Конец 1895 года. В Варшаве, принадлежавшей тогда России, среди революционной молодежи, закинутой сюда из центральных губерний и из Западного края, идут большие споры: дискутируют марксисты с народниками о грядущих судьбах русской революции. В привилегированном положении находятся народники, побивающие нас, марксистов, обширными цитатами из книг и из статей толстого журнала "Русское богатство", в которых их авторитеты так "убедительно" доказывают неприменимость марксизма к отсталой, "мужицкой" России, где удельный вес рабочего класса столь незначителен. Мы, марксисты, очень страдаем от недостатка у нас своей, марксистской литературы, которая бы лучше вооружила нас в борьбе нашей с народниками. Но вот большая радость, огромное подкрепление: получаем экземпляр марксистского сборника, уцелевший от сожжения царскими цензорами, и в этом сборнике такая замечательная статья некоего неизвестного нам Тулина - "Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве".
* * *
Лето 1896 года. Встречаю в глухом родном моем городе Велиже, Витебской губернии, приехавшую на побывку курсистку из Петербурга. Под большим секретом сообщает она мне, что ею привезена пачка прокламаций, и тут же она вытаскивает из чулка гектографированное сокровище, за которое я ухватываюсь обеими руками. О происхождении и авторе этих прокламаций она меня еще более доверительно информирует, что писались они в тюрьме некиим, которого называют "Старик", но на самом деле он молодой и, сидя в тюрьме, руководит стачками рабочих Торнтона и других; что им же написаны замечательные "тетради" ("Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов?"), которые читаются товарищами нарасхват, потому что в этих "тетрадях" народники подвергнуты самой уничтожающей критике.
Очень ей хотелось привезти и "тетради", но достать их, чтобы взять с собой, ей не удалось.
* * *
Весна 1900 года. Работаю в харьковской организации РСДРП как организатор и пропагандист. Ведем отчаянную борьбу с "экономистами", как с местными, так и с парочкой приехавших из Петербурга последователей "Рабочей мысли", причем последние - противники довольно опасные, ибо, хорошо владея словом, они свой неприглядный экономизм умело облекают в красивую форму и в таком прикрашенном виде несут в рабочую среду.
Именно в этот момент особенно радостно было воспринято нами сообщение о наличии плана создания заграницей большой, общероссийской партийной газеты ярко политического направления, которая возглавит борьбу со всякого рода экономистами-ревизионистами. Нам было сообщено, что выдвинул такой план некий, имени которого нам знать не дано, что этот инициатор всего дела недавно закончил срок своей ссылки в Сибири и очень скоро должен направиться заграницу для практического проведения в жизнь задуманного им замечательного предприятия.
* * *
Зима 1901 года. Сижу в одиночной камере харьковской губернской тюрьмы. Удается довольно много читать. Товарищи "с воли" доставляют книги аккуратно, даже не считаясь с трудностью возвращения книг: тюремщики задерживают прочитанные книги в тюремной конторе, не без основания опасаясь переписки заключенного "с волей" через возвращаемые книги.
Однажды получаю совершенно замечательную книгу, над которой можно работать и работать: ведь одни только статистические таблицы чего стоят! Автор - некто Вл. Ильин. Называлась книга: "Развитие капитализма в России".
* * *
Конец лета того же, 1901 года.
Выхожу из тюрьмы, "впредь до суда" высылаюсь на родину, делаю остановку в Витебске, чтобы повидаться с товарищами, от которых узнаю, что план создания общепартийной газеты заграницей давно осуществлен, что называется эта газета
"Искра". Вот и первый номер этой "Искры", в котором волнующие и ободряющие строки: "Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию, к которой потянется все, что есть в России живого и честного".
Кто автор таких великолепных строк, ни товарищам, снабдившим меня номером "Искры", ни мне неизвестно, ибо статья "Насущные задачи нашего движения" без подписи.
