В. ТАРАСЕВИЧ, доктор экономических наук, профессор, зав. кафедрой политической экономии Национальной металлургической академии Украины (Днепропетровск)

Один из удивительных парадоксов научной деятельности состоит в том, что доподлинно известное при ближайшем рассмотрении нередко оказывается наименее познанным. До недавнего времени вполне справедливо считалось, что всякий уважающий себя экономист-теоретик должен в совершенстве знать историю экономических учений - кладезь идей, концепций, теорий, методов и подходов. Сомнения в достаточности такого знания хотя и посещали экономистов, но не были доминирующими, а тем более определяющими. Интуитивная неудовлетворенность стала нарастать в связи с углублением фрагментации экономического знания: все теории просто не упомнишь, и даже ознакомиться со всеми физически не хватает времени. Но только методологический бум, начавшийся в 1980 - 1990-е годы, привнес в научное экономическое сообщество острое ощущение невозможности дальнейшего развития родной науки без соответствующей саморефлексии. Оказалось, что наука, которая нам прекрасно известна, остается для нас научной загадкой. Первый этап ее научного познания - преимущественно эмпирический, описательный, представленный стандартной историей экономических учений, - во многом себя исчерпал. На очереди - этап теоретического, философского осмысления фундаментальной экономической науки, и, вероятно, не каждый ученый-экономист, исследующий реалии, может стать столь же успешным исследователем самой науки.

Книга одного из пионеров нового этапа саморефлексии экономической науки О. Ананьина убеждает в том, что перемены не грядут, а уже грянули и ситуация в науке уже не отвечает представлениям большинства ее верных служителей. Как всякое оригинальное, к тому же фундаментальное исследование, работа вызывает больше "хороших вопросов" (О. Тоффлер), чем ответов, больше сомнений и догадок, чем утверждений, желание больше поспорить, чем согласиться.

Ананьин О. Структура экономико-теоретического знания: Методологический анализ / Институт экономики РАН. М., 2005. - 244 с.

стр. 144

Методология или философия?

Хотя предметом книги являются структура и тенденции эволюции экономико-теоретического знания (с. 9), ее исследовательская проблематика значительно богаче и вполне адекватна современному пониманию экономической методологии - новой сферы научной деятельности и новой субдисциплины экономической науки. Сомнения возникают не в профессиональности дискурса О. Ананьина, а в соответствии названия указанной субдисциплины реальным границам и содержанию ее предметного пространства (предметной области - в терминах автора), методов и функций.

На самом деле уже в известном "споре о методе" конца XIX в. между маржиналистами и представителями "новой исторической школы" проблематика последней фактически вышла за рамки, заданные исходным пониманием методологии как учения о научных методах, приемах и познавательных средствах. Автор вполне доказательно смещает акценты "в оценке "спора о методе": это было не столько соперничество за тот или иной метод, сколько выступления против устоявшихся методологических принципов" (с. 84 - 85). На последующих этапах эволюции указанный разрыв продолжает углубляться.

В сравнении с исходным традиционный подход к методологии экономической теории (МЭТ) расширил ее проблематику до характеристики предмета и метода науки (с. 22). Неопозитивизм и попперианство привнесли в МЭТ проблемы демаркации (разграничения научного и ненаучного знания), условий научности, операциональности и верификации. Под влияниемпостпозитивистских концепций Т. Куна и И. Лакатоша сблизились собственно научное знание и лежащая в его основе метафизика, в первую очередь философское знание; существующие научные школы и теории стали переосмысливаться в качестве научно-исследовательских программ или парадигм; методология вновь обрела интерес к содержанию научного знания, приблизились друг к другу экономико-методологические и историко-научные исследования; методолог стал прежде всего исследователем, вооружившись в том числе инструментариемфилософии науки; возрос интерес к социальному контексту науки (с. 26 - 29).

В постмодернистской интерпретации экономическая теория исчезает как единая научная дисциплина, остается лишь изменчивое поле различных дискурсов, научное знание предстает не более чем интерпретацией объекта с одной из возможных точек зрения, а потому не позволяет судить об объективных сущностях. Образ изучаемого объекта не отражается, а конструируется с помощью эпистемологических фильтров: языкового, онтологического, риторического, методологического. С этим коррелируют отрицание нормативной методологии и признание принципа методологического плюрализма (с. 30 - 41). И благодаря, и вопреки подобным новациям в поле зрения МЭТ попадают новые аспекты содержания экономического знания (с акцентом на формы их выражения), его общекультурный контекст, специфика распространения методологических принципов в науке, отношения между носителем и пользователем знания. СовременнаяМЭТ обращает на себя внимание не столько поиском прагматической "средней линии" между традиционным и постмодернистским подходами к методологии (с. 42), не в полной мере осознанными попытками нахождения единства своего исторического и логического, определенным приближением образа науки к ее объективному состоянию, сколько мощной и всесторонней философской экспансией. О чем идет речь?

стр. 145

В истории становления МЭТ нетрудно обнаружить две взаимосвязанные тенденции. С одной стороны, укрепляется ее статус, который в значительной мере соответствует обогащению проблематики выделившейся из философии методологии (дифференциации и фрагментации подвержена не только экономическая наука). Современная методология весьма отличается от своего исходного состояния. Среди изучаемых ею проблем - средства, предпосылки и принципы организации познавательной деятельности; описание и анализ этапов научного исследования, языка науки; выявление сферы применимости отдельных процедур и методов¹ . С другой - МЭТ выходит за собственно методолого-научные границы в философское пространство (с. 11, 53, 54).

Если мы последовательно продолжим эту линию рассуждений, неизбежно придем к выводу: в той части, в которой МЭТ включает собственно философские проблемы, происходит метаморфоза: в ней возникает самоценная и относительно обособленная философская составляющая. Если же философская проблематика становится преобладающей или даже доминирующей, не исключена более существенная метаморфоза - трансформация МЭТ в самоценную и относительно обособленную составляющую философию экономической теории. Разумеется, это может происходить и без потери МЭТ статуса самостоятельной научной дисциплины.

Строение или структура?

Главным сюжетом книги О. Ананьина является разработка и обоснование гипотезы о том, "что наиболее существенные тенденции в науке находят выражение в структуре знания" (с. 10). С этой целью в соответствующих разделах и подразделах книги с привлечением богатого научного материала основательно анализируются различные структурные аспекты экономико-теоретического знания: содержательная структура (с. 17 - 18, 46 - 51, 57 - 122); функциональная структура, в том числе соотношение больших и частных теорий; структура рикардианской большой теории (с. 17, 123 - 169); новый философско-методологический слой знания (с. 11 - 12, 17 - 45). "Целевой" характер и самостоятельное научное значение указанных разработок отнюдь не противоречат друг другу. Поскольку их непосредственная текстуальная критика (в силу самодостаточности методологического дискурса) вряд ли окажется плодотворной, то более продуктивным представляется их рассмотрение в философско-экономическом контексте. Очевидно, нужно начинать с определения наиболее общих, базовых составляющих экономико-теоретического знания, а затем обратиться к их взаимосвязям и особенностям.

Экономическое знание в целом - результат постижения человеком экономических реалий в универсумном контексте. Изучая его структуру, необходимо принимать во внимание известную аберрацию, которой подвергаются философские понятия, попадая на экономический "грунт". В экономической теории прочно утвердилось понимание структуры объекта как его строения, то есть совокупности элементов (составляющих), что весьма близко к философскому определению системы² . В философии структура - это чаще всего взаимообусловленная совокупность связейэлементов в составе системы,

¹ См., например: Философский словарь / Под ред. И. Фролова. М.: Политиздат, 1987. С. 278 - 279.

² "Система... - совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях между собой и образующих определенную целостность, единство" (Философский словарь. С. 427).

стр. 146

определяющая ее качественную специфику³ , и реже - упорядочение элементов системы. Вероятно, границы и характер указанной аберрации детерминируются диалектикой общего и особенного. С одной стороны, экономические категории должны отражать специфику экономико-теоретического знания, а с другой - не терять общефилософское начало. Этот баланс пытается поддерживать и О. Ананьин. Правда, при рассмотрении содержательной структуры экономико-теоретического знания он руководствуется главным образом "экономическим" пониманием структуры, в анализе же его функциональной структуры превалирует ее философское понимание.

Экономическое знание в целом может быть структурировано по разным признакам. Чаще всего, имея в виду характер и результаты постижения, выделяют научное и ненаучное знание. Хотя последнее значительно богаче и включает по крайней мере мифологическую, религиозную, народную, художественную, экстрасенсорную, эко- и экзотерическую составляющие⁴ , философов и методологов оно интересует пока лишь в меру его влияния на научное знание.

Строение экономико-теоретического знания определяется взаимодействием его акторов (автора, носителя и пользователя) с ненаучной и научной средой. С этих позиций его онтологическаясоставляющая во многом производна от экономики как объекта; гносеологическая составляющая - от состояния и эволюции науки и научной деятельности; праксиологическая - от порядка и условий практического применения знания, а культурно-аксиологическая составляющая детерминируется духовными, социальными, политическими и экологическими факторами. В свою очередь, каждая из указанных составляющих имеет собственное строение (состав элементов) или, выражаясь не философским, а экономическим языком, - структуру.

Онтологическая структура экономико-теоретического знания представлена у О. Ананьина картинами экономической реальности (КЭР), каждая из которых - "это обобщенная характеристика собственного внутреннего содержания данной предметной области" (с. 56). С этим трудно не согласиться. Более спорной является гносеологическая структура экономико-теоретического знания в авторской интерпретации. О. Ананьин называет ее функциональной и включает в нее: 1) теоретическое знание; 2) эмпирическое знание (совокупность фактов, получивших истолкование в рамках соответствующей теории и составляющих ее эмпирический базис); 3) парадигмальное знание, охватывающее общие стандартные представления о предметной области и принципах ее изучения; 4) инструментальное знание и навыки в сфере технологии исследовательской работы; 5) инструментальное знание и навыки прикладного характера, составляющие основу искусства экономики (с. 17). По существу, речь идет о конкретизации и развитии применительно к экономической теории философских постулатов о последовательных этапах (от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике) и иерархических уровнях (эмпирический и теоретический) научного познания. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что указанная конкретизация неявно предполагает сосуществование лишь онтологической и гносеологической составляющих экономико-теоретического знания, а потому включает те элементы, которые по определению имманентны иным составляющим, менее разработанным экономической методологией. Так, корпус опытного

³ См.: Спиркин А. Основы философии: Учебное пособие для вузов. М.: Политиздат, 1988. С. 179.

⁴ Подробнее см.: Урманцев Ю. О формах постижения бытия // Вопросы философии. 1993. N 4. С. 95 - 103.

стр. 147

знания и принципы изучения предметной области более близки культурно-аксиологической составляющей экономико-теоретического знания, а навыки по технологии исследовательской работы и применению научных результатов - праксиологической.

Подобное разграничение сфер влияния отнюдь не схоластично. Это как раз тот случай, когда решительное и полное размежевание является необходимым условием эффективного сочетания и объединения. Во-первых, каждая составляющая экономико-теоретического знания весьма специфична, обладает особыми свойствами, закономерностями организации и эволюции. Теория в целом может быть "настроена" не только по онтологическому или гносеологическому, но и по культурно-аксиологическому или праксиологическому "камертону". Так, для экономико-теоретического знания в равной мере важны и следование принципу соотнесения с ценностью Г. Риккерта (с. 201), и признание этических ограничений важным условием осуществления объективного научного исследования человекоразмерных систем, и принципиальная возможность структуризации по ценностным критериям. Например, хорошо известна приверженность неоклассики и неолиберализма принципу свободы личности, социал-демократической экономической теории - принципу социальной справедливости, а оригинальной для европейцев экономической мысли Востока - традиционным ценностям (конфуцианским или буддистским). Видимый парадокс детерминации научного знания ненаучными предпосылками должен не смущать ученых, а восприниматься как дополнительный повод для саморефлексии в отношении перспектив и механизмов научной экспансии в ненаучные сферы.

Во-вторых, экономические гипотезы, концепции, теории и парадигмы демонстрируют самые разнообразные варианты сочетания рассматриваемых составляющих знания. Но осмыслениетакого сочетания трудно признать основательным. Преобладают хотя и значимые, но уже недостаточные констатации и эмпирические обобщения, в которых "не разводятся сущность и явления"⁵ . Например, из важного философского положения о невозможности никакой основательной онтологии без основательной гносеологической рефлексии, в частности, следует, что адекватная КЭР не может быть получена без умелого задействования всех элементов функциональной структуры (по О. Ананьину) экономико-теоретического знания. Ясно и то, что наличноепредметно-дисциплинарное строение экономико-теоретического знания, представленное историей экономических учений, политической экономией, микроэкономикой, макроэкономикой, международной экономикой, переходной экономикой, институциональной экономикой⁶ , является результатом взаимодействия его онтологической и гносеологической составляющих. Но каково содержание этого взаимодействия? Каким образом должны быть задействованы элементы функциональной структуры?

Таким образом, ретроспективный взгляд на экономико-теоретическое знание как целостность убеждает в том, что его общее строение еще только должно быть структурировано, а структура - выстроена. В изучении строения экономико-теоретического знания достигнут больший прогресс, чем в изучении его структуры: составляющие в общем виде определены, взаимосвязи же между ними пока достаточно четко не обозначены. Может быть, более оптимистичная картина представлена автором в отношении онтологической и гносеологической составляющих экономико-теоретического знания?

⁵ Лазарев В. Связь логики и психологии в деятельностной теории мышления В. В. Давыдова // Вопросы философии. 2005. N 9. С. 75.

⁶ Вероятно, в скором времени она будет дополнена эволюционной экономикой.

стр. 148

Картины или фрагменты?

Справедливо полагая, что наличие качественно разнородных картин экономической реальности является важной чертой современной экономической науки (с. 48), автор выделяет ключевые признаки производственно-продуктовой и поведенческой КЭР (с. 46 - 52), акцентирует внимание на проблемах формирования темпорально-эволюционной КЭР (с. 76 - 97), дополняетинституциональную КЭР оригинальными и значимыми фрагментами (с. 98 - 120).

В рамках производственно-продуктовой КЭР экономика изучается со стороны материального результата производственной деятельности - общественного продукта, его структуры и динамики. Ее содержательное "наполнение" обеспечивают главным образом классическая политическая экономия, марксизм, кейнсианство и монетаризм. Поведенческая КЭР фокусирует внимание на самой деятельности экономических агентов, прежде всего на их решениях по распределению и использованию ресурсов. Ей адекватны различные маржиналистские школы, неоклассическая микроэкономика, включая неоинституционализм, и ряд новейших направлений макроэкономики. Основной характеристикой институциональной КЭР является зависимость экономической деятельности от сложившихся норм и правил. Эта проблематика изучается исторической школой, традиционным институционализмом и некоторыми школами нового институционализма (с. 46 - 47).

Правомерность представленного варианта строения онтологической составляющей экономико-теоретического знания подтверждается не только теоретическими доводами, но и установленной О. Ананьиным гносеологической детерминируемостью известных моделей постсоветской трансформации ("шоковая терапия" и градуалистская) базовыми содержательными характеристиками указанных КЭР (поведенческой и производственно-продуктовой соответственно), а также отдельных реформаторских усилий - нео- и традиционно институциональными подходами (с. 137 - 140).

Для характеристики институциональной КЭР О. Ананьин делает важные обобщения и выводы, в том числе об институтах как трансиндивидуальных, межсубъектных объектах (с. 99); о ключевых элементах механизма функционирования института (с. 104, 107); об известной сходимости различных программ исследования институтов, в основе которых (программ) лежат, казалось бы, несовместимые философские и теоретические традиции (с. 119 - 120).

На фоне этого еще более очевидной становится открытость "онтологического" исследовательского проекта. Во-первых, это открытость в отношении "набора" КЭР⁷ и "набора" их фрагментов. Так, со столь знакомых социально-классовых позиций состав производственно-продуктовой КЭР не выдерживает критики, а представленные марксизмом, кейнсианством и монетаризмом теоретические образы реальности являются даже не симбиотическими, а гетерофобными фрагментами. Впрочем, с позиций сугубо производственно-продуктовых вряд ли можно считать их совместимость убедительно доказанной. Трудно себе представить, чтобы, например, К. Маркс и М. Фридмен согласились оказаться в одной "производственно-продуктовой компании", и не только по идеологическим соображениям. Что это означает?

⁷ Разумеется, возможны различные версии одной и той же КЭР. Но они могут быть признаны равноправными, если по крайней мере удовлетворяют таким требованиям рациональной обоснованности, как логическая непротиворечивость, осмысленность, проверяемость, системная принадлежность, полезность, практическая эффективность (см. подробнее: Лазарев Ф., Лебедев С. Проблема истины в социально-гуманитарных науках: интервальный подход // Вопросы философии. 2005. N 10. С. 106 - 107).

