЕЙН:

Н. РУБИНШТЕЙН → другие работы, поиск: Либмонстр - Россия • Либмонстр - мир • Google • Yandex

Комментарии: