Libmonster ID: RU-16921
Автор(ы) публикации: Г. И. ЩЕТИНИНА

В пореформенной России вопрос о судьбах капитализма выдвинулся в качестве основной проблемы общественно-политической мысли. С тех пор, как он был поставлен развитием страны и отразился в идеологии, проблема путей и типов капитализма открыто или незримо заявляла о себе в работах представителей различных идейных течений. Особенный характер капитализма, относительная слабость российской буржуазии, ее политическая дряблость и заискивание перед царизмом изобличались народниками. Опыт западноевропейских стран, обнаруживший в жизни иллюзорность лозунгов свободы, равенства и братства, не способствовал популярности идеологов капитала в среде российской демократической интеллигенции, относившейся весьма критически к хищническим аппетитам отечественных дельцов.

Даже к исходу XIX в. в этой среде было относительно мало апологетов капиталистического предпринимательства. Тем больший интерес представляют взгляды и деятельность части профессуры, непосредственно связанной с деловыми кругами, к которой принадлежал и Иван Христофорович Озеров (1869 - 1942?).

Он родился в крестьянской семье Чухломского уезда Костромской губернии. После окончания юридического факультета Московского университета он был оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию, а с 1895 г. стал приват-доцентом финансового права. В 1898 г. он защитил магистерскую диссертацию "Подоходный налог в Англии и экономические и общественные условия его существования", а два года спустя докторскую - "Главнейшие течения в развитии прямого обложения в Германии". Автор многих нашумевших в свое время книг, Озеров преподавал финансовое право в Московском и Петербургском университетах, в Московском коммерческом институте, на Бестужевских высших женских курсах. Наряду с научной и преподавательской деятельностью он уделял много внимания публицистике, сотрудничая в "Торгово-промышленной газете", в "Русском слове" и других изданиях.

И с профессорской кафедры и в научных и публицистических сочинениях Озеров ратовал за развитие "культурного капитализма", за расцвет производительных сил на путях капиталистического прогресса в духе вульгарного экономического материализма. Экономист- теоретик был одновременно держателем акций, председателем совета Центрального банка Общества взаимного кредита, членом правлений Русско-Азиатского банка, акционерного общества "Лензолото" и др. Пережив эпоху революций, осознав полный крах надежд на капиталистическое развитие России, Озеров при советской власти стал сотрудником Наркомфина и, по свидетельству

стр. 83


И. Ф. Гиндина, участвовал в организации и проведении реформ финансов, а также государственных займов,

Воспоминания Озерова хранятся в Рукописном отделе Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге (ф. 541, архив И. X. Озерова, д. 4, 173). Они представляют собой машинописный экземпляр с пометками автора. Текст разбит на две части: "Воспоминания" и более подробный вариант "К воспоминаниям". Из текста видно, что они составлены после 1917 г. на основании сохранившихся записей и заметок и остались неоформленными в литературном отношении, напоминая неправленую стенограмму. Близкий к разговорной речи, иногда со сбивчивыми фразами и с повторами, текст не имеет заключения. Это, скорее всего, черновой вариант. Ниже публикуется лишь та часть воспоминаний, которая охватывает конец XIX - начало XX века. Опущен текст с воспоминаниями о пребывании автора за границей в 80-е годы XIX в. (в Германии, Франции, Англии и Италии), что предусматривалось подготовкой к профессорскому званию. Опущены и записи о событиях советского времени. Воспроизводится лишь разговор с Ф. Э. Дзержинским после ареста Озерова на юге России с приходом туда Красной армии, задавшим арестованному на допросе единственный вопрос - верит ли он в возможность построения социализма, на что Озеров ответил, что его знание экономики и финансов России не позволяет надеяться на возможность социализма в стране, не созревшей для этого. Дзержинский приказал отпустить профессора, сказав при этом, что "Озеров - человек откровенный". Позднее, уже в начале 30-х годов он был, однако, сослан на Соловки, и об этом драматическом этапе жизни он также оставил воспоминания.

Много внимания в воспоминаниях уделено социально-экономической жизни России конца XIX - начала XX в., то есть предмету, который мало затрагивался в известных нам профессорских мемуарах, причем автор придерживался своеобразной исторической концепции.

Озеров находился в самой гуще экономической жизни России, участвуя в работе многочисленных комиссий по вопросам права наследования, промысловому, жилищному и рабочему вопросам, по подоходному налогу, и имел возможность близко наблюдать как представителей бюрократии, так и воротил крупной буржуазии. С 1909 г. Озеров состоял членом Государственного совета по избранию от университетов. Человек обширных знаний в области финансового права и экономики, целиком стоявший на почве буржуазного общества, он постоянно критиковал курс экономической политики царизма. Препятствия, которые ставило самодержавие капиталистическому развитию, вызывали у него раздражение.

Со страниц воспоминаний встает образ энергичного деятеля, отдавшего много сил, знаний и личных средств пропаганде капиталистического прогресса. Неприязненное отношение сохранилось у него не только к царским бюрократам, но и к министрам Временного правительства. Февральская революция 1917 г., встреченная с энтузиазмом подавляющим большинством его либерально настроенных коллег по университету, не порадовала Озерова ни перспективами экономического творчества, ни государственной работой крупного масштаба. От желчных оценок "старца" (Г. Распутина), Н. А. Маклакова, Д. А. Кассо и др. он переходит к деятелям Временного правительства, отмечая их мелочность и отсутствие понимания политической обстановки.

В мемуарах естественны искажения, вызванные ошибками памяти, сознательное или неосознанное стремление автора представить свою деятельность в благоприятном свете, ретроспективность оценок. При сопоставлении мемуаров Озерова с его трудами, опубликованными еще до революции, обнаруживается в большинстве случаев созвучность авторских идей. В тексте воспоминаний много и прямых отсылок к его прежним статьям и брошюрам (нередки такие примечания: "Я об этом много писал и берегу время и не буду повторяться").

Менее охотно возвращался он к своему участию в зубатовских легальных обществах для рабочих. В. И. Ленин, указывая на пользу легальных организаций для политического просвещения рабочих, писал: "Мы можем

стр. 84


и должны сказать Зубатовым и Озеровым: старайтесь, господа, старайтесь! Поскольку вы ставите рабочим ловушку (в смысле ли прямого провокаторства или в смысле "честного" развращения рабочих "струвизмом"),- мы уже позаботимся о вашем разоблачении" 1 . Большинство либерально настроенных преподавателей в дальнейшем устранилось от участия в зубатовских собраниях "Общества взаимопомощи рабочих механических мастерских". Продолжение сотрудничества с рабочими организациями сильно компрометировало Озерова в демократических кругах. Но искренне звучат рассуждения Озерова о том, что рабочие на его лекциях в зубатовских собраниях "учились единению трудящихся, образованию рабочих союзов и т. д." (л. 35).

Свою публицистическую деятельность он объяснял в мемуарах долгом "перед страной и народом, которому я был обязан своим воспитанием" (л. 2). "Я не был революционной натурой: не было у меня для этого должных качеств, и я как сын трудового народа хотел быть полезным и, воспитываясь на средства народа, взобравшись вверх через его плечи, я хотел быть полезным распространением знаний среди него и пробуждением в нем энергии и творчества в экономической области" (л. 4) - в таких выражениях определял он цели, побудившие его к конкретной деловой деятельности, к участию в дивидендных операциях, в биржевой игре и. т. д. А вместе с тем в мемуарах встречаются глухие, но более убедительные упоминания о "демонах стяжательства" и сетования о затруднительности "служить богу и мамоне" одновременно (л. 24).

Воспоминания написаны на основании заметок, сделанных в 20-е годы, через много лет после описываемых событий. Это обстоятельство неизбежно ставит проблемы отражения в них эволюции взглядов автора. Грандиозные события революции, современником и свидетелем которых стал автор, не могли не отразиться на его миропонимании. В воспоминаниях Озеров заявлял, что он "не верил в возможность социалистической революции успешной" (л. 1). Но утверждение это не было окончательно. Эволюцию взглядов Озерова нельзя не учитывать как в целом, так и в ряде отдельных конкретных вопросов. "Я видел на верхах людей, погруженных в удовольствия или приятное для жизни, или людей без знаний, без воли, без характера,- вспоминал Озеров дореволюционную эпоху,- внизу - людей темных, невежественных, как кроты, роющих свои маленькие куски земли, часто разбросанные в беспорядке... Я не видел сил у нас для революции, я ошибался, как я вижу теперь". О деятелях же ленинской партии он писал с восхищением, противопоставляя им оторванность от народа либеральной интеллигенции: "А посмотрите на наших великих деятелей - творцов сегодняшнего дня - как они постоянно вращались среди широких слоев населения, изучали все изгибы его души, его мозга... и хорошо, крупно сеяли они, и семена эти взошли пышно".

Ведущей темой воспоминаний было осознание первоочередности задач развития "производительных сил", разработки колоссальных природных богатств России. Подготовила публикацию и вступительную статью к ней Г. И. ЩЕТИНИНА.

Примечания

1. ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 6, с. 115.

В нашу интеллигенцию я не верил: она была очень труслива и могла только показывать кукиш в кармане: К. А. Арабажин, при обыске на собрании


[Щетинина Галина Исидоровна] - доктор исторических наук.

стр. 85


в одном доме спрятавшийся в уборной, кажется, успевший отсидеться там; П. И. Новгородцев, сначала поощрявший меня в чтении лекций рабочим, но когда поползли разные слухи (см. "Политика по рабочему вопросу"), встретивший меня в университетской библиотеке и заявивший мне, что он, когда его будут спрашивать, будет говорить, что он ничего не знает, и давший мне понять, чтобы я ничего не говорил о нем; Котляревский С. А., этот хамелеон от кадетов и прихвостень Рябушинского, товарищ обер-прокурора св. синода при Временном правительстве, сидевший над моей душой, чтобы я перешел в Московский университет после выхода там в отставку и потом умывший руки в этом; Милюков П. Н.- очень меня звавший в партию, и, когда я не пошел, тем не менее просивший меня помочь им во фракции, и на заседаниях фракции то и дело задававший мне вопрос: как я думаю, отпускать ли им средства на постройку четырех броненосцев в Балтийском море, хотя тут были эксперты военные, и я им отвечал, что я могу судить лишь с финансовой стороны, а он все требовал моего мнения, целесообразно ли вообще с точки зрения обороны строить эти броненосцы, и я увидел, что у него искривленный ум, и перестал ездить к ним во фракцию. Это было тотчас после моего перехода в Петербургский университет. Тихомиров Д. И., издатель народных книжек, постоянно, выпивши, хваставшийся, что он имеет доход в 40 000 р., В. А. Гольцев, вечно занимавший деньги без отдачи, и у меня в том числе... И, невысоко расценивая интеллигенцию, я сторонился от сближения с ней и предпочитал даже в минуту грусти сидеть один на бульваре впотьмах, даже в Москве, чем идти к кому-либо и переливать, что называется, из пустого в порожнее.

И бывало на душе часто и пусто и грустно, и верил только в развитие русской промышленности и одновременный рост рабочего класса, который, сплотившись, добьется другого государственного строя, но не верил в возможность социалистической революции успешной...

Не раз предлагали мне защищать в междуведомственных комиссиях некоторые проекты проведения железных дорог, так называемые выдачи концессий на их постройку, предлагая за эти выступления очень крупные суммы, но я принципиально выступления за деньги отклонял. Помню одну концессию, в которой был заинтересован Головин, быв. председатель Государственной думы, который и вышел из Думы, чтобы быть свободным в добывании железнодорожных концессий. Выступал за плату и другие блага и П. П. Мигулин, и получал за это большие суммы. Я считал это неудобным для себя. Имел даже предложение, по-видимому, идущее от правительства, чтобы я поехал в США с лекциями и там, между прочим, опроверг, что русское-де правительство сочувствовало погромам. Я не только отклонил, но просил Череп-Спиридовича больше ко мне с такими предложениями не обращаться. А он обещал мне всякие блага, что он готов поехать и устроить большую шумиху вокруг меня и моих лекций... Мне неприятно это даже вспоминать.

Я с увлечением занимался научной работой, но желание быть полезным, заражать аудиторию жаждой творчества, пробуждать инстинкты творчества, святые порывы творить, сознание долга перед страной в экономическом и политическом отношении, перед страной и народом, которому я был обязан своим воспитанием, превозмогало во мне [все остальное], и я приносил науку в жертву этому долгу, тем более что я видел, что тормошу спящих людей, как видно было по массе писем, которые я получал, и по реакциям моей аудитории на лекции; и я после диссертации отдался больше публицистической деятельности, сосредоточив в то же время внимание на подготовке курса, который я издал уже в 1905 - 1906 годах. А затем эти поездки беспрерывные из Москвы в Петербург у меня брали много времени, но тем не менее я совершал и научно-исследовательские поездки на Урал, на север, и это давало мне живой материал, а затем, когда я принял участие в промышленной жизни нашей страны, это дало мне много красок для чтения лекций. И я действительно мог на лекциях рисовать картины, в известной степени, как художник, отчего мои лекции и стали приобретать все больше и больше слушателей.

стр. 86


Мне невозможно было работать в Государственном совете и потому, что мы стояли на разных позициях тактических: мои единомышленники по улучшению государственной машины стояли на точке зрения, что можно хорошей аргументацией что-то починить, какую-то заплату на износившийся костюм нашего государственного строя еще наложить, и будет легче дышать. Я же стоял на том, что надо выращивать новые силы, а для этого надо создавать промышленность и на базе ее вырастить рабочий класс, сильный и организованный, об этом говорят все мои печатные труды. А они не понимали этого, и когда я поднимал в наших частных совещаниях вопросы о необходимости пересмотра нашего законодательства об акционерных обществах в целях облегчения их открытия и т. д., поднималось недоверие, что я-де этим иду навстречу капиталу, и меня заподозрили в мирволении ему. Мы не находили языка общего, им надо было слова либеральные и только, они далее их ничего не видели. Глупа и ограниченна была наша интеллигенция, даже в лице ее лучших представителей.

Например, я, еще будучи в Центральном банке Общества взаимного кредита, настаивал, чтобы возложить на банк функцию распространения доброкачественных дивидендных бумаг, чтобы увеличить долю участия нашего русского капитала в деле созидания нашей промышленности, доказывая государственность этой меры и ее общеполезность и обязуясь представлять для распространения по соглашению с банками только бумаги верные. Провести это я хотел по тем же мотивам, что это содействовало бы развитию нашей промышленности, нашей эмансипации от заграницы, создавало бы спрос повышенный на рабочие руки, следовательно, давало бы лишние шансы в стачечной борьбе рабочих за повышение заработной платы и вообще за улучшение их условий существования и т. д.,- одним словом, вскрывал и политическую сторону этого вопроса.

Против меня восстали, особенно один член правления, что он-де никогда не пойдет на это, что это-де спекуляция. Вот как примитивны были понятия нашей интеллигенции, даже связанной с банками, т. е., казалось, уже могущей чему-нибудь научиться. Да, глупа и необразованна была у нас интеллигенция, мыслила она по-дедовски, как мыслили сто лет тому назад или скорее более.

У нас господствовали еще народнические представления, если не в принципиальной их формулировке, которая уже развеялась, то в выводах из них, которые оставались, то есть что промышленность не есть государственное дело, а частное, что каждый промышленник - жулик, которого надо посадить, что ничего полезного он не делает; они не понимали, что насаждение крупной и сильной промышленности и вместе с ней рабочего класса у нас - величайшее дело.

И защита промышленности и ее интересов, т. е., лучше сказать, выращивание ее, это все равно, что стремление насадить, поощрять развитие разбойничьих шаек у нас - и это профессора Гримм, Ковалевский M. M., Васильев... Удивительно было невежество их.

И конечно, желания некоторых из них сводились к тому, чтобы их переизбрали не один раз и затем сделаться постоянными членами Государственного совета,- слова Васильева мне, который кончал всякое свое водянистое слово сладчайшей улыбочкой...

И наши либеральные газеты также не понимали этого и уделяли слишком мало места развитию нашей промышленности или, лучше сказать, совсем игнорировали этот вопрос, и мне со статьями по этому вопросу приходилось ютиться кой-где, и потому они рассыпаны в разных изданиях и периодической печати. Потому-то я и стал мечтать о создании своего собственного органа, начало чему и было положено созданием бюро провинциальной печати, на базе коего я хотел создать большую газету с настоящим пониманием государственных задач, исходя из сознания необходимости выращивания новых групп на почве развития производительных сил страны.

Удовольствиями жизни я пользовался очень мало. А в чем они состояли, к чему я должен был прибегать иногда, вследствие нервного истощения и ища забвения от многочисленных булавочных уколов, я потом напишу.

стр. 87


Мелкая печать, добиваясь подачек и от меня, не оставляла меня в покое, помещая заметки одну нелепее другой или карикатуры и даже рассылая их иногда по моим знакомым или даже выпуская специальные номера, посвященные мне и моей деятельности. Но это были булавочные уколы или укусы комаров, от которых немножко почешешь себе укушенное место, т. е. выпьешь полбутылки красного вина или бутылочку, и все пройдет.

По-видимому, немало шло от Банка для внешней торговли, от Л. Ф. Давыдова, который мне не мог простить тот конфуз, который я ему причинил в Государственном совете в Финансовой комиссии и моими требованиями в печати, что незачем нам держать деньги, наше золото за границей из столь низкого процента.

Может быть, эти уколы мне делались и потому, что во мне видели "деловитые" люди, как Лесин, простофилю, который-де продешевляет себя и не умеет блюсти свои интересы.

А душа моя тем временем погибла, нечем ей было питаться, краски иссякли на моей палитре, от масс я отрывался. Душа моя часто страдала, и я должен был заглушать эти страдания чем бы то ни было, ища суррогатов-заглушителей, и все это делал ради моей идеи скопить возможно более, чтобы проникнуть потом, как я говорил, со своими мыслями в каждую хижину, в каждую хату.

Да, этот мой путь был крестным путем для меня! Хотя он многим казался усыпанным розами, и они обливали меня клеветой и грязью, завидуя мне.

Русское общество в вопросе индустриализации России стояло на очень низком уровне. Русское общество жило дворянской моралью: подальше от промышленности, это-де дело нечистое и недостойное каждого интеллигента. А вот сидеть играть в карты, попивать при этом и ругать правительство - вот настоящее занятие мыслящего человека!

Моя ли искренность, моя ли стойкость в проведении моих идей тому причиной, но я выходил победителем, правда, с израненной душой, с истекающими кровью ранами! Но это брало все мои силы!

Я не был революционной натурой, не было у меня для этого должных качеств, и я, как сын трудового народа, хотел быть полезным и, воспитываясь на средства народа, взобравшись вверх через его плечи, я хотел быть полезным распространением знаний среди него и пробуждением в нем энергии и творчества в экономической области. Я твердо верил, что надо развивать наши производительные силы и что таким только образом мы вырастим кадры сплоченные трудящихся - эту грозную духовную силу, и я составил духовное завещание еще кажется в 1911 г., что все средства после меня должны идти на бесплатное распространение моих книг и статей, призывающих к творчеству. Вот почему я и жил бережно, чтобы не сказать больше, жизнью мало пользовался, сравнительно с моими средствами, ездил часто во втором классе, обедал в Петербурге в "Малоярославце" и лишь иногда у "Медведя", не кутил, не ходил по ресторанам. Одевался плохо, за что получал замечания от друзей - Путилова, Лесина, который предлагал мне прислать своего портного. Иногда оденешься, но нет времени следить за костюмом, и вернешься к старым привычкам.

Я хотел, чтобы после моей смерти мои призывы к творчеству разбросаны были в миллионах экземпляров по всем деревням, селам, волостным правлениям, фабрикам, и я достаточно имел для этого средств.

А затем я хотел создать газету и приобрести влияние на формирование общественного мнения у нас, о чем я уже говорил: наша печать уделяла слишком много внимания вопросам личного характера, было много брани между газетами на личной почве, не представляющей интереса для населения в целом, и это всегда меня злило: у нас не было сознания, что печать должна служить народу, и потому я мало обращал внимания на личные нападки на меня, просто дорожил временем читателя, чтобы он не нуждался затрачивать время на такие перебранки.

Но сложилось все иначе, пришли другие люди, с сильной волей, с дру-

стр. 88


гим пониманием интересов населения и трудящихся, и я могу сказать: "Ныне отпущаеши раба твоего, владыко, по глаголу твоему с миром..."

Воейков мне говорил на Украине, что царь хотел было иметь меня министром торговли и промышленности. А Руманов А. В. как-то мне сообщил в 1916 г., когда были уже признаки брожения, что будто бы императрица говорила, что в случае нужды они пригласят Озерова и он-де сумеет спасти положение. Он уверял меня в аутентичности этих слов.

Но я держался в стороне от придворных слоев и сторонился даже их: я видел, что машина расползается, и Николай не понимает положения, и если даже поймет, то завтра придет кто-либо другой, и он изменит свою точку зрения: что последний скажет, то у него и на сердце ляжет.

Наша печать, даже самая либеральная, стояла под сильным влиянием буржуазии крупной,- так я писал немного в "Речи" и после моей поездки туда дал им несколько статей о посессионерах и об их отношениях к рабочим, и некоторым из уральских владельцев от меня досталось там. Вдруг приезжает ко мне Туган-Барановский, и зовет завтракать с ним куда-нибудь поехать, и объясняет мне, что помещение этих статей очень затрудняет редакцию, так как в ней участвуют капиталом какие-то лица, связанные с Уралом, и что надо кое-что вычеркнуть или изменить. "Русский вестник" был связан с Морозовой и морозовскими предприятиями, и Соболевский боялся статей по рабочему вопросу и защищал крупную буржуазию, как я уже упоминал, в деле подоходного налога.

"Русское слово" под влиянием Дорошевича встало на путь гаерства с осмеиванием всех выдающихся людей того времени, как сам Сытин мне как-то говорил, встречаю я такого-то и стыдно мне: зачем мы оплевали его, и я поднял воротник, чтобы он не узнал меня, и поскорее сбежал от встречи с ним... Но он вообще, как я уже говорил, боялся быть в оппозиции, желая сначала получить монополию на издание учебников, а потом чтобы сделать газету ультрапатриотической и провести ее в армию, за что он потом и получил личное дворянство и какой-то, кажется, орден...

Я помню, я вступил в члены совета Русско-Азиатского банка и скоро напечатал статью в "Русском слове" о спекуляциях банков наших, довольно резкую, как они поднимают бумаги, их роняют в своих интересах. А мне вдруг управляющий московским отделением Де-Сево звонит: как вы - член нашего совета - и вы напечатали такую статью? Ведь это большой вред для банков, и для нашего в частности. Что скажет А. И. Путилов! Я ему в ответ: вступать в банк не я просился, а меня банк пригласил, и я не продавал своей совести и своего образа мысли, а А. И. П. это знает, он знает меня. И оборвал разговор, и тем всяким поползновениям на такие темы положил предел.

Вследствие влияния крупного капитала на печать, конечно, рабочему вопросу не уделялось у нас внимания, и под тем или другим предлогом статьи, когда приходилось заводить разговор на эту тему, отклонялись или задерживались, мариновались. Только в 1905 г. по этому вопросу можно было писать. Точно так же провести статью по еврейскому вопросу в либеральной печати нашей было очень трудно; я помню, с каким трудом провел две-три статьи в "Русском слове".

Быть может, попытка приглашения меня личным секретарем к В. А. Морозовой по благотворительным делам - не знаю - имела целью привязать меня к морозовской колеснице капиталов.

Лесин субсидировал газету "День" и прямо говорил: "Ну, если социализм будет нам угрожать, помогут выбраться отсюда или во всяком случае спасу свою жизнь". И он уехал из России еще в июне или июле 1917 г., очевидно, кем-то предупрежденный, а ранее он свои капиталы переводил за границу. Кажется, и Л. Б. Немировский давал деньги на эту же газету, и он успел все перевести, все свои деньги, не только свои, но и чужие, бывшие у него в банке, и после перехода власти к большевикам он все интересующие его бумаги, бывшие в банке, как ему принадлежащие, так и его клиентам, перевозил через своих агентов через Финляндию за границу, и его агенты имели какие-то чудодейственные пропуска через Финляндскую границу.

стр. 89


Мало того, он, сидя в Москве, кажется, в 1918 г. по телефону давал приказы в Гельсингфорс своим агентам приобретать иностранную валюту на нашу русскую, это я достоверно знаю, и делал это он сидя у себя в квартире. А. Д. Протопопов, министр внутренних дел, и тот перевел 200 000 рублей за границу и говорил императрице: если что будет, революция,- и я за вами, хоть пешечком, да за границу.

Он казался мне разумным человеком, но, вернувшись из поездки за границу с некоторыми членами Думы и Государственного совета, много рассказывал мне о своих ежедневных беседах с Греем и совершенно изменился, воспылав честолюбием. Я еще после его поездки был у него на даче в Финляндии, очень, очень скромной, а потом... перевернулся, или он всегда был таким, но я не понял его.

Он добыл себе портфель министра внутренних дел, между прочим, при посредстве одной умной красивой авантюрной дамы, о которой упоминается в протоколах следственной комиссии. Он ее отправил в Копенгаген летом 1916 г. для работы (Г. Г. Лунц).

Да и Н. А. Маклаков держался ведь тем, что умел делать какие-то особенные прыжки пантеры и когда приезжал на доклад к царю, то в прихожей перепрыгивал громадное пространство на потеху царских дочерей, об этом все говорили тогда. А Сухомлинов - своими анекдотами... И на все испрашивалось благословение Г. Е. Распутина. Как-то на замечание Коковцова, что общественное мнение против присутствия этого "старца" при дворе, царь ответил: "Каждый имеет право иметь своих личных друзей - это мой друг и друг моей семьи",- так мне как-то сказал Коковцов... И надо быть счастливым в своей собственной семье. А Д. А. Кассо как-то меня просил, нельзя ли поместить в газетах, что он ездил осматривать школы, и что он не взял всех прогонных денег, полагавшихся ему как министру (а они у нас рассчитывались все еще по количеству лошадей, отпускаемых для командируемого, как будто у нас еще не были известны железные дороги, и их у нас как будто вовсе не было), и что этим он сделал очень большое сбережение для казны. И это министр народного просвещения большого государства, который видит свою заслугу, достойную передачи населению, в этом сбережении. Да ты заботься о расширении и улучшении народного образования!

А министр Мануйлов, придя в министерство, протянул руку и пожал руку швейцара, и об этом тогда кричали, а что он сделал как министр? Ровно ничего, кроме погрома университетов. Не хочется останавливаться на всей этой гнили. И рассуждал и при Временном правительстве не о земельной реформе, а о том, можно ли допускать митинги на территории, по которой проходят трамваи и проложены их линии, рельсы? Буквально так. А слова кокаиниста Керенского на Московском Государственном совещании, "Мы так сильны, что можем себе позволить роскошь вооруженного восстания, которое мы железной рукой задавим", я сам слышал эти слова. Это было в августе 1917 г. ст. стиля.

В начале моего вступления в совет университета я пришел в красном галстуке - я любил красный цвет, и всегда ходил на лекции в красном галстуке. Подходит ко мне В. И. Герье и говорит: первый раз вижу в Совете университета профессора в красном галстуке. Меня взорвало это, и я с горечью ответил ему: я пришел в совет профессоров, а не на пастбище быков, которые не любят красного цвета. Он отошел от меня, и наша дружба с ним, которая было налаживалась - мы обменялись с ним визитами, прекратилась после этого.

В Государственном совете А. В. Васильев, математик, всегда говорил со сладкой улыбочкой, и его заветной мечтой было сделаться, после нескольких перевыборов его в члены Государственного совета университетами, членом Государственного совета по назначению, как лицо якобы облеченное доверием.

С. Ф. Ольденбург, плохой ученый или посредственный и никуда не годный член Государственного совета, почти никогда не выступал и говорил очень плохо.

стр. 90


Д. Д. Гримм, плохой ученый, но ярый кадет и старавшийся и университет петербургский окадетить, подбирая профессоров по этому признаку, тупой человек, ограниченный, но очень исполнительный, будучи секретарем группы выбранных членов от университетов, тщательно исполнял свои обязанности.

M. M. Ковалевский всякую свою речь начинал или с Индии или с древней истории какой-либо страны и стремился сослаться на свое личное знакомство с каким-либо иностранным министром, что такой-то министр ему тогда-то сказал то-то, будучи его другом, и после речи неизменно вел несколько корреспондентов к себе или в ресторан угощать, чтобы послаще выглядело газетное сообщение об его выступлении. Но он был обаятельный человек, быть может, было выработано это его качество упомянутыми его приемами. Он очень искал рекламы.

Были и так называемые "тайнобрачные", как А. Ф. Кони, который голосовал с нами, но сидел не с нами, и свою связь с нами очень скрывал, боясь, как бы его не сделали не присутствующим членом Государственного совета: ведь на каждое первое января опубликовывался список лиц - членов Государственного совета, которые назначались к присутствованию, а другие, оставаясь ими и получая содержание, лишалась этого права, и положение последних было тяжелое: старички, вся жизнь коих прошла среди лиц - членов Государственного совета присутствующих, которые были их друзьями, и вдруг они лишались возможности встречи с ними в Мариинском дворце, где можно и старину вспомнить.

Таким же был и М. А. Стахович и еще несколько лиц, но мы были импотенты, так как для кворума подать проект или что-либо "у нас не хватало подписей": надо было, кажется, 30, а у нас об этой цифре и думать было нельзя, и мы так болтались там- кто ради честолюбия, кто ради получения 25 рублей суточных во время сессии (я не брал их, так как это исключало получение 3000 рублей университетского жалованья, а следовательно, пропадало время для исчисления срока пенсии), кто, будучи заслуженным уже и получая пенсию и попивая, хотел жить в Петербурге (Загоскин).

Говорить в Государственном совете было очень трудно: Акимов, председатель Государственного совета, был настоящей собакой, вмешиваясь даже в форму выражений и обрывая. Так, когда я говорил в первый раз по бюджету, и говорил долго (это издано отдельной книжкой "Оборотная сторона нашего бюджета"), волновался перед этим, совсем не спал ночь, а затем читал еще лекции в университете и поехал говорить, и когда я к концу стал говорить о построении вавилонской башни, как деле, не угодном богу, и бог смешал языки, а вот, мол, в США, где люди сходятся разных национальностей и все сливаются в одном языке, очевидно, они творят дело, угодное богу, и Америка развивается, колоссальными шагами идет вперед, а мы не можем найти одного языка с нашим правительством и нашей властью, хотя и говорим на одном языке, как русские люди; бог смешал наши языки и не дал нам понимать друг друга и т. д., Акимов резко меня оборвал, заметив, что это к делу не относится и незачем здесь об этом говорить.

После этой резкой речи ко мне пришел скоро И. Я. Гурлянд, мой старый приятель по оставлению в университете, и в разговоре со мной очень упрекал меня, что нападать не надо было в Государственном совете на... [пропуск в тексте.- Г. Щ. ] ; если все же хотел нападать, - то надев перчатки, а не брать оглоблю, как он выразился; мое выступление было чересчур резко.

Перед самым восстанием большевиков я встретил А. И. Гучкова - он приезжал ко мне - и спросил его, как он смотрит. Он категорически сказал, что большевики возьмут власть, но получится такой, как он выразился, накал голода и холода, что они продержатся две-три недели, но что этот грех Россия должна пройти...

А одному генералу, по слухам, будто бы предлагали побороть большевиков тотчас же после захвата ими власти, и он сказал, что на это нужно

стр. 91


три миллиона рублей, но они не могли собрать этой суммы. Будто бы обращались к нему с этим Н. И. Астров и Ко., а потом, когда недели через три опять пришли, он сказал: теперь если и 30 миллионов принесете, нельзя уже ничего сделать.

Буржуазия наша умела только исподтишка фрондировать да выступать против масс, а тут спряталась в кусты да начала скупать валюту, а ее было достаточно на рынке. Продавались чеки и какой-то организацией по обмену военнопленных, чеки на иностранные банки, а затем она изымала свои деньги из банков, выдавая чеки разным предприятиям якобы в оплату зарплаты, и по таким чекам деньги выдавались: организации эти за эти услуги брали тогда, сколько я помню, 10 - 15%.

Еще в июле 1914 г. я подавал Николаю II записку о необходимости введения равноправия евреев у нас и изменения нашей экономической политики, и в этом меня поддерживал А. В. Кривошеий; и будто бы Николай даже согласился и ждали даже манифеста 6 августа того же года, но очень восстал Николай Николаевич, сообщив царю, что евреи чуть ли не сплошь занимаются шпионажем, и, как мне говорили, он указывал на способы давать сигналы путем зажигания стогов сена, пуском мельниц в ход или их приостановкой и т. д., и это так подействовало на царя, что он изменил свое решение. Это я слышал от того же Кривошеина, который видел мою записку у царя на его письменном столе. Да, мракобесия у нас и человеконенавистничества было очень много, и мы не могли взрастить настоящего патриотизма у нас в населении: "За что ее любить? - говорили люди,- что нам дает страна, наша родина - только спину гнуть для других! Разве мы имеем какое значение? влияние? Нет и нет..." И все знали, что Распутин имеет влияние, и очень большое, не только на назначение министров, это всем известно, а даже на частные дела. Так, одна женщина, с которой жил Бененсон, председатель Русско-Английского банка, оставленная им, облила его серной кислотой в вагоне железной дороги и обезобразила его лицо, но зрение у него сохранилось, и предстоял процесс, но он обратился к Распутину, и тот ликвидировал дело, избавив его от скандала публичного процесса.

Распутин вел распутную жизнь, но всегда очень боялся, как бы не попасть в фотографический аппарат или, еще хуже на кинематографическую ленту, а плясал он с удальством и все хвастал, что если бы он был во время конфликта с Германией и Австрией, то войны бы не было, а он тогда был в отъезде, но он не говорил, что мы, т. е. Россия, не победим...

А сколько было примазавшихся людей, так, у А. А. Богданова, известного табачника, был лизоблюд В. А. Зайцев на побегушках. Богданов иначе его и не звал, как Зайцев; говоря ему или крича: сходите туда-то, сбегайте к тому-то, или: позвоните по телефону и вызовите мне такого-то. Прихожу я в отдел конфискованных помещичьих хозяйств, или что-то в этом роде, и что же вижу? Этот Зайцев сидит там начальником этого отдела. Уж не знаю, долго ли он там посидел, но хорош начальник! А один крупный и популярный историк литературы прямо, не стесняясь, говорил мне: мой принцип - где хорошо, там и отечество; он потом занимал очень крупные посты.

Да, советской власти трудно было работать; не было людей, кадров, не на кого было положиться. Контролеры, приходя для контроля, не стесняясь, брали взятки... При учете бриллиантов, при осмотрах, на глазах некоторые камни похищались, из сейфов получали содержимое, и была даже такса около 30%.

Меня очень интересовала кинематография, а между тем русское общество было так мало образовано, так узок был кругозор его, что оно не понимало всего значения кино, и мне приходилось выслушивать нарекания, со стороны образованных людей, напр., известного московского адвоката Е. З., что я пошел в такое дело, а между тем путем кино можно было перестраивать всю школу и сделать ее воспитательным фактором воли к действию, к творчеству; разве у того, кто посмотрит воочию наши богатства, наши необъятные пространства, не загорится воля к овладению

стр. 92


ими, особенно когда он увидит исторические картины. Как мы, при прежних допотопных средствах могли осваивать наши огромные пространства, а теперь, при современных условиях - было бы знание и воля сильная. Я об этом много писал и берегу время и не буду повторяться.

У меня была мысль заснять Россию с географической точки зрения, чтобы сделать преподавание географии интересным, возбуждающим к действованию, а то мы ведь спали, а наша школа нас еще более усыпляла.

А затем заснять главнейшие исторические эпизоды из нашей истории, чтобы и преподавание истории не было сухой схоластикой, а заснять со всеми бытовыми условиями, чтобы это давало действительно картину истории быта и возбуждало, развивало внимание, как в американских школах. Проектировали составить такой сборник, и я вел усиленную пропаганду, приглашая к себе на просмотр картин, которые могли быть использованы для школы, гр. П. Н. Игнатьева, министра народного просвещения, и он стал сторонником этого и обещал свое полное содействие. Но надо было дело расширить, а Ханженков был маленьким человеком, который боялся, что при расширении дела оно может ускользнуть от него, а он хотел бы быть в нем богом и царем. В мой же план входила широкая постановка кинематографии, постройка у нас своей пленочной фабрики, изготовление всей аппаратуры, и путем кино можно было бы вести агитацию в широком масштабе, но в связи с той организацией периодической печати, о чем я уже говорил.

Надо было создать большой, лучший театр-кино в Петербурге и устраивать премьеры, приглашая на них и членов Думы, и Государственного совета, и членов правительства, и я уже имел согласие одного крупнейшего банка на это финансирование, но Ханженков, как нищий, предпочитал при каждом новом ничтожном выпуске акций обходить с книгой бывших акционеров и предлагать им подписываться на новый выпуск, а надо было акции выпустить на биржу и довести капитал с полутора миллиона до десяти и более. Дело могло бы давать 20% и более. Можно было сделаться монополистом кино в России. Но поздно вдаваться теперь в это.

Дело велось часто нелепо. Например, вдруг явилась нелепая затея устроить охоту на медведя, в которой бы приняли участие выдающиеся русские писатели. Все это было устроено, и медведь приобретен и привязан к дереву, оставалось только бить его, но все писатели так перепились, что никто и не думал об этом, да и что за нелепая идея! Словно русские писатели только тем и занимаются, что охотятся на медведей. Были брошены деньги.

Каким-то проходимцам, по желанию мадам Ханженковой, давались дорогостоящие аппараты и все, что надо для съемки, которые якобы ехали в кругосветное путешествие, и, конечно, никаких картин фирма не получала и аппаратов больше не видала.

Ханженкова была энергичная женщина, но с принципом: моему нраву не препятствуй, иначе ты мой враг, и начиналась тогда чисто женская травля... Любопытна фигура Сытина.

Его биография известна, и я не буду ее касаться, но он в 1906 - 1907 гг. носился с мыслью продать "Русское слово", так как она была оппозиционна тогда: Дорошевич, который сделал ее желтой газетой, еще не играл в ней тогда доминирующей роли, его задача была все оплевывать, всех деятелей, а у Сытина был бог: 3 коп.- цена розничной продажи газеты, по выражению Жигулевского, правой руки.

Сытин мечтал создать еще одну газету впоследствии, одна - левая, как "Русское слово", другая правая, и, как он картинно выражался, будут редакции помещаться одна против другой: у них будет одна и та же информация, и это очень удешевит содержание ее, а следовательно, и издание газеты, а будут лишь разные передовики: один будет писать по-левому, а другой по-правому.

Ему одно время очень хотелось освободиться от "Русского слова", так как очень хотелось получить монопольное право на издание учебников для школ, и это ему кто-то из сфер даже обещал, если он перестанет издавать

стр. 93


левую газету. А правая не могла бы пойти: она не могла бы окупать содержание аппарата корреспондентов и информаторов. Об этом плане - издавать одновременно две газеты, и правую и левую,- он говорил не только мне, а и А. И. Путилову. Но потом он нашел в Дорошевиче лицо, которое сделало газету желтой, сделало ее аполитичной, наприглашав туда лиц хоть и с именами, но без политической физиономии, и газета сделалась во время войны ультрапатриотической.