стр. 149

Очевидно, нужно четко разграничивать исторический исследовательский выбор тех или иных предметных областей или их сочетаний, с одной стороны, и последующую гносеологическую реконструкцию КЭР - с другой. Наборы факторов, влияющих и на выбор, и на реконструкцию, идентичны: практическая потребность, "социальный заказ", логика развития науки, мировоззренческие и ценностные императивы, личные исследовательские интересы ученого и т.д. Однако в каждом случае они "ранжированы" по-разному. Исторический выбор предметной области в большей мере детерминирован онтологическими факторами. В процессе гносеологической реконструкции "ведущую роль играет не столько многомерный характер экономики как объекта познания" (с. 49), сколько многомерность ее связей с иными сферами жизнедеятельности - политической, социальной, духовной, экологической. Отсюда - многообразие возможных критериев, проектов, набросков КЭР.

Если, например, представить деятельность в качестве противоречивого триединства абстрактной, конкретной (в совокупности они образуют опредмечивание) и очеловечивающей составляющих, то объективному развертыванию каждой из них соответствует своя особая экономическая реальность, которая находит научное выражение в стоимостной, полезностной и социально-институциональной КЭР (парадигмах) соответственно. "Золотое сечение" первой представлено трудовой теорией стоимости, второй - теориями предельной полезности, факторов производства, цены, в третьей это место остается вакантным⁸ .

Далее. Не секрет, что стандартное выделение нано-, микро-, мезо-, макро- и мегаэкономических уровней имеет достаточно весомую пространственную привязку. Поскольку глобальная экономика проникает во все территориальные "поры", адекватным ей пространством является земной шар. Хотя национальная экономика может быть сопоставима с глобальной, ее исходным пространством остается территория страны. Критику "географического детерминизма" нельзя абсолютизировать, ибо различия экономик Запада и Востока, Севера и Юга имеют и пространственные истоки. И дело не только в том, что, скажем, в Москве не растут бананы. Пространство - это природа и этнос, культура и менталитет, политика и повседневность. Оно всегда играло особую роль в судьбах России, и наш век не исключение. Поэтому рождение новой научной дисциплины "пространственная экономика" и соответствующих учебных курсов, безусловно, будет стимулировать формирование в рамках экономической теории особой пространственной КЭР.

Смысл гносеологической реконструкции состоит в попытке нового прочтения реалий и наличного экономико-теоретического знания с целью получения нового знания. Но последнее не может быть "извлечено" из простого набора разрозненных фрагментов. Любой профессиональный художник вряд ли будет считать свою картину произведением искусства, если ее предварительно выписанные фрагменты не будут связаны бесчисленными нитями, видимыми и невидимыми, в единый ансамбль. "Онтологический" исследовательский проект, и это во-вторых, еще более открыт в отношении взаимосвязей фрагментов КЭР и самих КЭР. О. Ананьин понимает это и пытается увидеть в истории экономических учений значимые примеры таких взаимосвязей. При профессиональной методологической характеристике эпохи, личности и теории Г. Торнтона (О. Ананьин во многом открыл его для экономистов-теоретиков) обращается внимание на видимый парадокс: по Дж. Хиксу, логическое единство денежной теории Торнтона строится на четком разграничении краткосрочного и долгосрочного периодов и убежденности в необходимости

⁸ См. подробнее: Тарасевич В. Экономические парадигмы и парадигмальные теории. Днепропетровск: Сич, 1995. С. 12 - 82.

стр. 150

различного реагирования на соответствующие им экономическое поведение и события (с. 70). Важно подчеркнуть: Торнтон не занимался схоластикой, а "просто" адекватно описал современную ему и для тех времен принципиально новую систему бумажно-денежного стандарта с неразменными банкнотами. Вероятно, это был один из первых шагов в направлении сочетания классического воспроизводственного подхода на основе макроагрегатов и тогда еще совершенно нового подхода, представлявшего экономику как сферу массового поведения экономических агентов (с. 74). Отсюда важный урок: следование за экономическими реалиями с четким разграничением их фрагментов содержит в себе весомый интеграционный потенциал. Однако подобное разграничение - лишь первая ступень в актуализации последнего.

На вызов "спора о методе" ответы К. Маркса, А. Маршалла и Т. Веблена были по-разному синтетичны. Маркс представил способ сочетания теоретического "ядра" классической политэкономии с принципом историзма (с. 86). Маршалл разграничил "сферы влияния" здравого смысла и частных теорий (с. 88 - 89). Исследовательская программа Веблена предполагала развитие эволюционной теории, а также соединение эволюционной методологии с институциональным анализом (с. 90 - 91). Ответы вполне достойны друг друга, поскольку "ответственны" за рождение и вписаны в контекст соответствующих основных направлений современной мировой экономической мысли. Однако если программы Маркса и Маршалла в большей мере осуществлены и "опредмечены", то программа Веблена более современна и динамична. Главные ее сюжеты представлены: (1) темпорально-эволюционной КЭР; (2) институциональной КЭР; (3) синтезом институционализма и эволюционизма.