* * *
Лето 1902 года. Нахожусь в кратковременной эмиграции в Швейцарии, живу в Цюрихе, в доме члена группы "Освобождение труда" Аксельрода. В подвале под его квартирой идет упаковка "Искры" в небольшие пакеты для рассылки их по заграничным городам, где из русских учащихся образованы "группы содействия "Искре". Эти группы в свою очередь помогают переправлять разными способами газету в Россию. Работаю с детьми Аксельрода над упаковкой пакетов. От дочери Аксельрода, студентки, слышу, что в "Искре", редакция которой находится в Лондоне, не все идет гладко: "большую власть" забрал член редакции Петров, которым недоволен не только Аксельрод, но и Плеханов; что этот Петров - хотя очень умный человек, но у него "дурной характер, он спорит даже с Георгием Валентиновичем".
"Тулин", "Старик", "некий", выдвинувший грандиозный план создания заграницей общероссийской партийной газеты и блестяще его осуществивший, "Вл. Ильин", "Петров" - под этими именами, и не воображая, что это - одно и то же лицо, встречала я на своем пути Ленина задолго до того, как имела счастье по его указанию в том же, 1902 году отправиться в Россию в качестве агента "искры" в район "Северного союза" - областной парторганизации текстильного района (Иваново-Вознесенск, Кострома, Шуя и т. д.), - а позднее и лично узнать Ленина.
* * *
Осень 1903 года. До тверской партийной организации, где работаю, доходит тревожная весть о расколе партии на II с'езде, но подробности мне еще не известны, а тут у нас полоса обысков и арестов. Из Твери приходится уходить, и после ряда мытарств я в Женеве. Тяжелые, кризисные дни жизни партии - разгар партийного раскола, - "самая драчка", как выражался Ленин. Между тем для нас, партийцев-практиков, до этого момента так ясен был путь, по которому идти, особенно с тех пор, как в наши руки попало ленинское руководство к нашим действиям - "Что делать?", - которое учило, как в минимальные сроки добиваться в нашей борьбе максимальных результатов. А тут раскол, и надо решить, по какому из двух путей идти.
Незабываемая первая личная встреча с Лениным. Еще полностью не "определившись", лишь только склоняясь к большевикам, отправляюсь на собрание большевиков, куда должен был прийти Ленин, чтобы прочитать реферат по аграрному вопросу, а если останется время, то и побеседовать о создавшемся в партии положении. Такие беседы тогда назывались неоформленными свиданиями большевиков.
Боковая комната какой-то невзрачной, прокуренной пивнушки-кафе, не больше двух десятков товарищей, радостно жмущих руки вновь пришедшим - небольшого роста товарищу и молодой женщине, более чем скромно одетой. Это Ленин и Крупская.
Быстрыми шагами проходит Ленин в глубину комнаты, где подобие трибуны, и, перекинувшись парой предварительных веселых замечаний со своей немногочисленной аудиторией, приступает к реферату, который он посвящает разбору недавно тогда появившихся в заграничном органе русских либералов "Освобождение" и в эсеровской "Революционной России" статей по аграрному вопросу. Необычайная четкость, ясность, блеск реферата, дальнейшая короткая беседа с товарищами по вопросам борьбы с меньшевиками, выявившаяся тут же готовность товарищей пойти за своим Ильичем в огонь и в воду - все это немедленно рассеяло оставшиеся у меня еще до этого вечера сомнения и колебания. Я почувствовала себя также вполне готовой идти за Лениным, хотя бы идти пришлось на край света.
В ту пору, когда нас было так мало, каждый партиец-активист был известен партийному центру, был известен Ленину. Вот почему Владимир Ильич встретил меня в тот вечер как старую знакомую, хотя до тех пор знал меня только по переписке моей через Надежду Константиновну с "Искрой". Владимиру Ильичу было тогда 33 года, был он коренаст, дышал здоровьем, бодростью, веселым юмором, часто раздавался его громкий радостный смех. Посмеялся Владимир Ильич тут же и надо мной по поводу моего первого прихода на большевистское собрание: не страшно ли, мол, мне здесь, среди большевиков: "ведь большевики - узурпаторы, опросите Мартова, и он Вам это докажет".
В этот запечатлевшийся в моей памяти на всю жизнь прекрасный вечер получила я приглашение от Владимира Ильича и Надежды Константиновны заходить к ним запросто "чайку попить", чем, конечно, не замедлила воспользоваться.
Небольшая дачка на краю города. Низ - большая просторная кухня, верх - две небольшие комнаты, по стенам которых простые белые полки, с пола до потолка заполненные книгами. Большой некрашеный стол, заваленный вырезками из русских и иностранных газет, рукописями, заметками, статистическими сборниками, большие "русские" счеты, на которых Ильич, одетый в синюю ластиковую косоворотку навыпуск, щелкает, высчитывает свои бесконечные таблицы.
В комнатке рядом, столь же беспритязательно обставленной, сидит над своими тетрадями Надежда Константиновна, зашифровывает, расшифровывает: ведь отовсюду, из всех пролетарских центров России, идут письма, - запрашивают о положении дел в партии. Работы у Надежды Константиновны по горло.
В первый момент совестно, что своим приходом помешала им работать, но когда я встретила веселый, прищуренный взгляд Ильича, ощутила крепкое его рукопожатие, а также мягкое пожатие ласковой руки Надежды Константиновны, мне стало легко и свободно, завязался разговор о меньшевиках, причем, когда речь зашла о несостоятельности предложенной Мартовым и принятой II с'ездом формулировки первого пункта устава, Владимир Ильич заметил: "С тех пор, как я убедился, что меньшевикам не понять необходимости отделения работающих от болтающих, мы с Мартовым ходим по разным тротуарам Женевы". Негодуя по поводу предательства Плеханова, вернувшегося во время с'езда "заграничной Лиги Русской Революционной Социал-Демократии" к своим меньшевикам, Владимир Ильич с большой горечью как-то сострил: "Теперь, если придется мне писать Плеханову, я буду подписываться не "преданный Вам Ленин", а "преданный Вами Ленин" - маленькое и прибавлю".
В дальнейшем приходилось много раз встречаться с Владимиром Ильичем и на квартире его и на собраниях и войти в тесный круг большевиков, временно застрявших в Женеве. Группа большевиков, окружавшая тогда Ленина, была очень невелика, но народ этот уже был достаточно опытен в революционной борьбе. Подавляющее большинство его рвалось на работу в Россию, но ленинский центр не имел тогда средств для переправы хотя бы пары десятков товарищей, и приходилось терпеливо ждать очереди. Среди этого ленинского окружения особо выделялась жизнерадостная фигура Николая Баумана, бывшего делегатом на II с'езде от Москвы (под именем Сорокина). "Грач" - такую конспиративную кличку носил Бауман. Это был великолепный большевик, отличавшийся исключительным уменьем благодаря своему обаянию группировать вокруг себя товарищей. Владимир Ильич очень высоко расценивал эти качества "Грача" в связи с назревшей тогда необходимостью сколотить основное крепкое ядро большевиков, которые помогли бы вывести партию из тупика, в какой попала она после II с'езда.
В томительном ожидании очереди своей отправки на работу в Россию каждый из нас при встречах с Ильичем, естественно, затрагивал самые жгучие вопросы партийной жизни, стремясь услышать, что скажет он по этим вопросам. Лично мне однажды посчастливилось иметь разговор с Лениным, касавшийся проблемы партийных кадров, как эта проблема мыслилась в то время. Ленин поднимал на очень большую высоту фигуру профессионального революционера.
"...Дайте нам организацию революционеров - и мы перевернем Россию!" - говорил Ленин. Я решилась рассказать Владимиру Ильичу о мучивших меня сомнениях насчет своей пригодности для этого высокого звания. Владимир Ильич очень внимательно выслушал меня и горячо стал доказывать, что партии нужны беззаветно преданные ей и рабочему классу люди, у которых их собственная жизнь сливалась бы с жизнью партии, люди, которые были бы непосредственно связаны с массами, и в заключение сказал: "Надо немножко больше верить в свои силы, это для дела не вредно".
Живо интересовался Владимир Ильич всеми деталями нашей партийной работы на месте, степенью ее конспиративности, а главное, люди, кадры интересовали его. Интересуясь партийными товарищами, Ильич никогда не забывал опросить, как и что они читают, не только когда они на воле, но и в тюрьме: достаточно ли они используют тюремный "досуг" для пополнения своего умственного багажа.
Как-то в разговоре с Ильичем, увлекшись тюремными воспоминаниями, я рассказала ему, как обрадовала меня в харьковской тюрьме книга Ильина "Развитие капитализма в России". На это Ильич шутливо воскликнул: "Это Вы, сидя в одиночке, копались там в моих бесконечных цифрах, в скучнейших этих моих таблицах! Бедная, бедная, как мне вас жаль!"
Март 1906 года. Работаю в Москве, где в это время особенно остро чувствуется мучительный поворот к постепенному
отступлению революции после того, как царское самодержавие нанесло декабрьскому восстанию поражение. Для восстановления единства сил партии идет подготовка к объединительному с'езду, на который Ленин, однако, зовет большевиков идти со своей четкой платформой, не смазывая разногласий с меньшевиками по основным вопросам революции.
Мы, московские большевики, с нетерпением ждем приезда к нам Ленина, который должен был выступить с проектом этой тактической платформы перед Московским комитетом и активными работниками. На беду заболеваю чуть ли не накануне приезда Ильича и собрания актива. Лежу, жду не дождусь, чтобы во время перерыва забежал ко мне кто-нибудь из товарищей и сообщил, что и как Ильич, что он говорит, как выглядит, очень ли он удручен и т. д. Какова, же была моя радость, когда открылась дверь и я увидела перед собой самого Ильича, имеющегося, бодрого Ильича, увидела его точно таким, каким оставила его два года назад в Женеве!
На мое счастье, вышло так, что квартира, первоначально предназначенная для заседания МК с активом, оказалась не очень надежной в конспиративном отношении: и устроители решили перенести собрание в другое, более надежное место. Получился вынужденный перерыв на пару часов, который Владимир Ильич решил использовать, чтобы навестить меня, узнав от товарищей, что я серьезно заболела.
Всем известные исключительное внимание и забота, которые проявлял всегда Ленин к товарищам, сказались и тут.
Торопясь отправиться с пришедшим за ним товарищем на собрание актива, Владимир Ильич горячо пожелал мне скорейшего выздоровления и ушел. Так мне и не довелось слышать его выступления в Москве.
* * *
Осень 1907 года. Работаю в московской окружной партийной организации, от которой еду делегатом на Всероссийскую конференцию партии. Значит, предстоит свидание, с Владимиром Ильичем, который еще пока остается в "близкой эмиграции" - в Финляндии. Вот и Куоккала и дачка Владимира Ильича. Попрежнему они с Надеждой Константиновной живут как бы на бивуаках: весь домашний уклад сколочен на скорую руку. Владимир Ильич постарому приветливо встречает, но вид у него на сей раз более озабоченный. На предварительном совещании ЦК с нами, делегатами-большевиками, Ленин говорит о позиции, которую партия должна занять по отношению к III Государственной думе. Доклад по этому вопросу предстоит на конференции сделать ему, - Ленину.
Глубокое возмущение вызывают в нем меньшевики и особенно Плеханов, приютившиеся в буржуазно-демократической газете "Товарищ", чтобы оттуда поднять травлю против решений Лондонского с'езда партии и против избирательной платформы партии. На всей конференции, состоявшейся, как известно, в Гельсингфорсе, лежал какой-то хмурый отпечаток; самое помещение под конференцию, которое отвели нам финские социал-демократы, было какое-то холодное, сырое, вполне гармонировавшее с ноябрьскими серыми днями.
Нам, большевикам, уже было известно, что Ленину нельзя дольше оставаться в Финляндии, что издание "Пролетария" и наш большевистский центр приходится убирать и более безопасное место, что Ильичу надо опять уезжать в новую, настоящую эмиграцию, и от всего этого было очень грустно. Лично мне не удалось скрыть от Ильича свое настроение, поэтому он во время одного из перерывов подошел ко мне, стал расспрашивать про здоровье и советовал поехать на отдых заграницу. Когда же я от поездки отказалась, то шутливо погрозил мне пальцем. "Погибнешь ты зимою где-нибудь на ветке", - сказал он и сам расхохотался по-настоящему, по-ильичевски, и от этого смеха стало легко и свободно.
То была моя последняя встреча с Лениным во времена царизма.
Новые публикации: |
Популярные у читателей: |
Новинки из других стран: |
Контакты редакции | |
О проекте · Новости · Реклама |
Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие России |