Она была допущена в армию, Дорошевич со мной постарался расстаться, начав печатать статьи, совершенно противоположные, известного мне сотрудника "Нового времени". Я восстал: в этих статьях наша финансовая и экономическая политика не только не критиковалась, а восхвалялась. Кажется, я знал его, но забыл фамилию. При нем же был злой дух А. В. Руманов, который не стеснялся брать взятки. Так, от Бьюкенена, английского посла, он в первое знакомство взял чек на 10 000, и он, не стесняясь, показывал этот чек своему другу; или брал от Азиатского банка: там по выпуске на биржу акций он просил за ним столько-то акций записать, т. е. покупал их, но денег не вносил, а когда акции поднимались вдвое, он требовал эти акции: так было с акциями Российской писчебумажной фабрики на Голодае, и мне жаловался на Романова А. З. Иванов, ведающий там биржевым отделом, рассказывая такие случаи с Румановым.

Он держался в Русско-Азиатском банке тем, что приносил какие-нибудь сенсационные слухи, запугивая администрацию банка, и за это ему платили. Он боялся меня, что я знаю его проделки, и распространил про меня слух, будто бы я получил полтора миллиона на защиту передачи Пермского пушечного завода французам (Крезо). Я действительно стоял за эту передачу, так как, когда был на уральских заводах и осматривал заводы, видел, какой у них брак, и как они не умеют работать, и что их надо еще отдать в обучение, это можно прочесть в моей книге "Горные заводы Урала", но я ни копейки не брал и никто мне не предлагал, зная меня.

Рассказывают, как Руманов выманил у Витте картину Врубеля, наговорив ему, что это такая дрянь, и предложил ему обменять ее действительно на какую-то дрянь, и этим он хвастался. Руманов был низкой дрянью, поставляя Сытину даже девочек. Передай мы тогда завод Крезо, мы не были бы в таком плачевном положении во время войны, и, по положению о Государственной думе, правительство имело право эту передачу сделать, т. е. отдать завод на некоторое время в концессию. Я не знаю, и тогда не знал условий концессии предлагаемой, но меня лишь спрашивал Русско-Азиатский банк и я высказался принципиально за передачу, я даже не принимал участия в правительственном совещании, которое было созвано по этому вопросу, там, если память мне не изменяет, принимал участие Вормс.

Сытин, пока он не подпал под влияние Дорошевича и Руманова, часто рано утром, часов в 9, приезжал ко мне, прося писать и писать, особенно по народному образованию и поднятию сельского хозяйства, нашего крестьянства. Помню, я еще встаю, а мне говорят: Сытин уже у вас в кабинете.

Во время советской власти его очень мучили угрызения совести, что он не так жил, он, выходец из народа, сам ходивший с котомкой с книгами и продававший книги. Помню, придет ко мне и говорит: "Я видел сегодня во сне мою мать, она встала из могилы и мне укоризненно говорит: "Ваня, ты не так жил и потому ты так терпишь теперь", и говорил он это искренно и ругал своих злых духов.

Да, это была колоритная фигура, и он немало сделал для просвещения в области издательства, но газетой - не знаю, не принес ли он и много вреда, а быть может, даже больше вреда, чем пользы.

Я почему-то был очень скромен: я получал массу писем от читателей и никогда не показывал их ни ему, ни редакции - тупому его зятю Благову: все хотел дать характеристику читателя того времени, но все у меня забрали или уничтожили, и я очень, больше всего сожалею об этом; еще столь же жалею свои рукописи и заметки, а я все эти годы, со времени советской власти, много писал заметок и делал работы, так как печатать я уже ничего не мог.

стр. 94


Наша публика была особенно падка на чтение, как кого облаивают: это сыграло свою роль в той распыленности, которая у нас получилась среди интеллигенции: у нас не создалось центров притягательных, около которых публика могла бы объединиться. И Дорошевич учел это и, сам больной, сифилитик, и потому озлобленный, ругался во всю, и статьи его были однодневной бабочкой: все, что он писал, умерло вместе с ним. И когда хотел что-то переиздать из его произведений, не нашлось ничего, что заслуживало бы этого, так и останется он в памяти как скалящий зубы пес. Но взяток он не брал.

Он, помню, так облаивал В. И. Тимирязева, бывшего министра торговли, который мне открыл архив по рабочему вопросу, и когда меня хотели привлечь к ответственности, он прислал мне письмо с предложением своих услуг, что я могу его вызвать в качестве свидетеля. И тогда толки об этом прекратились, когда узналось об этом. Все же это мужество в то время незаурядное.

Все-таки, к чести "Русского слова", надо сказать, когда оно начиналось, там писались статьи о том, как непатриотично и неприлично, что резиновая мануфактура, выпуская калоши, ставит русский герб на подошве и следовательно все носящие калоши топчут этот национальный герб... И требовали снять его.

Или, был как-то крестный ход с Иверской и, взбесившись, лошадь неслась по улице, но вдруг перед крестным ходом она остановилась, и в "Русском слове" не появилось об этом заметки, а в каком-то московском листке была даже статья, что это-де великое чудо чудотворной иконы. Взбешенный Сытин прилетел в редакцию и разнес ее так, как он научился это делать, продавая книжки по деревням, но это было в самом начале выхода "Русского слова".

И "Русское слово" за сравнительно короткое время сделало большую эволюцию. Но потом под влиянием Дорошевича от дальнейшего прогрессирования оно отошло. Потом Сытина обуял дух корыстолюбия беззастенчивого. Помню, была учреждена бумажная фабрика большая, и Сытин с ней заключил договор о поставке ему бумаги по определенной цене на ряд лет, а потом он узнал, что при передаче одного участка земли цена последнего была мажоризирована, т. е. передана за большую сумму, чем следовало, и эта разница шла, как обычно делалось у нас и за границей, в пользу организаторов. В США это делается открыто: там законодательство об акционерных обществах допускает вознаграждать за услуги, оказанные при образовании общества, у нас этого не допускается, и заинтересованные лица прибегли к обходу. Сытин узнал об этом, но уже поздно, и он бесновался, что он лично, как Сытин, не получил этой "маржордации" (он долго не мог правильно выговорить это слово), а по праву, он не имел на нее права, так как не участвовал в организации самого общества. Но в конце концов он так надоел своими жалобами, что его удовлетворили: ему лично выделили известную сумму.

Его действие в данном случае аморально, так как он сам председатель правления общества, которое с новым обществом заключило лишь договор: он мог требовать уничтожения мажорации, как увеличивающей фиктивно капитал, якобы вложенный в дело, и тем самым повышающей себестоимость бумаги, ее калькуляцию и из чего исходили при заключении или имели в виду при заключении с ним договора, но уже никоим образом не требовать себе доли в мажорации. Помню, долго смеялись тогда над ним.

Все же для русского просвещения он много сделал, и имя его надо помянуть добром. И напрасно советская власть не использовала его, и он зачах и состарился от ничегонеделания: человек, привыкший к бурной кипучей деятельности и вдруг очутившийся без нее, потерял сразу смысл жизни и захирел.

Жданов ходил по банкам и справлялся, сколько у них акций Ленского товарищества, принадлежащих клиентам, и сколько - банку, и за сговоренную плату условливался, что банк своих акций до известного назначенного

стр. 95


срока не выпустит на биржу или вообще не выпустит их на биржу, а обязуется продать их Жданову же, а тот дает обязательство их купить по установленной цене - цене, конечно, много выше теперешнего дня (например, если их цена сегодня 2000 р., то через месяц Жданов обещается их купить по 2600 р.), и, заперев таким образом в банках акции, принадлежащие этим последним, он знает теперь, сколько акций в частных руках и сколько максимально их может быть выброшено, так как акции контрольного пакета в руках тех, кто ведет дело, не будут, конечно, выброшены на рынок, иначе они потеряли бы право на управление и оно перешло бы в другие руки.

Кроме того, и банк, зная о поднятии курса акций, своим клиентам отсоветует продавать акции, за что последние будут после повышения курса акций только благодарны, успев на этом нажить. А банк будет исходить из того, что теперь-де я своим клиентам дал нажить, но позднее, когда мне надо будет спустить какую-либо залежавшуюся бумагу и малосолидную, я могу это сделать легко, так как теперь подниму свой кредит у своих клиентов.

Итак, заперев акции в банках и зная количество, которое может быть выброшено при повышении, Жданов скупает акции, где только может, но предварительно распространив через мелкую финансовую прессу дурные сведения о приисках, а накупив их по низкой цене, он начинает их поднимать, заинтересовывая в поднятии курса их мелкую печать, записывая на сотрудников их известную сумму акций, т. е. обещая им выгоду от разницы между курсом сегодняшнего дня и курсом, допустим, через два месяца, и эта пресса начинает муссировать слухи об улучшении дел на приисках и т. д., о самородках, о реорганизации дела. А затем он приходит на биржу и заявляет громогласно, что он покупает любое количество по цене, допустим, 2050 р.; конечно, кое-кто продает ему по этой цене, а на следующий день он цену повышает до 2100 р. и опять: покупаю-де любое количество. И так он делает изо дня в день, повышая курс на известную сумму, а так как публика, видя, что курс акций ежедневно повышается, не только не продает, а сама начинает покупать - сначала робко, по маленьким количествам, а когда курс растет и растет, то эти закупки со стороны публики увеличиваются и, следовательно, предложение акций этих не только не увеличивается, а сокращается, и поднимать курс становится все легче и легче,- и тогда уже Жданов, как хорошо понимавший биржевую психологию публики, идет на повышение более высокими скачками, начиная повышать сразу быть может уже не на 50 рублей, а на сто и более; и так курс можно было в короткий срок догнать с 2 примерно до 5 - 6 тыс. рублей, хотя в предприятии ничего не произошло и ничто не обещало увеличения его дивидендов (чем определяется обычно курс акций).

Недаром акции Ленского золотопромышленного товарищества во время такого безумного повышения их курса, чисто спекулятивного, только благодаря ловкости и смелости Жданова, называли: "Лена Захаровна", а сам Жданов их нежно называл "Леночками". Это было перед расстрелом на Лене, когда курс их сразу резко упал. Я говорю теперь на память и по рассказам, говорю лишь в общих чертах.

Такую же операцию ранее проделал И. П. Манус с выигрышными займами. Как он сам признавался в кругу близких ему лиц, у него тогда было лишь три рубля в кармане, но он также запер выигрышные займы в банках, и с ними было оперировать легче, так как многие держали их на счастие и ни за что, несмотря ни на какой курс, не хотели с ними расстаться, и еще потому, что они были в твердых руках - среди мелкого люда, не знающего биржи.

Проделать то же с Ленскими было труднее, и конечно, Жданов одной рукой покупал по определенной цене, а другой рукой, особенно через своих подручных, продавал, и быстро на этом составил себе состояние.

Кто знает биржевые операции, тот понимает, что при всяком подъеме курса бумаги данный банк повышает размер ссуды, выдаваемый под нее: обычно выдается ссуда в размере 60%, но банки дают ссуды и в большем

стр. 96


размере и, следовательно, когда курс ленских так быстро возрастал, то и открываемые банками ссуды возросли и следовательно, у игроков - у публики, втянутой в игру,- был большой соблазн покупать все больше и больше акций ленских, так как кредит имелся свободный. После расстрела, когда акции так сильно спали, конечно, публика игровая понесла большие потери. Жданов был типичным биржевым игроком. У нас биржевая игра могла безудержно распуститься, так как никакой ответственности за выпуск бумаг, за их качество выпускающие организации у нас не несли - обратно с Германией, где введен был такой закон (о нем можно найти в моем курсе "Финансовая наука", т. 2), а также не было и тех закономерных правил, в силу коих акционеры могли требовать, при известных условиях, правительственной ревизии акционерного общества.

У нас же можно было ввести любую бумагу, ничего не стоящую, спустить ее в публику и уйти безнаказанно, нажив на этом себе состояние. Это, конечно, очень тормозило индустриализацию у нас психологии широких масс, и последние справедливо сторонились дивидендных бумаг, что и задерживало приток капиталов в развитие нашей промышленности. И только во время войны поднят был вопрос о введении и у нас ответственности за выпускаемые акции, и мне было предложено кн. Шаховским, министром торговли, составить проект и собрать материалы по этому вопросу, но за недостатком времени я должен был отказаться от этого, указав ему на Вормса для этой цели.

Правда, солидные банки не злоупотребляли бесправием у нас держателей акций или их приобретателей; были, однако, и отдельные случаи неосмотрительного выпуска бумаг.

(Окончание следует)


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/МЕМУАРЫ-ПРОФЕССОРА-И-X-ОЗЕРОВА-2021-06-09

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Россия ОнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Г. И. ЩЕТИНИНА, МЕМУАРЫ ПРОФЕССОРА И. X. ОЗЕРОВА // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 09.06.2021. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/МЕМУАРЫ-ПРОФЕССОРА-И-X-ОЗЕРОВА-2021-06-09 (дата обращения: 28.03.2024).

Автор(ы) публикации - Г. И. ЩЕТИНИНА:

Г. И. ЩЕТИНИНА → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Россия Онлайн
Москва, Россия
305 просмотров рейтинг
09.06.2021 (1023 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
6 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
МЕМУАРЫ ПРОФЕССОРА И. X. ОЗЕРОВА
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android