"Белым пятном" темпорально-эволюционной КЭР является экономический ракурс сочетания различных видов времени - прошедшего, настоящего и будущего, объективного и субъективного, календарного и логического (с. 76 - 82), обратимого и необратимого. Принципиальную возможность ликвидации "пятна" подтверждают реалии универсального (глобального) эволюционизма, который неплохо играет роль "общежития" указанных и иных видов времени. Правда, пока не постигнуты законы этого "общежития". С общенаучных позиций достаточно апробированным признается синергетический подход. Он, в частности, позволяет объединить две противоположные концепции времени: Пуанкаре-Эйнштейна и Бергсона-Пригожина, то есть обратимое и необратимое время.

Несмотря на очевидные подвижки в осмыслении связей фрагментов КЭР, налицо фундаментальная гносеологическая асимметрия экономико-теоретического знания: темпы его фрагментации заметно превосходят темпы его интеграции. Знание о самих связях остается фрагментированным: неясна специфика синтеза, сочетания, примирения, сопряжения, соединения и т. п.; не представлен сколько-нибудь исчерпывающий набор связей и их специфических форм. О. Ананьин прав: "...Дело вовсе не в том, чтобы отвергнуть фрагментацию теоретического знания как таковую... Вопрос в том, чтобы эту базовую "горизонтальную" структуру знания подкрепить инструментарием, позволяющим эффективно работать с фрагментированным знанием. Речь идет о методологических предпосылках поиска, комбинирования и синтезирования знания сообразно научным и практическим задачам, к решению которых оно привлекается" (с. 143).

К тому же нужно помнить, что все известные КЭР суть лишь фрагменты упомянутой интегральной или большой КЭР. Объективно она существует, но возможно ли ее научное отражение? Разумеется, экономистам-теоретикам придется использовать общенаучную "шпаргалку". Из нее

стр. 151

можно почерпнуть информацию о связях генетических, генерационных, автопоэтических, сукцессивных, симбиотических, коэволюционных и т.д.⁹ Но, как это ни покажется банальным, именно объективная экономическая реальность является главным "вместилищем" взаимосвязей между ее фрагментами. Поэтому дело за "малым", а именно формированием коммуникативнойКЭР - фундаментальной онтологии экономических связей и взаимодействий. Итак, важным орудием борьбы с фрагментацией экономико-теоретического знания является постижение взаимосвязей фрагментов экономической реальности. Клин клином вышибают?

Иерархия или синархия?

Добавляет проблеме фрагментации важности и сложности то, что экономико-теоретическое знание фрагментировано не только по "горизонтали", но и по "вертикали". Характеристика его уровней представлена в книге тремя взаимопереплетающимися сюжетами: "эмпирия - теория - практика"; "фундаментальная наука - прикладная наука"; "большие теории - частные теории". В каждом из них сделан акцент на реальной дифференциации и возможностях необходимой интеграции (с. 123 - 207).

Содержательный исторический экскурс (с. 145 - 165) убеждает в том, что "вертикальная" фрагментация сопровождает экономико-теоретическое знание чуть ли не с момента его рождения. На первый взгляд таковую трудно обнаружить в синкретичном по своей природе учении Рикардо, и смысл "рикардианского порока" очевиден: логика научных абстракций воспринимается как логика самой экономической жизни (с. 85), а результаты сугубо абстрактного характера применяются к решению практических проблем (Шумпетер) (с. 152). Однако синкретичность здесь "беременна" фрагментацией, ибо между неразделенными теорией и практикой отсутствуют необходимые связующие звенья.

Для исследовательской стратегии исторической школы характерен "шмоллеровский порок" - ограничение познавательной задачи политической экономии описанием и толкованием фактов (с. 85 - 86). Маршалл фактически разделил экономическую науку на фундаментальную и прикладную, отождествив фундаментальную компоненту с разработкой аналитического инструментария (с. 156), и утвердил доминирующую значимость частных теорий. В современных условиях эта традиция представлена "фридменовским пороком" - поставленным на широкую ногу производством фрагментированного знания, "которое само по себе бессильно помочь человеку справиться с бесконечной сложностью реального мира" (с. 90). Разграничение Д. С. Миллем "чистой теории" ("собрание истин") и "искусства" ("набор правил поведения") политической экономии, имевшее важное значение для преодоления синкретизма теории и практики (с. 153), нашло неожиданное воплощение в "вебленовском пороке" - склонности к рассудочным суждениям на избранную тему (с. 93).

На мой взгляд, указанные "пороки" являются не столько неизбежным "злом" соответствующих теорий (в заданных гносеологических "координатах" их значимость не вызывает сомнений), сколько естественным следствием абсолютизации того или иного уровня экономико-теоретического знания

⁹ См. подробнее: Лебедева В., Тарасевич В. Экономическая синергетика и перемена деятельности. Днепропетровск: Сич, 2004. С. 12 - 22.

стр. 152

(этапа научного познания) в сравнении с иными¹⁰ . Поэтому не удивляет, во-первых, близость указанных "пороков" таким известным в науке феноменам, как схоластика, эмпиризм, узкий практицизм и пиетет перед здравым смыслом соответственно; а во-вторых, их поразительная живучесть, "воскресение" в момент столкновения ортодоксальных теорий с нестандартными реалиями, как это показано О. Ананьиным на материале экономической трансформации постсоветских обществ (с. 125 - 136). Прав автор и в том, что отмеченные "пороки" могут оказаться продолжением соответствующих добродетелей только в том случае, если экономическая наука обеспечит гармоничное развитие и эффективное взаимодействие своих составных частей (с. 96 - 97), прежде всего эмпирии, теории, практики и искусства.

В широком смысле эмпирия - это экономическая реальность во всем богатстве ее связей с реальностью неэкономической. В узком смысле эмпирия охватывает лишь ту часть экономической реальности, которая адекватна данной предметной области. Эмпирия является объектом чувственно-созерцательной, фиксирующей факты деятельности, при этом обеспечивающей известный уровень научности деятельности теоретической.

Опираясь на философское понимание теории, О. Ананьин проводит четкое разграничение больших и частных теорий. Предметная область первых - экономика как целое и долгосрочные траектории ее эволюции (с. 165). Они дают целостную картину важных общественных процессов¹¹ и потому имеют мировоззренческое значение. Кроме того, они связаны с разработкой типологий социально-экономических систем и моделей типологически однородных экономических ситуаций (с. 168). Универсальный и фундаментальный аспекты науки в них, безусловно, доминируют над уникальным и прикладным. Частные теории имеют противоположные характеристики.

Реальны ли большие теории в современных условиях, когда очевидная потребность в них "соседствует" с господством многочисленных частных теорий? Создание универсальной большой теории, "претендующей на широкий синтез существующих ныне подходов" (с. 218) и адекватной единой, интегральной КЭР, с привлечением лишь имеющегося сейчас материала вряд ли возможно. Нужны серьезные подготовительные усилия и опосредующие звенья, а именно: философско-методологическое осмысление экономической онтологии и гносеологии (с. 218); определение "горизонтальной" и "вертикальной" структур экономико-теоретического знания как системы связей; формирование современных больших теорий, адекватных не интегральной, а особым КЭР.

Практика - это, конечно, не эмпирия, а сознательная деятельность, направленная на преобразование прежде всего той части экономической реальности, которая изначально соответствовала определенной предметной области, была источником эмпирического материала и которая в результате теоретической "обработки" превратилась из абстрактно-конкретного

¹⁰ Например, плодотворность выделения инструментальной составляющей экономико-теоретического знания не вызывает сомнений. Но отождествление экономической теории с "ящиком с инструментами" (Дж. Робинсон), утверждение, что теория является не совокупностью конкретных истин, а мотором, предназначенным для открытия таких истин (Маршалл), будучи руководством к исследованию, могут привести к отказу от поиска истины, ибо иные науки (и не науки) предлагают на выбор столь богатый инструментарий, о получении которого в рамках "своей" науки экономистам-теоретикам можно только мечтать. Между тем теория может выполнять роль надежного инструмента познания и практического действия только в пределах открытого и представляемого ею истинного знания (с. 88, 155).

¹¹ Если использовать художественную метафору, то большая теория находится в "золотом сечении" КЭР.

стр. 153

в конкретно-всеобщее (Э. Ильенков). С позиций практики разрыв между фундаментальным и прикладным знанием весьма ощутим и, в соответствии с отечественной научной традицией, преодолим с помощью главным образом иерархических связей. Однако в современных условиях "совместное действие тенденций к обособлению теоретико-инструментальной деятельности и развитию прикладных исследований привело к своеобразному "перевертыванию" отношений между фундаментальной и прикладной наукой" (с. 160). Узкопрактическая направленность прикладного знания, будучи доведенной до определенного предела, чревата своей противоположностью (разумеется, при известных предпосылках). Например, многие фундаментальные идеи второй половины XX в. родились внутри междисциплинарных коллективов, работавших над масштабными прикладными проектами (с. 160).

Указанное обстоятельство, а также отнюдь не линейный характер связей эмпирии и теории, больших и частных теорий делают правомерным следующее гипотетическое обобщение:гносеологическая цепочка "эмпирия - теория - практика" образует не столько линию с прямыми и обратными связями иерархического типа, сколько треугольник с синархическими связями между "вершинами", который пребывает (расположен) в пространстве "искусства" экономики.

По О. Ананьину, "искусство" экономики включает не только "набор правил поведения" (Милль), жанр рассуждений на избранную тему (с. 97), диагностику конкретных экономических процессов и ситуаций, социально-экономический дизайн (с. 159), но и искусство отбора и комбинирования научного знания, его адаптации к особенностям страны и эпохи (с. 168). Новые уровни экономического знания, обеспечивающие более высокую степень его организации (с. 162), очевидно, расположатся в области взаимопроникновения науки и искусства. Указанные положения позволяют различить два измерения искусства экономики. В узком смысле оно может быть ограничено набором приемов и правил взаимодействий (эндогенных и экзогенных) эмпирии, теории и практики. В широком смысле искусство экономики представлено общенаучным и ненаучным контекстом экономико-теоретического знания.

Это означает, что искусство - отнюдь не случайный "гость" в научном "доме" и даже не просто "жилец с постоянной пропиской", а полноправный сособственник, несущий львиную долю ответственности за познавательный баланс в упомянутом треугольнике. Дело не только в том, что, скажем, по линии "эмпирия - теория" искусство экономики ответственно за выбор репрезентативной эмпирии и способ ее представления теории; на собственно теоретическом этапе - за "витающую предпосылку" (Маркс) или "видение" (Шумпетер); а по линии "теория - практика" - за разработку и выбор механизма применения теоретических положений, поскольку "истинное знание и практически применимое знание - понятия не тождественные" (с. 143). Роль искусства значительно выше. Из того, что известно, принципиально важными представляются детерминируемые искусством процессы итерации и сложного выбора.

Разумеется, "искусство" экономики (в широком смысле) как среда пребывания треугольника объективно обеспечивает его связями, ответственными за его целостность и динамизм. Но большинство этих связей пока лишь интуитивно "нащупываются" наукой, и перспективы здесь весьма туманны. Видимо, осознавая масштабы проблемы научного постижения ненаучных феноменов, в данном случае - связей в треугольнике, О. Ананьин, в соответствии с предметом своего исследования, акцентирует внимание на

стр. 154

интеграционном потенциале экономической компаративистики, которая рассматривает "разнообразие реальных экономик в качестве исходной аналитической предпосылки" (с. 181).

Возможно или необходимо?

Итак, о чем книга О. Ананьина? О методологии экономической теории, которая, развиваясь, рождает философию экономической теории; о структуре экономико-теоретического знания как его строении и связях, преимущественно искомых; о картинах экономической реальности, которые являются всего лишь ее фрагментами; о "гносеологическом треугольнике", который подобен квадратуре круга. Работа вполне отвечает парафразу известного высказывания А. Матисса о том, что белая бумага должна привлекать внимание читателя не меньше, чем сам текст, поскольку она не только констатирует наличное знание, не только обеспечивает его приращение, но и расширяет знание о незнании. Согласимся, что состояние "знаю, чего не знаю" значительно предпочтительнее состояния "не знаю, чего не знаю".

Заданный книгой проект по-современному открыт и в научное, и в образовательное пространство. Поэтому и возможны, и необходимы: 1) широкая научная дискуссия о проблематике методологии и философии экономической теории; 2) вовлечение в круг ее участников экономистов-теоретиков и философов науки, в том числе зарубежных, которые прежде должны стать "пользователями" книги; 3) подготовка соответствующего учебного курса, а также учебника или учебного пособия. Следует посоветовать автору не останавливаться на достигнутом, тем более что он остается в известном долгу перед отечественной философией и методологией.

Постоянный адрес данной публикации: